Салават Таймасов,
кандидат исторических наук
Карасакал в Казахстане
Предводитель башкирского восстания 1740 года Карасакал является одной их наиболее загадочных и замечательных фигур в истории Евразии колониального периода. О его происхождении известно мало. До настоящего времени принято считать его башкиром по имени Миндигул Юлаев. Есть свидетельства, доказывающие, что в действительности он является потомком последнего сибирского хана Кучума1. Среди современников Карасакал прославился как борец за веру и свободу, отважный воин и красноречивый оратор. Эта личность вызывает интерес не только у историков, но и у писателей и публицистов. Правда, в произведениях некоторых авторов он изображается чуть ли не авантюристом, искателем приключений, подверженным мимолетным порывам, не дорожащим ни своей жизнью, ни жизнью других людей. И для этого есть определенные основания. Слишком противоречивой и непоследовательной выглядит, на первый взгляд, его бурная деятельность. В этой статье мы попытались интерпретировать некоторые неясные эпизоды из его жизни и внести дополнительные сведения в биографию героя.
Вначале кратко охарактеризуем политическую обстановку в Казахстане, где оказался Карасакал в 1740 году. В первой половине XVIII века кочевое государство казахов находилось в состоянии раздробленности и упадка. Оно разделялось на три «орды» — жуза: Старший, Средний и Младший. Жузы были самостоятельны и имели собственных правителей — чингизидов. В 1740 году Старший жуз возглавлял султан Кучук, Средний — хан Абулмамбет, султаны Барак и Аблай, Младший — хан Абулхаир и султан Батыр. В отличие от других, Абулхаир не принадлежал к правящей династии и выдвинулся благодаря личным качествам. В 1731 году Младший жуз, географически более близкий к России, по инициативе Абулхаира признал ее протекцию. Честолюбие и амбициозность хана, его стремление использовать приоритет во взаимоотношениях с могущественным соседним государством в своих целях вызывали беспокойство и ревность других казахских правителей. В августе 1740 г. в Оренбурге (современный г. Орск) Абулмамбет и Аблай, от имени Среднего жуза, также признали власть русских и присягнули на верность императрице Анне Иоановне. Традиционными неприятелями казахов на юге были джунгары. В последний раз их правитель — воинственный контайша Галдан-Церен — нанес удар зимой 1739—1740-х гг. Интересы Джунгарского ханства с Россией сталкивались в южносибирских степях, в бассейне Иртыша, где находились пастбища ойратов. У контайши были и внутренние враги. Придя к власти в 1729 году, он расправился со своей мачехой — дочерью правителя волжских калмыков Аюки, которую считал виновницей смерти отца. Подверглись репрессиям и его братья. Один из сводных братьев Лоузан Шуна успел сбежать к родственникам матери. Он выделялся своими способностями и был любимцем народа. Враги Галдан-Церена пытались использовать против него популярность опального Шуны. В 1731 г. китайский император Иньчжен отправил послов на Волгу и предложил Шуне помощь. Однако в следующем году Шуна внезапно умер. С большой долей уверенности можно предположить, что Карасакал не только знал об этой династической драме, но и был лично знаком с некоторыми ее участниками. Известно, что до появления в Башкортостане Карасакал много странствовал, совершил хадж в Аравию, жил в разных странах, в том числе у калмыков. Он знал несколько языков. Не исключено, что он состоял в родстве с калмыцкой и джунгарской знатью, ибо, как известно, потомки Кучума вступали в брачные связи с ойратскими тайшами. Учет вышеназванных обстоятельств поможет нам лучше понять смысл последующих событий.
В начале июня 1740 г. Карасакал с четырьмястами башкирами бежал от российских войск в казахские степи. Оренбургский начальник генерал Василий Урусов потребовал от казахов поймать и доставить к нему беглецов. За голову «башкирского возмутителя» была обещана награда в 1000 рублей. Приблизительно 26 июня на территории современной Кустанайской области близ реки Олькейек повстанцы подверглись нападению людей Абулхаира. Тяжелораненый Карасакал был схвачен и привезен в улус Канджагалы-Аргынского рода. 10 июля казахский старшина Букенбай доложил Урусову, что его задание выполнено, и получил приказ немедленно доставить пленника. Башкирского хана ожидала незавидная участь. Сотни участников восстания 1735—1740 гг., в том числе соратники Карасакала, подверглись мучительной казни: были посажены на кол, повешены, обезглавлены. Но Карасакалу была уготована другая судьба. Он получил убежище у влиятельных старейшин Среднего жуза братьев Казбек-бия и Кабанбай-батыра. Возможно, они были знакомы раньше. Известно, что до начала восстания Карасакал выезжал из Башкортостана в Казахстан. Его покровителями стали также султаны Барак и Батыр. Карасакал произвел на казахов благоприятное впечатление. Степным воинам, очевидно, импонировал человек, бросивший вызов могущественному государству и храбро сражавшийся с превосходящими силами русских. Казахская аристократия приняла его в свой круг. Он был назначен правителем племени найманов, а затем стал ханом Старшего жуза. Было еще одно обстоятельство, способствовавшее его возвышению. Вероятно, не без подсказки своих новых друзей, Карасакал вдруг объявил себя джунгарским принцем Шуной. Он говорил, что вернулся за тем, чтобы свергнуть тирана Галдан-Церена. Любопытно, что скитальца в течение многих лет сопровождали его спутники калмык и казах, которые подтверждали его невероятные истории. Слухи о появлении воскресшего Шуны мгновенно распространились вокруг. В 1742 году к диссиденту прибежали из Джунгарии настоящие братья Шуны — Кашка и Барга. Казахский историк Чокан Валиханов свидетельствует, что в середине XIX в. в преданиях казахов, киргизов, джунгар и калмыков имя Карасакала утратилось и существовал лишь образ Шуны. Русские же власти предпочитали считать его «подлым башкирцем», чтобы было удобнее требовать его выдачи. Одним из авторов версии о башкирском происхождении Карасакала является современник событий, официозный историк-хронист Петр Рычков. К сожалению, ряд его предвзятых высказываний и сомнительных сведений до сих пор воспринимаются как неоспоримые исторические факты.
В сентябре 1740 г. претендент на джунгарский трон султан Барак совершили набег на Джунгарию. В походе участвовали и беглые башкиры. Контайша был сильно встревожен появлением неожиданного конкурента. К концу года он направил в Казахстан 30 тысяч конников под командованием полководца Сарыманжи. Ойраты заняли Ташкент, Туркестан и гнали казахов до самого Оренбурга2. В ходе кампании попал в плен один из героев казахского народа султан Аблай. Галдан-Церен потребовал выдачи самозванца. Однако казахская знать, не исключая и Абулхаира, решила, что лучше «всем пропасть, а его, Карасакала, не отдать»3. Даже Аблай не соглашался получить свободу за голову Карасакала и передавал на волю, чтобы его «как в Россию, так и калмыкам не отдавать и, при случае, за него всем помереть»4. На требования российской администрации Барак, Абулмамбет и другие отвечали, что «им вора Карасакала ни коими меры поимать невозможно, понеже он своими коварствами многих киргисцов к себе в послушание склонил и от времени до времени усиляетца, что уже киргиской народ более почитают и слушают его, вора, а их настоящих владельцев не слушают и не почитают»5. Карасакал быстро стал кумиром простого народа. Его видели храбрым в битве, вместе с тем он был хладнокровен и сдержан, никогда не терялся, не унывал в несчастье и неудаче. Он выделялся импозантной внешностью, ученостью, знал наизусть Коран, обладал даром целителя.
Но появление опасного конкурента не поколебало положения Галдан-Церена в своем государстве. Джунгария была едина и сильна как никогда. Поэтому Абулмамбет, Барак и Батыр решили покориться контайше. Абулмамбет в 1742 г. заявил, что он «от России никакой пользы и защищения не имеет, а Галдан-Церен отдаст им в прежние владение город Туркестант с тридцатью двумя городами»6. О сближении с грозным контайшой подумывал даже пророссийски настроенный Абулхаир. Трудное положение вынуждало казахскую верхушку лавировать между Россией и Джунгарией. Но еще труднее приходилось Карасакалу. Галдан-Церен поставил казахам ультиматум: либо они выдают Карасакала, либо «пусть просят срочного дни, когда и на котором месте быть бою». Пришелец должен был хорошо ориентироваться в сложной политической обстановке, предвидеть ход событий и всегда быть начеку. Он вел активную деятельность, особенно на бранном поприще. В 1741 г. во главе казахов и башкир Карасакал совершил нападение на российские рубежи в Сибири. Автономно от него продолжали вести борьбу с царизмом некоторые его бывшие соратники. Так, башкир Усерганской волости Муса-батыр, собрав 800 башкир и каракалпаков, напал на крепости по реке Иртыш. Другая группа башкир и каракалпаков совершила рейд по реке Тобол7. Инициаторами в этих акциях выступали башкиры, они настраивали казахов и каракалпаков, говорили, что их ожидает такая же участь, что и башкир8. После поражения от Галдан-Церена часть башкир ушла от своего вождя к хану «верхних» (живших в верховьях Сырдарьи) каракалпаков. Любопытно, что это была еще одна загадочная личность, фигурировавшая под разными именами: Абдрахман, Султан-Мурат, Хаджи. Он также был участником восстания в Башкортостане, откуда бежал около 1739 г. В Азии он рассказывал о своих приключениях в России, утверждал, что был схвачен русскими в Астрахани и повешен за ребро в Казани, но «своим святовством не обвесился и ушел и показывал на себе рану пониже груди на боку крючную»9. Очевидно, этот человек выдавал себя за известного башкирского хана Мурата, который в 1707 г. поднял восстание в Дагестане, был схвачен у стен Терской крепости и повешен в Казани10. Каракалпакский хан тоже был воинственным, в 1741 г. совершил набег на Тобольский уезд, воевал с казахами. Здесь, в изгнании, два бывших единомышленника столкнулись между собой. Карасакал дважды, в конце февраля и начале апреля 1742 г., ходил войной на «верхних» каракалпаков. Он это сделал по просьбе своего племянника, хана «средних» каракалпаков Шайбака, у которого Султан-Мурат переманил людей11.
В июне 1742 г. новый оренбургский начальник Иван Неплюев предлагал Сенату использовать бывшего «башкирского возмутителя» для приведения в подданство Большого жуза12. Столь неожиданное решение было вызвано посланием Карасакала предыдущему начальнику края генералу Л.Я. Соймонову, в котором «Шуна» извещал, что не может явиться в Оренбург, пока не искупит своей вины перед императрицей, и что сейчас он занят войной с противником России каракалпакским ханом Хаджи. Дело в том, что до этого, осенью 1741 г., он дал знать Соймонову о своем намерении явиться с повинной. Свирепый усмиритель башкирского бунта с радостью воспринял эту новость. Он заверил Карасакала, что тот может приезжать без всякого опасения, «положась на милость Ея императорского величества». На самом деле было решено схватить его и тайно доставить в Петербург13. Теперь уже Неплюев предлагал Карасакалу, находившемуся недалеко от Орской крепости, явиться для получения прощения14. Разумеется, Карасакал понимал, что ему ни в коем случае нельзя попадаться в руки своих врагов. Он вел свою дипломатическую игру, стремясь не только обезопасить себя от происков врагов, но и застраховаться от неожиданностей со стороны не вполне надежных партнеров. Проницательный Неплюев тоже понимал, что вряд ли удастся заманить его в западню. Поэтому, как опытный интриган, он стремился посеять раздор в стане своих врагов, чтобы изолировать Карасакала, ослабить его позиции среди казахов и, в конечном счете, найти способ погубить его. В конце августа 1742 г. в Орск приехала группа представителей всех жузов для принятия присяги на верность российской короне. Осенью у себя в орде через посланника Неплюева переводчика Уразлина присягнул и Барак. Он обещал склонить и каракалпакского хана Шайбака и просил за себя, чтобы «милостию Е И В так, как и Абулхаир-хан, оставлен не был»15. Султан намекал на денежное и материальное вознаграждение. Следует иметь в виду, что казахские правители не имели доходов со своих подданных в виде налогов и поэтому были стеснены в средствах. Кроме того, знаки внимания со стороны русского монарха льстили самолюбию тщеславной степной знати. Для подтверждения своих верноподданнических чувств Барак направил в российскую столицу своего представителя. Это привело к охлаждению его отношений с Карасакалом. Последний отделился от султана и стал кочевать по реке Колутон в верховьях Ишима16. От оппозиционера стали уходить подвластные казахи, башкирские соратники также покидали его и возвращались домой. Их возвращение стало возможным благодаря политике уфимского воеводы П.Д. Аксакова, добившегося объявления амнистии башкирским беженцам. Влияние Карасакала падало. Разумеется, оказывая внимание влиятельному Бараку, Неплюев преследовал несколько целей. Одновременно он стремился отвратить Средний и Большой жуз от представлявшей угрозу для российского влияния в Казахстане Джунгарии и противопоставить Барака Абулхаиру, чьи действия стали входить в противоречие с интересами колониальной администрации.
В 1743 году Галдан-Церен с почестями и подарками отпустил Аблая, пообещав в придачу Ташкент и Туркестан, освободил находившегося в аманатах сына Абулмамбета с условием, что Барак пришлет в аманаты своего сына, а казахи схватят и приведут к нему самозванца17. Тучи сгущались над головой Карасакала. Надежными друзьями оставались лишь Казбек-бий и Кабанбай, у которого изгнанник жил в последнее время. В середине октября 1744 г. из Петербурга вернулся посланник Барака, участвовавший в торжествах по случаю объявления царевича Петра Федоровича наследником престола. Он привез своему повелителю императорскую грамоту, именную золотую саблю и другие подарки. Сопровождавший посланника из Оренбурга в Казахстан башкир Тюкан Болтачев впоследствии рассказывал, что царские подарки вызвали великую радость Барака и зависть других. Несколько представителей знати, в том числе «находившийся к российской стороне прежде сего во всегдашнем непокорении знатной старшина Кабанбай батырь», будто бы заявили о своем желании принять присягу на верность российской императрице. По свидетельству Тюкана, Карасакал пригласил его в свой улус и спросил, каким образом он, бежавший с ним в 1740 году, не только получил прощение, «а сверх того и милостию Е И В награжден и пожалован и в Оренбург ездит?» На что Тюкан ответил, что «ежели Е И В в вине своей повинною чистую совестию принесет, то и он прощение и высочайшую Е И В милость получить может». После чего Карасакал, Кабанбай, Казбек-бий и другие знатные люди «имели собрание и совет... чтоб и ему, Карасакалу, со всем тем родом, где он находится, то есть найманским, у присяги еще не бывшем... быть в совершенном подданстве Е И В» и выразили готовность действовать против неприятеля России Галдан-Церена. Тюкан сообщил, что отношения Карасакала с Бараком ухудшились после того, как последний согласился с предложением контайши обменять своего сына на Карасакала. Чтобы поймать его, султан обещал ему в жены свою сестру, но Карасакал не поддался на эту уловку и откочевал с Кабанбаем к Казбек-бию. Зимой 1744—1745 гг. они напали на каракалпаков, которые по внушению Барака хотели принять российское подданство18. 25 июня 1745 г. сакмарский казак ногаец Кубек докладывал оренбургскому начальству, что «Бараксалтан напред сего Карасакала признавал за прямого зюнгорского владельца контайши сына Шуну. Чего ради с ним и согласен был и зговорил за него сестру свою в жены. Но ныне де признавает, что он, Карасакал, не Шуна, но самозванец, а что он, Карасакал владеет найманским родом Средней орды его Баракова владения, оное ему, Бараку, противно. Чего ради приезжающим зюнгорским калмыкам приказывает, чтоб, на него наехав, взяли и увезли к Галдан Чирину, понеже киргисцы за него стоять не будут, ибо они, киргисцы, Галдан Чирина опасны и сестру свою он, Барак, за него, Карасакала, отдать не намерен...»19. 13 июня 1745 г. Тюкан привез из Средней орды семь писем, в том числе два от Карасакала. Эти документы обнаружены автором настоящей статьи в архиве Оренбургской области. Они написаны арабским шрифтом, тут же приводятся переводы на русский язык. Процитируем с некоторыми сокращениями оба послания Карасакала. Первое письмо: «Всепресветлейшей державнейшей великой государыне контайшинской сын тюря, то есть владелец, учиня присягу с верностию моею в подданство пришел... понеже Тюкан батырь приехал к нам со всемилостивейшим объявлением, также и от господина генерала с благопристойнейшим обнадеживанием, которого мы за благо приняв, и в подданство всемилостивейшей государыне пришли...»20. Второе письмо: «От дальнего расстояния доброрачительным сердцем я, Шуна батыр, высокопревосходному господину генералу Ивану Ивановичу Неплюеву желаю всякого блага и поклонения отдаю, да обретающему в Оренбурге господину полковнику поклон. Чрез пребывшего к нам со всемилостивейшем объявлением Тамьянской волости Тюкан батыря Болтачева со всеми знатными киргискайсацкими людьми о здравии вашем уведомились и о всем оной Тюкан Болтачев нас обнадежил и по его Тюканеву обнадеживанию я, Шуна батырь, в подданство Ея императорского величества пришел и Ваше высокопревосходительство причитаю за милостивого приятеля, всему тому поверил. Ежели со страны всемилостивейшей государыни на меня еще гнев будет, то злосчастливым себя признавать буду... На подлинном татарском письме ево, Шуны батыря, тамга приложена такова»21.
Неплюев ответил так: «Карасакалу, называющемуся Шуною. Почтенный батырь. Два ваших письма мною здесь получены, ис которых ваши намерение и прозьбу я видел и о вашем состоянии от поддатия того слышал... ежели вы желаете верноподданного Ея императорского величества себе получить высочайшее Ея императорского величества милости удостоиться, то должны сами в Орской крепости побывать и тут присягу формально учинить...»22.
Однако 3 июля в Оренбург прибыл посланник Абулмамбета Ходжамберды-батыр и сообщил, что в действительности Карасакал написал совсем другое письмо, где называя себя владельцем джунгар, казахов и акзеловского народа (жители Ферганской долины), требовал, чтоб «ево и в российском государстве признавали за почтенного человека, а ежели де ево тако признавать не будут, то он поступать будет инако». Это письмо было изъято у Тюкана людьми Абулмамбета, которые заявили ему: «Ты де и сам был наш пленной, так, как протчие воры башкирцы и мы де тебя от того высвобождая и всю твою семью тебе отдали, а ты ныне нам ищешь гибели и раззорения». По словам Ходжамберды, Тюкана хотели убить, но затем заставили переделать послание23. Так ли это было на самом деле, установить на основании архивных материалов нам не удалось. В августе 1745 г. в Оренбурге стало известно, что Карасакал намерен, в случае серьезной опасности от Галдан-Церена, уйти к своему союзнику, правителю Андижана и Намангана Абдулкаримбеку24.
Оренбургские власти в течение девяти лет неотступно следили за Карасакалом и не оставляли попыток схватить его. В конце жизни Галдан-Церен помирился с казахами, отпустил сыновей Абулмамбета и Барака. После его смерти в сентябре 1745 г. отношения Карасакала с Бараком, видимо, улучшились. По крайней мере, в августе 1748 г. Карасакал находился у Барака25. В мае 1749 г., предположительно в 58 лет, Карасакал умер. По слухам, виновником его смерти был все тот же Барак.
Л И Т Е Р А Т У Р А
1 Т а й м а с о в С.У. К вопросу о происхождении Карасакала // Вестник Академии наук РБ. 2004, № 4, с. 67-70.
2 Казахско-русские отношения в XVI-XVIII веках. Сб. док. и мат. Алма-Ата: АН КазССР, 1961, с. 181-183, 194, 231.
3 Там же, с. 181.
4 Там же, с. 195.
5 Материалы по истории Башкирской АССР. Ч. 1. М.-Л.: АН СССР, 1936, с. 476.
6 Казахско-русские отношения.., с. 270.
7 Казахско-русские отношения.., с. 209; Материалы по истории Башкирской АССР, с. 478.
8 Казахско-русские отношения.., с. 134, 233.
9 Казахско-русские отношения.., с. 208, 209; Материалы по истории Башкирской АССР, с. 491.
10 Материалы по истории Башкирской АССР, с. 238-243.
11 Материалы по истории Башкирской АССР, с. 480, 491; Казахско-русские отношения.., с. 210-211.
12 Материалы по истории Башкирской АССР, с. 481.
13 Там же, с. 479-481.
14 Казахско-русские отношения.., с. 219.
15 Там же, с. 270.
16 Там же, с. 290.
17 Там же, с. 296-297, 305.
18 ГАОО. Ф. 3. Оп. 1. Д.8. Л. 136-140, 177.
19 Там же, Л. 177.
20 Там же, Л. 105-106.
21 Там же, Л. 107-107 об.
22 Там же, Л. 108-108 об.
23 Там же, Л. 147-147 об.
24 Там же, Л. 134.
25 Там же, Д. 16. Л. 247.
