Аrсен

Прошло ни много, ни мало сто дней, прежде чем Байбори и Аналык освободились от груза печали и смогли наконец пуститься в обратный путь. Оказывается, они ушли слишком далеко, стараясь посетить как можно больше святых мест, и сейчас, как ни спешили, долгой дороге не было видно конца. У них не осталось даже платка, которым можно было бы покрыть голову, все было раздарено в пути. Обувь износилась, и они шли босые по каменистым тропам, обжигаемые палящими лучами солнца. Прошло несколько дней, и Байбори заметил, что Аналык быстро худеет. Говорят, обжегшись на молоке, дуют на воду. Именно в таком положении чувствовал себя Байбори: он видел в Аналык эту странную перемену, но боялся расспрашивать жену о ее причинах. Как-то утром они раньше обычного остановились передохнуть. Кругом простиралась безлюдная степь. Байбори развязал переметную суму и, желая взбодрить свою жену, выложил ее любимые кушанья. Сушеный сыр —курт, копченое мясо, сушеный творог — иримшик, урюк, изюм. Это было последнее, что он сберег. Но Аналык даже не притронулась к еде. Байбори не выдержал: — Что же это такое?— воскликнул он горестно.— Почему ты не отведаешь пиши? Ты не больна? Щеки Аналык мгновенно залило румянцем, она стыдливо опустила глаза. Не сразу ответила Аналык мужу. — Не расстраивайся, мой повелитель, я не больна!—Аналык смущенно улыбнулась.— Я сама не раз собиралась поведать тебе о том, что со мной происходит, но не решалась. А мне с каждым днем труднее становится... Как бы это объяснить? Так бывает почти с каждой женщиной, ожидающей ребенка. Мне сейчас все не по мне, пока не откушаю того, чего требует наш ребенок. Его желание неукротимо, и я не в силах совладать с собой. Видимо, так определено судьбой: я сплю и вижу, как ем мясо леопарда. Если бы ты добыл на охоте леопарда, и я могла досыта поесть его мяса. Радость, говорят, так же ощутима, как и страх. Ноги как-то сразу ослабели, и Байбори присел, не в силах пережить свою радость. А потом, придя в себя, вскочил и подхватил жену под руку, увлекая за собой. — О, создатель! Тысячу благодарностей тебе!— говорил он лихорадочно на ходу.— Спасибо тебе, что воспринял нашу мольбу. Идем, байбише! Следуй за мной! Я добуду для тебя леопарда, если глаза мои сохранили былую зоркость. Ты получишь леопарда, непременно получишь, если не проржавело мое ружье. Я столько времени не держал его в своих руках. Они находились посреди ровной широкой степи, где обычно не водятся эти царственные звери. Потому спешил старый Байбори покинуть эти места. Он стремился в Жети Арал, места, испокон веков богатые зверьем. И снова они шли, торопясь; ни на минуту не замедляя шага, пока наконец не достигли границ желанного Жети Арала, и земля эта с первых же мгновений пребывания на ней поразила Байбори и Аналык своим богатством. Каких зверей тут только не было! Они вихрем носились по всем семи островам Жети Арала, резвились под солнцем, сталкивались друг с другом и снова разбегались в разные стороны, грызлись насмерть. Все было полно движения, звуков, красок... У Байбори разгорелись глаза при виде такого богатства. Он пребывал в радостном нетерпении и на первых порах, не в силах совладать с собой, стрелял во все живое, что попадалось ему на глаза. Над очагом, вырытым в земле, надолго повис запах крови; на стоянке образовалась целая гора из убитых оленей, маралов, антилоп, косуль, а Байбори все продолжал охотиться. Но Аналык не взяла в рот ни кусочка мяса. Ее даже тошнило от одного вида мяса всех этих зверей и животных, которое снимал с очага Байбори, полагая, что Аналык отведает от чего-нибудь. Дошло до того, что Аналык перестала лакомиться даже урюком и изюмом, которые любила больше всего на свете. Делать нечего, на следующий день Байбори поднялся чуть свет и, тщательно подготовившись к предстоящей нелегкой охоте на леопарда, направился в глубь Жети Арала, где росли дремучие непроходимые заросли камыша. На ловца, говорят, и зверь бежит. Впрочем, так оно и было предначертано, поскольку сам всевышний взял под свое покровительство Байбори и Аналык. Солнце еще не успело подняться ввысь и войти в силу, когда Байбори неожиданно увидел в густой чаще отчетливые следы крупного леопарда. Охотнику не пришлось долго идти по следу; он прошел расстояние не больше, чем если бы выгонял ягнят от загона до выпаса, и услышал грозный, заставивший его содрогнуться, рык. Перед Байбори стоял леопард. Могучий зверь глядел в умор на своего преследователя, и Байбори совсем рядом видел круглые линии надбровий напоминающие овал деревянной чаши: глаза зверя показались с добрую пиалу; леопард нервно бил изогнутым, словно сабля полосатым хвостом о землю и, по всему видать, готовился к прыжку Байбори успел шепнуть: «Да будет удача!»- и кинулся за ближнее дерево. Дуло ружья высунулось из-за ствола дерева, маленькое точеное отверстие, похожее на змеиную норку, изрыгнуло пламя Мушка была направлена в широкую грудь зверя, и он после первого же выстрела, как подкошенный, грохнулся наземь. Байбори, спеша, бросился к зверю, добежал и всем телом навалился на него. Он еще не верил в удачу, так мгновенно все это случилось, вытащил из ножен длинный охотничий нож и, как того требует обычай, перерезал горло зверю, чтобы из туши вышла кровь. Радости Аналык не было границ, когда Байбори притащил тушу на своих плечах к месту стоянки. Она поспешила разжечь очаг, и Байбори, видя ее нетерпение, тут же принялся свежевать леопарда. Одним движением он распорол туловище, вытащил из груди зверя сердце, легкие, печень, бросил на уголья, чтобы поджарились, пока он разделает тушу. Спустя некоторое время в походный котел, подвешенный на треноге, было опущено мясо убитого зверя, все двенадцать частей, как говорят в народе. Видимо, законам природы противостоять невозможно. Мясо еще не успело свариться до меры готовности, как Аналык, одолеваемая желанием отведать его, смяла котел с треноги И, не дожидаясь, пока мясо остынет, она стала есть его с таким необычайным аппетитом, какого у нее давно не бывало. Аналык отведала мяса всех двенадцати частей, не осознавая, что в ее ребенка перейдут теперь все качества могучего зверя — леопарда. Вскоре женщина почувствовала какое-то глубокое удовлетворение и радость, как будто обрела крылья. Тело ее вновь стало легким, походка — невесомой, к щекам прилила кровь. Байбори, видя в байбише такую разительную перемену, мысленно воздал хвалу всевышнему и приступил к сборам. Он спешил добраться домой. Байбори и Аналык шли теперь не отягощенные горькими переживаниями, как было раньше, а наполненные счастьем, они за короткое, как им показалось, время добрались до родных мест. http://www.ertegi.ru/index.php?id=33&idnametext=924&idpg=2

Ясновидец Шашты Азиз Старики, будто верблюдицы, ведомые на поводу надежды, поднялись на головокружительную высоту. Едва достигнув вершины горы, Байбори и Аналык устремили ищущий взор вдаль и увидели у подножия горы озеро, чистое и сверкающее, будто глаза верблюжонка. Клубится пар над родником, пробившим себе русло рядом с озером; похоже, родниковая вода была теплой, как слеза святого. Там, где родник брал свое начало, рос один-единственный карагач, и было вокруг безлюдно и пусто. Вокруг не было ни человеческого жилья, ни даже заброшенной могилы. Только в некотором отдалении, как бы окружая родник, краснели густые кустарники шенгеля, разросшиеся буйно, словно бы желая перерасти, заглушить карагач. Байбори и Аналык поспешили к роднику, как будто именно в нем таилась их выстраданная светлая надежда. Они шли, продираясь сквозь колючие кусты. Байбори яростно прокладывал дорогу, Аналык следовала за ним; казалось, эти люди стремились познать неизведанные места, и с каждым шагом это желание разгоралось все сильней. Уже темнело в глазах, в неудержимом и отчаянном порыве несчастные как бы слились в одно, и душа их, теперь уже единая, одна на двоих — большая и измучившаяся — рвалась вперед, как птица. Вдруг Аналык остановилась. Она не думала отставать от мужа, но случилось непредвиденное: одна из ветвей шенгеля, росшая обособленно на самом верху куста, изогнулась и хлестнула ее по лицу. Аналык не успела отвести ветвь от себя, как та уже впилась острым концом, вошла в глубину на два пальца. О чудо из чудес! Аналык при этом не почувствовала ни малейшей боли. На месте раны не выступила и капельки крови. Встрепенулось сердце несчастной, окончательно поверившей в исполнение своего желания. Байбори, оглянувшись на голос жены, понял, что их ожидает нечто чрезвычайное. Аналык уже освободилась от ветви и, разматывая белый платок, повязанный на голове в несколько кругов, закидывала его на верхушку ближних кустов. Аналык обнимала каждый куст, шептала слова признательности ветвям и покрывала их своим белым платком. В тот день Байбори и Аналык остановились на привал у родника с необычайно теплой водой, над которой клубился пар. Путники решили до захода солнца сложить себе из камней подобие жилья. И снова убедились, что попали под покровительство чудодейственной силы. Стоило им только поднять с земли камень, как он тут же аккуратно укладывался на свое место в кладке. Разве трудно нарастить стены, когда камни сами ложатся точно и без изъяна? Ко времени вечерней молитвы Байбори и Аналык возвели легкое незамысловатое строение, которое могло служить не только жильем, но и приметой для путника, незнакомого с местностью. После этого они прочли молитву и устроились на отдых. И впервые за все время Байбори и Аналык уснули крепким сном, едва их головы коснулись земли. Летняя ночь коротка, словно рукоять камчи, путники казалось, только что смежили веки, как уже завел свою песню серый жаворонок, неутомимый вестник зари. А вслед за ним восточная часть неба стала бледнеть, постепенно покрываясь золотом. И в этот ранний час утра, когда все живое вкушает самые сладкие сны, у сонно бормочущего родника появился дервиш' в белой чалме, восседающий на сером осле. Он скорее возник, чем появился, и непонятно, каким образом: то ли упал с неба, то ли вышел из-под земли. Дервиш приподнял белые, как снег, густые брови и, обозревая окрестность спокойным задумчивым взглядом, некоторое время простоял молча. Весь вид его говорил о том, что ему известны все печали и страдания, тревоги и радости, начертанные на лике земли, что он понимает и глубоко переживает за судьбы людские. Дервиш взбодрил своего серого осла, тронул его с места и, приблизившись к старой супружеской паре, уснувшей крепким сном, натянул поводья. Потом поднял свой резной посох, тихо дотронулся до спящих. — Эй, несчастные, проводящие всю жизнь в слезах! Что вы ищите на этом свете, китаясь, словно сироты? Голос дервиша звучал не по-земному гулко, будто он рождался где-то в чреве земли под семью слоями или падал с высоты седьмого неба. Байбори и Аналык, содрогнувшиеся от звука его голоса, подняли головы и собрались было ответить на вопрос, но дервиш заговорил сам. — Я знаю, что раздирает ваши сердца. Знаю вашу мечту. Вы хотели сказать, что умоляете об одном-единственном сыне. Одном-единственном ребенке. Мне ведомо и то, что вы давно странствуете по свету, почитая все святые места. Нет ни одного святого, который бы не принял близко к сердцу ваши слезы. Все они несколько раз перевернулись в могилах, переживая за вас и пытаясь помочь вам. Святые обладают праведной силой, и если они задумались над вашей судьбой, то вы благословенные люди. И доказательством является то, что восемьдесят восемь апостолов и девяносто девять праведников, собравшись вместе, обратились к самому всевышнему, прося за вас. Среди них был и я, Шашты Азиз. Люди величают меня Баба-тукти Шашты Азиз. Так вот, всевышнему пришлась по душе наша забота о вас, и он вместо одного сына дарит вам двух детей. Сына и дочь. Осушите свои слезы, поднимите седые головы, выпрямите свои спины, держитесь, как подобает держаться людям, не обделенным судьбой. Сына назовите Алпамысом, а дочери дайте имя Карлыгаш. Сын ваш вырастет батыром, какого спет не видал. Его не возьмут ни сабля, ни стрела, он не будет тонуть в воде и гореть в огне, он не познает старости. Заклятыми врагами его будут джунгары. Поднимайтесь, станьте на молитву. Благословляю вас. Да осуществится все, о чем я сейчас поведал. Пусть исполнится ваше желание, несчастные! С последними словами святого старца Байбори и Аналык с рыданием упали к его ногам, дотронулись до его руки, потом оторвали кусочек материи из полы святого, чтобы сохранить его как талисман. И в тот же миг Шашты Азиз исчез, растворился в утреннем воздухе так же внезапно, как и появился. Байбори и Аналык переглянулись между собой. Словно камень свалился с их душ, и они вновь обрели тепло и жизнь. На щеках Аналык играл румянец, она стояла прямо, словно помолодела не на один десяток лет. http://www.ertegi.ru/index.php?id=33&idnametext=924&idpg=1

Если вы не верите в эту книгу, то у нас нет ничего, чтобы обсудить. Эта книга ССМ является нашей библи, и мы, монголы верят в то, что в ней написано. И казахы, ( которые считают Чингис хан казах, которые считают казахы- Чингис ханский монголы) тоже должны верить в ССМ Я не собираюсь оспаривать верование в ССМ. И никто никого не может обязать верить в ССМ, все должно быть добровольно.Есть ли у монголов еще какой нибудь исторический эпос (как назвал Стас) кроме ССМ?

Байбори и Аналык продолжили свой путь одни. Вслед им еще долго слышались слова прощания и пожелания доброго пути. Байбори и Аналык шли, торопясь, не зная усталости, словно только сегодня вступили на жизненный путь и хотели как можно скорее изведать его. Уже два раза нарождался новый месяц, наливался, потом затухал, а дороге не было видно конца. И чем дальше уходили Байбори и Аналык в незнакомые места, тем труднее становилось идти. Не однажды вспомнилась Байбори степная пословица: «В сорока шагах от родного дома начинается чужбина». Невозможно передать те трудности, которые Байбори и Аналык пришлось пережить за прошедшие два месяца. Надежда вела их вперед, к долгожданному утру их жизни. А ведь старикам уже перевалило за восемьдесят они напоминали ночных бабочек, бездумно спешащих к огню, неукротимая мечта не только вела их, она осушала им слезы, когда старые люди падали без сил у подножия чужих гор, и заставляла улыбаться друг другу, когда за спиной оставался очередной опасный перевал. Самая трудная часть пути ожидала путников в пустынных просторах Изгар. Край студеных ветров, как называли Изгар, они прошли за сорок дней, и эти сорок дней явились едва ли не самыми тяжелым во всей долгой жизни Байбори и Аналык, Кругом простиралась пустыня кое где рос низкорослый кокпек, пригодный разве что для топки, да пролетала редкая птица удод, которая не вызывает у степняков воодушевления Не попадалось в стране Изгар ни камня и ни тропы. Рядом со стариками катились лишь высохшие шары перекати-поля, навевая мысли куда более тягостные, чем те, которые держали их до сих пор в своем плену Не выдержала однажды Аналык, стиснула руками голову, которая пошла кругом от жуткой картины бескрайней пустыни, упала со стенаниями на землю: «О, создатель! За какие грехи ты послал нам эти мучения? Чем я провинилась пред тобой?.. Чем я заслужила эти муки?..» Долго успокаивал жену Байбори. Затем Аналык в свою очередь утешала мужа. И снова они шли вперед, согнувшись от нечеловеческой усталости, едва волоча ноги. Никто из них не садился на верблюда, ни Байбори, который с самого рождения не знал ни в чем недостатка и редко когда ходил пешком, ни Аналык, всегда окруженная многочисленной прислугой, предупреждавшей каждое ее движение. Они упорно шли пешком, считая, что только так, пройдя весь путь к святым останкам Азрета, смогут добиться своей цели. У обоих от худобы осунулись лица и глубоко запали глаза. После долгих мытарств миновали они страну ветров Изгар, потом неделю Байбори и Аналык брели по сыпучим желтым пескам, полыхающим жаром, и наконец ступили на места, считавшиеся близкими к святилищу. По обыкновению Байбори и Аналык разбили стоянку там, где их застала ночь; они не изменили своему правилу, хотя эта была их последняя ночь в пути; прилегли, смежили веки и поднялись, двинулись в путь с первыми же еще бледными лучами приближающегося утра. Ими овладело нетерпение. Спала с плеч усталость, стали длиннее шаги. Природа будто бы давно ожидала этой минуты —залила мир ясным и отрадным теплом. Небо сияло царственной голубизной. Путники прибавили шагу, чтобы по утренней прохладе пройти как можно больше: они привыкли беречь силы; поднялись на очередной покатый холм и вдали, на самом горизонте, увидели выступающий голубым расплывчатым пятном мавзолей святого Азрета. Вмиг забылось пережитое в долгом нелегком пути, сердце старого Байбори забилось, вырываясь из груди, мыслями аксакал был уже там, рядом со святыми мощами Азрета. Слезы радости залили глаза байбише Аналык, она простерла вперед руки: «О, создатель, внемли нашим мольбам! Увенчай удачей наше паломничество к святому Азрету!». На землю пали вечерние тени, когда Байбори и Аналык достигли мавзолея святого, который в погожие дни виден на расстоянии Дневного пути Они выбрали место рядом с мавзолеем, преклонили колена На Другое ,утро Байбори и Аналык сотворили молитву, собрали всех хаджи, служивших в усыпальнице, поведали им о цели своего паломничества Затем они положили на алтарь в усыпальнице и преподнесли служителям мавзолея драгоценности, привезенные с собой. Семь дней Байбори и Аналык жили в святых местах. Эта неделя, им показалось, длилась целых семь лет, и за все это время они не почувствовали в себе никаких перемен, но паломники жили единственной мыслью, что все от создателя и ничего не совершается без его ведома Они верили... Верили и все же каждый божий день смотрели друг на друга с робкой надеждой: не случилось ли с ними того чудесного, о чем они тайно и вслух мечтали. Таинственно, недоступно плыл высоко, под самым небом голубой купол мавзолея святого Азрета, казалось, ему нет дела до бед простых смертных, и величественный вид его угнетал душу и сердце. У раба божьего одна доля, он прилагает все усилия к тому, чтобы угодить всевышнему, обратить на себя его милостивый взор. Но где начало и где предел милости всевышнего? По истечении семи дней Байбори и Аналык показалось, что нельзя дальше жить в неведении. Так уж было суждено, жизнь прожита, а они уповали на будущее. И эта надежда заставила их снова выйти в путь. Теперь они направились в священные горы Каратау, ущелья и пещеры которого издревле слыли чудодейственными местами. Тут каждая скала, каждое озеро, камень и родник носили высокие имена и почитались людьми. Байбори и Аналык, наслышанные о чудесной силе Каратау, старались не пропустить ни одного освященного места, ночевали там, как того требовал обычай. Три дня и три ночи Байбори и Аналык молились в святилище Баба-ата, которое почиталось людьми не меньше святого Азрета. В те времена над могилой Баба-аты, считавшегося в народе праотцом казахов, не было памятника, лишь возвышался бугорок земли, напоминавший своей формой небольшую детскую колыбель. Бедная Аналык увидела в этом доброе предзнаменование. Байбори пожертвовал святилищу остаток тех драгоценностей, которые были взяты ими в дорогу. В час, когда Байбори и Аналык в последний раз поклонились святилищу Баба-ата и двинулись дальше, исполнилось ровно девяносто дней с начала их странствия. Между тем они не чувствовали в себе никаких перемен. Тяжкое бремя усталости давило на плечи. Но ничто не могло уже остановить двух старых людей, бредущих по степи, неустанно мечтая о ребенке. Было утро, когда они оставили Баба-ата. Впереди, как им казалось, на самом краю света тянулся высокий горный хребет. В полуденный час летнего дня странники вошли в узкое ущелье. И снова им почудилось, будто их охватила какая-то неведомая сила, повлекла наверх, к белым вершинам. Байбори и Аналык ни разу не остановились передохнуть, пока не очутились на самой вершине горы. http://www.ertegi.ru/index.php?id=33&idnametext=923&idpg=3

Под недремлющим, заботливым оком Байбори рос Ултан, и детство его протекало безмятежно. Он был разодет в дорогие шелка и парчу, лакомился яствами, которых только могла пожелать его душа. Все земные блага были к услугам мальчика. Но вырос сын Байбори таким уродом, что редко кто мог без содрогания смотреть на него, равно как далеко не каждый был в состоянии вынести на себе несносный, тяжелый характер Ултана. Длинные и кривые руки и ноги Ултана походили на лапы огромного паука, грудь напоминала грубо сколоченный сундук, носа почти не было, кривые крупные желтые зубы торчали, словно кетмени. А когда юноша говорил, изо рта, похожего на темный зев очага, исторгался звериный рык, в то время как людей сверлили маленькие, поблескивающие, словно вода на дне колодца, злые глазки. Встретив Ултана впервые, люди мертвели лицом, застывали: им казалось, что они видят чудовище. Ултан был неуклюж и груб, и там, где он проходил, все гремело и звенело, вслед раздавались вопли, стоны и проклятья. Он валил все, что попадалось под руку, и давил и крушил все, что встречалось на пути. Естественно, что больше всех его опасались аульные женщины. Заслышав имя Ултана, они беспокойно крутили головами, оглядываясь по сторонам, ибо Ултан даже ненароком, если не намеренно, мог сотворить беду, которую потом расхлебывай всю свою жизнь. Женщины роптали, шумели, бранили Ултана. Но точно так же, как и мужья их, не решались на большее. Жители окрестных аулов жалели старого Байбори, не хотели, чтобы разговоры о его сыне Ултане достигли его слуха. Но Ултан не понимал всего этого, он жил по своим законам и был далек от житейских мудростей. Со временем парень взял за привычку кричать на всех, кто чем-нибудь не угодил ему, а потом пристрастился даже к рукоприкладству: не на одну безвинную голову, будь то стар или млад, опускалась тяжелая увесистая дубинка, которую Ултан постоянно таскал с собой От него не стало житья. Соседи, да и просто посторонние старались обходить Ултана за три версты. Между тем, Ултан расходился все больше. Прошло еще немного времени, и он, возомнив о себе, стал покрикивать и на самого Байбори, не говоря уже о Култае. Лиха беда— начало, говорят в народе. Вскоре в ауле седобородого Байбори дня не проходило, чтобы Ултан не устраивал шумного скандала: он пытался теперь заполучить в свои руки богатство отца. Глупцу, так уж случается в людском роду, язык достается острый, как жало. Ултан ранил старого Байбори безжалостно, в самое сердце. «Ах ты, пустая голова!— кричал Ултан на отца.— Твои дни ведь сочтены, к чему тебе богатство? Думаешь, сможешь унести его с собой на тот свет? Отдай его мне!..» Бесчеловечные, жестокие слова Ултана заставляли людей в ужасе хватать себя за ворот. Печаль и негодование охватывали жителей бескрайней земли Жидели Байсын, а у самых сердобольных на глаза невольно наворачивались слезы. «Бедный Байбори!— говорили они, обращаясь друг к другу.— Как несправедливо обошлась с ним жизнь! Как ему не повезло!..» Горько переживали степняки несчастье, свалившееся на Байбори, но особенно близко к сердцу принимала все это его жена Аналык. Она считала себя единственной виновницей этого бедствия. Некогда красивая и спокойная женщина, она превратилась в тень, извелась вся, вот уже который год не зная ни сна, ни покоя. Однажды после долгих и тягостных размышлений, Аналык пришла к мужу, села рядом и повела с ним сокровенный разговор. — Чистые мечты владели мною, когда я впервые переступила твой порог,— начала Аналык, вытирая слезы, выступившие на глазах.— Я прошу тебя, выслушай меня внимательно. Сейчас, на закате жизни, я еще больше укрепилась в том, что суть всего происходящего на земле, зависит от воли всевышнего. А всевышний милосерден, Байбори. И не следует терять надежды на благополучный исход. Я пришла к мысли, что нам не следует больше лить слезы и умолять создателя о милости. Не будет ли лучше, если мы совершим паломничество к святому Азрету? Пусть он убедится, как мы, не жалея себя, издалека шли к нему ради одного-единственного чада, плоть от плоти и кровь от крови. Пусть увидит, как в долгом пути мы будем преодолевать пустыни, истирая себе подошвы, и пробираться через горы, разбивая в кровь ноги. Пусть он узрит, как безутешно наше с тобой горе. Может быть, тогда он прислушается к нашей мольбе и обратит на нас свой милостивый взор?.. И вновь мелькнула надежда жизни в глазах старого Байбори. Подобно отшельнику, живущему только на хлебе и воде, он давно пребывал во власти тяжелых раздумий и давящих на сердце сомнений. И сейчас, как никогда раньше, он чувствовал себя в петле, которая затягивалась все туже. Надо ли говорить о том, с каким вниманием он слушал жену. Встрепенулся старый Байбори: слова Аналык будто заронили искру надежды в его затухающее сердце. Супруги, не мешкая, приступили к сборам. Перво-наперво Байбори выбрал в отарах белого барана с круто загнутыми, словно луна, рогами и принес его в жертву всевышнему. Потом он собрал весь народ Жидели Байсын и устроил обильное, щедрое угощение. Аксакал рассказал своим гостям о предстоящем тяжелом путешествии к мавзолею святого Азрета, известного в народе под названием усыпальницы Ходжи Ахмета Ясеви- рассказан Байбори своим землякам об этом своем твердом намерении, поблагодарил всех за участие к нему, распрощался. Аналык, женщина умом и добродетелью не уступающая Байбори, распорядилась принести сундуки с драгоценностями и стала раздавать их содержимое собравшемуся народу. Ничего себе не оставила Аналык, приберегла лишь столько, сколько понадобится для подношения святому Азрету, словно кто-то надоумил ее, старую, что высшая удача ждет людей там, за пределами житейской суеты. Вышли они из аула в среду — день, сулящий удачу, в ясный полдень. На поводу у стариков шел ходкий и выносливый верблюд-бура, укрытый дорогим ковром и навьюченный всем необходимым для долгого пути. Шумя на разные голоса, сопровождала Байбори и Аналык разнаряженная толпа; шли стар и млад; сердца степняков наполняла гордость за добрую супружескую пару, нашедшую в себе силы попытаться еще раз, может быть, в последний, обрести свое земное счастье. Люди шли весь день: так уж повелось в степи — достойных провожают на расстояние дневного пути. Солнце склонилось к закату, когда Байбори и Аналык остановились на вершине очередного холма. Они подождали, пока у подножия холма соберется весь народ. — Народ мой, мои сородичи, жители Жидели Байсын!— волнуясь, обратился Байбори к провожающим.— Вы приняли участие в моей судьбе и провожаете сегодня нас со словами благословения. Все это навсегда останется в моем сердце. Не зря, видимо, говорят: «Не пропадет и раб, получивший доброе благословение». Мои надежды окрепли. Они будут вести нас с Аналык по неизведанному пути и станут нашим утешением в трудные дни. Спасибо вам всем. Я буду просить, чтобы всевышний не отвернулся от нас и ниспослал нам радость встречи. Прощайте!.. http://www.ertegi.ru/index.php?id=33&idnametext=923&idpg=2

АЛПАМЫС (казахский эпос) Байбори и Аналык На благословенной и сказочной земле Жидели Байсын род конрат считался отмеченным самим небом, а среди знатных и богатых людей этого рода особенно выделялся Байбори, о котором в народе ходила молва, что он родился под счастливой звездой. Не счесть было его богатств. Скот, принадлежащий славному Байбори, не вмещался на просторах Жидели Байсын. Стороннему глазу казалось: не домашний скот выпасается на пастбищах, а идет нашествие диких животных, и от их тяжелой поступи гнется и стонет земля. Одних только одногорбых верблюдиц, которые с самого рождения не знали поводка, а значит, прикосновения человеческой руки, не знали привязи, а значит, не таскали на себе тяжелых вьюков,— одних лишь таких верблюдиц-мая у Байбори насчитывалось восемьдесят тысяч голов. Люди давно уж привыкли к тысячным отарам овец, покрывающим летние джайляу, и любовались множеством табунов лошадей, резвящихся в многочисленных степных тугаях. Но не количеству лошадей дивились они, а тому, что Байбори свои табуны разбил по мастям. Резвились, носились по горам и долам табуны белых, как молоко, быстрых коней, табуны гнедых, табуны темных, как ночь, вороных, табуны пегих. Богат и славен был Байбори, несметны его богатства, но в глубине его сердца таилось страстное желание, давно превратившееся в неисполнимую мечту. А мечта эта вылилась в глубокую безысходную печаль: не было у Байбори наследника. Не родился у Байбори сын, который продолжил бы на земле его славный род и держал на подобающей высоте имя своих предков; потухал огонь в очаге, и некому было поддержать живительное тепло в доме. Молодость пролетела, как один день; и теперь, когда на плечи лег груз прожитых семидесяти лет, а в руках не стало прежней силы, когда мысль о быстротечности жизни все чаще овладевала им, Байбори казалось, сердце его кровоточит. Чувство одиночества не оставляло старика. Нет наследника. Он один, как перст. Оглянувшись вокруг, Байбори увидел, что не богат на родственников. Нет никого, кто бы ощущал его боль, как свою, подставил бы плечо, когда у него от усталости подогнутся колени или подал руку в час беды. Может и поэтому Байбори отыскал в чужих краях и приблизил к себе, обласкал Култая, единственного оставшегося в живых правнучатого племянника. Но и это не принесло Байбори облегчения. Время летело стрелой, годы Байбори приближались к восьмому десятку, старик слабел от дум, таял на глазах. Уже не было для него часа, чтобы он не задавал себе одни и те же вопросы: «А для кого я множил свои богатства? Нелегко они все-таки достались. Кому останется нажитое? Для чего я жил? И в чем для меня теперь заключается смысл жизни?» Ни богатство, которое продолжало увеличиваться с каждым днем, ни диковинные яства, доставляемые из дальних стран, ни праздничные состязания устраиваемые самыми искусными мастерами края, ни слава и почет - ничто больше не трогало сердце Байбори, потеряло былую прелесть и теперь пенилось им не более вчерашнего легкого сна. Тщетно старались близкие занять его внимание, отвлечь от невеселых мыслей. Байбори все чаще отстранялся от людей, замыкался, уходил в себя. Молчал целыми днями, будто принял обет молчания. Временами он обращал свой тоскующий Взор к небу, пытаясь найти ответ на мучившие его вопросы там, в заоблачных высотах. «О, создатель!— восклицал он.— О, создатель, за что ты обрек меня па такие мучения? Друзья отошли, тело одряхлело... Пройдет время и богатство мое станет легкой добычей врага, а скот, Оставшийся без присмотра, разбредется в разные стороны. Все вокруг: и горы, и камни, и птица, и зверь — все живое и неживое словно смотрит на меня с сожалением и осуждением, а сердцем я слышу одно и то же: "Байбори бесплоден, Байбори одинок". О, творец, лучше бы я не рождался на этот свет, чем жить в таких жестоких муках! Будь милосерден, ниспошли мне, несчастному, утешение! Осчастливь мой дом, дай мне услышать детский лепет!» Небо — большое и бездонное — безмолвно простиралось над тучной землей Жидели Байсын, катилось по небу бесстрастное белое солнце, дни летели один за другим безоглядно и стремительно. И не становилось легче на душе у Байбори. Мир тоже как будто перевернулся, предстал совершенно в ином свете: еще вчера все прославляли могущество и богатство Байбори, а сегодня одни втихомолку жалели аксакала, другие, наоборот, испытывали удовлетворение, видя страдания несчастного, а третьи, словно задавшись целью извести старого человека, громко, с пеной у рта, перечисляли своих детей и их качества: и плохие, и хорошие. Однажды Байбори навестил его родственник Култай. Уа, мой брат и покровитель Байбори!—обратился он к аксакалу.— Осмелился побеспокоить тебя, чтобы еще раз заверить в том, что я всегда готов делить с тобой не только радости, но и все твои печали. Мне выпала удача, И я поспешил к тебе. Хочу посоветоваться с тобой как с самым близким человеком. Говори, Култай!- Байбори, взволновавшись, привстал с постели. Он поймал себя на мысли, что в последнее время живет ощущением близкой удачи. Байбори зорко приглядывался ко всему вокруг и во всем, что Происходило на его глазах, в природе и даже в ночных снах искал приметы, особые приметы, созвучные его душе, которые говорили бы о счастливом разрешении его горестного положения. Он устремил на Култая горящий взгляд. Поскольку и я в ответе за сохранность твоего богатства, мне волей-неволей приходится общаться с твоими рабами и рабынями. Издалека начинаешь, Култай. От тебя нечего скрывать, Байбори. Приглянулась мне одна из твоих юных служанок, приставленная к кизякам. Приласкал я ее. Прошлой ночью она родила мальчика. Но всевышний ничего не создает без доброго умысла. Вот я и подумал, что если ты усыновишь мальчика? Украсил бы он твою одинокую старость. Байбори обрадовался словам родича, как ребенок. Ему показалось, впереди забрезжил долгожданный свет. Он не стал долго раздумывать над предложением Култая, тут же дал свое согласие и привез домой ребенка Не трезвый рассудок, а сердце вело его. В Байбори словно бы пробудилось отцовское чувство и мгновенно заполнило все его существо. Аксакал объявил всем в Жидели Байсын о своем намерении и устроил невиданный пир в честь сына, которому дал имя Ултан. За семью холмами остался дырявый шалаш, в котором родился сын Култая и безвестной рабыни, была выброшена с глаз долой грязная шкура, служившая ребенку вместо пеленок. Он стал сыном Байбори и оказался в другом, сказочном мире, где ему отныне была уготована беспечная жизнь. http://www.ertegi.ru/index.php?id=33&idnametext=923&idpg=1

И о чем это говорит? О том, что они тюрки. Вот почему Чингис хаан и истребили их и сделали рабом из них, и угнали и щас они живут в Казахстан, есть слово Гүрбэсү хатун "вонючые монголы" в "Сокровенное Сказание", которое дает описание битвы монголов с найманами. Может быть найманы были более чистые, другой народ, Сокровенное Сказание Добрая старая сказка

И о чем это говорит? О том, что они тюрки.

другим индоевропейским языкам Это в теории так, а в чем на практике проявляется это родство? Для меня например славянские в лице русского больше родственны тюркским. В славянских из них больше в русском и украинском языках много тюркского происхождения слов.

Они относятся к одной семье индоевропейские языки. Ведь это доказано. Да и много общих слов одного корня и значения.

Нет , я только пытаюсь показать что наши казахи намного предприимчивее казахов в Казахстане и конешно монголов. Сейщас если вы увидите подержанные машины в Казахстане с УБ номерами, то будьте уверены, что там наш Олкеский казах. Кстати у меня не был интерес казахам до этого форум, а щас у меня есть потому что казахы пишут всякие ерунду о Монголии, даже хужее чем китайцы Машины с номерами УБ не встречал пока. Бизнес есть бизнес, все средства хороши ведь так. Главное, что машины не угнанные.

У меня есть мнение, что найманы были генетически связаны с киданями, составляя кочевую фракцию этой этнополитической общности. В силу этой культурной особенности они ориентировались больше на уйгурскую культуру, чем на китайскую, в отличие от каракитаев - пост-"имперских" киданей. И я склонен все же считать найманов монголоязычными. Чингисхан ведь у них позаимствовал письменность и литературный язык, который фонетически сильно отличается от исторических монгольских говоров. Литературная норма, существующая и поныне, зафиксировала очень архаичное звучание. В ней даже тотальный сингармонизм, присущий фонетике нынешних монгольских языком, не соблюдается. Вот если были письменные доказательства о монголоязычности найманов 12-13 веков, то сейчас мы спор с вами не вели. Доказательство только одно - огромная масса найманов и кереев с шежире превосходящие в числе сегодняшних халха.

Арсен говорит совершенно правда. Форум выкидывает без причин и ведет себя очень странно. Может все ещё что не может стабилизироваться?! Сегодня опять тоже самое... постоянно выкидывает

У Вас какой-то не здоровый интерес к казахам...

Именно, и по каким именно параметрам вы эти проценты выводите. Я % не выводил. Это Вас больше интересует, вот и выводите.

Если б на вашем базаре поменьше мошенничали и подлогом документов не занимались бы... А то ведь у вас тут вместо свежатины откровенную тухлятину так и норовят подсунуть. Ну и тут вы пытаетесь свою тухлятинку, т.е., ложную интерпретацию, под шумок подсунуть. Этот текст не относится к Амурсане, это песня Дамби-Жанцана (Джа-ламы), в которой артикулируется исторический фон ойратского самосознания. Здесь с начала 12 века кочевали монголоязычные найманы, в 13 - монголы. С 14 века и по настоящее время - это земли ойратов. Казахи здесь насельники после падения Джунгарии. Уважаемый Gure, монголоязычность найманов не доказано. Тем более эти места до сих пор населяют тюркоязычные найманы и кереи. Получается найманы были до ойратов и существуют ныне. Как быть то? Причем численность найманов только в Казахстане 1,5 миллиона + Китай и думаю более 2,5 миллиона будет. Это получается почти численность современных халха.

Мне самому очень интересно. Не могли же современные монголы так взять и с неба свалиться...

Кстати Вы правы. Я задавался уже ранее к АКБ с таким вопросом. Вопрос был таким - сможет ли он доказать непричастность современных монголоязычных народов Монголии к империи Чингисхана.

Сходства это результат заимствований, а не родства. ну вы даете. и с каким языком родственен тюркский язык по-вашему? Ны вы даете, ведь тюркского языка как такового нет, родственны между собой все тюркские языки внутри семьи. И ни с какими монгольскими, тунгусо-маньчжурскими, корейским и японским языками тюркские не родственные. Уважаемый АКБ, к каким языкам тюркский близок в таком случае?

Ответить на какой именно вопрос?

Уважаемый Поводок, мне как стороннему наблюдателю больше видно, что Вы пустословите. АКБ приводит факты Вы же вместо нормального постинга просто пургу гоните.

Вы как-то странно понимаете вопросы.Вот например пара народов немцы - казахи. Разные? Да абсолютно Казахи-ногайцы. Разные, но не очень, рода одни, генофонд наверное тоже, обычаи тоже т .д. Причем вышли из одного корня и одни частью вошли в состав других. Вообще много параметров есть по которым можно сравнить. Татары-башкиры? Алтайцы-тувинцы? Русские-японцы? и т.д. В моем вопросе крымские и казанские татары.. Насколько разные? что в них разного? Андестенд? Это Ваш ответ самому себе... Или Вас интересуют их различие в % соотношении?

С именами все по другому - Ержан, Ерсайын, Ерлан и др.

Для Вас это имеет значение?

Вы очень странный человек - сами задаете вопрос и сами же отвечаете на него, отвечая запрашиваете вопрос заново... парадокс