Ермолаев

А именно из-за совпадения территории по времени. Известно, что динлины жили южнее Байкала и к северу от хунну (оные же жили в тот момент в районе Ордоса или немного севернее него, точно не помню). Это соответственно современная Халха. И в это же время точно в том же регионе культура "плиточников" и культура херексуров и оленных камней (они друг друга перекрывают в большей своей части): Но культура херексуров отпадает из-за анахронизма: она процветала в поздней бронзе (где-то не позднее VIII в. до н.э.). А культура "плиточников" же процветала вплоть до возвышения хунну, т.е. "плиточники" (динлины?) были разгромлены и покорены хунну. Нет, вот тут главная и очень большая ошибка, которая идет со времен Гумилева, как понимаю. Европеоидами были в источниках именно енисейские кыргызы, а о динлинах ни слова, если не считать, что отмечают "необыкновенную волосатость". Впрочем, для китайцев и Чингисхан был необыкновенно волосат. Вот работа о динлинах: У нас даже есть изображение динлина:

Вот здесь и Селенга, и Орхон и Туул:

Вообще китайцы различали две группы динлинов: одни жили к югу от Байкала, другие где-то к северо-западу от усуней. Причем отмечается, что это не одни и те же динлины. Динлины, живущие к югу от Байкала (по сути собственно динлины) = "плиточники" (совпадение территорий по времени абсолютное), а оные есть известные монголоиды.

Мне кажется здесь опечатка вводившего текст, а в действительности товарищ хотел написать Туул (клавиши "у" и "ы" рядом просто находятся). Собственно сама река Туул в письменно-монгольском так и называется - "тогула".

РАННЕМОНГОЛЬСКАЯ КУЛЬТУРА. Могильники раннемонгольской культуры располагаются, как правило, на южных, юго-восточных и юго-западных склонах гор и сопок, хорошо прогреваемых солнцем. На седловинах, гребнях и перевалах они встречаются редко. Количество курганов обычно не более 10-15. Большие могильники - редкость. Каменные курганные насыпи имеют круглую, овальную и изредка подпрямоугольную форму. Диаметр насыпей достигает 5-6 м. Кладки курганов раннего, хойцегорского этапа VII-X вв. очень плотные, сооружены из нескольких слоев камней. Толщина их достигает 50-60 см, а максимальная - до 100-120 см. По краям располагаются крупные камни, образующие крепиду. Они предохраняликаменную насыпь от развала. Иногда в центре высокой насыпи бывает установлен высокий, вертикально поставленный камень. По краям насыпь часто круто опускается вниз. Курганы позднего, саян-туйского этапа Х-ХIV вв. конструктивно устроены гораздо проще. Кладки принимают уплощенный вид. Камни нередко укладываются в один ряд, со значительными пустотами между ними. Возможно, над могилами имелись земляные насыпи, поверх которых располагалась каменная обкладка. Такая насыпь со временем могла оплыть, и курган приобретал вид уплощенной кладки. Под кладками курганов находятся могильные ямы. Размеры их зависели от возраста умершего человека. Глубина колеблется от 50 см до 2 м. Во многих курганах могильные ямы смещены от центра к северному краю насыпи. Возможно это делалось с целью предотвращения ограбления или осквернения могилы. В некоторых случаях встречаются так называемые подбои - на дне могилы сбоку выкапывалась ниша, чаще с северной стороны. В ней и производилось захоронение. В таких случаях подбой закрывался каменными плитами или деревянной загородкой. По-видимому, такой вариант погребения применялся к людям относительно высокого социального положения, т. к. захоронения в подбоях сопровождаются более богатым инвентарем. Умершие лежат в могилах обычно на спине, реже на правом или левом боку и изредка ничком «на животе». Внутри могильных ям какие-либо конструкции, как правило, отсутствуют. Из встреченных зафиксированы каменные ящики, деревянные гробы, колоды, многослойные берестяные мешки, умерших заворачивали в войлок или овчину. Сопроводительный инвентарь представлен разнообразными изделиями из железа, реже бронзы и драгоценных металлов, а также из кости, стекла, дерева и бересты (рис. 51). Редко встречается керамика. В мужских захоронениях преобладает оружие, представленное наконечниками стрел, костяными и роговыми накладками луков, наконечниками копий, ножами. Однако отсутствуют сабли, палаши. Очень редко фиксируются панцирные пластины. Конская сбруя представлена удилами и другими деталями узды. В женских могилах обычны украшения и находки инвентаря производственного характера. В детских могилах инвентарь обычно отсутствует. Керамические сосуды встречаются редко. Облик инвентаря в погребениях на всем протяжении существования раннемонгольской культуры подвергся изменениям в соответствии с динамикой развития материальной культуры населения евразийских степей эпохи средневековья. Но внутри выделенных этапов в значительной степени неизмененными оставались конструкция курганов и внутримогильных сооружений. Еще более яркой чертой, связывающей захоронения под курганами раннемонгольской культуры в единую этническую общность, явился обрядовый ритуал установки в изголовье погребенного бедренной кости барана узкой частью вниз, что указывало, вследствие «неудобности» установки в таком положении, на особую значимость этого ритуала. Именно эта характерная черта во многом придавала своеобразие и отличала погребения раннемонгольской культуры от других синхронных культур восточной части евразийской степной зоны: бурхотуйской, дара-сунской и ундугунской культур Восточного Забайкалья, курумчин-ской Прибайкалья, древнетюркской (курайской) Алтая, Тувы и Монголии, сросткинской Северного Алтая, культур чаатас, тюхтятской и аскизской Хакасии. Иногда в могилу клали несколько других мясных кусков баранины, от которых сохранились позвонки. Наличие бедренной кости указывает на помещение с умершим целого бараньего стегна в качестве заупокойной пищи. Однако основное смысловое содержание этого ритуала было иным. Кость ноги барана играла роль «сульдэ» - вместилища души умершего человека, необходимой в его посмертном существовании. Весьма интересен и примечателен тот факт, что подкурганные захоронения в подбоях, сопровождавшиеся специфической деталью монгольского погребального обряда - помещением в могилы бедренной кости барана, зафиксированы далеко на западе на территории Золотой Орды в Поволжье среди памятников ХIII-ХIV вв. Подбои в них были закрыты деревянными плашками. Именно их там связывают с пришедшими из Центральной Азии монголами. Это лишний раз подтверждает этнокультурную привязку данной детали погребального обряда с средневековым монгольским этносом. Охарактеризованный выше комплекс особенностей погребального обряда объединил в одну культуру погребения ранних монголов, удаленных на сотни и даже тысячи километров от Гоби на юге до Северного Байкала на севере и от Восточного Забайкалья на востоке до Хубсугула и Хангая на западе. На начальном этапе своего развития население раннемонгольской культуры испытывало значительное влияние древнетюркской культуры. Это хорошо прослеживается в инвентаре погребений. Среди находок встречаются изделия явно тюркского облика: фигурные бронзовые бляшки сердцевидной, лировидной и других форм, иногда украшенные растительным орнаментом, наконечники ремней характерных тюркских форм и другой инвентарь. Но, в отличие от собственно древнетюркского погребального обряда, в курганах раннемонгольской культуры отсутствуют скелеты взнузданных лошадей, комплекс вооружения имеет совершенно иной состав. В то же время раннемонгольские захоронения стабильно сопровождает бедренная кость ноги барана, установленная узкой частью вниз, что, как указывалось выше, больше ни у каких других групп степного населения этого времени не встречается, даже у их непосредственных соседей - бурхотуйцев и курумчинцев. Несколько тюркизированный облик раннемонгольских погребений хойцегорского этапа VII-Х вв. хорошо согласуется с беспокойным временем падения одних кочевых держав и возвышением других, о чем ярко свидетельствует политическая история Центральной Азии в I тысячелетии н. э. Уже подчеркивалось, что уход с политической арены того или иного этноса вовсе не означал его физического исчезновения. И это убедительно подтверждают раннемонгольские погребения. Возвышение на политической арене Центральной Азии после падения Жужаньского каганата в середине VI века сначала тюркоязычных племен тугю, затем уйгуров, кыргызов вовсе не означал исчезновения с этнической карты Центральной Азии монголоязычных племен. Они по-прежнему жили в степях Монголии и Забайкалья, но уже под властью I и II Тюркского каганатов в VI-VIII вв. и Уйгурского каганата в VIII-IХ вв. Монголоязычное население степей Центральной Азии в это время испытывало на себе сильное тюркское, в том числе культурное и этническое, влияние. Об этом свидетельствует несколько тюркизированный облик инвентаря раннемонгольских погребений хойцегорского этапа. Сказалось и прямое этническое влияние тюрок, о чем свидетельствует значительная европеоидная примесь в черепах некоторых раннемонгольских захоронений, например могильника Баин-Улан II на границе Бурятии и Монголии. И, что примечательно, в этом же погребении костяк сопровождался золотыми ременными обкладками тюркского облика. Большинство раскопанных на территории Бурятии средневековых курганов относится к раннемонгольской культуре. Но наряду с ними здесь имеется несколько могильников с захоронениями тюркского культурного облика: на сопке Тапхар недалеко от Улан-Удэ, в районе еравнинских озер Исинга и Харга, в местности Хукшол в Баргузинской долине (рис. 52). Их малочисленность свидетельствует, видимо, о монголоязычности основного населения края в эпоху тюркских каганатов и о незначительном присутствии здесь собственно тюркского населения. На дюнных стоянках в южных районах Бурятии встречается керамика уйгурского типа. Однако погребения самих уйгуров пока не обнаружены. Долгое время с захоронениями знати селенгинских уйгуров связывали курганы-херексуры. Однако, как окончательно выяснилось в результате их исследования в 80-х гг., они здесь датируются концом бронзового и началом раннего железного веков, и отношения к селенгинским уйгурам не имеют. С другой стороны, в Прибайкалье, особенно на западном побережье озера, одновременно с памятниками хойцегорского этапа раннемонгольской культуры существовала курумчинская культура тюркоязычных курыкан. На курыканской территории для последней четверти I тысячелетия совершенно неизвестны памятники раннемонгольской культуры. Но они появляются там с начала II тысячелетия в Приангарье, на о. Ольхон, в верховьях Лены, долине Баргузина, в прилегающей к Байкалу Тункинской долине. По общепринятому мнению исследователей, их появление в Прибайкалье ознаменовало собой массовое проникновение туда монголоязычного населения и начало монголизации населения ос-тепненных участков этого региона. Тюркоязычные курыкане частью подверглись ассимиляции, а частью ушли по Лене на север, где, смешавшись с местным населением, дали начало формированию якутской народности. Именно с XI в. в развитии курумчинской культуры начинается новый этап. Он характеризуется постепенным угасанием курумчинского этнокультурного комплекса и заменой его комплексом раннемонгольской культуры. Наиболее ярко это проявилось в появлении рядом с костяками курыкан-курумчинцев жертвенных костей в виде бедренных костей барана, а также позвонков. В курумчинских могилах появляются не присущие курыка-нам берестяные пакеты с трупоположениями на спине вытянуто. Однако черты курумчинской погребальной обрядности полностью не исчезли. В качестве отдельных элементов они сохранялись вплоть до ХII-ХIV веков. Рис. 52. Инвентарь из погребений средневековых тюрков в Северо-Восточной Бурятии. Могильники Бухусан, Харга I, III. / - фрагмент наборного пояса. 2 - бронзовая серьга. 3,4 - серебряные многофасеточные фигурные бляшки. 5 - костяная пряжка. 6 - железные удила с псалиями. 7-10 - наконечники стрел (железо, кость). Вместе с тем, особенно после образования Монгольской империи, к монголам поступало большое количество изделий - шелковые и хлопчатобумажные ткани, предметы роскоши, зеркала, украшения и посуда, поливная керамика и т. д. из завоеванных земель: Китая, Средней Азии, Тибета и других. Особенно интересные материалы в этом отношении дали раскопки памятников дворцового типа, Хир-хиринского городища и связанного с ним могильника. Из них происходит большая часть перечисленных выше находок. Курганы скотоводов-кочевников также бывают разными по составу и богатству сопровождающего инвентаря. Одни из них содержат большое количество вещей, в том числе из драгоценных металлов, золота и серебра, другие, напротив, бедные или вовсе лишены находок. К сожалению, до сих пор неизвестны могилы монгольской знати. Это объясняется, видимо, особым способом погребения ее представителей, о чем имеются свидетельства в письменных источниках. Интересные сведения о скрытом характере совершения похорон знати, особенно ее высшего слоя - ханов и членов их семей, сообщил францисканский монах Плано Карпини, совершивший в 1245-1247 гг. по поручению папы Иннокентия IV путешествие в Монголию с целью сбора сведений о монголах. Погребения знати сопровождались человеческими жертвоприношениями, умерщвлением людей, занятых земляными работами, и случайных свидетелей похорон. Над могилами монгольской знати не сооружались какие-либо насыпи, а земля утаптывалась путем прогона над захоронением многотысячных конских табунов. В результате уничтожались какие-либо малейшие внешние признаки произведенных похорон. Делалось это, конечно, с целью предотвращения осквернения и ограбления могил, в которые помещалось множество дорогих вещей и драгоценностей. Тот же Плано Карпини оставил сведения еще об одном способе погребения знати, по-видимому, рангом пониже: «Иной же способ существует для погребения некоторых знатных лиц. Они идут тайком в поле, удаляют там траву с корнем и делают большую яму и сбоку этой ямы делают яму под землею... Мертвого же кладут в яму, которая сделана сбоку, вместе с теми вещами..., затем зарывают яму, которая находится перед его ямой, а сверху кладут траву, как было раньше...». Этот способ захоронения хорошо согласуется с раннемонгольскими захоронениями в подбое, сделанном сбоку на дне ямы. Однако в раскопанных памятниках над могильными ямами всегда сооружались каменные курганные насыпи, нередко очень плотные и мощные. А в источниках сообщается, что сверху кладут траву, как было раньше, т. е. маскируют, хотя и не так тщательно, как у высшей знати. Могильники данной культуры свидетельствуют об удивительном единстве погребальной обрядности этих племен независимо от того, жили они у берегов холодного Байкала или в жаркой, раскаленной от зноя Гоби, в горных степях Хангая и Прихубсугулья или у истоков одной из величайших рек Азии Амура. Различные группы населения раннемонгольской культуры, разделенные сотнями и тысячами километров, проживая в самых разных природно-климатических условиях, везде хоронили своих умерших по единому обряду, по одним и тем же представлениям о загробной жизни. Значит они, несмотря на разную родовую и племенную принадлежность, ощущали себя одним единым народом. Их погребальные памятники-курганы убедительно свидетельствуют о том, что в период создания единого Монгольского государства существовала и единая народность - средневековые монголы. Составной ее частью являлось и население Забайкалья того времени. (http://www.istmira.com/istdr/buryatiya-v-drevnosti/page/62/)

Путевые записки китайца Чжан Дэ Хой во время путешествия его в Монголию в первой половине XIII столетия. …Пробыв в Пекине десять дней, я выехал из него, проехал станцию Синь-дянь, в местечке Шуан-та-бу, и въехал в Нань-коу. Выехавши из северного устья ущелья, я направился на запад, проехал станцию Юй-линь, где есть гостиница Лэй-цз-дян и прибыл в Хуай-лай-сянь; на восток от города устроен мост из поперечных дерев, а вверху и внизу все из камня; на запад от моста есть селение, но город совершенно разрушен. Следуя отсюда на запад, я проехал по южную сторону горы Цзи-мин-шань, тут есть почтовая станция, называемая Пин-юй, на самой вершине горы стоит жилище Буддистских монахов. Далее, я ехал подле горы на запад, потом на север, вверх по реке Сан-гань-хэ; через реку устроен мост, от которого на запад идет дорога в Дэ-синь-фу. На север я проехал станок Дин-фан-шуй, переехал Каменную лестницу и прибыл в Сюань-дэ-чжоу. Отсюда на северо-запад я проехал ущельем песчаного хребта к станции Сюань-пин и чрез ущелье Дэ-шень-коу прибыл к хребту Эху-лин.(1) Но спуск с хребта, есть станция Бо-ло. Отсюда на север станции устроены и управляются Монголами; каждая станция называется по имени управляющего оной.(2) Направляясь от хребта на северо-восток, я начал усматривать войлочные юрты и кибитки, кочевья по местам, где есть трава и вода, пастбища для скота, и более ничего; здесь нет уже обычаев Китая. Вскоре я проехал Фучжоу, от которого остался только пустынный вал. (3) На север отсюда, я приехал в Чан-чжоу; жителей в нем не более ста семейств; здесь есть присутственное место, учрежденное государем; есть также магазины в ведении Соляной управы. На восток от города есть соляное озеро, около ста ли (32,3 км по системе Тан – прим. Д.А. Ермолаева) в окружности, называемое Собачьим Озером, по сходству формы его с видом собаки. (4) В ста с лишним ли (более 32,3 км по системе Тан – прим. Д.А. Ермолаева) на север от города, я заметил старинный вал, который тянулся вдаль по горам и падям; с юга примыкает к нему разрушенный городок. На вопрос: «что это такое?» жившие тут отвечали, что то было при прежней династии укрепленным местом, в котором стояла пограничная стража.(5) От этой крепости я ехал еще четыре станции и затем вступил в Ша-то; на всем пространстве его нет ни камня, ни глыбы земли; издали видишь как будто кряжи и холмы, а когда подъедешь к ним, то все оказывается кучами песка: деревья, которые могут расти на этой почве, суть только ильмы и ивы, и те дряблы, разбросаны и растут купами; вода везде солонцеватая. Я ехал по Ша-то шесть станций и затем выехал из него.(6) Потом на северо-запад я ехал одну станцию до озера Юй-эр-по. Озера собственно два; оба в окружности сто с лишним ли (более 32,3 км по системе Тан – прим. Д.А. Ермолаева); промеж них есть сухой проход с юга на север. На юго-восток от озера есть временный дворец Царевны. Внешняя стена дворца вышиною более десяти футов (более 3 м – прим. Д.А. Ермолаева), в окружности около двух ли (около 646 м – прим. Д.А. Ермолаева); посредине построена жилая палата с двумя пристройками по бокам; назади (на севере) есть павильон Черепахи; по сторонам - флигеля; впереди возвышается дозорная башня; когда поднимаешься на нее, то взоры наслаждаются вдоволь. На восток от дворца и расположены жилища крестьян и мастеровых, составляющие нечто вроде селения; тут есть башня с надписью Ин-Хой (встречающая свет). (7) От озера в четырех станциях есть следы длинной стены, которые тянутся в бесконечную даль; это тоже внешняя ограда прежней династии. Далее пятнадцать станций до одной реки, которая по глубине и ширине равняется 3/10 реки Ху-то (в северном Китае); по-северному она называется Хилулянь (Кэрэлун; однако правильно будет «Кэрулэн» – прим. Д.А. Ермолаева), т.е. «осленок»; по обоим берегам её густо растут ивы; она течет на восток и бежит стремительно. Тамошние жители говорили, что в ней водятся рыбы длиною в три и четыре фута (0,9 и 1,2 м – прим. Д.А. Ермолаева), которых, однако ж, нельзя ловить ни весной, ни летом, ни осенью, а зимой делают проруби и ловят их. При реке живут вместе и монголы и китайцы; есть несколько лачужек с земляными кровлями; много возделывают землю, но сеют только коноплю и пшеницу. По северную сторону реки есть большая гора, называемая Ку-су-ву, т.е. «Черная Гора»; если смотреть на нее за переезд расстояния, то на ней как будто растет густой лес; а вблизи это оказывается темными камнями, принявшими этот цвет от постоянных туманов над горою.(8) От южной стороны горы я ехал на юго-запад девять станций и прибыл к другой реке, по глубине и ширине равной 1/3 реки Хилулянь; здесь водятся такие же большие рыбы и ловятся тем же способом. Эта река течет на запад чрезвычайно быстро, так что нельзя переправляться чрез нее. По северному она называется Хунь-ду-ла, т.е. «зайчик».(9) Я ехал вниз по реке на запад одну станцию до древнего городка, построенного киданями; в окружности он будет около трех ли (около 969 м по системе Тан – прим. Д.А. Ермолаева); сзади прислонен к горе, спереди обращен к реке. Отсель река течет на север.(10) От городища на северо-запад через три станции я прибыл в Билихэду – место, где содержатся мастеровые, занимающиеся деланием луков.(11) Потом чрез одну станцию проехал мимо большого озера около 70 ли (около 22,61 км по системе Тан – прим. Д.А. Ермолаева) в окружности; вода в нем необыкновенно чиста и прозрачна; по-северному оно называется Вувугенор. От озера есть особая объездная дорога в Холинь (Каракорум), которая идет сначала на юг и потом на запад, на протяжении ста с лишним ли (более 32,3 км по системе Тан – прим. Д.А. Ермолаева).(12). От озера прямо на запад есть небольшой древний городок, построенный киданями. От городища на запад открывается равнина ли во сто (32,3 км по системе Тан – прим. Д.А. Ермолаева) в окружности; кругом повсюду горы; по северной стороне их много соснового леса; при воде зеленая осина и густая ива; по среди протекает река Холинь (13). Жители много занимаются земледелием и орошают поля водопроводами; попадаются и огороды. В это время была последняя декада первой осенней луны (в августе), а просо и пшеница уже повяли; когда я спрашивал о причине этого у земледельцев, они сказали мне, что уже три раза выпадал иней. От долины на северо-запад я ехал одну станцию до горы, называемой «Лошадиная Голова»; жители говорили, что гора получила такое наименование от того, что в ней лежит огромная лошадиная голова. Объезжая северную сторону этой горы, я повернул на юго-запад и проехал гору Хулань-чи-гинь, т.е. «Красное Ухо», названную так по тому, что она походит на красное ухо. Здесь живут ремесленники и художники, работающие на монголов; тут есть река Тами, текущая на северо-восток (14). Потом я проехал станцию до Каменного Маяка; он стоит подле почтовой дороги; вышина его не более пяти футов (не более 1,5 метров – прим. Д.А. Ермолаева); в окружности сорок с лишним шагов; форма его четырехугольная; стоя одиноко на равнине он чрезвычайно выдается; издали его можно принять за большой пограничный маяк, от чего он получил такое название. От маяка я ехал три станции до реки Тан-гу, чрез которую и переправился; истоки реки находятся в тангутском владении Сися; оттого она и названа так; река это течет также на северо-восток(15). На запад от реки есть высокий хребет; камни по хребту походят на железо; по северную сторону хребта густой сосновый бор; по южную сторону горы расположена ставка князя (Хубилая); это летняя резиденция его. Обождавши здесь конца осени, мы двинулись в путь на восток по почтовой дороге, проехали Каменный Маяк и прибыли в Хулань-чи-гинь; отюда мы углубились в горы и холмы, и то шли, то останавливались не более как на два ночевья. По пути не встречалось знатных гор, ни больших рек; поэтому нет возможности всего описать. 9-й луны 9-го числа (в октябре) князь созвавши своих подвластных перед главной ставкой, совершил возлияние молоком белой кобылицы; то было обычное жертвоприношение по времени; употребляемые при этом сосуды сделаны из бересты и не окрашены ни золотом, ни серебром; таково здесь уважение к простоте. Наконец в средней декаде 10-й луны (в ноябре) мы прибыли к одной горе, под защитою которой провели зиму. Здесь было много леса; вода повсюду замерзла крепко, все спешили запастись топливом и водой на наступающие холода. Без мехового платья здесь нельзя обходиться; обыкновенная пища есть мясо; рис считается здесь драгоценною редкостью. В последний день первой луны (в феврале-марте) мы снова отправились на юго-запад. В средней декаде второй луны (в марте) прибыли в Хулань-чи-гинь; потом на восток дошли до горы «Лошадиная Голова» и здесь остановились по случаю весеннего вскрытия рек. 4-й луны 9-го числа (в мае) князь опять собрал своих подвластных перед главной ставкой для возлияния молока от белой кобылицы; сосуды были такие же, как и прежде. Жертвоприношение совершается ежегодно два раза: в 9-е дни 9-й и 4-й лун; в другие периоды года его не бывает. От сего дня мы начали возвращаться опять почтовой дорогой на юго-запад к летней резиденции князя. Вообще монголы с наступлением лета кочуют по высоким и прохладным местам, а к зиме перекочевывают в места более теплые, открытые на полдень, и где легко можно доставать топливо и воду. По прошествии этих периодов они переходят с одного места на другое; сегодня идут, завтра стоят, останавливаясь там, где есть трава и вода. Таковы потребности и обычаи страны. Я пробыл в княжеской ставке всего десять месяцев. Всякий раз при свиданиях князь обращался со мной вежливо, и меня снабжали юртами, подушками, платьем, пищей и лекарствами со всяким старанием. Из этого можно видеть, какое благорасположение князь питал ко мне; сознавая себя негодным и бездарным, я не знаю, за что удостоился такого внимания; вероятно, причина тому была любовь князя к добру и то, что, во внимание к учению Конфуция, он желал через то привлечь к себе мудрых мужей; конечно, я сам по себе не мог соответствовать этому, а подал только пример, вследствие которого несомненно придут к князю мужи несравненно достойнейшее меня. Для того я и записал свое путешествие с начала до конца. В год Ву-шэнь (1248 г.), летом, в 6-й луне 15-го дня. Чжан-дэ-хой из Тай-юаня тщательно написал. Примечания: 1) Чжан-дэ-хой ехал до нынешнего города Сюань-хуа-фу тою же дорогою, по которой проложен и нынешний почтовый тракт; разница только в названиях городов и местечек, которые в Китае часто изменяются. Нынешние почтовые станции на этому пути учреждены в таком порядке: 70 ли (40 км по системе Цин – прим. Д.А. Ермолаева) от Пекина до г. Чан-пин-чжоу. 60 ли (34,29 км по системе Цин – прим. Д.А. Ермолаева) до крепости Цзюй-юн-гуань, расположенной в ущелье, в 15 ли (8,57 км по системе Цин – прим. Д.А. Ермолаева) от южного и в 25 ли (14, 29 км по системе Цин – прим. Д.А. Ермолаева) от северного устья его. 60 ли (34,29 км по системе Цин – прим. Д.А. Ермолаева) до г. Хуай-лай-сянь. Во время Чжань-дэ-хоя он был разрушен при нашествии монголов на Китай. 60 ли (34,29 км по системе Цин – прим. Д.А. Ермолаева) до станции Ту-му-и. 60 ли (34,29 км по системе Цин – прим. Д.А. Ермолаева) до ст. Цзи-минь-и. Здесь протекает речка Янь-хэ, составляющая приток Сан-гань-хэ, а не есть самая эта река, называют ее путешественник. Каменного моста чрез эту бурную реку уже нет. Дэсинь-фу Чжань-дэ-хоя, бывший тогда главным городом на этой долине, теперь знатный город старый Бао-ань-чжоу. 60 ли (34,29 км по системе Цин – прим. Д.А. Ермолаева) до Сюань-хуа-фу, называвшегося при Чжань-дэ-хое Сюань-дэ-чжоу. Каменная лестница есть несомненно дорога, высеченная в каменном кряже, который называется драконовой спиной. 60 ли (34,29 км по системе Цин – прим. Д.А. Ермолаева) до Чжан-цзя-коу или Калгана. Надобно-ли разуметь под ущельем Дэ-шень-коу Калганское, или одно из те, которые лежат западнее его, трудно решить. Калганское ущелье под именем Чжан-цзя-коу сделалось преимущественно известным в XIV столетии, при династии Мин, когда при южном устье его учредили меновой торг между монголами и китайцами. Слово Калган теперь неизвестно китайцам; в старинных же Китайско-монгольских словарях слово Халга значит то же, что Гуань-коу, т.е. «горный проход, преимущественно укрепленный природною или искусством»; следственно это монгольского название легко узнать в слове Калуга, равносильном слову Дербент, как названы некоторые горные дефилеи в Западном Туркестане. Эху-лин, иначе Е-хулин, есть старинное название пограничному между Монголией и Китаем хребту, который ныне называется неодинаково: Инь-шань (северными горами), Цин-шань (синими горами) и внутренним Хинганским хребтом; из китайских географов одни ведут начало его от Небесных гор (Тянь-шань), другие считают его восточным продолжением Куньлуньских гор; в самом же деле он начинается Алашаньскими горами, близ Ордоса, и идет на восток к границам Маньчжурии. 2) Станция Боло, вероятно, монгольского названия, была очевидно первою в монгольском Китае. Станционные или почтовые дороги учреждены были ханом Огодаем; почтовая дорога от границы Китая шла в местечко Юй-эррь-ли; отсюда далее она соединяла все так называемые четыре великие орды или резиденции ханов; Юй-эррь-ли, вероятно, была южною ордою; отсюда один почтовый тракт шел в восточную орду, бывшую на нынешнем протоке Уршунь, который соединяет озера Буир и Далай; другой тракт шел на р. Толу, где долженствовала быть северная орда, бывшая при Чингисхане главною; обратный тракт из восточной орды на запад полегает вверх по течению р. Кэрэлуна (Керулен – прим. Д.А. Ермолаева); он снова соединялся с трактом из Юй-эррь-ли на севере там, где Кэрэлун (Керулен –прим. Д.А. Ермолаева) поворачивает на запад в западную орду Холинь, или Харакорум, а оттуда в Чжагатайское владение и далее. Чжан-дэ-хой ехал на Юй-эррь-ли и Кэрэлунь (Керулен – прим. Д.А. Ермолаева), оттоле на Толу, с Толы в Холинь и наконец в резиденцию Хубилая. 3) Фу-чжоу несомненно надобно искать в руинах городища Харабалгасу. По развалинам его видно, что он был город, укрепленный по-китайски: со рвом, стеною и бойницами; на северо-западном углу его есть протяжение шагов на 80, оканчивающееся высоким Обо; с вершины его можно озирать степь кругом на далекое пространство; вероятно, здесь была дозорная башня. Внутри вала, на северо-востоке, есть особый вал; тут же стоят остатки жертвенного стола; в ров проведена вода из близ текущей речки. Пустынное городище представляет груды развалин и все поросла травою. При монгольской династии этот город носил название Син-хэ-чэн, когда был восстановлен, и сохранил его при династии Мин; назывался он также маленьким Пекином. При постоянных набегах монголов, Мины под конец потеряли его. Монголы передают предание, что Харабалгасу занимали Бурни и Галда, защитники монгольской независимости в борьбе с маньчжурами. Заметки во время переезда по Монголии в 1859 году. 4) «Чан-чжоу Китайской истории» должно быть нынешнее городище Цагань-балгасу; внутри его много развалин; есть каменный памятник, от времени весь углубившийся в землю». Jb. См. плыне Харабалгасу и Цагань-Балгасу, снятые под руководством г. Турбина. 5) Вал существует и ныне. «25-го июня отправились в путь, оставив Цагань-балгасу, близ которого кочевали. Ехали верст 25 (26,67 км – прим. Д.А. Ермолаева) по длинным увалам до станции Тулга. 26-го июня проехали верст 40 (42,67 км – прим. Д.А. Ермолаева) до станции Цзамыйн-худук; дорога шла тоже по длинным увалам; вдали впереди виднелись цепи холмов, издали казавшихся значительными горами; вблизи их, верст за семь (7,47 км – прим. Д.А. Ермолаева) до станции, при въезде в горную долину, мы заметили древний вал, который тянется с востока на запад; сопровождавшие нась монголы называли этот вал Мо-хэрмэ, т.е. «дурной стеной», в противоположность Цагань-хэрмэ, т.е. «Белой и Великой Стене»; они уверяли, что он тянетя на восток до моря. Все пространство около вала изрыто широкими впадинами. Вероятно, что этот вал составлял так называемую Минчанскую границу, по имени Цзиньского государя Мин-Чан (1190-1195 г.г.), которой провел здесь сторожевую линию против вторжений монгольских орд». Зам. во вр. пер. по Монг. в 1859 г. 6) Далее следить за нашим путешественником довольно трудно: проезжая по тогдашней почтовой дороге на Юй-эрр-ли он, быть может, следовал восточнее нынешних дорого из Калгана в Ургу. Притом показания расстояний переездами неопределенны; эти переезды, как и ныне, могли быть от 50 до 80 ли (28,575-45,72 км по системе Цин – прим. Д.А. Ермолаева), т.е. приблзительно от 25 до 40 верст (около 26,67-45,67 км – прим. Д.А. Ермолаева). Сказание его, что все шесть станций он ехал по сплошными сыпучим пескам не сходно с новейшими наблюдениями; надобно или принимать его не безусловно, или предположить вековые физические перемены в песчаной степи. Монгольские степи в китайских сочинениях безразлично называются Гоби, Хань-хай, Шамо, или, как Чжан-дэй-хой, Шато; но более точные географы имя Шамо придают той печаной полосе степей, которая тянется от границы Маньчжурии до озера Лобнора. По пути из Калгана на север южная окраина Шамо прилегает к границам Чахарских кочевий, а северную можно предположительно провести на линии станции Удэ (средней дорогой), на расстоянии около 370 верст (около 394,72 км – прим. Д.А. Ермолаева) от древнего вала на север. 7) Юй-эрр-по, иначе, Юй-эрр-ли, есть название китайское и значит «рыбное озеро». Под именем Царевны путешественник, вероятно, разумеет цзиньскую принцессу, выданную за Чингисхана, или, может быть, за одного из его преемников. По монгольскому обычаю в каждой из четырех Великих Орд жила постоянно одна из ханш; во дворце Юй-эрр-ли, может быть, пребывала ханша из Китайского Дома. Описание дворца напоминает развалины урочища Олон-байшин, близ каменного пояса Бусын-чоло; сходство замечательное, но эти развалины далеко севернее (от ст. Удэ в 140 верстах [149,35 км – прим. Д.А. Ермолаева] на с.-з.) и если не предположить ошибки редакции дорожника Чжан-дэ-хоя в исчислении его переездов, то невозможно признать Олон-байшин за Юй-эрр-ли. «Развалины Олон-Байшин расположены на севере от каменного пояса Бусын-чоло, на скате увала, близ болотистых признаков существовавшего здесь озера; урочище усеяно кучами в виде курганов, покрытых огромными кирпичами, или тесанными каменными плитами, которые употреблены были в дело вместе с кирпичами; кирпичи пережжены до черна. Кое-где разбросаны обломки зеленых черепиц и разные кирпичи. Во всем заметна китайская архитектура; главное здание должно быть то, у которого по обе стороны были пристройки, называемые по-китайски Эрр-фан (ушными комнатами); назади его стоят остатки здания, обведенного галереей. Впереди этого здания возвышается подъем, под которым виднеется свод, идущий в глубину под помост залы. Рядом с этим зданием на восток есть другое подобное, но без пристроек; на западе также есть зала; перед ней проходная, называемая у китайцев Чуань-тан. Далее на юг поднимается огромная куча развалин, вероятно, башни вышиною в несколько саженей (1 сажень есть 2,1336 м – прим. Д.А. Ермолаева). На восток и запад есть по зданию, более простому, в одну линию с главным; кроме того, рассеяно множество мелких развалин и кое как уцелевших башенок со сводами, иные с фоканями или кивотами для кумиров. Вне этой группы руин на восток есть другие и одна из них значительная. На западе есть небольшой увал, на вершине которого есть тоже развалины. Впереди на юге, невдалеке, окраина Бусын-чоло, кое-где усаженная ильмами. Говорят, что здесь обитал зять Китайского Царя, разумея его под именем Хун-тай-цзи. С неохотою оставили мы молчаливые памятники былой оседлой жизни, остатки тех времен, когда здешние степи не были так безлюдны и бесплодны. К северу мы поднялись на вершину кряжа Бусын-чоло; оттуда открывается перед глазами вся долина, окаймленная низменными холмами; следы озер блестят по местам; небольшие песчаные возвышения по зеленой равнине замечаются по кучкам дересу, скрепляющего почву. Скат к долине со всех сторон отлогий. Долина огромная». Замечания во время переезда по Монголии в 1859 году. 8) Всего вероятнее, что эта гора, называемая ныне Тоно; Кэрэлунь (Керулен – прим. Д.А. Ермолаева), протекающий с севера, делает около нее полукруг, чтобы устремиться на восток. 9) По-китайски «ту-эрр». Это река Тола. Путешественник, по-видимому, не переправлялся чрез нее, а ехал далее по южную сторону ее; прибыл он на Толу, вероятно, в том месте, где и ныне проходят караваны с юга. 10) Это городище не должно быть далеко от Урги. Кидани (в X и XI веках) оставили памятники своего господства во странах, прилегающих к Китаю с севера; развалины их укреплений или городища встречаются, кроме р. Толы, на Кэрэлуне и в Маньчжурии. 11) Это были мастеровые по разным ремеслам из китайцев и туркестанцев, которых монголы переселяли в северо-западные части Монголии. 12) Чжан-дэ-хой говорит об объездной дороге, может быть бывшей более удобною, чем прямая на запад, которая пролегала горами подле озера. 13) Здесь и был Харакорум. Автор, почему-то, не распространяется об этой резиденции ханов и останавливался в ней, как кажется, на короткое время, спеша в резиденцию Хубилая. 14) Тами, очевидно, есть нынешняя Тамир. Странно, что автор не упоминает об Орхоне, как будто на нем и был Харакорум. 15) Что за река Тангу, трудно определить без точных географических сведений о всех этих малоизвестных местностях; во всяком случае там нет реки, которая вытекала бы из Тангутского владения Си-ся (в северо-западной части собственного Китая). Вероятно, автор введен был в заблуждение названием реки. О. ПАЛЛАДИЙ (под редакцией Д.А. Ермолаева, 2017)

Не особо в этом разбираюсь, но вроде должно работать: https://yadi.sk/i/nO3ybfoZ3R4MwQ.

Не встречал, видимо нигде нет. Но если надо, то могу вам перепечатать (только уже на современную русскую запись) и перевести текст в PDF. Только немного подождать надо будет.

Да просто всегда произносил "ң" (ŋ) как именно как "нг". Просто вы написали без веляризации носового согласного, вот что удивило.

И произносится через "нг"? Т.е. "тэнгир"?

У вас же вроде "Тәңірі"? Т.е. должны же как "тэнгири" произносить? Или "Танир" - диалектальное?

По традиционным монгольским убеждениям - да, влияют. Я же лично не верю.

Это путевой дневник китайского путешественника в Монголию в 1248 г., который просто заносил в дневник свои путевые впечатления (а может не просто, а с разведывательными целями). В книге прекрасно описана система почтовых станций Монгольской империи. Текст дневника был переведен еще XIX в. замечательной личностью - архимандритом Палладием (Кафаровым) и издан в 1867 г. в "Записках Сибирского отдела ИРГО", кн. 9-10.

Прическа у бурят (http://pricheski.ru-best.com/uroki/pricheska-u-buryat) Прическа всегда служила признаком принадлежности человека к определенному возрастному периоду. Мужская прическа. Как мужчины так и мальчики носили косу. Достижение мальчиком пяти лет у бурят считалось важным моментом в его жизни и отмечалось особым обрядом - уhэнэй hара (месяц волос) и заключался в торжественной стрижке волос, после которой мальчик считался полноправным членом семьи. Причем, если мальчику, смотря по способностям, предназначено было быть «простым человеком» (хара хун»), то ему сбривали волосы, оставляя пучок волос на темени, который заплетали в косу (гэзэгэ). Волосы сбривали без остатка, если мальчик должен был стать ламой - духовным лицом. Со дня проведения обряда yhэнэй hара мальчик занимал уже привилегированное положение в семье по сравнению с девочками. Косу всячески украшали: приплетом, крупным кораллом, круглой пластиной или обрамляли монетами. Косу жениха к свадьбе украшали круглой пластиной, кистями на конце, коралловыми бусами. Подобную роскошь могли позволить себе только состоятельные буряты. В конце XIX-начале ХХ в. косы носили лишь немногие мужчины, распространенной становится короткая стрижка по образцу русских. Казаки-буряты, несшие пограничную службы, были обязаны сбривать волосы наголо.