Огузский великан Кият
Огузский великан Кият
Заманчиво, конечно, объявить Мамая каракалпаком. И, вполне возможно, так оно и есть.
Но справедливости ряди нужно признать: род кият и имя Кият встречаются не только у каракалпаков, но и у казахов и туркменов.
Ну, казахи — ближайшие родичи каракалпаков. Так что тот факт, что часть киятов, в том числе проживающих в современной Монголии (сам не беседовал, но читал об этом), считает себя казахами, удивление не вызывает. Хотя нужно, конечно, заметить: казахи в своей основе имеют кыпчаков, которые вроде бы те самые половцы, против которых вместе с русскими боролись черные клобуки. И в нынешнем каракалпакском народе роды кыпшак и кыят относятся к разным группам.
С другой стороны, в русских летописях я нашел единственный возможный след киятов (точнее, Кията), и как раз у половцев. «Повесть временных лет» под 6603 г. рассказывает: «В то же лето пришодша Половци, Итларь и Кытанъ, к Володимеру на миръ». Знаменитая история. Любимый летописцами русский князь Владимир Мономах замыслил убить половцев, заключивших только что с ним мир. С какого бодуна — непонятно. Летописцы утверждают: дружина подбила. Князь-де сопротивлялся: «Како се могу сотворяти роте с ними», но те пояснили, что «нету в томъ греха», и он согласился. Послал своих людей выкрасть сына Святослава, бывшего в заложниках у «Кытана», а потом «убиша Кытана и дружину его избиша», из-за чего возник конфликт и с половцами, и с Олегом Черниговским, не пожелавшим участвовать в этом преступлении. Цитирую по книге Бугославского, в которой собраны все варианты разночтений ПВЛ по различным летописям{124}.
Так вот, текст-то многие знают, но на имя половецкого хана внимания не обращают. Я, конечно, не лингвист, но, по-моему, в «Кытана» («Китаина» по Радзивиловской и Академической летописям) вполне мог в русской передаче обратиться Кият-хан (Кият-хан — Киятан — Китан — Кытан). Я не утверждаю, что это стопроцентно так, но похоже на правду. И тогда этот Кият — кыпчак.
Но вот относительно туркменов… Они же в основании своем имеют тех же огузов. А именно огузы раньше половцев-кыпчаков пришли в причерноморские степи. И, по мнению многих ученых, именно они составили основу «черных клобуков» после того, как кыпчаки потеснили их из степи. А уж потом, в Орде, к старым родам добавились новые, кыпчакские.
Так вот, у огузов существуют два народных эпоса. Один — «Коркыт Ата». Записан он был в XIV–XVI вв. в виде прозаического произведения «Книга деда Коркута» азербайджанскими и турецкими писателями. Но составлен, по мнению исследователей, в VII–X вв. в бассейне Сырдарьи. Его легендарный создатель, от имени которого ведется повествование, Коркут — бек племени Кият. Эту личность казахи (тоже воспринявшие этот эпос, хотя повествует он о героических похождениях огузских богатырей и героев) считают исторической, основоположником музыкальных произведений для кобыза, эпического жанра и искусства врачевания.
Второй эпос — «Огыз-нама» — впервые был записан в XIII в. Рашид ад-Дином, а затем в XVIII в. упоминался хивинским ханом Абулгазы, считавшим себя прямым потомком Чингиза. Основное действующее лицо — Огыз-каган. Поэма посвящена его детству, подвигам и победе над одноглазым великаном Киятом.
Тут, впрочем, Кият выступает как сторонняя, не огузская сила. Но вот в XIX в. Кият был… старейшиной туркмен на Мангышлаке. И в 1820 г. русским все время приходилось иметь с ним дело. Поскольку этот Кият-бек (или Кият-ага) со своими людьми был первым, кто попросился под российское подданство. О чем и повествует масса документов.
Вот, к примеру:
«Поверенный туркменского народа старшина Кият-ага просит, дабы отменили пошлину, недавно наложенную на рыбу, которую привозили астраханские промышленники с юго-восточных берегов моря. С того времени, как сия пошлина наложена, рыбные ловли у туркменов прекратились, и они лишились тех выгод, которые от того имели. Сие понудило многих искать себе пропитание в Хиве и других местах; но дабы ловля сия была безопасна для наших промышленников, Кият-ага просит, чтоб ему исключительно позволено было снабжать наших промышленников рыбой и чтобы все торги с народом производились через него. Торговля сия ежегодно будет отправляться не более, как на двух судах, и не может быть весьма значительна. Кият-ага просит, чтоб ему в таком случае позволено было солить отсылаемую им рыбу своей солью, добываемой с Нефтяного острова. Народ, говорит он, будет тогда иметь настоящую причину признавать меня за старшего. Между тем он увидит преимущества, полученные мной от российского правительства, будет мне повиноваться, и тогда я могу без сомнения обратить сие повиновение в пользу государя. Если правительство наше, предполагая завести торговлю с туркменами, опасается понести убыток от сего, то первый опыт может быть сделан Кият-агой, он избавит нас через сие от хлопот и издержек, и народ его поневоле привяжется к нему. „Я предлагаю свои меры, говорит Кият-ага. Правительство само увидит: клонятся ли они к сображению разбросанного бедного народа? Мои личные выгоды будут велики; но каким только средством, кажется мне, можно управиться с моими соотчичами“»{125}.
Или вот еще:
«Вступив уже я с родственниками и приближенными моими под высокое покровительство Российской империи, желаю служить вам, жертвуя собой и состоя в подданническом повиновении, оказывать услуги не только по возможности моей, но еще превышающие ее взамен таковой вашей ко мне милости… При чем имею честь вам донести, что находящиеся на Челекене, Гургене и Атреке иомутские народы терпят страх и притеснение от астрабадцев и хивинцев, так что всякий день их беспокоят и желают привести их в повиновение себе. Словом, они хотят достать их в свои руки, нам же, кроме вас, нет другой надежды и покровителя, день и ночь нетерпеливо ожидаем, будет ли когда-либо начальник, чтоб один начальник был сюда прислан и поставлен на здешних границах, по которому бы мы могли безопасно жить от неприятелей и быть в спокойствии и тишине под защитой того начальника. В прочем народ нашего юрта в крайнем положении. Если счастье наше не подействует и от вас не будет прислан в нашу юрту доверенный начальник, то мы должны отдаться на расправу жаждущим крови нашей соседям, а семейства наши отдадутся им в плен, оставаясь навсегда с кровавыми слезами, и прежде всех я буду истреблен. Если вам угодно, чтоб я собрал рассеянных туркменцев и вручил всех их прибывшему сюда начальнику, то хорошо, а если сего быть не может, то просьба моя в том состоит, чтоб в обширных землях ваших отвести мне один небольшой угол, дабы привести мне туда семейство свое под покровительство ваше и не узнать уже лица неприятеля, молясь день и ночь о долгоденствии великого государя императора»{126}.
Так что если не род кият, то личное имя Кият у туркменов (огузов) было. Видимо, это все же слово общетюркское. Отсюда, кстати, следует, очевидно, что предки Чингизхана были никак не монголы. Что, впрочем, многие исследователи и раньше подозревали. Особливо если говорить о его непосредственных предках, кият-борджигинах. Ведь «борджигин» означает «синеокий». Об этом пишет тот же Рашид ад-Дин. И добавляет: «Как это ни странно, те потомки от третьего сына Есугей-бахадура и его детей по большей части — синеоки и рыжи». Да уж, типичные монголы! Нет, сдается, тюрки они все же были. И, скорее всего, слово «кият» означало «дальние». Такое название могли получать роды, живущие далеко от центра племенной территории, в любых тюркских племенах. Так что разные кияты вполне могли и не быть друг другу родственниками. Что, похоже, и происходило. Ну, не зря же, как я уже отмечал, топонимы «кият» расположены на бывших окраинах Дешт-и-Кипчак.
Это палатки -майхан.