Дедлов (В. Л. Кигн). Переселенцы и новые места. Путевые заметки. — СПб., 1894.
И только под вечер, когда жар стал спадать, обнаружилось, что пустыня густо населена. Я уже давно обратил внимание на какие-то расплывшиеся холмики, около аршина в высоту и от сажени до пяти в ширину, которыми была прикрыта степь на всем видимом глазу пространстве. Когда засвежело, я увидел, что при приближении моего «карандаса», невдалеке от дороги, дальше в степь коротким галопом побежала желто-рыжая собачонка средней величины. Собачонка добежала до одного из холмиков, на холме села «служить», глядя на нас, и потом вдруг юркнула — прямо в землю.
— Что это такое?
— Сурок, ваше благородие.
— Да он с собаку ростом!
— С собаку и есть. Хлеб, шельма, жрет до того, что изничтожает. Просто беда!
— Что же вы его не бьете?
Казак помолчал. Как всякий сытый русский человек, казаки ленивы и на работу, и на мысль, и на слово.
— Киргизцы его весной бьют, — ответил он наконец, как бы оправдываясь: все же сурку беспокойство. — Шкурки казанские татары скупают. А киргизцы его — тьфу! — жрут.
— Что же, вкусно?
— Хвалят. Говорят, вроде гусятины.