-
Постов
4058 -
Зарегистрирован
-
Посещение
-
Победитель дней
101
Тип контента
Информация
Профили
Форумы
Галерея
Весь контент Ашина Шэни
-
Меч для жертвоприношений: 徑路 (Pulleyblanc 1962, 222) Иероглифы 1. 徑, совр. jìng, др.-кит. kēŋs, класс. кит., ЗХ kēŋh, ВХ kiēŋh, ПДК kiēŋ, ср.-кит. kìeŋ ‘тропинка, дорожка’ (Karlgren 0831 f). 2. 路, совр. кит. lù, др.-кит. rāks, класс. кит., ЗХ rāh, ВХ rǟ h, ПДК lā, ср.-кит. lò ‘камень; дорога’ (Karlgren 0766 l–m). Слово имеется в Ши цзи и Хань шу. Приблизительное чтение для периода ЗХ: скорее задний ряд, kēŋh-rāh62. Вполне традиционно объясняется через тюрк. МК kiŋrak ‘обоюдоострый кривой нож’ (EDT 639–640) (впервые, кажется, Hirth 1900, 223). ОТ *kiŋrak: тув. xijiraq ‘нож для скобления кожи’, хак. саг. xijrax ‘сабля’, алт. qiŋraq ‘скребок для выделки кожи’, кирг. qiŋaraq ‘обоюдоострый нож-косарь’, уйг. диал. qiŋraq ‘большой нож’, см. ЭСТЯ 2000, 220. Слово имеет очевидную тюркскую этимологию: *Kiŋ-ir ‘согнутый, косой’: як. kiŋnar ‘криво, косо’, др.-уйг., крх.-уйг. qiŋir (MK), ст.-кыпч. qiŋir (Ettuh.), узб. qiŋγir, н.-уйг. qiŋi(r), туркм. Giŋir, караим. qiŋγir, кум., кбалк. qiŋir, татар. qiŋγir, башк. qiŋir (диал.), казах., ккалп., кирг. qiŋir (VEWT 264–265; EDT 639; ЭСТЯ 2000, 220–221). Тюрк. qiŋraq > п.-монг. kiγira, kiŋgara Less. 470 ‘широкий нож, часто обоюдоострый, кинжал, жатвенный нож’ (калм. kīrə, халха xaŋgar ‘широкий нож, сечка’). Слово часто рассматривают в кругу лексем, определяемых как бродячие культурные слова. В частности, приводится ряд иранских форм, которые заставляют Пуллиблэнка усомниться в тюркском происхождении сюннуской формы. Можно предложить следующий разбор всего этого этимологического гнезда. Вахан. xingār ‘кинжал, оружие в фольклоре' (ЭСВЯ 407) фонетически, скорее всего, монгольское заимствование. По-видимому, источником согд. xnγr (маних.), xγr (христ.), γnγr (будд.) Gharib 431 является как раз сюннуская форма. Согдийское слово послужило источником араб. ḫanğar, впоследствии заимствованного в перс. χandžār, давшего тур. χandžār (и в конечном счете, через кавказские формы, рус. кинжал — см. Фасмер 4, 221 и др.), ряд новоиндийских форм и англ. hanger. Очевидно, как иранизмы следует рассматривать дардские формы: кховар kongor (> йидга xugor), шина kaŋər, кашм. kangar (Mgst. Irano-Dardica 265, 252). Гипотеза об их происхождении из др.-инд. khadga-ra менее вероятна за отсутствием такой древнеиндийской формы. В др.-инд. имеется khadga- ‘меч’ (Махабхарата), давшее н.-инд. пандж. khaggo и др. (см. Turner 3787), возможно, связанное, как и пракритское khamda- < *khanda-ka ‘меч, ритуальный нож’ (плюс ряд новоиндийских форм, Turner 3793), c корнем khand- ‘ломать, разрушать’ (с Ригведы) — видимо, не-арийского (мунда?) происхождения (см. Mayr. 1, 300; Mayrhofer IA 1, 444). Эта группа форм к интересующей нас, видимо, отношения не имеет. Также не имеет сюда отношения хсак. kādara ‘меч’ (от корня kart- ‘резать’) Bailey 58. Во всяком случае, китайская запись сюннуского слова точно соответствует тюркской форме, а не согдийской или связанным с нею дардским. Примечание Это слово сравнивают с названием меча, которым пользовался полулегендарный чжоуский император У (XI в. до н.э.; см. Sanping Chen, CAJ 1998, 37, сн. 64), 輕劍 или 輕呂. Иероглифы: 1) 輕, совр. кит. qīng, др.-кит., класс. кит., ЗХ kheŋ, ВХ, ПДК, ср.-кит. khjeŋ ‘легкий (по весу)’ (Karlgren 0831 o); 2) 劍, совр. кит. jiàn, др.-кит. kams, класс. кит., ЗХ, ВХ kamh, РПДК kàm, СПДК, ППДК, ср.-кит. kəm ‘обоюдоострый меч’, 3)呂, совр. кит. lü, др.-кит. rhaʔ , класс. кит., ЗХ, ВХ rhá, ПДК lhó, ср.-кит. lö ‘древн. позвоночник, муз. флейта’ (Karlgren 0076 a–c). По-видимому, первое сочетание не стоит толковать как двусложное не-китайское слово, поскольку оно вполне осмысленно читается по-китайски как «легкий меч» (заметим, однако, что jiàn ‘меч’ не имеет сино-тибетской этимологии). Второе сочетание: для эпохи Чжоу должны браться доклассические древнекитайские чтения, следовательно, это kheŋrhaʔ. Соответствующее место в ИЗ I 186 (пер. Р.В. Вяткина и В.С. Таскина): «У-ван лично выпустил в его труп три стрелы, после чего сошел с колесницы, легким мечом пронзил тело...», с комментарием: «Как показали раскопки и исследования новейшего времени, мечи, о которых здесь говорится, могли реально появиться много позднее, только во второй половине эпохи Чжоу» (с. 313). Видимо, следует считать, что Сыма Цянь использовал слово, вошедшее в китайский язык либо при поздней Чжоу, либо при Западной Хань, т. е. в классическом или западноханьском чтении, в обоих случаях это kheŋ-rhá, скорее всего, другая запись того же сюннуского слова примерно в том же фонетическом облике. [Дыбо, А.В. Лингвистические контакты ранних тюрков. Лексический фонд. Пратюркский период - Москва: Восточная литература, 2007 - с.84-85]
-
(?) Название города: 瀧 (Pulleyblanc 1962, 241) Город, где, согласно Ши цзи и Хань шу, предводитель сюнну каждый год собирал свой двор и устраивал важные жертвоприношения, назывался 瀧 (совр. чтение long). Иероглиф с тем же фонетиком, но без ключа — 龍, совр. lóng, др.-кит., класс. кит., ЗХ, ВХ roŋ, ПДК loŋ, ср.-кит. löuŋ ‘дракон; император; императорский; высочайший’ (Karlgren 1193 a–e). Итак, ЗХ чтение — roŋ. Конечно, такой топоним можно истолковать как угодно; но, в частности, это может быть ПТ *orun ‘место’, начиная с др.-тюрк. также ‘трон’ (EDT 233). [Дыбо, А.В. Лингвистические контакты ранних тюрков. Лексический фонд. Пратюркский период - Москва: Восточная литература, 2007 - с.84]
-
Небо: 撐黎 (Pulleyblanc 1962, 241) Иероглифы 1. 撐, совр. chēng ‘подпирать’. Для ср.-кит. зафиксированы чтения thaŋ, taŋ и daŋ. Ср. фонетически сходные иероглифы 瞠, совр. chēng, др.-кит., класс. кит. thrāŋ, ЗХ, ВХ thāŋ, ПДК thāŋ, ср.-кит. thäiŋ ‘всматриваться’ (Karlgren 0725 f) и 赬, совр. chēng, др.-кит., класс. кит. threŋ, ЗХ, ВХ, ПДК, ср.-кит. theŋ ‘красный цвет’ (Karlgren 0834 m). 2. 黎, совр. lí, др.-кит., класс. кит., ЗХ, ВХ rə̄ j, ПДК lə̄ j, ср.-кит. liei ‘черный; черноволосый’ (Karlgren 0519 k). Слово употреблено в Ши цзи и Хань шу. Приблизительное чтение для периода ЗХ: скорее задний ряд, thāŋ-rə̄ j59. Как мы видим, довольно хорошо согласуется с одним из восстанавливаемых для пратюркского состояния вариантов: ПТ *teŋri / *taŋri ‘бог; небо’, чув. tora ‘бог’, як., долган. taŋara ‘бог’, тув. dēr, тоф. dēre ‘бог’, хак. tigər, шор. tegri, сюг. teŋer ‘бог’, др.-тюрк. teŋri ‘бог, небо’ (орхон., др.-уйг.), крх.-уйг. teŋri ‘бог, небо’ (MK; QB), чаг. teŋri ‘бог’ (Sangl.), ср.-кыпч. teŋri ‘бог’ (CCum.; AH), узб. taŋri, н.-уйг. täŋri ‘бог’, тур., аз. tanri ‘бог’, туркм. taŋri ‘бог’, салар. tanru (ССЯ) ‘бог’, караим. taŋri, teŋri ‘бог’, кбалк. tejri ‘бог, небо’ (‘небо’ метафорически), татар., башк. täŋre ‘бог’, ккалп. täŋir ‘бог’, кирг. teŋir ‘бог, небо’ (‘небо’ — только в парных словах kök teŋir, asman teŋir), галт. teŋeri ‘бог, небо’ (VEWT 474; TMN II 577; EDT 523–524; Федотов II 252; Stachowski 217). Тюркское слово заимствовано в монг. teŋgeri > эвенк. tiŋeri, солон. teŋer (см. Doerfer MT 236). Отметим лингвогеографическое распределение заднего и переднего вариантов основы по типу «периферия–центр»: задний вариант — чувашский, якутский, огузские языки, передний — саянские, хакасские, центрально-восточные, карлукские, кыпчакские. Передний же вариант — в древнеуйгурском (ср. передний вариант дативного афф. -ke и под.) и в руническом тюркском. Можно предположить инновационное развитие в «центре» под влиянием глагола teŋ- ‘парить’ и производного от него teŋ-ig ‘небо, воздушное пространство’ МК, см. EDT 514, 518. Ср. альтернативный этимологический анализ слова, данный в СИГТЯ 2000, раздел «Представления о небе и небесных явлениях», К. Мусаевым: форма täŋri (Тенри) вторичная, возникшая в результате присоединения афф. принадлежности -i. Первичной считается форма tеŋir < *tеŋ- ‘возвышаться, подниматься’ + афф. причастия –ir, см. также Татаринцев 1984, 78–81. Тюрк. *taŋri — из редких слов, которые в староанатолийских памятниках пишутся с t- ت, что указывает на придыхательность. Вопреки цитируемому Пуллиблэнком высказыванию Пельо (1944) относительно того, что «вариативность и нестабильность» слова *taŋri по тюркским и монгольским языкам указывает на его заимствованный характер, тюркское слово имеет довольно достоверную алтайскую этимологию (EDAL): ПАлт. *t‛aŋgiri ‘клятва, божество’, ПМонг. *taŋgarag ‘клятва’, ПТМ *taŋgura- ‘молиться, поклоняться’, ПЯп. *tinkir- ‘клясться’. Если эта этимология верна, следует предполагать в тюркском значение ‘бог’ первичным по отношению к значению ‘небо’. Такое, кажущееся на первый взгляд необычным, семантическое развитие имеет параллель в иранских языках, где рефлексы праиранского теонима Mitra/Miθra иногда означают «солнце», тогда как для индоиранского состояния это имя принадлежало божеству клятвы, договора. Крайне маловероятной кажется гипотеза С. Георга (Georg 2001) о заимствовании тюрк. из енис. *tiŋgVr- ‘высокий’ (кет. tiŋə l, сым. tiŋil, пумпок. tokar-du Старостин 1995, 287). Как мы увидим впоследствии, заимствований из енисейского в пратюркский практически нет; в этой ситуации предположение о таком заимствовании может быть оправдано только его сугубо культурным характером (следовательно, «бог», а не «верх»); между тем, ситуация, при которой языком-донором — следовательно, более престижным, — явно был пратюркский, совершенно непохожа на ту, в которой можно было бы ожидать заимствования из праенисейского наименования верховного божества, тем более что в енисейском у этого слова нет значения имени божества. Гипотеза Георга держится, в основном, на признании концепции Пуллиблэнка о енисейской принадлежности сюнну, но, как мы увидим, у этой концепции нет оснований. [Дыбо, А.В. Лингвистические контакты ранних тюрков. Лексический фонд. Пратюркский период - Москва: Восточная литература, 2007 - с.83-84]
-
Тезки действительно есть и я вам это уже благополучно показал. В ответ от вас ничего существенного. Кстати никаких сендук аргонов в природе не было. Была страна Тендук и жили там аргоны, выражения "сендук аргоны" у Поло нет. Есть высокая вероятность того, что аргон просто стяжение от тюрко монгольского аркагун "христианин". Про усуней же вам уже объяснял: НЕ ЗВАЛИСЬ они так, это чисто китайское современное чтение их имени в китайских же источниках, а дрвенее чтение было Асуан. По кереям и кереитам вам кстати тоже придется ответить на разумные доводы Сабитова, что НИ ОДНО племя не утратило вдруг суффикса -т: мангыты не стали мангами, а коныраты не стали конырами
-
Неплохое исследование Интересны выводы: выходит сюнну не родственны сяньби и сяцзядань, тем самым получаем еще один камень в огород монгольской теории Что более интересно, так это то что по дентальным данным сюнну не родственны и популяциям Внутренней Монголии в целом и в частности Ордоса. Получается хоть Ордос и был их политическим центром в начале, но они там все же были пришлые, а сами происходили или из Монголии, или с запада.
-
(оригинал) This study will address the population history of the Xiongnu people using dental nonmetric traits. This research has assembled the largest database, to date, of Xiongnu and neighboring population samples and will allow insight into which populations contributed to the formation of the Xiongnu people. The Xiongnu period (300 BC–200 AD) sample consists of 132 individuals collected from 38 sites all over Mongolia. The samples from aristocratic cemeteries studied here include individuals from the earliest excavations at the sites of Noyon Uul (Rudenko 1969) and Takhiltyn Khotgor (Navaan 1999; Volkov/Dorzhsüren 1963) as well as more recent excavations at the site of Gol Mod 2 (Miller et al. 2006). The individuals from the aristocratic square tombs are probably culturally and ethnically Xiongnu. The individuals from the common circular burials are culturally Xiongnu but ethnically representative of the people within the greater Xiongnu empire. While each site sample represents only a few individuals, Xiongnu cemeteries can contain over 200 burials. The Xiongnu are similar to the Taojiazhai samples. They are closely related to the Tuchengzi, Chandman, and Nileke samples. The Xiongnu do not appear to be related to the Upper Xiajiadian or Ordos populations. The close relationship between the Xiongnu and north- western China Taojiazhai may be due to a common shared ancestor. The relationship with Tuchengzi may be due to some admixture between the Han Chinese and the southern Xiongnu. The Chandman and Nileke samples show some admixture with the Xiongnu, possibly indicating longstanding interaction between these peoples. The dental nonmetric traits reveal several patterns of population movement through time in northern China and Mongolia. The strongest factor affecting population interaction in this study was the geographical proximity of the archaeological sites. The three samples sites of this study that lie outside of China proper, Chandman’, Nileke, Taojiazhai, show some admixture with the Xiongnu. It is possible that the western frontier of the Xiongnu empire was more permeable than the eastern frontier. This is an interesting finding as Chandman’ and Nileke are non-Asian sites but interacted with the Xiongnu more than many other Asian populations. These two sites and Taojiazhai were dissimilar from the Xiongnu in language, material culture and subsistence strategies. It is possible that this fluid movement of people is tied to the Silk Road trade routes. The Xiongnu had a limited amount of contact with the Chinese. While the results do not disprove some interaction between the Xiongnu and the Han Chinese, the amount of Xiongnu who did intermarry with the Han was negligible. The Xiongnu are not closely related to the Xianbei, Upper Xiajiadian, and Ordos samples. This implies that the barrier to intermarriage with the populations represented by the eastern samples was much stronger than to non-Asians, Qiang (proto-Tibetan), and Chinese. This may be evidence of a political barrier since they had similar subsistence strategies and material culture, and language. All of the results shows the Xiongnu have no genetic relationship to the Upper Xiajiadian sample. The data also suggest that after the Xianbei conquered the Xiongnu, there was little intermarriage between these populations. Finally, the populations within the Ordos area did not originate among the Xiongnu. While the Xiongnu may have expanded southward to incorporate the Ordos region, they did not contribute genetically significantly to the local populations. This supports the appearance of Xiongnu cultural traits in Inner Mongolia and Manchuria was the importation of objects and technology, but not a migration of Xiongnu people. Unfortunately the Bronze Age population samples of Mongolia, Slab Grave and Khirigsuur, are too small for statistical analysis. However some information on the origins of the Xiongnu can be discussed. The Xiongnu are not closely related to the populations from the Central Plains, Inner Mongolia, or Manchuria, therefore their ancestors probably do not originate from these regions. The Xiongnu are probably a local development from within Mongolia dating back at least to the Bronze Age, Slab Grave burials (1200–400 BC). It is unclear where they may have resided before this time. The Xiongnu may have already resided in Mongolia during the Neolithic period or earlier. However, until more skeletal remains are located within Mongolia from these earlier time periods, this question cannot be explored further at this time. The other possibility which has not been disproven yet is the Xiongnu originated from Central Asia or southern Siberia. Bronze Age and Iron Age comparative samples from Russia and Kazakhstan are needed to explore this hypothesis further.
-
ДЕНТАЛЬНЫЕ ДАННЫЕ О ПРОИСХОЖДЕНИИ И СВЯЗЯХ НАРОДА ХУННУ С КИТАЕМ, МАНЬЧЖУРИЕЙ И ВОСТОЧНЫМ ТУРКЕСТАНОМ (мой перевод отрывков из статьи: Lee, Christine and Zhang, Linhu. Xiongnu Population History in Relation to China, Manchuria and the Western Regions //Xiongnu Archaeology - Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire ed. by Ursula Brosseder and Bryan K. Miller. Bonn Contributions to Asian Archaeology (Bonn 2011) ) Это исследование посвящено популяционной истории народа Сюнну и использует дентальные не-метрические признаки. Эта работа на данный момент собрала крупнейшую базу данных по Сюнну и соседним популяционным образцам и позволит лучше увидеть, какие популяции внесли вклад в формирование сюнну. Выборка периода Сюнну (300 г. до н.э. - 200 г. н.э.) состоит из 132 останков, собранных с 38 мест раскопок со всей Монголии. Образцы из аристократических захоронений, изученные здесь, включают останки с самых ранних раскопок с таких мест, как Ноин-Ула и Тахилтын Хотгор, как и более недавние раскопки на месте Гол Мод 2. Личности из аристократических квадратных гробниц скорее всего культурно и лингвистически Сюнну. Личности из простых круговых захоронений культурно Сюнну, но этнически видимо представляют народы в целом входившие в империю Сюнну. В то время как выборка с каждого места представляет собой лишь несколько человек, захоронения Сюнну в целом содержат больше 200 гробниц. Сюнну оказались схожи с образцами с места Таоцзячжай (Цинхай). Они оказались близки к образцам с Тучэнцзы (Хух-Хото, Внутренняя Монголия), Чанмана (Улаангом, аймак Увс, Монголия) и Нилеке (Или-Казахский автономный округ, Синьцзян, КНР). Сюнну не демонстрируют близости к популяциям верхнего Сяцзядань или Ордоса. Близость между Сюнну и Таоцзячжай в северо-западном Китае может быть в связи с общим предком. Связь с Туцэнцзы может быть в связи со смешением южных Сюнну с китайцами. Образцы из Чанмана и Нилеке показывают некоторое смешение с Сюнну, возможно указывая на длительное взаимодействие между этими популяциями. Дентальные не-метрические признаки выявили несколько закономерностей в движениях популяций во времени в северном Китае и Монголии. Сильнейшим фактором, повлиявшим на популяционные взаимодействия в этом исследовании, была географическая близость мест археологических раскопок. Три места образцов в этом исследовании, лежавшие вне собственно Китая, Чанман, Нилеке, Таоцзячжай, демонстрируют некоторое смешение с Сюнну. Возможно, что западная граница империи Сюнну была более проницаемой в сравнении с восточной. Это интересное наблюдение, так как Чанман и Нилеке оба не-азиатские места раскопок, но при этом взаимодействовали с Сюнну больше многих других азиатских популяций. Эти два места и Таоцзячжай были отличны от Сюнну по языку, материальной культуре и способам существования. Возможно, что этот текучий поток людей был привязан к торговым путям Шелкового пути. Сюнну имели ограниченный контакт с китайцами. Хоть эти результаты и не опровергают некоторой степени взаимодействия между Сюнну и китайцами хань, число Сюнну, связавшихся браками с хань, было невелико. Сюнну оказались не связанными с Сяньби, верхним Сяцзядань и ордосскими образцами. Это указывает на то, что барьер на пути к бракам с популяциями, представленными восточными образцами, был гораздо сильнее чем с не-азиатами, цянами (прото-тибетцами) и китайцами. Это может быть доказательством политического барьера, поскольку они имели схожие стратегии выживания и материальную культуру, как и язык. Все результаты показывают, что Сюнну генетически не связаны с образцами верхней Сяцзядань. Данные также предполагают, что после того как Сяньби завоевали Сюнну, между двумя популяциями было мало браков. Наконец, популяции из региона Ордоса не возникли среди Сюнну. В то время как Сюнну могли расшириться на юг и включить регион Ордоса, генетически они не внесли значительного вклада в местные популяции. Это поддерживает мнение, что культурные черты Сюнну во Внутренней Монголии и Маньчжурии были результатом импорта вещей и технологий, но не миграций народа Сюнну. К сожалению, популяционные образцы бронзового века из Монголии, культура плиточных могил и Хиригсуур, слишком малы для статистического анализа, Однако, некоторая информация по поводу происхождения сюнну все же может быть обсуждена. Сюнну не были близко связаны с популяциями Срединных равнин Китая, Внутренней Монголии или Маньчжурии, следовательно их предки видимо не происходили из этих регионов. Сюнну были вероятно результатом местного этногенеза в Монголии, датируемого по меньшей мере бронзовым веком, плиточными могилами (1200-400 гг. до н.э.). Неясно, где они находились ранее. Сюнну могли уже быть в Монголии в неолитический период или ранее. Однако, пока не будут обнаружены больше скелетных останков в Монголии из этих более ранних периодов, проливать больше света на это вопрос пока что нет возможности. Другой возможностью, пока не опровергнутой, является происхождение Сюнну из Центральной Азии или южной Сибири. Сравнительные образцы бронзового и железного веков из России и Казахстана необходимы, чтобы дальше развивать эту гипотезу. [Lee, Christine and Zhang, Linhu. Xiongnu Population History in Relation to China, Manchuria and the Western Regions //Xiongnu Archaeology - Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire ed. by Ursula Brosseder and Bryan K. Miller. Bonn Contributions to Asian Archaeology (Bonn 2011) - p.193, 195-196, 198, 200] оригинал статьи полностью: https://www.academia.edu/3735489/Xiongnu_population_history_in_relation_to_China_and_the_Western_Regions карта мест раскопок образцов для анализа в статье:
-
ЗЕМЛЕДЕЛИЕ И РЕМЕСЛА В ИМПЕРИИ ХУННУ Хотя скотоводство было явно доминирующей частью степной экономики, исторические и археологические данные также свидетельствуют, что земледелие играло заметным роль (Di Cosmo, Ancient Inner Asian nomads:Their economic basis and its significance in Chi-nese history. The Journal of Asian Studies 53,1994, 1092–1126), как видно по орудиям земледелия в укрепленных городах (напр. А.В. Давыдова, Иволгинский археологический комплекс I. Иволгинское городище.Археологические памятники Сюнну 1 (Санкт-Петербург 1995)), как и остатки зерна, найденные на небольших “стоянках” (J.Wright/W. Honeychurch/C. Amartuvshin, The Xiongnu Settlements of Egiin Gol, Mongolia.Antiquity 83, 2009, 372–387). В придачу к базовой пищевой экономике, ремесленное производство и распределение изделий также нуждаются в дальнейших эмпирических исследованиях. Первые шаги были сделаны через технический анализ ремесленных изделий (С.С. Миняев, Производство и распространение поясных пластин с зооморфными изображениями, 1980) привели к более недавнему продвинутому анализу материалов и лучшему пониманию систем производства и распределения в пределах империи Сюнну (Mongolie: Le premier empire des steppes (Arles 2003)). Изучение гончарных изделий с ряда сюннуских захоронений с Забайкалья и российского Алтая продемонстрировали использование региональных залежей глины несколькими ближними группами (M. Hall/S. Minyaev, Chemical analyses of Xiong-nu pottery: a preliminary study of exchange andtrade on the Inner Asian steppes. Journal of Ar-chaeological Science 29, 2, 2002, 135–144). Недавний металлургический анализ показал местное производство престижных изделий, подражавших иноземным и зафиксировал наличие производства стали (J.-S. Park/E. Gelegdorj/Y.-E. Chimiddorj, Technological traditions inferred from iron artefacts of the Xiongnu Empire in Mongolia. Journal of Archaeological Science 37, 11, 2010, 2689–2697) в степях. Хотя базы по переработке железа были найдены на местах постоянных поселений (Давыдова 1995), остатки шлака с переработки нашли и среди остатков сезонных мест поселения, таким образом свидетельствуя о широком распространении производства железа в пределах империи Сюнну. [Miller, Bryan K. and Brosseder, Ursula. State of Research and Future Directions of Xiongnu Studies //Xiongnu Archaeology - Multidisciplinary Perspectives of the First Steppe Empire ed. by Ursula Brosseder and Bryan K. Miller. Bonn Contributions to Asian Archaeology (Bonn 2011)]
-
Монгольский фрагмент поучений Чингисхана из Хара-Хото Фрагмент манускрипта, написанного черными чернилами без диакритических знаков. Это фрагмент дидактического или моралистического произведения, раннего памятника мудрости Чингисхана в форме диалога. Рашид ад-Дин записал множество таких изречений (билиг) в его “Сборнике летописей” (см. Рашид ад-Дин, Сборник летописей, под ред. Л.И. Смирновой, т.1, ч.2, Москва-Ленинград, 1952 с.259-265; см. также английское издание “Сборника летописей” Рашид ад-Дина - W.M. Thackston, pt.2, Harvard University Press, 1999, pp.293-301). Монгольские хронисты 17 века процитировали несколько из них из ранее написанных источников и устной традиции того времени (см. J.R. Krueger, Poetical Apssages in the Erdeni-yin Tobči. St. Gravenhage 1961; Н.П. Шастина, “Образ чингисхана в средневековой литературе монголов” в “Tатаро-монголы в Азии и Европе” под ред. С.Л. Тихвинского, Москва, 1970, с.435-454; L.V. Clark, "From the legendary cycle of Činggis-qaγan: the story of an encounter with 300 Tayčiγud from the Altan Tobči (1655)" в Mongolian Studies, V, 1978—1979, pp. 5-39, особенно p. 29, примечания 7-8; Igor dе Rachеwiltz, "On a recently discovered MS. of Činggis-qaγan's precepts to his younger brothers and sons" в lndological and Buddhist Studies, Volume in Honour of Professor J. W. de Jong on His Sixtieth Birthday, Сanberrа, 1982, pp. 427— 38, библиография на pp. 432-3, n.4; Hidehiro Okada, "The Mongolian literary tradition in early Manchu culture" в Proceedings of the 35th Permanent International Altaistic Conference, September 12—17, 1992, Taipei, China, ed. Ch'en Chieh-hsien, pp. 377- 88; также "The bilig literature in Činggis qaγan-u čadig" в Мongolica, 6, 1995, pp. 456-71, и его статья, прочтенная в 1994 году в Шантийи на 37-ом собрании P.I.A.C., “Činggis Khan’s wise sayings: how old are they?", опубликованная в Qingzhi Zhaqi Siqin jiaoshou bashi shou chen xueshu lunwenji, Taipei, Taiwan: Center tor Chinese Studies Materials / United Daily News Cultural Foundation, 1995). Возрождение монгольской культуры в позднем 16 веке, вместе с борьбой за единство и государственность в союзе с тибетским буддизмом, обновило культ Чингисхана и увековечило эти в основном рифмованные высказывания в различных формах (см. например, образцы в Jaγun Bilig Ц. Дамдинсурэна, номер 5, Диспут девяти рыцарей с сиротой, номер 6, Мудрость Чингисхана, номер 7, Maγtan surγaγsan šastir-a, Похвала Чингисхана его спутникам и их панегирик хану, номер 8, Oyun tülkigür, Нефритовый ключ, дидактическая работа с буддийскими элементами, номер 11, см. также текст в транскрипции и переводе Н.С. Яхонтовой в Mongolian Studies, XXIII, Bloomington, IN, 2000, pp. 69-137, Yeke öčig, Великая речь, см. также E. Chiodo, “History and legend: the nine paladins of Činggis (Yisün Örlüg) согласно Великой Молитве (Yeke öčig)” в Ural-Altaische Jahrbücher, N.F. 13, 1994, pp.175-225. В Похвале, номер 7, хан призывает Боорчи говорить: külüg Boγorči-du boγda eyin jarliγ bolurun : beyen-eče minu uiydqar ügei daγaγi üde-yin següder minu : … či nigen üge ügüle (‘ты, моя тень полудня, ты кто следуешь за мной, никогда не уставая от меня, говори’), но ни один из этих ранних или поздних диалогов хана или о хане идентичен с этим фрагментом). Этот текст тоже имеет некоторые буддийские элементы, например buyan ‘(буддийская) добродетель’ и öglige ‘милостыня, пожертвование’, слова, в основном используемые в буддийских писаниях, и схожей является фраза arγa bilig ‘умения и знания’. Оригинал Транскрипция 1. [...] Y(?) qojid sayin kemegsen ajuγu . ügülegsen üge-yi anu ügeči (?) sonosču 'WD'R [= öter?] 2. [......] öčibesü soyurqaju ai üčüken Boγorču minu kemeged manaγ[ar]si üdür inu (?) 3. [Boγ]orču (?) noyan-i uribasu uridu öglige-teče qoyar qubi nemen öglige öggüge:d 4. [... ... ...] N/A [остальная часть строки пуста] 5. [...] ünen üge-tü . ügületele čing sedkil-tü Boγorču minu bi čimaγar ači 6. [...WY ?] edüge taqi buyan-tur (?) qataγuji keme:n [остальная часть строки пуста] 7. [...] ajuγu:.:. : .:. 8. [Mang]γudai Quyildar sečen öčigsen (?) ajuγu . aburi-ta ulus-iyan bögetele arγ-a 9. bilig (?) urida jabdu . aγui (?) ulus-iyan bögetele arγ-a bilig urida es-e 10. jabdubasu arγ-a bilig urida jabduγsan kümün-e aljaγuldan barabasu aba-yin 11. 'W[Y'..N?] metü bolu . bükü ulus-iyan bögetele bütün tübšin aquiban (?) urida jabdu . 12. bolki ulus-iyan bögetele bütün tübsin aquiban jaš[an?] es-e j[abdubasu ... ... ...] 13. kümü:n-e burčiγdabasu Boralgi Arqai (?) metü bolu arγ-a bi[lig ... ... ...] 14. atala ücüken (?) baγ-a (?) atala Y'D'QW [=yadaqu или yadaγu?] arγ-a bilig [... ... ...] 15. [... ... ... ... ... ... ... ... ... ... ////// ... ... ... ... ... ...] Перевод (Гьорги Кара) 1. "[He/They] said [it] would be good later. (Or later he/they said it was good?) Heard his/their word said, the ügeči [quickly? ...] 2. When [he/Boγorču] spoke humbly, [the Khan] deigned to say: 'O, my little Boγorču', and then, on the next day, 3. when he called for Lord Boγorču, he gave him twice as much donation as he did before. 4. [...]" 5. "[Then the Khan said ...]: '[Oh] my Boγorču whose word is truth and whose mind is honest while speaking! By thee I [...] grace/gratitude (?). 6-7. [...] practise (imperat.) virtue even now ". 8-11. "(Now) Quyildar the Sage of the Mangγud said humbly: 'Always, while your nation exists, you should get forward (your) means and knowledge ready. / If you does not keep forward (your) means and knowledge ready, / then you will be got rid off / by someone who kept means and knowledge ready, / and you will suffer detriment / (and you) will become like the (ünegen 'fox'? oono 'gazella buck'?) in (lit. of) the battue (?)". 11-13. "While your empire is disorderly, / you should get forward your integrity and sonriety ready. / If you do not keep forward your integrity and sobriety ready, / while your empire is intact (?), then you will suffer destruction, you will become like Boralgi and Arqai (?)". 13-15. "While means and knowledge (are great?), litte is (the danger?). While (they?) are small, the poor / incapable (?) means and knowledge [... ?]" 1. "[Он/Они] сказал(и) [это] будет хорошо позже. (Или позже он/они сказал(и) это было хорошо?) Услышав его/их слово сказанное, ügeči1 [быстро? ...] 2. Когда [он/Боорчу] заговорил смиренно, [Хан] соблаговолил сказать: 'О, мой маленький Боорчу2', и потом, на следующий день, 3. когда позвал он господина Боорчу, он дал ему в два раза больше даров, чем дал прежде. 4. [...]" 5. "[Потом Хан сказал ...]: '[О] мой Боорчу, чье слово есть правда и чей разум честен во время разговора! Тебе я [...] благоволю/благодарен (?). 6-7. [...] твори добродетель даже сейчас". 8-11. "(Тогда) Куилдар Мудрый из Мангудов сказал смиренно: 'Всегда, пока твой народ существует, должен ты выставить вперед (твои) умения и знания3 наготове. / Если не держишь ты впереди (твои) умения и знания наготове, / тогда избавится от тебя / тот, кто держал умения и знания наготове, / и потерпишь ты ущерб / (и ты) станешь как (ünegen 'лиса'? oono 'самец газели'?) в облаве (букв. облавы) (?)". 11-13. "Пока в беспорядке твоя империя, / должен ты выставить вперед твои целостность и рассудительность наготове. Если не держишь ты впереди твои целостность и рассудительность наготове, / пока твоя империя цела (?), тогда потерпишь ты разрушение, станешь ты как Боралги и Аркай4 (?)". 13-15. "Пока умения и знания (велики?), невелика (опасность?). Пока (они?) малы, бедные/неспособные (?) умения и знания [... ?]" Комментарий Гьорги Кара 1. ügeči: если это правильное чтение слова, оно может происходить от üge 'слово' и может быть аналогичным тюркскому sabčï 'вестник, прорицатель, предсказатель, вещун, пророк'; savčï 'пророк, посланник, сват' (Древнетюркский словарь, 1969, с. 478, 492) и 'посланник, посол, пророк (в исламе); сват' (G.Clauson, An Etymological Dictionary of Pre-thirteenth Century Turkish, London, 1972, p.785) 2. Имя этого самого раннего и самого верного спутника Чингисхана, напиcанное в данном тексте как Boγorču, пишется Bo'orču в Сокровенном Сказании; более поздние источники пишут это имя как Boγorči (Алтан Тобчи Лубсан Данзана), Boγorču / Boγarči (Эрдэнийн Тобчи Санан Сэцэна). 3. arγ-a bilig ‘умения/хитрости и знания/ум', практика и теория, см. буддийское санскритское upāya 'способ' и prajñā 'мудрость’, тибетское thabs и shes-rab, уйгурское al altag или al čeviš и bilgä bilig, как и al altag или bilgä bilig для санскритского upāyajñāna в Guruyoga и al eviš bilgä bilig в Kuan ši im pusar (см. Древнетюркский словарь, 1969, с. 31b), также китайское ян и инь. 4. Boralgi/Boralki и Arqai/Arγai: ни то, ни другое имя не встречается в известных версиях разговора Чингисхана с его 'рыцарями'. Первое имя часто встречается в персидских и китайских источниках. Рашид ад-Дин упоминает нескольких человек с именем Boralγi/Boralki: сын Ак-Куюка, потомка Джучи (Сборник летописей, II, с.70), сын Мубарак-шаха, правнука Чагатая (там же, с.93), сын Кутлуг Темура, правнука Джучи (там же, I, с.75), сын Токуза, внука Джучи (там же, с.75), сын Тобшина, внука Тулуя (там же, II, с.106), сын Йису-Буки, потомка Джучи (там же, I, с.76). Имя Боралги также встречается в монгольском тексте эпитафии Чжан Инжуэя, строка 38 (смотри Francis Woodman Cleaves, "The Sino-Mongolian Inscription of 1335 in Memory of Chang Ying-Jui" //Harvard Journal of Asiatic Studies, 19 (1950), рр. 12, 38, 56ff), где дается чтение Буралки, Боралки и Боралги. Он цитирует две китайских транскрипции имени: буланьси и боланьси. Юагь ши, цзюань 133, содержит биографию Боралги из Унгиресов (кит. юнцзиле). Его предок бвл Мункэ, служивший в телохранителях Угэдэя, его отец Любао, великий воин и тысячник (цяньху), умер в ходе джурчинской кампании Тулуя. Боралги унаследовал характер своего отца. Днем он оттачивал навыки стрпльбы из лука и конной езды, а ночью изучал книги. Он стал Ци ван сыма и был награжден за храбрость в битве Хубилая проиив Ная. Таким образом, он не может быть человеком, упомянутым в нашем фрагменте. Что же до имени Аркай или Аргай, оно упоминается в Алтан Тобчи Лубсан Данзана. Ссылки: описание, оригинал, транскрипция, перевод, комментарий: [Kara, György. Medieval Mongol Documents from Khara Khoto and East Turkestan in the St. Petersburg Branch of the Institure of Oriental Studies //Manuscripta Orientalia 9:2 - St. Petersburg: Thesa Publishers , 2003 - p.5-7, 9]
-
ТОРГОВЫЕ СВЯЗИ ЮЭЧЖИ С ЮГО-ВОСТОЧНОЙ АЗИЕЙ Китайские источники довольно ясно говорят о присутствии западных иностранцев, и не только именно согдийских, в Индокитае и на островах Малайского архипелага. В 245-250 годах китайский посол Кан Тай 康泰 писал следующее о Суматре: "Торговцы юэчжи непрерывно привозят [лошадей] в страну Цзяин 加營 морем. Король покупает всех. Если одна из них умирает в пути, то достаточно, если конюх покажет её голову и её шкуру, и король покупает её за полцены". Посольства между Индией и индокитайским полуостровом были весьма частыми, и некоторые привозили лошадей юэчжи. Рельеф, украшающий колокольчик, найденный на острове Саган из островов Сумбава (малые Зондские острова) и датируемый II или III веком, представляет нам двух персонажей, одетых как юэчжийские воины из Центральной Азии на конях. Торговля лошадьми в индийском и малайском регионах таким образом хорошо фиксируется в данный период. Она могла вызвать смещение торговых популяций в сторону востребованных рынков Индии и Малайского архипелага. Возможно, что буддизм был занесен во Вьетнам монахом юэчжи около 255 года. Напротив, на месте торговцы могли найти различные продукты, в особенности специи, такие как индонезийские перец и камфара, упоминаемые в Древних согдийских письмах, которые позволяли окупить расходы. В этом плане примечательно, что перец попал в Китай в первые века нашей эры не более прямым морским путем, а сухопутным путем, как показывает китайское название перца, ху цзяо 胡椒, включающее иероглиф ху 胡, обозначающий популяции Центральной Азии. [De la Vaissière, Étienne. Histoire des marchands sogdiens - Paris, 2002 - p.79-80]
-
Ханьский ученый и государственный деятель Цзя И "Хунны относились к нам с презрением и пренебрежением, вторгались и грабили, а Хань ежегодно предоставляла им золото, шелковую вату, шелковые ткани. Варвары отдавали приказы, что является прерогативой господина, а Сын Неба представлял дань, что является актом учтивости со стороны вассалов". [Малявкин А.Г. Танские хроники о государствах Центральной Азии: Тексты и исследования. - Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1989. - с.61]
-
А как вчерашние плавильщики железа с Алтая стали за15 лет властелинами империи от Тихого океана до Черного моря вам почему то не удивительно
-
За тридевять земель здесь увы лишь казахские албаны. Остальные же как раз рядышком совсем. По аварам надо конечно сделать поправку, что тут речь именно о ранних землях кочевых авар, а не об их итоговом пристанище. Да и вы же сами говорили мне, что для кочевников расстояния не помеха: тогда какие претензии? Никакой ясности кстати тут зачастую нет и именно происхождение от дунайских авар остается одной из гипотез по корням дагестанских аварцев. По времени кто бы говорил: Усунь и Кангюй оба с китайских источников исчезают в 5 веке и дальше о них не слуху ни духу по меньшей мере 500 лет. Какие после этого претензии к разным эпохам? И тут не важно относятся они или не относятся к тюрко монголам, тут же вопрос шире: вы подвергли сомнению само существование исторических тезок, которые увы есть и будут. Потому давайте доказывайте поживее что македонцы нынешние потомки Александра. Ну я понял что вам разумеется легче все сводить на схожие имена, потому что доказать преемственность источниками вы элементарно не можете. По дулатам вы вообще впросак попадаете: источников что часть могольских доглатов ушла к казахам нет, а по шежире дулаты просто часть уйсуней. В то время как монгольские дуклаты никогда частью хушинов не назывались. По вашему Могалистану вы так в итоге ничего никому не доказали, так как вы элементарно игнорируете доводы оппонентов и продолжаете где то витать в своем мирке.
-
Естественно сложный и категоричности здесь с моей стороны нет. Замечу что я нигде не утверждал, что все перечисленные АКБ случаи это именно тезки. Часть из них без сомнения отображают реальные этнические связи и преемственность. Только вот дело это надо обосновывать не одним только схожим именем. Чеог АКБ увы не делает, иначе он бы уже давно проверил бы по источникам было ли когда либо переселение доглатов к казахам. Мои отсылки же здесь вполне уместны, так как ярко иллюстрируют тот факт, что тезки в истории существуют и редкостью они не явялются.
-
Тезки увы в истории были, есть и будут, и никуда от этого не уйти. В противном случае АКБ вам придется доказывать этническую связь: македонцев-славян с македонцами Александра казахских албанов с древними кавказскими албанцами кавказских авар с дунайскими аварами 6-9 веков румын (Romanians) с римлянами (Romans) Не докажете - придется брать свои слова обратно. Пора бы уже перестать наивно думать что одно схожее имя автоматом значит родство и преемственность, особенно когда имя это толком неизвестно, как в случае с древними усунями и дулу, которые вообще говоря в то время произносились асуан и тотла.
-
ЗАВОЕВАНИЕ СОГДИАНЫ КОЧЕВНИКАМИ ГОСУДАРСТВА КАНГЮЙ "Ввиду этих размышлений, мы спрашиваем почему [Канцзюй] отправляет сыновей своих служить [двору Хань], [мы полагаем что] желая торговать, они используют предлог, украшенный льстивыми речами" (Ханьшу 漢書, цзюань 96А). Этот пассаж извлечен из донесения китайского протекторат-генерала в бассейне Тарима, касательно отправки в 11 году до н.э. правителем Канцзюя его сыновей и подарков: этот отчет советует порвать отношения с Канцзюем. Комментатор добавляет что другая схожая попытка Канцзюя имела место в 29 году до н.э. Если во втором веке до н.э. в "Шицзи" 史記 Канцзюй описан как маленькое кочевое государство, расположенное в среднем течении Сырдарьи, которое никак нельзя отождествить с Согдианой, то напротив есть серьезные причины полагать что Канцзюй включал в себя Согдиану в эпоху этих посольств. По сути, если Канцзюй продолжал граничить с Даюань на севере, как написано в "Шицзи", новый факт из "Ханьшу" говорит что Канцзюй теперь граничит еще и с Аньси, то есть Парфией. Юэчжи более не занимали центральной позиции, которая была у них во времена путешествия Чжан Цяня. Канцзюй теперь простирался от Ферганы до Мерва и таким образом охватывал Согдиану. Свидетельство более того датируется описанием монет, которые в Парфянской империи могли быть лишь монетами Фраата V (2 г. до н.э.-4 г. н.э.). Таким образом именно во время между миссией Чжан Цяня и началом новой эры Канцзюй завоевал Согдиану. Более поздний текст "Хоуханьшу" 後漢書 впрочем прямо включает Согдиану (Суи 粟弋, произносившееся в то время как Сукдок) в состав Канцзюя. Этьен де ла Вэссьер, "История согдийских торговцев", с.43-44 [De la Vaissière, Étienne. Histoire des marchands sogdiens - Paris, 2002 - p.43-44]