Ну, во-первых, уважаемый, ОГУР, Сяньби, тоба и кидани - тюрки! О чем есть достаточно исторических фактов и доказательств.
Ну а насчет "что такого высого в тюркской культуре" могу привести следующее:
1. Немецкий историк Г.Шварц отмечал: «…Со времён глубокой древности до настоящего времени Средняя Азия и её население (имел в виду тюрков) оказывали самое глубокое влияние на род человеческий…».
2. Основоположниками мировых религий явились тюрки:
Основателем так называемого учения Зороастризма, как утверждают учёные, был Зороастр или точнее Заратуштра, который жил в степях западнее Аральского моря, то есть в центральном Казахстане. Его имя Заратуштра легко объясняется современным тюркским (казахским) языком как Жаратушы (Жараткан), т.е. буквально «Создатель» или «Первосоздатель» или «Творец». Название свода книг зороастрийской религии «Авеста», предполагаю, исходит из тюркского – одного из обозначений шамана – Абыз (Абысты или Абсты). Да и знаки из Авесты схожи с тюркскими тамгами и руническим тюркским письмом.
Основателем Буддизма также был тюрк. Так, Григорьев В.В. в труде «О скифском народе саках» утверждает, что это учение проповеданное основателем индийского Буддизма, Сиддартой и что назывался не иначе, как Сакья- или Шакья- муни, т.е. «Сакийский мудрец», (Сакский) и Сакья- или Шакья-синга, «Сакийский лев». Что учение, проповеданное Сиддартой в Раджагрихе, т.е. Буддизм, было не личным его изобретением, а учением, господствовавшим уже издавна между Саками, к которым принадлежал он по происхождению, учением, которое он только распространил в Индии.
Родоначальниками христианства, полагаю, были также тюрки. Древние Кангюи приносили жертву и чествовали небесного духа, небесного дитя, именуемого ими Йесу (по-тюркски, казахски Хозяин или вернее Господь (Иисус). По их преданиям священное дитя умерло в 7-м месяце года. По учению небесного господина Йесу (Иисус), каждый 7-ой день они поклонялись ему (см: Кюнер Н.В. Китайские извести о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М: Изд. Вост. Литературы, 1961).
О древних тюркских кочевниках как родоначальник мировых религий писал, в частности, Вебер А. («Избранное. Кризис европейской культуры», СПб, 1998): «…вторгшиеся (около 1200 г. до н.э.) кочевники на лошадях и верблюдах, образующие верхний слой (т.е. жители северных равнин, степей Евразии)….приступают во всех больших исторических делах к рассмотрению господствующего в данное время вопроса о смысле существования и, тем самым, создают повсюду трансцендентальные универсальные религии, философии или установки, существующие еще сегодня, начиная с даосизма и конфуцианства в Китае, брахманизма и буддизма в Индии до зороастризма, пророческого иудаизма и трагического и философского толкования бытия греками…(христианство ислам возникли значительно позже)».
3. О духовном мире тюрков, о превосходстве в былые временна кочевого образа жизни, кочевой культуры на оседлостью имеется масса исторических сведений. Тюрки запечатлены в истории как высоко нравственный, отважный и в то же время простой этнос. Один из них Григорьев В.В. автор труда «О скифском народе саках» (А., 1998г.).
Кочевой быт считают обыкновенно несовместимым с каким-либо значительным развитием, экономическим или интеллектуальным. Но это едва ли основательно. Несомненно, что для упражнения мысли необходимы два условия: досуг и общение; кочевник же в отношении к тому и другому находится в положении гораздо более выгодном, чем землепашец. Относительно досуга это ясно: пастушеский труд далеко не обременяет кочевника настолько, насколько подавляет и заботит селянина труд земледельческий. Что же касается до общения, то число знакомств кочевника, по самому роду его жизни требующей перемены пастбищ, всегда значительнее, нежели у привязанного к жилью оседлого земплепашца; причём, обладая досугом, и в коне своём имея быстрое средство сообщения, видится и беседует он с родственниками и приятелями несравненно чаще, чем заваленный домашними работами селянин. Новость, интересующая кочевья, распространяется в них с быстротой, какая неведома была оседлым до самого изобретения телеграфов: всякий спешит передать её знакомым и мчится для этого за сотни вёрст. В ауле своём кочевник имеет такое же общество, как и крестьянин в своей деревне; поводом к сборищам между соседями каковы свадьбы, похороны, родины и празднества всякого рода у кочевых столько же, как и у оседлых, только у первых сборища эти, по возможности приезда издалека, бывают многолюднее. Затем, крестьянин из деревни своей отлучается обыкновенно не далее соседних базаров, которыми и ограничивается круг его географических сведений; тогда как у кочевников круг этот несравненно шире, уже вследствие одних перекочёвок между далеко расстоящими странами; значительная же часть номадов, всюду и всегда занимавшихся извозом товаров, приобретает возможность посещать чужие края и большие города, обогащая через то ум свой всем, что даёт зрелище цивилизованной жизни и трение с людьми других понятий и обычаев. Вследствие этого, при одинаковости круга хозяйственных и связанных с хозяйством обиходных метеорологических, медицинских и других сведений, горизонт ума вообще у кочевника шире, чем у селянина, мыслительные способности его гибче, сообразительность живее. Необходимость, нередко встречаемая им в тех или других трудных обстоятельствах, изворачиваться, при совершенной невозможности достать нужные пособия (за отдалённостью места приобретения их), ничтожными подручными средствами, изощряет находчивость его иногда до пределов гениальности. Наконец, по отношению к деятельности воображения и поэтической производительности, кочевник всюду неизмеримо превосходит осельца: импровизация – явление весьма обыкновенное в степях; касиды Бедуинов остались навсегда неподражаемыми образцами поэзии для горожан – Арабов; мифология у всех народов её имеющих зародилась, известно, ещё в период их пастушеского быта.
То же должно сказать и о существенных основах права, семейного и общественного: вырабатываясь племенами ещё в детском их возрасте, основы эти определяют всё дальнейшее затем юридическое развитие племён по переходе в оседлый быт, причём в пастушеских ещё обществах возникают иногда, как видим у Киргизов (Казаков), такое превосходное судоустройство и такие порядки следственного и судебного процесса, каким могут позавидовать многие издавна цивилизовавшиеся народы; чувство же законности охраняется и воспитывается в степях лучшей его гарантией, которой весьма часто недостаёт оседлым, именно свободой, т.е. возможностью избежать насилия ушедши от притеснителя. То же сознание свободности своей делает кочевника страстным к политической независимости, располагает его к активному участию в общественных делах, питает в нём чувство собственного достоинства, и вообще служит источником многих благородных качеств, в селянине утрачивающихся нередко под гнётом невозможности противостоять насилию.
Если прибавим к сказанному, что при том участии в хозяйстве, какое принимают у кочевников их жёны и дочери, и при невозможности затворничества в степи, положение женщин у кочевых всюду и всегда было несравненно независимее и почётнее, чем у оседлых народов Азии, а с другой стороны припомним, что кочевники и физически должны быть крепче и бодрее, чем селяне и горожане, вследствие большего употребления мясной пищи, нельзя не прийти к заключению, что если – как видим это постоянно в истории – кочевые племена являлись покорителями оседлых населений, то причина этому заключалась, между прочим, в их относительном превосходстве над последними, как телесном, так умственном и нравственном.
С кочевым бытом весьма совместны также, как и некоторые успехи ремесленности, так и значительное развитие торговой промышленности. Степняки и степнячки не только сами приготовляют материал для одежды своей, обуви, ложа и покрышки – кожи и пряжу, о сами же выделывают их, красят, ткут и сшивают. Ковры работы туркменских женщин по прочности приготовления и окраски заслуженно соперничают в Азии и у нас, с производимыми оседлым населением Бухарии и Персии, а киргизки (казачки) едва ли не превосходят всех других азиаток в умении валять кошмы и вышивать золотом – деле уже не первых потребностей, а роскоши. Таким же образом сами степняки куют себе своё оружие: острия стрел и копий, кожи, кольчуги, и конский металлический прибор: удила, стремена, пряжки и разного вида бляхи к сбруе: сами приготовляют из дерева арчаки для сёдел, решётки для переносных шатров своих и другие предметы домашней утвари, нередко украшая произведения свои – преимущественно оружие и кожаные вещи – довольно искусной отделкой их в драгоценные металлы. Словом, ремёсла кожевенное, скорняжное, кузнечное, токарное и другие находятся у кочевников на то же, или ещё высшей, степени, на какой видим их обыкновенно в оседлом сельском населении, мало того: не уступают кочевники поселянам и в строительном искусстве, хотя и не возводят себе постоянных жилищ: об этом свидетельствуют многочисленные кладбища в киргизских (казакских) степях, издали представляющиеся красивыми городками, высокие, куполообразные и других форм гробницы которых, или, точнее сказать, надгробные часовни, нередко весьма обширные, возведены все и продолжают возводиться с замечательной прочностью постройки, руками самих Киргизов (Казаков). Да и относительно торгового промысла, участии в передвижении чужих товаров, в качестве возчиков, и приобретаемые при этом сведения как о местах закупки и сбыта произведений, так о приёмах и выгодности самого промысла, естественно, побуждают предприимчивейших и достаточнейших извозчиков пускаться в этот промысел на свой риск и капитал. И, при успехе, доводить торговые обороты свои до значительных размеров. Этот источник наживы, с одной стороны, а с другой – продажа оседлым соседям излишнего приплода стад и табунов, образуют в среде кочевников класс людей относительно весьма-достаточных, а только существованием такого класса обусловливается и у оседлых возможность культурного развития: бедное земледельческое население является в этом отношении почти столь же неподвижным, как и бродячие звероловы.
Таким образом, даже и чистые кочевники представляются занимающими далеко не ту низкую ступень гражданственности и культурности, которую им обыкновенно отводят. Но едва ли существовал когда-либо кочевой народ, который при удобстве местностей, ему принадлежащих к возделыванию, оставался бы совершенно чужд земледелию. Кроме известных выгод этого промысла, обращаться к нему заставляет нередко кочевников и необходимость – невозможность продолжать пастушеский образ жизни вследствие гибели стад и табунов от гололедицы, метелей и других бедствий, постигающих скот в открытых степях, где он питается исключительно подножным кормом. И когда кочевник под влиянием тех или иных обстоятельств, становится, вполне или отчасти, земледельцем, он быстро овладевает все потребными для того приёмами и не уступает в рабочести старому пахарю (прим. автора в сноске: Это видели мы собственными глазами во время разъездов по киргизским степям Оренбургского Ведомства с 1853 по 1861 годам). Наконец, кочевники, не оставляя в массе пастушеского образа жизни, могут строить для защиты своей от соседей, или для удобнейшего производства торговых с ними сношений, город или городки, селящаяся в которых часть кочевого населения обращается через то уже исключительно в ремесленников или торговцев. Так известно, между прочим, что в 5-м веке до Р.Х. Икюйские Жуны строили, на северных границах Китая, для защиты земель своих от нападений из удела Цинь, города или городки, и что великому князю означенного удела, Хой-вану приписывается, завоевание у Икюйцев 25-ти таких городков (прим. автора в сноске: Иакинф Бичурин: «Собрание сведений и народах Средней Азии», СПб. 1851, I, 8.).
Обращаясь за этой дисгрессией о кочевниках вообще к выяснению быта Саков, видим, что даже и по Птолемею, часть их должна была заниматься извозом товаров, и, быть может, даже производством торговли. Это свидетельствуется существованием в земле их, по словам Птолемея, «убежища для отправляющихся торговать к Серам». Ясно, что через земли Саков пролегал караванный путь, которым торговцы из Трансоксианы (территории южнее Амударьи, земли Ирана, Афганистана и пр.) ходили далее на восток в страну Серов с товарами Запада, а оттуда возвращались восвояси с произведениями, приобретёнными от Серов; движение же такого рода через земли Саков не могло совершаться иначе, как при помощи вьючного скота, принадлежащего туземцам. Затем допустим, что «убежище», о котором говорит Птолемей, могло быть не более как каравансарай в степи или горных местах; надо же, однако, чтобы оно было выстроено кем-нибудь; а кто же в земле Саков мог выстроить его кроме самих Саков? Значит, это был народ, не чуждый сведениям в строительном деле, что, впрочем, ещё более доказывалось бы существованием в земле его «так называемой, как выражается Птолемей, каменной башни, если верить, что она действительно там существовала. Но, судя по выражению Птолемея, под «каменной башней» известна была, по-видимому, не собственно какая-либо башня из камня, а нечто другое, что только называлось «каменной башней», быть может укрепление, а быть может и город. На основании того, что в имени нынешнего города Ташкента т а ш значит «камень», а к е н т - «город», полагают, что нынешний Ташкент и есть «каменная башня» Птолемея (прим. автора в сноске: На примере Рено в Relations politigues et commerciales de I”Еmpire Romain aves I”Аsie orientale, р.189, и Юсти, в Baitrage zur alten Geographhie Persiens, II, 20-21. Заметим по этому случаю, что т а ш значит «камень» по тюркски, а к е н т – «город» есть слово таджикское, почему соединение их в одно имя представляется неестественным и могло произойти лишь в то время, когда страна, где лежит Ташкент, занята была кочевниками тюркского языка, которые и обратили в т а ш туземное имя этого города, Ч а ч, под которым упоминается он в Шах-Наме и, ещё ранее, у путешественника 7 века Сюань-Цзана. У арабских писателей Чач, по отсутствию звука ч в арабском языке, обратился как известно в Шаш.). Если так, то, вот, мы не только получаем город в земле Саков, но, вместе с тем, и указание, что земли Саков начинались с поворота Яксарта на север и заключали в пределах своих между прочим и нынешний Ташкентский Округ. Так и было оно, по всей вероятности, но «каменная башня», по нашему мнению, соответствовала скорее Кашгару нежели Ташкенту.
Далее, по Страбону, Саки могут быть причислены к народам, которые вели не исключительно кочевую, а частью и оседлую жизнь. стр.48-49:…так, до последнего времени, до действительного подчинения Киргизов русской власти, История едва ли представляет пример, чтобы оседлый народ когда-либо и где-либо мог принудить кочевников к уплате постоянной дани… стр.51:…Полагаем так на основании Ктесиева упоминания о городах, построенных Зариной, царствовавшей над этими Саками (к востоку от Каспия). Положим, что города эти были не более как городки вроде тех, какие были у Икюйских Жунов; но верноподобно ли, затем, чтобы Саки – даже при том развитии, какое мы за ними признаём – могли воздвигнуть такое огромное сооружение, каким описывает Ктесий, устроенную ими в память Зарины гробницу в виде пирамиды с колоссальной на ней статуей этой царицы? На наш взгляд, сооружение подобного памятника не представляет ничего превосходящего средства кочевого народа: нужно было для этого только значительное число рук. Гораздо большего искусства требуется, по нашему мнению, для постройки тех высоких с куполами там*ов, которые, как мы сказали уже, придают такой красивый вид киргизским кладбищам; а эти кладбища рассеяны в обилии всюду по присырским и приэмбенским степям, и там*ы возводятся собственными руками местного кочевого народонаселения… стр.51-54: ...Что касается, засим, до нравственного уровня Саков, то, независимо от высказанного нами выше о нравственном превосходстве кочевников перед оседлыми, весьма высокое мнение об этом уровне даёт нам преимущественно образ царицы их Зарины, каким является он в рассказе Ктесия. Трудно представить себе что-либо величественнее и вместе привлекательнее этого образа, в котором высшие государственные способности, мужественная сила духа, решительность характера и глубокое чувство собственного достоинства соединяются с полнотой женственной нежности и высокой чистотой души. С оружием в руках является она на поле битвы бок о бок со вторым мужем своим, разделяя его опасности. По нашим нравам, это одно уже ставило бы её на степень героини; но такими героинями были у Саков, по Ктесию, все вообще жёны…
…Всё это прекрасно – могут сказать скептики – но все эти высокие чувства и благородные речи вложены в Зарину историком Ктесием, а сама она в действительности была, может статься, весьма не похожа на тот светлый идеал, который вздумалось олицетворить в ней греческому писателю. При таком возражении мы, в свою очередь, спросим: почему же ни этот лейб-медик персидского падишаха, ни Геродот и никто из греков, писавших про Азиатцев, не рисуют нам в подобных чертах никакой другой царицы, никакой другой женщины в Передней Азии? Почему только сакская царица Зарина является такой исключительностью, и подходит к ней по красоте образа, хотя и в другом роде, также степная только женщина, царица массагетская Томирис? – Потому, что это так и должно быть, потому что только при той свободе, которой пользуются кочевники, при том духе независимости, какими они проникнуты, и могла образоваться подобные характеры, подобные понятия, почти немыслимые при гаремном воспитании и гаремной жизни женщин Передней Азии…
…у Ктесия нигде не видно желания возвышать кочевников насчёт оседлых: стало быть образ Зарины у него – не идеал им созданный, а прекрасная действительность, молва о которой дошла до него так или иначе. В качестве комментария на характер Зарины можно заметить также то, что приобретение уважения между своими и теперь у Киргизов (Казаков в 19 веке) первый стимул их действий, а чувство стыда перед своими – могущественнейший рычаг, останавливающий их страсти.
Но чтобы могли возникать между Саками женские личности, подобные Зарине, надо чтобы и мужчины у них были способны ценить подобные характеры, т.е. тоже стоять на значительной нравственной высоте. Одно без другого немыслимо. И мы видим, что блистательнейший в Азии пример патриотического самоотвержения приписывается греческим писателем Полиэном тоже никому иному как сакийцу (Саку), табунщику Сираку, добровольно подвергнувшему себя изувечению и потом радостно встретившему смерть, чтобы только отвратить вторжение, грозившее его родине. Свободные, Саки являются готовыми мужественно отстаивать независимость свою против всякого завоевателя, как бы ни был он могуществен; сломленные превосходными силами, являются они в войсках покорителей своих лучшими воинами; в Марафонской битве, по свидетельству Геродота, поразили они Афинян, в сражении при Платеях наибольшей храбростью отличилась, по тому же писателю, сакская конница, и особой доблестью ознаменовали себя Саки, по Диодору, также и в бою при Фермопилах…
стр.55:
…Таким образом, историки классической Древности сообщают о Саках лишь или другие черты редкой чистоты и высоты душевной, и ни у одного из них не встречаем об этом народе ничего такого, что могло бы быть обращено ему в укоризну: нельзя же считать это чистой случайностью, тем более, что и о характере Скифов вообще Древние не отзываются иначе как с уважением…..Выходит, что Саки были народом из ряду вон по их прекрасным нравственным качествам…
и т.д. и т.п.
НАСЧЕТ ОЙРАТ-КАЛМЫК и КАЗАК-КЕРЕЙСКИХ СВЯЗЯХ: Русская военная колонизация привела к падению когда-то могущественного Сибирского ханства основанного кереями-Тайбугидами, которое в годы своего расцвета охватывало Западную Сибирь и значительную часть Северо-Восточного Казахстана. В это же время (конец 16 - начало 17 вв.) ойраты оказались под ударами восточных монголов (халха-монголов), которые теснили их на запад, - в казахские земли, - так, “в 1562 г. против ойратов выступил правитель Ордоса Хутухтай-Сэцэн-хунтайши, разгромивший на Иртыше кочевья торгоутов…” [Златкин И. Я.]. Между тем, и на западе также ухудшалось положение ойратов, здесь против них продолжали выступать казахские ханы и султаны. Раздробленные и разобщенные ойратские владения не могли вести борьбу одновременно на востоке и на западе, и поэтому терпели поражения, - так, как свидетельствуют источники, направленное в 1594 году в Москву посольство казахского хана Тауекеля заявляло, что он “учинился на Казацкой орде, а брата своего Шахмагмета-царевича посадил на калмаках, а кочюют-де поблиску и все в соединенье…” [Казахско-русские отношения в 16-18 веках. А, 1961. с. 3]. Согласно источнику калмыков “Шара Туджи” ойраты делились на 6 омоков: Чорос, Дэрбэт, Хэрэит, Уджиэт, Хошоут, Багатут. Известно, что и торгоуты ведут свое происхождение от кереев Тугрул хана. В «Родословное древо тюрков» Абуль-Гази Бахадур хана отмечено, что ойраты, торгоуты, хори-туматы и др. роды - это тюркские племена… Таким образом, получается, что кереи были как в составе казахов, так и в составе ойратов. Возможно поэтому ойраты вынуждены были прикочевать к своим соплеменникам - кереям Сибирского улуса, когда последние были устранены от власти в Сибири шайбанидами в начале 80-х годов 16 века. Не случайно наверно автор калмыцкого источника “Сказание об ойратах” Габан Шараб, который сам происходил из торгоутской династии, как отмечает И.Я.Златкин, “будучи добросовестным летописцем, осторожно и уклончиво говорит о происхождении своих предков (т.е. кереев), ссылаясь на отсутствие достоверных данных…..Вопрос этот нельзя считать вполне выясненным…”. “Дорога на север, - отмечает И.Я.Златкин, - была для них закрыта владениями Алтын хана, на восток - восточно-монгольских феодалов, путь на запад преграждали казахские феодалы, стремившиеся полностью вытеснить ойратов из Семиречья и прилегающих к нему областей. Лишь одно направление - северо-западное - было более или менее открыто для ойратских перекочевщиков. И они освоили в первую очередь районы, прилегающие к современным городам Семипалатинску, Павлодару и к северо-востоку от Акмолы, в то время почти совершенно незаселенные…”. Это и понятно, т.к. после падения Сибирского ханства земли Северо-Восточного Казахстана, входившие в состав этого государства, оказались полупустыми в результате ухода многих родов Сибирского ханства на территорию Казахского ханства. Уже в 90-е годы 16 века отдельные племена ойратов развернули свои кочевья в верховьях Ишима и Оми, в непосредственной близости от основанного в 1594 г. русского города Тары. Помимо Западной Монголии кочевья ойратов охватили к этому времени обширные пространства левобережья Иртыша от оз.Зайсан до линии современной транссибирской железной дороги (между городами Петропавловском и Новосибирском), занимая в среднем течении Иртыша степи его правого и левого берегов…” [Златкин И. Я.]. “В 1598 году новый тарский воевода Воейков, - отмечает И.Я.Златкин, - получил от своих разведчиков донесение о том, что к реке Оби прикочевали с юга 500 калмыков… С этого времени ойраты в течение нескольких лет оставались в Западной Сибири… Не случайно ремезовские карты отмечают “край калмыцкой степи” у Омска…”. По М.Тынышпаеву, в годы «Актабан шубырынды» (Годы великого бедствия) кереи пострадали меньше других казахских племен. Хотя и располагались (в частности многочисленные роды ветви Абак) на границе с кочевьями ойратов (калмаков). Все это говорит о том, что ойраты или западные «монголы» изначально были тюркского корня, в особенности Хэрэит и Торгоут. И получили свое название «калмак» (по-русски – калмык) неспроста, буквально – оставшиеся (на прежних кочевьях в Зап.Монголии? либо оставшиеся в старой религии? (не принявшие Ислам)…