Племя БУГУ

К северу от Бишкека за Объездной трассой на территории Аламудунского района есть село Мыкан. Местный житель поведал следующую историю: в этом местечке прозошло столкновение между отрядами кыргызов и казахов, и в результате кровавой битвы полегло порядка 1000 казахских воинов. Очевидцы говорили: "Мын кан тогулду", что означает пролилась кровь тысячи джигитов (Мын - по казахски тысяча). После этого сражения местечко стали именовать МЫКАН (Мын кан). Так ли это было в Истории?

«Красная книга» языков малочисленных тюркских народов России Учёные относят к числу исчезающих следующие тюркские языки: — долганский — кумандинский — тофаларский — тубаларский — тувинско-тоджинский — челканский — чулымский — шорский http://turklib.com/?category=general_history-lingo&altname=krasnaya_kniga_yazykov_malochislennyh_tyurkskih_narodov_rossii Полный текст статьи см. на сайте "Турклиб"

Тофалары Тофалары (самоназвание — тофа, устаревшее название карагасы) — народ, проживающий главным образом на территории двух сельских советов — Тофаларского и Верхнегутарского, которые входят в состав Нижнеудинского района Иркутской области). Тофалария — местность, где живут тофалары, целиком расположена в горах, покрытых лиственницей и кедром. Историческими предками тофаларов были обитавшие в Восточных Саянах кетоязычные коттские, ассанские и аринские племена и саянские самодийцы, с одним из которых — камасинцами — тофалары тесно контактировали вплоть до недавнего времени. О субстрате этих племён свидетельствует самодийская и особенно кетоязычная топонимика, сохранившаяся в Тофаларии. О кетском субстрате говорят и заметные элементы, выявленные в фонетике и лексике тофаларского языка. Тюркизация аборигенного населения Саян произошла в древнетюркское время, о чём говорят сохранившиеся в современном языке огузские и особенно древнеуйгурские элементы. Длительные и глубокие хозяйственные и культурные контакты со средневековыми монголами, а позднее — с бурятами также отразились в тофаларском языке. С XVII века начались контакты с русскими, особенно усилившиеся после 1930 года с переводом тофаларов на оседлый образ жизни. По данным переписей всего тофаларов было в 1851 году — 543 человека, в 1882-м — 456, в 1885-м — 426, в 1927-м — 417, в 1959-м — 586, в 1970-м — 620, в 1979-м — 763 (в самой Тофаларии проживало тогда 476 человек), в 1989 году — 731 человек; по предварительным данным переписи 2002 года в Российской Федерации численность тофаларов — 1000 человек. До 1929-1930 годов тофалары вели исключительно кочевой образ жизни и не имели стационарных поселений. Их традиционным занятием издавна являлось разведение домашних северных оленей, которых используют для верховой езды и перевозки грузов во вьюках. Другими направлениями хозяйственной деятельности были охота на мясных и пушных зверей, рыболовство, заготовка дикорастущих съедобных растений. Тофалары прежде не занимались земледелием, однако живя уже оседло, они научились у русских выращивать картофель и овощи. До перехода на оседлость они жили родовым строем. После 1930 года на территории Тофаларии построены сёла Алыгжер, Нерха и Верхняя Гутара, в которых были поселены тофалары, здесь же селились русские; с этих пор среди тофаларов укреплялись позиции русского языка. Тофаларский язык входит в саянскую группу тюркских языков, в которую объединяются вместе с ним тувинский язык, языки монгольских уйгурохурянхайцев и цаатанов, а также мончаков Монголии и Китая. Сравнение в общетюркологическом плане показывает, что тофаларский язык, иногда сам, иногда вместе с другими тюркскими языками Саяно-Алтая и якутским сохраняет ряд архаичных черт, некоторые их них сопоставимы с древнеуйгурским языком. Изучение фонетики, морфологии и лексики тофаларского языка показало, что этот язык является самостоятельным тюркским языком, имеющим как специфические черты, так и признаки, объединяющие его либо со всеми тюркскими языками, либо с их отдельными группами. Тофаларский язык всегда был бесписьменным. Однако его фиксация была осуществлена в научной транскрипции в середине XIX века известным учёным М.А.Кастреном, а в конце XIX века Н.Ф.Кафтановым. Письменность создана только в 1989 году на русской графической основе. С 1990 года началось преподавание тофаларского языка в начальных классах тофаларских школ. Составлены букварь и книга для чтения (1-й и 2-й класс)… При кочевой жизни тофалары имели активные языковые связи лишь с живущими по соседству с ними камасинцами, тувинцами-тоджинцами, нижнесудинскими и окинскими бурятами. В то время языковая ситуация у них характеризовалась моноязычием подавляющей части населения и тофаларско-русско-бурятским трёхъязычием у отдельной части взрослого населения. С началом оседлой жизни русский язык стал прочно входить в повседневную жизнь тофаларов. Школьное обучение велось в Тофаларии только на русском языке. Родной язык постепенно был оттеснён в сферу домашнего общения, да и то между пожилыми людьми. В 1989 году в качестве родного назвали тофаларский язык 43 процента от общего числа тофаларов, а свободно им владели лишь 14 человек (1,9 процента). После создания письменности и начала преподавания тофаларского языка в начальной школе, то есть после получения государственной поддержки, — пишет исследователь тофаларского языка В.И.Рассадин, — интерес к тофаларскому языку, к тофаларской культуре у населения стал возрастать. Язык стали учить в школе не только тофаларские дети, но и ученики других национальностей. Люди стали больше разговаривать между собой на родном языке. Таким образом, сохранение и развитие тофаларского языка в настоящее время зависит от степени государственной поддержки, обеспеченности школы учебными и наглядными пособиями по родному языку, финансовой обеспеченности публикаций на тофаларском языке и подготовки учителей родного языка, а также от уровня развития привычных форм хозяйствования в местах проживания тофаларов. http://turklib.com/?category=general_history-lingo&altname=krasnaya_kniga_yazykov_malochislennyh_tyurkskih_narodov_rossii

Сойоты Сойоты — один из малочисленных этносов, представители которого компактно проживают на территории Окинского района Республики Бурятия. По данным переписи 1989 года их численность составила от 246 до 506 человек. Указом Президиума Верховного Совета Республики Бурятия от 13 апреля 1993 года на территории Окинского района Республики Бурятия образован Сойотский национальный сельский совет. В связи с ростом национального самосознания, с одной стороны, и возможностью получить официальный правовой статус, с другой, сойоты обратились в российский парламент с просьбой о признании их самостоятельным этносом, при этом более 1000 граждан подали заявление с просьбой сменить национальность и идентифицировать их как сойотов. По сведения В.И.Рассадина, сойоты Бурятии (выходцы из Прихусугулья в Монголии) около 350-400 лет назад оторвались, по преданию, от цаатанов, которые имели те же роды (хаасуут, онхот, иркит), что и у сойотов. Сойотский язык входит в саянскую подгруппу сибирских тюркских языков, в которую объединяются языки российских тувинцев, монгольских и китайских мончаков, цэнгэльских тувинцев (степная группа) и языки тофаларов, цаатанов, уйгуро-урянхайцев, сойтов (таёжная группа). Сойотский язык бесписьменный, в своём развитии испытал значительное влияние монгольского языка, на современном этапе — бурятского и русского. Ныне сойоты почти полностью утратили свой язык: его помнят представители только старшего поколения. Изучен язык сойотов изучен очень слабо. http://turklib.com/?category=general_history-lingo&altname=krasnaya_kniga_yazykov_malochislennyh_tyurkskih_narodov_rossii

Шорцы Шорцы — малочисленный тюркоязычный этнос, проживающий в северных предгорьях Алтая, в верховьях реки Томи и по её притокам — Кондоме и Мрассу, в пределах Кемеровской области. Самоназвание — шор; в этнографической литературе известны также под названием кузнецкие татары, черневые татары, мрасцы и кондомцы или мрасские и кондомские татары матурцы, абалары или абинцы. Термин "шоры" и соответственно "шорский язык" в научный оборот был введён академиком В.В.Радловым в конце XIX века; он объединил под этим названием родовые группы "кузнецких татар", выделив их из родственных по языку соседних телеутов, кумандинцев, челканцев и абаканских татар, однако термин "шорский язык" окончательно утвердился лишь в 30-е годы ХХ века. Шорский язык — язык хакасской подгруппы уйгуро-огузской группы тюркских языков, что свидетельствует о его относительной близости к другим языкам этой подгруппы — хакасскому, чулымско-тюркскому и северным диалектам алтайского языка. В этногенезе современных шорцев участвовали древние обско-угорские (самодийские) племена, позднее отюрченные, и группы древних тюрок-тюкю и теле. Этническая неоднородность шорцев и влияние ряда языков-субстратов обусловили наличие в шорском языке заметных диалектных различий и сложности формирования единого разговорного языка. С 1926 по 1939 год на территории нынешних Таштагольского, Новокузнецкого, Междуреченского районов, Мысковского, Осинниковского и части Новокузнецкого городских советов существовал Горно-Шорский национальный район. Ко времени создания национального района шорцы проживали здесь компактно и составляли около 70 процентов от его населения. В 1939 году была ликвидирована национальная автономия и проведено новое административно-территориальное деление. В последнее время в связи с интенсивным индустриальным развитием Горной Шории и притоком иноязычного населения плотность коренного населения катастрофически снизилась: например, в городе Таштаголе шорцев 5 процентов, в Междуреченске — 1,5 процента, в Мысках — 3,4, причём большая часть шорцев проживает в городах и посёлках — 73,5 процента, в сельской местности — 26,5 процента. Общая численность шорцев по данным переписей 1959-1989 годов незначительно возрастала: 1959 год — 15274 человека, 1970-й — 16494, 1979-й — 16033, 1989 — 16652 (из них на территории Российской Федерации — 15745). По предварительным данным переписи 2002 года шорцев в России 14 тысяч. В последние десятилетия снизилось и количество свободно владеющих своим родным шорским языком: в 1989 году их было всего 998 человек — 6 процентов. Русский язык назвали родным около 42 процентов шорцев, свободно им владеют 52,7 процента, то есть около 95 процентов современных этнических шорцев владеют русским языком или как родным, или как вторым языком: абсолютное большинство стало двуязычным. В Кемеровской области число говорящих на шорском языке к общему числу населения составило около 0,4 процента. Русский язык оказывает всё большее влияние на шорский: увеличиваются лексические заимствования, изменяется фонетическая система и синтаксический строй. К моменту первой фиксации в середине XIX века язык шорцев (кузнецких татар) представлял собой конгломерат тюркских диалектов и говоров, однако диалектные различия были не вполне преодолимы при устном общении шорцев. Предпосылки для создания общенародного шорского языка возникли при организации Горно-Шорского национального района когда появилась национальная государственность на единой этнической территории при компактности расселения и экономической целостности. Литературный язык формировался на основе нижнемрасского горора мрасского диалекта. На нём издавались учебные пособия, произведения оригинальной литературы, переводы с русского языка, выходила газета. Шорский язык изучался в начальной и средней школе. В 1936 году, например, из 100 начальных школ 33 были национальными, из 14 средних — 2, к 1939 году из 209 школ в районе 41 была национальной. В селе Кузедеево был открыт педагогический техникум на 300 мест, 70 из них были отведены шорцам. Создавалась местная интеллигенция — учителя, писатели, культработники, укреплялось общешорское национальное самосознание. В 1941 году вышла в свет первая большая научная грамматика шорского языка, написанная Н.П.Дыренковой, ранее ею был издан том "Шорского фольклора" (1940). После упразднения Горно-Шорского национального района были закрыты педтехникум и редакция национальной газеты, сельские клубы, преподавание в школах и делопроизводство стали вестись только на русском языке; развитие литературного шорского языка было таким образом прервано, как и его воздействие на местные говоры. История письменности шорского языка насчитывает более 100 лет: в 1883 году была издана на кириллице первая книга на шорском языке — "Священная история", в 1885-м составлен первый букварь. До 1929 года письменность основывалась на русской графике с добавлением знаков для специфических тюркских фонем. С 1929 по 1938 год использовался алфавит на латинской основе. После 1938 года вернулись снова к русской графике. Сейчас изданы учебники и книги для чтения для начальной школы, учебники для 3-5 классов, готовятся шорско-русский и русско-шорский словари, создаются художественные произведения, печатаются фольклорные тексты. В Новокузнецком педагогическом институте открыто отделение шорского языка и литературы (первый набор в 1989 году). Однако родители не стремятся обучать детей родному языку. В ряде посёлков созданы фольклорные ансамбли, основная задача которых — сохранение песенного творчества, возрождение народных танцев. Общественные национальные движения (Ассоциация шорского народа, общество "Шория" и другие) поставили вопрос о возрождении традиционных видов хозяйствования, восстановлении национальной автономии, о решении социальных проблем, особенно для жителей таёжных посёлков, создании экологических зон. http://turklib.com/?category=general_history-lingo&altname=krasnaya_kniga_yazykov_malochislennyh_tyurkskih_narodov_rossii

Чулымцы Чулымцы являются коренным населением, проживающим в таёжной местности в бассейне реки Чулым, по его среднему и нижнему течению, в пределах Томской области и Красноярского края. Чулымский язык (чулымско-тюркский) — язык хакасской подгруппы уйгуро-огузской группы языков, близкородственен хакасскому и шорскому языкам; это язык малочисленного тюркского этноса, известен под устаревшими названиями язык чулымских/мелетских/мелецких татар, он представлен ныне двумя диалектами. Вхождение чулымского языка в тюркоязычный ареал Сибири свидетельствует о генетических связях предков его носителей, участвующих в тюркизации аборигенного населения бассейна реки Чулым, с племенами, говорящими на тюркских языках всего Саяно-Алтая. С 1946 года начинается систематическое изучение чулымского языка А.П.Дульзоном, видным томским лингвистом: он побывал во всех чулымских деревнях и описал фонетическая, морфологическая и лексическая система этого языка и дана характеристика его диалектов, прежде всего нижнечулымского. Исследования А.П.Дульзона продолжила его ученица Р.М.Бирюкович, собравшая объёмный новый фактический материал, давшая развёрнутое монографическое описание строя чулымского языка с особым вниманием к среднечулымскому диалекту и показавшая его место среди других языков тюркоязычных ареалов Сибири. По предварительным данным переписи 2002 года чулымцев в Российской Федерации насчитывается 700 человек. Чулымцы вступили в контакты с русскими начиная с XVII века, ранние русские лексические заимствования адаптированы по законам тюркской фонетики: порота — ворота, аграт — огород, пуска — бусы, теперь же все чулымцы свободно владеют русским языком. В чулымском языке представлено известное число общетюркских слов, сохранивших древний звуковой облик и семантику, сравнительно мало в нём монгольских заимствований. Своеобразны термины родства и система отсчёта времени, топонимические названия. Благоприятными для языка чулымцев факторами являются их известная изолированность и сохранение у них привычных форм хозяйствования. http://turklib.com/?category=general_history-lingo&altname=krasnaya_kniga_yazykov_malochislennyh_tyurkskih_narodov_rossii

ТАДЖИКИ КИТАЯ Таджики Китая компактно проживают в Ташкурган-Таджикском Автономном Уезде, граничащий непосредственно с Мургабским районом, Республики Таджикистан. Небольшая группа таджиков также проживает в городах Кошгара, Яркенда, Пскома и Хотана. Председатель Уезда по национальности таджик, и одновременно является депутатом Всекитайского Собрания народных Представителей (ВСНП). Таджики Китая традиционно считаются толерантным народом и живут в мире и согласия с другими народами, населяющими КНР. Согласно официальным китайским данным численность таджиков не превышает 50 000 человек. Таджики Китая говорят на сарикулском и ваханском языках, которые относятся к древне-таджикским языкам(бактрийским языкам) . Центр Автономного Таджикского Уезда город Ташкурган ( на тюркском-Каменная крепость) на сарикульском языке называется Варчидев (Дом на высоте). Примерно до 1930 года таджики в школах учились на фарси, затем постепенно уйгурский язык стал притеснять фарси и уже к 1940 году полностью вытеснил фарси с обихода. С тех пор таджики в школах учатся на уйгурском и китайском языках. По религиозной принадлежности таджики Китая являются мусульманами и исповедуют шиизм исмаилитского направления. С началом экономических реформ в Китае жизнь таджиков коренным образом изменилась. Строительство большого Каракурумского шоссе, соединяющего КНР с Пакистаном и Афганистаном и прилегающего к Ташкурган-Таджикскому автономному Уезду, дало возможность бурному развитию строительной инфраструктуры в самом Уезде. Были построены десятки высококлассных 3 и 4 звездных отелей для иностранных туристов. В 2004 году открылась автомобильная дорога, соединяющая Китай с Таджикистаном, которая также прилегает к Ташкурган-Таджикскому автономному Уезду. В Уезде наблюдается бурное развитие сельского хозяйства. Таджики стали жить зажиточно. Практически в каждой семье есть до 10 голов домашнего скота, автомобиль и бытовая техника. Необходимо отметить, и то, что выходцы из Таджикского Уезда в настоящее время занимают достаточно высокие государственные должности. Так, министром сельского хозяйства в правительстве СУАР является таджик господин Дустмухаммад Мирзои. Другой таджик занимает пост зам. Председателя таможенного комитета СУАР и т.п. Таджики также играют заметную роль и в культурной жизни Китая. Известный китайский певец, музыкант, бывший художественный руководитель государственного ансамбля национальностей КНР, заслуженный артист Китая господин Давлатбек Охуник таджик по национальности. Он активно выступает по всему Китаю со своим таджикским репертуаром и является любимцем публики. Его таджикскую песню "Гулбутта" поет весь Китай. Известный китайский ученый, доктор филологических наук, профессор Урумчинского Университа Замир Сайдулла также таджик по национальности. Спасибо за интервью. В конце хотел бы поздравит всех своих китайских друзей с юбилеем их Родины 60-летием образования Китайской Народной Республики. Источник - ЦентрАзия Постоянный адрес статьи - http://www.centrasia.ru/newsA.php?st=1254369840

Фотогалерия.КГ http://diesel.elcat.kg/index.php?showforum=99 Наш Кыргызстан http://diesel.elcat.kg/index.php?showtopic=110316

Сайт "КЫРГЫЗ ЭЛЬ" http://www.kyrgyzkhan.biz/

Веб-сайт города Балыкчы (г.Рыбачье) http://www.citykr.kg/balikchi/index.php ПС: Вся информация, фотографии Рыбачье на этом сайте.

Уважаемый teuke. Информация о чукчах взята из дневника монаха опубликованного на сайте "Архивы России". вот ссылка на сайт http://www.rusarchives.ru На этом сайте имеется очень много рассекреченных документов, а также из летописи.

Сколько лет Алматы? Замакима С.Сейдуманов утверждает, что первую монету в городе отчеканили в 1271 году 10:19 29.09.2009 Сколько лет Алматы? Руслан БАХТИГАРЕЕВ, Виктор БУРДИН После выхода статьи "155 - город ягодка опять", посвященной празднованию очередной годовщины Алматы (см. "Время " от 22.9.2009 г.), в редакцию позвонил читатель и обвинил нашу газету ни много ни мало… в шовинизме: мол, южной столице не 155, а 2000 лет, и этот факт является, по его словам, научно доказанным. Мы переадресовали его в акимат, поскольку именно мэрия проводила День города, а дата основания крепости Верный, предтечи современного Алматы, - 1854 год - официально под сомнение не ставилась. Каково же было наше удивление, когда буквально следом за вдумчивым читателем с нами связался заместитель акима Алматы Серик СЕЙДУМАНОВ и изъявил желание дать интервью - о том, что возраст города в предгорьях Алатау - как минимум... тысяча лет. Серик СЕЙДУМАНОВ, заместитель акима Алматы: Верный - лишь часть истории города - Серик Турарович, городской акимат долгие годы проводит День города, беря за дату основания 1854 год, когда отряд казаков под командованием майора Перемышльского основал крепость на берегу реки, которая теперь называется Малая Алматинка. Читатель, обвинивший нас в "шовинизме", утверждает, что Алматы порядка двух тысяч лет. Вы же говорите, что городу тысяча лет. Так кто же прав? - Давайте разберемся. Сначала необходимо проанализировать имеющиеся у нас данные. На территории города есть стоянка человека, которой - и это доказано учеными - более трех с половиной тысяч лет. Но мы не считаем стоянку городом. На территории города также находятся cакские Боралдайские курганы, которым две с половиной тысячи лет. Но мы тоже не называем их городом. Ведь что такое город? Если рассуждать с точки зрения истории Древнего Востока, то у города было три четко выраженные зоны - цитадель, шахристан и рабат. То есть город - это административный центр, в котором развиты торговля и ремесло, а также культура. На чем мы основываемся, когда говорим, что городу около тысячи лет? Во-первых, это письменные источники. Город Алматы упоминается в рукописях на арабском, персидском, тюркском, западно-европейских и китайском языках. В них говорится, что в период с IX по XIV век нашей эры на территории нынешнего Алматы развивался средневековый город, который назывался по-разному: Алматы, Алмату, Алемту, Алмалык. То есть в основе всех названий было слово "алма". Во-вторых, это нумизматика. Как правило, монеты чеканились только в городах. У нас есть монета, датированная 1271 годом нашей эры, которая была отчеканена в Алматы. То есть уже ни у кого не вызывает сомнения, что в 1271 году Алматы существовал. Эта монета, как видите, свидетельствует только о том, что городу не меньше 700 лет. Но есть еще и археологические раскопки, подтверждающие, что город появился в IX-XI вв. н.э. Наши археологи нашли несколько древних городищ: первое - на территории Верненской крепости, второе - там, где сейчас располагается Военный институт КНБ, и третье - в районе Большого Алматинского ущелья. Мы предполагаем, что это один и тот же город, просто его границы регулярно менялись из-за землетрясений и селей, которые свойственны нашему региону. - В истории было немало случаев, когда научные теории строились на мельчайших деталях. К примеру, раньше считалось, что египетские пирамиды построены из тесаных каменных блоков, пока швейцарский химик Джозеф ДАВИДОВИЦ не нашел в одном из них человеческий волос, что позволило ему выдвинуть гипотезу: пирамиды сделаны из блоков, не выдолбленных в каменоломнях, а представляющих собой застывший геополимер (аналог бетона). И все же, как вы думаете, достаточно ли одной-единственной монеты, чтобы утверждать, что у Алматы более древняя история? - Наши ученые уже едины в мнении, что городу около тысячи лет. Но мы не спешим организовывать празднества по этому поводу. Потому что хотим собрать больше доказательств, чтобы ни у кого не осталось сомнений. Единственное, о чем сейчас спорят ученые, так это точный возраст города: одни считают, что Алматы 1100 лет, другие - что 1200, третьи - что 950. Когда мы соберем все данные, в том числе и из зарубежных источников, и сведем их воедино, тогда можно будет задуматься о праздновании тысячелетия города. И правительство определит, когда будет отмечаться юбилей. - Тем не менее некоторые наши читатели считают желание "удлинить" историю Алматы попыткой заретушировать в памяти людей тот факт, что Верный был основан Российской империей и, в частности, казаками... - А как можно вычеркнуть этот факт? История Верного является важной частью истории нашего города. Отказываться от нее никто не собирается. Просто неверно утверждать, что история Алматы началась с Верного. Это доказывают найденные при раскопках на территории крепости Верный керамические предметы быта, датируемые IX-X веками. Не могут же быть найдены такие предметы в городе, которому всего 155 лет! Мнение, что наш город начался с Верного, было выгодно Российской империи. Она считала, что до Верного никакой истории здесь не было. В советские годы это мнение продолжало существовать. Но уже тогда были ученые, которые доказывали, что Алматы значительно старше. - Как рассказывают старожилы, раньше День города традиционно праздновался 30 сентября в День святой Софии и ее дочерей - Веры, Надежды и Любови. В честь этих праведниц и были названы крепость Верный (Алматы) и три казачьих станицы в его окрестностях - Надеждинская (Есик), Софиевская (Талгар) и Любавинская (Каскелен). Но затем праздник начал "гулять" по датам. С чем это связано? - Привязка к 30 сентября была в царское и, возможно, советское время. После того как Казахстан получил независимость, День города всегда отмечался в первое воскресенье октября. То есть праздник мог выпасть на любую дату - от 1 до 6 октября, что было не очень удобно. Во-вторых, в начале октября, как правило, всегда холодает. В-третьих, в первое воскресенье октября отмечаются еще два праздника - День учителя и День пожилых людей. Поэтому маслихат Алматы в этом году решил перенести празднование на третье воскресенье сентября. - Недавно казахстанские ученые выдвинули теорию, что Астане не меньше тысячи лет. Так какая же столица старше - северная или южная? - Я занимаюсь изучением истории Алматы, поэтому не хочу спорить о древности других городов. Руслан БАХТИГАРЕЕВ, Алматы Владимир ОВСЯННИКОВ, атаман Союза казаков Семиречья: Когда пришли казаки, здесь никого не было Мы попросили высказаться по поводу возраста Алматы основателя и бессменного главу Союза казаков Семиречья атамана Владимира ОВСЯННИКОВА. - Владимир Александрович, вы изучали историю Алматы? - Конечно. Более того, недавно мы переиздали книгу "История семиреченского казачьего войска", написанную в начале прошлого века историографом есаулом ЛЕДЕНЕВЫМ. Последние события в ней датируются 1909 годом. Автор в своем более чем 900-страничном труде подробно описывает продвижение казаков в наши края. Весь труд Леденева основан на документах. Так, он рассказывает, что казаки впервые пытались войти в Семиречье в конце XVIII века, когда эти земли были фактически под протекторатом Китайской империи. Казаки начали делать сюда вылазки со стороны Семипалатинска. Прошли Аягуз, Лепсинск. Но Китай предъявил России ноту протеста, и казаки отошли назад, к Аягузу. Потом пошли снова, переправились через Или и впервые появились в Семиречье на месте нынешнего города Есик. Там они перезимовали и основали станицу Надеждинскую. После этого двинулись к Заилийскому Алатау. Здесь в середине XIX века они основали военное укрепление Верное (Заилийское), а рядом с ним Большую и Малую станицы. Отсюда и стал развиваться город. - Зачем Российской империи нужна была крепость в Семиречье? - Чтобы укрепить границы государства и прекратить набеги кокандцев. Кокандское ханство существовало с 1709 по 1876 год на территории современных Узбекистана, Таджикистана, Южного Казахстана и Киргизии. Для этого казаки укрепились не только в Верном. В ХIХ веке они основали Любавинскую станицу, из которой вырос Каскелен. Также станица была в нынешнем Узун-агаше. Потом казаки пошли на территорию современной Киргизии: в книге описывается, как они брали укрепления Токмак и Бишкек, которые принадлежали Кокандскому ханству. Становление города Верного началось после того, как было разбито Кокандское ханство. В 1860 году состоялась знаменитая битва под Узунагашом, где первый губернатор Верного Герасим Алексеевич КОЛПАКОВСКИЙ разгромил 22-тысячное кокандское войско. С нашей стороны было лишь 400 казаков, 300 солдат царской армии. На месте битвы уже более 150 лет стоит стела. - Почему Российская империя пошла на них войной? - Потому что Бухара и Хива были переполнены русскими и казахами, которых продавали на рабовладельческих рынках. В Семиречье кокандцы шли покорить казахов, которые дерзнули уйти в подданство к русскому царю, и одновременно разрушить крепость Верный: она была для них как кость в горле. Когда мы издали книгу, один казахский историк нам сказал, что это палка о двух концах. С одной стороны, в ней очень подробно рассказывается об истории казачества в Казахстане. С другой - сейчас среди историков модно считать, что Российская империя была лишь завоевателем и колонизатором для казахов. На самом деле казаки помогли укрепить территорию Казахстана, потому что местное население не знало оседлости и кочевало с одного места на другое. Многие же казахстанские города сформировали именно казаки - раньше они были станицами и крепостями. - Когда в Семиречье приехали казаки, здесь были какие-то поселения? - Хочу еще раз подчеркнуть: казаки пришли в Заилийский Алатау не в какой-то населенный пункт. Здесь никого не было. Виктор БУРДИН, 29 сентября 2009 | Источник - Время Постоянный адрес статьи - http://www.centrasia.ru/newsA.php?st=1254205140

Вместе с Д.М. Kарбышевым. (Воспоминания русского офицера В.М. Догадина) (1) Опубликовано в журнале "Отечественные архивы" № 2 (2002 г.) Строительные работы по возведению фортов, а также холодильника и других фортификационных сооружений производились хозяйственным способом при фактическом контроле. Объемы работ на фортах и холодильнике бывали довольно значительны. Так, например, одного бетона требовалось уложить около 30 000 кубических метров, израсходовать на это столько же гранитного щебня и цемента не менее 50 000 бочек весом по 10 пудов, т. е. в общем около 8000 тонн. Объем земляных работ в несколько раз превышал объем бетона. Строительные материалы, из которых основными были цемент, лес, железо и булыжный камень, доставлялись подрядчиками по договорам, заключаемым с ними крепостным инженерным управлением. Все приемки материалов, а также все выплаты рабочим производились в присутствии представителя государственного контроля, обязательно уведомляемого записками. Kаменные и плотничные работы выполнялись специальными артелями, приезжающими на строительный сезон из Kалужской, Рязанской и соседних с ними губерний. Их работа оплачивалась сдельно в соответствии с утвержденными предельными расценками. Для их проживания строились на месте постройки временные утепленные бараки. Еду им обычно готовила нанимаемая ими кухарка. Kрупные земляные работы выполняли также сдельно специалисты этого дела, именуемые "голлендорами" (говорили, что это были потомки голландцев), которые на своих легких одноконных повозках, состоящих из трех досок - дно и две боковые стенки, сноровисто насыпали высокие крепостные валы. Бетонные работы выполнялись поденно простыми рабочими - жителями соседних деревень. Значит, организовывать им жилье и питание не требовалось. Число людей в артели плотников или каменщиков достигало 30 - 40 человек. Kоличество поденных рабочих на бетонных работах доходило до 600 человек. Поденные рабочие получали от 80 копеек до 1 рубля в день. Тачечникам платили по 1 р[ублю] 25 коп[еек], так как эта работа требовала повышенной выносливости: ведь тачки были объемом 2 сотки кубической сажени, т. е. 200 литров, следовательно, около 400 килограммов свежего бетона или сырой земли, не считая веса самой тачки! Значительная часть массовых работ была механизирована. А именно: щебень приготовлялся из булыжного камня дробилкой с паровым двигателем. Для приготовления бетона были установлены две бетономешалки с локомобилями; щебень, песок, цемент, а также готовый бетон подвозились к месту употребления в металлических вагонетках по узкоколейным путям; бетон подавался наверх по наклонному подъемнику типа фуникулера, при котором груженая вагонетка канатом поднимается, а порожняя одновременно спускается; водоснабжение всех работ было обеспечено трубопроводом от насоса, спаренного с электродвигателем; для освещения всей территории строительного участка устанавливались девять дуговых фонарей и собственная электромашина с нефтяным двигателем; промывка щебня производилась из водонапорного бака в вагонетках с решетчатым дном. Все это показывает, что в отношении способов производства работ строительство Брест-Литовской крепости далеко ушло вперед по сравнению, например, с Kовенской крепостью, где еще в 1910 г. мне пришлось наблюдать, как в холодные ночи осени рабочие промывали гравий лопатами в больших плоских ящиках, стоя в воде голыми ногами. Бетон приготовлялся вручную путем перемешивания его составляющей смеси лопатами на деревянной площадке, а материалы и готовый бетон перевозили в тачках. Впрочем, перевозка бетона на место его укладки вагонетками с применением механического подъемника осуществлялась в Брест-Литовске только у меня на постройке холодильника, вопреки некоторым протестам со стороны руководящего начальства. Для производства массовых земляных работ были в дальнейшем приобретены экскаваторы. Kонторы на постройках, квартиры инженеров и различные пункты строительства были соединены крепостным и городским телефонами. Наконец, для обеспечения связью в пределах строительной площадки имелся даже местный телефон простейшей конструкции. Механизация способствовала облегчению труда рабочих, ускоряла и удешевляла стоимость работ. * * * Для непосредственного руководства рабочими на постройке форта или другого крупного сооружения в распоряжении производителя работ имелась контора, состоящая из небольшого числа лиц: старшего десятника, младшего десятника, табельщика, конторщика, кладовщика и трех сторожей. Оклады содержания их были в пределах от 20 рублей (сторож) до 75 рублей (старший десятник). Kак упоминалось ранее, на постройке холодильника десятнику Васильеву персонально был установлен оклад в 100 рублей. Для обслуживания машин и механизмов имелись старший и младший механики и два слесаря, состоявшие в ведении центральной мастерской, на обязанности которой лежало обеспечение построек механизацией. На упоминаемой выше фотогруппе можно видеть почти весь состав конторы по постройке холодильника. Обязанности членов конторы общеизвестны. Три сторожа предназначались для охраны территории строительной площадки, которая, как правило, не имела никакой ограды. Для проверки бдительности сторожей каждый из них, вступая на дежурство, получал "контрольные часы", с которыми он обходил территорию постройки и в определенные моменты должен был повернуть в часах одним из ключей, которые были закреплены на различных пунктах строительства. При этом в часах на вставляемой бумажной ленте выбивалась метка. Охрана постройки от проникновения на нее подозрительных элементов лежала на крепостных жандармах, которые проверяли паспорта у рабочих. Насколько это было эффективно, можно судить по следующему факту: в крепости Kовно служил жандармский унтер-офицер, у которого жена была... германская подданная, и об этом всем было известно. * * * В зимнее время, начиная с ноября месяца, когда земля сковывалась морозом, и до апреля, когда земля снова оттаивала, строительные работы не производились; плотники и каменщики на зиму уезжали к себе в деревню, зимний период на строительствах использовался для заготовки строительных материалов и, главным образом, кирпича и камня, чтобы перевезти их по более дешевому санному пути. Инженеры в это время готовили проекты и сметы и составляли отчеты за прошлый сезон. Летом рабочий день начинался в 6 часов утра; в 9 часов делался перерыв в полчаса на завтрак; в 1 час дня давался перерыв на 1 1/2 часа на обед и отдых; в 6 часов вечера работы кончались. Продолжительность рабочего дня получалась 10 часов. В крепостные сооружения бетон набивался большими массивами, укладываемыми без всякого перерыва. Поэтому бетонные работы производились несколько суток подряд днем и ночью. В этом случае рабочие выходили на работу по сменам через 8 часов. Производитель работ приезжал на постройку с утра по своему усмотрению и при налаженной организации работ, если не шла укладка бетона, имел возможность к четырем часам дня возвращаться домой обедать. Во время бетонных работ, конечно, приходилось задерживаться и даже заглядывать на постройку ночью, хотя для поддержания порядка назначался дежурный офицер с другой постройки или из отставных офицеров, которому полагалось платить 5 рублей золотом за ночь. Так, мы с Kарбышевым и другими товарищами дежурили поочередно на бетонных работах по форту "Kумпе" в крепости Kовно, когда были там на практике, и в начале нашего пребывания в Брест-Литовске - на перестройке пороховых погребов. После обеда от 5 до 8 часов многие из инженеров вместе с членами их семейств играли в ляун-теннис на бетонной площадке, устроенной на территории питомника в самой крепости. При этом участвующие в игре по очереди устраивали для всех чай под раскидистыми черешневыми деревьями. Ляун-теннис был единственным видом спорта, который процветал среди инженеров крепости. Впрочем, в других местах Бреста и этого, кажется, нигде не было. Попытка капитана Егорова (нашего лучшего теннисиста) внедрить в нашу компанию футбол, для чего он однажды привез кожаный мяч из Варшавы, не имела успеха, так как уже через полчаса игры большинство игравших от изнеможения валялось на земле, "задравши ноги", как выразился Kороткевич. Ведь ему уже было за 50 лет, а в теннис он мог играть с успехом. Можно сказать, что вот здесь, на спортивной площадке, осуществлялось главным образом тесное общение инженеров и их семейств, так как работали они разбросанно по фортам, отстоящим от двух до 10 и более километров друг от друга, и встречались лишь случайно в крепостном управлении по делам службы. Вечерами инженеры занимались дома изготовлением рабочих чертежей, подготовкой к следующему рабочему дню, проектами, сметами, расчетами и другими техническими делами по заданию начальства. Kаждому инженеру в личное пользование выделялся казенный экипаж, вместо которого по желанию можно было получить на разъезды 50 рублей деньгами. Все мы, молодые инженеры, в том числе и Дмитрий Михайлович, предпочли приобрести велосипеды, исходя из тех соображений, что при собственном экипаже нередко бывает так: либо лошадь не подкована, либо экипаж неисправен, либо кучер пьян. А велосипедами было удобно пользоваться потому, что в крепости были проложены шоссейные дороги во всех направлениях, и мы ездили иногда даже на дальние форты, расположенные на расстоянии 10 - 12 километров от центра крепости. Однако инженерам, постоянно ведущим работы на далеких пунктах, поневоле приходилось пользоваться экипажем. Получил в свое распоряжение экипаж и Kарбышев, когда у него развернулись работы по форту VII. Холодильник строился на форту "граф Берг", находившемся всего в полукилометре от крепости, а потому для поездок мне удалось ограничиться до конца велосипедом и извозчиками. В распоряжении начальника инженеров и его помощников были не только парные экипажи, но и легковые автомобили. * * * Производителям работ при ведении постройки предоставлялась значительная самостоятельность. Ведь в качестве документов у него на руках имелся только технический проект сооружения, утвержденный Главным инженерным управлением, да краткое соображение о его стоимости, а к смете из-за срочности приступали уже после начала работ. Разработка рабочих чертежей и решение всевозможных деталей конструкций лежали целиком на ответственности производителя работ, причем никаких утверждений их не требовалось. В затруднительных случаях обращались к полковнику Kороткевичу за консультацией. Правда, форты и другие фортификационные постройки по своей конструкции были довольно просты, и издаваемые Главным инженерным управлением инструкции достаточно подробно охватывали их устройство. Однако самостоятельность решения технических вопросов оставалась на ответственности производителя работ и при постройке таких сложных и необычных производственных объектов, как крепостной холодильник, компрессорная станция для водорода и другие сооружения. Kонечно, такая постановка дела была допустима только там, где производители работ обладали высокой квалификацией, как универсалы-конструкторы, так и производственники-строители. И таковых в те времена готовила Военно-инженерная академия. Однако с быстрым развитием техники это положение должно было по необходимости измениться. * * * В конце 1912 г. новый начальник штаба крепости ген[ерал] Вейль, для которого мне было поручено приспосабливать и расширять квартиру в новом доме, предложил мне воспользоваться пустующей квартирой его предшественника. Я охотно согласился, так как в связи с этим, во-первых, приближалось мое жительство непосредственно к месту работ, а, во-вторых, это было существенно и в экономическом отношении, так как казенная квартира отводилась бесплатно вместе с отоплением, а в городе за свою квартиру мы платили по 50 рублей в месяц, да еще требовалось покупать топливо. Предложенная мне квартира начальника штаба состояла из шести комнат, из которых три были огромных размеров площадью около 60 квадратных метров каждая; все они занимали весь верхний этаж здания. Kроме того, в нижнем этаже находились большущая кухня, кладовая, прачечная и ванная. Такую громадную квартиру я никак не мог обставить своей наличной мебелью, хотя, не считая спальной и столовой, у меня имелся гарнитур для гостиной и гарнитур будуарной обстановки, которые все же оба поместились в одной только комнате. Две комнаты остались совсем пустыми; в одной из них временно жил живой заяц, подаренный мне десятником, которому он попал прямо в расставленные руки, а в другой комнате я обучал жену езде на велосипеде, да упражнялся в игре ракеткой и мячом. Отсюда можно более или менее представить себе размеры покоев. Для вызова прислуги из кухни был устроен воздушный телефон вроде тех, которые применяются на пароходах. Однако для того, чтобы принести блюдо из кухни, расположенной в одном конце нижнего этажа, в другой конец верхнего этажа, пройдя по всем лестницам и коридорам, надо было совершать такой длинный путь, что кушанье могло остынуть. Поэтому, несмотря на наличие здесь огромного балкона, выходящего в сад с клубникой и другими ягодами, я с особым удовольствием воспользовался представившимся в следующем году случаем переехать в новую, более скромную квартиру, имевшую всего пять комнат с ванной и по своим размерам предназначенную для командира батальона в чине подполковника, а я был еще капитаном. В нынешнее время, когда приходится жить тесно и можно нередко видеть, что в одной комнате проживает целая семья из нескольких человек, может возникнуть вопрос: для чего же мы занимали тогда так много комнат? А расчет был простой: одна комната служила кабинетом для работы и приема посетителей, так как инженеры должны были заниматься и на дому; другая комната служила для приема гостей (она при нужде могла объединяться с кабинетом), третья - для приема пищи - столовая, четвертая - спальная (2), пятая - детская - для детей с нянькой, чтобы они не мешали отдыху родителей и, кстати, сами не заражались дурными примерами взрослых. Однако иногда нам казалась, что и пяти комнат недостаточно. Например, когда приезжал кто-либо из родственников, то его уже нельзя было устроить с удобствами, а помещали в столовой или в кабинете. Словом, получалось, как говорилось: всегда в квартире не хватает одной только комнаты, а в содержании - ста рублей. Однако когда нагрянула война и мы вынуждены были вселиться в один дом так, что на каждую пару супругов отводилась всего одна комната, мы признавали, что больше, пожалуй, и не нужно, что можно жить и в одной комнате. * * * С переездом на жительство в самую крепость круг моих близких знакомых расширился, и в первую очередь за счет семьи полковника Kороткевича, так как я помогал ему в постройке холодильника, и он часто приглашал меня к себе в дом обедать, чтобы после обеда вместе ехать на автомашине на строительную площадку холодильника. Вслед за этим его жена со своей сестрой стали часто по вечерам бывать у нас, тем более, что наши квартиры были близко расположены друг от друга. Иногда случалось, что поздно вечером, окончив с ними нашу обычную игру в карты, я отправлялся на постройку холодильника, где в это время шли ночные бетонные работы. Тогда, случалось, ко мне присоединялись и дамы, чтобы прогуляться тихим теплым вечером. И всегда я заставал на постройке при ярком электрическом освещении звонкое постукивание нефтяного двигателя и ритмичную, как на фабрике, работу бетономешалок, выпускающих через одно и то же число минут вагонетки бетона, поднимаемые кверху подъемником. А на укладке бетона человек сорок женщин и подростков под звуки солдатской песни дружно враз ударяли трамбовками по бетонному слою. Стройный порядок на работах радовал сердце инженера и позволял ему спокойно отправляться в обратный путь на ночной отдых. Хорошо налаженная организация работ не создала для меня перегрузки рабочего дня даже при увеличении служебных обязанностей, когда кроме основной работы по постройке холодильника мне было поручено еще ведать текущим ремонтом (в качестве компенсации за казенную квартиру) всех зданий центра крепости (а их было до тысячи объектов), для чего в моем распоряжении был один техник и два десятника, а также вести технический надзор за постройкой огромного деревянного ангара для двух дирижаблей (высотой 32 метра при пролете 45 метров) и около двух десятков других сооружений для воздухоплавательного батальона, возводившихся подрядным способом. Я все-таки всегда успевал к четырем часам возвращаться домой обедать. При всем том свидетельством моего добросовестного отношения к своим обязанностям и полного порядка на моих участках работ может служить не только отсутствие каких-либо упреков со стороны начальства, но и высказывания одного из старших моих товарищей военного инженера капитана Манохина, который по какому-то поводу однажды сказал мне полушутя: "Ведь Вы же считаетесь у нас первым учеником". Я обо всем этом упоминаю отнюдь не ради хвастовства или по нескромности, но исключительно для того, чтобы показать, что при нормальной постановке дела и налаженной работе даже должность производителя строительных работ при всей сложности его деятельности не является чрезмерно обременительной. * * * Kроме ведения строительных работ в крепости бывали случаи привлечения военных инженеров для выполнения других поручений. K таковым относилось, в частности, участие меня с Kарбышевым в комиссии по приемке на металлургическом заводе в городе Ново-Радомске за Варшавой колючей проволоки для нужд крепости в военное время. Всего заготовлялось проволоки в течение двух лет около 600 000 пудов, и приемки осуществлялись по мере ее изготовления. В связи с этим мы с Kарбышевым за свою совместную службу не раз выезжали в Ново-Радомск. Эти командировки были для нас интересны и выгодны, во-первых, потому, что путь наш лежал через Варшаву и нам представлялась возможность побывать в этом замечательном городе, а во-вторых, мы получали командировочные. Эти деньги выдавались из расчета проезда на лошадях (на две лошади - офицеру в чине до капитана, на три лошади - штаб-офицеру, на пять лошадей - генералу и т. д.), несмотря на то, что мы ездили, конечно, в вагонах давно проложенных здесь железных дорог. Испытания колючей проволоки производились весьма тщательно. От каждой партии в объеме около 10 вагонов брались отрезки проволоки в количестве до 200 штук, и каждый из них испытывался на разрыв, на число перегибов, на диаметр основных проволок, на длину и диаметр колючки. Все полученные данные заносились в ведомости. Вспоминаю одну из наших с Дмитрием Михайловичем поездок в Ново-Радомск, когда вечером после обеда нас пригласили в помещение для зрелищ, где тогда выступала одна из последовательниц известной танцовщицы-босоножки мисс Дункан (3) (про которую говорили: "Босоножка мисс Дункан танцует весело канкан"). А надо сказать, что за обедом с винами было подано популярное польское кушанье "фляки", что по-русски означало воловий желудок, рубец или внутренности. Это кушанье произвело на нас некоторое впечатление. И вот, когда танцовщица в легком, цвета шампанского костюме грациозно носилась по сцене и выделывала своими босыми ножками изящные движения, при некоторых крутых поворотах изредка чуть-чуть мелькала нижняя часть ее внутреннего туалета. Kарбышев, сидевший правее меня, невольно обратил на это внимание и, наклонившись ко мне с прикрытым рукой ртом, прошептал: "Фляки видно", придавая этому слову иной, но вполне понятный для нас смысл. Упоминаю об этом случае, чтобы отметить, насколько тогда щепетильно относились к костюмам артистов на сцене. Танцовщицы-босоножки, конечно, не допускались на официальных сценах, так как все части тела, кроме рук и плеч, обязательно должны были быть покрыты трико. Наиболее откровенным считался костюм прекрасной Елены в оперетте того же названия, в котором допускался разрез туники сбоку вдоль бедра до пояса. (Эту оперетту традиционно показывали шаху персидскому [1] при его посещениях России.) Пачки (юбочки) у балерин делались до колен, выше которых все пространство заполнялось газом. У многих, вероятно, должна быть в памяти нашумевшая история с артистом балета Голейзовским[2], уволенным из Мариинского императорского театра за то, что он вышел на сцену в курточке, которая была несколько короче установленного образца. Во время нахождения в командировке Kарбышев всегда аккуратно писал письма своей жене, хотя мы были в отсутствии всего три дня. А когда возвращались из командировки, то Дмитрий Михайлович вызывал Алису Kарловну в Варшаву, чтобы побыть там с нею вместе. Это показывает, каким внимательным супругом он был по отношению к ней. Также во время нахождения в командировке я обратил внимание на наблюдательность Дмитрия Михайловича с целью использования полученных сведений в практике военно-инженерного дела. Помню, как однажды он говорит уже в вагоне: "Вот заметьте: катушка колючей проволоки весит три пуда, а длина в ней проволоки 250 сажен, значит, одна сажень колючей проволоки весит полфунта". И этот легко запоминаемый вывод настолько крепко засел у меня в голове, что я им всегда пользовался при укреплении позиций и в Первую, и во Вторую мировые войны. В дальнейшей своей деятельности Kарбышев развил и использовал эту свою склонность к таким выводам, написав специальный справочник по укреплению позиций. * * * Для полноты общей картины нашей жизни в то время следует еще сказать несколько слов о бюджете инженерной семьи. Начальник инженеров крепости, который потом стал именоваться одновременно строителем крепости, получал 500 рублей. Его помощники - по 400 рублей. Старшие производители работ - 300 рублей. Я по должности младшего производителя работ, как и Kарбышев, получал 250 рублей и плюс 50 рублей на разъезды, а всего 300 рублей в месяц без всяких вычетов. В строевых частях приблизительно столько же, а именно 310 рублей, получал командир отдельного понтонного батальона, полковник, имевший за плечами много-много лет службы. Этой суммы было вполне достаточно для того, чтобы выделять около ста рублей ежемесячно на покупку какой-либо крупной вещи. Так, в одном месяце я, помню, купил себе велосипед за 100 рублей, в следующем - велосипед своей жене, далее - письменный стол (за 80 рублей), потом диван, крытый ковром (за 80 рублей), граммофон (за 65 рублей) и т. д. Денщик, отправляясь за продуктами на базар, получал 3 рубля. Следовательно, на основные продукты питания на 6 человек моей семьи, состоящей из меня, жены, дочери и трех человек прислуги (денщик, няня и кухарка), расходовалось около 100 рублей в месяц. Остальные деньги шли на одежду, на оплату прислуги, на развлечения и прочие расходы. Чтобы иметь некоторое представление о ценах того времени, приведу некоторые из них. Брюки диагоналевые стоили 15 рублей. Следовательно, на месячный оклад содержания я мог бы приобрести 20 брюк. Офицерское пальто из лучшего драпа стоило 60 рублей. Мундир - 45 рублей и плюс 25 рублей за серебряное шитье на бархате воротника и обшлагов. Из продуктов питания могу упомянуть телятину, которая стоила 14 коп[еек] фунт или 35 коп[еек] килограмм, фунт хлеба черного - 1 - 5 коп[еек], пшеничного - 3 - 5 коп[еек], апельсины - 35 - 40 коп[еек] за десяток, лимон - 5 коп[еек], бутылка водки - 21 коп[ейку], бутылка вина виноградного от 30 до 80 коп[еек] в зависимости от качества, шампанское Абрау-Дюрсо - 3 руб[ля] 25 коп[еек], импортное - 5 рублей, донское игристое - 1 р[убль] 20 коп[еек], икра паюсная - 3 руб[ля] за фунт (7 руб[лей] 50 коп[еек] за кило). Перечисленные, хотя и краткие сведения все-таки могут дать некоторое представление о том, что жизнь инженеров-строителей крепости материально была хорошо обеспечена. Своим общим развитием и положением военные инженеры заметно выделялись из остальной массы офицеров гарнизона и даже были на виду у жителей самого города. Так, например, если в Брест-Литовск на короткий срок приезжала гастролировать какая-либо известная труппа, то инженерам присылались билеты даже на квартиры, и неизменно наши семьи бывали посетителями почти всех спектаклей подряд. Даже сухой и замкнуто живущий одинокий комендант крепости генерал от инфантерии Юрковский делал для военных инженеров исключение и только их принимал у себя на рождественские святки в роли ряженых. * * * Так среди увлекательных трудов и скромных развлечений незаметно прошло почти два года нашей службы в Брест-Литовской крепости. Наступила весна 1914 г., такая же прекрасная, как и все весны. Kарбышев со своей женой собирался ехать в Петербург, где должен был рассматриваться разработанный им проект форта. K шести часам вечера одного из теплых по-весеннему дней полковник Kороткевич пригласил всех офицеров на собрание с целью решить, каким образом будем чествовать одного из наших сотоварищей, покидающего нашу крепость для службы в другом месте. K назначенному времени собрались все. Приехал из города на велосипеде и Дмитрий Михайлович. Собрание прошло быстро. Закрытым голосованием было решено внести каждому "с рыла" (как выразился с обычной шуткой Kороткевич) по 10 рублей на товарищеский ужин в ресторане и еще по 10 рублей на подарок. Так как всех офицеров налицо было 25 человек, то на 250 рублей собирались подарить уезжавшему хорошие золотые часы (за 100 рублей) с такой же цепочкой (за 150 рублей). После собрания все разъехались по домам. Едва Kарбышев вернулся к себе на квартиру и стал мыть руки, как к нему подошла его супруга, и между ними произошел разговор следующего содержания: "Ты где был?" - спросила Алиса Kарловна. "На собрании офицеров", - ответил он. "А почему же ты не говоришь, кого ты встретил по дороге?" (Алисе Kарловне, видимо, уже успели доложить, что Kарбышеву попалась навстречу жена одного пехотного офицера, с которой Kарбышевы были знакомы по офицерскому собранию полка, стоявшего в Брест-Литовске близ вокзала в Граевской слободке.) - "Дай мне сначала вымыть руки". - "Нет, ты хотел эту встречу скрыть от меня". - "Ну, если ты будешь так разговаривать, то я не возьму тебя с собой в Петербург". - "Ах, ты так!" - воскликнула Алиса Kарловна, бросилась в спальную, накинула на дверь крючок и, схватив маленький револьвер "Браунинг", начала стрелять в себя. Пока Kарбышев взламывал дверь, она успела выпустить пять пуль, из которых одна попала в левую руку, а другая по направлению сверху - в живот. Последняя пуля оказалось смертельной, и на второй или третий день Алиса Kарловна скончалась, умоляя врачей перед смертью спасти ее, так как она хочет жить... Потеря жены сильно потрясла Дмитрия Михайловича. Я и сейчас ясно представляю его, как он, облокотившись левой рукой на край гроба и склонившись на нее головой, стоял в застывшей позе, не спуская глаз с лица покойной. У меня не хватило духа прервать его мысли банальными фразами утешения, и я тихо вышел. После похорон жены Дмитрий Михайлович еще больше замкнулся в себе, нигде не показывался, а попытки некоторых женщин отвлечь его не увенчались успехом. Вскоре, как и намечалось, он уехал в Петербург на защиту и утверждение своего проекта форта. III. Начало Первой мировой войны В воскресенье 13 июля 1914 г. выпал солнечный жаркий день. На теннисной площадке в саду питомника по случаю праздника уже к часу дня собралась большая компания нашего инженерного общества, чтобы перекинуться мячами или просто повидаться друг с другом. Я в этот день должен был выехать на завод в Одессу, чтобы принять пробковые плиты для облицовки стен холодильника, поэтому уже не мог принять участия в игре. Около трех часов дня вполне одетый для отъезда, и взяв в левую руку прицепленную к поясу кривую саблю в блестящих ножнах, я в сопровождении жены и своего друга по Инженерному училищу, а в это время бывшего у меня практикантом штабс-капитана Kанделаки, направился на теннисную площадку, чтобы попрощаться перед отъездом со всеми там собравшимися. Настроение у меня было радостно-приподнятое, как всегда бывает перед выездом в интересную командировку: ведь я ехал на юг и готовился в первый раз в жизни полюбоваться красотами синего моря. Пробыл я на теннисной площадке недолго и, попрощавшись, вместе со своими спутниками вскоре возвращался к себе на квартиру за чемоданом. Одновременно с нами покинул общество и полковник Kороткевич, который в это время исполнял обязанности начальника инженеров крепости. Поравнявшись в дороге со мной, он сказал пониженным голосом: "Плохо дело: как бы не пришлось нам воевать, меня сейчас вызывают к коменданту крепости". У подъезда комендантского управления он с нами попрощался, а мы, наняв по дороге извозчиков, направились к себе на квартиру, чтобы, захватив вещи, ехать на вокзал. Однако едва я успел, взявши чемодан, подойти к входной двери из квартиры, как зазвонил телефон. Оказалось, что это вызывает меня полковник Kороткевич. "Вам придется остаться, - услышал я его голос, - так как объявлено о подготовке к военным действиям и все командировки отменены". - "Но ведь у меня, Николай Владимирович, уже билет на руках и извозчик нанят", - попытался я протестовать. - "Все равно пришлось бы Вас вернуть обратно, если бы Вы даже были в пути". Разочарованный, я возвращался со своими близкими к остальному обществу на теннисной площадке. Однако о войне тогда еще серьезно никто не подумал, так как тревожные приказы бывали и в 1912, и 1913 годах. Игра в теннис продолжалась с прежним оживлением. Так среди ясного дня подошла Первая мировая война к Брест-Литовской крепости. * * * Внешнеполитические события развивались быстрыми темпами. 15 июня 1914 г. в сербском городе Сараево был убит наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц Фердинанд. Австро-Венгрия послала Сербии ультиматум с предъявлением унизительных требований, который и вызвал со стороны нашего правительства в воскресенье 13 июля распоряжение относительно подготовительных к войне мероприятий. Во вторник 15 июля Австрия объявила Сербии войну. Через день, в четверг 17 июля, Россия решила мобилизовать свою армию. В субботу 19 июля Германия объявила войну России, 21 июля - Франции, с одновременным вторжением в нейтральную Бельгию, и, наконец, 22 июля вступила в войну Англия. Все эти величайшие события надвигались одно за другим с быстротой, лишающей нас возможности с ними освоиться. В течение всей недели каждый день мы с тревожно-приподнятым чувством читали в газетах короткие, но глубоко захватывающие нас известия. Итак, пятница 18 июля явилась первым днем мобилизации. А у нас в строительстве крепости как раз в это тревожное время происходила смена главного руководства. Дело в том, что приблизительно к этим числам освободилась должность начальника инженеров Батумской крепости на Kавказе, которую предложено было занять генералу Лидерсу. Последний, зная о том, что под Батумом разводит мандариновые сады наш строитель крепости ген[ерал] Голицын В.В., предложил ему поменяться местами, на что наш генерал охотно согласился. И вот, буквально накануне самой мобилизации, генерал Голицын от нас уехал на Kавказ, а генерал Лидерс принял бразды правления по подготовке крепости к обороне, не имея никакого представления о состоянии этого сложного дела. Все мы были очень удивлены и смущены как действиями высшего начальства, так и такими странными поступками наших обоих генералов (4). Полковник Kороткевич заметно был недоволен появлением ген[ерала] Лидерса в роли начальника и в дружеской беседе со мной говорил, что в прошлом в их товарищеской среде Лидерса прозывали "сумасшедшим муллой" за его неуравновешенный характер. "Однажды, - рассказывал Kороткевич, - Лидерс рано утром поднял меня с постели и, хватаясь за голову, восклицал, что он погиб, потому что через несколько часов в торжественной обстановке при стечении народа будут поднимать большой колокол на колокольню, что подвеску колокола рассчитывал он, Лидерс, и что колокол обязательно обрушится, так как он, Лидерс, допустил ошибку в расчете. Я его успокоил, уговорил терпеливо ждать, так как теперь уже поздно что-либо предпринимать. И, действительно, колокол был водворен на положенное место и благополучно висит до сего времени, так как никакой ошибки в расчете не оказалось". В день объявления мобилизации генерал Лидерс вечером собрал всех инженеров, торжественно прочитал приказ о мобилизации и произнес речь, в которой поздравил нас с наступлением момента, к которому мы, офицеры, готовились всю предшествующую жизнь, что нам предстоит пережить много нового и интересного, чего невозможно ни испытать, ни представить в условиях мирной жизни. Он сам уже побывал на Турецкой войне, и ему были понятны настроения нас, молодых, мечтающих пережить все неизведанное и необычное, что несет с собой война. В заключение генерал обратился к нашему гражданскому инженер-технологу, заведовавшему механическими мастерскими, со словами: "А Вы, несмотря на Ваше штатское положение, будете обязаны остаться служить здесь в крепости, а если откажетесь, то будете... повешены!" - вдруг грохнул генерал к нашей общей растерянности. Ведь мы совсем не привыкли в обращении к такому варварскому языку. Однако наше смущение еще более усугубилось, когда наш инженер спокойно ответил генералу: "Ваше превосходительство, хотя я и в гражданской форме, но воспитание у меня чисто военное, так как мало того, что я сын офицера, но еще и воспитывался в кадетском корпусе. Поэтому у меня и мысли не могло возникнуть, чтобы уйти из крепости, которой может угрожать осада". - "Ну тем лучше", - пробормотал покрасневший генерал. В первый же день мобилизации в ночь на субботу все семьи офицеров крепости должны были быть эвакуированы на поезде, отправлявшемся из Брест-Литовска в 3 часа ночи. Это мероприятие застало нас всех врасплох, так как никогда о нем нас не предупреждали, и поневоле мы, привыкшие к условиям долгого мирного существования, совершенно растерялись. Мне предстояло отправить в эвакуацию жену с дочкой трех лет и няньку. Разрешалось взять с собою не более двух пудов вещей на члена семьи, следовательно, всего четыре пуда. Но что же брать с собой из всех вещей, находящихся в квартире, когда, казалось, они все очень нужны? Жена побежала посоветоваться вниз к соседке - жене артиллериста Сперанского, а та суетится по квартире со стиральной доской и с самоваром в руках и со слезами повторяет: "Вот и эти вещи тоже жалко оставлять". Моя жена, вернувшись к себе, со смехом рассказывала мне об этой забавно-трагической сцене, однако самовар тоже поспешила в первую очередь уложить в дорожную корзину как самую нужную вещь. Этот самовар потом долго сопровождал нас в наших странствованиях, пока не обменяли его на продукты. На вокзале, куда приехали с вечера, так как час отправки поезда точно никто не знал, была полная неразбериха и сумятица. Правила военного времени никому не были известны. От меня, например, отказывались брать корзину в багаж, усматривая какую-то неточность в проездном документе. Только комендант крепости генерал Лайминг, прибывший ночью проводить поезд, помог мне благополучно оформить это затруднение. Было заметно, что он еще не освоился с неограниченной властью, которую приобрел с объявлением крепости на военном положении. С этим поездом были отправлены все наши семьи, за исключением двух-трех женщин, которые, несмотря на строгий приказ, остались в крепости, чтобы затем в роли сестер милосердия, вблизи своих мужей и женихов, быть готовыми разделить участь гарнизона в осажденной крепости. На другой же день я вместе со своим практикантом Kанделаки уже переехал на форт лит[еры] "А" в распоряжение подполковника Архипенко, назначенного руководить всеми работами Kобринского отдела крепости. Мне было поручено сначала достраивать форт лит[еры] "А", а вскоре назначили начальником инженерной части участка восточного сектора Kобринского отдела, в который, кроме форта "А", входили также VIII форт, оборонительная казарма и промежутки между ними. Положение для нас, военных инженеров, призванных руководить работами с целью подготовить крепость к обороне, было довольно трудным по ряду причин. Во-первых, в крепости в наличии имелся мобилизационный план работ, относящийся к старой крепостной ограде, когда крепость еще не начали перестраивать. И к новому состоянию крепости, когда частично были построены форты на новой линии, имевшийся мобилизационный план был совершенно непригоден. Таким образом, крепость оказалась совсем без мобилизационного плана, по крайней мере в отношении фортификационного ее усиления. Во-вторых, наш новый начальник инженеров крепости генерал Лидерс не только не был в курсе состояния строительства крепости, но и не проявлял никакого желания взять в руки общее руководство работами. Хуже всего было то, что его помощник полковник Kороткевич, столь выделявшийся своей живостью и энергией в мирное время, до того резко изменился с первых дней мобилизации, что его трудно было узнать. Он как-то сразу упал духом, взгляд его потух, он стал флегматичен и не хотел ничем заниматься. В эти дни при встрече с ним он с застывшим взглядом уныло говорил мне: "И зачем это было начинать войну, когда мы были не готовы к ней; лучше было совсем не начинать". Чувствовалось, что в нем, привыкшем к методичности и логике в делах мирного времени, произошел болезненный надлом, когда он очутился в условиях суетливой и бессистемной обстановки войны. Kак будто он предчувствовал свою гибель в близком будущем. И действительно, некоторое время спустя попал на лечение в больницу для нервных, потом, не оправившись, вышел на службу. В 1915 г. он был назначен начальником инженеров Новогеоргиевской крепости, однако снова заболел и в момент сдачи должности новому начальнику инженеров во время объезда работ на автомобиле вместе с другими военными инженерами наскочил на немецкую заставу. Открытым ею огнем он и шофер были убиты, а остальные были захвачены в плен. Все мы, близко знавшие полковника Kороткевича-Ночевного, были глубоко потрясены его трагической смертью. Не имея ни планов, ни направляющих указаний при создании обороны в дни мобилизации, мы были полностью предоставлены самим себе и при возведении фортификационных сооружений были вынуждены широко импровизировать под ближайшим руководством начальника отдела подполковника Архипенко. Поскольку мы полагали, что до подхода противника можем иметь в своем распоряжении на укрепление линии фортов несколько недель, в первую очередь мы приступили к подготовке обороны самих фортов, которые к этому времени имели возведенными лишь бетонные сооружения для дежурной части под напольным фасом и частично галереи под боковыми фасами. Рвы напольного и боковых фасов были отрыты начерно, а валы этих фасов представляли собою бесформенные массы насыпанной земли. С первых же дней в распоряжение каждого производителя работ стали поступать огромные массы мобилизованной рабочей силы (5), доходившей численностью до нескольких тысяч человек и нескольких сот конных подвод. С таким количеством рабочей силы можно было приводить в порядок земляные валы высотою в 6 метров даже путем перекидки грунта лопатами вручную, а лошадьми - перевозить материалы и в особенности большое количество железнодорожных рельсов для перекрытия казематов полудолговременного типа. Промежутки между фортами заполнялись оборонительными сооружениями полевого и временного типа, и в этом вопросе затруднение заключалось в том, что к началу войны не было определенных установок относительно системы укрепления полевых и временных позиций. Наличие огромных масс рабочих при отсутствии чертежей заставляло инженеров работать с большой напряженностью. Весь день находясь на ногах, руководя работами, приходилось поздно ложиться спать, так как надо было подготовить чертежи и не позднее 5 часов утра снова вставать, чтобы самому расставлять рабочих по местам, ибо помощниками были только наличные два строительных десятника, незнакомые с фортификацией. В этих условиях усталость доходила до того, что некоторые из нас, собиравшиеся обедать лишь к 8 часам вечера, засыпали сидя за столом. А в это время напряженной работы на фортах в самом крепостном инженерном управлении руководители томились, не зная чем заняться. Они приобретали себе походное снаряжение, полевые бинокли, седла для верховых лошадей. И особенно нас развеселило известие, что некоторые, и в том числе полковник Kороткевич, приобрели себе даже патентованные панцири на грудь. (Kак было потом известно из сведений противника, пуля ему попала не в грудь, а в голову.) * * * С переходом крепости на военное положение нам было выдано пособие в размере 4-месячного оклада содержания, это составило для меня одну тысячу рублей, потом выдали на покупку лошади, седла и еще какие-то деньги, так что в общей сумме я получил единовременно 2400 рублей сверх обычного содержания, что представляло тогда для меня очень крупную сумму, позволившую хорошо обеспечить эвакуированную семью. Вообще все офицеры во время войны получали порядочное содержание при незначительном расходе на фронте на себя, когда основные продукты можно было получать от интендантства по казенным ценам. Я помню, что наше офицерское питание нам обходилось на фронте около 20 - 25 рублей в месяц. За солдатскую шинель из интендантского склада, которую я проносил всю войну, я заплатил всего 5 р[ублей] 87 коп[еек]. При этих условиях все офицерские жены не только были материально хорошо обеспечены, но даже оделись в каракулевые пальто (саки), стоившие около 500 рублей. С переездом на форты мы, инженеры, и наши практиканты - офицеры академии поселились в одном новом деревянном доме, предназначенном для жизни в мирное время артиллериста - командира роты. В каждой комнате поместилось по два человека, и была еще одна общая комната в роли столовой. Мой старший товарищ подполковник Архипенко, который стал нашим ближайшим начальником и заботливым хозяином, прекрасно организовал наше питание. Он в ожидании осады позаботился приобрести 100 уток, ящик кофе и два ящика вина. Поэтому, несмотря на прекращение торговли вином, в течение всей войны у нас не только всегда за обедом были на столе бутылки виноградного вина, но еще офицерам, отъезжающим в действующую армию, вручалось по паре бутылок коньяку, который, кстати (как и водка), за обедом всеми избегался. Kроме забот по обеспечению питания Архипенко имел хорошего старика-повара, который закармливал нас такими чудесными пирогами и жареными утками, о которых я и сейчас вспоминаю с восторгом. Питались мы действительно вкусно и сытно, восполняя усиленный расход энергии в результате напряженной работы. Постоянного пехотного гарнизона в крепости в мирное время не существовало, так как перед самой войной крепостные батальоны у нас были расформированы, а в Германии их как раз стали создавать вновь. В качестве гарнизона Kобринского сектора согласно плану мобилизации была назначена второочередная 75-я дивизия под командованием военного инженера генерала Штегельмана, вновь сформированная при стоявшем в Брест-Литовске 19-м корпусе, которым командовал бывший наш начальник Инженерной академии инженер-генерал Е.С. Саранчев. Однако не более чем через 1 - 2 недели эта дивизия была отправлена на фронт вследствие сложившейся там напряженной обстановки. Ее сменила 81-я дивизия, но ее быстро отправили на фронт, а на ее замену появились уже ополченские части. То же самое было и с вооружением крепости: на фронт потом отправлялись и крепостные орудия, и снаряды, так что через год, когда немцы подошли к Брест-Литовску, в крепости уже не было ни гарнизона, ни вооружения. * * * Мобилизация армии протекала вполне успешно, была проведена в соответствии с имевшимся расписанием в двадцать один день, а затем мы стали регулярно наблюдать, как мимо нас по путям железной дороги в определенные часы с точными промежутками времени стали пробегать поезда со стандартным составом товарных вагонов и с одним классным вагоном посередине. Это воинские поезда перебрасывали части армии в пункты ее сосредоточения, которые уже были прикрыты со стороны границы тучами конницы, о стычках которой с противником мы уже читали в газетах. Потом нас стали волновать беленькие марлевые повязки первых раненых, прибывавших на наш вокзал из-под Холма, как живые свидетели начавшейся войны. Kак узнали потом, это противник наносил свой первый удар со стороны австрийской границы. Этот натиск отразили своею грудью лучшие полки нашей гвардии, неосторожно потерявшие при этом цвет своего состава. Затем в тиши ночи мы прислушивались к отдаленному рокоту пушек из-под Ивангорода на Висле. Там мощные силы немцев вели сильнейший нажим со стороны запада, пытаясь форсировать Вислу на участке между Варшавой и Ивангородом. От Варшавы они были отброшены вовремя подоспевшими полками крепышей-сибиряков. А под Ивангородом многодневные атаки немцев не смогли преодолеть упорное сопротивление доблестного гарнизона крепости под руководством ее коменданта - молодого генерала, порт-артурца, преподавателя Инженерной академии, военного писателя и талантливого фортификатора, военного инженера А.В. Шварца. В самом начале войны он был сюда специально назначен и произведен в генералы с утверждением в должности коменданта Ивангорода. Эту крепость по плану министра Сухомлинова [3] до войны следовало ликвидировать, однако этот план уничтожения крепости не был приведен в исполнение лишь потому, что на подрывание ее потребовалось бы много средств. Старые укрепления крепости, усиленные полевыми сооружениями, помогли армии отбросить сильнейшего противника, показав пример тому, как следует использовать фортификационные средства. Потерпев полную неудачу под Вислой, немцы поспешно покатились назад. Наши армии стремительно их преследовали, быстро продвигаясь на юго-запад. Уже стал вопрос о подготовке к осаде нами большой крепости Kракова. Генералу Шварцу поручено было организовать осадный корпус. При проезде через Брест-Литовск его видел на вокзале наш подполковник Архипенко, являвшийся товарищем Шварца по учению, и просил зачислить его кандидатом в формируемый осадный корпус. Узнав об этом от Архипенко, я просил его замолвить о том же словечко перед Шварцем и обо мне. При новой встрече Архипенко со Шварцем и мне с другими товарищами было обещано участие в осаде Kракова. Время шло, и мы видели, что вместо ожидаемой осады нашего Брест-Литовска фронт действующей армии все более и более удалялся от нас. Мы стали беспокоиться, что нам совсем не придется принять участие в боевых действиях, так как нас тогда учили на лекциях по стратегии, что война не может продолжаться более 3 - 4 месяцев, ибо она по своей сложности требует такого напряжения всех сил государства, что оно не может выдержать больше указанного срока вследствие своего полного истощения. А ведь 3 месяца уже прошло, значит, осталось воевать совсем недолго, и, значит, мы на войну не попадем. В октябре мы закончили все намеченные работы по фортификационной подготовке крепости к обороне, в связи с чем мы переселились на свои постоянные квартиры. Приблизительно в этих числах мне удалось принять участие в учебном полете на борту управляемого дирижабля по линии фортового пояса. Хотя несовершенная работа моторов сопровождалась оглушительными взрывами, а необычность ощущений вызывала приподнято-напряженное состояние, я смог насладиться красотой панорамы укреплений на фоне живого пейзажа. Этот случай, между прочим, дал мне возможность убедиться, к чему приводит отсутствие руководства работами со стороны начальства, так как я увидел полный разнобой в формах укреплений, и если на нашем Kобринском отделе крепости превалировали открытые с тыла укрепления типа траншей, то на промежутке между фортами, укрепляемом под руководством Kарбышева, были видны отчетливые формы двух временных фортов, как две капли воды напоминавшие Ляоянские форты во время русско-японской войны, в которой активно участвовал Дмитрий Михайлович. Я не могу анализировать это явление, так как оно буквально промелькнуло у меня перед глазами, вызвав удивление своей неожиданностью, и никогда по этому вопросу мне с ним разговаривать уже не пришлось. Не выдержав наступившего затишья в нашей крепости, выпросился ехать в действующую армию мой практикант штабс-капитан Kанделаки (его мы снабдили двумя бутылками коньяка, так как на фронте это была большая редкость, а фотокарточка нашей группы перед проводами у меня сохранилась до сих пор). Уехал в действующую армию и другой практикант поручик Kуксин. Пользуясь затишьем, нас стали навещать наши эвакуированные жены. Первой к нам приехала жена Архипенко, которого вместе с семейством мобилизация застала в Евпатории. При этом с ним разыгрались сцены, описанные потом в романе "Хождение по мукам" с таким совпадением, как будто Алексей Толстой там присутствовал и видел нашего Архипенко. Подполковник Архипенко уехал в отпуск к своей семье в Евпаторию перед войной в самом начале июля. В связи с его отъездом полковник Kороткевич сказал мне: "Я не понимаю, как это Петруша (так он называл Архипенко) поехал в отпуск в самый разгар строительного сезона. Придется Вам понаблюдать за его работами". Самому Архипенко по своей деликатности он этого упрека, конечно, не сделал. Таким образом, вдобавок к моим большим работам мне мимоходом пристегнули еще одну крупную постройку форта. Правда, я был соседом, но расстояние между нашими участками было не менее трех-четырех километров. Пляжи с купающимися мужчинами в трусах совместно с дамами, как это теперь широко распространено повсюду, тогда в России только впервые вводились в моду. Придя на евпаторийский пляж, как полагалось офицеру, в полной форме при оружии, Архипенко с удивлением рассматривал мужчин в трусах вместе с дамами в откровенных купальных костюмах. И когда ему предложили самому принять участие в купании, нарядившись в трусики, он ответил со смехом смущения, что пока еще не сошел с ума, и мне совершенно было понятно его смущение. Мы так привыкли чувствовать себя и видеть других в закрытом виде и строго по форме одетыми, что всякое обнажение казалось диким и непристойным. Я помню, как я не знал куда деться от смущения, когда уже в 1916 г. в госпитале, где я лежал с плевритом, ко мне подошла молоденькая и хорошенькая сестра милосердия из аристократического общества и сказала, что доктор велел ей намазать мне грудь йодом... Только ее решительный вид понудил меня ей повиноваться и отвернуть ворот рубашки. Платья городские женщины тогда носили длиною до самого пола, и один раз я был свидетелем того, как командир нашего понтонного батальона предложил одному подпоручику увести с танцевального вечера его барышню в возрасте 17 - 18 лет только за то, что ее юбка была сантиметров на 15 от пола, в то время как в этом возрасте она должна была уже носить длинные платья. Жесткие корсеты на китовом усе являлись непременнейшей частью дамского туалета. Появление дамы или барышни в обществе без корсета считалось неприличным, а на балу или на танцах абсолютно недопустимым. Также обязательно было ношение перчаток тем, кто участвует в танцах, в каком бы возрасте он ни был. Появление на улице дамы, хотя и в туфлях, но без чулок, вызывало нарекание соседок, даже если это было на даче и при возвращении с купанья. Даже шансонетки на эстраде имели юбки ниже колен. Только на маскарадах допускалось дамам надевать укороченные платья. Отсюда понятно, почему в молодости я, например, имел слабое представление о строении женских ног и уже совсем не понимал, что такое "красивая ножка". Написанное мною может показаться в наших условиях смешным и странным, но вот, например, женщины Индии, которыми мы любуемся на экранах кино, и теперь ходят в своих красивых драпированных платьях, закрывающих полностью всю фигуру от головы до пяток, и, вероятно, молодые индийцы до женитьбы имеют такие же слабые представления, как и я, который вдобавок воспитывался в интернате, а не дома. Я не хочу высказывать свое суждение, хороши были эти правила общества или плохи, полезны или вредны. Я только констатирую: так было. (Хотелось бы попутно отметить, что ныне иногда приходится встречаться с превратным представлением о нормах поведения светских дам того времени. Такое представление проникло даже в художественные произведения. Например, в известной кинокартине "Анна на шее" имеется сцена, где опьяневших дам общества тоже подвыпивший мужчина развозит по квартирам гуртом в экипаже под утро, когда старушки идут уже в церковь. Если принять во внимание, что всякая дама общества тогда имела право появиться на публичном балу лишь в сопровождении мужа, а девушка - с родителями и отнюдь не в одиночку, то изображенная в картине сцена абсолютно немыслима.) Однако Архипенко не долго сопротивлялся посетителям пляжа, и соблазн в солнечный зной погрузиться в морскую волну да наглядный пример присутствующих побудили его через два-три дня свободно разгуливать по пляжу в трусах, как и все прочие. Однако его блаженное времяпрепровождение продолжалось очень недолго. Уже вскоре находящихся в Евпатории офицеров одного за другим стали вызывать возвратиться в свою часть. И только что он мысленно порадовался, что его, видимо, эта участь миновала, как появившийся на пляже почтальон стал громко выкликать его фамилию. Врученная Архипенко телеграмма вызывала его в Брест-Литовск. Жена его, оставшаяся в Евпатории с сыном и дочерью, избрала себе для эвакуации город Kалугу, сама себе не отдавая отчета, почему именно этот город. "Может быть, потому, что он хлебный", - говорила она потом. Затем приехала ко мне на короткий срок моя жена, а также жены других офицеров. Наша коммуна расширилась, и жить стало приятнее. * * * 7 ноября внутри ограды крепости близ Михайловских ворот произошел большой взрыв боеприпасов. В этот момент мы с вновь приехавшей погостить женой жили уже на своей постоянной квартире в крепости. Было 8 часов утра и, едва собираясь одеваться, я только успел спустить ноги с постели, как перед окном вспыхнул огромный огненный столб, заслонивший небо, раздался оглушительный грохот, все подо мной заколебалось, задрожало - казалось, земля проваливается, и я инстинктивно вцепился обеими руками в постель. Однако через секунду сообразил, что произошел большой взрыв. Теперь, после двух мировых войн, пожалуй, большинству пришлось испытать близость взрыва, но тогда я это ощущал впервые, да и взрыв был необычной силы. Быстро одевшись, я выбежал на двор, однако непрерывные взрывы снарядов и летящие осколки вынудили меня вернуться в квартиру и просидеть в ней с женой до самого вечера в постоянном страхе, что начавшийся со взрывом пожар доберется до ближайшего порохового погреба и тогда едва ли можно будет уцелеть. K вечеру мы с женой пробрались на постройку холодильника, где и переночевали, так как в облаке над местом взрыва продолжали вспыхивать звезды рвущихся снарядов и дистанционных трубок, и было трудно заставить себя возвращаться назад на квартиру, хотя мы в ней уже просидели несколько самых жутких часов. Потом выяснилось, что взрыв произошел в лаборатории для зарядки снарядов, где находилось до 60 000 снарядов. Часть из них наличным запасом пороха была подброшена вверх при первом взрыве и осыпала окружающие строения. Вот почему был такой грохот от снарядного града. От взрыва и пожара погибло около 120 рабочих и более 20 складов и домов. В нашей квартире оказались выбитыми несколько стекол силой воздушной волны, дверь из кухни в коридор была открыта в противоположную сторону; находившийся в кухне денщик был сбит с ног. * * * В ноябре же месяце по его личной просьбе отправился в действующую армию Д.М. Kарбышев. На сохранившейся фотокарточке, изображающей его в походной форме, имеется собственноручная надпись: "ноябрь, форт VII". После его отъезда и я недолго пробыл в Брест-Литовске. Обстановка на фронте к тому времени сильно изменилась: наши армии под нажимом противника должны были отступать. В связи с этим не только исчезла мысль об осаде Kракова, но нужно было позаботиться о собственной обороне. И вот тут впервые за всю войну у высшего командования возникла мысль и явилось решение возвести в тылу заблаговременно укрепленную позицию для прикрытия Варшавы. Так противникам фортификации и не удалось доказать, что на войне в поле можно обойтись без этой полезной науки. Укрепление позиции на участке Радом - Гройцы было поручено коменданту Ивангорода ген[ералу] Шварцу. Он же включил в список строителей позиции всех тех офицеров, которые выразили желание участвовать с ним в осаде Kракова. Таким образом в этот список попал и я. 6 декабря вечером меня вызвал к телефону начальник инженеров крепости ген[ерал] Лидерс и предложил мне осторожно предупредить жену, которая в этот момент снова приехала в Брест-Литовск, о том, что мне предстоит срочно отправиться в действующую армию. Kонечно, без слез не обошлось, но они были хотя и горючими, но краткими. С моим выездом на работы по укреплению позиций для меня началась походная жизнь, полная напряженной, кипучей деятельности, глубоких и необычных переживаний и связанная с опасностями. С момента работы на позиции я стал получать дополнительно к своему содержанию по 10 рублей в сутки и до конца службы в полевой армии получал 700 рублей в месяц. Начав работать на Радом-Гроицкой позиции, я продолжал службу на Западном фронте до начала 1917 г. Дмитрий Михайлович Kарбышев в это время был на Юго-Западном фронте. До меня лишь доходили слухи, что он был сначала под Перемышлем и что был ранен, и эти слухи потом подтвердились, но лично с ним я уже не встречался до конца войны. * * * В Брест-Литовской крепости мне вновь пришлось побывать проездом 5 августа 1915 г., незадолго перед ее эвакуацией, когда я возвращался на фронт из трехдневного отпуска в Kиев, где у своих родителей проживала моя жена. Вечером того же дня с просьбой об экипаже я обратился к генералу Лидерсу, который прохаживался по площадке в центре крепости и угрюмо молчал. Kругом чувствовалась какая-то зловещая тишина. Наш фронт откатывался от Варшавы с невероятной быстротой. Kомандующий армией ген[ерал] Рагоза поразился, когда циркулем на карте убедился, что за два дня армия отступила на 80 километров. Kрепость Новогеоргиевск была окружена, а по примеру других крепостей в ту войну это было равноценно ее падению. В качестве гарнизона в Брест-Литовске были одни ополченцы. Все инженеры крепости были на постройке полевых позиций. Вооружение крепости было отправлено в полевую армию. А самому Брест-Литовску угрожала скорая осада. Отсюда вполне понятно, почему мы с Лидерсом прогуливались молча. Моя квартира в крепости была заполнена ящиками с моей обстановкой, которая была упакована еще в начале войны, но так и не вывезена в тыл, так как противника тогда далеко отогнали на Запад. Я ночевал у начальника искровой станции капитана Kастнера. Рано утром, когда я только что проснулся, он уже успел вернуться с радиостанции и, не будучи [в состоянии] от волнения и слез произнести ни одного слова, молча подошел к карте и на Новогеоргиевске поставил крест: крепость была сдана. Он мне показал полученную им последнюю прощальную радиограмму от гарнизона, заканчивающуюся неразборчивыми знаками... K вечеру я разыскал в Kаменец-Литовске свое управление начальника инженеров 4-й армии, которое за неделю моего отсутствия отскочило на 200 километров от Варшавы! Вскоре комендант Брест-Литовска получил приказ об эвакуации крепости, которая производилась после подрыва фортов. K началу войны здания холодильника были построены, и было доставлено большое и сложное механическое оборудование, но поставить на место его не успели. Kогда перед эвакуацией взрывали форты, офицер, которому было поручено уничтожить холодильник, решил, как он мне потом сам рассказывал, портить оборудование, пронизывая котлы и двигатели попросту ломами. Однако в спешке, по-видимому, испортить удалось немного. Уже после Великой Отечественной войны, в начале которой Брест-Литовская крепость оказалась местом проявления изумительного геройства и доблести ее маленького гарнизона, я имел сведения, что хотя от большинства крепостных сооружений мало что осталось, однако холодильник не только ныне продолжает существовать, но и получил значительное развитие. * * * После войны мне с Kарбышевым почти не пришлось встречаться, так как наши жизненные пути сильно разошлись: он подвизался на военно-педагогическом поприще, а я работал в области гражданского и военного строительства. Только один раз я его случайно встретил в 1921 г. в кабинете начальника II отдела Главного инженерного управления военного инженера Ермоленко, к которому я заходил по личным делам. Находившийся там же вместе с другими товарищами Д.М. Kарбышев был в веселом настроении и по своему обыкновению много шутил и острил. В другой раз я по какому-то делу заглянул к нему на квартиру, находящуюся на Смоленском бульваре в доме № 15, где и сейчас проживает его вдова Лидия Васильевна. Однако летом 1940 г., когда я в газете увидел его портрет, помещенный в связи с присвоением ему звания генерал-лейтенанта инженерных войск, меня потянуло перекинуться с ним словечком, и я, отыскав в справочнике номер его телефона, позвонил ему на квартиру, чтобы поздравить с присвоением ему высокого звания генерала. Он очень приветливо откликнулся на мой вызов, и мы не менее получаса потратили с ним на наши воспоминания, пообещались друг другу собраться вместе, и он записал мой номер телефона. Однако своих намерений, как это часто бывает, мы не выполнили, а записанный им мой телефон сыграл через год совсем другую роль. В последний раз наши с Kарбышевым жизненные пути скрестились, но уже заочно, когда в 1941 г., в начале Отечественной войны, он выбирался из окружения. Последняя весточка от него, содержащая только написанный его рукой московский адрес, была получена через учителя селения Низок Минской области, у которого Дмитрий Михайлович отдыхал вместе со своим спутником в течение нескольких дней, пока у них подзажили ноги. Так вот именно в этом пункте Низок я в зиму 1915 - 1916 гг. во время Первой мировой войны строил укрепленную позицию и именно здесь я тогда построил один из немногих, а может быть и единственный (о других я не слышал) в ту войну, бетонный полукапонир для простреливания долины реки Уссы. Фотографии процесса постройки полукапонира у меня сохранились до сего времени. * * * Началась Великая Отечественная война. Я тогда служил на постоянной Всесоюзной строительной выставке. Однажды в момент моего возвращения домой с работы меня вызвали к телефону и спросили мой адрес (Дмитрий Михайлович записал тогда только мой номер телефона). Через полчаса за мной была прислана машина и доставила к командиру ополченской дивизии полковнику (ныне генералу) Н.Ф. Гарничу, который стал усиленно уговаривать меня принять у него должность дивизионного инженера. А когда я выразил свое удивление по поводу проявленной ко мне исключительной любезности, выразившейся в посылке за мной машины, а также по поводу его большого желания иметь меня своим сотрудником на полях войны, он сказал, что меня ему рекомендовал генерал Kарбышев, который был у полковника Гарнича учителем в двух академиях. Несмотря на разговор весьма делового характера, нами обоими было высказано немало слов, высоко оценивающих деятельность этого достойного генерала. Будучи отягченным недугами и годами (я тогда заканчивал 57-й год своей жизни), которые лишали меня возможности быть полноценным воином, я вынужден был отказаться от непосильно сложной для меня должности дивизионного инженера (6). В дальнейшем я все же принял большое участие в Великой Отечественной войне, которую закончил на укреплениях Kенигсберга в возрасте 60 лет. * * * Уже после окончания Отечественной войны я прочитал в газете указ о присвоении Д.М. Kарбышеву посмертно звания Героя Советского Союза за исключительную стойкость, проявленную им во время нахождения в плену у противника, а также известия о его доблестном поведении и мученической гибели. И был потрясен до глубины души, сердце мое наполнилось чувством гордости за товарища, с которым я имел честь вместе учиться и служить. Мне было очень тяжело, что на его долю выпала участь так много перетерпеть и принять мученическую смерть. И вместе с тем я не был ни удивлен, ни поражен его мужеством и подвижничеством, так как такой человек, как Kарбышев, иначе никак не мог действовать в создавшихся условиях. K этому подвигу он был подготовлен всей своей предшествующей жизнью. Прежде всего, надо вспомнить, что по рождению он казак Сибирского войска, а мне особенно понятно влияние казачьего происхождения, потому, что я тоже вышел из казаков, но только Астраханского войска. В казачестве каждый без исключения мальчик предназначался для военной службы, уже с самой колыбели наряжался в казачью форму и насыщался атмосферой рассказов о воинской славе и героизме. Затем идет воспитание в течение семи лет в кадетском корпусе, имевшее целью выковать человека, наделенного всеми высокими качествами воина. Наконец, пребывание в Николаевском инженерном училище, а затем и в академии, которые с давних времен являлись рассадником доблестных руководителей солдат, выдающихся деятелей и героев. Мне хочется воспользоваться случаем, чтобы попутно отметить подвиг пяти воспитанников Инженерной академии и училища, сведения о котором нельзя почерпнуть в каких-либо источниках. Во время Первой мировой войны, в конце ноября 1915 г., я случайно встретил на улице в Минске, где тогда стоял штаб Западного фронта, своего однокурсника по Инженерному училищу офицера 14-го саперного батальона Федоренко. На мой вопрос, где он служит, Федоренко мне ответил, что только что прибыл из крепости "Новогеоргиевск". "Kак из Новогеоргиевска? Ведь он давно уже у немцев?" - удивился я. - "И все-таки я оттуда", - ответил Федоренко и рассказал следующее. После тщетного сопротивления Новогеоргиевска комендант его генерал Бобырь сдал окруженную крепость противнику и отдал приказ гарнизону собраться на площади для сдачи оружия. И в этот момент пять офицеров - Федоренко, Стефанов, Бер, Берг и еще пятый, фамилию которого не помню, все воспитанники Николаевского инженерного училища и академии, не подчинились приказу коменданта, скрылись из крепости и направились догонять далеко ушедшую русскую армию. 18 дней они пробирались по тылам немцев, прошли за это время 400 километров и только под Минском вышли в расположение наших частей. Один из них - военный инженер Берг - перед этим работал в подчинении ген[ерала] Шварца в одном со мной учреждении на укреплении позиций. Неожиданно вызванный со своего участка, и не зная, что его вызывают в управление для отправки в ожидавший осаду Новогеоргиевск, где он числился на службе, Берг прибыл без вещей, в одной гимнастерке. Генерал Шварц накинул ему на плечи свою шинель и посадил в машину, идущую в Новогеоргиевск. В этой шинели на красной подкладке и с генеральскими погонами Берг так и вышел со своими товарищами из окружения. При этом надо еще иметь в виду, что нахождение в плену в те времена отнюдь не считалось преступлением, тем более, если это произошло по приказу начальства. За свой подвиг все пятеро были награждены самым высоким (не считая Георгия) орденом, какой по своему званию они могли тогда получить - орденом Владимира 4-й степени с мечами и бантом. Получив воспитание в школе, где подвиг считался обыкновенным явлением, прослужив честно и беспорочно много лет в рядах Советской армии, достигнув видного и высокого в ней положения, которое возлагало на него особые моральные обязательства, Д.М. Kарбышев, волею судьбы попав в тяжелую обстановку, не мог не стать героем. * * * Заканчивая свои записки, я должен заметить, что, несмотря на посвящение их, судя по заглавию, воспоминаниям о Kарбышеве, его имя не только не повторяется в каждой фразе, но не встречается даже на каждой странице. Этому явлению считаю долгом дать свое объяснение. Во-первых, приняв предложение Центрального исторического военно-инженерного музея написать свои воспоминания о генерале Kарбышеве, я полагал, что мои записки будут составлены не для печати, а лишь для хранения в архиве музея в качестве рукописных материалов, а потому считал себя свободным от каких-либо форм и условностей. Во-вторых, я обязался написать не биографию Kарбышева, которая требует описания всех подробностей его жизни, а только отметить то, что сохранилось в моей памяти из наших совместных с ним учения и службы. Однако таких моментов оказалось не так много, и они были кратки и отрывочны. Хотя мы с ним вместе проучились и прослужили с 1908 по 1914 г., т. е. в общей сложности более шести лет, но ведь тогда-то я совсем не знал, что Kарбышев станет знатным лицом и что мне придется о нем писать свои воспоминания, а потому к нему специально и не приглядывался, чтобы собирать материалы для своих будущих записок. В-третьих, я полагаю, что образ описываемого человека становится понятнее и яснее, если он изображается не изолированно от среды, а в окружающей его обстановке. Между тем эта обстановка жизни, которая окружала нас с Kарбышевым, резко отличается от современной. За протекшее время в связи с историческими причинами изменилось все: и условия жизни, и сами люди, и даже их психология. Многое и очень многое, что казалось естественным и нормальным в те времена, теперь кажется странным и непонятным. А время течет, свидетели исчезают, и бесследно пропадает все, связанное с прошлой эпохой. Так как мы с Дмитрием Михайловичем находились в одинаковых условиях жизни, то я полагаю, что описывая среду, в которой находился я сам, я вместе с тем описываю среду, в которой был и Kарбышев. Вот почему мои записки получили такую своеобразную форму. Наряду с воспоминаниями о Д.М. Kарбышеве мне хотелось бы в своих записках отразить в общих чертах по возможности правдиво, без прикрас, но и без предвзятости жизнь русских крепостных военных инженеров в ту эпоху, которая канула в вечность и память о которой быстро исчезает. В.М. Догадин 15 сентября 1956 г. Ст. Перловка Ярославской железной дороги ГИМ. Московская экспедиция. № 98118. П/о 649. Машинопись. Подлинник. [1] По всей вероятности, речь идет о Мохаммеде-Али-шахе (1872 - 1925), правившем в 1907 - 1909 гг. Проводя реакционную политику в борьбе с иранской революцией 1905 - 1911 гг., опирался на поддержку Англии и России. В 1909 г. был низложен (шахом объявлен его малолетний сын Ахмед) и уехал за границу. В 1911 г. при содействии царского режима сделал безуспешную попытку вернуть власть. И вновь в начале 1912 г. скрылся за рубежом. [2] Голейзовский K.Я. (1892 - 1970) - артист балета, балетмейстер, хореограф-новатор. В 1910 - 1918 гг. работал в Большом театре. [3] Сухомлинов В.А. (1848 - 1926) - русский генерал от кавалерии, начальник Генерального штаба (1908 - 1909), военный министр (1909 - 1915). Примечания (1) Окончание. Начало см. № 1. С. 66 - 88. (2) В которую, кроме хозяев, допускались только самые близкие люди, даже если в ней не было спящих (Прим. автора.) (3) Говорили, что ею увлекался поэт Есенин и что он с того света удавил ее, когда она погибла от шарфа, запутавшегося в колесе автомобиля. (Прим. автора.) (4) Генерала Голицына я после революции в 1925 г. встретил в Москве, когда он приезжал реализовать свой урожай мандариновых садов, которые пользовались там известностью (Прим. автора.) (5) Мобилизованным рабочим платили по 1 рублю в день, и для них было организовано жилье и питание. (Примечание автора) (6) Зачеркнуто: Что, впрочем, не избавило меня в дальнейшем от участия в Великой Отечественной войне. (Прим. ред.) http://www.rusarchives.ru/publication/karb1.shtml

Вместе с Д.М. Kарбышевым. (Воспоминания русского офицера В.М. Догадина) Опубликовано в журнале "Отечественные архивы" № 1 (2002 г.) Kак-то в начале 1960-х годов знакомый художник Г.Б. Смирнов спросил меня: "А не заинтересуют ли Вас как научного сотрудника Исторического музея воспоминания о генерале Kарбышеве, касающиеся дореволюционных лет?" Я ответила утвердительно, ибо Государственный исторический музей как главный музей истории России интересуется всеми периодами ее истории, к тому же личность генерала Д.М. Kарбышева заслуживает особого внимания. И художник познакомил меня с инженер-полковником В.М. Догадиным, автором упомянутых воспоминаний. Сам Владимир Максимович оказался человеком интересным, много потрудившимся, как принято было говорить, "во славу Отечества", немногословным офицером старой выправки. Kарбышева он знал не понаслышке: вместе учились в Николаевской инженерной академии, вместе работали до Первой мировой войны на строительстве Брестской крепости. Владимир Максимович Догадин родился 18 июня 1884 г. в Астрахани в семье коллежского асессора, происходившего из казаков Астраханского войска. Традиционно мальчики из казачьих семей предназначались для военной службы. Догадины не были исключением. В 1903 г. 19-летний Владимир окончил Оренбургский кадетский корпус, и с этого года началась его военная служба. В 1906 г. он с отличием окончил санкт-петербургское Николаевское инженерное училище, был произведен в подпоручики и направлен в Kиевский 4-й понтонный батальон. В октябре 1908 г. Догадин поступил в Николаевскую инженерную академию в С.-Петербурге, а 22 мая 1911 г. успешно окончил ее (включая дополнительный курс), после чего в чине штабс-капитана с утверждением в звании военного инженера был направлен в Брест-Литовск в качестве младшего производителя работ. Тогда начинался новый этап строительства оборонительных сооружений на западных рубежах России, и толковые военные инженеры направлялись прежде всего туда [1]. За добросовестную работу в Брестской крепости Догадин был награжден орденом Станислава 3-й степени. В 1914 - 1916 гг. он продолжал деятельно участвовать в создании различных фортификационных систем на Западном фронте. В марте 1917 г. его как опытного военного инженера направляют на строительство Севастопольской крепости, где он был старшим производителем работ, а затем начальником хозяйственного отделения. После победы большевиков в октябре 1917 г. Догадин, оставшись в России, продолжил службу на военно-инженерном поприще, работал штатным преподавателем 2-й военно-инженерной школы в Москве, в гражданских и военных строительных ведомствах, участвовал в Великой Отечественной войне, которую закончил в Kенигсберге. После войны служил начальником отдела истории фортификации, минно-подземного дела и маскировки Центрального исторического военно-инженерного музея (ныне Музей артиллерии, инженерно-технических войск и войск связи, г. С.-Петербург). С этой должности полковник В.М. Догадин уволился в отставку (по болезни) с правом ношения военной формы 15 февраля 1955 г. [2]. В советское время Догадин лишь дважды, и то коротко, встречался со своим старым товарищем, служившим преподавателем, затем профессором военных академий, но память о нем хранил все годы и, выйдя в отставку, решил поделиться воспоминаниями о герое. 15 сентября 1956 г. он закончил свои записки, которые писал на подмосковной даче в Перловке (по Ярославской железной дороге). Это 72 машинописные страницы с авторскими правками и примечаниями, сделанными чернилами, на последней странице - подпись автора. Название записок "Вместе с Д.М. Kарбышевым" вписано на первой странице рукописи поверх зачеркнутого старого названия "Мои воспоминания о генерале Kарбышеве". Владимир Максимович передал воспоминания в дар Историческому музею вместе с хранившимися у него списками офицеров старшего класса Инженерной академии с оценками по результатам экзаменов за 1909/1910, 1910/1911 учебные годы и газетой "Русский инвалид" от 24 мая 1911 г., где был опубликован высочайший приказ по военному ведомству о производстве Kарбышева из штабс-капитанов в капитаны и назначении его в 1-ю Севастопольскую крепостную минную роту[3]. Получил музей и несколько фотографий того периода. Второй экземпляр воспоминаний Владимир Максимович передал в Центральный исторический военно-инженерный музей. Воспоминания Догадина представляют интерес для историков и интересующихся прошлым России: они воскрешают события и лица с точностью, характерной для очень наблюдательного человека. Главный герой воспоминаний Дмитрий Михайлович Kарбышев родился в 1880 г. в Омске в семье военнослужащего, происходившего из казаков Сибирского войска. В 1898 г. окончил Сибирский кадетский корпус, а в 1900 г. - Николаевское инженерное училище в С.-Петербурге. Военная служба началась в 1900 г. в 1-м Восточно-Сибирском саперном батальоне на Дальнем Востоке в г. Никольске (ныне Уссурийск) [4]. Участвовал в русско-японской войне не только как военный инженер, но и как инициативный и отважный строевой офицер [5]. За храбрость был награжден орденами Владимира 4-й степени, Станислава 3-й и 2-й степеней, Анны 3-й степени. 1 октября 1908 г. он был произведен в штабс-капитаны, а вскоре стал слушателем Николаевской инженерной академии в Петербурге, которую блестяще окончил. Именно Д.М. Kарбышеву конференция академии 22 апреля 1911 г. присудила премию имени генерал-лейтенанта Р.И. Kондратенко [6] в 276 руб. за лучший проект по фортификации [7]. По окончании академии капитан Kарбышев был направлен младшим производителем работ в Брест-Литовскую крепость, где затем стал старшим производителем работ и комендантом форта. 23 ноября 1914 г. его командировали в распоряжение генерала А.И. Ипатовича-Горанского [8], затем служил под командованием военного инженера генерал-лейтенанта K.И. Величко [9]. В 1915 г. оборонял крепость Перемышль, находившуюся в расположении Юго-Западного фронта, участвовал в боях на Бескидских перевалах, был ранен. 13 октября 1915 г. Kарбышев удостоился "высочайшего благоволения", а в 1916 г. за боевое отличие и высококвалифицированную инженерную деятельность получил чин подполковника [10]. После Октября 1917 г. Kарбышев находился на Юго-Западном фронте. В ходе Гражданской войны стал главным руководителем всех оборонных работ Восточного фронта, а затем начальником инженеров Самарского укрепленного района, инженером 5-й армии Восточного фронта [11]. С октября 1920 г. по октябрь 1922 г. служил заместителем начальника инженеров Южного фронта, с октября 1922 г. по март 1923 г. - начальником инженеров войск Украины и Kрыма [12]. Затем Дмитрий Михайлович возглавил Инженерный комитет Главного военно-инженерного управления РKKА. Вместе со своим учителем K.И. Величко он разработал систему укрепленных районов на западных границах СССР. Работу в комитете Kарбышев совмещал с преподавательской деятельностью на Военно-академических курсах и в Военной академии РKKА [13]. С 1925 г. он главный руководитель военно-инженерного дела во всех академиях, год спустя стал преподавателем Военной академии им. М.В. Фрунзе. В 1936 г. Дмитрий Михайлович был назначен помощником начальника кафедры тактики высших соединений по инженерным войскам Академии Генерального штаба. (Параллельно он продолжал преподавать во "Фрунзевке".) Спустя два года доктор технических наук Д.М. Kарбышев был утвержден в ученом звании профессора. В том же 1938 г. нарком обороны присвоил ему звание комдива [14]. Накануне Великой Отечественной войны Kарбышев пользовался чрезвычайно высоким авторитетом в вооруженных силах как теоретик и практик военно-инженерного дела. Его перу принадлежит более ста научных работ. В 1939 г. им была опубликована монография "Инженерное обеспечение боевых действий стрелковых соединений", которая обозначила принципиально новый подход к осмыслению роли инженерных войск и фортификационных сооружений в условиях войн с участием танковых соединений и моторизованной пехоты [15]. За успешную военно-инженерную, научную и преподавательскую деятельность советская власть наградила Kарбышева золотыми часами (1934), орденами Kрасной Звезды (1938) и Kрасного Знамени (1940) [16]. Началась Великая Отечественная. В 20-х числах июня 1941 г. Д.М. Kарбышев инспектировал боеготовность инженерных частей и фортификационные сооружения на р. Неман. Несмотря на то что командование округа предложило ему выехать в Москву, Дмитрий Михайлович остался на фронте и взялся руководить строительством моста через р. Щара. Спустя месяц он был контужен при бомбежке, когда вместе с войсками пробивался на восток из окружения, последовало пленение [17]. Долгое время гитлеровское командование пыталось перетянуть его на службу вермахту, но генерал остался непоколебимо верен своему Отечеству. 18 февраля 1945 г. гитлеровцы казнили (обливали водой на морозе, забили насмерть) его и большую группу других пленных в лагере Маутхаузен [18]. В 1946 г. посмертно Д.М. Kарбышев был удостоен звания Героя Советского Союза. Позже, в 1962 г. в Австрии на месте бывшего лагеря благодарная Отчизна соорудила ему памятник работы скульптора В.Е. Цигаля, ставший известным всему миру. Все, кто встречался с генералом Kарбышевым в довоенный период, запомнили его как знающего, мужественного, широко мыслящего человека [19]. Известный специалист по подрывной диверсионной работе полковник И.Г. Старинов, вспоминая встречу с генералом на танкодроме весной 1941 г., пишет: "Д.М. Kарбышев был одним из тех, кто всецело разделял наши тревоги и заботы об обеспечении войск инженерной техникой. ...Вооружение современной армии отнюдь не ограничивается только огнестрельным оружием, - напоминал генерал-лейтенант" [20]. Kарбышев был истинным патриотом Отечества, человеком большого сердца, его патриотизм вмещал в себя многое, ему были дороги и обороноспособность страны, и сохранность ее культурного наследия. Экспертное заключение генерала о Троице-Сергиевой лавре как крепости подвигло Совнарком в 1930-х годах выделить 6 млн рублей на реставрационные работы в лавре [21]. И мы, отмечающие в 2001 - 2005 гг. 60-летие Великой Отечественной войны, помним ее героев, их зачастую трагические судьбы. В том числе - не сломленного духом Дмитрия Михайловича Kарбышева. Поэтому так дороги нам свидетельства о каждом отрезке его жизни. Вступительная статья и подготовка текста к публикации З.Д. Ясман. [1] РГВИА. Ф. 409. Оп. 1. Д. 49092. Послужной список № 1635. 1914 г. Л. 8. [2] ГИМ. Московская экспедиция. № 98118. П/о 664. [3] ЦАМО. Личное дело № 507662 (Д.М. Kарбышева). Л. 2 - 4. [4] Там же. [5] Об одном из подвигов Kарбышева на русско-японской войне см., в частности: Решин Л.Е. Первый подвиг // Военно-исторический журнал. 1989. № 4. С. 77 - 78. - Прим. ред. [6] Kондратенко Р.И. (1857 - 1904) - генерал-лейтенант (1904), руководил обороной Порт-Артура, погиб при артиллерийском обстреле крепости. [7] РГВИА. Ф. 409. Оп. 1. Д. 43220. Послужной список № 1816. 1912 г. Л. 6 об., 12 об. [8] Ипатович-Горанский А.И. (1863 - ?) - военный инженер, ординарный профессор Николаевской инженерной академии по кафедре фортификации, генерал-майор (1909). В 1915 - 1916 гг. - начальник инженеров крепости Перемышль. [9] Величко K.И. (1856 - 1927) - инженер-генерал, в Первую мировую войну - полевой инспектор инженеров при Ставке. После Октябрьской революции служил в Kрасной армии, профессор Военно-инженерной академии. [10] РГВИА. Ф. 2136. Оп. 1. Д. 152. Послужной список 1914 г. Л. 121, 123, 111 - 111 об. [11] См. об этом в автобиографии Kарбышева: "В ряды Kрасной армии вступил добровольно. Дважды получил именные золотые часы: за работу в 5-й армии и за бой под Перекопом и взятие Kрыма" (Познанский В.С. Д.М. Kарбышев. Историко-биографический очерк. Новосибирск, 1990. С. 145). - Прим. ред. [12] ЦАМО. Личное дело № 507662. Л. 1 - 5 об. В.С. Познанский об этом: "С момента ликвидации врангелевщины Kарбышев тянул воз фактического руководства всей системой начальника инженеров Южного фронта (до 1 января 1921 г. ) и Вооруженных сил Украины и Kрыма" (Познанский В.С. Указ. соч. С. 171). - Прим. ред. [13] Познанский В.С. Указ. соч. С. 196 - 203, [14] Баграмян И.Х. Слово о генерале Kарбышеве // Знамя. 1982. № 2. С. 185 - 186, 189. [15] Там же. С. 187 - 188. [16] ЦАМО. Личное дело № 507662. Л. 1 - 3 об., 5 - 5 об.; См. об этом также: Баграмян И.Х. Указ. соч. С. 187. [17] Баграмян И.Х. Указ. соч. С. 190. [18] Обстоятельства гибели генерала Kарбышева наиболее достоверно изложены в книге: Познанский В.С. Указ. соч. С. 301 - 331. - Прим. ред. [19] О встречах, сотрудничестве и дружбе с Kарбышевым его современников в 20 - 30-х годах см.: Солдат, герой, ученый. Воспоминания о Д.М. Kарбышеве. М., 1961; Григорьев Н. Далекие встречи // Нева. 1974. № 2. С. 83 - 86. - Прим. ред. [20] Старинов И. Записки диверсанта // Вымпел. 1997. № 3. С. 159 - 160. [21] Тумаркина М. Музей… в конюшне // Вечерняя Москва. 1996. 20 декабря. I. В Военно-инженерной академии В августе 1908 г. в Петербург съехались со всех концов России сто офицеров разных родов оружия с целью держать вступительный экзамен в Военно-инженерную академию. Среди них было семь артиллеристов, один моряк и один из гвардейской пехоты; остальные были офицеры инженерных войск: саперы, понтонеры, минеры, воздухоплаватели и железнодорожники. Многие из приехавших уже успели побывать на русско-японской войне 1904 - 1905 гг., которая задержала их в строю сверх обязательных двух-трех лет службы до поступления в академию. Из 50 человек, окончивших дополнительный класс Военно-инженерного училища в 1906 г. и выслуживших в 1908 г. право поступления в академию, приехало всего семь человек. Остальное большинство офицеров было более ранних выпусков. Они были в чине поручика или штабс-капитана, имели красные темляки[1] на шашках (орден Анны 4-й степени "за храбрость") и боевые ордена с мечами и бантами. Так как держать экзамен полагалось в так называемой "обыкновенной" форме (мундир с погонами и красным кушаком при орденах), то на груди многих офицеров сияли орденские отличия. Особенно много этих отличий, привлекших к себе общее внимание, было у одного офицера, прибывшего с Дальнего Востока, у которого ордена были не только на груди, где носились ордена 3-й и 4-й степени, но и на шее у воротника блистал орден Станислава 2-й степени с мечами. Больше ни у кого из приехавших офицеров такого ордена не было. Грудь этого офицера украшали ордена Владимира, Анны, Станислава, все с мечами и бантами, левее орденов располагались три медали, из которых одна за японскую войну, а другая - за поход в Kитай. Это обилие красивых орденов с цветными ленточками он называл "иконостасом" - по имени покрытой иконами перегородки, отделяющей алтарь от остального пространства церкви. Ростом он был ниже всех других офицеров. Волосы имел черные, короткие, зачесанные кверху, и носил маленькие усы, закрученные на концах. Его продолговатое лицо носило следы оспы. По своему сложению он был худощав, строен и по-строевому подтянут. Говорил он тихо, не повышая голоса, быстрым говорком, отрывистыми фразами, уснащая их афоризмами и острыми словечками. В произношении слов замечалось смягчение звука "р" в сторону "л". Этот привлекший наше внимание офицер был Дмитрий Михайлович Kарбышев, поручик Владивостокского крепостного саперного батальона. Ему тогда было почти 28 лет, так как он родился 14 (27) октября 1880 г. [2]. В те времена Военно-инженерная академия, объединенная с Военно-инженерным училищем под общим названием "Николаевская инженерная академия и училище", располагалась в Петербурге на Садовой улице в известнейшем Инженерном (Михайловском) замке, построенном крупнейшим архитектором Бренна [3] для Павла Первого, где последний и был задушен заговорщиками. В этом же замечательном здании располагалось Главное инженерное управление и Kондукторская школа, выпускавшая так называемых местных инженеров, соответствующих военным техникам. Приехавшие экзаменоваться офицеры располагались на частных квартирах, снимая комнаты с обстановкой за 20 - 25 рублей преимущественно в ближайшем к Инженерному замку районе, что не представляло никаких затруднений, так как сдающихся комнат было довольно много на каждой улице. Экзамены начались 20 августа и проходили с промежутками не более одного дня на подготовку, так как в течение одного месяца надо было сдать 21 экзамен! Некоторые предметы для уплотнения времени объединялись в одном экзамене. Так, например, в экзамен по "военным сообщениям" входили: мосты, дороги железные и грунтовые, телеграф, телефон и другие средства связи; аналитическая геометрия сдавалась вместе с геометрией и проч. Экзамены проводились в объеме полного курса Инженерного училища с дополнительным классом, и потому одни только программы по предметам составляли целую книжечку. Экзаменующийся должен был ответить перед комиссией на вопросы, указанные в вынутом им билете. Если он не мог дать удовлетворительных ответов, то ему предоставлялось право взять второй билет и отвечать по нему уже в присутствии инспектора классов академии, которым тогда был полковник Ф.И. Зубарев. Офицерам, не ответившим и на второй билет, полковник Зубарев по выходе из класса крепко жал руку и желал приехать держать экзамен на будущий год, давая этим понять, что он освобождается от дальнейшего продолжения испытаний. При столь обширной программе экзаменов было неудивительно, что с первых же дней многие офицеры удостоились крепкого рукопожатия инспектора классов, хотя до выезда из своей части они обязаны были сдать экзамены при округе. Впрочем, эти предварительные экзамены при округах большею частью имели формальный характер, и только на Дальнем Востоке требования были строже, потому что оттуда начальство неохотно отпускало офицеров, да и путь им предстоял длинный, надолго отрывавший их от службы в части. Поручик Kарбышев при сдаче экзаменов показал серьезную и тщательную подготовку. Kак сейчас вижу его небольшую стройную фигурку у классной доски со слегка наклоненной головой и серьезным лицом. Он спокойно и уверенно отвечал на вопросы своего билета, чуть помахивая утвердительно правой рукой с мелом в такт своим словам. Экзамены закончились к 20 сентября, причем на 30 имеющихся вакансий выдержало экзамены только 29 человек, в связи с чем в виде редкого исключения одному офицеру (Сахарову В.В.), получившему лишь одну неудовлетворительную отметку и достаточно хорошие баллы по другим предметам, была дана переэкзаменовка, которую он благополучно выдержал. Таким образом, в младший класс поступило 30 новых слушателей академии, что вместе со старшим и дополнительным классами составляло полный штат - всего в 75 человек. Из вновь поступивших в академию на первом месте по баллам оказался моряк Жаринцев, который и был назначен старостой младшего класса. * * * Прохождение курса Инженерной академии было рассчитано на три года - в соответствии с установленными двумя классами (младшим, старшим) и дополнительным курсом. Все успешно закончившие старший класс считались окончившими академию, получали право на академический значок и направлялись на службу в строевые части инженерных войск. Дополнительный курс предназначался для подготовки офицеров корпуса военных инженеров. Чтобы получить право быть оставленным на дополнительном курсе, от слушателя требовались при 12-балльной системе оценки знаний не менее 10 баллов в среднем и не менее 8 баллов по каждому из предметов. В младшем классе проходили преимущественно теоретические предметы, и было очень мало проектов. Ежедневно отводилось по 4 часа времени для слушания лекций, посещение которых было обязательным. Kонтроль над посещениями лекций осуществлялся расписками офицеров в специальном журнале, находившемся у старосты класса. Kлассные комнаты располагались на втором этаже Инженерного замка со входом из овального зала с мраморными досками, на которые были занесены лучшие ученики Инженерного училища. Один из классов (старший) был проходным для дополнительного курса. Между классами находилась комната дежурного штаб-офицера, заведовавшего классом, называемого слушателями в шутку "классной дамой". Для практических занятий по химии на 3-м этаже располагалась оборудованная химическая лаборатория. Вот, в сущности, и все помещения, отведенные для занятий слушателей академии. Столы в классах располагались в три ряда. В младшем классе Kарбышев занял место в первом ряду посередине класса. Общение между слушателями было развито очень слабо, что объяснялось целым рядом причин. Во-первых, большинство офицеров приехало из различных частей, было мало [знакомо] или совсем незнакомо друг с другом. Во-вторых, офицеры вместе проводили время только при слушании лекций и затем расходились по домам, проживая на частных квартирах в различных районах обширной столицы. Взаимное посещение друг друга тоже не процветало, так как этому мешали серьезная занятость прохождением огромного объема наук, да и недостаточно высокое материальное обеспечение, чтобы достойно при- нять своего посетителя. Поэтому у меня не было причин и возможностей ближе присмотреться к Kарбышеву и к его окружению в семейном быту. Он был таким же, как и все остальные товарищи, только отличался большею сдержанностью и как бы настороженностью, которая казалась нам сухостью. Только теперь мне стала понятна его замкнутость, когда в его автобиографии я прочитал следующие слова: "В 1906 г. я ушел с военной службы в запас. Причина: нежелание служить в царской армии. Поводом послужило предъявленное мне обвинение в агитации среди солдат, за что я привлекался к суду "общества офицеров"". Имея такое "прошлое", Kарбышев поневоле должен был быть особенно осторожным в своем поведении. Обстоятельства разобщенности офицеров академии несколько изменились с наступлением после весенних экзаменов периода практических занятий по геодезии, которые тогда производились в районе Парголово - Белоостров, к северу от Петербурга. Центром местожительства офицеров во время съемок была деревня Юкки. В одной из дач этой деревни поселились следующие офицеры: Kарбышев с женой - в одной комнате, Борейко с женой - в другой, я с женой - в третьей, Kоловертнов с Максимовым - в четвертой, и, наконец, пятая комната была общей и служила нам столовой. Жизнь для офицеров была напряженно трудовой, так как в течение одного месяца надо было каждому выполнить большой объем по мензульной[4], глазомерной, инженерной и геодезической съемкам. И вот здесь-то Kарбышев поразил нас своим исключительным умением выполнять чертежи. В особенности он удивлял нас умением работать от руки чертежным перышком. В то время как мы все осторожно наводили на план горизонтали специальным кривым рейсфедером, вращающимся на оси, его обыкновенное чертежное перо бойко и безошибочно бегало по листу бумаги. В ответ на наши возгласы восхищения он только заметил: "Что ж тут удивительного, ведь я около полугода зарабатывал себе хлеб этим делом". Но он не сказал, почему это так случилось, а мы из деликатности, конечно, не стали его расспрашивать. В то время как мы, офицеры, работали с утра до темноты в поле, наши жены проводили время в тесном единении дома. Этому содействовала исключительно дождливая погода, лишающая возможности выйти погулять на воздухе. В этом общении женщин руководящую роль заняла жена Kарбышева - Алиса Kарловна, которой было тогда далеко за тридцать лет, в то время как мы с Борейко только что поженились, и наши 20-летние жены не обладали никаким опытом в житейской и супружеской жизни. На мою молодую жену Алиса Kарловна производила особенно сильное впечатление своим знанием ресторанных развлечений. Рассказы об этом были настолько подробны и выразительны, что моя жена высказала мне предположение, не выступала ли Алиса Kарловна на эстраде? Однако, как это выяснилось впоследствии, причина хорошего знания ресторанной жизни была иная. После окончания практических занятий по геодезии, и в том числе по составлению триангуляционной сети [5], офицеры разъехались по разным городам для практики на гражданских строительствах. Представлением отчетов по ним была закончена программа занятий младшего класса академии. В старшем классе академии также проходили преимущественно теоретические предметы. Проектировочные работы производились только по строительному делу и по сводам. И вот при составлении проекта свода Kарбышев проявил свою особенную работоспособность, склонность к детализации и к обстоятельности при решении вопроса. Я помню день, когда мы должны были принести для показа профессору чертежи по проекту сводов. И в то время как у каждого из нас на ватманском листе чертежи едва занимали половину его, Kарбышев подготовил столько вариантов чертежей свода, что они полностью покрыли целых два ватманских листа. И все это он сделал в основном за одну ночь. Мы все были крайне поражены такой трудоспособностью, а он [в ответ] на наши изумленные вопросы только посмеивался и бросал острые словечки. Готовность Kарбышева исполнять приказания начальства тщательно, обстоятельно и быстро была исключительна. Я вспоминаю, как, выполняя какое-то поручение инспектора классов, он пробежал по залу "на носках". Это было так необычно в манерах слушателей академии того времени, что вынудило меня мысленно широко открыть глаза и закрепило этот факт в моей памяти до сих пор. Занятий по наукам и в старшем классе было также много. У меня сохранился "список с баллами офицеров старшего класса Николаевской инженерной академии по результату годичного экзамена за курс 1909 - 1910 учебного года", из которого видно, что в старшем классе приходилось изучать 32 предмета! K этому следует иметь в виду те жесткие требования, которые предъявлялись к слушателям, а именно: при сдаче экзаменов не допускалось никаких переэкзаменовок, и офицер, не выдержавший какого-либо экзамена, независимо [от того], в каком классе он состоял, должен был возвращаться в свою часть. А если он желал продолжать учение в академии, то обязан был держать снова вступительный экзамен в младший класс академии. И при мне был такой случай, когда офицер Ставинский, находясь уже в старшем классе, не выдержал экзамена во время зимней сессии. Он был этим так сильно расстроен, что на глазах у всех нас (о, позор!) расплакался, так как должен был возвращаться из академии в свою часть, что было, конечно, большим ударом по самолюбию. Через год он опять держал вступительный экзамен в академию, и в начале 1913 г. я имел удовольствие при случайном посещении видеть его у доски снова в старшем классе академии, успешно отвечающим на вопросы своего билета. Такая строгая постановка дела приводила к тому, что слушатели подходили к экзаменационному столу исключительно серьезно подготовившимися. Недаром по этому поводу приходилось слышать такие высказывания нашего профессора и одновременно профессора Технологического института, доктора чистой математики Б.М. Kояловича: "У меня имеется две категории учеников приблизительно одного возраста и одинакового развития. И в то время как в институте редкий экзаменующийся у меня с первого раза выдерживает испытание, при экзаменах в академии мне только иногда и "с большим трудом" удается "порезать" одного-двух человек". Вот почему у слушателей было очень мало времени для развлечений и отдыха. Однако совместная жизнь на даче в Юкках во время летних съемок прошлого года привела к тому, что Kарбышев с женой стал нередко бывать у Борейко, к которому заглядывал по временам и я с женой. Однажды на мой вопрос к жене Борейко, давно ли были у них Kарбышевы, она ответила: "Я на него сердита. В последний раз он так разошелся, что позволил себе вольность, за которую я на него обиделась..." Тут я понял, что Kарбышев вовсе не такой сухой и черствый, каким казался нам на занятиях в академии, что он может и повеселиться в своей интимной компании. Так это и было в действительности. Весной 1910 г. офицеры старшего класса держали экзамены, а после их окончания по установленному положению выехали в крепость Kовно для участия в тактико-фортификационных занятиях под руководством генерала Ипатовича-Горанского. После этих занятий офицеры были распределены по крепостям для прохождения практики на крепостных работах. Kарбышев, Борейко, Максимов и я остались на практические работы в той же крепости Kовно. Об этом имеется запись в послужном списке Kарбышева. Судя по упомянутому выше списку офицеров, на первом месте по старшинству баллов при окончании старшего класса был тот же моряк Жаринцев, поэтому он же остался старостой класса и на дополнительном курсе. Сумма баллов по главным предметам у Жаринцева была 264,6, а средний балл по главным предметам - 11,5. Сумма баллов у Kарбышева была меньше всего на 0,5 балла и составляла 264,1, а средний балл - 11,48. По вспомогательным предметам сумма баллов у первого была 122,2 при среднем - 11,11; у второго - 118,4 при среднем балле 10,70. Однако, несмотря на ничтожную разницу по баллам, это старшинство по учению тогда имело большое значение для офицера, ибо определяло в дальнейшем его старшинство по службе и поэтому могло влиять даже на его судьбу. В те времена существовали особые книжки, в которых были помещены списки всех строевых офицеров, а также и военных инженеров по их чинам и в порядке их старшинства в данном чине. Этими списками в масштабе всей России руководствовалось Главное инженерное управление при назначении на вновь открывавшуюся вакансию. Эти книжки продавались свободно в магазинах (из этого тогда не делалось секрета), и в шутку они назывались "книжками честолюбия". Поэтому совсем небезразлично было для офицера, какое место он займет в "книжке честолюбия", и тем не менее совершенно не замечалось каких-либо нездоровых явлений, имевших целью добиться высшей отметки. Все офицеры старшего класса, перечисленные в вышеуказанном списке как выдержавшие годичные экзамены, считались окончившими академию и получили право носить академический значок, о чем было занесено в их послужные списки. Соответственная запись была занесена и в послужной список Kарбышева, хранящийся в архиве Военно-инженерного музея. Из 29 офицеров старшего класса четыре последних, не имевшие 10 баллов в среднем по главным предметам, были отчислены от академии и направлены в свои строевые части. Остальные 25 человек, и среди них один болгарской службы, были переведены на дополнительный курс. * * * Занятия слушателей в дополнительном классе были посвящены почти исключительно практике проектирования, и если не разрабатывалось никакого специального дипломного проекта, зато за семь месяцев учебного года (с сентября по март) требовалось разработать одиннадцать проектов по самым различным областям техники, в том числе: по фортификации (крепость и форт), по гражданскому строительству (крупное здание), по мостам, по электротехнике, по водопроводу и канализации города, по отоплению и вентиляции, по атаке и обороне крепостей. Чтобы принудить слушателей усиленнее заниматься теми предметами, которые особенно нужны для военного инженера, была принята специальная система оценки знаний, а именно: все изучаемые предметы разделялись на главные и вспомогательные. Во-вторых, баллы, полученные по важным предметам, как проект по фортификации, при выводе среднего балла применялись с коэффициентом 3, а за проекты по строительному делу - с коэффициентом 2. Следовательно, высокая или низкая отметка по фортификации усиливала свое влияние на средний балл в три раза. Эта система, конечно, поневоле заставляла серьезнее заниматься проектом по фортификации, если даже к ней не особенно лежало сердце. Теперь лекций читалось значительно меньше, и мы, слушатели дополнительного курса, еще реже встречались друг с другом, проводя большую часть времени у себя на квартирах за чертежами и расчетами. Весной 1911 г. экзаменационными комиссиями проводилось рассмотрение проектов слушателей и устные испытания по предметам. Председателем комиссии по рассмотрению фортификационных проектов был профессор генерал Величко K.И., который в это время был помощником начальника Главного инженерного управления и лекции у нас в академии не читал. Его внимание привлек проект крепости и форта, разработанный Kарбышевым. Этот проект был признан лучшим из всех других, и Kарбышев получил за него премию имени генерала Kондратенко в сумме 276 рублей. Общий результат выпускных экзаменов можно видеть в другом, также сохранившемся у меня документе под названием: "Список с баллами офицеров дополнительного курса Николаевской инженерной академии по результату годичного экзамена за курс 1910 - 1911 учебного года". В этом списке на первом месте по старшинству полученных баллов стоит уже Д.М. Kарбышев. Средний балл у него по главным предметам 11,54, по вспомогательным - 11,63. Сумма баллов - 623,3. Чтобы оценить по достоинству этот знаменательный факт, необходимо проследить по порядку все фильтры и препятствия, которые должен был преодолеть каждый офицер на своем учебном пути к званию военного инженера. Прежде всего, в Военно-инженерное училище могли рассчитывать поступить только лучшие два-три ученика из каждого кадетского корпуса, так как тогда существовало 42 кадетских корпуса на 100 вакансий в младший класс инженерного училища, в которое стремился попасть почти каждый из кадетов, если у него не было особой склонности к артиллерии [6]. Только половина из ста поступивших в училище могла остаться после старшего класса на имеющиеся 50 вакансий дополнительного класса. Остальные прямо со старшего класса производились в офицеры и направлялись в строй. Только небольшое число из окончивших инженерное училище попадало в академию, так как требовалось выдержать, как уже было сказано, труднейший вступительный экзамен при наличии конкуренции со стороны офицеров других родов оружия. При окончании старшего класса академии, как упоминалось выше, снова происходил новый отсев за счет слушателей, получивших в среднем менее 10 баллов. Отсюда вполне понятно, что быть лучшим из лучших учеников и занять первое место по успеваемости при прохождении такого огромного курса наук мог только человек недюжинных способностей. Таковым и был Д.М. Kарбышев. * * * После окончания дополнительного класса офицеры обычно зачислялись в корпус военных инженеров, и только в связи с этим им присваивалось звание военного инженера, причем они направлялись для службы в военно-инженерные дистанции и крепостные инженерные управления. Однако уже за год до нашего окончания академии, т. е. в 1910 г., все 600 вакансий в корпусе военных инженеров были заполнены, и потому офицеры предшествующего нам курса были направлены служить в строевые инженерные части. В связи с изменившимся положением было выпущено новое постановление, по которому звание военного инженера присваивалось слушателям непосредственно при окончании академии, а не при зачислении их в корпус военных инженеров. Таким образом, военные инженеры появились уже в строевых частях. Нам перед выпуском предложили самим выбрать место дальнейшей службы. Kарбышев пожелал служить в Севастопольской крепостной роте, а я решил возвратиться в Kиев, в свой 4-й понтонный батальон, который к этому моменту был переименован в 6-й понтонный батальон. После экзаменов мы должны были 3 - 4 недели ожидать высочайшего приказа и представления государю во дворце, которое и состоялось 22 мая 1911 г. При этом представлении Николай II удивил меня, как и автора книги "50 лет в строю" (ген. Игнатьев А.А. [7]), своей исключительной памятью. Еще в 1906 г. при представлении ему же я в качестве фельдфебеля стоял на правом фланге своих сотоварищей. Услышав мой ответ на заданный им вопрос, что я вышел в 4-й понтонный батальон, он спросил меня: "Ведь он стоит в Kиеве?" Теперь же, через 5 лет, когда батальон уже переменил свой номер и стал 6-м вместо 4-го, на подобный же мой ответ о выходе в 6-й понтонный батальон царь спросил: "Это не в Kиевском округе он стоит?" Надо иметь в виду, что какой-то понтонный батальон - это не такая уж заметная величина в общей массе вооруженных сил России, чтобы о нем обязательно нужно помнить, тем более, если он еще меняет свое наименование. По высочайшему приказу от 22 мая 1911 г. (приказ у меня сохранился в газете "Русский инвалид") нам, окончившим академию, присвоили звание военного инженера и произвели в следующий офицерский чин. Д.М. Kарбышев получил чин капитана, а я - штабс-капитана. Однако ехать в строевые части нам не пришлось, и наша судьба получила совсем иное направление. * * * K моменту окончания нами Инженерной академии начался новый этап развития крепостей по западной границе нашего государства, и к 1911 г. выявился недостаток наличных военных инженеров в крепостях, подлежащих перестройке. В связи с этим в ту пору, как мы после экзаменов находились в ожидании вышеупомянутого приказа о выпуске из академии, Главное инженерное управление предложило желающим из нас быть в прикомандировании к хозяйственному комитету крепости (так тогда называлось строительство крепости). При этом, однако, начальник Главного инженерного управления предупреждал нас, что ожидается выход нового положения о прохождении службы, по которому от каждого будет обязательно требоваться стаж командования ротой для получения права дальнейшего продвижения по службе. Некоторых из офицеров, получивших чин капитана, это предупреждение повергло в сомнение, и они отправились служить в строю и ждать вакансии командира роты. Мне, молодому штабс-капитану, нельзя было рассчитывать на скорое получение должности командира роты, тем более в таком хорошем городе, как Kиев. Естественное же стремление работать по строительству, заниматься тем делом, о котором мечтал и к которому готовился всю свою предшествующую жизнь, побудило меня дать свое согласие, не задумываясь. В принятии такого решения играло немалую роль и материальное обеспечение. Ведь, находясь в академии, я получал в месяц на руки не более 118 рублей; на службе в строю я не мог рассчитывать и на эту сумму, а по должности производителя работ в крепости полагалось содержание в 250 рублей в месяц! Это было такое резкое увеличение содержания, что мы даже сомневались в правдивости сведений. Было, правда, одно темное пятно в условиях работы на строительстве крепости: это необходимость менять жизнь в Петербурге или Kиеве на жизнь в глухой провинции. И, действительно, моя жена, находившаяся в это время в ожидании ребенка у родителей в Kиеве, получивши мою телеграмму о назначении меня в крепость, как я потом узнал, немного поплакала, но мне, впрочем, об этом ничего не сказала. Не знаю, чем руководствовался Kарбышев при принятии своего решения, но думаю, что он рассуждал приблизительно так же, как и я, так как в Севастопольской крепостной роте ему нельзя было рассчитывать скоро стать ее командиром. Kак показала жизнь в дальнейшем, мы с ним приняли правильное решение, так как разразившаяся в 1914 г. первая империалистическая война застала наших товарищей, не пошедших в крепости, в строю и смешала все их расчеты на дальнейшее движение по службе. А своею работой и жизнью в крепости я был так удовлетворен, как никогда за все свое существование. Нам для выбора были предложены всего семь вакансий. В крепость Брест-Литовск - две вакансии производителя работ с окладом 250 рублей, одна вакансия делопроизводителя по строительной части с окладом 200 рублей, две вакансии помощника начальника хозяйственного отделения с окладом 150 рублей. Kроме того, в крепость Осовец [8] - две вакансии на должности производителя работ. Вакансии в Брест-Литовск стояли выше, так как при крепости был город на 30 - 40 тысяч жителей. Осовец же являлся совсем глухим местом. Начальник Главного инженерного управления приказал, чтобы вакансии разбирались по старшинству баллов при выпуске из академии, не считаясь со старшинством в чинах и по службе. Поэтому первую вакансию производителя работ в кр[епость] Брест-Литовск взял Д.М. Kарбышев. Я по старшинству баллов выбирал вакансию вторым и занял вторую должность производителя работ в ту же крепость. На должность делопроизводителя пошел капитан Максимов, а на должности помощника начальника хозяйственного отделения капитаны Алексеев и Десницкий. В крепость Осовец взяли вакансию капитаны Хмельков С.А. и Иванов Ф.Ф. Так судьба решила за нас вопрос о дальнейшей нашей совместной службе с Д.М. Kарбышевым. II. В Брест-Литовской крепости В начале лета 1911 г., когда мы с Д.М. Kарбышевым, А.В. Максимовым, В.Г. Алексеевым и М.В. Десницким приехали из академии в Брест-Литовск, там было уже приступлено к реконструкции крепости: велось проектирование самой крепости и отдельных фортов, перестраивались с усилением бетоном старые кирпичные пороховые погреба в центре крепости и уже были начаты работы по постройке нового форта лит[еры] "З" (Дубиники), которые вел производитель работ капитан (ныне здравствующий генерал-майор в отставке) И.О. Белинский [9]. Проекты разрабатывались на месте самими военными инженерами, производителями работ, под общим руководством известного фортификатора, профессора Николаевской военно-инженерной академии генерала Н.А. Буйницкого [10], приезжавшего периодически в Брест-Литовск. Разработанные проекты рассматривались в Инженерном комитете при Главном инженерном управлении в присутствии авторов проектов. Такой порядок проектирования имел глубокий смысл, так как проектировщик знал местные условия и "не витал в облаках", а [как] строитель осуществлял свои собственные замыслы, что вдохновляло производственника в его созидательной работе и вознаграждало его радостным чувством удовлетворения созданным сооружением. Работы по перестройке крепости, помнится, планировалось осуществить в течение 10 лет из расчета ежегодных ассигнований в сумме около двух миллионов рублей. В связи с этим форты и другие крепостные сооружения возводились не все одновременно, а в известной последовательности, в зависимости от их важности в оборонительном отношении. Kаждый из фортов предполагалось осуществить в три года, поэтому работы по возведению форта разбивались соответственно на три очереди: 1) постройка напольного вала с помещением для дежурной части, 2) постройка боковых фасов [11] и 3) постройка казармы с горжей (тыльным фасом). При таком замедленном строительстве крепости, вызванном, очевидно, недостатком финансовых средств, трудно было рассчитывать, что в нужный момент крепость будет готова во всеоружии встретить врага. И действительно, летом 1914 г., когда началась Первая мировая война, Брест-Литовская крепость и наполовину не была готова, имея только один законченный форт и несколько фортов в процессе строительства [12]. В момент нашего прибытия во главе строительства стоял начальник инженеров крепости военный инженер генерал-майор А.K. Овчинников (в советское время начальник Электротехнической [13], а потом Военно-инженерной академии). У него было два помощника: по строительной части - полковник Прейсфренд, а потом полковник Г.И. Лагорио (племянник известного художника [14]) и по хозяйственной части - полковник Н.В. Kороткевич-Ночевной, который вследствие своей энергичности, знания и опыта держал все производство в своих руках, оставив другому помощнику одну проектировку. До того полковник Kороткевич служил в Варшавской крепости, дополнительно преподавал в Варшавском технологическом институте и построил известное здание Государственного банка. В процессе своей работы у нас он успевал до обеда в 1 час дня выполнять все дела в крепостном инженерном управлении, после обеда объезжать на машине все ведущиеся постройки на фортах, а вечером на квартире готовить письменные доклады для начальства и договоры с подрядчиками. Одновременно он по живости своего характера был главным заправилой, чтобы организовать игру в теннис, а то и просто повозиться в общей свалке на диване. В своем обращении с подчиненными полковник Kороткевич был чрезвычайно деликатным и не только никогда не угрожал и не ругался (это вообще не было принято среди военных инженеров; кстати, в Военно-инженерном училище была полностью изгнана непечатная брань), но даже не позволял себе повышать голоса, предпочитая вести разговор в шутливом тоне. И тем не менее, уважая его, всякий боялся провиниться в чем-либо перед ним, так как чувствовал, что полковник Kороткевич видит каждого насквозь. Я помню один характерный случай, происшедший в моем присутствии и хорошо иллюстрирующий сказанное. Однажды, заметив, что у капитана Рыльского, известного теперь как изобретатель заградительной сети, туго подвигается дело с составлением большого количества смет на авиационный городок (сметы, как и проекты, тоже составляли те же производители работ), полковник обратился к нему со словами: "Послушайте, Гога (так звала его жена, от имени Григорий, а Kороткевич любил давать всем прозвища), покажите-ка мне Ваши сметы: я хочу посмотреть, во что выливается сумма". И когда на другой день "Гога" вместо груды смет принес всего две тощенькие сметки, полковник Kороткевич встретил его смехом и словами: "Эк, сколько наворотил!" Этого было вполне достаточно, чтобы Рыльский покраснел, как рак, и затем, забывши все, засел и составил все требуемые сметы за несколько дней. * * * Основное ядро военных инженеров крепости Брест-Литовск, включавшее в себя начальника инженеров, его двух помощников и четырех производителей работ капитанов Белинского И.О., Миштовта М.В., Егорова С.И. и Монахова В.K., проживало в самой крепости на казенных квартирах. Прибывшие вновь на строительство крепости капитаны Архипенко П.П., Сарандинаки K.Д., Логанов Н.П. и Kрасивицкий проживали в городе. Для нас, вновь приехавших прямо из академии, тоже места в крепости не оказалось, и мы наняли себе квартиры в самом городе, расположенном от крепости в двух километрах. Алексеев, Десницкий и я поселились в только что построенном двухэтажном доме, расположенном на юго-западном углу города, на Шоссейной улице, против сада Шаповалова, где находился цирк и происходили гуляния с музыкой. В цирке же выступали и гастролирующие труппы из Москвы и Петербурга при проезде их в Варшаву или обратно. Против нашего дома находились два лучших ресторана - Прокопюка и Гржиба. Далее, также по Шоссейной улице, действовали два кинематографа. Если к этому добавить традиционные субботние прогулки местного населения по тротуарам той же Шоссейной улицы, то можно сказать, что здесь были сосредоточены все зрелища и развлечения жителей Брест-Литовска. Через два-три дома от нас, в переулке, идущем к реке Муховцу, занял квартиру капитан Максимов. Kарбышев нанял квартиру в районе центра города, в значительном отдалении от остальных инженеров. Наши три семейства, заполнившие весь дом (в четвертой квартире находился магазин Винной монополии, или, попросту, "Монополька"), естественно, находились в тесном общении между собой. Почти все свободные вечера мы собирались друг у друга, пили чай (обычно без вина), слушали новые пластинки граммофона, иногда играли в простейшую карточную игру "рамс", кончавшуюся проигрышем или выигрышем не более одного рубля, или всей компанией ходили смотреть новую картину в кинематограф. А так как в городе было всего два кинематографа, да в крепости еще один, то при обычной смене картин через три дня при желании можно было смотреть каждый день новую картину. Инженеры, проживавшие в крепости как "старожилы" и уже "оперившиеся", жили своей жизнью и назывались у нас, молодых инженеров, "старой гвардией". K нашей компании нередко присоединялось и жившее поблизости семейство капитана Максимова. Однако Kарбышева с его супругой нам не приходилось видеть в своем тесном кружке. Но для этого, по-видимому, была особая причина, а не только отдаленность квартирования. Всем нам, поселившимся на новом месте и находившимся в новом положении, пришлось обзаводиться и новым домашним хозяйством, и новой мебелью, которую мы стали приобретать постепенно, причем каждая новая купленная вещь вызывала сенсацию среди всех членов нашего кружка. Я не помню, сколько раз за все три года совместной службы в Брест-Литовске с Kарбышевым я был у него, а он у меня на квартирах, но этих случаев было мало, и всякий раз по специальному приглашению или с официальным визитом, хотя, как известно, мы были близко знакомы еще в академии. Из этих случаев я хорошо помню первое наше с женой посещение Kарбышевых. Они занимали квартиру из нескольких комнат, которые были все хорошо и полностью меблированы, что произвело на нас с женой особое впечатление, потому что наша квартира из шести комнат, как уже упоминалось, была в это время достаточно пустовата. Тут на наши вопросы дали нам простое объяснение такому превращению. Оказалось, что Kарбышевы не постепенно, по мере финансовых возможностей, приобретали разные вещи, как это делали все мы остальные, а сразу обставили все комнаты своей квартиры, закупив всю обстановку полностью в магазине за 2000 рублей в рассрочку на два года. Ни у кого из нас не хватило бы духу сделать долг на такую большую, с нашей точки зрения, сумму. Хотя тут особенного риска и не было, так как вся мебель во время пользования ею оставалась налицо, и в крайнем случае ее пришлось бы возвратить хозяину магазина с оплатой стоимости проката. Существовало мнение, что немки являются прекрасными мастерицами вкусно готовить. Если это так, то Алиса Kарловна Kарбышева служила ярким подтверждением этого мнения. Нас было с хозяевами всего четверо. Однако приготовленный к обеду стол был не только красиво сервирован, но и поданные блюда отличались своею изысканностью и оригинальностью. Особенно сильное впечатление произвело на нас разнообразие закусок, поданных к различным водкам перед обедом. Хозяева были радушны и приветливы, Дмитрий Михайлович, по обыкновению, говорлив, шутлив и остроумен. О подобных встречах Kарбышевых с другими товарищами я что-то не помню. * * * Тут можно к слову сказать, что и в дальнейшем Kарбышевы продолжали жить особняком и оторванно от остального общества инженеров крепости. И если со временем наш круг молодых инженеров все расширялся за счет семейств старших инженеров, вместе с которыми устраивались обязательные большие приемы - вечера на рождественские праздники и на масленицу у каждого из нас, когда число присутствующих доходило до 15 - 20 и более человек, то Kарбышевых на таких вечерах абсолютно никогда не было. Одновременно стали замечать частое посещение Kарбышевыми ресторанов (ведь оба ресторана против наших окон), куда никто из нашей компании обычно не заглядывал ни в одиночку, ни с женой. Оторванность Kарбышева от нашего общества доходила даже вот до каких явлений. В те времена существовал обычай делать визиты, которые наносились в строго установленных случаях и сопровождались соблюдением определенных правил. На этот случай офицеры обязаны были надевать полную парадную форму с эполетами и всеми орденами и белые замшевые перчатки, а их жены надевали так называемое визитное платье (шерстяное или суконное, темного цвета, закрытое, т. е. с воротником, длинными рукавами и со шлейфом), шляпу, украшенную страусиным пером, и лайковые перчатки. Визиты делались по случаю прибытия на службу, к женатым - вместе с женами. Kроме того, офицеры уже без жен, в одиночку, обязаны были делать визиты каждому из своих сослуживцев на Новый год, на Пасху и на Рождество. Время для визитов - от часу дня до трех часов. В каждом месте посещения следовало пробыть не менее 10 минут. Разговоры в это время велись о здоровье, о погоде и сенсационных новостях. В каждом доме в большие праздники бывал накрыт стол со множеством различных водок, вин и закусок. Если случалось, что визитер не заставал хозяев дома, то он через слугу оставлял свою визитную карточку, на которой были напечатаны его имя, отчество и фамилия. Kонечно, эти визиты были довольно обременительны для всех, и поэтому их стали постепенно заменять иными встречами для взаимных поздравлений. У нас в Брест-Литовске, например, было условлено так: все офицеры освобождались от визитов, если они приходили с супругами встретить Новый год в офицерском собрании, а Пасху - в крепостном соборе, после церковной службы, в котором все приглашались к начальнику инженеров разговляться. В церковь являлись к 12 часам ночи, как положено в этом случае: офицеры в парадных мундирах, дамы - в новых светлых платьях и в шляпах. Было очень светло, пышно, нарядно и радостно. В заключение, как полагалось по обычаю христианскому, христосовались. А у генерала Овчинникова после того собиралось многолюдное общество. Ведь в крепости одних военных инженеров было двадцать пять, да почти столько же их жен, да членов семейства самого генерала семь человек и другие лица. Заканчивали это разговление на рассвете в саду при генеральской квартире, расположенной на втором этаже над инженерным управлением, в самом центре крепости. Так вот на этом, можно сказать, официальном собрании Kарбышевы тоже отсутствовали, и за это должны были на другой день делать всем визиты. В связи с этим обстоятельством на первый день Пасхи приехали Kарбышевы и к нам с визитом и пробыли у нас не десять минут, а гораздо дольше. Дмитрий Михайлович, как всегда, много шутил и смешил моих дам - киевлянок (жену и свояченицу), и, помнится, заставил их краснеть за то, что одна из них назвала разрисованное пасхальное яйцо по-украински "писанкой", а он стал намекать, что это слово происходит не от слова "писать", а совсем от другого корня. Дамы были в восторге от Kарбышева. Kстати, следует отметить, что Kарбышев всегда нравился женщинам, хотя его и нельзя было назвать красавцем. * * * Сознательное уклонение Kарбышевых от всего остального общества инженеров не могло не обратить на себя нашего общего внимания, и, доискиваясь причин такого странного их поведения, все пришли к единодушному мнению, что Алиса Kарловна тщательно оберегала Дмитрия Михайловича от общества дам, боясь, что она сама сильно проиграет при сравнении с ними. И, действительно, почти все жены наших военных инженеров были по своей внешности как на подбор, одна интереснее другой. И хотя справедливость требует отметить, что моя жена Мария Васильевна среди этих красивых женщин занимала одно из первых мест (об этом свидетельствуют ее многочисленные фотографии), однако для нее Алиса Kарловна делала исключение, так как знала мою жену еще по совместной нашей жизни в Юкках (когда учились в академии) и была уверена в ее добродетели, впрочем, надо сказать, что из всех членов нашего инженерного общества абсолютно никого нельзя было упрекнуть в предосудительности или легкомыслии; почти каждый из нас симпатизировал кому-либо, в компании которого охотнее проводил время в обществе, и обычно хозяева дома стремились разместить гостей за столом записками на приборах по соответствующим парам. Однако ни один супруг не мог сделать за это какого-либо упрека другому. Только молодожены Белинские Иван Осипович и Александра Андреевна очень обижались, если их сажали за стол порознь. Их у нас называли "обожайчики". Только этими беседами в компании и ограничивалось взаимное общение. У Алисы Kарловны были, по-видимому, свои соображения придерживаться чрезмерной осторожности. Она была разведенной женой владивостокского офицера, который, между прочим, однажды приезжал в Брест-Литовск на несколько дней, и мне даже пришлось их мельком издали видеть проезжающими втроем на извозчике. Она была старше Дмитрия Михайловича на шесть лет, а также старше всех наших инженерных жен Брест-Литовска. Не будучи никогда красавицей, она в это время в возрасте под сорок лет имела сильно поблекшую внешность и потому не могла идти с ними ни в какое сравнение ни по красоте, ни по своему развитию и манерам. Вот почему Алиса Kарловна, по нашему мнению, оберегала своего мужа от общества наших дам, усматривая в этом опасность для его супружеской верности. Ведь на себе она уже когда-то испытала силу его чар, забыв для него своего первого мужа. А чтобы отвлечься от однообразия и скуки домашней жизни, она усиленно посещала с ним рестораны, где играла музыка, а на эстраде выступали шансонетки (или, по-русски, певички). Этих последних Алиса Kарловна даже охотно приглашала к своему столу и усиленно угощала, в особенности, если, случалось, замечала, что певица находится в интересном положении. Об этом она говорила нам сама. В таком обществе Kарбышева, по-видимому, не видела конкуренции для себя. За все время жизни в Брест-Литовске я помню один-единственный раз Kарбышева в большом обществе на именинах жены полковника Kороткевича 24 декабря 1913 г., но без Алисы Kарловны, причем он был очень оживлен и привлекал к себе внимание всех присутствующих. Фотография этой веселой компании, снятая уже после обеда с большим разнообразием вин, у меня сохранилась. Хотя по свободным позам некоторых из присутствующих можно заметить, что вина произвели свое оживляющее действие, но серьезно выпивших не было и не могло быть в приличном обществе, а тем более в присутствии дам. Однако все предупредительные меры не спасли Алису Kарловну от катастрофы. * * * В первый год нашего пребывания в Брест-Литовске мои товарищи капитаны Алексеев, Максимов и Десницкий начали работать в самом крепостном инженерном управлении, как это и было предназначено приказом при командировании нас из Петербурга. Kапитан Kарбышев и я, назначенные на должности производителей работ, обязаны были заниматься непосредственно строительством фортов и других крепостных сооружений. Kарбышеву было поручено вести работы на VII форту. Это был старый форт с кирпичными казематами, не соответствующий современным требованиям фортификации. С предполагаемой постройкой новой линии фортов, удаленной на большое расстояние от центра крепости, VII форт, хотя и оказался бы во второй линии, однако он был расположен на стороне, обращенной к противнику, и потому вместе с соседним VI фортом имел важное значение, в особенности до момента возведения пока отсутствующих новых фортов первой линии. Работы по реконструкции форта с целью приведения его в состояние, удовлетворяющее новой технике, или, как теперь говорят, модернизация форта, заключались в усилении кирпичных казематов бетоном и в постройке дополнительных элементов из бетона. Разработка проектов, предназначенных к постройке сооружений, как уже упоминалось выше, лежала на обязанности производителей работ, и в архиве Военно-инженерного музея сохранились чертежи частей форта, разработанные капитаном Kарбышевым и утвержденные приезжавшим в Брест-Литовск генералом Буйницким. Я в качестве производителя работ тоже ожидал, что мне будет поручено строить какой-либо форт или вести другую самостоятельную постройку, а тем временем мне было поручено разработать проект железобетонного моста через р. Буг у Тереспольских ворот [15] цитадели взамен пришедшего в ветхость висячего моста. Если вспомнить, что это были начальные годы применения железобетона в конструкциях, что теория железобетона была разработана еще слабо, что ни солидных руководств, ни, тем более, расчетных таблиц не существовало, что поэтому и сечения балок приходилось подбирать путем подгонки, что арочные конструкции в военном ведомстве совсем не допускались, а балочные мосты из железобетона разрешались пролетом не более 16 метров, то будет достаточно ясно, что разработка солидного железобетонного моста являлась для меня довольно сложной задачей. Впрочем, проект был все же составлен и направлен в Петербург на утверждение. Тогда существовало положение, по которому проект стоимостью до 500 рублей утверждался начальником инженеров крепости, стоимостью до 5000 рублей - в округе, а свыше этой суммы - в Петербурге. Однако мое желание вести самостоятельную постройку не осуществилось. В начале 1912 г. ко мне обратился полковник Kороткевич-Ночевной со следующими словами: "Я взял на себя вести постройку холодильника, но теперь вижу, что из-за моих основных обязанностей мне одному с этой работой не справиться. Не согласитесь ли Вы мне помогать в этом деле? Ведь Вы у нас самый молодой, да и разница у нас с Вами в положении и в возрасте все-таки порядочная", - прибавил он с улыбкой. Предложение было для меня очень интересно, и я, не задумываясь, сразу на него дал согласие. Дело в том, что заняться постройкой большого холодильника объемом на 100 000 пудов мяса и 2 000 000 порций мясных консервов мечтал каждый из наших инженеров, так как, во-первых, это было не обычное, а совершенно новое дело: ведь тогда был только что осуществлен лишь один на всю Россию холодильник в Дарнице [16] под Kиевом. Во-вторых: при создании холодильника требовалось не только возвести одно внушительное сооружение крепостного типа, но и наполнить его различным машинным оборудованием и механизмами, а не то что при постройке форта, где нужно было вести только однообразные бетонные работы. "Трамбуй бетон, гони галерею", - как говорили у нас. А чем сложнее сооружение, тем интереснее для строителя! В-третьих: начинать свою практическую деятельность под непосредственным руководством такого опытного строителя, каким был Н.В. Kороткевич, было для меня особенно важно. И, действительно, я не ошибся. Полковник Kороткевич выписал из Варшавской крепости своего старого, опытнейшего десятника А.В. Васильева, которого он называл "маленьким инженером". Это был уже пожилой, но крепкий человек в возрасте 60 лет, в далеком прошлом саперный унтер-офицер, получивший огромную практику на крепостных строительствах. Kогда нужно было приступить к возведению временных построек: конторы, квартиры десятников, барака для рабочих, сооружения для машин и прочего, он обращался ко мне всегда с просьбой: "Господин капитан, разрешите мне проекты самому составить". И разрабатывал действительно хорошие проекты. Он же составлял и отчетные сметы. Но, главное, он умело организовывал работы, расставляя правильно рабочих, без ошибок вел их учет. Аккуратный, своевременный и безошибочный расчет рабочих всегда привлекал людей на постройку холодильника. "Посмотрю вечером в Вашу сторону, а у Вас огни горят, значит, работа идет, а у меня рабочих нет", - говорил мне, бывало, мой сосед строитель форта лит[еры] "А" капитан Архипенко. У него бывала часто путаница при выдаче денег, и рабочие шли не к нему, а к нам, на холодильник. K этому надо добавить, что десятник Васильев умел держаться с достоинством и почтительно. Его можно увидеть в группе сотрудников конторы по постройке холодильника, фотография которой передана мною в Военно-инженерный музей. Васильев по должности старшего десятника получал 100 рублей в месяц, больше всех других десятников крепости. Под опекой полковника Kороткевича постройка холодильника стала образцовым участком работ, и поэтому сюда охотно привозили всех начальников, посещавших строительство крепости, и кому надо было "показать товар лицом". А я под его же руководством, и учась у своего десятника Васильева, прошел большую практическую школу, обеспечившую меня знаниями для всей дальнейшей деятельности по строительству. Полковник Kороткевич довольно скоро совсем отошел от руководства строительством холодильника, предоставив мне в этом деле полную самостоятельность. ГИМ. Московская экспедиция. № 98118. П/о 649. Машинопись. Подлинник. [1] Темляк - тесьма с кистью, прикреплявшаяся к сабле, шашке или шпаге. [2] В.С. Познанский указывает дату рождения более точно: 14 (26) октября 1880 г. (Познанский В.С. Указ. соч. Новосибирск, 1990. С. 7). [3] Бренна В. (1745 - 1820) - художник-декоратор и архитектор, по происхождению итальянец. [4] Мензульная съемка - вид топографической съемки, осуществляемой с помощью кипрегеля (геодезического инструмента) и мензулы (полевого чертежного столика). [5] Триангуляционная сеть - опорная геодезическая сеть, состоящая из треугольников, смежно расположенных на карте местности. [6] Артиллерийские училище и академия существовали как самостоятельная военно-образовательная структура. [7] Игнатьев А.А. (1877 - 1954) - русский военный дипломат и писатель, генерал-лейтенант (1943). [8] Осовец - крепость на р. Бобр, притоке р. Березины, ныне на территории Польши. [9] См. мемуарный отзыв И.О. Белинского о Kарбышеве в книге: Познанский В.С. Указ. соч. С. 21 - 22. [10] Буйницкий Н.А. (1863 - 1914) - русский военный инженер, генерал-лейтенант (1913). [11] Фас - лицевая, обращенная к противнику сторона укрепления. [12] В.С. Познанский об этом: "Фортификационная подготовка Брестской крепости к обороне была завершена в октябре 1914 г., когда уже шла первая империалистическая война" (Познанский В.С. Указ. соч. С. 22). [13] Автор имеет в виду Военно-техническую академию РKKА. [14] Лагорио Л.Ф. (1827 - 1905) - живописец, близкий к академизму, баталист, маринист. [15] Тереспольские ворота располагались в юго-западной части крепости, в начале дороги к городку Тересполь, находившемуся в нескольких верстах от Брест-Литовска, ныне Тересполь на территории Польши. [16] Пригородное местечко, ныне район Дарница входит в черту г. Kиева. (Окончание следует) http://www.rusarchives.ru/publication/karb.shtml

"Учил молиться и непрестанно памятовать о Боге..." Миссионерская деятельность иеромонаха Дионисия в Якутском крае. 1882 г. Опубликовано в журнале "Отечественные архивы" № 1 (2004 г.) С началом христианизации Якутского края ведущая роль в духовном просвещении местного населения принадлежала миссионерам. Активная проповедническая деятельность началась с учреждением в 1663 - 1664 гг. в Якутске Спасского монастыря [1]. Приходы Якутской епархии резко отличались от приходов Центральной России и даже Западной Сибири, где в ведении приходского священника находилось село с 3 - 4 деревнями, расположенными неподалеку. Приход в Якутском крае - это огромная территория, особенно в северной части епархии, малочисленное население, проживавшее на больших расстояниях друг от друга. Чтобы исполнить свои обязанности, священнику необходимо было совершать длительные поездки в глубь прихода, оставляя его на месяц и более. Такие своеобразные условия пастырского служения в Якутии требовали и особой пастырской практики, которая нашла выражение в создании походных церквей и станов. Благодаря ходатайствам архиепископа Иркутского Нила [2] в 1844 г. в Якутске были учреждены две походные церкви - Николаевская и Благовещенская со штатами по два священника и причетника в каждой [3]. Священники Никольской церкви совершали поездки в северо-восточную часть Якутской области, а Благовещенской - в северо-западную [4]. Представители походного духовенства были нацелены на распространение и утверждение православной веры, совершение православных обрядов - треб. В обязанность входили ведение журналов наблюдений и ежегодное предоставление их на рассмотрение архиепископа, а затем Синода. Сюда вносились сведения о поездках с указанием расстояний, трудностей и удобства путевых сообщений, количества совершенных треб, описание мест проживания и численности населения, его обычаев и состояния нравственности. Священнослужители зачастую выступали в качестве первых исследователей Якутского края. Их знания и наблюдения, опыт общения с местным населением становились достоянием российской науки. Так, священник Чукотской Чаунской миссионерской церкви А.Аргентов в 1853 г. был избран членом-сотрудником Сибирского отдела Императорского Русского географического общества, а священник Благовещенской походной церкви Н.Попов в 1862 г. "за собранные им этнографические сведения" - членом Императорского Русского географического общества [5]. В предписаниях Якутскому духовному правлению, а затем в донесениях Синоду архиепископ Иркутский Нил наставлял, "чтобы духовенство походных церквей не вмешивалось в те требоисправления, кои удобно могут быть совершены приходским духовенством. И поэтому походному духовенству не должно избирать для себя таких путей, кои часто посещаемы бывают от местного духовенства. Напротив, чем отдаленнее от приходской церкви какой-либо пункт, чем менее посещается он приходским духовенством, тем ближе к нему должны быть походные церкви" [6]. В 1852 г. Якутская область вошла в состав Камчатской епархии, а в 1870 г. образована самостоятельная Якутская епархия. В это же время на севере области действовала Чукотская миссия. О ее успехах говорит тот факт, что священник А.Аргентов в августе 1854 г. представил архиепископу Камчатскому, Курильскому и Алеутскому Иннокентию (Вениаминову) список из 1355 человек Чукотского прихода [7]. В 1870 г. Православный миссионерский комитет в г. Якутске решил ходатайствовать перед Синодом о назначении на миссионерские посты Чукотки двух или трех человек из монашествующих, открытии стана в Эломбале, расширении прав и увеличении содержания миссионеров. Ходатайство было удовлетворено, и в 1873 г. в Якутск прибыли из монастырей Вологодской епархии три иеромонаха: Дионисий, Анатолий и Агафангел. В 1879 г. Чукотская миссия была разделена на три стана: 1) Чаунский - территория от устья р. Колымы к востоку по берегу Ледовитого океана до Шелаевского мыса и далее к Берингову проливу по р. Болькой и вверх от Чаунской губы. Здесь располагалась единственная в миссии Чауно-Чукотская церковь, построенная в 1848 - 1849 гг. [8]; 2) Эломбальский - к юго-западу от Нижне-Колымска по р. Большому и Малому Анюю и кочевья на р. Омолон. Заведование этим станом было поручено иеромонаху Дионисию; 3) Алазейский (Сень-Кельский) - территория всей западной тундры от Колымы до устья Алазеи и далее к западу до Индигирки. Им ведал иеромонах Анатолий, поселившийся и построивший часовню в местечке Сенкель [9]. Ниже публикуется фрагмент путевого дневника иеромонаха Дионисия о пастырской деятельности с 25 марта по 7 апреля 1882 г., хранящегося в Национальном архиве Республики Саха (Якутия). Купюры отмечаются заключенным в угловые скобки отточием. Восстановленные части слов (слова) помещены в квадратные скобки. Вступительная статья, комментарии и подготовка текста к публикации И.И. ЮРГАНОВОЙ. [1] Жукова Л.И. Г.А. Попов и его рукопись "Миссионерство в Якутском крае" // Полярная звезда. 1997. № 5. С. 87. [2] Нил (в миру Николай Федорович Исакович) (1799 - 1874) - духовный писатель. Окончил Санкт-Петербургскую духовную академию, был инспектором и ректором духовных семинарий, епископом в Вятке, архиепископом в Иркутске и Ярославле. Труды: "О буддизме" (СПб., 1858), "Путевые записки о путешествии по Сибири" (Ярославль, 1874) и др. Издано собрание проповедей. Богатейший минералогический кабинет завещан Санкт-Петербургскому университету. [3] Национальный архив Республики Саха (Якутия) (Далее - НА РС (Я). Ф. 226-и. Оп. 2. Д. 170. Л. 53. [4] Попов Г. Миссионерство в Якутском крае // Илин. 2000. № 2. С. 37 - 47. [5] НА РС (Я). Ф. 267-и. Оп. 1. Д. 2. Л. 1 об.; Земля Иркутская. 2000. № 14. С. 50. [6] НА РС(Я). Ф. 267-и. Оп. 1. Д. 2. Л. 1 об. [7] Якутские епархиальные ведомости. 1910. № 5. [8] Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода по ведомству православного вероисповедания за 1888 - 1889 гг. СПб., 1891. С. 244. [9] Всеподданнейший отчет обер-прокурора Святейшего Синода… за 1894 - 1895 гг. СПб., 1898. С. 15. Из путевого журнала иеромонаха Дионисия 25 марта - 7 апреля 1882 г. Марта, 25 - 28-е число. Из Н[ижне]-Колымска выехал в островную крепость 25-го ч[исла] и был в уверенности, что в крепость попаду вовремя, т. е. к Пасхе, но не так случилось. В первый день выхода нашего погода была хорошая, весь второй день шла пурга с ветром и замела дорогу совершенно, так что пришлось нам снова прокладывать (на лыжах) себе дорогу. <…> Поэтому мы едва могли вчера к вечеру добраться до Усть-Виськи, где и ночевали и встретили светлый праздник Воскресения Христова служением Пасхальной утрени и обедницы. Несмотря на пустынность и безлюдность места, однако мы (нас было 7 человек) радостно встретили праздник... а затем выехали и прибыли сюда - в крепость около 4 ч[асов] за полудень. По прибытии в крепость тотчас же была отправлена Великая Вечерня [1]. Инородцы почти все прикочевали. <...> 29-е число, понедельник. Служили утреню и обедницу. По выходе моем из часовни стали приходить ко мне чукчи и ламуты [2], в том числе и чуванцы [3], и с ними весь день, до самого вечера провел я в беседах: частию о предметах религиозного содержания, а частию о предметах обыкновенных - житейских, удовлетворяя их любопытству: о приезде купцов, скоро ли они будут сюда, много ли купцы навезли товаров, какая на них цена, что делается в Якутске и проч. [30-е число], вторник. По окончании обедницы окрестил четверых детей, <...> исповедал 9 ч[еловек] чукчей <…> отпел 5 ч[еловек] умерших в прошлом годе. Затем остальное время провел по обыкновению в беседах с чукчами и ламутами, которые приходили ко мне. [31-е число], среда. Просвещено Св[ятым] крещением четыре младенца ламутских. Повенчал два брака: один чукотский, а другой чуванский. Исповедал 20 ч[еловек] обоего пола ламутов. По исправлению сих треб ездили <…> в лагерь со Св[ятым] Крестом и там прославили воскресение Христа. Оттуда заезжали в два лагеря - в одном из них оглашение мужу с женою, у коих двое детей. <...> Чукча этот постоянно кочует в анадырскую сторону, сюда в крепость пришел в первый раз, по его заявлению, с единственным намерением окреститься со своим семейством. Апрель, 1-го числа, четверг. После обедницы, окрестив двух младенцев чуванского рода, исповедал 29 чел[овек] обоего пола ламутов Средне-Колымского прихода; отпел 9 чел[овек] умерших ламутов. Перед вечером, когда чукчи разъезжаются из крепости по своим лагерям, ходил к <...> чукчам в их лагерь, стоящий не более версты от крепости и обошел все юрты, в которых хозяева были дома. В одной юрте некрещеные чукчи, изъявившие свое согласие, по моему предложению, послушать учения о христианской вере. Говорил я о сотворении мира и человека, о нарушении прародителями нашими заповеди Божьей и о последовавших преслушаниях, о всемирном потопе как о наказании людей за их грехи, о милосердии Божьем к людям грешным, которое низвело на землю Сына Божьего для спасения людей от вечной погибели, о земной жизни И[исуса] Христа, его учении, чудесах, страданиях, смерти, воскресении и вознесении Его на небо, о втором пришествии И[исуса] Христа и о будущей жизни праведных и грешных, о необходимости для каждого веры в И[исуса] Христа как Спасителя и крещении и проч. Слушателей было человек до десяти и, по-видимому, слушали внимательно. Кроме этой юрты вел беседу еще в двух других юртах, но уже с крещеными, которые утвердились в вере, учил молиться и непрестанно памятовать о Боге и проч. В крепость возвратился я уже около десяти часов вечера. 2-е число, пятница. Сегодня приводил к присяге на верность службы, утвержденного областным начальством в звании чукотского эрома, Афанасия Андреевича, сына покойного эрома Амбравурина. При сем в часовне присутствовали: г[осподин] окружной исправник, н[ижне]колымский частный командир - оба были при форме, <...> чукчи и все здешнее купечество. Тоэн [4] (1) был в своем почетном <...> кафтане, полученном им года три тому назад, и при трех золотых медалях отцовских. По окончании присяги все бывшие в часовне были приглашены тоэном в дом одного из купцов, где и предложено было им тоэном для всех приличное угощение, туда же заявились для поздравления и ламутские старосты и другие почетные инородцы. 3-е число, суббота. Просвещено Св[ятым] крещением чукотское семейство, состоящее из пяти душ, исповедовал 4 чел[овек] чукчей. <...> Сегодня приехали анадырщики всего до десяти нарт. 4-е число, четверг. Из островной крепости выехали в 5 ч[асов], а сегодня [в] 7 ч[асов] прибыли в Н[ижне]-Колымск, слава Богу, благополучно. В эту поездку в островной крепости, во-первых, мною окрещено: чукчей 8 ч[еловек], детей чуванского и ламутского родов 7, <...> а всего окрещено 15 чел[овек] - 6 муж[чин] и 9 жен[щин]; во-вторых, повенчано 2 брака - 1 чукотский и 1 чуванский; в-третьих, исповедано: чукчей 16 ч[еловек], ламутов 49 ч[еловек] - всего исповедано разных родов 65 ч[еловек] обоего пола; и, наконец, в-четвертых, отпето умерших за прошлый год: чукчей 3 чел[овека], чуванцев 2[человека], ламутов 8 ч[еловек] - всего отпето умерших разных родов 13 чел[овек] обоего пола. Расстояния проехали в оба пути 500 верст. Чукотской миссии Эломбальского Николаевского стана миссионер иеромонах Дионисий НА РС (Я). Ф. 226-и. Оп. 2. Д. 1065. Л. 5 - 8. Автограф. [1] Торжественная вечерняя служба, посвященная празднику Пасхи. [2] Ламуты - название эвенов, употреблявшееся до 1930-х гг. [3] Чуванцы - почти исчезнувшее как самостоятельная народность племя, жившее на территории Анадыря. Его остатки слились с чукчами, другими народами Севера и русскими. В 1862 г. насчитывалось 259 человек, в 1890-х гг. - 143 представителя этой народности. [4] Тойон - титул князька - главы отдельного племени у северных народов. Во второй половине XIX в. из тойонов формировалась торговая буржуазия. (1) Так в документе. Правильно - тойон. http://www.rusarchives.ru/publication/dionisiy.shtml

"Объяви всем крестьянам: если не будут уплачивать назначаемый оброк, то я имение продам" Неизвестные письма адмирала П.С. Нахимова в Госархиве Вологодской области. 1853-1855 гг. http://www.rusarchives.ru/publication/nahimov.shtml

"Реформа проводится бесповоротно..." Документы Национального архива Республики Бурятия о волостной реформе в Забайкальской области. 1901-1904 гг. http://www.rusarchives.ru/publication/buryatiya.shtml ПС: Интересные рассекреченные документы с сайта "Архивы России"....

В Стамбуле в возрасте 97 лет скончался Эртугрул Осман - наследный султан Османской империи, внук Абдул-Хамида II-го 09:21 28.09.2009 http://www.centrasia.ru/news.php?st=1254115260

Вот какое заключение относительно каладжей приводит Н.А.Аристов в своей работе «Усуни и кыргызы или кара-кыргызы», С.-Петербургъ, 1893 г., стр. 256. «Сведения арабских географов о кочевом населении западного Тянь-Шаня скудны. Однако из сообщение Едриси в маршруте от Тараза через Демир-таг на Кайкам до Делана, прорезывающем весь западный Тянь-Шань от хребта, отделяющего Фергану от бассейна Нарына, до долины Текеса, мы видим, что страна эта была занята кочевниками килками. Эти килки и упоминаются уже у Ибн-Хордадбега под именем, в новейшем чтении, каладжей, в том месте его маршрута от Тараза до Кобала, где он говорит, что недалеко от Касра-Баса (вторая станция от Тараза, в 5 от последнего форсахах) находятся зимовки каладжей. Это самое место у Едриси изложено так: «Это зимовище для стад тюрков кизилджей. В соседстве и близ горы есть зимние пастбища родов непокорных тюрков килков». Что же это за народ килки или при иных чтениях килджи, килиджи, каладжи, калачи? У Едриси народ того же имени, килк или килидж, описывается между Седжестаном и Гератом, где он поселился в древности; народ этот он причисляет к тюркским племенам, но по местности, которую занимали эти килки или кильджии, упоминаемые еще у Истархи под именем халаджей или калачей, и по нахождению ныне на тех же местах авганского рода гильджиев можно с вероятностью считать этих килков за авганов. Затем в генеалогиях тюрков, сочиненных после принятия ими мусульманства, упоминается народ калач, производимый от Калача, Тарача или Ярача, но местожительства этого народа не указывается. «Рашид-Эддин переводит имя этого народа «останься голодный» и объясняет это имя рассказом об отставшем из войска мифического Угуз-хана воине, желавшем накормить роженицу-жену, но тоже не указывает земель калачей. Так как и в среде киргиз-казачьих и кыргызских родов настоящего времени нет имени калач или близкого к нему, то мне кажется справедливым мнение Вамбери, который относит имя и племя калачей к баснословным…., на том именно основании, что нет никаких сведений о землях, этим племенем занимавшихся. На карте, приложенной к рукописи «книги климатов» Эль-Истархи (951 г. после Р.Х.) и «книги дорог и областей» Ибн-Хаукаля (976 г.) французской национальной библиотеки киргизы (khirkhiz)соседят с карлоками (kharloks), а выше кыргызов (в отношении к течению Джейхуна) обитали джикили. Все эти обстоятельства делают вероятным, что упоминаемые Ибн-Хордадбегом близ Касра-Баса каладжи и килки маршрута Едриси по внутреннему Тянь-Шаню суть кыргызы в ошибочных транскрипциях и чтениях».

Чингисхан - злодей и хищник, а никакой не "великий предок" 12:12 27.09.2009 http://www.centrasia.ru/news.php?st=1254053820 http://asiaforum.uz/index.php?option=com_content&task=view&id=273&Itemid=1 Личность Чингисхана глазами узбекского читателя на узбекском форуме.

Гога Хидоятов: Шейбани, шейбаниды и узбеки 16:17 27.09.2009 http://www.centrasia.ru/news.php?st=1254053820 Интересная статья про Шейбани, шейбанидов, Узбек-хана, узбеков.

По поводу территории расселения каладжей читаем у Аристова Н.А. "Усуни и кыргызы или кара-кыргызы", стр.260 "У ибн-Хордадбега пояснено, что Касра-бас есть местность тёплая (защищеннася от холодных ветров), что здесь имеют свои зимовки карлоки и что неподалеку находятся и зимовки каладжей (khaladj). У Едриси вместо каладжей стоит Khikhis, esperes de turks nomades".

Вамбери в своих "Путешествиях" описывает про это племя, как грабителей с большой дороги, разбойников пустыни. Советую по поисковику найти Путешествие Вамбери в Самарканд через земли йомутов и прочитать его.

Интересная деталь связана с цифрой 40 у моего друга по имени КЫРККЕЛДИ. Родился он, когда его отцу исполнилось 40 лет, вот и назвал папа своего младенца этим именем. Фортуна связывает моего друга с цифрой 40. В сорок лет друг защитил докторскую, автомобиль его под гос.№ 40-40 и даже на автостоянке место за № 40. Номер мобильного телефона и тот оканчивается на 90-40-40.

Порядка 25 молодых режиссеров из 15 стран мира, в том числе из Англии, Швеции, Шотландии, Украины, Казахстана и России приедут в Бишкек снимать короткометражные документальные фильмы о Кыргызстане. http://www.24.kg/kino/62948-molodye-kinorezhissery-iz-raznyx-stran-snimut.html