Перейти к содержанию

Гордий

Пользователи
  • Постов

    399
  • Зарегистрирован

  • Посещение

  • Победитель дней

    1

Весь контент Гордий

  1. К АНТРОПОЛОГИИ НАСЕЛЕНИЯ ЛЕСОСТЕПНОГО АЛТАЯ В ЭПОХУ РАННЕГО ЖЕЛЕЗА (по материалам могильников Масляха 1, 2) М. П. Рыкун Томск, Томский государственный университет Источник http://www.ipdn.ru/rics/doc0/DA/2-ryk.htm
  2. Есть подозрение, что эта фамилия норвежского происхождения
  3. Я не антрополог, но по моему субъективному мнению у нее приблизительно 80% монголоидности.О европеоидной примеси говорят немного ослабленная складка верхнего века,слаборазвитый эпикантус(насколько можно разглядеть), также несильновыступающие скулы, и невысокое лицо.У различных людей разное сочетание европеоидности и монголоидности.Вот у мужика справа(они кыргызы) европеоидность явно преобладает Поэтому антропологов интересует это сочетание в среднем по популяции.
  4. А когда их за трусы так тянут, им...это...не больно?
  5. Видите-ли, сейчас в антропологии никто не классифицирует отдельных людей, а классифицируют сразу большие популяции.Схожие комбинации признаков у отдельных людей встречаются в разных народов, и поэтому нельзя со стопроцентной вероятностью угадать национальность.При анализе большой популяции таких проблем не существует, и усредненный портрет одного этноса четко отличается от усредненного портрета другого.Касательно данной фотографии- то у всей семьи европеоидность преобладает.У мужчины европеоидная примесь-это примесь широколицего, смуглого,с узким выступающим носом типа.Голова довольно низкая,при виде спереди круглая.Можно предположить примесь памиро-ферганского типа-тогда,скорее всего, он кыргыз.Хоть рост бороды и усов ослаблен в виду монголоидной примеси, но неисключено,что рост волос на теле средний или выше среднего(но это так, по моим личным наблюдениям).У женщины схожая комбинация признаков, только примесь еще более массивного европеоидного типа.Девочка похожа на мужчину.Не буду также ориентироваться на то, что мужчина похож на Ваш аватар и скажу, что они похожи кыргызов,но не факт, что кыргызы, так как схожие комбинации признаков могут встречаться где-угодно.
  6. Но я же говорил, что изредка встречаются у всех типов.Кроме того Валуев вроде кроманоид+туранид. ММожет исследоваться также среднее развитие надбровья по популяции.Если не ошибаюсь, среди монголоидов у кетов(енисейский тип)оно довольно развито.
  7. Из приведенных Вами слов нужным в теме омонимом можно считать только Из этого всего-кат еще не гот, нужно подгонять; надевать, облачаться-еще не покрытый(вот если было бы одетый, облачен-тогда другое дело);сильный, крепкий, стойкий, основательный-еще не храбрый. Еще одна важная деталь-если летописец,который сказал, что покрытые указывает на храбрость,предполагал омоним-он должен был знать второе значение омонима, если таковой имелся в те времена- соответственно он привел бы как два разных значения.Но он указал покрытые как признак храбрости-здесь уже нужно разбираться с местными обычаями того времени.Может быть, храбрые воины или воинская аристократия носила накидки, может еще что-либо.
  8. Это говорит об архаичности.В древности у людей были более развиты надбровные дуги, со временем они сгладились, и сейчас встречаются редко.Наиболее были распространены у европеоидных кроманоидных типов-в Средней Азии скорее всего от них. Но также встречаются у медитерранидов, негроидных типов,монголоидных.Наиболее сильно развиты сейчас у австралоидов.Также у айнов- курильская раса.
  9. Похожи, но не сильно.Вообще сейчас подобные кроманоидные типы в более-менее чистом виде (массивные, широколицые, с рельефным лицом, сильновыступающим носом, сильноразвитыми надбровыными дугами и тд в России встречаются редко.А не основе популяции такой тип уже вообще не встречается.Для примера можно представить борца Александра Карелина Кстати, антропологи при обследовании представителей днепро-донецкой культуры, у которой тип был родственный, отметили, что кости у их женщин были толще, чем у современных мужчин-москвичей.
  10. Антропологи тщательно анализируют много людей и устанавливают примесь какой-либо расы. Руст уже где-то говорил, что в казахов в среднем соотношение монголоидности и европеоидности, как 50:50, а у киргизов- 60:40 в пользу монголоидности.Это в среднем по популяции.А индивидуально есть как чистые монголоиды, так и европеоиды, и промежуточные типы в разных соотношениях. Если человек по виду чистый монголоид, это не отрицает наличие у него предков европеоидов.У него, к примеру, один дед может быть монголоидом, а другой дед и бабушки- европеоидами, но этому человеку гены передались именно от деда.Поэтому анализируется все население, а не один человек.У казахов из европеоидного компонента преобладает кроманоидный.Раньше кроманоиды занимали широкие пространства, и пришли они в Казахстан их Европы.В европе также живут потомки кроманоидов, только чистых кроманоидов в больших популяциях уже нет-они либо получилм примесь, либо сами видоизменились в разных местах по-разному.Примеры древнего европеоидного населения евразийских степей я выкладывал здесь http://forum-eurasica.ru/index.php?/topic/3671-%d1%87%d0%b5%d1%80%d0%b5%d0%bf%d0%b0-%d0%b8-%d1%80%d0%b5%d0%ba%d0%be%d0%bd%d1%81%d1%82%d1%80%d1%83%d0%ba%d1%86%d0%b8%d0%b8/
  11. Здесь есть трудности, так как в разные времена и разные антропологи по разному классифицировали. Кроме того, многие районы плохо изучены, а те, которые изучены, не всегда выложены в картах.Лично мне неизвестна точная карта, где бы в каждом небольшом регионе было показано процентное соотношение монголоидности и европеоидности( кроме того, само это соотношение приблизительно). Можно создать отдельную тему, где каждый может выкладывать карты из научных работ.
  12. А я уже перепугался По-моему, уже не один такой атлас создали. http://www.organizmica.org/archive/307/srm.jpg
  13. А я еще добавлю.В украинском языке есть слово гонт-деревянная черепица, деревянное покрытие для строений.А есть, также как и в русском, слово готовый- будем трактовать как готовый к бою.А есть еще слово гонорый- гордый.Конечно, это заимствование из польского, но здесь никого не интересует, было ли слово заимствовано, или нет.А есть еще слово кат-то есть палач.Есть слово каток.Есть еще слово гатыты- то-есть лупить, бить.И слово с корнем гат-загачуваты, то-есть заграждать, перекрывать чем-нибудь (реку,канал и тд), прокладывать, чинить, закладывать. Выбираем на любой вкус и считаем украинцев готами.
  14. Фазовый разнос большой, что неудивительно.Но это же не опровергает также общность происхождения по генетическим данным.По приведенной Вами картинке также видна близость евреев.Если бы евреи были только потомками местных народов, принявших иудаизм-то тогда разные группы евреев были бы неотличимы от окружающих народов, чего по картинке не видно.Видно также приближение европейских евреев к ближневосточным этносам, особенно палестинцам и сирийцам.
  15. Если не ошибаюсь, антропологически он преставитель морфологического типа, который Энджел назвал ирано-нордидом.Он распространен среди многих балканских народов, особенно греков.
  16. http://www.molgen.org/index.php?name=News&file=article&sid=173 Идентификацию еврейской нации на генетическом уровне провела команда специалистов из Медицинского центра Лангона при Университете Нью-Йорка (NYU Langone Medical Center) в сотрудничестве с Университетом в Тель-Авиве. Ученые использовали возможности современной молекулярной генетики, а именно полногеномный анализ однонуклеотидного полиморфизма, чтобы оценить общность происхождения еврейской диаспоры в разных странах. И окончательно ответить на вопрос, что связывает евреев, генетические корни или только вероисповедание. ДНК для анализа ученые взяли в семи еврейских популяциях: у евреев иранских, иракских, сирийских, итальянских, турецких, греческих и евреев-ашкенази. Некоторые из них, правда, живут в Нью-Йорке, но все их бабушки-дедушки с обеих сторон происходят из еврейской диаспоры перечисленных стран. После тщательного отбора экспериментаторы исключили родственные связи между участниками, оставив из 305 образцов только 237. Для сравнения генетики использовали базу данных по 4 тыс. европейцев, азиатов и американцев нееврейского происхождения. В изучаемых геномах с использованием метода ДНК-биочипов ученые сравнили более 360 тыс. СНИПов (разбросанные по геному вариабельные участки, в которых происходит замена нуклеотидов). Результаты позволяют судить о генетическом сходстве более точно, чем раньше, когда популяционный анализ проводили по гаплотипам митохондриальной ДНК и Y-хромосомы. Изоляция порождает различия Как говорят авторы работы, геномы индивидов, принадлежащих к разным популяциям евреев, группировались в соответствующие кластеры. Но эти ДНК разных кластеров больше походили друг на друга, чем на ДНК, взятые у неевреев. Во всех кластерах прослеживалось происхождение от общих предков (корни еврейской нации уходят на Средний Восток). А различия накапливались со временем из-за географической и генетической изоляции отдельных популяций. Наиболее отличными от остальных и наиболее генетически близкими к средневосточным предкам оказались иранские и иракские евреи, они составляют группу мизрахов (евреи из исламских стран). Европейские популяции — сефарды (некогда изгнанные из Испании и расселившиеся в южноевропейских странах) и ашкенази (некогда жившие в германских землях) приобрели немалое генетическое сходство с нееврейскими популяциями Южной, Центральной и Восточной Европы. Примесь европейских генов оценивается у них в 20−40% (отсюда рыжие волосы и голубые глаза). Есть также и примесь североафриканских генов. История по ДНК Биологи вычислили, что ирано-иракские и европейские ветви евреев разделились 100−150 поколений назад. То есть с тех пор прошло около 2500 лет. Первые осели в Вавилоне и Персии и живут в той местности до сих пор, а вторые мигрировали (или были изгнаны) из Палестины и расселились по Европе. Среди европейских популяций необычайной генетической однородностью отличаются евреи-ашкенази, говорят исследователи. Такое ощущение, что они все родственники максимум в пятом колене. Генетики объясняют это прохождением ашкенази через несколько «бутылочных горлышек» (когда популяция сильно сокращается в численности). Зато затем ашкенази увеличили численность с 50 тыс. в начале XV века до 5 млн в начале XIX века. Основной вывод, к которому пришли ученые, таков: хотя еврейская диаспора состоит из нескольких географически изолированных групп, они связаны генетическими нитями и, следовательно, общим происхождением. Попытка генетического осмысления истории евреев опубликована в журнале American Journal of Human Genetics.
  17. http://kronk.narod.ru/library/komissarov-sa-2005.htm C.A. Комиссаров К вопросу о происхождении стремян // Снаряжение кочевников Евразии. Барнаул: 2005. С. 127-129. С изобретением и внедрением стремян связаны качественные изменения в военном деле, которые привели к важным политическим последствиям. Поэтому истории данной части конской амуниции посвящена обширная литература. В отечественной историографии наиболее полное исследование провёл С.И. Вайнштейн. Его сотрудничество с ведущим российским востоковедом М.В. Крюковым позволило комплексно изучить восточноазиатские материалы, в результате чего было установлено появление и раннее развитие стремян в (127/128) IV-V вв. на территории Китая и Северной Кореи (Вайнштейн С.И., 1991, с. 220-224). Этот вывод был закреплён и в учебно-методической литературе (Тишкин A.A., Горбунова Т.Г., 2004, с. 39-42). Одновременно в КНР продолжались исследования по данной проблеме; их итоги позволяют уточнить и время, и место возникновения стремян, связав их с конкретным этносом. В обзоре последних находок, предпринятом Ван Теином, в качестве наиболее вероятных изобретателей стремян выделяются сяньбийские племена, населявшие территорию Ляоси (часть Южной Маньчжурии к западу от р. Ляохэ) (Ван Теин, 2002). Именно там, в Фаншэньцунь, в могиле №8, датированной по инвентарю серединой III — началом IV вв., нашли наиболее раннюю пару стремян овальной формы, с высокой вертикальной планкой с отверстием, изготовленную из дерева и покрытую бронзовыми пластинками. В том же округе Чаоян, в склепе с фресками, датированном династией Восточная Цзинь (в пределах начала — середины IV в.), нашли ещё одну пару деревянных стремян с высокой планкой, также с округлыми дужками, но с уплощённой подножкой, обтянутых кожей. Аналогичные деревянные стремена, но уже с железными обкладками находят в когурёских памятниках в окрестностях г. Цзиань; их дата — конец IV — начало V вв. Ван Теин объясняет их появление заимствованием в ходе войн, которые вело сяньбийское племя мужунов против государства Когурё. В свою очередь уже в результате боевых столкновений когурёсцев с государством Силла и десантом японцев стремена в течение V в. распространяются на юг Корейского полуострова и проникают на Японские острова. В одном из восточноцзиньских погребений в районе Нанкина также была найдена терракотовая фигурка коня под седлом со стременами. Полученная дата (322 г.) и общие очертания сближают их с чаоянскими находками, тогда как в территориальном и этнокультурном плане — между ними большая дистанция. Возможно, фигурки замещали захваченных в качестве трофеев «варварских» коней с присущим им убором. Во всяком случае, обычай включать трофеи в погребальный инвентарь уже практиковался в Южном Китае в предшествующую эпоху раннего железа. Примером могут служить находки «ордосских» бронз в позднечуских и наньюэских захоронениях. Для того чтобы как можно чётче выделить район появления наиболее ранних парных стремян, Ван Теин полностью исключает возможность их взаимосвязи с одинарными стременами (так называемыми подножками). Он подчёркивает их качественное отличие — функциональное (только парные изделия обеспечивают единство всадника и лошади) и технологическое (известные образцы подножек — цельнометаллические, а не деревянные). В этом отношении точка зрения китайского автора расходится с концепцией С.И. Вайнштейна, который считал подножки типологическими предшествен- (128/129) никами парных стремян. Возможно, мы имеем дело с независимой поисковой линией в усовершенствовании конского снаряжения, практически синхронной парным стременам. Большинство находок также получено на северных памятниках, связанных происхождением с сяньбийцами и другими кочевыми племенами. Необходимость инноваций в упряжи диктовалась общей логикой развития военного дела. К позднему периоду династии Восточная Хань (начало III в.) сяньбийцы уже располагали необходимым набором защитного и наступательного вооружения, который составляли железные пластинчатые панцири в сочетании с длинными мечами и палашами и тяжёлыми бронебойными копьями (Юйшу Лаохэшэнь, 1987, с. 73-84; см. также: Худяков Ю.С., Юй Су-хуа, 2004, с. 190-193). Изобретение стремян, обеспечивавших прочную посадку, позволило выработать новую тактику ведения боя: таранный удар сомкнутым строем панцирных конников, своего рода «кавалерийскую фалангу», которая обеспечивала превосходство степной конницы на протяжении многих последующих веков.
  18. http://kronk.narod.ru/library/kovychev-ev-1982.htm Е.В. Ковычев К вопросу о древних связях племён Восточного Забайкалья с тюркоязычными соседями в I тыс. н.э. // Археология Северной Азии. Новосибирск: 1982. С. 148-156. Первое тысячелетие нашей эры в истории Центральной Азии отмечено бурными политическими событиями, начало которым было положено разгромом в конце I в. н.э. северо- (148/149) хуннской державы. Влияние хуннов на окружающие народы на протяжении более чем трёх веков повсеместно подтверждается археологическими источниками. Традиционно хуннов считали тюркоязычными племенами в отличие от монголоязычных сяньби и ухуань. [1] Однако в последнее время исследователи указывают на сложный этнический состав хуннского политического объединения, в который вошли как тюркоязычные, так и монголоязычные элементы. [2] Восточное Забайкалье, по-видимому, не входило в состав хуннской державы, являясь её пограничным районом, в котором проживали враждебные хуннам племена сяньби. [3] Тем не менее хуннское влияние прослеживается и в этом районе. Не случайно поэтому в некоторых памятниках Восточного Забайкалья встречается хуннская сероглиняная керамика, выполненная на гончарном круге, и типично хуннские формы наконечников стрел: костяные с раздвоенным черешковым насадом и железные трёхпёрые ярусного типа. [4] Об этом же можно судить и по нескольким погребениям, исследованным в окрестностях пос. Агинского, ст. Оловянной (падь Соцал) и у с. Кункур. [5] Такие черты погребального обряда, как захоронение умерших на спине, в вытянутом положении, головой на север, общие для всех трёх погребений, наличие в них деревянных гробов (Кункур), каменных ящиков (Соцал, № 7), или деревянного гроба, обставленного по сторонам каменными плитами (Агинское), находят прямые аналогии в хуннских памятниках Западного Забайкалья и Монголии. [6] Объединяют их с хуннскими погребениями также форма наружных каменных выкладок и обычай помещения в могилу жертвенных животных. Инвентарь рассмотренных погребений также близок инвентарю хуннских памятников, причём особо следует выделить наконечники стрел, роговую пряжку «тюркского» типа и пояс, составленный из перламутровых нашивок, воспроизводящих раковину каури. [7] Наличие таких погребений на территории Восточного Забайкалья свидетельствует о проникновении хуннов в эти районы и об их участии в этногенезе местных племён. Письменные источники указывают, во всяком случае, что в 93 г. н.э., после поражения северных хуннов, значительная часть их населения вошла в состав сяньбийского племенного союза и приняла «народное имя сяньби». [8] С этого времени изменился не только этнический состав племен сяньби, но и произошли изменения в их языке. [9] В зону же расселения сяньбийских племён, как считают многие исследователи, входила практически вся южная часть Восточного Забайкалья до р. Шилки включительно. [10] Вполне вероятно поэтому, что некоторые из известных в настоящее время памятников Восточного Забайкалья, обряд и инвентарь которых близки хуннским (и прежде всего погре- (149/150) бение в пос. Агинском), могли принадлежать той части хуннов, которая была ассимилирована сяньбийцами. Важно отметить при этом, что наряду с данными памятниками в Восточном Забайкалье существовали и другие, отличные от первых и по обряду, и по инвентарю, но относящиеся к этой же эпохе. Таково, например, погребение у с. Чиндант, исследованное сотрудниками Дальневосточной археологической экспедиции в 1966 г. [11] Под мощной каменной выкладкой здесь был обнаружен костяк человека, лежавший на правом боку, в сильно скорченном положении, головой на З. В изголовье погребенного с левой стороны были найдены: железный нож с кольцевым навершием на рукояти, выпуклая железная пуговица с планкой для крепления и костяной трубчатый игольник, заткнутый с одной стороны костяным стерженьком (рис. 1, 5-7). Рядом с указанным курганом были зафиксированы остатки ещё нескольких, видимо, одновременных и аналогичных по типу погребений, разрушенных оврагом. В одном из них сохранился костяной черешковый наконечник стрелы с выемкой в основании. Вероятно, подобные погребения не были единичны в данном районе, поскольку для последующего периода мы фиксируем уже десятки погребений со скорченными костяками. Памятники послехуннского времени свидетельствуют о значительном расширении культурных связей местного населения с окружающим тюркоязычным миром. Развитие этих связей шло, очевидно, не только по линии мирных, культурных или торговых контактов, но и по линии прямой военной экспансии тюрков в эти районы. Источники сообщают, что в период наибольшего могущества тюркской империи тюркскому кагану подчинялись племена, обитавшие в бассейнах рек Орхон, Селенга, Тола, а также кидане, татабы и шивэйцы, жившие дальше на востоке. [12] В долине р. Онон известны небольшая группа памятников типа «херексуров» и уникальное сооружение в виде каменных плит-стел и длинного ряда вертикальных плит, напоминающих ряды балбалов в захоронениях вождей орхонских тюрков на севере Монголии. [13] Здесь же исследована группа ложных курганов-кенотафов, содержавших отдельные предметы погребального культа, в том числе сосуды с просверленными в днищах отверстиями и предметы вооружения. [14] Особо среди них следует отметить железный черешковый кинжал из погребения-кенотафа № 2, аналогичный такому же кинжалу из тюркского кургана-кенотафа в Туве (VII-VIII вв.). [15] Известно также погребение воина из с. Кунгур (исследовано в 1972 г.), в котором были найдены железные наконечники стрел типично тюркских форм: трёхлопастные листовидные и трапециевидные, с характерными отверстиями в нижней части лопастей, плоские ромбические и фигурнолистные, а также остатки сбруй- (150/151) (151/152) Рис. 1. Инвентарь памятников ингодинской группы: 1, 2, 15 — Александровна, № 14, Лукия I, № 5; 4 — Новоселиха, № 4; 5-7 — Чиндант IV; 8, 10, 11 — Дарасун; 3, 9 — Новоселиха, № 2; 12 — Александровка, № 14; 13 — Амоголон I, № 1; 14, 17 — Тополевка, № 2; 16 — Ломы, № 1; 18 — Ононск I, № 14; 79 — Ононск I, № 9; 20 — Новоселнха, № 7; 1, 8, 10, 11 — бронза; 2-4, 6, 7, 13-17 — железо; 5 — кость; 9, 12, 18-20 — керамика. (Открыть Рис. 1 в новом окне) Рис. 2. Инвентарь памятников ингодинской группы. 1 — Новоселиха, № 4; 2, 3, 7-9 — Ломы, № 1; 4, 5 — Новоселиха, № 8; 10 — Тополевка, № 2; 11, 15 — Ломы, № 1; 12, 17 — Дарасун, № 6; 13-16 —Дарасун, № 3; 18 — Дарасун, № 1; 19-25 — Александровна, № 14; 26 — Ломы, № 1; 27, 28, 31-35 — Лукия І, № 5; 2, 9 — Лукия ІІ, № 1; 30 — Лукия І, № 4; 1-3, 6-18, 26-30 — бронза; 4, 5 — золото; 19-25 — железо. (Открыть Рис. 2 в новом окне) (152/153) ных ремней, богато украшенных бронзовыми бляшками и накладками. Здесь же находились железные стремена с петельчатыми ушками на стержне. Форма большинства этих изделий находит аналогии в материале памятников кудыргинского типа на Алтае (VII-VIII вв.). [16] Влияние тюрков и их культуры на местное население устойчиво прослеживается на протяжении почти всей второй половины I тыс. н.э. Подтверждение этому дают памятники бурхотуйской культуры Восточного Забайкалья, которые предоставляют в наше распоряжение целую серию различных предметов, имеющих «тюркский» облик: костяные подпружные пряжки, удила с пластинчатыми и эсовидными псалиями, бронзовые пряжки со щитками и без них, украшения узды и сбруи, накладки на ремни, концевые бляхи, серьги с висюльками, крючки от колчанов, а также железные и костяные наконечники стрел (рис. 1, 2). Примечательно, что этот «тюркский» по своему характеру комплекс вещей, наряду с керамикой и предметами украшений, сближает бурхотуйские погребения одновременно и с погребениями амурских племён мохэ, в материальной культуре которых также выявлен мощный тюркский пласт. [17] Вместе с тем анализ известных в настоящее время восточнозабайкальских памятников I тыс. н.э. показывает, что наиболее часто тюркские вещи встречаются в погребениях, в которых костяки лежат скорченно, на левом или правом боку, головой на ССВ. Эти погребения отличаются от остальных бурхотуйских памятников и рядом других особенностей. К ним относятся, в частности, слабое надмогильное перекрытие погребений, неглубокие могильные ямы и отсутствие в погребениях целых глиняных сосудов. Обломки сосудов встречаются обычно или среди камней перекрытия или в засыпке могильных ям. Лишь в трёх случаях сосуды были найдены вместе с костяками. Важно отметить при этом, что большая часть сосудов, извлечённых из погребений со скорченными костяками, существенно отличалась от остальной бурхотуйской керамики (сравните рис. 1, 18-20). Ближайшие аналогии им находятся не на востоке (хотя часть сосудов и имеет ярко выраженные «мохэские» и «бурхотуйские» черты), а на западе — в Туве, на Алтае и даже в Средней Азии. [18] Это обстоятельство ещё более подчёркивает обособленность данной группы памятников и позволяет предположить, что они были оставлены иной, чем остальные погребения, этнической группой. В настоящее время можно считать доказанным, что основная масса бурхотуйских памятников принадлежала группе племён, известной в письменных источниках под именем «шивэй». [19] Среди всей огромной массы шивэйских племён были и такие, которые говорили на языке, близком языку кумоси (153/154) и киданей (т.е. были монголоязычными), а также племена, родственные тунгусоязычным мохэ. Были и племена, располагавшиеся на крайних северо-западных границах шивэйского мира. Последние значительно отличались от остальных языковыми особенностями. Источники называют эти племена «большими шивэй» и помещают их в значительном удалении к западу от «шеньмохын-шивэй» (получивших название от реки). [20] Л.Л. Викторова предполагает, что племена шеньмохын-шивэй обитали в районе Шилки. [21] В настоящее время здесь известна большая группа погребений бурхотуйского типа и несколько одновременных им городищ, которые, таким образом, можно связывать с данной группой шивэй. При этом наиболее распространены погребения, в которых костяки лежат на спине, в вытянутом положении, головой на ЗСЗ. Зато погребения со скорченными костяками распространены к З от Шилки: в низовьях р. Онона и Аги и в бассейне Ингоды. Имеются они и далее к З, в районе Еравненских озер, а также в бассейнах рек Хилок и Чикой. [22] Археологические источники, таким образом, дают возможность очертить условные границы обитания двух больших этнических групп. Одна из них, судя по памятникам, занимала территорию в бассейне Ингоды и её притоков, частично в низовьях Онона; другая, наиболее многочисленная, — земли в бассейнах Шилки и Онона. Первая группа была связана тесными контактами с Племенами орхоно-селенгинских тюрок и уйгуров, вторая группа — с тунгусоязычными племенами амурских мохэ, а затем чжурчжэней. В материале исследованных памятников поэтому преобладают или тюркские, или амурские черты. Нельзя не отметить и ряд общих черт, сближающих погребения друг с другом: одинаковую форму каменных кладок при существенных различиях в их структуре; практику разведения на могилах поминальных кострищ; принесение в жертву отдельных частей животных и, наконец, близкий по характеру состав погребального инвентаря. Однако различий при этом оказывается намного больше, чем сходства, что объясняется, очевидно, различной этнической принадлежностью данных памятников. Следовательно, археологические источники дают основания для выделения среди восточнозабайкальских памятников I тыс. н.э. ещё одного локального варианта, отличного от собственно бурхотуйского. Условно выделенная группа памятников может быть названа Ингодинской, поскольку в бассейне р. Ингоды указанный тип погребений распространён наиболее широко. В этническом плане они могут быть связаны с теми племенами, которые были указаны выше. (154/155) Так выглядит в целом проблема культурно-исторических связей племён Восточного Забайкалья I тыс. н.э. с древними тюркоязычными племенами, господствовавшими в это время на просторах Центральной Азии.
  19. Карта! http://kronk.narod.ru/img/kovalov-aa-2002-02.jpg
  20. http://kronk.narod.ru/library/kovalov-aa-2002.htm А.А. Ковалёв Происхождение хунну согласно данным истории и археологии. В последние годы заметно активизировался поиск археологических памятников хунну [сюнну] до начала экспансии Маодуня [см. обзор: Коновалов, 1996]. Это связано прежде всего с публикацией новых памятников кочевых племен эпохи Чжаньго (V-III вв. до н.э.), обнаруженных на современной китайской территории. Тянь Гуаньцзинь [1997, с. 299-304], Линь Юнь [Lin Yun, 1992; Линь Юнь, 1993], У Энь [1990], С.В. Комиссаров [1988, с. 100-102], Н.В. Полосьмак [1990], Ю.А. Заднепровский [1991], С.-К. Псаррас [Psarras, 1994, 1995, 1996] указывают на сходство различных черт материальной культуры степных племен гунно-сарматского времени и предшествующего периода, однако таковое сходство само по себе не может быть принято как свидетельство происхождения исторических хунну [сюнну] как особого этнического образования из определённого района степи [Lin Yun, 1992, p. 7; Линь Юнь, 1993, с. 140]. Выявление этноопределяющих признаков хунну затруднено в связи с тем, что культура хунну ханьского времени имела многокомпонентный характер; под их властью объединились многие племена, жившие к югу и к северу от пустыни Гоби. Примером некорректного подхода к определению собственно хуннуских памятников в контексте многоэтничной империи является этническая атрибуция могильника Даодуньцзы в Нинся (средний — поздний период Западной Хань), который, хотя и отнесён китайскими исследователями к эталонным «сюннуским» [У Энь и др., 1988, 1990], но по погребальному обряду и облику большинства сосудов резко отличается от известных нам памятников хуннского времени севернее Гоби [Варёнов, 1995а, 1995б] и скорее всего оставлен потомками ордосских племён, вошедших в состав хуннуского союза. Кроме того, возвышению хунну способствовали инновации в комплексе вооружения «северных племён» на рубеже III-II вв. до н.э., связанные с широким освоением железа. Поэтому искать «прототипы» многих компонентов материальной культуры государства хунну, видимо, просто бессмысленно. (150/151) Попытки выявить специфические стороны культуры собственно хунну на позднем материале и обнаружить их в раннем контексте предпринял в последнее время С.С. Миняев [Миняев, 1987; Миняев, 1998, с. 79-83; Minyaev, 1985, 1992; Minyaev, 1996, p. 11]. Ключевым для него является погребальный обряд «рядовых» могил II-I вв. до н.э. [определённой конструкции деревянный гроб в каменном ящике, вытянутое на спине положение костяка], аналогию которому он усматривает в памятниках так называемой «культуры верхнего слоя Сяцзядянь» раннескифской эпохи. Однако временной разрыв по меньшей мере в 3-4 века между «верхнесяцзядяньскими» и забайкальскими хуннускими памятниками [о датировке памятников так называемой «культуры верхнего слоя Сяцзядянь» см. напр.: Цзинь Фэнъи, 1987; Ковалёв, 1998; Wagner, Parzinger, 1999], отсутствие в маньчжурских каменных ящиках сколько-нибудь похожих на хуннуские сосудов не даёт возможности пока определить верхнее течение Ляохахэ как прародину хунну. Кроме этого, вызывает сомнение и само определение понятия «каменный ящик», ставшее центральным пунктом в рассуждениях С.С. Миняева. Как и китайские археологи, использующие термин «шигуань му», т.е. «могила с каменной конструкцией», он рассматривает как единое целое и «настоящие» каменные ящики, сложенные из вертикальных плит или горизонтальной каменной кладкой, и могилы с беспорядочной каменно-земляной забутовкой между деревянной рамой [срубом] и стенками ямы. В памятниках Северо-Восточного Китая «настоящие» каменные ящики не имеют внутреннего деревянного гроба [см. напр. Деревянко, 1976, с. 212-232], но в Дырестуйском могильнике сюнну, на материалах которого С.С. Миняев основывает свои предположения [Миняев, 1998] таких ящиков, составленных из вертикальных плит, только два (!) — могилы 53 и 61; ещё три таких ящика имеют внутри деревянную конструкцию (№ 43, 45, 58). Общим для конструкции некоторых могил «верхнего слоя Сяцзядянь» и Дырестуйского могильника можно считать только беспорядочную наброску камней за стенками гроба. Однако сравнивать забутовку с забутовкой по меньшей мере рискованно. Сложно назвать культуру степей Евразии, в погребениях которой не использовался бы этот технический приём. В Северо-Восточном Китае могилы с каменной забутовкой между стенками ямы и стенками деревянной конструкции встречены в большинстве в уезде Нинчэн АР Внутренняя Монголия. Однако эти могилы, на материал которых также ссылается С.С. Миняев, в большинстве своём не имеют прямого отношения к «культуре верхнего слоя Сяцзядянь». В 1992 г., охарактеризовав их типологические особенности, я предложил их предварительно именовать «памятниками типа Наньшаньгэнь» [Kovalev, 1992, S. 63-72]. Новые материалы не только подтвердили их типологическую обособленность, но и дали возможность датировать их временем не позже первой четверти VII в. до н.э.; в то же время появились новые аргументы в пользу отнесения этих памятников к наследию племени «шаньжун» [«бэй- (151/152) жун»], хорошо известного китайским хронистам в этот период [Ковалёв, 1998; Чжун Сук Бэ, 2000, с. 130-133]. Кроме этого, приводимые С.С. Миняевым аналогии [Миняев, 1998, с. 82] территориально не совпадают с регионом прародины хунну, очерченным самим исследователем по материалам письменных источников. К востоку от хунну, согласно приводимым им самим сообщениям «Ши цзи», должны были располагаться до конца III в. до н.э. дунху, и если «исконные кочевья» хунну, — с чем согласен С.С. Миняев, — находились севернее Юньчжуна и Дай, то именно для дунху остается место там, где были исследованы могильники, на которые исследователь ссылается в подтверждение своей гипотезы. Представляется, что выделить какие-либо «этноопределяющие» черты материальной культуры «хунну» только на основе поздних (эпохи хуннского государства) материалов принципиально невозможно. Даже если допустить, что нам удалось выявить погребения собственно хунну рубежа нашей эры, отличающиеся чем-то от погребений подвластных им племён, мы не сможем без дополнительных доказательств экстраполировать эти особенности на ранние материалы, поскольку материальная и духовная культура хунну как господствующего этноса могла принципиально отличаться от их культуры до этого периода. Инновации прослеживаются именно — и в первую очередь — в погребальном обряде, почему-то во всех случаях считающемся наиболее консервативным элементом культуры. Так, обычай захоронения погребённого по принципу «гроб в срубе» — не что иное, как «калька» китайского погребального обряда эпохи Чжаньго (наличие «внешнего» и «внутреннего» гроба), тем более что по китайским обычаям земляная яма должна была иметь пологий пандус, который мы видим и в курганах хуннуской знати. Естественно, что хунну копировали обычаи высшего слоя китайского общества, с тем чтобы подчеркнуть свою равнозначность элите ханьской империи. На мой взгляд, необходимо сначала как можно более точно определить территории, где присутствие хунну засвидетельствовано историческими источниками в «дохуннскую» эпоху (до рубежа III-II вв. до н.э.), затем выяснить, не появляются ли в памятниках этого времени на этих землях те новые элементы материальной культуры, которые затем, в ханьскую эпоху, станут ведущими для культур кочевников, объединённых общим названием «хунну» («сюнну»). Тем самым мы, с одной стороны, подтвердим надёжность используемых исторических источников, а с другой — выявим специфические признаки материальной культуры собственно хунну до воцарения Маодуня. Выяснив таким образом местоположение хунну накануне их возвышения, мы сможем затем ретроспективно, с учётом новых материалов, продвигаться далее в поисках хуннуской «прародины». Нельзя согласиться с утверждением С.С. Миняева о том, что возможности исторических источников в деле поиска прародины хунну исчерпаны [Миняев, 1987, с. 142]. Дело в другом — до сих пор однозначно не установ- (152/153) лены все упоминания о хунну, относящиеся к доханьскому периоду. Так как в эпоху Хань зародилось представление о том, что все варварские племена северо-запада были предками хунну, в исторических сочинениях с этого времени слово «сюнну» стало употребляться для обозначения кочевников вообще. Поскольку большинство исторических сведений о хунну известно нам именно в интерпретации ханьских источников, необходимо строго отчленить все вероятные случаи такого словоупотребления и работать далее только с доказуемыми упоминаниями хунну как особого варварского племени эпох Чжаньго (475-221 г. до н.э.) и Цинь (221-207 г. до н.э.). Это могут быть, во-первых, сообщения ранних (доханьских) источников (в том числе дословно включённые в состав более позднего текста), а во-вторых, отрывки, в которых «сюнну» как особое племя упоминаются в противопоставлении другим варварским народам доханьского времени. Наиболее полная сводка сообщений об истории хунну в доциньскую эпоху приведена в статье Сюн Цуньжуя [Сюн Цуньжуй, 1981]. Достоверность ряда исторических источников о ранней истории хунну анализируется в работах Л.А. Боровковой и С.С. Миняева, вышедших на рубеже 90-х годов [Боровкова, 1990; Миняев, 1990, 1991]. К сожалению, российскими исследователями были привлечены не все письменные упоминания о хунну и их взаимоотношениях с китайскими княжествами, относящиеся к доханьскому времени; в статье Сюн Цуньжуя недостаточное внимание уделяется внутренней и внешней критике приводимых источников; за аксиому принимаются некоторые, на наш взгляд, спорные локализации географических пунктов. В связи с этим представляется необходимым привести как можно более полную критическую сводку сведений о доханьской истории хунну. Первое определённое упоминание «сюнну» как отдельного племени воспроизведено в сочинении «Шо юань» (глава 1 «Цзюнь дао»): «Яньский Чжао-ван, спрашивая Го Вэя, сказал: «Мои земли утеснены, населения мало. Цисцы отобрали и уничтожили восемь [моих] крепостей, сюнну мчатся во весь опор на лоуфаней...» [Шо юань, с. 33; Сюн Цуньжуй, 1983, с. 112]. Приведённый отрывок взят из диалога Чжао-вана и Го Вэя, в котором Го Вэй предлагает вану созвать ко двору мудрецов со всех концов Поднебесной. Этот диалог традиционно относят к самому началу пребывания Го Вэя при яньском дворе, т.е. мы можем принять его датировку как 311-310 гг. до н.э. Захват восьми крепостей, о котором идёт речь, таким образом мог иметь место в 314-312 гг. до н.э., когда циские войска, воспользовавшись смутой в Янь, вторглись в это княжество, убив его правителя Цзы Чжи. [ШЦ, 2, с. 732-733; 5, с. 1556-1557; 7, с. 2268; Сыма Цянь, V, с. 87-89; VII, с. 113-114]. Сборник «Шо юань» («Сад высказываний») был составлен известным учёным, компилятором и писателем ханьского времени Лю Сяном (около 79-8 гг. до н.э.), заслугой которого является также составление книги «Чжаньго цэ» («Планы сражающихся царств»). Как пишет Лю Сян, имея доступ к дворцовым книгохранилищам, он использовал тексты (153/154) хранящихся там «в беспорядке» ранних сочинений, которые стремился упорядочить и передать без повторов и ошибок. Учёный уделял огромное внимание аутентичности воспроизведения текстов более ранних источников, входящих в его книги. В частности, он описывает методы «двойного сличения» древних текстов, в котором принимают участие два человека, взаимно проверяющих текст оригинала и копии [Васильев, 1968, с. 7-9, 45]. К.В. Васильев разбирает методы работы Лю Сяна применительно к составлению им книги о военно-политической истории «Чжаньго цэ». Однако те же выводы правомерны и для сборника текстов философско-политической проблематики «Шо юань», составленного таким же образом из фрагментов более ранних сочинений, а потому весьма вероятно, что «Шо юань» точно передаёт текст записей эпохи Чжаньго, включая этноним сюнну, который в данном случае не является интерполяцией ханьского времени. Сюнну здесь показаны как особое племя, противопоставленное племени лоуфань. Правитель Янь обеспокоен нападениями сюнну на лоуфаней. Это может быть связано с тем, что по крайней мере часть лоуфаней была союзниками или вассалами Янь. О нападениях враждебных Янь варваров на лоуфаней повествуется в «Чжаньго цэ» (глава 12 «Ци 5», параграф «Су Цинь шо Ци Минь-ван»). Мудрец Су Цинь (или его брат Су Дай — см. ниже), обращаясь к цискому Минь-вану, говорит: «Некогда (иероглифами «сичжэ» степень древности указанных событий не может быть определена, корректнее было бы перевести их словами «прежде», «в прошлом» [см. ГДХЮЦД, с. 1665]. — А.К.) [царства] Янь и Ци сражались в лабиринте [гор] Хуань. Янь потерпело поражение и потеряло стотысячную армию. Люди [народа] ху (в оригинале — «ху жэнь», что может обозначать и «варваров» вообще, и представителей одного из племен ху — линьху или дунху; в переводах В.С. Таскина обычно «хусцы». — А.К.) напали на несколько владений лоуфаней, [подвластных] Янь (в оригинале — «Янь лоуфань шу сянь», т.е. «[входящие в] Янь несколько уездов лоуфаней»; это весьма существенно, так как использование слова «сянь» [уезд] — административной единицы в срединных государствах — однозначно говорит о включении неких территорий, заселённых лоуфанями, непосредственно в состав яньских земель под управлением назначенных ваном чиновников [Creel, 1970; Васильев Л.С., 1983, с. 271-276]. — А.К.), захватили их быков и лошадей» [ЧГЦ, с. 434, цит. по: К. Васильев, 1968, с. 211; см. Мэн Вэньтун, 1958, с. 101]. Минь-ван Ди правил в Ци, согласно данным Сыма Цяня (глава 15 «Лю го бянь»), с 323 по 284 гг. до н.э. [ШЦ, 2, с. 730-740; см. Сыма Цянь, III, с. 279-293]. По хронологии «Чжушу цзинянь», его правление началось только в 300 г. до н.э. [Сыма Цянь, III, с. 808]. Хронологическая таблица, составленная по данным «Чжаньго цэ» Юй Чаном, относит начало правления Минь-вана к 301 г. до н.э. [ЧГЦ, с. 1249]. (154/155) Су Цинь был убит вскоре после того, как Минь-ван начал царствовать [Сыма Цянь, V, с. 86; VII, с. 111]. Таким образом, он мог лично обращаться к Минь-вану либо в 323-322, либо в 301-300 гг. до н.э. В одном из списков «Чжаньго цэ» с дополнительными комментариями Яо Хуна иероглифы «Су Цинь» в начале этого эпизода отсутствуют. В списке «Чжаньго цэ», отредактированном Бао Бяо, вместо «Су Цинь» здесь указано «Су-цзы». У Ши считал, что в этом эпизоде речь идёт не о Су Цине, а о его младшем брате Су Дае, также прозывавшемся «Су-цзы» [ЧГЦ, с. 427, прим. 1]. Вопрос о том, кто из братьев Су должен был произнести приведённую речь, остается дискуссионным [ЧГЦ, с. 445-446, прим. 38]. Если это был Су Дай, то согласно общепринятой хронологии он мог беседовать с Минь-ваном либо в 319-317, когда был посланником в Ци, либо в 312-285 гг. до н.э., до свержения Минь-вана [ШЦ, 2, с. 731-740; см. Сыма Цянь, III, с. 281-293, VII, с. 113-114]. Однако в этой речи «Су-цзы» упоминаются также военные столкновения царств Ци, Чу, Цинь, Хань, Вэй, зафиксированных в «Ши цзи» по хроникам отдельных государств и относящихся к 303-298 гг. до н.э. [ЧГЦ, с. 431; ШЦ, 2, с. 735-737]. Таким образом, только период с 298 по 285 годы до н.э. может быть принят как время произнесения приведённой речи независимо от того, кому из братьев Су она принадлежала. Казалось бы, два приведенных отрывка о нападениях враждебных варваров на яньских союзников-лоуфаней могут отражать одно и то же историческое событие, т.е. «Су-цзы» (в 298-285 гг. до н.э.) мог напомнить Минь-вану ситуацию 314-311 гг. до н.э., сложившуюся как раз во время оккупации иньской территории цискими войсками. Об этом говорит и комментарий к «Чжаньго цэ» из издания Бао Бяо «Бао бэнь», который относит описываемую Су Цинем войну Ци и Янь ко времени «[Цзы-]чжи и Гуай[-вана]» в Янь [ЧГЦ, с. 435, прим. 16]. Однако во время похода Минь-вана на царство Янь никаких крупных сражений вообще не было. Народ, ненавидевший узурпатора Цзы-чжи «до мозга костей», встречал циские войска хлебом-солью, цисцы беспрепятственно дошли до яньской столицы, ворота которой им открыли сами жители [см. напр.: яркое описание этих событий в средневековом романе «Дун Чжоу лего чжи»: Фэн Мэнлун, 1997, с. 1002-1103]. С другой стороны, горы Хуань, судя по всему, находятся в глубине территории Ци. Комментарий из издания «Бао бэнь» говорит, что эти горы располагаются на границе царств Ци и Лу [ЧГЦ, с. 435, прим. 14], т.е. за сотни километров от яньских границ. Горы с таким названием Шан Уинь в своём словаре упоминает только на территории уезда Туншань провинции Цзянсу [ЧГГЦДМДЦД, с. 715]. Так что скорее всего в приведенном отрывке речь идёт о нападении Янь на Ци, что ни в коем случае не могло иметь места во время яньской смуты, связанной с неудачным правлением Гуай-вана. Таким образом, в «Чжаньго цэ» и «Шо юань» упоминаются два различных, происходивших в разное время нападения на яньских лоуфаней: (155/156) одно — со стороны неких «ху», а другое — со стороны «сюнну». Считать эти тексты восходящими к одному первоисточнику невозможно. Тем самым отпадает один из основных аргументов в пользу того, что слово «сюнну» в «Шо юань» могло появиться в результате изменения текста первоисточника, где упоминались «ху», «сохранившиеся» в тексте «Чжаньго цэ». Лоуфани неоднократно упоминаются в исторических источниках — сначала «на север» от Цзинь, а затем и от Чжао (т.е. на севере нынешней провинции Шаньси) [ШЦ, 9, с. 2883; ШЦ, 9, с. 2885], в конце IV в. до н.э. их помещают «на запад от Чжао» [ШЦ, 6, с. 1805, 1809; ЧГЦ, 657], в 297 г. до н.э. чжаоский Чжуфу (Улин-ван) встречается с их ваном на запад от Чжао, на «Сихэ», т.е. «Западной Реке» (восточный отрезок излучины Хуанхэ) [ШЦ, 6, с. 1813], в конце III — конце II вв. до н.э. их местопребывание — в «Хэнань» (Ордосе) [ШЦ, 8, с. 2719; 9, с. 2890; 2906, 2923]. Скорее всего, источники отражают реальное перемещение лоуфаней в Ордос на рубеже IV-III вв. до н.э. вследствие разгрома этого племени чжаоским Улин-ваном [Мэн Вэньтун, 1958, с. 95, сводку сообщений о расселении лоуфаней см.: Ковалёв, 1999, с. 77]. Таким образом, наиболее вероятное размещение лоуфаньских кочевий, подвластных Янь, на которые могли нападать как «ху», так и сюнну до конца IV в. до н.э., — земли к западу от тогдашней границы Янь, в районе сегодняшнего Датуна. Лоуфани, «подведомственные» либо дружественные Янь, не могут считаться домыслом автора-составителя «Шо юань» и «Чжаньго цэ» Лю Сяна либо кого-либо другого из позднейших авторов. При раскопках кладбища нижней столицы царства Янь была исследована относящаяся к позднему периоду Чжаньго могила М30 с богатым инвентарём, включавшим, с одной стороны, яньские сосуды, вооружение, колесничное снаряжение, а с другой стороны, набор великолепно исполненных китайскими (видимо, яньскими) мастерами предметов вооружения и золотых украшений, выполненных в «алтайском» зверином стиле [Янь ся ду, 1998, с. 678-715]. Эти предметы ювелирного искусства аналогичны находкам из погребения Сигоупань М2 того же времени, исследованного в Ордосе [Тянь Гуаньцзинь, Го Сусинь, 1986, с. 351-371]. В том числе здесь было обнаружено 7 серебряных бляшек для украшения конской узды, подобных найденным в М20, на оборотной стороне которых, как и на предметах из яньской столицы, китайским мастером указан точный вес драгоценного металла. В моей статье 1999 г. подробно рассматривается феномен проникновения на территорию варварских племён Ордоса так называемого «алтайского» или «пазырыкского» звериного стиля [Ковалёв, 1999]. Поскольку его проявления были обнаружены только в «элитных» погребальных комплексах высшего слоя кочевого общества Ордоса конца IV-III вв. до н.э. и эти специфически «пазырыкские» образы доживают в пластике Северного Китая до II в. до н.э., мною был сделан вывод о том, что «алтайские» идеологические представления с конца IV по конец II в. до н.э. стали ведущими (156/157) именно для элиты ордосского кочевого общества, каковым в это время по данным исторических источников могли быть только лоуфани либо союз племён, возглавлявшийся неким «ваном» лоуфаней и байян, продержавшиеся в Ордосе до походов Вэй Цина в 128 г. до н.э. Таким образом, могила M30 в яньской столице показывает высокое положение в яньском обществе именно представителя племени лоуфаней, который, несомненно, в ней был захоронен. Эта находка должна существенно укрепить наше доверие к разбираемым историческим источникам, поскольку до неё трудно было даже предполагать достоверность сообщения о «уездах лоуфаней в Янь», т.е. о прямом включении варварского кочевого населения в административную структуру этого государства. Видимо, поэтому и К.В. Васильев в своём переводе, как мы показали выше, опустил слово «сянь» («уезд»), включив вместо него слово «владение». В текст главы 81 «Ши цзи» «Лян По, Линь Сянжу лечжуань» включено описание разгрома племен северных кочевников (включая «сюнну»), учинённого Ли My, военачальником царства Чжао, на севере чжаоских земель: «Ли My, служивший в северных пограничных областях царства Чжао... постоянно пребывал в Дай или Яньмэне (в переводе В.С. Таскина — «в созданном на землях владения Дай округе Яньмэнь» [Таскин, 1968, с. 63]), этот перевод следует ошибочному комментарию танского Чжана Шоуцзе (737 г. н.э.) [ШЦ, 8, с. 1449], исходившего из того, что Яньмэнь располагался на землях так называемого «владения» Дай; однако ко времени Ли My в Чжао уже были образованы как округ Яньмэнь, так и самостоятельный округ Дай [ШЦ, 9, с. 1885; Ян Куань, 1957, с. 535]). — А.К.), готовый отразить нападение сюнну.... Вдоль границы были поставлены башни с сигнальными огнями... Когда сюнну вторглись малыми силами, то он отошёл... Узнав об этом, сюннуский шанъюй вторгся в чжаоские земли с огромной массой своих воинов. Но Ли My... развернул свои левый и правый фланги и ударил по армии сюнну, нанеся ей крупное поражение. Погибло более 100 тысяч сюннуских конников. Он уничтожил [племена] даньлань, разгромил [племена] дунху, принудил сдаться [племена] линьху. Шанъюй спасся бегством. В последующие десять с лишним лет племена сюнну уже не решались приближаться к пограничным городам Чжао (в переводе В.С. Таскина — «к пограничной стене» [Таскин, 1968, с. 64]), однако в тесте оригинала однозначно говорится о пограничных укрепленных городах («бянь чэн» — см. ГДХЮЦД, с. 85, а не о стене («чанчэн») или укреплениях («сай»). — А.К.). [ШЦ, 8, с. 2449-2450; цит. по: Сыма Цянь, VII, с. 258-260]. Эти события не могут быть датированы временем позже 244 г., когда Ли My направили в поход против царства Янь [ШЦ, 8, с. 2450; см. Сыма Цянь, VII, с. 260]. Сюн Цуньжуй относит этот разгром кочевников к 265-245 гг. до н.э. [Сюн Цуньжуй, 1983, с. 111]. Об этой же победе Ли My говорит в главе 102 «Ши цзи» Фэн Тан: «Ли My... на севере прогнал шанъюя, нанёс поражение дунху, уничтожил дань- (157/158) линь...» [ШЦ, 9, с. 2758, см. также: Таскин, 1973, с. 145]. Слова «уничтожил даньлинь» из главы 102 «Ши цзи» могли появиться, самое вероятное, в результате ошибки при переписке фразы, воспроизведенной в вышеприведенной редакции в главе 81: «... уничтожил даньлань, разгромил дунху, принудил сдаться линьху» или осмысленного сокращения названий этих племён. Так что племени даньлинь, скорее всего, не существовало вовсе. Комментатор Жу Чунь (189-265 гг.) идентифицировал это несуществующее племя даньлинь с одним из племён, участвовавших в походе, — с линьху [ШЦ, 9, с. 2885]. Отрывки однозначно повествуют о сюнну как особом племени, поскольку в тексте упоминается предводитель сюнну с титулом шанъюя, описание действий которого встроено в общий ряд с сообщениями о судьбе иных варварских народов. Л.А. Боровкова предлагает считать эпизод главы 81, описывающий борьбу Ли My с сюнну, позднейшей вставкой на том основании, что упомянутые масштабы победы совершенно нереальны, тем более что в других местах «Ши цзи» об этом умалчивает [Боровкова, 1990, с. 4-5]. Однако, во-первых, преувеличение военной мощи своих армий и армий противника — общее место многих классических сочинений Китая; во-вторых, соединение Ли My было далеко не самой крупной из армий эпохи Чжаньго: сильнейшие царства (такие, как Чжао) имели в это время постоянную армию численностью в миллион человек и могли выставить ещё 600 тысяч для одной кампании [Сайер, 1998, с. 17]; в-третьих, как мы видели, об этой победе говорится ещё и в главе 102, в-четвёртых, локализация сюнну совпадает с данными приведённого отрывка из «Шо юань». Поэтому вероятное преувеличение масштабов победы не должно быть поводом для отвержения этого текста. Местность, где Ли My одержал победу над силами шанъюя, определяется достаточно точно. Это — территория царства Чжао в округах Дай и Яньмэнь [см.: ЧГЛШДТЦ, 1, л. 37-38]. Северная граница Чжао в это время проходила по линии длинных стен чжаоского Улин-вана, которые прослежены у южного подножия гор Иньшань от Баотоу и далее на восток до уезда Чжоцзы [Внутренняя Монголия] [Гэ Шаньлинь, Лу Сысянь, 1981, с. 21-24, рис. 1; Ли Синшэн, Хао Липин, 1994], что соответствует сведениям «Ши цзи» («Он (Улин-ван) построил длинную стену, которая протянулась от Дай вдоль подножия гор Иньшань до Гаоцюэ и служила укреплённой границей» [ШЦ, 9, с. 2885, цит. по: Таскин, 1968, с. 37]). Судя по тому, что Ли My вынужден был поставить вдоль своего участка границы «башни с сигнальными огнями», его войска размещались на том отрезке границы Чжао, который стенами защищён не был, т.е. восточнее современного Чжоцзы. В пользу такой локализации говорит и то, что армия Ли My не заходила в округ Юньчжун, располагавшийся к западу от Яньмэня и защищённый длинной стеной. С востока же земли Чжао здесь ограничивались территорией царства Янь. Ко времени Ли My яньские земли были (158/159) расширены на севере за счёт захвата земель, принадлежавших племени дунху, и обнесены длинной стеной [ШЦ, 9, с. 2886, см.: Таскин, 1968, с. 37]. Исходя из этого сообщения «Ши цзи», длинная стена, построенная по северной границе Янь, должна была оканчиваться с запада в округе Шангу. Археологически яньские стены прослежены на запад до Чжанбэя [Чжэн Шаоцзун, 1981, с. 36, рис. 1]. Таким образом, наиболее вероятная дислокация соединений Ли My — между современными Чжанбэем и Чжоцзы (по прямой с запада на восток около 180 км). Согласно «Ко ди чжи», даньлинь в эпоху Чуньцю обитали в танском округе Шочжоу, управление которого находилось в Май [ШЦ, 9, с. 2885, прим. 11; КДЧ, с. 81-82], т.е. на севере Шаньси и прилегающих землях АР Внутренняя Монголия [см. Малявкин, 1981, с. 107], что полностью соответствует нашим выводам. В период объединительных войн будущего императора Ши-хуанди из Цинь в Янь бежал изменивший своему государю полководец в чине цзянцзюня Фань Уци. Прибытие Фань Уци в Янь создало большую проблему для яньского правящего дома, поскольку это могло послужить предлогом для нападения циньских войск, только что завоевавших соседнее царство Чжао. «Чжаньго цэ» передаёт высказанные в связи с этим слова наставника Цзюй У, обращённые к наследнику яньского престола (тайцзы) Даню (глава 31 «Янь 3», параграф «Цинь бин Чжао бэй сян ин Янь»): «Для тайцзы желательно срочно направить цзянцзуня Фаня к сюнну, чтобы избавиться от него. Прошу на западе объединиться с тремя Цзинь, на юге связаться с Ци и Чу, на севере договориться с шанъюем, после чего будет допустимо это организовать» [ЧГЦ, с. 1129]. Бегство Фань Уци от правителя Цинь относится к 228 г. до н.э. [Сюн Цуньжуй, 1983, с. 111]. Об аутентичности текста «Чжаньго цэ» мы уже говорили выше. Кроме этого, в речи Цзюй У упоминается шанъюй — титул предводителя хунну. Таким образом, этот отрывок также можно использовать в целях локализации сюнну. Как уже говорилось, земли Янь в это время простирались к западу до района Чжанбэя. На востоке же северная яньская граница доходила до Ляоси [Ян Куань, 1957, с. 536-537; ЧГЛШДТЦ, 1, л. 39-40]. Однако на север от Янь к тому времени оставались ещё «отброшенные на север» племена дунху. Это следует из нижеприводимого отрывка, а также из сообщения главы 43 «Чжао ши цзя» за 273 г. до н.э. о землях в Дай, «подвергавшихся нападениям дунху». Восточный отрезок северной границы в Ляодуне и Ляоси отделял яньские земли от древнекорейских племён емек [Бутин, 1982, с. 42-73]. Таким образом, ставка шанъюя хунну могла находиться только на западном отрезке северных яньских рубежей. Последний отрывок относится уже к описанию свершений шанъюя Маодуня [конец III в. до н.э.]: «Правитель дунху, ещё более возгордясь, начал захватывать земли на западе. Между [дунху] и сюнну пролегала брошенная земля, на которой на расстоянии более 500 ли никто не жил; и те и другие жили по её краям, (159/160) образуя оуто» [ШЦ, 9, с. 2889; цит. по: Таскин, 1968, с. 38, 39]. Из этого текста следует, что сюнну жили на запад от дунху, причём на расстоянии более 200 км. В то же время дунху, отброшенные в первой половине IV в. яньскими войсками к северу «на 1000 ли» [ШЦ, 9, с. 2886, см.: Таскин, 1968, с. 37], обитали теперь на север от вышеуказанной яньской длинной стены. Таким образом, земли сюнну могли находиться по отношению к северной границе Янь только на северо-западе. Следовательно, все четыре вышеприведенных отрывка относят действия хунну в конце IV-III вв. до н.э. к одной и той же местности — территории Внутренней Монголии к северу от границ современной провинции Шаньси, к северо-западу от границ провинции Хэбэй. Эта локализация совпадает с позднейшим местоположением ставки шанъюя «напротив [округов] Дай и Юньчжун» [см.: Таскин, 1968, с. 40], которая, как справедливо замечает С.С. Миняев, могла оставаться на традиционном месте [Миняев, 1990, с. 152; 1998, с. 80]. Имеется ещё один комплекс менее достоверных, но весьма вероятных упоминаний хунну в письменных источниках доханьской эпохи. При создании цзюаней 5 и 6 «Ши цзи» и «Цинь бэнь цзи» [«Основные записи [о деяниях дома] Цинь» и «Ши-хуан бэнь цзи» («Основные записи [о деяниях Цинь] Ши-хуана») Сыма Цянь, несомненно, широко использовал циньскую летопись — «Записи дома Цинь», сохранившуюся к его времени. («Тогда я последовал за «Записями дома Цинь», продолжив [описание событий] после хроники «Чуньцю» [ШЦ, 2, с. 687; цит по: Сыма Цянь, III, с. 233]). На это указывает и М.В. Крюков во вводной статье к русскому переводу «Основных записей» [Сяма Цянь, I, с. 92]. Таким образом, в труде Сыма Цяня, именно в этих главах, весьма вероятно точное воспроизведение текста оригинала «Записей дома Цинь», в том числе используемых там этнонимов. В этой связи следует обратить внимание ещё на несколько эпизодов. В 318 г. «войска княжеств Хань, Чжао, Вэй, Янь и Ци, ведя за собой отряды сюнну, совместно напали на Цинь» [ШЦ, 1, с. 207; цит по: Сыма Цянь, II, с. 42-43]. Г. Халоун не сомневался в том, что слово «сюнну» в тексте Сыма Цяня восходит к эпохе Чжаньго и считал эту фразу первым дошедшим до нас упоминанием сюнну в исторических источниках [Haloun, 1922, S. 433; 1926, S. 130]. Мэн Вэньтун замечает, что в «Чжаньго цэ» при описании планов нападения пяти княжеств на Цинь в 318 г. в том же контексте действуют ицюйские жуны, из чего он делает вывод о генетической связи этих племён [Мэн Вэньтун, 1958, с. 106-107]. Правда, с таким же успехом можно предположить, что ицюйские жуны были союзниками пяти царств, а сюнну, например, чем-то вроде наёмников, которых «вели за собой». Поскольку сюнну при описании этого похода более не упоминаются, Л.А. Боровкова считает их упоминание в этом отрывке позднейшей вставкой [Боровкова, 1990, с. 3-4]. (160/161) Далее в главе «Цинь бэнь цзи» сообщается о походе против «сюнну» в 214 г.: «Тогда (215 г.) Ши-хуан послал военачальника Мэн Тяня на север с трёхсоттысячной армией для нападения на ху. В результате [войска] захватили земли Хэнани (к югу от северного отрезка излучины Хуанхэ. — А.К.). На тридцать третьем году [214 г.]... на северо-западе [Ши-хуан] вытеснил и прогнал [племена] сюнну. От Юйчжуна вдоль реки на восток вплоть до гор Иньшань [он] учредил тридцать (сорок?) четыре уезда, построил стену вдоль Хуанхэ в качестве заслона (в оригинале «чэн (обносить стеной) хэ (река) шан (верх, верхнее течение) вэй (в качестве) сай (укрепление, застава)». — А.К.) Снова послал Мэн Тяня перейти [с войсками] Хуанхэ; [Мэн Тянь] занял Гаоцюэ, [Тао] [Янь]шань и Бэйцзя, где соорудил заставы и вышки, чтобы отгонять жунов. » [ШЦ, 1, с. 253; цит. по: Сыма Цянь, II, 75]. Итак, перевод Р.В. Вяткина не может быть принят без существенных корректировок. Аналогичное словосочетание «хэ вэй сай» использовано в той же главе 6 за 26 годом Цинь Шихуана (219 г. до н.э.), где Сыма Цянь описывает границу империи Цинь на более раннем этапе, до захвата земель кочевников. Здесь это выражение переведено Р.В. Вяткиным, на мой взгляд, более корректно: «[земли Цинь] ... на севере тянулись вдоль Хуанхэ, служившей им заслоном» [ШЦ, 1, с. 239; см. Сыма Цянь, II, с. 65]. Столь близкая аналогия в рассказе об одном и том же регионе подтверждает вывод о том, что автор «Ши цзи», обратившись к вопросу о расширении северных границ, имел в виду дальнейшее укрепление упоминавшегося им естественного рубежа по Хуанхэ. Исходя из того, что под именем Иньшань в ханьское и доханьское время подразумевались не только горы, носящие это имя сегодня, но и горный массив, простиравшийся к востоку от них [см.: ШЦ, 1, с. 239; 9, с. 2885, ХШ; 11, с. 3803, согласно комментарию «Хуй чжэн» горами Иньшань назывался горный район на северо-восток от излучины Хуанхэ, современные горы Шибадантушань в аймаке Улато АР Внутренняя Монголия: ЛГГЦЧЦХБ, с. 14, прим. 59], можно считать, что линия пограничных крепостей-уездов могла доходить к востоку до циньского округа Шангу. Те же события описаны Сыма Цянем в «Хронологических таблицах» (глава 15), главах 88 «Мэн Тянь лечжуань» и 110 «Сюнну лечжуань», а также упоминаются в трактате Цзя И, включённом в текст главы 6. В «Хронологических таблицах» [«Ши цзи», глава 15] вышеуказанные события излагаются под 33 годом правления Ши-хуана (214 год). «... На северо-западе, на захваченных у жунов землях (в оригинале «си бэй (на северо-западе) цюй (в данном контексте корректнее перевести «разгромили и овладели землями» — см.: ЧГХЮЦД, с. 1290) жун». — (161/162) А.К.), создал 44 (34) уезда. Построил великую (? — А.К.) стену (в оригинале «чан чэн», что корректнее переводить как «длинная стена», как обозначаются любые длинные стены, строившиеся китайскими княжествами в эпоху Чжаньго; словом «великая» в русскоязычной литературе обычно обозначают «объединённую» стену эпохи централизованных империй — А.К.) вдоль Хуанхэ (в оригинале «хэ шан (в верховьях реки)». — А.К.). Мэн Тянь возглавил трёхсоттысячное войско» [ШЦ, 2, с. 757-758, цит. по: Сыма Цянь, III, с. 318]. В переводе Л.А. Боровковой это место выглядит так: «На северо-западе овладели [землями] жунов и образовали [на них] 34 уезда. Мэн Тянь командовал трёхсоттысячным войском» [Боровкова, 1990, с. 6]. Оснований излагать текст в форме причастного оборота «на захваченных у жунов землях», как делает Р.В. Вяткин, в оригинале нет. В этой части перевод Л.А. Боровковой ближе к оригиналу как синтаксически, так и грамматически, не говоря уже о стилистике источника (краткие сообщения в табличном варианте). Кроме этого, перевод иероглифа «цю» в смысле «разгромить [жунов] и завоевать их земли» соответствует повествованию о тех же событиях в главе 6, где Р.В. Вяткин переводит: «вытеснил и прогнал [племена] сюнну» (см. выше) [ШЦ, 1, с. 253; цит. по: Сыма Цянь, II, с. 75]. Оба перевода без указаний на сомнительность такой трактовки помещают новые уезды на «захваченные у жунов земли», хотя перевести текст в целом можно и как два совершенно не связанных между собой предложения: «На северо-западе разгромили жунов и захватили их земли. Создали 44 [34] уезда». В этой редакции перевод корреспондируется с текстом главы 6 (см. выше) [ШЦ, 1, с. 253]. Словом «хэшан» обозначается верхнее течение реки. Поэтому последнюю фразу следует переводить как «построили длинные стены в верхнем течении реки [Хуанхэ]». Такой перевод соответствует вышеприведённой фразе из главы 6 «обнесли стеной Хуанхэ в верхнем течении» [ШЦ, 1, с. 253; цит. по: Сыма Цянь, II, с. 75]. О тех же событиях повествуется и в главе 110 «Ши цзи»: «В дальнейшем, после того, как Цинь уничтожило шесть царств, [император] Ши-хуан приказал Мэн Тяню во главе войска численностью в 100 000 человек напасть на севере на ху. [Мэн Тянь] (? — А.К.) отвоевал обратно все земли к югу от реки (Хуанхэ) (в оригинале — «си шоу хэ нань ди («полностью отобрал земли Хэнань»). — А.К.), создал вдоль Хуанхэ укрепления (в оригинале «инь хэ вэй сай (в результате река стала рубежом). — А.К.), построил 44 уездных города у реки и заселил их преступниками, приговорёнными к ссылке на границу» [ШЦ, 9, с. 2886; цит. по: Таскин, 1968, с. 37]. В переводе Л.А. Боровковой начало этого отрывка выглядит так: «Позже [царство] Цинь уничтожило шесть царств и Ши-хуанди послал Мэн Тяня вести трёхсоттысячное войско на север ударить по хусцам. [Мэн Тянь] полностью овладел землями к югу от [Хуан]хэ, и Хуанхэ ста- (162/163) ла рубежом. Построили 44 уездных города вдоль [Хуан]хэ и переселили ссыльных и жунов, чтобы заполнить их» [Боровкова, 1990, с. 6]. Перевод Л.А. Боровковой выполнен более корректно. Фраза о постройке 44 городов вдоль Хуанхэ в оригинале безлична и приписывать эти и последующие по тексту достижения Мэн Тяню, как это сделал Р.В. Вяткин, нет оснований. Таким же образом, безличными оборотами, переводит этот отрывок и Де Грот [De Groot, 1921, S. 39]. В главе 88, специально посвящённой жизнеописанию Мэн Тяня, к его личным достижениям отнесены разгром варваров «на севере» и захват «Хэнань», строительство длинных стен (неизвестно где!), приведение в порядок существовавших укреплений вдоль всей границы, переправа через Хуанхэ к горам Иньшань. Разгром варваров «на северо-западе» и основание 44 (34) уездных городов-крепостей по Хуанхэ, в том числе в районе Юйчжуна, здесь не упоминаются [ШЦ, 8, с. 2565-2566; De Groot, 1921, S. 44]. О словосочетании «хэ вэй сай» говорилось выше. Перевод Л.А. Боровковой в этой части соответствует тексту глав 6 и 15 [ШЦ, 1, с. 253]. Иероглиф «си» («полностью») — в оригинале предшествует иероглифу «шоу» («отбирать»), а не словам «Хэнань ди», и таким образом является дополнительной характеристикой действия, а не размеров местности, отобранной Мэн Тянем. Говорить о захвате всех земель Ордоса на этом основании нельзя. Перевод Л.А. Боровковой в этой части выполнен более корректно. Слово «Хэнань» может, конечно, обозначать все земли к югу от реки, т.е. весь Ордос, однако так могла обозначаться и совершенно определённая местность, которая могла занимать меньшую площадь, по аналогии с Хэси («к западу от реки», округ в Вэй), Хэнань (ханьский округ на территории современной провинции Хэнань), Хэшан («верхнее течение реки», ханьский округ в современной провинции Шэньси), Хэдун («к востоку от реки», ханьский округ в современной провинции Шаньси) и т.п. Приведённые отрывки наглядно показывают, что кампания «на северо-западе» против «сюнну», о которой говорится в главе 6 и упоминается в «Хронологических таблицах» за 33 год правления Цинь Ши-хуана, не связана в тексте «Ши цзи» с деятельностью Мэн Тяня, с походом на кочевников в северном направлении, с учреждением уездов по Хуанхэ и далее на восток, а также с постройкой новой длинной стены в верхнем течении Хуанхэ. Более того, кроме этого похода все перечисленные события происходили на север от столицы империи. Мэн Тянь был направлен с войсками «на север» согласно всем источникам. Захватил он земли «Хэнань», т.е. часть (?) Ордоса, что прямо на север от циньских земель. Под топонимом «хэшан», обозначающим место, где Мэн Тянем были построены укрепления, можно понимать в этом контексте только верхнее течение Хуанхэ на восточном участке её излучины, где река несёт свои воды с севера на юг. В конце 205 г. до н.э., как сообщает глава 8 «Ши цзи» «Гао- (163/164) цзу бэнь цзи», были «приведены в порядок укрепления в верхнем течении реки [Хуанхэ]» [ШЦ, 2, с. 369]. Перевод Р.В. Вяткина («Были приведены в порядок и достроены укрепления [вдоль границ] области Хэшан») [Сыма Цянь, II, с. 176] здесь не может быть использован, поскольку искажает смысл источника. Во-первых, иероглифы «шаньчжи» означают не «достроил», а «привёл в порядок», «отремонтировал» [ГДХЮЦД, с. 1366]. Во-вторых, ни о какой «области» в оригинале не говорится. Включение слова «область» увязывает эти укрепления с округом Хэшан, учреждённым Гао-цзу в центральной части ханьских земель [ШЦ, 2, с. 369]. Поскольку и в этом сообщении использовано выражение «хэ шан сай», которое мы видим и в рассматривавшихся отрывках из глав 6 и 15, можно считать, что здесь говорится о той же линии укреплений, которая была построена Мэн Тянем в северной части восточного отрезка излучины Хуанхэ. Комментарий сунского Пэй Иня «Цзи цзе» к этому отрывку приводит цитату из жизнеописания западноханьского Чао Цо, включённого в «Хань шу» [ШЦ, 2, с. 370]. В тексте «Хань шу» (глава 49) слова Чао Цо, обращённые к императору, звучат так: «...в циньское время на севере напали на хумо, построили укрепления в верхнем течении реки [Хуанхэ] («чжу сай хэ шан». — А.К.), на юге напали на янских юэ, устроили там пограничные гарнизоны» [ХШ, 8, с. 2283]. Таким образом, Чао Цо под словами «сай хэ шан» также имел в виду укреплённую линию в верхнем течении Хуанхэ именно на север от коренных земель Цинь, в противопоставлении пограничным гарнизонам на юге. Упоминание «хэшан сай» за 205 годом до н.э. в главе 7 «Ши цзи» означает, что земли «к югу от реки», которые защищала эта оборонительная линия, к тому времени ещё оставались под властью Срединного государства, что полностью корреспондируется с сообщением Сыма Цяня о том, что на момент вторжения Маодуня в Ордос (которое можно датировать в пределах 204-203 гг. до н.э. [см. Боровкова, 1990, с. 7-11]) там находились как племена лоуфань и байян, так и территории, контролируемые империей Хань [ШЦ, 9, с. 1890]. Китайскими археологами исследована длинная стена, которая находится именно в этих местах — от современного Юйлиня в провинции Шаньси до Токото на севере, однако они считают это сооружение более ранним, относящимся ко времени циньского Чжао-сян-вана, поскольку укрепления Мэн Тяня, по их мнению, должны были располагаться к западу от излучины Хуанхэ, и Цинь Ши-хуан якобы захватил весь Ордос [Ши Няньхай, 1981a, 1981б]. Это не соответствует действительности. Кроме косвенного указания на то, что на территории Ордоса к концу III в. до н.э. находились не только ханьские владения, но и племена лоуфаней и байян, Сыма Цянь прямо пишет, что «старая укреплённая линия к югу от реки» (т.е. длинные стены циньского Чжао-сян-вана, в противопоставлении «новой» линии — стенам Мэн Тяня) в районе южнее реки («Хэнань») проходила от Чжаона до Фуши [ШЦ, 9, с. 2890], т.е. от сегодняшней Гуюани до современного Суй-дэ, где археологически исследован другой, южный отрезок стены [Ши Нянь- (164/165) хай, 1981, с. 60-64]. Поэтому более северные земли собственно Ордоса при Чжао-сян-ване циньцы не контролировали, и стена на север к Токото могла быть построена только Мэн Тянем. Более того, в 127 г. до н.э., по сообщению «Сюнну лечжуань», в результате похода Вэй Цина хань «восстановила укрепленную линию, воздвигнутую Мэн Тянем при бывшей династии Цинь» [ШЦ, 9, с. 2906, цит. по: Таскин, 1968, с. 52]. Эта линия могла находиться только в Ордосе, а не к западу от него, поскольку согласно общепринятой точке зрения в западноханьское время Китай всем Ордосом не владел, и с запада кочевники свободно проходили через Хуанхэ на это плато [см. ЧГЛШДТЦ, 2, л. 17-18]. Последний и неотразимый аргумент в пользу того, что укрепления, воздвигнутые Мэн Тянем, проходили в восточной части Ордоса — личные наблюдения Сыма Цяня во время одного из его путешествий. В 110 г. до н.э. он возвращался в ханьскую столицу с «северной границы» (как буквально сообщается в тексте «Ши цзи») и по пути видел остатки этих стен. «Я выезжал на северную границу, возвращался в столицу по прямому тракту и видел пограничные башни длинных стен, построенных Мэн Тянем по приказу Цинь» [ШЦ, 8 с. 2570]. И далее: «Срывали горы, засыпали ложбины — прокладывали прямой тракт. Как дёшево ценили труд простого народа!» [ШЦ, 8, с. 2570, цит. по: Крюков, 1972, с. 23]. Под «прямым трактом» здесь однозначно подразумевается дорога, построенная Мэн тянем по приказу Ши-хуана из столицы по прямой через территорию Ордоса до Цзююани на берегу излучины Хуанхэ (отрывок взят из жизнеописания Мэн Тяня и характеризует его достижения; фраза «срывали горы, засыпали ложбины» применяется в тексте «Ши цзи» и «Шо юань» (глава 20) именно к строительству прямой дороги Мэн Тянем [ШЦ, 1, с. 256; с. 2566; 9, с. 2886; 8, см.: Сыма Цянь, II, 78; Таскин, 1968, с. 37; Шо юань, с. 649] (о проблеме «прямого тракта» и локализации Цзююани см. ниже). Таким образом, Сыма Цянь, проезжая по «прямому тракту» по территории Ордоса, видел невооружённым глазом укрепления Мэн Тяня. Это было бы совершенно невозможно, если бы эти укрепления находились с запада от излучины, самое малое в двухстах километрах от «прямого тракта», даже если Цзююань, как считает ряд исследователей, находилась около Баотоу. Свидетельство самого Сыма Цяня не оставляет места вольным интерпретациям его слов и доказывает, что длинные стены, идущие от сегодняшнего Юйлиня к Токото, были построены именно Мэн Тянем и отгораживали, так самым, небольшой участок на востоке Ордоса в верхнем течении восточного отрезка излучины Хуанхэ («хэ шан»). Что же касается организации новых уездов вдоль Хуанхэ, то и они, если строго следовать тексту «Ши цзи», были созданы не «вокруг» излучины реки с запада, а на север и северо-восток от Ордоса. Локализация этих уездов зависит от того, куда можно поместить упоминаемый в связи с этими уездами в главе 6 «Ши цзи» Юйчжун. Китайские историки и археологи исходят из сведений «Шуи цзин чжу», комментария «Инь и» и (165/166) комментария «Цзи цзе» сунского Пэй Иня, идентифицировавших этот Юйчжун с одноимённым уездом, образованным позже на землях близ Ланьчжоу, в ханьском округе Цзиньчэн [ШЦЧ, глава 2 «Хэ шуй 2», с. 31; ШЦ, 1, с. 253, прим. 7, ХШ; 6, с. 1610-1611]. Таким образом выходит, что цепь пограничных уездов Ши-хуана, тянувшаяся «вдоль Хуанхэ», охватывала всю излучину реки — до гор Иньшань. Из этого следует, что первым императором Цинь был захвачен весь Ордос. Соответственно, построенные Мэн Тянем длинные стены должны были охватывать излучину Хуанхэ с запада. Такое видение исторических событий отражено в ряде статей и исторических карт [ЧГЛШДТЦ, 2, л. 5-6; Ши Няньхай, 1978, с. 63-65; 1981, с. 65-66; Оу Янь, 1987, с. 16-17]. В то же время «стены Мэн Тяня» с запада от излучины Хуанхэ не видели ни средневековые географы, ни современные археологи. От Ланьчжоу до гор Иньшань уезды не могли располагаться «вдоль реки на восток», поскольку на этом участке Хуанхэ несёт свои воды на север. Само толкование отрывка из главы 6 «Ши цзи» в смысле «на восток вплоть до Иньшань», исходя из того, что имя Иньшань носили, по словам самого Сыма Цяня, горы, располагающиеся северо-восточнее излучины Хуанхэ, допускает размещение цепи уездных городов на восток вплоть до округа Шангу. Таким образом, локализация Юйчжуна в Ганьсу создает ряд существенных трудностей и заставляет «домысливать» текст источника. Однако историческая география Китая говорит и о другом Юйчжуне, в районе северо-восточного поворота излучины Хуанхэ [ЧГГЦДМДЦД, с. 1027]. Согласно «Ко ди чжи» [КДЧ, с. 65], этот Юйчжун располагался на месте танского уезда Юйлинь округа Шэнчжоу. Танский уезд Юйлинь располагался по северной части западного отрезка излучины Хуанхэ на территории современного АР Внутренняя Монголия [Малявкин, 1981, с. 125, прим. 117]. В отличие от «западного» Юйчжуна эта местность упоминается даже в доханьских источниках. В «Чжаньго цэ» (глава 19 «Чжао 2». Параграф «Ван по Юаньян» говорится о Юйчжуне при рассказе о военных достижениях правителя царства Чжао Улин-вана: «Вслед за тем ван ввёл [в армии] одеяния ху, повёл конные [отряды] против ху. Он вышел из «Ворот Забвения», преодолел преграды «Девяти пределов», пересёк труднодоступные места «Пяти троп», достиг центра [расселения] ху (в оригинальном тексте — «Юйчжун», однако переводчик последовал комментариям из издания «Бао бэнь», которые предлагают читать «Хучжун» [ЧГЦ, с. 675, прим. 4]), открыл земли протяженностью в тысячу ли» [ЧГЦ, с. 675, цит. по: К. Васильев, 1968, с. 191]. Те же события описываются в «Ши цзи» (глава 43 «Чжао ши цзя»): «На двадцатом году [правления, 306 г. ] [Улин-]ван отнял земли [царства] Чжуншань вплоть до Нинцзя, на западе отнял земли ху вплоть до Юйчжуна. Ван линьху преподнёс лошадей. По возвращении [Улин-вана]... Первый советник царства Дай — Чжао Гу, управляя племенами хусцев, собрал их войска» [ШЦ, 6, с. 1811]. Согласно комментариям «Чжэн и», под Юйчжуном здесь имеется в виду (166/167) северный берег Хуанхэ в области Шэнчжоу [ШЦ, 6, с. 1811, прим. 2]. Приводим здесь собственный перевод этого отрывка, поскольку переводы Э. Шаванна, Р.В. Вяткина и Де Грота не могут быть использованы по различным причинам. Перевод Де Грота: «...[Dann zog er] westwärts [und] ergriff Besitz vom Gebiete der Hu bis Yuzhong, [und] der Kenig von Linhu lieferte [ihm] (dazu?) Pferde.» ([Затем он двинулся] на запад [и] захватил владения ху вплоть до Юйчжуна, [и] правитель линьху преподнёс [ему] (для этого?) лошадей. — А.К.) (квадратные скобки в тексте отсутствуют, добавлены мною. — А.К.) [De Groot, 1921, S. 35]. Перевод Э. Шаванна: «La ninctieme année (306), le roi parcourut le territoire de Zhongshan et parvint jusqu’à Ningjia; a l’ouest, [il] parcourut le territoire des Hu et arrived jusqu’a Yuzhong. Le roi des Linhu [lui] offrit des chevaux. A sou retour...» (На двадцатом году (306), правитель проехал (? — А.К.) земли Чжуншань и достиг Нинцзя, на западе [он] проехал (? — А.К.) земли ху и прибыл в Юйчжун. Правитель линьху [ему] поднёс лошадей. По возвращении... — А.К.) (квадратные скобки в тексте отсутствуют, добавлены мною — А.К.) [Chavannes, V, р. 84]. Перевод Р.В. Вяткина: «На двадцатом году [правления, 306 г. ] [Улин-]ван отправился (? — А.К.) в земли Чжуншаня, [доехал] до Нинцзя. [Далее] поехал (? — А.К.) на запад в земли хусцев, [добрался] до Юйчжуна. Правитель линьху подарил [ему] лошадей. По возвращении [Улин-вана]... первый советник царства Дай — Чжао Гу, управляя племенами хусцев, собрал их войска.» (квадратные скобки в тексте отсутствуют, добавлены мною. — А.К.) [Сыма Цянь, VI, с. 66]. Э. Шаванн представил текст источника как описание поездок правителя Чжао по соседствующим территориям. Иероглиф «люэ», означающий в данном контексте «отнимать», «отбирать» [ГДХЮЦД, с. 1020-1021], в обоих случаях переводится им как «parcourir» («пробегать», «проходить», «объезжать» и т.п.), хотя такое значение этот иероглиф мог принимать только при описании объезда собственных границ с инспекцией или дозором. Здесь же мы имеем дело с территорией, заведомо Чжао не принадлежащей. Перевод Р.В. Вяткина, подготовленный с учётом труда Шаванна [см.: Сыма Цянь, VI, с. 297, прим. 1], трактует действия Улин-вана в том же смысле. Кроме того, одинаковые иероглифы «люэ» передаются в русском переводе разными словами «отправился» и «поехал», что не соответствует стилистике источника. В переводе Де Грота слово «люэ», напротив, принимает значение «Besitz ergreifen» [«завладеть», «овладеть»], так что текст выглядит как описание территориальных приобретений царства Чжао в 306 г. до н.э. Дальнейший текст «Истории наследственного дома Чжао» повествует о кампании против царства Чжуншань, предпринятой Улин-ваном в 305 г. до н.э. [ШЦ, 6, с. 1811; см.: Сыма Цянь, VI, с. 66], в ходе которой основные части чжаоской армии под руководством вана взяли «Хао, Шин, Фэнлун, Дунъюань». Все эти пункты находятся именно в районе Нинцзя (Маньцзя), в глубине чжуншаньских земель, граница которых определяется (167/168) Чжэн Шаоцзуном по состоянию на 414 г. до н.э. [Чжэн Шаоцзун, 1992, с. 137]. О захвате территории Чжуншань к западу и юго-западу от Нинцзя в течение кампании 305 г. «Ши цзи» не упоминает. Это косвенно подкрепляет трактовку сообщения за предыдущий, 306 год «люэ Чжуншань ди чжи Нинцзя» в смысле «отнял (захватил) земли Чжуншань вплоть до Нинцзя», так как в этом случае рубежи Чжао к началу кампании 305 года вплотную должны были бы приблизиться к району «Хао, Шии, Фэнлуна и Дунъюаня». Таким образом, наиболее вероятно, что в рассматриваемом отрывке имеется в виду захватнический поход Улин-вана в 306 г. до н.э. против царства Чжуншань, а затем против «ху», в результате которого земли последних «вплоть до Юйчжуна» были присоединены к Чжао. Это соответствует рассказу «Сюнну лечжуань» о выдающихся победах Улин-вана «на севере» над варварами линьху и лоуфань и организации им трёх новых округов [видимо, на завоёванных территориях] [ШЦ, 9, с. 2885; см. Таскин, 1968, с. 37]. Судя по итогам исследований чжаоских длинных стен [Гэ Шаньлинь, Лу Сысянь, 1981, с. 21-24], в результате этой операции территория царства увеличилась по меньшей мере вдвое и новые территории охватывали как раз северный берег Бэйхэ — северного отрезка излучины Хуанхэ — в районе, где комментатор разместил упомянутый Юйчжун. Согласно «Чжао ши цзя», Су Ли направил в 283 г. до н.э. письмо чжаоскому вану от имени жителей царства Ци, обеспокоенных враждебным союзом Чжао и Цинь. В этом письме в том числе говорилось о возможных угрозах царству Чжао со стороны Цинь и его союзника — царства Янь: «Если Янь поглотит северные земли Ци, то Вы сократите на триста ли расстояние между Шацю и Цзюйлу, а у ханьского Шандана останется всего сотня [защитных] ли от Ханьданя. Правители Янь и Цинь, замыслив приобрести Ваши, ван, реки и горы и сократив себе путь до Вас на триста ли, быстро пройдут его. [Земли] циньской [области] Шанцзюнь близки к [чжаоской (? — см. ниже. — А.К.)] заставе Тиньгуань. До [района] Юйчжун тысяча пятьсот ли. Если циньцы из этих трёх областей (в тексте «цзюнь», что обычно переводится «округ». — А.К.) нападут на Ваш Шандан, то земли к западу от Янчана и к югу от Гоучжу уже не будут Вам принадлежать, ван» [ШЦ, 6, с. 1817-1818; цит. по: Сыма Цянь, VI, с. 71]. «Три области (округа)», о которых говорится в тексте, — Цзюйлу и Ханьдань, располагавшиеся к востоку от Чжао, а также округ Шанцзюнь, образованный царством Цинь на землях сегодняшней Шэньси, к юго-западу от Чжао. Перевод Р.В. Вяткина отходит от пунктуации, принятой в современных изданиях «Ши цзи», где фразы о расположении заставы Тингуань и Юйчжуна разделены запятой, а не точкой, т.е. вторая фраза может восприниматься как пояснение первой. То же рассуждение от имени Су Циня приводится в тексте «Чжаньго цэ» (Глава «Чжао 1», параграф «Чжао шоу тянься, це и фа Ци»): «Сейчас (168/169) Янь поглотило ханьскую Хэнань, достигло Шацю, и до границы [в] Цзюйлу [осталось] 300 ли [Цинь? — вряд ли имеется в виду царство Янь, поскольку его войска не могли дойти в это время до заставы Ханьгуань, где бы она ни размещалась согласно принятым версиям. — А.К.], достигло [заставы] Ханьгуань, до Юйчжуна 1500 ли. Если Цинь поглотит ханьский и вэйский Шандан, тогда в округа и уделы, [находящиеся на] территории союзных [Чжао] государств, не будет больше входить 700 ли плодородных и возделанных земель. Если эти три войска Цинь натянут арбалеты, находясь на вершине Янцзюня (в издании «Бао бэнь» — «Яньчана», [см. ЧГЦ, с. 610, прим. 11. — А.К.]), то это будет на землях, от которых до Ханьданя 20 ли. В дальнейшем (или «вот-вот») эти три циньских войска нападут на Ваш, ван, Шандан, также угрожая ему с севера, тогда [земли] на запад от Гоучжу уже не будут принадлежать Вам, ван» [ЧГЦ, с. 608]. Сходства и отличия приведённых текстов «Ши цзи» и «Чжаньго цэ», на наш взгляд, позволяют уточнить местоположение Юйчжуна, упоминаемого в обоих источниках. И в «Ши цзи», и в «Чжаньго цэ» упоминание Юйчжуна происходит в конструкции, симметричной упоминанию ханьских и чжаоских территорий, на которые должны напасть войска Цинь: в первом случае — ханьского Шандана, во втором случае — чжаоского Цзюйлу. Из этого уже можно сделать вывод о том, что указанный Юйчжун должен был располагаться на границе Чжао. Использование в этом контексте информации о другом Юйчжуне — том, который расположен недалеко от сегодняшнего Ланьчжоу в сотнях километрах от чжаоских земель и не входил в это время в состав земель Цинь, — по меньшей мере бессмысленно. Застава Тингуань, от которой до Юйчжуна должно быть 1500 ли, во втором случае названа заставой Ханьгуань с указанием того же расстояния до Юйчжуна. Если считать заставу Тингуань чжаоским пограничным пунктом, то нужно предположить, что она носила одновременно название «Ханьгуань», либо ошибку переписчика. В то же время застава Ханьгуань известна как пограничный пункт царства Чу на реке Янцзы, укреплённый для защиты от царства Шу, покорённого в конце IV в. до н.э. царством Цинь [см.: ЦГК, с. 268]. Как предполагает «Да ши цзи», «Ханьгуань» было обычным названием для застав в эпоху Чжаньго, и у Чжао должна была быть сухопутная застава с таким именем, а у Чу — речная [по ЧГЦ, с. 610, прим. 8]. Поэтому, наверное, авторы «исторического атласа Китая» поместили заставу Тингуань на территорию Ордоса (где, кстати, никакого чжаоского присутствия никогда не было) [ЧГЛШДТЦ, 1, с. 37-38]. Однако из контекста второго отрывка следует, что Ханьгуань — пункт, до которого добрались войска царства Цинь или его союзников, откуда до Юйчжуна 1500 ли. Такой заставой, близ которой в это время однозначно находились крупные соединения циньских войск, являлась как раз чуская застава Ханьгуань, от которой до «северного» Юйчжуна, находящегося на границе царства Чжао, было в точности 1500 ли, т.е. около 600 км [см.: ЧГЛШДТЦ, (169/170) 1, л. 45-46]. Поэтому приведённые отрывки из «Ши цзи» и «Чжаньго цэ» могут быть поняты буквально, без дополнительных построений о неизвестной чжаоской заставе. В них говорится, что царство Цннь и его союзник — царство Янь могут быстро перебросить свои войска на границы Чжао. Даже от самой южной точки, в которой находится соединение циньских войск, — от царства Шу, где они стоят на чуской границе близ заставы Ханьгуань, до северных границ Цинь недалеко, и Циньские войска могут быстро пройти расстояние в 1500 ли и оказаться в Юйчжуне — северо-восточном углу излучины Хуанхэ, на западной границе Чжао, что позволит напасть на это царство с северо-запада. Таким образом, и в этих отрывках с гораздо большей вероятностью имеется в виду «северный», «ордосский» Юйчжун, нежели отстоящий от района стратегического планирования на сотни километров «южный» Юйчжун, находившийся на тот период за пределами китайских государств и о циньском присутствии в котором в то время нет никаких сведений. Ещё одно сообщение о Юйчжуне в эпоху Чжаньго приведено в главе 51 «Хань шу» «Жизнеописание Гу [Шаня], Цзоу [Яна], Мэй [Чэна], Лу [Вэньшу]». «Мэй Чэн, отвечая У-вану, сказал: “В прежние времена [княжестве] Цинь на западе отражало угрозу «ху-жун» (варваров. — А.К.), на севере держало наготове заставы Юйчжуна, на юге достигло укреплённой линии цянов и цзэ, на западе противостояло нашествиям «шести государств»”» [ХШ, 8, с. 2362]. В этом отрывке однозначно имеется в виду «северный», «ордосский» Юйчжун. В 210 г. до н.э., как сообщает глава 6 «Ши цзи», «[Ши-хуан] переселил тридцать тысяч дворов в Юйчжун в районе Бэйхэ (в оригинале «Бэйхэ Юйчжун»), пожаловав [главам семей] один ранг знатности» [ШЦ, 1, с. 259; цит. по: Сыма Цянь, II, с. 82]. Р.В. Вяткин в своем переводе исходил из комментария «Чжэн и», разъясняющего, что в тексте имеется в виду Юйчжун, располагавшийся в уезде Юйлинь округа Шэнчжоу, т.е. в северовосточном углу излучины Хуанхэ, на Бэйхэ [ШЦ, 1, с. 260, прим. 6]. В главе 7 «Ши цзи» «Сян Юй бэнь цзи» приводится текст письма полководца Чэнь Юя, направленного в 208 г. циньскому главнокомандующему Чжан Ханю, где упоминается о печальной судьбе Мэн Тяня: «Мэн Тянь, будучи циньским военачальником, на севере изгнал жунов, устроил [там] земли на протяжении нескольких тысяч ли в [области] Юйчжун, но в конце концов был обезглавлен в Янчжоу» [ШЦ, 1, с. 308; цит. по: Сыма Цянь, II, с. 128]. Комментарии к этому эпизоду расходятся. «Со инь» приводит мнение Фу Цяня, помещающего Юйчжун в уезд Цзиньчэн, т.е. в Ганьсу, а также противоположное суждение Су Линя, считающего Юйчжун областью в пределах округа Шанцзюнь, где находилась ставка Мэн Тяня, т.е. в северо-восточном углу Хэтао [ШЦ, 1, с. 309, прим. 6]. Контекст данного отрывка вкупе с вышеприведенными сведениями о походах Мэн Тяня в (170/171) северном направлении и о его многолетней деятельности именно в округе Шанцзюнь на Сихэ [ШЦ, 8, с. 2566] заставляет принять мнение Су Линя. В главе 130 «Ши цзи» содержание главы 88 «Мэн Тянь лечжуань» («Жизнеописание Мэн Тяня») вкратце излагается следующим образом: «Волей [императора] Цинь было освоено ещё большее множество земель, на севере низвержены сюнну, вследствие этого и река [Хуанхэ] стала рубежом, и горы стали укреплены, упрочили Юйчжун, [это] изложено [в главе] «Мэн Тянь лечжуань 28» [ШЦ, 10, с. 3315]. В главе «Мэн Тянь лечжуань» [ШЦ, 8, с. 1565-1566] говорится в интересующем нас аспекте исключительно о деятельности Мэн Тяня на северном направлении против варваров и о десятилетнем пребывании его в округе Шанцзюнь. Поход на «северо-запад» против «сюнну» и учреждение уездов вдоль Хуанхэ здесь не упоминаются. «Обустройству Юйчжуна» в тексте этого «Жизнеописания» соответствуют только лишь усилия Мэн Тяня по освоению земель «Хэнани» (Ордоса) и территорий севернее Бэйхэ, т.е. Сыма Цянем и здесь мог быть указан только «северный» Юйчжун, что совпадает с данными вышеуказанного письма Чэнь Юя. Итак, все поддающиеся локализации упоминания Юйчжуна применительно к событиям доханьского времени относятся к «северному» Юйчжуну. Исходя из этого, Юйчжун, от которого «на восток вдоль Хуанхэ» располагались циньские новообразованные уезды, также необходимо размещать на севере, т.е. в восточной части северного участка излучины Хуанхэ. Такая локализация этого Юйчжуна позволяет снять все указанные выше неясности, появляющиеся при попытке протянуть полосу пограничных уездов от Ланьчжоу до Хух-Хото. Таким образом, цепь учреждённых Цинь Ши-хуаном на 33-м году правления уездов шла по северному берегу северного отрезка излучины Хуанхэ, начиная от современного города Баотоу на восток вплоть до границы современной провинции Хэбэй, и говорить о циньской пограничной полосе с запада от Ордоса нет оснований. Вышеприведённые сведения, а также иные сообщения «Ши цзи» о завоеваниях императора Цинь в 214-212 гг. до н.э. [ШЦ, 2, с. 757-758; 8, 2565, 2566; 9, 2887, 2890, 2906, 2923] показывают, что мы имеем дело определённо с двумя различными военными кампаниями. Одна из них проводилась на северном направлении под руководством Мэн Тяня. Противниками циньцев здесь были некие варвары под обобщающими названиями «жунди» или «ху». В результате империя приобрела земли на северо-востоке Ордоса, укрепила район Юйчжуна (от Баотоу на восток), а также земли севернее Хух-Хото. Вокруг захваченных земель в Ордосе (от современного уезда Шэньму до современного города Токото) была построена стена, ограждавшая от нападений варваров стратегически важный путь из Цинь в Янь, обладание которым обеспечивало единство (171/172) империи Цинь Ши-хуана. В результате анализа письменных источников и сведений о размещении длинных стен эпох Чжаньго выяснилось (в дополнение к «северной» локализации Юйчжуна и «хэ шан сай», т.е. укреплений в верхнем течении восточного отрезка излучины Хуанхэ), что и «прямой тракт», построенный затем на захваченных землях Мэн Тянем из Ганьцюань в Цзююань, проходил восточнее ордосской линии укреплений, которую мы связываем с деятельностью Мэн Тяня, а не был направлен к современному Баотоу (как утверждают китайские исследователи, уверенные в захвате Цинь Ши-хуаном всего Ордоса [см.: Ши Няньхай, 1975]). Этот путь напрямую соединял территории бывших царств Цинь и Янь через Цзююань, которая находилась не с севера от излучины Хуанхэ, а в северном течении восточного её отрезка (согласно «Ко ди чжи», административный центр циньского округа Цзююань находился в уезде Лянгу танского округа Шэнчжоу, т.е. на землях современного уезда Шэньму провинции Шэньси [КДЧ, с. 65, ЧГГЦЦМДЦД, с. 857])» и потому имел большое значение для сохранения единства империи [см.: ШЦ, 1, с. 264; 6, с. 1811, 1812-1813; 7, с. 2298; ЧГЦ, с. 1052]. Вторая кампания разворачивалась на северо-западном направлении — возможно, против «сюнну». Длинная стена, построенная здесь в начале III в. до н.э. циньским Чжао-сян-ваном, т.е. граница циньских земель ко времени начала завоевательных походов Ши-хуана проходила значительно южнее Хуанхэ, от современного Линьтао через Гуюань на Хуаньсянь [Ши Няньхай, 1981, с. 60-62; Чэнь Шоучжун, 1984, с. 88-96; Пэн Сичжу, 1990]. Северо-запад, с точки зрения циньских хронистов, располагался как раз между этой стеной и Хуанхэ, на землях сегодняшнего Нинся — Хуэйского АР КНР. Если наше предположение верно, должны существовать ещё какие-либо подтверждения оккупации этих земель войсками империи Цинь. Согласно ходу событий, воспроизводимому в главе 110 «Ши цзи», после смерти Ши-хуана и начала смуты в империи «сюнну почувствовали свободу, постепенно переправились на южный берег Хуанхэ и стали граничить со Срединным государством по старой укреплённой линии (в оригинале «гу сай»)» [ШЦ, 9, с. 2887-2888, цит. по: Таскин, 1968, с. 38]. Под «старой укреплённой линией» подразумеваются, как уже указывалось, стены циньского Чжао-сян-вана [об этом — ЛДГЦЧЦХБ, с. 20-21, прим. 10], построенные от Линьтао до Суйдэ и, по мнению (как показано выше, — ошибочному) многих исследователей, далее на север до Токото [см.: Ши Няньхай, 1981; Чэнь Шоучжун, 1984; Пэн Сичжу, 1990]. Однако через несколько лет Маодунь «на юге присоединил земли, принадлежавшие правителям [или «правителю». — А.К.] [племён] лоуфань и байян; ...полностью вернул сюннуские земли, отобранные Мэн Тянем по приказу [императора] Цинь, и установил с Хань границу по прежней укреплённой линии к югу от Хуанхэ [в оригинале «гу хэ нань сай». — А.К.] до Чжаона и Фуши» [ШЦ, 9, с. 2890; цит. по: Таскин, 1968, с. 39]. Можно ли считать (172/173) сообщения о совершённом дважды присоединении земель до «старой укреплённой линии» ошибочными, поскольку на первый взгляд в них просматривается необъяснимый повтор, разрушающий логику изложения событий? На наш взгляд, в этих эпизодах «Ши цзи» автор не допустил ошибки. Длинная стена Чжао-сян-вана («гу сай»), как уже говорилось, начиналась на западе близ современного города Линьтао в провинции Ганьсу или ещё далее на юго-запад — в уезде Миньсянь провинции Ганьсу [см.: Ши Няньхай, 1981, с. 60-61, рис. 7]. Однако во втором отрывке говорится о захвате Маодунем земель «до Чжаона и Фуши», т.е. прилегающих к восточному участку стен — от современной Гуюани в Нинся до Суйдэ в Шэньси [см.: ЧГЛШДТЦ, 2, л. 5-6]. Этот участок стен точно назван «хэ нань сай», поскольку он располагается, в отличие от западного отрезка, прямо на юг от излучины Хуанхэ. Таким образом, можно реконструировать следующую непротиворечивую картину событий. Кочевники (возможно, собственно «сюнну») переходят Хуанхэ на юг в районе от Ланьчжоу до Чжунвэя, вновь занимают здесь покинутые китайским населением собственные земли и вплотную приближаются к стенам Чжао-сян-вана на участке от Линьтао до Гуюани. Восточнее, в Ордосе, на этот момент размещаются кочевья лоуфаней и байян, а земли в верхнем течении восточного отрезка излучины Хуанхэ, захваченные Мэн Тянем, продолжают оставаться под властью китайских правителей. На следующем этапе Маодунь покоряет лоуфаней и байян, захватывает ранее завоёванные китайцами земли на востоке Ордоса и только тогда тем самым утверждается на землях напротив продолжения стен Чжао-сян-вана на отрезке «Чжаона-Фуши», т.е. от Гуюани до Суйдэ. Таким образом, приведённые отрывки указывают на существование отдельного земельного анклава, завоёванного Цинь Ши-хуаном на северозападном направлении (в ходе вышеуказанной «северо-западной кампании»), до Хуанхэ на отрезке приблизительно от Ланьчжоу до Чжунвэя. Эти земли территориально были отрезаны от северных приобретений Цинь Шихуана ордосскими кочевьями лоуфаней и байян. На этой же территории, по нашему предположению завоеванной Цинь в ходе северо-западной кампании 214 г., позже, в западноханьское время, располагался район, имевший название «Синьциньчжун», т.е. «вновь приобретённые земли Цинь». Его стали заселять при императоре У-ди, после походов Вэй Цина, отвоевавшего у сюнну земли Хэнань (Ордоса) и Шофана (на северо-запад от излучины Хуанхэ). «Сюнну лечжуань» (запись за 121 г. до н.э): «После того, как [династия] Хань приобрела князя Хунье, набеги хуцев на округа Лунси, Бэйди и Хэси ещё более сократились: в связи с этим из земель к востоку от заставы был переселён бедный люд для заселения района Синьциньчжун, находившегося на отобранных у сюнну землях к югу от реки, наполовину уменьшилась численность гарнизонов к западу от округа Бэйди» [ШЦ, 9, с. 2909; цит. по: Таскин, 1968, с. 54]. (173/174) В комментарии «Со инь» к этому отрывку говорится, что Синьциньчжун располагался «от Чанъани (сегодняшняя Сиань. — А.К.) к северу, от Шофана к югу» и приводится фраза из «Хань шу» (глава 24б «Ши хо чжи») о том, что народ переселялся «на запад, вплоть до находящегося южнее Шофана Синьциньчжуна», согласно комментарию «Чжэн и» Синьциньчжун располагался в округе Бэйди, севернее столицы Чанъань, южнее Шофана. Тот же комментарий, однако без объяснений, локализует Сициньчжун на землях, завоеванных Мэн Тянем, что, как мы видели, не соответствует действительности [ШЦ, 9, с. 2910, прим. 2]. В главе 30 «Ши цзи» «Пин чжунь шу» это же переселение упоминается за 120-м годом до н.э.: «Стали переселять бедный народ на земли к западу от застав и заполнять (народом) Синьциньчжун, что к югу от Шофана. Более 700 тысяч душ в одежде и пище полагались теперь на казну» [ШЦ, 4, с. 1425; цит по: Сыма Цянь, IV, с. 207]. Заселяемый в 121-120 г. Синьциньчжун находился в пределах излучины Хуанхэ, поскольку только в 119 г. ханьское население перешло через западный отрезок излучины реки. Так говорит «Сюнну лечжуань»: «После этого (т.е. военной кампании 119 г. до н.э. — А.К.) сюнну бежали далеко, и к югу от пустыни уже не было ставки их правителя. Ханьцы, перейдя Хуанхэ повсюду, от Шофан и далее на запад до Линцзюй, построили оросительные каналы, поставили чиновников, ведавших вопросами земледелия, [поселили] солдат в количестве пятидесяти-шестидесяти тысяч человек, и, понемногу захватывая земли, стали граничить с сюнну по их [бывшей] северной границе» [ШЦ, 9, с. 2911; цит. по: Таскин, 1968, с. 55]. Согласно приведённым комментариям, Синьциньчжун находился в округе Бэйди. Однако об этом же прямо сказано в главе 30 «Ши цзи» за 113-м (? — см. ниже) годом до н.э.. В этом году из округа Лунси император «направился на север через горный проход Сяогуань... Император поохотился в Синьциньчжуне и, перед тем как вернуться (в столицу), стал проверять войска на границе. При этом [обнаружилось, что] в районе Синьциньчжуна на протяжении тысячи ли нет постов и дозоров. Тогда [император] казнил правителя [северной] (вставка переводчика не обоснована. — А.К.) области Бэйди и нижестоящих чиновников [ответственных за это] и повелел предоставить народу [переселиться] в уезды вдоль границы, чтобы заниматься там скотоводством. Власти заимообразно давали [таким переселенцам] кобылиц, которых через три года те обязаны были возвращать, а в качестве платы отдавать одного из десяти [молодых жеребят]. Используя освобождение от обвинений в накоплении [излишних] богатств, заполняли [населением] район Синьциньчжуна» [ШЦ, 4, с. 1438; цит по: Сыма Цянь, IV, с. 218]. Как мы видим, последний отрывок локализует Синьциньчжун севернее прохода Сяогуань на границе округа Лунси) на юго-востоке уезда Гуюань в Нинся [см.: Сыма Цянь, IV, с. 334]), на территории, однозначно подведомственной управлению округа Бэйди и не имеющей отношения к иным ханьским округам: Шофан, Уюань, Юньчжун, (174/175) Шанцзюнь, в пределах которых локализуются завоевания Мэн Тяня. Синьциньчжун при этом граничил с сюнну на протяжении 400 километров, причем граница проходила по степи. Западноханьский округ Бэйди на севере («севернее прохода Сяогуань») охватывал пустынные земли, ныне — север Нинся-Хуэйского АР КНР. Судя по тому, что император выехал в округ Бэйди из округа Лунси через проход Сяогуань, указанные события происходили до образования нового округа Аньдин, в который вошли земли округов Лунси и Бэйди как раз в этом районе. Согласно «Ди ли чжи» («Хань шу», глава 28б), образование округа Аньдин приходится на 114-й год до н.э (третий год эры правления юань-дин) [ХШ, 6, с. 1615], однако Сыма Цянь не учитывает этого изменения административного устройства, что может указывать на ошибку в хронологии событий. Как мы отмечали выше, земли Синьциньчжуна должны были располагаться восточнее Хуанхэ. Поэтому Синьциньчжун (если он рассматривается в границах округа Бэйди до образования округа Аньдин) должен находиться в пределах территории, с запада ограниченной Хуанхэ на отрезке от Ланьчжоу до Инчуани, а с севера и востока — современной границей Нинся [см.: ЧГЛШДТЦ, 2, л. 5-6, 17-18; ХШ, 6, с. 1616]. Итак, можно обоснованно предполагать, что во время похода 214 г. «на северо-запад» против сюнну армией Цинь были завоёваны земли к юго-востоку от Хуанхэ на отрезке от Ланьчжоу до Чжунвэя или Иньчуани, ставшие позже известными под названием «Синьциньчжун». «Сюнну лечжуань» говорит, что некогда шанъюй сюнну, отец Маодуня Тоумань ушёл на север после столкновения с Цинь [ШЦ, 9, с. 1887]. Переводы этого отрывка сильно отличаются по смыслу. В переводе В.С. Таскина: «Тоумань, оказавшись не в силах покорить [царство] Цинь, переселился на север» [Таскин, 1968, с. 37]. Вставка «царство» однозначно относит описываемые события к эпохе Чжаньго, т.е. до принятия Ши-хуаном титула императора. С другой стороны, переводчик представляет Тоуманя агрессором, который якобы пытался покорить Цинь (необходимо отметить, что столь далеко идущие планы шанъюя не находят подтверждения в других источниках и представляются совершенно невероятными). Такой перевод не даёт возможности связать бегство Тоуманя с кампанией 214 г. против «сюнну» на северо-западе, где именно «сюнну» стали объектом нападения китайских войск, а не наоборот. Однако оригинальный текст не содержит слова «царство», а иероглиф «шэн» не может быть переведён словом «покорить». В гораздо более достоверном и, собственно, буквальном переводе Де Грота фраза выглядит так: «Touman war Qin nicht überlegen und zog nach Norden» [De Groot, 1921, S. 48] (Тоумань не превозмог Цинь и ушёл на север. — А.К.). Так что, в свете вышеизложенного, подлинные слова Сыма Цяня могут означать, что Тоумань ушёл на север именно с земель «Синьциньчжуна», в результате их захвата императором Цинь в 214 г. до н.э.. Это косвенно подтверждается ещё и тем, что, согласно традиции, именно на север от Синь- (175/176) циньчжуна какое-то время находилась ставка Тоуманя. Место, куда удалился Тоумань, не желая покориться Цинь, как предполагает Де Грот [De Groot, 1921, S. 48-49], было известно в ханьском Китае. Одна из крепостей в округе Уюань, в районе Бэйцзя севернее Бэйхэ, на западе освоенных ханьцами земель севернее Хуанхэ, которую «Ко ди чжи» относит к оборонительной линии гуанлу [102 г. до н.э.] [Ко ди чжи, с. 66], носила название «крепость Тоуманя» [«Тоуманьчэн»] [ХШ, 6, с. 1620]. На основании вышеупомянутых сообщений «Ши цзи» Л.А. Боровкова также приходит к выводу о том, что императором Цинь были организованы две различные кампании: одна на «севере», другая — на «северо-западе», и только в ходе северо-западного похода циньские войска столкнулись с сюнну [Боровкова, 1990, с. 7]. Однако она локализует местопребывание сюнну северо-восточнее, чем мы, в северо-восточной части Ордоса, не учитывая данных о локализации Синьциньчжуна, длинных стен эпохи Чжаньго, а также исходя из того, что Мэн Тянь якобы командовал тем и другим походом, что на самом деле, как мы показали, не следует из содержания источников. Если обобщить вышеприведённые сведения о столкновениях китайских государств с хунну на западе и севере, легко представить, что подконтрольные последним земли в III в. до н.э. могли охватывать подковообразно излучину Хуанхэ, начиная от современного Ланьчжоу вдоль стены Чжао-сян-вана (тогдашней границы царства Цинь), затем на север по левому берегу Хуанхэ, огибая Ордос, заселённый племенами лоуфань и байян, и выходили на границы Янь и Чжао в районе северной окраины Дай (рис. 1). В центральной части этой дуги находились северные отроги горного массива Иньшань, где, по косвенным сведениям, находилась ставка Тоуманя и пребывал до захвата престола Маодунь. «Именно среди этих гор шанъюй Маодунь нашёл себе прибежище, здесь он изготовлял луки и стрелы, отсюда совершал набеги, это был его заповедник для разведения диких птиц и зверей» [ХШ, 11, с. 3803; цит. по: Таскин, 1973, с. 40]. Так что исторически сюнну (хунну) заселяли пустынные степи, в пределах которых и впоследствии находилась ставка шанъюя, что и предопределило общеизвестную специфику их кочевого образа жизни; на западе сюнну граничили с юэчжами, жившими в районе Ганьсуйского коридора [ШЦ, 9, 2888, прим. 1; КДЧ, с. 219], а на востоке — с дунху (см. выше). Изменение «геополитической ситуации» началось только во времена Маодуня. Именно на тех землях, где, по данным письменных источников, должны были присутствовать хунну в доханьскую эпоху, известны комплексы эпохи Чжаньго, содержащие предметы, которые относятся к типам, характеризующим культуру хунну более позднего времени. В современном уезде Лянчэн (Внутренняя Монголия), где, по нашему предположению, полководец Ли My сражался с силами кочевников под руководством шаньюя хунну, были исследованы три могильника северных (176/177) Рис. 1. Китайские государства и племена кочевников в IV-III вв. до н.э. Расположение: дунху, лоуфань, байди — на конец III в. до н.э.; линьху, Ицюй — на конец IV в. до н.э.; сюнну — на конец IV-III вв. до н.э. (К сожалению, карта напечатана с дефектами; открыть исправленную карту в новом окне: в .jpg, 790 Кб, или в .pdf, 570 Кб) (177/178) варваров, все в современном уезде Лянчэн (Внутренняя Монголия): Маоцингоу, Иннюгоу и Госяньяоцзы [Вэй Цзянь, 1984, 1989; Гянь Гуаньцзинь, Го Сусинь, 1986, с. 227-341; Graberkatalog Maoqinggou, 1992] (рис. 1, 1-3). Большинство захоронений в этих трёх могильниках совершены в подпрямоугольных в плане ямах, ориентированных длинной осью приблизительно по линии запад — восток, на спине, вытянуто, головой в восточный сектор. В головах погребенного были установлены глиняные сосуды и уложены головы крупного и мелкого рогатого скота. Наиболее характерной чертой таких погребений является содержащаяся в них керамика: бомбовидные плоскодонные сосуды с невысоким воронковидным горлом без выделенного венчика без ручек (Маоцингоу М3, М5, М6, М9, М11, М22, М29. М30, М33(?), М37, М41, М42, М43, М44, М45, М46, М58, М60, М62, М63, М65, М68, М74, М75 [Гянь Гуаньцзинь, Го Сусинь, 1986, с. 252-257, рис. 27 (1, 2, 4-9), 28 (1, 3-6), 29 (2), табл. 96 (1, 2, 4), 97 (1-3)], Госяньяоцзы M1, М2, М21, М26 (?), М28, М29 [Вэй Цзянь, 1989, рис. 10 (5-8. 12, 13), табл. 14 (2-6), 15 (4, 5)], Иньнюгоу М5, М9 [Вэй Цзянь, 1984, рис. 9 (3, 4)], либо с двумя ручками на плечиках Маоцингоу М3, М59 [Гянь Гуаньцзинь, Го Сусинь, 1986, рис. 27 (3), 28 (2), табл. 96 (3), 97 (4)], Госяньяоцзы М3, М5, М7, М9, М11, М12, М13, М19, М20, М22, М23, М27(со срезанным горлом) (раструб горла сосудов из могил М19, М20 не показан на рисунке в публикации, но виден на фотографии) [Вэй Цзянь, 1989, рис. 9, табл. 12, 13] (по опубликованным рисункам и фотографиям). В инвентарь таких погребений входили также специфические бронзовые бляхи, изображающие идущего волкообразного хищника (Маоцингоу М5, М55, М74) [Гянь Гуаньцзинь, Го Сусинь, 1986, с. 280, рис. 45, табл. 67-68]. Видимо, такие же парные бляхи, выполненные из железа и поэтому сильно коррозированные, обнаружены в могилах Маоцингоу М27, М31, М38 [Тянь Гуаньцзинь, Го Сусинь, 1986, с. 280, табл. 73; Katalog, S. 114]. Не встречены в иных регионах степи и найденные здесь же бронзовые бляшки с изображением орлиных головок (Маоцингоу, М8, М9, M10, М17, М44, М47, М59, М61, М65, М71, М72; Иннюгоу, М9; Госяньяоцзы M1, М2, М5, М8, М12 [Вэй Цзянь, 1984, с. 29, рис. 8 (2) (выполнен неверно), табл. 8 (2) (фото); 1989, с. 67, 79-80, рис. 11 (1-5), табл. 16 (5-8); Гянь Гуаньцзинь, Го Сусинь, 1986, с. 272-276, рис. 42, табл. 87]. В остальном инвентарь погребений схож с инвентарём могил VI-III вв. до н.э., исследованных на северной и северо-западной границах китайских государств [см.: Линь Юнь, 1993; Чэнь Пин, 1996]. Единство погребального обряда рассматриваемых погребений и наличие в них специфического инвентаря позволяют говорить об их типологическом и хронологическом единстве. Обнаруженные здесь кинжалы с биволютными навершиями, проушные чеканы, пряжки для ременного набора с изображением центральносимметрично расположенных головок грифонов либо завитков заставляют отнести все эти комплексы к позднескифскому времени, к V(VI)-III вв. до (178/179) н.э. Нет необходимости приводить аналогии предметам каждой из этих категорий, поскольку это сделал в своей статье проф. Г. Коссак, детально проанализировавший материал из могильника Маоцингоу, относящийся к более широкому кругу скифо-сакских культур [Kossack, 1992, S. 97-106; см. также: Семёнов, 1997, с. 19, рис. 26]. Китайский клевец «гэ» из типичной по погребальному обряду M58, где, по описанию, обнаружен также сосуд с воронковидным горлом, бомбовидным туловом и текстильными отпечатками (тип АII, по Тянь Гуанцзиню и Го Сусинь) [Гянь Гуанцзинь, Го Сусинь, 1986, с. 253], можно датировать по аналогиям самым концом эпохи Чуньцю [Хаяси Минао, 1972, рис. 60; Rhi, 1992, S. 34], схожие экземпляры датируются и эпохой Чжаньго, о чем пишет Г. Коссак, опираясь на типологический ряд «гэ» по Ли Цзи, а также на выводы М. фон Деваль [Kossack, 1992, S. 101]. На мой взгляд, неправильно сравнивать этот клевец с предметом из комплекса Наньшаньгэнь 1958 г., как это делают авторы китайской публикации [Гянь Гуаньцзинь, Го Сусинь, 1986, с. 300], поскольку ось бойка «гэ» из Маоцингоу, в отличие от наньшаньгэньского, резко поднята вверх по отношению к оси обуха. С другой стороны, странно проводить параллели и с некоторыми памятниками эпохи Западная Хань, как это делает С.-К. Псаррас [Psarras, 1995, р. 9-10], поскольку клевцы из этих западноханьских комплексов похожи на клевец из Маоцингоу совсем не теми чертами, которые имеют доказанное хронологическое значение. Таким образом, наиболее вероятной датой комплекса является V в. до н.э. В типичной по обряду могиле Маоцингоу М27 совместно с зооморфной бляхой из железа обнаружено китайское бронзовое копьё, относящееся к III в. до н.э. [Тянь Гуаньцзинь, Го Сусинь, 1986, с. 301; Rhi, 1992, S. 35; Хаяси Минао, 1972, рис. 151-155, прил. 2, рис. 152, 154], С.-К. Псаррас, правда, приводит аналогии этому предмету и из комплексов эпохи Западная Хань [Psarras, 1994, р. 9-10]. Таким образом, рассматриваемые погребения относятся ко времени до возвышения Маодуня, и имеет смысл рассмотреть наличие в их инвентаре следов влияния сюнну, чьё военное присутствие в этом регионе в IV-III вв. до н.э., как было показано выше, зафиксировано письменными источниками. Полагаю, можно отнести погребения с восточной ориентировкой в могильниках Иннюгоу, Госяньяоцзы и Маоцингоу к памятникам племени линьху, упоминающимся источниками на север и запад от царства Чжао и на север от царства Янь [ШЦ, 6, 1806, 7, с. 2243; 8, с. 2249-2450; 9, с. 2883, 2885; ЧГЦ, с. 1039]. Как уже говорилось, комментатор Жу Чунь (189-265 гг.) идентифицировал линьху и «даньлинь», — по нашему мнению, обобщённое название племён (включая линьху), с которыми сражался Ли My в первой половине III в. до н.э. [ШЦ, 9, с. 2885]. Согласно «Ко ди чжи», даньлинь в эпоху Чуньцю обитали в танском округе Шочжоу, управление которого находилось в Май [ШЦ, 9, с. 2885, прим. 11; КДЧ, с. 81-82], т.е. на севере (179/180) Шаньси и прилагающих землях АР Внутренняя Монголия [см.: Малявкин, 1981, с. 107]. Исключительно на основании фразы из главы 43 «Ши цзи»: «На двадцатом году [правления, 306 г.] [Улин-еван отнял земли [царства] Чжуншань вплоть до Нинцзя, на западе отнял земли ху вплоть до Юйчжуна. Ван линьху преподнёс лошадей» [ШЦ, 6, с. 1811]; ряд исследователей помещают линьху в Ордосе, исходя из «западной» локализации Юйчжуна, — как мы показали, ошибочной [см.: Чжунго лиши дитуцзи, 1982, 1, л. 31-32 и др.]. В типичных по обряду погребениях могильника Госяньяоцзы обнаружены костяные трёхгранные стрелы с расщеплённым насадом (Госяньяоцзы, М6, М14) и костяные концевые накладки на лук (Госяньяоцзы, М2, М6, М21). [Вэй Цзянь, 1989, с. 71, 72, 79, 80, рис. 14 (1, 13), табл. 11 (3-5, 9)] (рис. 2, 1-6, 7-9, 11-24). На типичных для указанных погребений сосудах с воронковидным горлом, найденных в типичных погребениях с ориентировкой в восточный сектор, в ряде случаев появляется орнамент в виде бегущей волны, ограниченной сверху и снизу одной-двумя горизонтальными линиями. Такие сосуды обнаружены в могиле Госяньяоцзы М28 [Вэй Цзянь, 1989, с. 65, рис. 10 (6), табл. 15 (4), на рисунке сосуд изображён неверно, якобы с рассечённым валиком на тулове, в то время как по фотографии видно, что никакого валика на тулове нет, а вместо этого по средней части тулова нанесён орнамент из двух двойных вдавленных горизонтальных линий, между которыми проходит такая же волнистая линия], Маоцингоу М5, М33, М37, М62, М63 [Гянь Гуаньцзинь, Го Сусинь, 1986, с. 253-257, рис. 27 (1, 7, 9), 28 (3), 29 (2), табл. 96 (1), 97 (1), 98 (1)] (рис. 2, 10, 3, 4). Три костяные концевые накладки на лук найдены также в погребении M1 могильника Бэйсиньбао (уезд Хуайлай, провинция Хэбэй), на северозападной окраине царства Янь [Лю Лайчэн, 1966, с. 238, рис. 9 (10)] (рис. 1, 4). Богатый инвентарь этого погребения включал в том числе бронзовые сосуды дин, ху, фоу, цзянь, бронзовый клевец гэ, четыре однотипных бронзовых ножа, бронзовый кинжал китайского производства, бронзовый кинжал-акинак с биволютным навершием, бронзовые детали колесницы, два каменных оселка, бронзовые колокольчики и различные мелкие украшения [Лю Лайчэн, 1966, с. 231-238, рис. 2-9] (рис. 4, 7-22). Клевец гэ из M1 может быть датирован концом IV — первой половиной III в. до н.э. [Хаяси Минао, 1972, рис. 98, прил. 2, рис. 113, 133, 135, 136, 155, 167]. Найденные в могиле бронзовый кинжал китайского производства и бронзовые ножи с кольцевым навершием относятся к эпохе Чжаньго [Хаяси Минао, 1972, рис. 290, 345], а бронзовый кинжал с биволютным навершием типичен для памятников V-IV вв. до н.э. Южной Сибири. Автор статьи датирует могилу по бронзовым сосудам, относящимся, по его мнению, к рубежу Чуньцю — Чжаньго [Лю Лайчэн, 1966, с. 242], однако форма клевца гэ указывает скорее на поздний период Чжаньго. (180/181) (181/182) (182/183) Рис. 2. Комплексы доциньского времени с признаками влияния хунну: 1-9, 11-25 — могильник Госяньяоцзы (уезд Лянчэн, АР Внутренняя Монголия): 1-6 — M14, 7-9 — М2, 10 — М28, 11-16 — M21, 17-24 — М6 [по Вэй Цзянь, 1989]. 2-4, 6, 9, 12, 15, 18, 21 — кость; 5, 8 — камень; 7, 13, 14, 19, 20, 22, 24 — бронза; 10, 17, 24 — керамика. Рис. 3. Комплексы доциньского времени с признаками влияния хунну. Могильник Маоцингоу (уезд Лянчэн, АР Внутренняя Монголия): 1-7 — M5, 8-14 — М63 [по Graberkatalog, 1992]. 3, 5-7, 9-12, 14-16 — бронза; 4, 13 — керамика. Рис. 4. Комплексы доциньского времени с признаками влияния хунну. 1-6 — могильник Маоцингоу (уезд Лянчэн, АР Внутренняя Монголия) (1-3 — М37; 4-5 — М62; 6 — М33) [по Graberkatalog. 1992]; 7-22 — могила Бэйсиньбао M1 (уезд Хуайлай, Хэбэй) [по Лю Лайчэн, 1966]. 1, 2, 4, 8-11, 13-22 — бронза; 3, 5, 6 — керамика; 7, 12 — кость. (Открыть Рис. 2 в новом окне) (Открыть Рис. 3 в новом окне) (Открыть Рис. 4 в новом окне) (183/184) Костяные концевые накладки на лук обнаружены и в ряде датированных комплексов эпохи Чжаньго в районе ханьского Синьциньчжуна, «на северо-запад» от бывшего царства Цинь, в нынешней волости Пэнбу уезда Гуюань в Нинся (рис. 1, 5-7). Костяная концевая накладка на лук была обнаружена в могиле из Дабэйшань (волость Пэнбу, уезд Гуюань, Нинся). В могильной яме обнаружены 20 овечьих черепов, по 4 лошадиных и коровьих черепа. В комплекс входили также бронзовое копьё с ромбическим пером, бронзовый пластинчатый нож, бронзовая бляшка с изображением двух хищников, два бронзовых навершия с шаровидным завершением, 10 бронзовых выпуклых округлых блях со скобой на лицевой стороне, оселок, костяная бляшка в виде трёх соединенных дисков, костяные колечки, костяной разделитель ремней, квадратные костяные бусины, костяной псалий с двумя отверстиями [Чжун Кань, Хань Кундун, 1983, с. 203, рис. 2, табл. 11 (2)] (рис. 5, 1-11). Такая же парная накладка длиной 14, шириной 1.6 см найдена в могиле Юцзячжуан SM2 — подпрямоугольной земляной яме, ориентированной длинной осью по линии запад — восток. Вместе с ней в могиле были обнаружены бронзовые удила, бронзовые бляшки от наборного пояса в виде двух запятых, костяная обойма, костяная накладка [Чжун Кань и др., 1995, с. 80, 89, 93, 98, 100, рис. 12 (13), 14 (15), 18 (2, 8), табл. 17 (5), 18 (2)] (рис. 5, 12-15). Костяная концевая накладка на лук была найдена в могиле Самэнцунь М2 (волость Пэнбу, Нинся) (земляная яма, погребённый ориентирован головой на восток, на дне лежали черепа лошади, овцы (2), коровы), где наряду с ней были обнаружены костяные псалии с отверстиями в разных плоскостях, 6 бронзовых колокольчиков разных типов, двухдырчатые роговые псалии, бронзовые бляхи от конского убора, 2 изогнутые бронзовые трубки [Ло Фэн, Хань Кунлэ, 1990, с. 403, 417, рис. 6 (7), 8 (6, 7), 9 (1-4), 10 (3, 7), 14 (8)] (рис. 5, 16-27). Бронзовые копья с ромбическим пером и костяные псалии с отверстиями в разных плоскостях являются характерным инвентарём погребений в подпрямоугольных в плане земляных ямах, часто сопровождающихся захоронениями лошадей с элементами боевых колесниц. Ещё в 1992 г. я отнёс копья с ромбическим пером к этноопределяющим признакам материальной культуры ицюйских жунов [Ковалёв, 1992, с. 98-100], о покорении которых в конце IV в. до н.э. царством Цинь сообщают источники [см.: ШЦ, 1, с. 206; 9, с. 2885]. «Хань шу» (глава 28б) указывает Ицюйдао как округ области Бэйди [ХШ, 6, с. 1616]. Согласно «Ко ди чжи», Нинчжоу, Юаньчжоу и Цин — танские округа, которые размещены на землях, бывших в эпоху Восточного Чжоу территорией государства ицюйских жунов [КДЧ, с. 61, см.: Мэн Вэньтун, 1958, с. 106]. Таким образом, территория, занимаемая ицюйскими жунами, охватывала во всяком случае район современной Гуюани и уезды Цинъян и Нинсянь в Ганьсу [Малявкин, 1981, с. 232, 235]. Поскольку (184/185) Рис. 5. Комплексы доциньского времени с признаками влияния хунну (уезд Гуюань, Нинся). 1-11 — Дабэйшань [по Чжун Кань, Хань Кундун, 1983); 12-15 — Юцзячжуан SM2 [по Чжун Кань и др., 1995); 16-27 — Самэнцунь М2 [по Ло Фэн, Хань Кунлэ, 1990]. 1, 3, 8, 6, 11, 13, 15, 21-27 — бронза; 2, 5, 7, 9, 12, 14, 16-20 — кость; 10 — камень. (Открыть Рис. 5 в новом окне) (185/186) после покорения ицюйских жунов на рубеже IV-III вв. до н.э. по границе новоприобретённых земель государство Цинь (при Чжао-сян-ване) построило длинную стену (о ней см. выше), ицюйские жуны должны были в IV в. до н.э. как минимум владеть землями к югу от этой стены в Нинся и в районе Цинъян в Ганьсу. Это как раз район наибольшей концентрации находок бронзовых копий с ромбическим пером. В ряде комплексов, содержащих копья с ромбическим пером, были найдены датирующие предметы, происходящие с Центральной Равнины. Клевцы «гэ» из могил Янлан IM4, Гуантай и Люпинцунь датируются средним периодом эпохи Чжаньго — IV в. до н.э. [Ню Чэн и др., 1993, с. 22, 28, 30, 35, 37, 47, 53, рис. 11, 16 (1, 13), 17 (17), 20 (6, 8), 28 (6), табл. 6 (4); Ло Фэн, Ян Шичжун, 1993, с. 17-18, рис. 1; Янь Шичжун, 1992; Хаяси Минао, 1972, прил. 2, рис. 91]. Клевец «гэ» из Шилацунь может быть датирован поздним периодом Чуньцю — первой половиной V в. до н.э. [Ло Фэн, 1983; Хаяси Минао, 1972, прил. 2, рис. 31]. Клевцы «гэ» из Юаньцзя и Самэнцунь М3 могут датироваться началом эпохи Чжаньго — второй половиной V в. до н.э. [Лю Дэчжэнь, Сюй Цзюньчэнь, 1988, с. 413-414, рис. 2 (6, 11, 12, 13, 14, 15), 4 (1, 2, 3), 7 (2), 18(3), табл. 4 (8, 9); Ло Фэн, Хань Кунлэ, 1990, с. 403, 417, рис. 1 (1), 2 (1), 3 (7), 5 (1), 7 (7), 11 (11), 13 (10), 14 (2, 6), табл. 4 (8); Хаяси Минао, 1972, прил. 2, рис. 27, 29, 31]. Биметаллический кинжал из могилы в Гуантай [Ло Фэн, Ян Шичжун, 1993, с. 17-18, рис. 1] датируется средним — поздним периодами эпохи Чжаньго [см.: Kan Yong, 1985, р. 60, 62; Orioli, 1994, р. 92, 94; Цай Цин, Сюй Сюэшу, 1994, с. 21, 31, 32, рис. 5, 55 (8, 9)]. Бронзовый нож из комплекса Мачжайцунь датируется самое позднее рубежом Западного и Восточного Чжоу [Чэнь Чжэньчжун, 1985, с. 76, рис. 7; Хаяси Минао, 1972, с. 190, рис. 276]. Эти находки вкупе с типичными для скифской эпохи предметами вооружения и украшениями, обнаруженными в комплексах с вышеуказанными копьями и псалиями, относят бытование последних к VIII-IV вв. до н.э., т.е. к дохуннскому времени, что совпадает с периодом активной деятельности здесь ицюйских жунов. Парная костяная концевая накладка на лук длиной не менее 10.3 см (на рисунке обломана) обнаружена в типичной для памятников Нинся севернее стены Чжао-сян-вана катакомбе Юцзячжуан М17. В инвентарь погребения входили глиняный сосуд, бронзовый клевец «гэ», бронзовые пулевидный и три трёхлопастных втульчатых наконечника стрел, бронзовая пряжка, бронзовые бляшки от поясного набора, бронзовые выпуклые округлые бляшки (в том числе — с петлями на лицевой стороне), бронзовый пластинчатый нож [Чжун Кань и др., 1991, с. 56-58, рис. 2-4; Чжун Кань и др., 1995, с. 83, 86, 87, 91, 92, 96, 101, рис. 7, 10 (1), 11 (7, 17, 19), 13 (6), 14 (2, 5), 17 (1, 3), 19 (5)] (рис. 6, 1-7). Клевец «гэ» из этого комплекса датируется в пределах второй половины VI-V вв. до н.э. [Хаяси Минао, 1972, с. 57-62]. (186/187) Сложный лук длиной почти полтора метра с небольшими парными роговыми накладками на концах был обнаружен в могиле 406 могильника царства Чу под Чанша [Хунань], датирующейся эпохой Чжаньго [Чанша фацзюэ баогао, 1957, с. 59-60, табл. 27] (рис. 6, 8). Костяные накладки — концевые и срединные — являются характернейшим элементом лука «гуннского» типа, появившегося в вооружении племён степей Евразии в последние века н.э., распространение которого обычно связывают с экспансией хунну [Хазанов, 1971, с. 30-34; Савинов, 1981, с. 147-148; Худяков, Цэвэндорж, 1990, с. 126, 129-131; Чжоу Цзе, 1965]. Костяные стрелы с расщеплённым насадом рассматриваются как типичные для хунну [Коновалов, 1976, с. 177]. Керамика хунну, в том числе с харак- Рис. 6. 1-7 — комплексы доциньского времени с признаками влияния хунну (уезд Гуюань, Нинся), Юцзячжуан М17 [по Чжун Кань и др., 1995]; 8 — лук из М406 в Чанша (Хунань): 8a, b — роговые накладки. 2 — кость; 3, 5-7 — бронза; 4 — керамика; 8 — дерево, рог. (Открыть Рис. 6 в новом окне) (187/188) терным орнаментом из волнистой врезной линии, опоясывающей верхнюю часть сосуда, заключённой в поясок между двумя прочерченными параллельными линиями, традиционно считается их «этническим признаком» [Могильников, 1992, с. 263]. С.С. Миняев обратил внимание на появление в маоцингоуских комплексах керамики с таким орнаментом, однако интерпретировал этот факт как свидетельство поздней датировки этих погребений. Как он пишет, «в пользу поздней даты свидетельствует и появление сюннуских культурных традиций в поздней группе памятников Ордоса (что проявляется, в первую очередь, в орнаментации и способах обработки керамики)». По его мнению, могильник Маоцингоу оставлен лоуфанями, которые в конце III в. до н.э. попали под власть хунну и были «зафиксированы здесь (? — А.К.) и столетие спустя». «Такое предположение хорошо объясняет проявление в памятниках Ордоса (? — А.К.) сюннуских традиций и наличие сюннуских изделий при сохранении в погребальном обряде обычаев скифской эпохи», — заключает исследователь [Миняев, 1991б, с. 124]. Однако Маоцингоу, Госяньяоцзы и Иньнюгоу находятся в уезде Лянчэн, близ озера Дайхай, а совсем не в Ордосе, и таким образом сведения о лоуфанях, зафиксированных в конце II в. до н.э. китайскими источниками именно на плато Ордос, не могут использоваться как аргумент для поздней датировки комплексов из этих могильников. Во-вторых, нам неизвестно время формирования «хуннуской» традиции изготовления и орнаментации керамики, мы только пытаемся найти её истоки, и на этом пути логически недопустимо делать выводы о датировках, исходя из даты тех находок «хуннуской» керамики, которые относятся ко времени после образования империи Маодуня. В датировке комплексов Маоцингоу необходимо опираться на независимо полученные даты вещей: как по переднеазиатской линии хронологии (вещи «скифо-сибирских» типов), так и по «восточной» линии (предметы с Центральной Равнины), что нами и было показано выше. Казалось бы, влиянием хунну можно объяснить появление в могильниках Маоцингоу и Иньнюгоу могил с северной ориентировкой (Маоцингоу M1, 15, 19, 20, 21, 24, 25, 28, 40, 50, 53, 81, Иньнюгоу М2, 8, 10, 12, 13, 15), некоторые из которых содержали погребение в двойной деревянной камере (Маоцингоу М25, Иньнюгоу М8, М15), однако в этих погребениях не обнаружено предметов, которые могли бы быть однозначно отнесены к доциньскому времени, а инвентарь могил и особенности погребального обряда отличны от вышеописанных погребений с восточной ориентировкой, поэтому нельзя сказать, являются ли эти могилы свидетельствами присутствия здесь хунну до нашествия Маодуня [Graberkatalog, 1992; Вэй Цзянь, 1984, с. 32; Варёнов, 1995а, 1995б]. Костяные концевые накладки на лук и, например, северная ориентировка не были в эпоху Чжаньго характерны исключительно для сюнну. Об этом свидетельствуют материалы могильника Пинъян в провинции Хэйлунцзян, где на 118 могил были обнаружены 52 такие накладки, подавляющее боль- (188/189) шинство погребённых ориентировано на север, но все остальные ведущие черты позднейшего погребального обряда и материальной культуры сюнну отсутствуют [Ян Чжицзюнь и др., 1990]. В аналогичном погребении (М211) обнаружена костяная накладка и в могильнике Чжаньдоу [уезд Тайлай, Хэйлунцзян] [Ли Чэньци, Чжэн Сыдэ, 1989]. Поэтому предположение о том, что концевые накладки, обнаруженные в Нинся, свидетельствуют о присутствии здесь именно сюнну, а не какого-нибудь другого северного племени, остается только предположением, пусть даже и подкреплённым сведениями письменных источников. В то же время стрелы с расщеплённым насадом неизвестны в памятниках доциньского времени на территории современного Северного Китая. В Пинъяне, например, такие стрелы встречены только в одном погребении — Чжуанчан М121, в то время как в остальных могилах найдены черешковые костяные стрелы [Ян Чжицзюнь и др., 1990, с. 96-101, 150, рис. 62 (11)]. Сочетание костяных накладок, костяных стрел с расщеплённым насадом и горизонтальных волнистых линий в орнаменте сосудов, зафиксированное в могильнике Госяньяоцзы, на мой взгляд, с высочайшей вероятностью свидетельствует о присутствии здесь хунну до походов Маодуня и подтверждает сообщение Сыма Цяня о союзе сюнну и линьху при нападениях на округ Дай в середине III в. до н.э. Рис. 2. Комплексы доциньского времени с признаками влияния хунну: 1-9, 11-25 — могильник Госяньяоцзы (уезд Лянчэн, АР Внутренняя Монголия): 1-6 — M14, 7-9 — М2, 10 — М28, 11-16 — M21, 17-24 — М6 [по Вэй Цзянь, 1989]. 2-4, 6, 9, 12, 15, 18, 21 — кость; 5, 8 — камень; 7, 13, 14, 19, 20, 22, 24 — бронза; 10, 17, 24 — керамика. Рис. 3. Комплексы доциньского времени с признаками влияния хунну. Могильник Маоцингоу (уезд Лянчэн, АР Внутренняя Монголия): 1-7 — M5, 8-14 — М63 [по Graberkatalog, 1992]. 3, 5-7, 9-12, 14-16 — бронза; 4, 13 — керамика. Рис. 4. Комплексы доциньского времени с признаками влияния хунну. 1-6 — могильник Маоцингоу (уезд Лянчэн, АР Внутренняя Монголия) (1-3 — М37; 4-5 — М62; 6 — М33) [по Graberkatalog. 1992]; 7-22 — могила Бэйсиньбао M1 (уезд Хуайлай, Хэбэй) [по Лю Лайчэн, 1966]. 1, 2, 4, 8-11, 13-22 — бронза; 3, 5, 6 — керамика; 7, 12 — кость Боровкова Л.А. Где и когда сюнну вышли на историческую арену (по материалам «Ши цзи») // Двадцать первая научная конференция «Общество н государство в Китае». Тезисы докладов.М., 1990. Ч. 2. С. 3-12. Бутин Ю.М. Древний Чосон (историко-археологический очерк). Новосибирск, 1982. 329 с. Варёнов А.В. Древнее население Алтая и происхождение сюнну // Аборигены Сибири. Проблемы изучения исчезающих языков и культур. Труды международной научной конференции. Новосибирск (Академгородок), 26-30 нюня 1995 г. Археология. Этнография. Новосибирск, 1995. Т. II. С. 12-15. Варёнов А.В. Скифские памятники Ордоса и происхождение сюнну // Проблемы охраны, изучения и использования культурного наследия Алтая. Барнаул, 1995. С. 123-125. Васильев К.В. Планы сражающихся царств. Исследование и перевод. М., 1968. Васильев Л.С. Проблемы генезиса китайского государства (формирование основ социальной структуры и политической администрации). М., 1983. 326 с. Деревянко А.П. Приамурье (I тысячелетие до нашей эры). Новосибирск, 1976. 384 с. Заднепровский Ю.А. Происхождение и этническая атрибуция срубных могил периода II в. до н.э. — II в. н.э. в Северной Корее // Известия Сибирского отделения АН СССР. Серия истории, философии, филологии. 1991. № 1. С. 53-61. Ковалёв А.А. Варварские племена скифской эпохи на границах китайских государств (к проблеме локализации) // Северная Евразия от древности до средневековья. Тезисы конференции к 90-летию со дня рождения Михаила Петровича Грязнова. СПб., 1992. С. 97-100. Ковалёв А.А. Древнейшие датированные памятники скифо-сибирского звериного стиля (тип Наньшаньгэнь) // Древние культуры Центральной Азии и Санкт-Петербург. Материалы Всероссийской конференции, посвященной 70-летию со дня рождения А.Д. Грача. СПб., 1998. С. 122-131. Ковалёв А.А. О связях населения Алтая и Ордоса в V-III веках до н.э. // Итоги изучения скифской эпохи Алтая и сопредельных территорий. Барнаул, 1999. С. 75-82. (189/190) Комиссаров С.В. Комплекс вооружения Древнего Китая. Эпоха поздней бронзы. Новосибирск, 1988. 120 с. (Истории и культура Востока Азии). Коновалов П.Б. Хунну в Забайкалье: Погребальные памятники. Улан-Удэ, 1976. Коновалов П.Б. О происхождении и ранней истории хунну // 100 лет гуннской археологии. Номадизм: прошлое, настоящее в глобальном контексте и исторической перспективе. Гуннский феномен. Международная конференция (тез. докл.). I часть. Улан-Удэ, 1996. С. 58-63. Крюков М.В. Сыма Цянь и его «исторические записки» // Сыма Цянь. Исторические записки (Ши цзи). Том I. Перевод с китайского и комментарий Р.В. Вяткина и В.С. Таскина под обшей редакцией Р.В. Вяткина. Вступительная статья М.В. Крюкова. М., 1972. С. 12-65. Малявкин А.Г. Историческая география Центральной Азии. Новосибирск, 1981. 336 с. Миняев С.С. Происхождение сюнну: современное состояние проблемы // Проблемы археологии Степной Евразии. Тез. докл. Кемерово, 1987. С. 142-145. Миняев С.С. «Сюнну-лечжуань» и проблема ранней истории сюнну // Двадцать первая научная конференция «Общество и государство в Китае». Тез. докл. Часть 2. М., 1990. С. 149-153. Миняев С.С. О дате появления сюнну в Ордосе // Проблемы хронологии в археологии и истории. Барнаул, 1991. С. 108-120. Миняев С.С. К хронологии и периодизации скифских памятников Ордоса // Проблемы хронологии и периодизации археологических памятников Южной Сибири. Тезисы докладов к всесоюзной научной конференции (3-5 апреля 1991 года). Барнаул, 1991. С. 122-124. Миняев С.С. Дырестуйский могильник. СПб., 1998. 118 с., 120 л. ил. (Археологические памятники сюнну. Вып. 3). Могильников В.А. Хунну Забайкалья // Археология СССР. Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М., 1992. С. 254-273. Полосьмак Н.В. Некоторые аналоги погребениям в могильнике Даодуньцзы и проблема происхождения сюннуской культуры // Китай в эпоху древности. Новосибирск, 1990. С. 101-107 (История и культура Востока Азии). Савинов Д.Г. Новые материалы по истории сложного лука и некоторые вопросы его эволюции в Южной Сибири // Военное дело древних племён Сибири и Центральной Азии. Новосибирск, 1981. С. 140-156. Сайер Р. Предисловие // Семь военных канонов Древнего Китая. Перевод с англ. Р.В. Котенко, научный ред. доктор философских наук, профессор Е.А. Торчинов; предисловие, комментарии: Р.Д. Сайер. СПб., 1998. 336 с. Семёнов Вл.А. Монгун-Тайга. СПб., 1997. Сыма Цянь. Исторические записки (Ши цзи). Т. I. Перевод с китайского и комментарий Р.В. Вяткина и В.С. Таскина под общей редакцией Р.В. Вяткина. Вступительная статья М.В. Крюкова. М., 1972. 439 с. Сыма Цянь. Исторические записки (Ши цзи). Т. II. Перевод с китайского и комментарий Р.В. Вяткина и В.С. Таскина под общей редакцией Р.В. Вяткина. М., 1975. 579 с. Сыма Цянь. Исторические записки (Ши цзи). Т. III. Перевод с китайского, предисловие и комментарий Р.В. Вяткина. М., 1984. 943 с. Сыма Цянь. Исторические записки (Ши цзи). Т. IV. Перевод с китайского, предисловие и комментарий Р.В. Вяткина. М., 1986. 453 с. Сыма Цянь. Исторические записки (Ши цзи). Т. V. Перевод с китайского и комментарий Р.В. Вяткина. Вступительная статья Р.В. Вяткина. М., 1987. 364 с. Сыма Цянь. Исторические записки (Ши цзи). Т. VI. Перевод с китайского и комментарий Р.В. Вяткина. М., 1992. 483 с. Сыма Цянь. Исторические записки (Ши цзи). Т. VII. Перевод с китайского Р.В. Вяткина. Комментарий Р.В. Вяткина и А.Р. Вяткина. М., 1996. 462 с. Таскин В.С. Материалы по истории сюнну (по историческим источникам). Выпуск первый. Предисловие, перевод и комментарии В.С. Таскина. М., 1968. 176 с. Таскин В.С. Материалы по истории сюнну (по историческим источникам). Выпуск второй. Предисловие, перевод и примечания В.С. Таскина. М., 1973. 171 с. У Энь, Чжун Кань, Ли Цзиньцззн. Могильник сюнну в деревне Даодуньцзы уезда Тунсинь в Нинся // Китай в эпоху древности. Новосибирск, 1990. С. 88-101 (История н культура Востока Азии). (190/191) Хазанов А.М. Очерки военного дела сарматов. М., 1971. 171 с. Худяков Ю.С., Цэвэндорж Д. Новые находки хуннских луков в Гобийском Алтае // Археологические, этнографические и антропологические исследования в Монголии. Новосибирск, 1990. С. 126-131. Чжун Сук Бэ. О хронологии комплексов с кинжалами эпохи поздней бронзы из Северного Китах // Археология, палеоэкология и палеодемография Евразии. М., 2000. С. 110-137. Chavannes Ed. Les mémoires historiques de Se-ma Ts’ien. Vol. I-V. P. 1898-1905; Vol. VI. P. 1969. Creel Н.G. The Beginnings of Bureaucracy in China: The Origin of the Hsien // Creel Н.G. What is Taoism and Other Studies in Chinese Cultural History. Chicago; London, 1970. Haloun G. Zu J.J.U. de Groot. Die Hunnen der vorchristlichen Zeit // Orientalistische Literaturzeitung. Vol. 25, 1922. № 11. S. 433-438. Haloun G. Seit wann kannten die Chinesen die Tocharcr oder Indogermanen überhaupt. Erster Teil. Leipzig, 1926. De Groot J.J. М. Die Hunnen der vorchristlichen Zeit. Chinesische Urkunden zur Geschichte Asiens. Erster Teil. Berlin; Leipzig, 1921. 304 S. Graberkatalog Maoqinggou // Maoqinggou. Ein eisenzeitliches Gräberfeld in der Ordos-Region (Innere Mongolei) / Nach der Veröffentlichung von Tian Guanjin und Guo Suxin beschr. und komm. T.O. Hollmann und G.W. Kossack u. Mitarb. Mainz am Rhein, 1992, S. 110-119 // (Materialien zur Allgemeine und Vergleichende Archäologie; Bd 50). Kan Yong. The Bronze Culture of West Yunan // Bulletin of the Ancient Orient Museum. Vol. VII, 1985. P. 47-92; Kossack G. Dolche und Gurtelzubchor aus Maoqinggou im Vergleich zu anderen Fundferbanden // Maoqinggou. Ein eisenzeitliches Graberfeld in der Ordos-Region (Innere Mongolei) / Nach der Veröffentlichung von Tian Guanjin und Guo Suxin beschr. und komm. T.O. Hollmann und G.W. Kossack u. Mitarb. Mainz am Rhein, 1992, S. 97-109 // (Materialien zur Allgemeine und Vergleichende Archäologie; Bd 50). Kovalev A. «Karasuk-Dolche», Hirschsteine und die Nomaden der chinesischen Annalen im Altertum // Maoqinggou. Ein eisenzeitliches Graberfeld in der Ordos-region (Innere Mongolei) / Nach der Veröffentlichung von Tian Guanjin und Guo Suxin beschr. und komm. T.O. Hollmann und G.W. Kossack u. Mitarb. Mainz am Rein? 1992. S. 46-87 // (Materialen zur Allgemeine und Vergleichende Archäologie. Bd 50). Lin Yun. The Archaeological Study of Xiongnu (Hun) Origin in China // The International Academic Conference of Archaeological Cultures of the Northern Chinese Ancient Nations. Huhchaote, 1992. Minyaev S. On the Origin of the Hsiong-nu // UNESCO International Association for the Study of the Cultures of Central Asia. Information Bulletin. № 9. Moscow, 1985. P. 69-78. Minyaev S. On the Origin of Xiung-Nu // The International Academic Conference of Archaeological Cultures of the Northern Chinese Ancient Nations. Huhehaote, 1992. Minyaev S. Archäologie des Xiongnu en Rusie: Nouvelles découvertes et quelques problèmes // Ars Asiatiquics. T. 51, 1996. P. 5-12. Orioli M. Pastoralism and Nomadism in South-West China: a Brief Survey of the Archaeological Evidence // The Archaeology of the Steppes. Methods and Strategies. Papers from the International Symposium held in Naples 9-12 November 1992. Napoli, 1994. P. 87-108. Psarras S.-K. Exploring the North: Non-Chinese Cultures of the Late Warring States and Han // Monumenta Serica 42 (1994). P. 1-125. Psarrat S.-K. Xiongnu Culture: Identification and Dating // Central Asiatic Journal. 39 (1995), № 1. P. 102-135. Psarrat S.-K. Pieces of Xiongnu Art // Central Asiatic Journal. 40 (1996), № 2. P. 234-259. Rhi C.-S. Die Maoqinggou Kultur und ihre Zeitsellung // Maoqinggou. Ein eisenzeilliches Graberfeld in der Ordos-Region (Innere Mongolei) / Nach der Veröffentlichung von Tian Guanjin und Guo Suxin beschr. und komm. T.O. Hollmann und G.W. Kossack u. Mitarb. Mainz am Rhein, 1992. S. 28-45 // (Materialien zur Allgemeine und Vergleichende Archäologie; Bd 50). Wagner М., Parzinger Н. Bemerkungen zur inneren Gliederung der spatbronzezeitlichen Kultur Oberes Xiajiadian und deren Bedeutung für die sudsibirische Kulturentwicklung // Eurasia Antiqua. Bd 4 (1998). 1999. S. 37-72. (191/192) На китайском и японском языках Взй Цзянь. Лянчэн Иньнюгоу муцзан цинли цзянбао (Упорядоченное краткое сообщение о могильных сооружениях в Иннюгоу в уезде Лянчэн) // Нэймэнгу вэньу каогу. 1984. Т. 3. С. 26-32, 25. Взй Цзянь. Лянчэн Госяньяоцзы нуди (Могильник Госяньяоцзы в уезде Лянчэн) // Каогу сюэбао. 1989. № 1. С. 57-81. Гудай хань ю цыдянь (Словарь старокитайского языка) / Чэнь Фухуа — гл. ред. Пекин; Шан Уинь шугуань, 1998. 2087 с. Гэ Шаньлинь, Лу Сысянь. Иньшань нань лу дэ Чжао чанчэн (Длинная стена царства Чжао на южных склонах гор Иньшань) // Чжунго чанчэн ицзи дяоча баогао цзи (Сборник отчетов об обследовании остатков китайских длинных стен). Пекин, 1981. С. 21-24. Ко ди чжи (Всеобъемлющее описание земель). Т. 1-2. Пекин: Чжунхуа шуцзюй чубаньшэ. 1991. 242 с. (Сер. Цуншу цзичэн, выпуск первый). Ли Синшэн, Хао Липин. Умэн Чжоцзы сянь Чжаньго Чжао чанчэн дяоча (Обследование длинных стен царства Чжао эпохи Чжаньго в уезде Чжоцзы аймака Уланьчабу) // Нэймэнгу вэньу каогу, 1994, № 2. С. 21-24. Ли Чэньци, Чжэн Сыдэ. Хэйлунцзян Тайлай сянь Чжаньдоу муди фацзюэ цзяньбао (Краткое сообщение об исследовании могильника Чжаньдоу в уезде Тайлай, Хэйлунцзян) // Каогу. 1989. № 12. С. 1098-1102. Линь Юнь. Гуанью Чжунго дэ дуй сюнну цзу юань дэ каогусюэ яньцзю (Касательно китайских археологических исследований происхождения племени сюнну) // Нэймэнгу вэньу каогу. 1993. № 1-2. С. 127-141. Ло Фэн. Нинся Гуюань Шилацунь фацзюэ и цзо Чжаньго му (Могила эпохи Чжаньго в Шилацунь, уезда Гуюань, Нинся) // Каогусюэ шикань. 1983. Т. 3. С. 130-142. Ло Фэн, Хань Кунлэ. Нинся Гуюань цзиньнянь фацзюэ дэ бэйфан си цинтунци (Ряд бронзовых изделий северного типа, обнаруженных в последние годы в округе Гуюань, Нинся) // Каогу. 1990. № 5. С. 403-418. Ло Фэн, Ян Шичжун. 1988 нянь Гуюань чуту дэ бэйфан си цинтун ци (Бронзовые изделия северного стиля, раскопанные в Гуюани в 1988 году) // Каогу ю вэньу. 1993. № 4. С. 17-21. Лю Дэчжэнь, Сюй Цзюньчэнь. Ганьсу Цинъян Чуньцю, Чжаньго муцзай дэ цинли (Упорядоченное описание могильных сооружений эпох Чуньцю и Чжаньго округа Цинъян, Ганьсу) // Каогу. 1988. № 5. С. 413-424. Лю Лайчэн. Хэбэй Хуайлай Бэйсиньбао Чжаньго му (Могилы эпохи Чжаньго в Бэйсиньбао, уезда Хуайлай, Хэбэй) // Каогу. 1966. № 5. С. 231-247. Мэн Вэньтун. Чжоу Цинь шаошу миньцзу яньцзю (Исследование национальных меньшинств эпох Чжоу и Цинь). Шанхай, 1958. 109 с. Мяо Вэнъюань. Чжаньго ши си нянь цзи чжэн (Собранные свидетельства об истории Сражающихся царств, изложенные по годам). Чэнду, 1997. 277 с. Ню Чэн, Ли Цзиньчжэн, Вэй Чжун, Хань Сяоман, Янь Шичжун. Нинся Гуюань Янлан цинтун вэньхуа (Культура бронзового века [могильника] Янлан в уезде Гуюань, Нинся) // Каогу сюэбао. 1993. № 1. С. 13-56. Оу Янь. Во го цзао ци дэ чанчэн (Длинные стены в ранний период истории нашей родины) // Бэйфан вэньу. 1987. № 2. С. 11-18. Пэн Сичжу. Чжаньго Цннь чанчэн каоча ю яньцзю (Детальное описание и исследование длинных стен царства Цинь эпохи Чжаньго). Сиань, 1990. 298 с. Сюн Цуньжуй. Сянь Цинь сюнну цзи ци ю гуань дэ цзигэ вэньти (Сюнну в доциньское время, а также некоторые имеющие касательство к этому вопросы) // Шэхуй кесюэ цзяньфан. 1981. № 1. С. 110-113. Тянь Гуаньцзинь. Чжунго бэйфан си цинтун ци вэньхуа хэ лэйсин дэ чубу яньцзю (Предварительное исследование культур бронзового века северных районов Китая н сходных типов предметов) // Каогусюэ вэньхуа лунь цзи (Сборник статей об археологических культурах). № 4. Пекин, 1997. С. 266-307. Тянь Гуаньцзинь, Го Сусинь. Ордосы ши цинтунци (Бронзы ордосского стиля). Пекин, 1986. 402 с., 120 л. ил. (192/193) У Энь. Лунь сюнну каогу яньцзю чжун дэ цзигэ вэньти (Касательно некоторых вопросов в области археологических исследований сюнну) // Каогу сюэбао. 1990. № 4. С. 409-437. У Энь, Чжун Кань, Ли Цзиньцзэн. Нинся Тунсинь Даодуньцзы сюнну муди (Могильник сюнну в Даодуньцзы уезда Тунсинь, Нинся) // Каогу сюэбао. 1988. № 3. С. 333-356. Фэн Мэнлун. Дун Чжоу лего чжи (Описание событий в государствах эпохи Восточного Чжоу). Сиань, 1997. 1197 с. Хань шу (Книга о династии Хань) / Бань Гу автор. Янь Шигу комм. Т. 1-12. Издание десятое. Пекин: Чжунхуа шуцзюй чубаньшэ, 1997. 4273 с. Хаяси Минао. Тюгоку Инь-Сю цзидай-но буки (Оружие Кита« эпох Инь-Чжоу). Киото, 1972. Цай Цин, Сюй Сюэшу. Сычуань Маосянь Муту и хао шигуань му цзи пэй цзанкэн цинли цзянбао (Краткое упорядоченное сообщение о каменной гробнице № 1 и связанных с ней погребальных ямах в Муту уезда Маосянь провинции Сычуань // Вэньу. 1994. № 3. С. 1-40. Цзан Лихэ. Чжунго гу цзинь ди мин да цидянь (Большой словарь древних н современных географических названий Китая). Шанхай, Шанъу иньшугуань. 1933. 1410 с., 365 табл. Цзинь Фэнъи. Сяцзядянь шан цэн вэньхуа цзи ци цзуши вэньти (Культура верхнего слоя Сяцзядянь и проблема ее этнической атрибуции) // Каогу сюэбао. 1987, № 12. С. 177-208. Цзянь Боцзань, Чэнь Шу, Сунь Юэ, Чу Миншань, Ван Гунлян, У Хэн. Лидай гэцзу чжуаньцзи хуйбянь (Собрание записей о различных народах, сменявших друг Друга). Т. 1. Шанхай: Чжунхуа шуцзюй чубаньшэ. 1958. 786 с. ЦГК — Ци го као дин бу (Исследование семи государств, исправленное н дополненное). Дун Шо (эпоха Мин) — автор. Мяо Вэньюань — исправления и дополнения. Шанхай, 1987. Издание второе. 774 с. Чанчэн вэньхуа цзыляо цзилюэ (Сокращенное собрание письменных сообщений о длинных стенах) // Чжунго чанчэн ицзи дяоча баогао цзи (Сборник отчётов об обследовании остатков китайских длинных стен). Пекин, 1981. С. 119-140. Чанша фацзюэ Баогао (Сообщения об исследованиях в Чанша). Пекин, 1957. 174 с., ил. (Чжунго тянье Каогу баогао цзи. Каогусюэ чжуанькань. Динчжун цзян эр хао. (Сборник отчетов о полевых исследованиях в Китае. Серия археологическая. Четвёртый раздел, выпуск 2.)). Чжаньго цэ (Планы сражающихся царств). / Лю Сян автор. Т. 1-3. Издание четвёртое. Шанхай, Шанхай гу цзи чубаньшэ. 1995. 1390 с. Чжоу Цзе. Гуанью у го бэй ди ци чуту ваньчжуан гу, изяо ци дэ минчэн хэ юнту (К вопросу о наименовании и предназначении изогнутых костяных и роговых предметов, раскопанных в северо-восточных районах нашей страны) // Каогу. 1965. № 8. С. 416-419. Чжун Кань, Хань Кундун. Нинся наньцзюнь Чуньцю Чжаньго шици дэ цинтун вэньхуа (Культура бронзовых изделий эпох Чуньцю и Чжаньго в южной части Нинся) // Чжунго каогусюэ хуй дисы цынянь хуйлунь вэньцзи (Сборник материалов четвёртого ежегодного конгресса Археологического общества Китая). Пекин, 1983. С. 203-213. Чжун Кань, Чэнь Сяохуа, Янь Шичжун. Нинся Гуюань Юцзячжуан муди фацэюэ цзянбао (Краткое сообщение об исследовании могильника Юцзячжуан в уезде Гуюань, Нинся) // Хуася каогу. 1991. № 3. С. 55-63. Чжун Кань, Чзнь Сяохуа, Янь Шичжун. Нинся Пэнбу Юцзячжуан муди (Могильник Юцзячжуан в волости Пэнбу, Нинся) // Каогу сюэбао. 1995. № 1. С. 79-107. Чжунго лиши дитуцзи (Исторический атлас Китая). В 6 томах. Шанхай, 1982. Чжэн Шаоцзун. Хэбэй шэн Чжаньго, Цинь, Хань шици гу чанчэн хэ чэнчжан ичжи (Руины длинных стен и укрепленных линий эпох Чжаньго, Цннь, Хань в провинции Хэбэй // Чжунго чанчэн ицзи дяоча баогао цзи (Сборник отчётов об обследовании остатков китайских длинных стен). Пекин, 1981. С. 34-51. Чжэн Шаоцзун. Люэ тань Чжаньго шици Чжуншань го дэ цзян чэн вэньти (Обзорное изложение вопросов, касающихся пограничных укреплений царства Чжуншань в период Чжаньго) //Ляохай вэньу сюэкань. 1992. № 2 (Вып. 14). С. 128-138. Чэнь Чжэньчжун. У го гудай дэ цинтун сяодао (Кривые бронзовые ножи нашей страны в древности) // Каогу ю вэньу. 1985. № 4. С. 72-80, 83. Чэнь Шоучжун. Ганьсу цзин нэй Цннь чанчэн ицзи дяоча цзи каочжэн (Отчёт об остатках длинных стен царства Цинь в пределах Ганьсу и критическое исследование) // Сибэй шиди. 1984, № 2. С. 88-96. (193/194) Чэнь Пин. Люэлунь «шаньжун вэньхуа» дэ цзушу цзи сянгуань вэньти (Немного об этнической атрибуции «шаньжунской культуры» и связанных с этим проблемах) // Хуася каогу. 1996. № 3. С. 63-76. Ши Няньхай. Цинь Ши-хуан чжидао ицэи дэ таньсуо (Разведка остатков «прямого пути» Цинь Ши-хуана) // Вэньу. 1975. № 10. С. 44-54, 67. Ши Няньхай. Хуанхэ чжун ю Чжаньго цзи Цннь ши чжэ чанчэн ицзи дэ таньсо (Исследования остатков длинных стен в среднем течении Хуанхэ, относящихся к эпохам Чжаньго и Цинь). Шэньси ши да сюэбао. 1978. № 2. С. 50-66. Ши Няньхай. Хуанхэ чжун ю Чжаньго цзи Цинь ши чжэ чанчэн ицзи дэ таньсо (Исследования остатков длинных стен в среднем течении Хуанхэ, относящихся к эпохам Чжаньго и Цинь) // Чжунго чанчэн ицзи дяоча баогао цзи (Сборник отчётов об обследовании остатков китайских длинных стен). Пекин, 1981a. С. 52-67. Ши Няньхай. Ээрдосы гаоюань дун цэюнь Чжаньго шици Цинь чанчэн ицзи таньсуо цзи (Записи о разведке остатков длинных стен царства Цинь периода Чжаньго в восточной части плато Ордос) // Чжунго чанчэн ицзи дяоча баогао цзи (Сборник отчётов об обследовании остатков китайских длинных стен). Пекин, 1981a. С. 68-75, 117. Ши цзи (Записи историка) / Сыма Цянь авт. Пэй Инь, Сыма Чжэн, Чжан Шоуцзэ комм. Т. 1-10. Изд. четырнадцатое. Пекин: Чжунхуа шуцзюй чубаньшэ. 1996. 3322 с., 56 с. прил. Шо юань (Сад высказываний) / Лю Сян авт. Пекин, 1976? (Чжунго цзысюэ минчжу цзи чэн, 26). Шуи цзин чжу (Речной канон с комментариями) / Ли Даоюань автор. Издание третье. Чанша: Юэ Лу шуинь чубаньшэ. 1996. 597 с. Ян Куань. Чжаньго ши (История периода Чжаньго). Шанхай, 1957. Ян Чжицзюнь, Хао Сыдэ, Ли Чэци. Пинъян муди (Могильник Пинъян). Пекин, 1990. 257 с., ил. Ян Шичжун. Нннся Гуюань Люпинцунь фацзюэ и цзо Дун Чжоу му (Могила эпохи Восточного Чжоу обнаружена в Люпинцунь уезда Гуюань, Нинся) // Каогу. 1992. № 5. С. 469-470. Янь ся ду (Нижняя столица Янь). Т. 1-2. Пекин, 1998.
  21. Не только две расы.Дело в том,что в позднем палеолите и позже из людей недифференцированной расы начали формироваться теперешние расы.Европеоидная формировалась на западе Евразии,монголоидная-на востоке.Этому способствовали различные климатические условия.А между ними формировались различные переходные типы-пример тому теперешняя уральская малая раса,в которой есть и европеоидные,и монголоидные черты.В переходных типах нужно четко отличать,является ли этот результатом смешивания европеоидной и монголоидной рас, либо он сам сформировался из недифференцированных древних типов людей.Насчет уральской расы,то,если не ошибаюсь,в основном она является результатом самостоятельной трансформации древних типов+европеоидные и монголоидные включения.В некоторых местах представители европеоидной расы могут получить некоторые монголоидные признаки при воздействии внешней среды,а не смешивания с монголоидами.То же самое касается и монголоидов-пример тому индейцы.В каменном веке на территории Средней Азии проживало много переходных типов с монголоидными,европеоидными и австралоидными чертами.Но так сложилось,что они очень мало внесли в антротип теперешних среднеазиатов.А в основном их тип сложился в результате смешения европеоидов-саков,мигрировавших из Восточной Европы,европеоидов,мигрировавших из Передней Азии,и северных монголоидов,мигрировавших из Восточной Азии.А древние переходные типы или были вытеснены или в иду малочисленности практически без следа.В узбеков узколицесть встречается благодаря европеоидной медитерранидной примеси из Передней Азии,а у китайцев это черты южномонголоидной расы.Но так как у узбеков была примесь преимущественно широколицей северомонголоидной широколицей расы,то их узколицесть не является самостоятельной трансформацией монголоидного типа.Так случилось,что в Еврозии происхлдили миграции преимущественно из двух регионов-западного и Восточного, чистых европеоидов и чистых монголоидов,а различные самостоятельные типы стерлись.Пример их остатков-уральская малая раса,лаппоноидная малая раса,курильская раса.То же касается генов.Они мигрировали преимущественно тоже из запада и востока,как и расы.Я ответил на Ваш вопрос?
×
×
  • Создать...