Ашина Шэни

Держите Дёрфера, на алтаике недавно выложили целый ворох его работ: http://altaica.ru/LIBRARY/DOERFER/Doerfer_Mongolo-Tungusica 1985.pdf Мерзавцы, раньше не могли что ли этого сделать, я уже успел до этого отсканировать всю его статью про монгольские документы Ардебиля, а они потом взяли и на следующий день выложили эту же статью в куда лучшем качестве Тут видимо тюркизм заменил изначальное монгольское слово со значением Бог, какое мы увы не знаем. Такое бывает с языками. И кстати бывает и такое что в языке нет собственных ключевых терминов всяких: я вот пару лет назад с удивлением узнал у знакомого индуса что оказывается в пенджабском нет слова "Небо" Он сам этому удивился, до этого видимо не обращал внимания. Дыбо я сам страшно недоволен по очень многим моментам: но вынужден пользоваться пока что за отсутствием альтернатив. Собственно Сабиров на сей счет все четко высказал.

Какой-то пушной зверь: 昆子 (Pulleyblanc 1962, 226) Иероглифы 1. 昆 kūn, др.-кит. kūn, класс. кит., ЗХ, ВХ, ПДК kwə̄n, ср.-кит. kon ‘старший брат’ (Karlgren 0417 a–b). 2. 子 zĭ, zı˚, jì, cī, др.-кит. cəʔ , cəʔ s, класс. кит., ЗХ cə, ВХ cjə, ПДК cjí, ср.-кит. cjí, cjì ‘сын; дитя; дети’ (Karlgren 0964 a–j). Слово употреблено в Вэй Лю, обозначает пушного зверя, на которого охотятся на территории динлинов. Учитывая датировку около IV в. н.э., следует исходить из чтения ПДК kwə̄ n cjí. Традиционно полагают, что это тюрк. *karsak ‘степная лисица’. Предлагалось также связывать кит. чтение с монг. (*kirsa) и ТМ (*karsa(n)?) формами, родственными тюркской. Примечание Этимология тюркского слова и связанных с ним форм других алтайских языков представляет некоторые проблемы: др.-уйг. qarsaq (Suv.); крх.-уйг. qarsaq (MK); ср.-кыпч. qarsaq (CCum; Ettuh.); чаг. qarsaq (Sangl.); ст.-осм. qarsaq (TS IV 2319); туркм. Garsaq; татар. qarsaq (> чув. karsak), башк. qarθaq, казах., ккалп., ног., кирг. qarsaq; узб. qarsåq. ‘Степная лисица’ — во всех источниках; ‘заяц-русак’ —чув.; (метафорич.) ‘низкорослый’ — туркм., татар., башк., кирг. (см. VEWT 238–239; EDT 663; ИРЛТЯ 135–136; ЭСТЯ 1997 и цитированную там литературу; СИГТЯ 2000, 161). Тюрк. слово, возможно, родственно монг. kirsa ‘серая степная лисица’, заимствованному в тюркские языки Сибири, откуда в тунгусо-маньчжурские языки (см. KWb 232b; Рас. МБЗ 67; ССТМЯ 1, 399). Относительно семантики следует отметить чув. карсак (по фонетике явно заимств. из татарского) = мар. «заяц-русак» (Ахметьянов 2001, 93) и формально исконное хак. харсах ‘соболья лапка’ (используется для оторочки шубы) = у Верб. 133 карсак с пометой «аб.» (и карсактынг анг ‘соболь’, тоже «аб.», вопреки Новиковой не «алт.»). По-видимому, исконно родственно тюркскому монг. *kirsa ‘степная лиса’: п.-монг. kirsa (Less. 472), ср.-монг. kirsa (HY 10), халха x′ars, калм. kirsə, ордос. girsa (KWb 232). Монг. > кирг. qirsa ‘степная лиса’, галт. кырса ‘сука’, як. kirsa ‘песец’, тув. кырза, чыдыг-кырза (букв. «вонючая кырза») ‘хорек’ (VEWT 267; Татаринцев III 421), эвенк. kirsa Тк., Тмт., Учр., Члм., Алд., Урм., Сх. ‘песец’ (из як.), Чмк. ‘песец, ласка’ (Василевич; Романова–Мыреева), эвен. kirsa, kirha ‘песец’ (из як.), маньчж. kirsa ‘серая степная лисица’ (Захаров 277), см. ССТМЯ 1, 399; Rozycki 140. Имеется также ТМ *karsa ‘куница’: маньчж. χarsa ‘куница’ Захаров 396, нан. Нх xarsa, Бк qarsa ‘куница’, К-У qarsa ‘росомаха’, ороч. xāsa(n) ‘карсак, куница’ (Авр.–Леб. 244), уд. kahä (< *karsa-i, с уменьш. афф.) ‘куница’ (Корм. 246), см. ССТМЯ 1, 361. Что касается орочского, видимо, имеется в виду куница-харза (поскольку лисица корсак на этой территории не водится, см. карту 57 на с. 110 в «Млекопитающие СССР»; это животное степной и пустынной зон); об этой кунице с длиной тела до 80 см, питающейся детенышами копытных, см. там же, с. 141, распространение — Дальний Восток (карта 78). Видимо, именно эта куница имеется в виду и под переводами всех ТМ форм. В EDAL предположено алтайское родство для ТМ с монг. и тюрк., но в принципе все ТМ формы могут быть заимствованы из монг. через чжурчженьский (ср. x- в начале маньчж. и нан. Нх форм, что скорее указывает на монголизм); впрочем, это должно было произойти довольно рано (изменение семантики; переход в n-склонение в ороч.). С другой стороны, кажется довольно странным заимствование иноязычного названия, относящегося к сильно отличающемуся животному, для эндемика. Таким образом, здесь может быть и исконно родственное монгольскому слово (однако в нанайском найхинском — маньчжуризм, а в маньчжурском — возможно, отражение незафиксированной чжурчженьской формы). Соотношение значений нуждается в объяснении. В принципе колебание между двумя хищными пушными животными невысокой ценности — мелкой сероватой лисой и крупной желтоватой куницей — можно себе представить, но скорее как внутреннее развитие: как если бы носители монгольского языка пришли с территории, где соответствующую экологическую и хозяйственную нишу заполнял корсак, на территорию, где ее заполняла харза, и начали употреблять название корсака в новом значении, и у этих носителей монгольского языка (дагуров? В дагурском не зафиксировано) слово заимствовали встретившиеся с ними тунгусо-маньчжуры. Что касается развития значения явного монголизма в якутском, то здесь семантический переход понятен — песец, как и корсак, более мелкая и светлая лиса, чем обычная, а корсак в Якутии не водится. Галт. «сука» — типичное табуистическое развитие. Чув. (и мар.) «заяц-русак» — видимо, более мелкий и серый заяц по сравнению с более крупным и — зимой, т.е. когда добывается на шкуру — белым зайцем-беляком, так что можно видеть здесь просто перенос оппозиции с типов лисы на типы зайца. Развития значения монг. заимствования в сторону животных семейства куньих в тув. (а также в эвенк. диал.) и исконного тюркского слова в хак. кажутся связанными с тунгусо-маньчжурским влиянием. Матор. кырсы ‘колонок’ — также животное семейства куньих — скорее всего, из тув. Отметим, что еще одним следом «куньего» значения может быть предположенная выше чув. параллель. В решении вопроса об исконности/заимствованности ТМ слова, таким образом, может помочь подробное рассмотрение терминологии куньих в ТМ и других алтайских языках. Фонетически, однако, такое звучание можно вывести из данного чтения только с очень большими натяжками. Кроме того, мех корсака не представляет особой ценности как пушнина. Кажется более вероятным сопоставление с ПТ *kuntiř ‘бобр’: др.-уйг. qunduz (U IV); крх.-уйг. qunduz (MK); хрзм.-т. qunduz (ХП); чаг. qunduz (Sangl.); тур. kunduz, туркм. Gunduz; кбалк. qunduz, татар. qondiz, башк. qondoδ, ног., казах., ккалп. qundiz; кирг. qunduz, алт. qumdus; узб., уйг. qunduz; тув. qundus; чув. xăntăr; «бобр» — все исторические фиксации, татар., башк., ног., казах., ккалп., уйг., чув.; «выдра» — тур., туркм., кбалк.. ног., казах., кирг., узб., тув. См. VEWT 301; EDT 635; TMN III 524 (с предположением восточноиранского заимствования в тюркском и персидском, однако без источника такого заимствования); ИРЛТЯ; СИГТЯ 2000, 163. О возможной связи с обско-угор. (мансийским) *kuntзl ‘бобр; крот’ см. ниже. Поздне-древнекит. kwə ̄ ncjí можно интерпретировать как *kuntřз (т.е. форма косвенной основы при наличии слогового окончания): огубленный гласный в 1-м слоге; сочетание -ntř- могло быть воспринято как -n- плюс палатализованная аффриката. [Дыбо, А.В. Лингвистические контакты ранних тюрков. Лексический фонд. Пратюркский период - Москва: Восточная литература, 2007 - с.98-100]

Могила: 逗落 (Shiratori 03) Иероглифы 1. 逗 dòu, др.-кит. d(h)ōs, класс. кит. d(h)ōh, ЗХ, ВХ d(h)wāh, РПДК d(h)ōw, СПДК, ППДК d(h)ə ̄w, ср.-кит. dʌw ‘останавливаться’. 2. 落 luò, др.-кит., класс. кит., ЗХ, ВХ rāk, ПДК lāk, ср.-кит. lâk ‘опадать, отцветать’ (Karlgren 0766 q). Слово употреблено поздним комментатором Сыма Цяня эпохи Цзинь (IV в. н.э.), Чжан Хуа. Он пишет, что так называется могильный курган у сюнну. Предполагаемое чтение: ЗХ d(h)wāh rāk, РПДК d(h)ōw lāk. Следует читать, видимо, как *durak, именное производное от ПТ *dur- ‘стоять, находиться’ (VEWT 500; EDT 529–530; ЭСТЯ 1980, 296–301). Производное *duruk/*durak зафиксировано с позднего древнеуйгурского: др.-уйг. (USp.) turug ‘укрытие’ (для скота), крх.-уйг. turug ‘укрытие в горах; летняя стоянка’ (МК), ‘место, чтобы стоять’ (QB), тур. durak, гаг. duruk, татар., башк. torak, казах., ккалп., кирг. turaq ‘остановка, стоянка, стойбище, пристанище’, галт. turu ‘стойбище, местопребывание зверей’ (Верб. 378). Можно предполагать метафорическое употребление, как «пристанище» (таким образом наше толкование совпадает с толкованием В.М. Панова, см. Панов 1916). Сюннуские царские могилы представляли собой огромные курганные сооружения с двойным срубом внутри, см. ВТ 1995, 320. [Дыбо, А.В. Лингвистические контакты ранних тюрков. Лексический фонд. Пратюркский период - Москва: Восточная литература, 2007 - с.98]

Железо: 鐵伐 (Дёрфер ЗТ 76–77; Shiratori 06) Иероглифы 1. 鐵, tie 3, ср.-кит. thiet, др.-кит. hīt, ЗХ hjə̄ t, ВХ liə̄ t, РПДК thiēt ‘железо’. 2. 伐, fá, fā, др.-кит., класс. кит., ЗХ b(h)at, ВХ, РПДК b(h)wat, СПДК, ППДК b(h)wət, ср.-кит. bwət ‘нападать’ (Karlgren 0307 a–e). Слово характеризуется как сюннуское название железа в Цинь шу, гл. 130, Вэй шу, гл. 95 (упоминается ради объяснения смысла родового имени Тиефу, о котором см. ниже). Предположительное чтение — РПДК thiēt b(h)wət. Пуллиблэнк (Pulleyblanc 1962) связывал с енис. *tVp ‘железо’, арин. tep. Однако ср. позднедревнекитайское *tiēt-mhwit, которое (в фонетике r-диалекта) явилось источником тюрк. *Tẹmür. Скорее всего, здесь мы имеем дело с китайской передачей уже освоенного тюрками китаизма, услышанного транскриптором как *tẹ(r)bür. [Дыбо, А.В. Лингвистические контакты ранних тюрков. Лексический фонд. Пратюркский период - Москва: Восточная литература, 2007 - с.96]

Babadžanov, Bahtijar. Monuments épigraphiques de l’ensemble de Fatḥâbâd à Boukhara //Cahiers d’Asie Centrale 7 (1999) https://www.dropbox.com/s/o9lov8xtk5uown5/Babadjanov%2C Monuments épigraphiques de l’ensemble de Fatḥâbâd à Boukhara.pdf?dl=0

(французский оригинал) Alors que les liens entre Xiongnu et Han sont évidents, les relations avec l'Ouest semblent plus difficiles à cerner. Force est de constater que sur ce sujet, les sources écrites han demeurent quasiment muettes. Il est vrai qu'une géographie plus imprécise, due à l'absence d'État fort, n'a guère facilité le développement de ces recherches. Pour cette raison, les fouilles de Gol Mod revêtent une importance singulière car elles laissent entrevoir l'appartenance à un vaste réseau de communication avec l'Occident. Excepté les trouvailles de la MAFM, le mobilier archéologique témoignant de manière tangible de ces relations reste pour le moment sporadique. À compter de 2005, avec l'ouverture de la chambre funéraire de la tombe T20, notre vision s'est trouvée bouleversée par l'abondance et l'originalité des preuves concrètes. Signalons en particulier les éléments en or et en turquoise entourés de granulations. Les exemples les plus proches de ces pièces, sont ceux de Tillia tepe en Afghanistan, près de 3 000 km à l'ouest de Gol Mod. Cette joaillerie était originaire de Bactriane, une région possédant ses propres centres de fabrication. Il est probable que les analyses en cours vont apporter de nouvelles informations sur ce type de production. D'un site à l'autre, on peut entrevoir des analogies formelles, mais on constate qu'il ne s'agit pas de répliques exactes mais de parente éventuelle. C'est le cas avec certains ornements en goutte de la tombe T20, à rapprocher de motifs similaires parfois inscrits dans des ouvrages de plus grandes dimensions à Tillia tepe. On peut étendre ce principe à d'autres élémеnts en métal précieux du répertoire décoratif tels que les quadrifoliés de la tombe T20. Etant donné le caractère récent de ces découvertes, la prudence est de mise et il n'est pas encore possible de déterminer la nature exacte de ces contacts. Il est probable que les sites de Gol Mod, comme celles de Tillia tepe, durent participer à des degrés differents d'un réseau d'échanges commun. Un fait demeure cependant avéré: les cartes de distribution des objets hunniques montrent qu'ils sont très rarement localisés dans les zones d'occupation xiongnu. Parmi le mobilier, chaudrons, selles, arcs et flèches offrent toutefois des affinités entre les deux cultures. Il convient néanmoins de nuancer ces rapprochements qui peuvent difficilement constituer à eux seuls un argument suffisamment solide pour étayer un lien direct. En effet, ces types d'ouvragcs peuvent caractériser bon nombre de peuples nomades des steppes de cette période. Les vestiges xiongnu, pour leur part, sont distribués en Mongolie, Transbaïkalie, dans le bassin du Minoussinsk ainsi qu'en Chine. Dans l'Altaï, un atelier de potier a été découvert et, plus à l'ouest, sur le cours inférieur du Don, dans un contexte sarmate occidental, certains vestiges ont été considérés comme des témoignages de l'existence d'un héritage xiongnu. Ainsi, les partisans d'une filiation entre Xiongnu er Huns pensent que les premiers ont d'abord émigré vers l'ouest jusqu'en Asie centrale où ils se sont établis avant de se déplacer vers l'Europe. Quant au deuxième groupe de chercheurs, il nie toute relation entre ces deux peuples. Quoi qu'il en soit, les dates qui marqueraient la fin de l'existence archéologique du peuple xiongnu n'ont pas encore été découvertes. Entre le IIe et le Ve siècle de notre ère, avant que ne s'installe l'empire des Turks, les témoignages matériels sont rares et seuls les travaux à venir permettront de fonder les hypothèses à retenir. À l'heure actuelle, les fouilles de Gol Mod constituent en tout cas l'une des pièces maîtresses sur l'échiquier de l archéologie en Asie intérieure.

АРХЕОЛОГИЯ О ЗАПАДНЫХ КОНТАКТАХ НАРОДА ХУННУ (мой перевод с французского отрывков из статьи Урсулы Бросседер "Les Xiongnu et leurs relations internationales") В то время как связи между Сюнну и Хань хорошо засвидетельствованы находками, отношения с Западом определить куда сложнее. Приходится признавать что по этой теме ханьские письменные источники остаются практически немыми. Верно, что более неточная география, в отсутствие развитого государства, не способствовала развитию исследований в этом направлении. По этой причине находки из Гол Мод обладают чрезвычайной важностью, так как они намекают на свою принадлежность к широкой сети связей с Западом. За исключением находок Французской археологической экспедиции в Монголии, археологические исследования, рассказывающие в гибкой манере об этих отношениях, остаются на данный момент спорадическими. Считая с 2005 года, с открытием погребальной камеры гробницы Т20, наш взгляд оказался потрясенным количеством и оригинальностью конкретных доказательств. В особенности отметим золотые и бирюзовые элементы, окруженные зернениями. Примеры, наиболее близкие к этим артефактам, происходят из Тилля-тепе в Афганистане, почти в 3000 км к западу от Гол Мод. Эти ювелирные изделия происходят из Бактрии, региона, обладающего надлежащими центрами производства. Возможно, что нынешние анализы дадут нам новую информацию по этому типу производства. С одного места раскопок на другое, можно увидеть формальные аналогии, но при этом следует констатировать, что речь не идет о точных копиях, но о постепенной преемственности. Таков случай с некоторыми орнаментами в форме капли из гробницы Т20, сближающимися схожими мотивами с таковыми, иногда присущими находкам более крупных размеров из Тилля-тепе. Можно расширить этот принцип к другим элементам из драгоценного металла из декоративного репертуара, таким как четырехлистники из гробницы Т20. С учетом недавности этих находок, стоит помнить об осмотрительности и пока что нет возможности определить точную природу этих контактов. Возможно, что места находок как Гол Мод, подобно таковым в Тилля-тепе, должны были участвовать в различных степенях общей сети обмена. Остается доказанным факт: карты распространения гуннских объектов показывают, что они очень редко локализуются в зонах власти сюнну. Среди находок, котлы, седла, луки и стрелы дают сведения о связях между двумя культурами. Тем не менее стоит сделать нюанс на этих приближениях, которые в одиночку едва ли могут составить достаточные доказательства для установления прямой связи. На деле эти типы находок могут характеризовать значительное число кочевых народов степи этого периода. Находки сюнну, в свою очередь, распределены в Монголии, Забайкалье, в Минусинской котловине, как и в Китае. На Алтае была обнаружена гончарная мастерская, а далее на Западе, в нижнем течении Дона, в западном сарматском контексте, определенные находки считаются за свидетельства существования наследия сюнну. Таким образом, сторонники связи между сюнну и гуннами думают, что первые мигрировали на запад вплоть до Средней Азии, где они обосновались, перед тем как заявиться в Европу. Что же до другой группы исследователей, то они полностью отрицают связь между двумя народами. Что касается этого, даты, обозначавшие бы конец археологического существования сюнну, еще не определены. Между 2 и 5 веками нашей эры, до рождения империи тюрок, материальные находки скудны, и лишь дальнейшие исследования позволят укрепить позиции этих гипотез. На данный момент, находки из Гол Мод в любом случае составляют одну из ключевых фигур на шахматной доске археологии Внутренней Азии. Иллюстрации: 1. Золотой орнамент в форме капли, окружающий бирюзу. Гол Мод, гробница Т20, 1-2 века нашей эры 2. Шесть четырехлистных орнаментов, окружающих бирюзу. Гол Мод, гробница Т20, 1-2 века нашей эры 3. Собрание орнаментов золотом, окружающих бирюзу. Тилля-тепе, Афганистан, захоронение номер 3 [Brosseder, Ursula. Les Xiongnu et leurs relations internationales //J.P. Desroches, G. André (éd.), Mongolie, les Xiongnu de l'Arkhangaï - Oulan-Bator: Mission archéologiqie française en Mongolie (MAFM), 2007 - p.82-84]

Надгробные надписи в мавзолее Сайф ал-Дина Бохарзи (1262-1264) Комплекс Фатхабад расположен в километре на запад в окрестностях внешней крепости Бухары. Его появление связано с деяниями Абу’л-Ма’али Саида ибн ал-Мутаххара, знаменитого шейха кубравийа, более известного под именем Сайф ал-Дин ал-Бохарзи ал-Бухари. В наши дни архитектурный комплекс включает в себя ханаку и гробницу Сайф ал-Дина ал-Бохарзи, мавзолей в двух частях монгольского хана Буян (Баян)-Кули хана и небольшой некрополь (мазар). Гробница Сайф ал-Дина ал-Бохарзи состоит из деревянной ограды, некогда включавшей четыре сторонние плиты и крышу, тоже из дерева. Три сторонних плиты находятся ныне в музее Искусств Бухары. Одна из плит носит эпитафию, окруженную изящным орнаментом. Эти деревянные изделия 13 века уникальны в Центральной Азии. Эпитафия, написанная на арабском декоративным почерком дивани, особенно интересна; диакритические знаки редки и появляются главным образом, чтобы избежать двусмысленности. Пока памятники схожего жанра не изучены, мы не можем точно выяснить место изготовления этой плиты (Иран, Хорасан, Трансоксиана,…?). Можно предположить, что эпитафия была написана сразу после смерти Сайф ал-Дина Бохарзи, где-то в районе 1262-1264 годов, датировка здесь соответствует палеографическим характеристикам надписи. Текст эпитафии представляет собой рифмованную прозу в ритме (saja’) или, если быть точным, в ее более сложных вариантах — mutavâzî и mutarraf. Автор надписи тонко играет со смысловыми нюансами терминов и суфийских выражений, в манере, которая создает звуковую гармонию, придающую глубину тексту, согласованно со спецификой жанра и эстетическими нормами того времени. Эпитафия изобилует терминами и намеками, типичными для суфийских произведений. Начало эпитафии организовано в 17 строк в центральной части одной из плит, конец текста расположен на границе плиты. Оригинал ‬أ‮ - (١) ‬سلام -‬ ‮(٢) ‬اللّه على عباده‮ ‬ ‬‭فاعلم أيّها الزائر فى‭ ‬البيت المائر إلى اللّه (٣) ‮(٤) ‬أنّ‮ ‬هنا ممكن آثار الربوبيّة و مخزن أسرار‮ ‬ ‮(٥) ‬الإلهية و مدفن كنوز العرفان و مسكن‮ ‬ ‮(٦) ‬خاصّة الرحمن الربوب فى حجرة الحقّ‮ ‬ ‮(٧) ‬‭‬الحبوب عند الخالق و الخلق المحلل‮ (‬؟‮) ‬بأنوار ‮(٨) ‬القدس المتمكّن فى مقابلة الأنس الباقى بجمال ‮(٩) ‬جماله الفانى فى كمال كماله الغنى بوفر أفضاله ‮(٠١) ‬‭‬الفقير إلى قبوله و إقباله طريقة فى العبوديّة ‮(١١) ‬‭‬مشهؤة و علامة فى أقطار الأرض ‮(٢١) ‬‭‬منشورة ضميرة من مواهب الأنس مملؤة ‮(٣١) ‬و قبله بأنوار القدس مجلؤة برهانه ‮(٤١) ‬ظاهرة و سلطانه باهوة ذى العزّة العالى ‮(٥١) ‬‭‬أبى المعالى سعيد بن المطهّر بن سعيد سقاه اللّه من ‮(٦١) ‬شراب الزلفى و أسكنه و مقاعد القربى فرزّقنا لقاءه‮ ‬يوم‮ ‬ ‮(٧١) ‬‭‬الميعاد إنّ‮ ‬هو الهادى إلى الرشاد надпись, следующая за границей этой надписи: ب‮ - ‬و كان وقت ظهور نور وجوده و وجود نور ظهوره‮ ‬يوم السبت التاسع من شعبان لسنة ستّ‭ ‬و ثمانين و - خمسمائة و قد تباشر بقدومه الأكواب و نضر بقدمه المكان ثمّ‭ ‬اختفى و استتر تحت قباب العزّة فرجع راضيّا مرضيّا إلى ربّ‮ ‬الأرباب و ذلك‮ ‬غيم ليلة السبت الخامس و العشرين من ذى قعدة لسنة تسع و خمسين و ستّمائة‮ Перевод (Бахтияр Бабаджанов) 1,2,3. Le salut de Dieu sur Ses serviteurs ! Sache, ô pèlerin, toi qui as visité cette demeure qui conduit vers Dieu, 4,5. qu’en vérité c’est ici (que se trouvent) les signes de la Seigneurie (âsâr al-rubûbîya), le trésor des secrets de la divinité, le tombeau de ce trésor de gnose du Bienveillant et la dernière demeure de l’élu du Miséricordieux, qui fut guidé dans la demeure du Vrai, de l’aimé des hommes et des créatures, qui fut purifié par les lumières sacrées, qui fut établi parmi les intimes (de Dieu), qui fut ressuscité dans la beauté de Sa beauté, qui s’annihila dans la perfection de Sa perfection, qui fut comblé de Ses bontés, nécessiteux de Son acceptance et de Son accueil, dont la voie (ṭarîqat) fut l’adoration, qui connut la renommée, et dont les signes (de grandeur) se répandirent dans toutes les nations de la terre. Sa conscience est remplie de dons de la familiarité (avec Dieu), son coeur est illuminé par les lumières du Très Saint, sa preuve est évidente, son règne est prospère, il possède la munificence et la grandeur. Abû’l-Ma‘âlî Sa‘îd b. al-Muṭahhar b. Sa‘îd – que Dieu l’abreuve 17. d’une boisson qui le rapproche de Lui et l’établisse dans Sa proximité, et qu’il (nous) permette d’être accueillis par lui le jour de la résurrection. C’est Lui le guide sur le bon chemin ! 1, 2, 3. Приветствие Аллаха его слугам! Знай, о паломник, ты, что посетил эту обитель, что ведет к Аллаху 4, 5. что в действительности именно здесь (находятся) божественные знаки (âsâr al-rubûbîya), сокровище секретов божественности, гробница этого сокровища мистики Благожелателя и последнее пристанище избранника Милосердного, что был приведен в обитель Истинного, любви людей и созданий, что был очищен светом святым, что был установлен среди близких (Аллаха), что был оживлен в красе Его красоты, что отчистился в красе святости Его совершенства, что был наполнен Его милостями, нуждающимися в Его принятии и Его приеме, чей путь (тарикат) был обожание, что знал славу, и чьи знаки (величия) распространились во всех краях земли. Его сознание полно дарами знакомства (с Аллахом), его сердце озарено светом Подлинного Святого, его свидетельства ясны, его авторитет процветающий, он обладает щедростью и величием. Абу’л-Ма’али Саид ибн ал-Мутаххар ибн Саид - пусть Аллах его напоит 17.напитком, что приблизит его к Нему и установит его в Его близости, и пусть он (нам) позволит быть принятыми им в день воскресения. Именно Он поведет его по доброму пути! надпись, следующая за границей этой надписи: Le jour de la manifestation de la lumière de son être et de l’apparition de la lumière de sa manifestation [= sa naissance], fut le samedi 9 sha’bân 586 [= le 11 septembre 1190]. Et tous les humains se réjouirent à la nouvelle de son arrivée et le monde s’épanouit sous ses pas. Puis il disparut sous la coupole de la grandeur, retournant dans la joie auprès du Seigneur des Seigneurs, au moment où le ciel se couvrit de nuages, la nuit du samedi le 25 ẕû’lqa’da 659 [= le 21 octobre 1261]. День явления света его существования и появления света его явления [=рождения], была суббота 9-го шабана 586 [=11 сентября 1190 года]. И все люди радовались новости его прибытия и мир процветал под его шагами. Потом исчез он куполом его величия, вернувшись в радости перед Повелителем Повелителей. в момент, когда небо были покрыто облаками, в ночь субботы 25-го зу’лга’да 659 [=21 октября 1261 года]. Ссылки: описание, оригинал, перевод: [Babadžanov, Bahtijar. Monuments épigraphiques de l’ensemble de Fatḥâbâd à Boukhara //Cahiers d’Asie Centrale 7 (1999) - p.195-197] гробница ал-Бохарзи в Бухаре

Монета грузинского царя Давида Нарина, вассала Монгольской империи (1245) надпись: в центре большая буква грузинским алфавитом асомтаврули Ⴃ, “Д”, внутри нее маленькая буква Ⴇ, “Т” - это первая и последние буквы имени Давит вокруг персидская надпись в 4 строки: “Король Давит, слуга Хана, правителя мира” по обеим сторонам четвертой строки надписи на грузинском: “Дманис Короникон 465” (город Дманиси - место чеканки, Короникон/Хроникон - грузинское летоисчисление, 465 год 13-го Хроникона это 1245 год нашей эры) обратная сторона: арабская надпись в четыре или пять строк - “Город Дманис, да благословит его Бог! Два и сорок и шестьсот” (642 год по мусульманской хиджре это 1244/1245 год нашей эры) [Bennet, Kirk. A Catalog of Georgian Coin - Santa Rosa: Stephen Album Rare Coins, 2014 - p.90-91 (coin #238)]

Если бы только Гумилев знал о чем писал Так же, чисто строил предположения или просто подхватывал где то прочитанное. И с чего вы взяли что не генетически?

Там таки не генетика, там по зубам исследование Ведь известно что популяции обладают четко выраженным набором индивидуальных зубных признаков, как они нам пишут. Кстати там специально протестировали Сяцзядань именно чтобы проверить гипотезу Миняева: в итоге ее благополучно опровергли таким образом. С Ордосом мне самому интересно почему так вышло. Получается такая схема: сюнну возникли в Монголии или дальше на западе, потом ко времени Туманя спустились в Ордос и там основали центр свой. Потом уже их оттуда обратно Уди выгнал.

Меня тоже сие заинтересовало Думаю с монголами тут чисто из за монгольской ассимиляции остатков тюрок в 10 веке дело. От сяньби монголы в итоге отдалились из за своег опереселения в Монголию из Маньчжурии. С киданями более любопытное дело, тут видимо дело в упомянутой Сабировым хуннской правящей династии киданей, может там сюннуская знать киданей массово намешалась с этим народом.

"Идя на север 3 дня, [Елюй Даши] прошел Хэйшуй1 и встретился с сянвэнем белых татар (онгутов)2 Чункуром3. Чункур преподнес в дар 400 голов лошадей, 20 верблюдов и вдоволь баранов. Идя на запад дошел до города Кэдун, где остановился в Управлении наместника Северного двора (бэйтин духу фу). [Елюй Даши] собрал вокруг себя [людей] из 7 округов - Вэй[чжоу], У[чжоу], Чундэ[джоу], Хуэйфань[чжоу], Синь[чжоу], Далинь[чжоу], Цзыхэ[чжоу] и То[чжоу], а также вождей и народ 18 племен4 - желтых шивэй, дила5, хунгиратов6, джаджиратов, ехи7, бегудов, нара8, дарахай9, дамир10, меркитов, хэчжу11, угуров12, татар (цзубу), пусувань13, тангутов, хумусы14, сидэ15 и дорбенов16". "История династии Ляо", глава 30 Тут в общем то и коныраты казахские могут быть от Елюй Даши, а вовсе не от Чингисхана. Это логично, так как Елюй Даши то вокруг себя собрал нехилую армию, так что народу он действительно увел на запад много. А вот что так много монголов переселилось на запад в эпоху Чингисхана и его преемников данных то и нет, наоборот по памятке Рашида монголов в Орде всего 4 тысячи было.

По большинству с вами согласен. В целом кого я не считаю тезками из списка АКБ: Джалаир - Джалаир Конгират - Конгират Меркит - Меркит Найман - Найман Хушин - Уйсин Хатакин - Катаган Мангут - Мангыт По практически всем его личным именам думаю это больше его натяжки, чем какая то реальная связь. Тут кстати сделаю поправку: поскольку меркитов по приказу Чингисхана истребил Субэдэй, думаю казахские меркиты это потомки меркитов Елюй Даши, которые достоверно частично присоединились к его орде согласно Ляо ши.

Вики все же источник не самый надежный Там кстати даны и иероглифы для Дулу хан и они совпадают с моим вариантом иероглифов дулу: 咄陆. Таки поищите пожалуйста надежный источник для вашего варианта.

Таки по Старостину Тенгри именно в значении Бог это уже вторичное тюркское заимствование в монгольском. Думаю раз Дыбо эти слова отнесла к тюркизмам, значит и другие тоже тюркизмы в монгольском

Землянки: 毆脫 (ИЗ VIII, 328) Иероглифы 1. 毆, совр. кит. ŏu, др.-кит. ʔōʔ, класс. кит. ʔṓ, ЗХ, ВХ ʔwā́, РПДК ʔṓw, СПДК, ППДК ʔ ə̄ w, ср.-кит. ʔʌ w ‘драться, бить’ (Karlgren 0122). 2. 脫, совр. кит. tuō, др.-кит. ōt, класс. кит. wāt, ЗХ, ВХ lwāt, ПДК thwāt, ср.-кит. thwât ‘снимать (шляпу, платье)’ (Karlgren 0324 m). Предположительное чтение — ЗХ ʔwā́ lwāt или (как показано было Пуллиблэнком относительно других слогов с инициалью ʔ -), γwā́ lwāt. В «Повествовании о сюнну» Сыма Цяня (Ши цзи, гл. 111) читаем: «Между сюнну и дунху лежали заброшенные земли, которые на протяжении более тысячи ли не были заселены, люди жили лишь по краям этого района, создавая оуто» (ИЗ VIII, 328). Как перевод, в комментарии Вяткиных и Карапетьянца, в указателе понятий предлагается «приграничные посты или заставы сюнну». У Таскина (Таскин 1967, 131) цитируется ранний комментарий Фу Цяня, где это слово толкуется как «земляной дом для наблюдения за ханьцами», но это толкование оспаривается. Имеются контексты, где речь идет о «начальнике оуто», так что более адекватным кажется толкование ‘военный лагерь, застава, поселение кочевников’. Фонетически невозможно сведение к тюрк. ordu ‘ставка’, как пытаются сделать Таскин и Дёрфер (TMN II 35). Сопоставимо с ПТ *Koλ ‘хижина, лачуга, лагерь’, чув. xüžə, xužə, xužъ, як. xos ‘room’, тув. qoš ‘караван’, ср. уйг. qoš ‘семья’ (Tfs.), чаг. qoš ‘стоянка, лагерь’ (Pav. C.), ‘жилище’ (Sangl.), туркм. Goš, кум., кбалк. qoš, татар. quš, qiwiš, башк. qiwiš, ног., казах., ккалп. qos (VEWT 283; EDT 670; СИГТЯ 2000, 491–492; Федотов II 375–376; ЭСТЯ 2000, 90–94; о предполагавшемся заимствовании в тюркский из тохарского koskīye ‘павильон’ см. ниже). Тюрк. > п.-монг. qos, qosi-liγ (Clark 1980, 42), калм. xoš (KWb 189). В китайский попала в этом случае архаическая форма множественного числа, *xoλ-ut — см. о показателе мн. ч. -It в СИГТЯ 2006, 228–229. [Дыбо, А.В. Лингвистические контакты ранних тюрков. Лексический фонд. Пратюркский период - Москва: Восточная литература, 2007 - с.91]

Верблюд: 橐駝 (Pulleyblanc 1962, 245) Иероглифы 1. 橐, совр. кит. tuó ‘мешочек; торба’ (Karlgren 0795 p; Крюков 0658). Фонетическая история сходна с 託, совр. кит. tuō, др.-кит., класс. кит., ЗХ, ВХ, ПДК thāk, ср.-кит. thâk ‘поручать’ (Karlgren 0780 e). 2. 駝, совр. кит. tuó, др.-кит., класс. кит., ЗХ lhāj, ВХ lhǟ , ПДК dhā, ср.-кит. dâ ‘верблюд’ (начиная с Хань); практически — в составе композита 駱駝 ‘верблюд’. Также из Ши цзи. Пуллиблэнк не предлагает иноязычной интерпретации этого двусложного слова (оно может толковаться как «вьючный верблюд», но то, что вторая часть композита значит «верблюд» только с Хань, наводит на подозрения о заимствовании; сино-тибетской этимологии нет). Предположительное чтение: ЗХ thāk lhāj. Ср. тур. taylak, узб., уйг., казах., ккалп., кирг. тайлак ‘верблюжонок’ (по второму году или двухлетний), аз. даjлаг ‘жеребенок от 6 мес. до 2 лет’ Щербак ИРЛТЯ 107 — произв. от ПТ *tạj ‘жеребенок после года’: тур., кирг., алт. и т.д. taj, як. tij, чув. tixa < *tijxa < ПТ *tạj-kak (уменьш.), венг. (из булгар.) csikó, см. Федотов II 237. Второе написание слова (по Хоу Хань шу) — 駱駝, где первый иероглиф должен читаться как luò, др.-кит., класс. кит., ЗХ, ВХ rhāk, ПДК lhāk, ср.-кит. lâk. О различных гипотетических интерпретациях см. Schafer 1950, 179–173; кажется, что удачных среди них нет. Возможно, что первый слог слова был заимствован из среднекитайского в новоперсидское lōk ‘короткошерстый вьючный верблюд’, откуда в тюрк. Литературу вопроса и гипотезы см. в ЭСТЯ 2006, 10; с фонетической точки зрения нам кажется наиболее вероятной именно такая последовательность заимствования. Или ср. сак. ula- ‘camel’ (Bailey 40: < *uštra-)? [Дыбо, А.В. Лингвистические контакты ранних тюрков. Лексический фонд. Пратюркский период - Москва: Восточная литература, 2007 - с.90-91]

Порода (или масть?) лошади: 蛩蛩 (Schafer 1950, 274) 蛩, совр. кит. qióng, др.-кит., класс. кит., ЗХ, ВХ, ПДК g(h)oŋ, ср.-кит. göuŋ ‘саранча; сверчок’ (Karlgren 1172 e). Слово цитируется у западноханьского поэта Сыма Сян-жу, упомянутого в главе 117 труда Сыма Цяня. Предположительное чтение: ЗХ g(h)oŋ g(h)oŋ. Скорее всего, имелась в виду масть лошади ПТ *Koŋur ‘рыжевато-бурый, темно-коричневый’, чув. xъwmъwr, як. qoŋor, тув., хак. xōr, сюг.qoŋir, крх.-уйг. qoŋur (MK), ср.-уйг. qoŋur (IM), чаг. qoŋγur (Pav. C.), узб. quŋγir, тур. koŋgur, goγur (диал.), гаг. qomur, аз. Gonur, туркм. Goŋur, кум., кбалк. qoŋur, татар. qoŋγir, башк. quŋir, ног., казах., ккалп. qoŋir, кирг. qoŋur, галт. qoŋir (VEWT 280–281; TMN III 525; EDT 639; ЭСТЯ 2000, 62–65). Финаль второго слога в этом случае передана неточно, для точной передачи следовало выбрать слог с конечным -n, но, возможно, транскриптор предпочел точной передаче фонетическую редупликацию. [Дыбо, А.В. Лингвистические контакты ранних тюрков. Лексический фонд. Пратюркский период - Москва: Восточная литература, 2007 - с.90]

Дикая лошадь (?): 驒 (Pulleyblanc 1962, 245) Иероглифы 1.驒, совр. кит. tuó, др.-кит. d(h)ār, класс. кит., ЗХ, ВХ, ПДК d(h)ān, ср.-кит. dâ ‘дикая лошадь’. 2. . Фонетически сходные иероглифы: 系, совр. кит. xì, др.-кит. gēs (~ -ks), класс. кит., ЗХ gēh, ВХ giēh, ПДК giēj, ср.-кит. γièj ‘связь’ (Karlgren 0876 a–b) и 係, совр. кит. xì, др.-кит. kēs (~ -ks), класс. кит., ЗХ kēh, ВХ kiēh, ПДК kiēj, ср.-кит. kìej ‘связывать’ (Karlgren 0876 c). Также из Ши цзи. Предположительное чтение: ЗХ d(h)ān-gēh/ kēh. По-видимому, можно предложить в качестве интерпретации ПТ *Taki ‘дикая лошадь или самка дикого осла’: поздне-др.-уйг. taγi (кит.-уйг. словарик XIV в.; QB), см. EDT 466; (?) дун.-булг. toxə‘лошадь’ в булгарском именнике (см. Мудрак, Заметки 97); заимствовано в монг. taki ‘дикая лошадь’. Для такого прочтения приходится пренебречь -n, которое должно было бы обозначать -r или -n. [Дыбо, А.В. Лингвистические контакты ранних тюрков. Лексический фонд. Пратюркский период - Москва: Восточная литература, 2007 - с.90]

Низкорослая лошадь, пони (?): 騊駼 (Pulleyblanc 1962, 245) Иероглифы 1. 騊, совр. кит. táo ‘пони таоту’. Фонетически сходный иероглиф: 陶, совр. táo, др.-кит., класс. кит. Łhū, ЗХ Łh ə̄ w, ВХ lh ə̄ w, РПДК dh ə̄ w, СПДК, ППДК dhāw, ср.-кит. dâw ‘гончарные изделия’ (Karlgren 1047 d). 2. 駼, совр. кит. tú ‘пони таоту’ Фонетически сходные иероглифы: 荼, совр. кит. tú, др.-кит., класс. кит. Łā, ЗХ, ВХ lā, ПДК dō, ср.-кит. do ‘осот’ (Karlgren 0082 x) и 途, совр. кит. tú, др.-кит., класс. кит., ЗХ Łhā, ВХ lhā, ПДК dhō, ср.-кит. do ‘дорога, путь, тропа’ (Karlgren 0082 v). Слово из Ши цзи, из того же пассажа, что предыдущее. Предположительное чтение: ЗХ Łhə̄w Łhā. В таком виде напрашивается интерпретация через пратюркское *ulaλa > общетюрк. alaša ‘небольшая лошадь’ (этимологию см. в ЭСТЯ 1974, 136). О подробностях фонетической реконструкции см. СИГТЯ 2006, в частности с. 181: «Развитие *u- в анлауте: чув. laža ‘лошадь’ < пратюрк. *ulaɫ a id. Судя по соответствиям, немногочисленные слова с начальным *l- получали протезу a- или i- в части тюркских языков, а в чувашском в качестве протезы был *u- (*i- дал бы *jъ-). То, что протеза действительно была, показывает развитие непервых гласных, ведь *-a- непервых слогов переходит в чувашский -a-, а пратюркский гласный *a первого слога дает o». Новокитайская форма была заимствована в тюркские языки Восточно-го Туркестана: чаг. tatu Р III 906 (‘Pferd von mittlerem Wuchs und starkem Knochenbau, Wagenpferd’), Pav. C. 194 (‘cheval de trait, cheval fort’), узб. tɔ -ti ‘пони’. Из чагатайского слово было заимствовано в персидский (tātū ‘пони’), откуда в ряд новоиндийских языков и в таджикский (tɔ ti), откуда в киргизский (totu) и новоуйгурский (toti). Подробно иранские и индийские формы см. в TMN II 434. [Дыбо, А.В. Лингвистические контакты ранних тюрков. Лексический фонд. Пратюркский период - Москва: Восточная литература, 2007 - с.89]

Лошадь (?): 駃騠 (Pulleyblanc 1962, 245) Иероглифы 1. 駃, совр. кит. jué 駃騠 ‘скаковая лошадь’. Фонетически сходные иероглифы: 鴃, совр. кит. jué, др.-кит. kwēt, класс. кит. kwēt, ЗХ kwjāt, ВХ kwiāt, ПДК kwiēt, ср.-кит. kwiet зоол. ‘сорокопут (Lanius bucephalus)’ Karlgren 0312 g или 趹, совр. кит. jué, др.-кит. kwēt, класс. кит. kwēt, ЗХ kwjāt, ВХ kwiāt, ПДК kwiēt, ср.-кит. kwiet ‘make heavy traces in the earth (e.g. horse, when running fast)’ (Karlgren 0312 f). 2. 騠, совр. кит. tí ‘скаковая лошадь’. Фонетически сходные иероглифы: 提, совр. tí, др.-кит., класс. кит., ЗХ dhē, ВХ dhiē, ПДК dhiēj, ср.-кит. diej ‘держать в руке’ (Karlgren 0866 n); 禔, совр. кит. tí, др.-кит., класс. кит., ЗХ dē, ВХ diē, ПДК diēj, ср.-кит. diej (Karlgren 0866 e); 醍, совр. кит. tĭ, др.-кит. thēʔ , класс. кит., ЗХ thḗ, ВХ thiḗ, ПДК thiḗj, ср.-кит. thíej ‘clarified red spirits’, с Хань используется в сочетании 醍醐 *dhē-g(h)ā ‘сливки’ (*dh- доказывается фучжоуским thi2) (Karlgren 0866 i). Слово приводится в Ши цзи при описании необычного скота, разводимого сюнну. Значение не вполне ясно: Шовэнь утверждает, что это тип мула, а Сюй Гуан в комментарии к Ши цзи полагает, что это крупные лошади, каких разводят северные варвары, наиболее пригодные для запрягания в повозки и пр. Предположительное чтение: ЗХ kwjāt-d(h)ē. Пуллиблэнк связывает это слово с ПЕн. *kuʔ s ‘лошадь’: кет. kuʔ ś, pl. kuśn5 ‘корова’, сым. kuʔ s, pl. kusn5, кот. huš, pl. hučan; арин. kus ‘жеребец’; qus id.; quše ‘кобыла’; pinü-kuče ‘кобыла’, пумпокол. kut ‘лошадь’ Старостин 1995, 240. Возможно, бóльшую объяснительную силу для зафиксированной китайцами формы представляет следующее построение. ЗХ kwjāt-d(h)ē должно соответствовать примерно k/got-di языка-источника. Это могло бы быть производное от ПТ *gǖ d- ‘ждать; почитать; пасти’: чув. kət- ‘ждать, пасти’, як., долган. kǖ t-, хак. küzet-, др.-уйг. küd-, крх.-уйг. küδ- (MK, QB), чаг. küt- ‘to lead cattle away from pasture’ (Pav. C.; Sangl.), узб. kut-, н.-уйг. küt-, тур. güt/d-, гаг. güt-, аз. güt/d-, караим., кум. küt- ‘выполнять’, кбалк. küt-, татар., башк. köt-, казах. küt-, ккалп., кирг., галт. küj-, küt- (EDT 701; VEWT 306, 312; ЭСТЯ 1980, 107–108; вариант корня *gǖ t- вторично из *gǖ dü-t-). Подобное производное (как раз от вторичного варианта корня) мы и находим в тюркских языках, причем можем возводить его к пратюркскому состоянию: ПТ *gǖ dü-t-üg > *gǖ d-t-üg: чув. kətü ‘стадо, гурт, табун, стая, рой’, тур. диал güdü, алт. диал. küdü, татар. kötü, башк. kötüw ‘стадо, косяк (коней, крупного рогатого скота), пастьба’. Возможно, что в перечислении разводимых сюнну видов скота рассматриваемая форма значит именно «табуны». Если твердо придерживаться значения «мул», можно также попытаться обосновать связь сюннуского слова с сак. khadara ‘мул’ Bailey 70 (< xara-tara, «осло-подобный») или с заимствованным из иран. в тюрк. qatir, о котором см. след.кн. Такие версии неоднократно предлагались (см., например, Таскин 1967, 4). Здесь, однако, имеются трудности. Если считать, что это раннесакское (или другое среднеиранское) слово, то его первый согласный должен быть заднеязычным щелевым, который вообще-то обычно передается в китайских транскрипциях иначе — см. ниже о хатун. Если же считать, что это уже адаптированный в тюркской языковой среде иранизм, то вопрос с начальным согласным снимается, но все же остается явное изображение огубленности в первом слоге; кроме того, конечное -r в ханьских транскрипциях обычно передается как -n, а здесь мы видим нулевую передачу. [Дыбо, А.В. Лингвистические контакты ранних тюрков. Лексический фонд. Пратюркский период - Москва: Восточная литература, 2007 - с.87-88]

Пузатый глиняный кувшин с узким горлом и квадратным дном для хранения вина и кислого молока: 服匿 (Таскин 1973, 168, 156) Иероглифы 1. 服, совр. кит. fú, др.-кит., класс. кит., ЗХ bək, ВХ bwək, РПДК bwik, СПДК, ППДК buk, ср.-кит. bük ‘платье, одежда’ (Karlgren 0934 d–f). 2. 匿, совр. кит. nì, др.-кит., класс. кит. nrək, ЗХ, ВХ nək, ПДК nik, ср.-кит. nik ‘прятать(ся), скрывать(ся)’ (Karlgren 0777 l–m). Слово зафиксировано в Хань шу. Предположительное чтение: ЗХ, ВХ bwək nək. Возможно, *bök-lüg, т.е. «[сосуд] с пробкой», ср. тюрк. *bök ‘затычка, пробка’ (чув. pъwgъw, шор. pök (Р), узб. pukak ‘пробка’, н.-уйг. pök ‘пробка’, татар., башк. büki ‘пробка’, караим. bök-lä- (T) ‘запирать, закрывать’, галт. bök ‘затвор, пробка’; ср. глагол (отыменной?) *bök-, *bök-e- ‘ставить плотину, затычку’, крх.-уйг. bök- ‘запрудить’ (MK), böken- ‘быть загороженным (дорога)’ (At.), чаг. böken ‘плотина’ (Pav. C. 173) ‘пробка’, тур. böke- (диал.), казах., ккалп. böge-, кирг. bögö- (EDT 324, 326; VEWT 82, 83; ЭСТЯ 1978, 208–210; Федотов I 395). [Дыбо, А.В. Лингвистические контакты ранних тюрков. Лексический фонд. Пратюркский период - Москва: Восточная литература, 2007 - с.87]

Пояс: 廓洛,郭落 (Boodberg 173; Gabain HTB 23) Иероглифы 1. 廓, kuò, др.-кит. khwāk, класс. кит., ЗХ, ВХ, ПДК khwāk, ср.-кит. khwâk ‘расширять(ся)’ (Karlgren 0774 g), или 郭, совр. кит. guō ‘внешняя стена города’ (Karlgren 0774 a–d), или 鉤, совр. кит. gōu, др.-кит., класс. кит. kō, ЗХ, ВХ kwā, РПДК kōw, СПДК, ППДК kə̄ w, ср.-кит. kʌw ‘крюк’ (Karlgren 0108 c). 2. 洛, luò, др.-кит., класс. кит., ЗХ, ВХ rhāk, ПДК lhāk, ср.-кит. lâk ‘Лохэ (река в провинции Хэнань)’ (Karlgren 0766 k–m), или 落, совр. кит. luò, др.-кит., класс. кит., ЗХ, ВХ rāk, ПДК lāk, ср.-кит. lâk ‘отцветать’ (Karlgren 0766 q). Чтение и интерпретация зависит от времени транскрипции слова. Для Западной и Восточной Хань (слово впервые фиксируется в Ши цзи) читается: k(h)wā(k) r(h)āk, что оправдывало бы чтение Пельо и Будберга *kurak (а точнее *kur-gak) (далее связываемое с топаским-табгачским kuragčin, см. Boodberg). Такое слово можно считать производным от ПТ *Kur ‘пояс’: як., долган. kur, тув. qur, хак. xur, сюг. qur, qor, др.-уйг. qur, крх.-уйг. qur (MK), чаг. qur (Pav. C.; Абуш.), ст.-кыпч. qur (AH), н.-уйг. qor (диал.), тур., татар. kur, казах., ккалп., кирг., галт. qur (VEWT 301–302; EDT 642; ЭСТЯ 2000, 150–152). Но транскрипция зафиксирована также в Вэй шу, Сун шу и Нань Ци шу, т.е. это заведомо уже постклассический древнекитайский, и иероглифы с *r- уже должны обозначать слоги с латеральным звуком (соответственно, то же верно и для табгачского производного). В этом случае может передаваться и слово языка-источника с r (см. ниже о поздних транскрипциях), и слово языка-источника с латералом. Тогда это может быть тюркское слово, послужившее источником рус. кушак (Дмитриев 1958, 28; Шипова 216), ПТ *Kuλa-k ‘пояс, кушак’, чаг. qušaq (Pav. C.), тур., гаг. kušak, туркм. Gušaq, татар. qušaq (устар.), башк. qušaq. Возводится к ПТ *Kuλa-, тур. kuša- ‘подпоясывать’, см. TMN III 549–550; Дёрфер (и вообще этимологическая традиция, см. VEWT 302; ЭСТЯ 2000, 151 и цитируемую там литературу) считает, что глагол quša- и производное от него qušaq — результат нерегулярного фонетического развития основы qurša-, производной от qur ‘пояс’ с помощью глаголообразующего суффикса -ša-. Вообще говоря, сам этот суффикс очень сомнительного свойства — естественно было бы считать, что такие образования восходят к отыменному глаголу на -a, произведенному от отглагольного имени (масдара) на -š. Такая гипотеза между прочим хорошо объясняет наличие у этих образований вариантов на -ča- (это производные от отглагольных имен на -č — т.е. исторически с вариантом того же суф. -š, выступавшим после сонантов), а также то, что Э.В. Севортян считал свидетельством архаичности аффикса — его способность образовывать глаголы от глагольных основ. По-видимому, это и есть первоначальная область употребления афф. -ša, а большая часть приводимых у того же Севортяна якобы отыменных образований (АГ, 331–336) — это случаи, когда имеются омонимичные именная и глагольная основы. Ср., например, туркм. ыкжа- ‘развеваться’, который трактуется как образование от ык ‘направление ветра’ при наличии глагола ык- ‘идти по ветру, быть унесенным ветром’. В некоторых языках, по-видимому, у суффикса развилась вторичная возможность присоединяться к именам (как в случае алт. kak-ša- ‘сохнуть’ и кирг. толук-ша- ‘быть в полной силе’), но как следует представлен по разным тюркским языкам фактически только наш глагол kurša-. Из двух других, предлагавшихся в этом качестве, глагол jum-ša-‘смягчаться’, конечно, не имеет отношения к существительному jum (точнее, *juŋ) ‘перо’, а частица -ok ‘именно’, от которой, по-видимому, образовано ok-ša- ‘быть подобным’, не является типичным существительным. Поэтому кажется, что мнение о вторичности основы kuša- не может считаться однозначно доказанным, и слово kušak ‘пояс’, несмотря на позднюю фиксацию, все же может возводиться на пратюркский уровень (*Ku-λa-k) и считаться прототипом рассматриваемой китайской транскрипции. [Дыбо, А.В. Лингвистические контакты ранних тюрков. Лексический фонд. Пратюркский период - Москва: Восточная литература, 2007 - с.86-87]