Kamal

40 девушек - ПЕСНЯ ВТОРАЯ У костра Хорошо, светло. Но подчас И костер браним. Достается одним Тепло, А другим Достается дым. В неподкупную Гулаим, В недоступную Гулаим, В этот яркий цветок луны, Были многие влюблены. Не один джигит изнемог, Испытав напрасную страсть; Из страдальцев никто не мог В крепость этой пери попасть, И в плену печали они Проводили черные дни, у ворот помногу недель, Словно псы, лежали они И, вздыхая, смотрели в щель. Но лица не являла им Несравненная Гулаим, И они уставали ждать И ни с чем уходили вспять. Под широким шатром небес Встарь великий Саркоп стоял. Этот город троих повес На своей груди воспитал. Звали их: Аманкул, Ашир И безухий Сайеке. И для них потемнел весь мир, И они слонялись В тоске, Возмечтав, подобно другим, О красавице Гулаим. Раз держали они совет. Сайеке сказал: "Пустяки!.. Оседлаем коней чуть свет, Души вылечим от тоски. К юрте, где живет Гулаим, На лихих конях подлетим; Сорока подружкам ее Даже рта раскрыть не дадим, Победим их в споре, друзья, И добудем вскоре, друзья, По два яблока наливных. А когда мы добудем их, Мы на острове день-другой В развлечениях проведем, Отдохнем, поедим, попьем, А потом вернемся домой. Что ж, хорош ли совет, друзья? Вы согласны иль нет, друзья?" Аманкул склонился без сил Тайный страх его подкосил. Без сознания, бел, как мел, Целый час лежал Аманкул: Еле веки он разомкнул, Еле страх свой преодолел, И решил отправиться в путь За безухим другом своим, Чтоб хоть глазом одним взглянуть На красавицу Гулаим. Не желал опасным путем Вслед за ними Ашир пойти, Стал он, сидя пред очагом, Говорить об этом пути. Проливая потоки слез, Сам не свой, Ашир произнес: "Эй, Аманкул, безумец, услышь меня! Гляди, умрешь бездетным, судьбу кляня. Я друг тебе, мы вместе росли с тобой. На этот раз не надо седлать коня. Любовным нетерпеньем ты занемог. Пускай с повесой этим ты в должный срок До крепости доедешь. А где ключи? Ты знаешь, на воротах какой замок? Приедешь, будешь злиться, лежать в пыли, Молить, чтобы на помощь к тебе пришли. Тебя пригонит голод назад в Саркоп, Ты проклянешь, рыдая, Миуели. Но чем тебе поможет твой горький плач? Что если в завершенье всех неудач Тебе падет на шею меч Гулаим И голову заставит плясать, как мяч? Пусть Гулаим- как роза весной в саду, Зачем ты имя это твердишь в бреду? Я все сказал. Не езди. Остановись. Не езди, ты прибавишь к беде беду". "Что болтает этот глупец?" Сайеке безухий шепнул. "Что ты мне говоришь, наглец? Закричал в сердцах Аманкул. Не учи меня, замолчи! Гулаим от своих ворот Мне ключи Сама принесет!" Расходился Аманкул, Одержимый злобной тоской, И Ашир тяжело вздохнул, Замолчал и махнул рукой. Ночь прошла, рассвет блеснул, Ветерок прохладный подул, Кони вздрогнули под седлом: Сайеке и Аманкул В путь отправились вдвоем. Время шло, И в полдневный час У Ашира из черных глаз Со слезами кровь потекла, И, утратив душевный мир, Отложил он свои дела: И в предчувствии многих бед, Полетел на коне Ашир За уехавшими вослед. Он камчой гнедого сечет; Конь летит, и жаркий пот По бокам его течет; Конь летит, не устает, С хрустом удила грызет, И горят в глазах коня Два рубиновых огня. Мчится всадник-удалец, Пригибается к луке, Догоняет, наконец, Аманкула и Сайеке. Прах летит Из-под копыт, Под копытами степь дрожит, И разносится по сухим, Раскаленным пескам степным Скачки бешеной ровный гул. "Гулаим! Гулаим! Гулаим! Гулаим!" На скаку твердит Аманкул. Это имя ему, как мед, Умиляется Аманкул. Это имя, как пламя, жжет, Распаляется Аманкул. В умилении Аманкул Предвкушает рай на земле. В нетерпении Аманкул Усидеть не может в седле. Три наездника мчатся в ряд, Три плетеных камчи свистят, Три коня бок о бок бегут, Потники протерлись до дыр, И коням отдохнуть дают Аманкул, Сайеке, Ашир. Три наездника едут в ряд, Едут шагом и говорят У троих на языке Лишь красавица Гулаим. Повторяет Сайеке: "Ай, мне нравится Гулаим!" И вздыхает Сайеке: "С Гулаим посмотрим в зеркальце одно, Разум помутится, да уж все равно. Эх, джигиты, -в мире краше Гулаим Ни единой пери не сотворено. Льется свет алмазный от ее перстней, Сорок дев-красавиц верно служат ей. Я коснусь щекою розовой щеки И не испугаюсь тысячи смертей. Я отдам всю душу Гулаим во власть, Лишь в ее объятья дайте мне упасть. Маленькие руки лягут в руки мне, Я судьбу-старуху перестану клясть. Меч моей любимой сердце мне пронзил. Дух мой болен страстью, плоть моя без сил. Поцелуя милой - больше ничего Никогда у неба я бы не просил". На него сердито взглянул И сказал ему Аманкул: "Надежды напрасные, брат Сайеке! Чем конь пред тобой виноват, Сайеке? До крови камчой ты его исхлестал. А ну, поезжай-ка назад, Сайеке! Она за тебя все равно не пойдет, И не отомкнет пред тобою ворот, И слушать не станет тебя, хоть умри; Напрасно пустился ты в этот поход. В лучах ее - полная меркнет луна; Весеннего солнца ей сила дана; Подруги-батыры - опора ее, Тебя покарать им прикажет она. Достанется эта красавица- мне: Она мне любовь обещала во сне. Кто скажет, что я не достоин ее? А ты, Сайеке, почему на коне? Зачем проливаешь ты слезы рекой, Вздыхаешь, тревожа пустынный покой? Ты друг мои, но если соперник ты мне, Умрешь, Сайеке, как и всякий другой! В юдоли земной мы однажды гостим, И пусть я умру, но я буду любим! О, как величава походка ее! Клянусь, я тебе не отдам Гулаим!" Тут рассвирепел Сайеке, Меч блеснул у него в руке. Испугался Аманкул И коня назад повернул. Вот обрушится роковой И непоправимый удар!.. Но взмолился Ашир: "Постой! Я прошу его душу в дар!" И, сойтись не давая им, Начал он бранить Гулаим: "Из-за девки бьетесь, братья, горе вам! Вместо губ у твари этой рваный шрам. Брови точно шерсть собачья,- срам и Уши длинные, ишачьи, - стыд и срам! Сухорукая, скупая Гулаим, Толстопалая, тупая Гулаим, Неумытая, в коросте,-для чего Вам косая и слепая Гулаим? Рот щербатый вкось прорезан и широк, Все лицо ее в морщинах, как сапог, Веки вздуты словно рыбьи пузыри, Две подушки в желтых пятнах вместо щек! Не сердитесь, мы избрали тяжкий путь. Пусть нам ветер дует в спину, а не в грудь! Гулаим распутных девок поводырь. Не домой ли нам, джигиты, повернуть?" Тут недобрый огонь сверкнул У Сайеке в глазах, Он в лицо Аширу взглянул И ему закричал в сердцах: И в траве друзья прилегли В ожидании Сайеке. А над ними звезды текли, Золотой подобно реке, И алмазами Гулаим Звезды ночи казались им. "Что болтаешь, глупец Ашир, Клеветник, бродяга, шайтан! Проклят будь твой отец, Ашир! Ты с ума сошел или пьян, Что чернишь языком дрянным Несравненную Гулаим? Мне терпеть эту ложь невмочь. Ночь кругом-ничего, что ночь, Гулаим в ночи разбужу, Все, что ты говорил, точь-в-точь Ей дословно перескажу , И клянусь тебе: Гулаим Снимет голову твою прочь!" Крикнув так, исчез вдалеке Средь глухих песков Сайеке. Аманку л и Ашир вдвоем Совещались, держа совет, И решили так: "Подождем, Поглядим, что нам даст рассщп. Сайеке с седла не сойдет Вплоть до самых ее ворот. Разве станет с, глупцом таким Эта умница Гулаим Разговоры вести Да венки плести? Час придет, И, словно купец, Потерявший товар в пути, Возвратится он, наконец, Присмиреет, придет в себя, Руки будет ломать, скорбя. Где-нибудь поставим коней. Подождем его, последим, Поглядим, как тучи мрачней, Он вернется от Гулаим". И в траве друзья прилегли В ожидании Сайеке. А над ними звезды текли, Золотой подобно реке, И алмазами Гулаим Звезды ночи казались им.

http://techlib.info/40girls.php Каракалпакская народная поэма «Сорок девушек» («Кырк Кыз») является выдающимся памятником культуры предков современных каракалпаков, живших в Приаралье. В поэме в ярких и сочных образах выражены вековые мечты каракалпаков о независимости, показана гордая душа свободолюбивого народа. Многоплановые панорамы народной жизни, красочный язык, глубинная мудрость- вот что заставляет говорить о поэме как о непреходящей ценности духовной жизни Средней Азии. (Кстати, в прошлом году отмечалось 1000- летие эпоса «Кырк Кыз»). 40 девушек - ПРЕДИСЛОВИЕ Огромны поэтические богатства народов Советского Союза. В сказках, песнях, эпических сказаниях на протяжении тысячелетий народ выражает свои радости и печали, думы и мечты о лучшем будущем, уверенность в победе правды над несправедливостью. Песни и сказания, в которых переданы мечты о человеческом счастье, создаёт и хранит и каракалпакский народ, трудолюбивый и мужественный, в результате Великой Октябрьской социалистической революции впервые в истории получивший государственную самостоятельность. В Советской Каракалпакии осуществились вековые надежды народа о дружной, свободной и мирной жизни. Одним из замечательных поэтических сокровищ каракалпакского народа, в котором нашли выражение его высокие идеалы, является эпическая поэма «Сорок девушек» - «Кырк кыз». Это произведение, по-видимому, первоначально создано среди каракалпакского племени муйтенов, издавна жившего у берегов Аральского моря и на островах, занимавшегося земледелием и рыболовством. Первоначальное исполнение поэмы связывается с именем Жиена-жрау, древнейшего из прославленных каракалпакских сказителей, принадлежавшего к племени муйтенов: его деятельность относится ко второй половине XVIII века. Записана же поэма «Сорок девушек» в 1940 году в колхозе «Обком» Турткульского района Каракалпакской АССР со слов известного сказителя Курбанбая Тажибаева. Курбанбай родился в 1876 году и, по его словам, происходит из каракалпакского рода Кара-Мангыт, племени Мангыт. Отец Курбанбая, бедный крестьянин, обрабатывал небольшой участок солончаковой земли, урожай с которого не мог прокормить семью. Это заставило Курбанбая с одиннадцати лет стать чабаном у бая, батрачить. Вскоре же, в юные годы Курбанбай начинает слагать и петь песни. Однажды бай услышал песню пастуха. Пораженный её красочностью, он захотел узнать, где пастух этому научился. Курбанбай ответил по традиции, как это было принято у сказителей: «Во сне». Впрочем, Курбанбай, добродушно посмеиваясь, не прочь и теперь рассказать легенду о «чудесном сне», во время которого он получил поэтический дар. Песни Курбанбая вскоре приобрели популярность, его стали приглашать как певца на празднества и пиры. Старшие, вспоминает Курбанбай, советовали ему учиться музыке и художественному слову у известного в то время каракалпакского сказателя Халмурата (умер около 1902 года), жившего в Нурате (Самаркандская область Узбекской ССР). Нуратинский район, как и некоторые другие районы Самаркандской области, был знаменит и узбекскими сказителями; у них, по-видимому, были связи и с шаирами (творцами, импровизаторами и исполнителями) Каракалпакии, продолжавшими традиции Жиена-жрау. При первой возможности, восемнадцати лет, Курбанбай уехал в Нур-ату к Халмурату; учась у него и, прислуживая ему в течение шести лет, он на слух выучил одиннадцать сказаний. В числе этих сказаний-поэм (дестанов) были «Сорок девушек», «Ширин и Шекер», «Боз замаю>, «Ер-Косай», «Джаханче», «Илим-хан», «Алпамыс», «Коблан», ногайский эпос «Курманбек» и др. По совету Халмурата Курбанбай побывал затем у престарелого каракалпакского сказителя Ербая из племени Анна, жившего в Бухарском ханстве близ берегов воспетого в сказаниях озера Байсун (ныне Сурхан-Дарьинская область Узбекской ССР); у Ербая он услышал дестан «Ер-Зивар», который, как и все другие сказания, исполняет и сейчас, несмотря на свои преклонные годы. Халмурат, вспоминает Курбанбай, бил палкой тех своих учеников, которые, передавая усвоенные у него дастаны, произвольно изменяли их; он требовал, чтобы в дастаны ничего не добавлялось. Мастерской игре на кабызе - струнном музыкальном инструменте, на котором сказитель аккомпанирует себе при исполнении дестана, Курбанбай выучился у музыканта Нурабуллы (Абдрасуля Калбалы), жившего тогда в Кунграде (Караклпакская АССР). После установления в Каракалпакии советской власти Курбанбай работал в национальной труппе каракалпакского драматического театра, а затем, до 1940 года, когда началась запись исполнявшихся им дестанов, в республиканском радиокомитете. В августе 1954 года Курбанбай, проживающий сейчас в Турткуле, участвовал в работе третьего съезда Союза советских писателей Кара-Калпакии, состоявшемся в Нукусе. Жизнерадостный, полный энергии и любознательности, рассказывал он на товарищеской встрече с писателями о своей жизни и творческих планах. Курбанбай относится к прошлому, отображенному в исполняемых им эпических поэмах, не безразлично, не пассивно, а активно. Эпос- это своего рода повествование о прошлом, в котором в то же время отражены взгляды народа и на события его дней и на будущее. Эта черта объясняет особую привлекательность, которую имеет для нас и поэма «Сорок девушек». Версия дестана, записанная от Курбанбая, с начала до конца сложена стихами. По-видимому, первоначально в нём, как и в некоторых других дестанах народов Средней Азии, стихотворный текст перемежался с прозаическим, частью ритмизованным повествованием. Это подтверждает и Курбанбай, указывающий в то же время, что, исполняя «Сорок девушек>, он, увлекаясь, передаёт всё в стихотворной форме. Последнее придаёт особую силу и обаяние этому жизнерадостному дестану. 40 девушек - ПЕСНЯ ПЕРВАЯ Говори, струна, со струной, Говори, струна, со струной, Пой, кобыз громозвучный мой, О родной стороне, О седой старине, О делах старины седой! Звездный кружится небосвод. Вслед за годом уходит год. Вслед за родом уходит род. Вслед за словом слово идет. Зиму побеждает весна. Дивно преображается степь. Кони ржут, звенят стремена. Травами украшается степь. Расселяются племена. Умножаются города В стародавние времена, В незапамятные года Жил в Саркопе-городе бай, Знаменитый на целый край. Был богат и годами стар Именитый бай Аллаяр. Накопил он много добра; Тысячи агачей земли Он пометил знаком своим; Горы золота-серебра Под руками его росли; Тучный скот четырех родов Тьмы покорных ему рабов На поемных лугах пасли; Старый бай шестерых сынов Удальцов И сорви-голов, Приумножив свой род, имел, И, на зависть отцам другим, Дочь красавицу Гулаим Цель забот своих и щедрот, Сердца верный оплот имел; И росла день за днем она, Как среди облаков луна, Словно ловкая лань, легка, Словно ивовый прут, гибка. Мы сравним Красу Гулаим С талисманом золотым. Было ей четырнадцать лет. Весть о ней облетела свет: Гулаим - как пери была. Речь - неспешная, Стан - стрела, Рот-наперсток, Румянец- мак, Косы- змеи, Губы - каймак, Зубы - жемчуг, Стыдливый взор, На голове - золотой убор. Была и скромна и стройна Гулапм, Джигитов пленявшая взглядом одним И слава о дивной ее красоте, Как гром, прокатилась по странам земным. Блеснет ли ее золотое кольцо, Сверкнет ли ее молодое лицо. Джигиты готовы и славу и жизнь Отдать за ее дорогое словцо. Она поначалу не знала сама, Что каждого встречного сводит с ума. Когда открывались глаза Гулаим, В рассвет превращалась безлунная тьма. Была Гулаим как стоцветный венок, И если бы солнечный пламень поблек, Лица ее луноподобного свет Залить бы до края вселенную мог. Словно горя на свете нет, Гулаим, не зная забот, Прожила пятнадцать лет; Как пошел шестнадцатый год Пыль клубится, и кони ржут, Сваты в юрте уж тут как тут; У высоких ее дверей Больше негде ставить коней, И конями площадь полна. Байский сын ли за Гулаим Заплатить намерен калым, Усмехаясь в ответ, она Выпроваживает послов, Не сказав и нескольких слов, С малых лет Гулаим была Несговорчива и смела. День настал, когда Гулаим Сорок девушек созвала; Научась на любой вопрос Без запинки отвечать, Поклялась Гулаим: без слез И без страха врага встречать, Поклялась: прекрасных волос По плечам не распускать, Настоящим джигитом стать, Храбрецам-джигитам подстать. Пожелала Гулаим Разлучиться с отцом родным, Жить от братьев милых вдали. И любимой дочери в дар Престарелый бай Аллаяр Отдал остров Миуели. И, в поступках своих вольна, Возвела кибитку она Посредине своей земли И двенадцати Из числа Аллаяровых мастеров Повеление отдала Стену выстроить Вырыть ров. Встала бронзовая стена, Ров глубокий пред ней пролег, Кузнецы из чугуна Крепкий выковали порог. Как взялись мастера за труд Льют свинец, По железу бьют, Сталь куют И песни поют. День проходит, Проходит год, Год проходит, Идет второй И готовы створы ворот, Изукрашенные резьбой, Удивительной высоты, Ослепительной красоты. Чтобы им из века в век Охранять Миуели, Триста тридцать человек Подымать ворота пришли; Приклепали к створам замок О пяти золотых ключах; И тогда с весельем в очах Подошла к воротам стальным И замкнула их Гулаим, Повернула в замке все пять Золотых чеканных ключей, Отдала приказ распахать Все холмы на земле своей, Из быстротекущей реки Воду щедрую провести, На седые солончаки Удобрения привезти. Быстро дни за днями прошли. Превратился Миуели В несравненный зеленый сад: Розы алые расцвели, Соловьи засвистали в лад, И - венчающие труды Созревающие плоды Отразились в глади воды. Полюбив неробкой душой Шум и удаль игры мужской, Гулаим устроила той С козлодранием и борьбой, Повела за собой подруг На широкий зеленый луг, Завязала потешный бой. Кони быстрые горячи, А в девичьих руках - мечи. На своих подруг дорогих Гулаим глядит, весела, Ободряет и учит их Выбивать врага из седла, В боевом наряде мужском По-мужски сражаться с врагом, Тонкий стан стянув кушаком, Без ошибки владеть клинком; Учит их искусству, каким Настоящий храбрец-батыр В грозный час удивляет мир. Вот разумница Гулаим Говорит подругам своим: "Плачу я, подруги, плачу - слезы лью Снег пойдет зимою в дорогом краю. Сорок вас, подруги, сорок милых мне, И от вас тревоги я не утаю. Добрый конь арабский бросится в полет Из-под черной гривы заструится пот... Что ж теперь почуял конь мой Актамкер? Все дрожит, косится, крепкий повод рвет... Добрый конь арабский бросится в полет Из-под черной гривы заструится пот... Что ж теперь почуял конь мой Актамкер? Все дрожит, косится, крепкий повод рвет... Актамкеру плетка больше не страшна, Добрая хозяйка больше не нужна. Отчего, скажите, конь копытом бьет, Почему дрожит он и не ест зерна? Почему сегодня быстроногий мой Не остановился конь перед стеной? Птицей через стену он перелетел, Чтобы там, на воле, мять ковыль степной. Может быть, он чует приближенье бед? Мне тревога злая застит белый свет. Если не сегодня, то уж не поздней, Чем под вечер завтра, дайте мне ответ!" Стали держать совет, Услыхав такие слова, Сорок девушек удалых. Как под зимней бурей трава, Загорелые лица их Пожелтели от крепких дум. Но ответ не пришел на ум Ни единой из сорока. Оседлали они коней Мол, родная степь широка, Не найдется ль разгадки в ней? Из сорока девиц Самой младшей была Смуглолицая Сарбиназ. Ни одна из старших сестриц Вровень стать не могла С младшей сестрицею - Сарбиназ. Из сорока соколиц Самой смелой была Соколицею Сарбиназ. Сарбиназ Отрада глаз В каждом споре была права, Словно жемчуг были слова у разумницы Сарбиназ. На родном Раздолье степном День и ночь провела в седле, Стала девушкам вожаком И назад в предрассветной мгле, В благодатный, прохладный час Привела подруг Сарбиназ; На поклон Гулаим отдав, В ясной памяти удержав Всех вчерашних вопросов нить, Взор потупила Сарбиназ. Гулаим дала ей приказ Без утайки все говорить; Та скромна и взором светла Вот какую речь повела: "Я весною цветы соберу в саду, Я вослед за тобой и на смерть пойду. Принесла я ответ тебе, о сестра, Хоть большую тебе он сулит беду. Было время: сюда мастера пришли; Крепость грозная вышла из-под земли. Девятнадцати месяцев нет еще Горделивой твердыне Миуели. Наши силы, как луки, напряжены, Кони наши откормлены и сильны, Древки доблестных копий у нас в руках Позолоченной сталью оснащены. Ты за дело взялась, как прямой батыр. Ты готовишься к битвам, хоть любишь мир. Чтоб клинки не заржавели, ты в ножны Терпеливо втираешь смолу и жир. Ты подругам вручила мечи, уча По-мужски нападать и рубить сплеча, Чтобы дорого враг нашу кровь купил, Не ушел от девического меча. Так разумно ты действуешь потому, Что грядущее зримо порой уму. Принесешь ты спасенье от рабства нам И отечеству милому своему. На крутом берегу Ак-Дарьи живет Хан калмыцкий, терзающий свой народ. Ровно через шесть лет грабежом-войной На Саркоп этот хан Суртайша пойдет. о трех тысячах юрт ак-дарьинский стан. Тьмы батыров помчит за собою хан. Он осадит Саркоп; загремят бои, Хлынет красная кровь из горючих ран. Будет крупною дрожью земля дрожать, Будут кони усталые громко ржать, На гнедом скакуне твоего отца Будет черный чекмень в день беды лежать. Дерзкий враг тебя схватит за воротник, Твой родник замутит, отведет арык; Шестерых твоих братьев пошлет на казнь, Отчий город заставит рыдать калмык. Ты наденешь кольчугу, подымешь меч, Сорок дев поведешь по дороге сеч, Будут звонкие стрелы железо рвать, Будут головы вражьи валиться с плеч. Но когда по золе, по родной земле Кровь рекой разольется в кромешной мгле, Не споткнется о трупы твой верный конь, И удержишься ты в боевом седле. Конь ушами прядет и копытом бьет, Чует сердцем стремительных стрел полет, Слышит ржанье калмыкских лихих коней- И не хочет зерна, и воды не пьет Вот и все, что я знаю, сестра, мой свет. Я даю на вопросы прямой ответ. За недобрые вести прости меня. Мне от горьких предчувствий покоя нет". И, подругой младшей горда, Гулаим обняла тогда Прозорливую Сарбиназ, И вложила по связке роз В обе смуглых ее руки, И, целуя в обе щеки, Милой умницей назвала, В юрту белую повела И ее усадила там, И сложила к ее ногам Вороха нарядов цветных Ярко-красных и золотых; Обошла с корзиной сады, Принесла подруге плоды; Остальных, стоявших вокруг, Угостила медом подруг; Подарила всем сорока Платья, радующие глаз; Нарядила подруг в шелка, И поставила выше всех Прозорливую Сарбиназ. И счастливую Сарбиназ Прославляли сорок подруг, Пировали сорок подруг, Пели песни, венки плели Из цветов родимой земли, За крепостной Крепкой стеной В белых юртах Миуели Отдыхая перед войной.

ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ Вы, создатели древних деспотий, Вы, новейших времен палачи, — Вы не люди из крови и плоти, Твари вы, на манер саранчи: Налетаете, грабите, бьете, Упиваясь убийством, войной; Кровь людскую веками вы пьете, Раздираете шар наш земной. Ваша цель — на колени поставить Пред собой человеческий род; Разделяя и властвуя, править, Поднимая народ на народ. Век от века меняли мотивы, Век от века меняли пути, Но во все времена — палачи вы, И от гибели вам не уйти! Где ж пришельцы, топтавшие тупо Мирных, вольных кочевников край? Степь на версты усеяли трупы. Кто лежит там — попробуй узнай!.. Чья там кровь на верблюжьей колючке – Полководца ль, что бредил войной. Земледельца ль? В бессрочной отлучке Он оплакан детьми и женой, Или мастер гончарного круга. Не желавший идти воевать, Без опоры оставил подругу, Без кормильца — печальную мать? Вор богатый ли, бедный — все вор он!.. ...Этот навзничь лежит, этот — ниц. Персиянину ль выклевал ворон Клювом хищным глаза из глазниц? Массагета ли с грудью пробитой Мать-земля навсегда приютит? Был он родине верной защитой. Меч отброшен. Расколот и щит... Мертвецов оглядев, перещупав, Массагеты в песчаной пыли Средь безвестных, неузнанных трупов Тело грозного Кира нашли. Ближе всех к нему воин безухий В массагетской одежде лежал. И торчал в развороченном брюхе У персидского шаха кинжал. И главу отделили от тела... ...На отвесной скале Томирис Оперлась на копье, почернела!.. Кровь и пот на лице запеклись. Луч заката еще золотится, Зацепившись за горную цепь. Долгим взором обводит царица Цепенелую в сумраке степь. Скорбь воительницы прекрасной, Как и доблесть ее, велика. Катит воды свои бесстрастно Гордый Оке. Говорит река: «С берегов моих прочь ступайте, До людей мне и дела нет. Братья, братьев своих убивайте, Коль не дорог вам белый свет. Только знайте, все быстротечно, Все имеет свои края, Все — конечно. Что в мире вечно? Вечны двое мы: время и я». Но, не слушая речи чванной, Люди свежей воды напились, Взобрались на берег песчаный, Внемлют гневным словам Томирис. «Чужеземный завоеватель, Ты себя над людьми вознес; Ты, чужого добра искатель, Создал реки кровавых слез. Получил ты урок полезный... Раскаленный железный прут Кочергою — тоже железной! — Ковали из огня достают. Меч, преследуя нас упрямо, Напоролся на прочный щит. Кто другому копает яму, Сам в нее же и угодит. Видно, алчность не знает границы; Жив ты — жадность в глазах велика, А умрешь — и присыплет глазницы Только горстка сухого песка. Кир, отверг ты мои увещанья, Что ж, исполню я клятву мою И досыта тебя на прощанье Кровью, кровью живой напою!» Тут взяла она голову шаха, Подержала немного и вдруг Окунула спокойно, без страха, В полный кровью овчинный бурдюк Массагеты! Вы — барсы пустыни, Быстроноги, крепки и ловки, Мир в степи поселили отныне, Вышли к берегу Окса-реки. Вышло гордое, сильное племя, Одолевшее тяжесть потерь. Стало прошлым тяжелое время, — Нет, никто не грозит вам теперь. Поколения сменятся... Годы Залатают пробитую брешь. Степь — Судьба вековая народа, Оке — Истории зримый рубеж. О потомки! Был век тот жестокий Массагетами прожит не зря!.. ...Небо с краю — кулан белобокий, Загорелась заря на востоке, То великой надежды заря! http://www.abdikamalov.narod.ru/abdikamalov/stixi.pdf

ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ Уже не легенда, а быль... Два вала, друг другу навстречу, Вздымая летучую пыль, Пошли на кровавую сечу. И рокот глухой нарастал, Все громче, грозней становился; Он словно бы бился средь скал, Из пропасти выход искал И — в рев наконец превратился, Вот горы вдали сотряслись От грохота, гула и звона: На пиршестве смерти сплелись Два алчущих крови дракона И вгрызлись — вонзили клыки Друг другу в змеиное тело... На битву! И сшиблись полки, Нацелены острые стрелы. Вот кожаный бич завизжал, Вот лук изогнулся упруго, И первый метнулся кинжал, И вспорота чья-то кольчуга. Секир ослепительных медь... Рука, охватившая гриву... Кровь брызнула — черная смерть Тотчас отыскала поживу, Но свой ненасытный живот Не туго покамест набила... Тут сила на силу идет, Там хитрость в сраженье вступила С размаху ударившись в щит, Меч лязгает, искрами брызжа. Копь прянул й рухнул с копыт — Под брюхом багряная жижа. Вонзаются в жаркую грудь Холодные копья и пики. Клич мщенья, кровавая жуть, Предсмертные хрипы и крики. Змеиноголовы, страшны, Схватились, как люди, верблюды... Все выше на поле войны Растут неподвижные груды. С холма неприступного шах На битву взирает спесиво: Разбить неприятеля в прах Давно уже Киру не диво. Сатрапы покорные с. ним И Крез тут, лидиец лукавый, Уверен, что непобедим Властитель огромной державы. Прикажет монаршья рука, И в битву пойдут легионы Наемных колоссов — войска Ассирии и Вазилона. Они выручали не раз, Не жаден и шах на посулы... Но что-то не слышит сейчас Он с поля победного гула. Наемников царских теснят — Ни стойкости в них, ни отваги; Треть войска отходит назад, Роняя в сумятице стяги. Насупился царственный лик, Властитель три дня в раздражень Он в битвах величья достиг, Он к легким победам привык И — сник, угадав пораженье. Гонцов к нему темники шлют За помощью, трижды побиты... То гневен воитель и лют, То смех на губах ядовитый. В начале четвертого дня, Покорные жесту владыки, Давя, сокрушая, тесня, Пошли слоноводы-дербики Народ кочевой оробел, Ужасны слоны-исполины: Лавина свистящая стрел Для них — что укус комариный. Победные звуки трубы — Утеха для царской гордыни!.. Скитались, уйдя от борьбы, Три дня массагеты в пустыне, Манили врагов за собой; Час выбрав, коней повернули, Стремительно кинулись в бой, И снова секиры блеснули!.. ПЕСНЬ ВОСЬМАЯ Оке полноводный, величавый, Как ныне, много лет назад Точил высокий берег правый... ...Печально смотрит на закат У берега, в степи, гробница, И родничок — змеиный глаз — Здесь из расселины струится, Чист, как слезинка, как алмаз! Фазанов бегающих стая, Густой осоки желтый мед. И, головы не отрывая. Конь, не разнуздан, пьет и пьет. Кто, обхватив плиту гробницы. Прижался к ней, ничком лежит? То массагетская царица Над прахом матери скорбит. Здесь все ей близко, все ей мило: Здесь родилась она на свет, Лань молоком ее вскормила. Здесь были игры детских лет. Здесь и любовь она познала, Нашла и потеряла мать. А муж? От тигра спас сначала, Потом вонзил ей в душу жало!.. Не муж он был — убийца-зять. И над поруганной любовью, От горя, что поныне жжет, Приникнув жарко к изголовью, Дочь на могиле слезы льет. И грустно каменные бабы Над нею произносят речь: «Зачем крепишь рукою слабой На поясе тяжелый меч!..» ...А там, вдали, в песчаной туче Бурлил, ревел кровавый вал, То набегал, лихой, могучий, То ненадолго отступал. Устав с тоской своей бороться, С гробницы встала Томирис, И вкруг царицы полководцы На сход вечерний собрались. Совет держали до рассвета. Из-за горы взошла Шолпан — Зашевелились массагеты: В кольчугу белую одета, Дочь Солнца объезжала стан. Все умывались, воду пили Холодную, из родника. Места свои занять спешили — Царица строила войска. И вот, резвее резвой лани Вскочив на белого коня, Лавину воев к новой брани Ведет она с началом дня. Степному воинству навстречу Звезда сияет сквозь туман, И снова возгласы: «На сечу!» «Дай нам победу, Акшолпан!» И, как две тучи грозовые, Два войска на холме слились; Вновь пики гнутся боевые; Ярясь, глаза в глаза впились, Зрачки сошлись — не видят цели, — На лоб с натуги лезет бровь, — Остервенели, озверели! Песок и кровь. Песок и кровь. Как люди все ж непостижимы! — В них зла и щедрости размах; То добротою одержимы, То месть жестокая в сердцах, Кто от людей рожден, тот вправе ль Творить убийства без числа? Что ж, Каином убитый Авель Иным — лишь оправданье зла! Увы, со дня творенья люди На страх за жизнь обречены И на создание орудий Жестоких пыток и войны. Война — изгнание покоя, Уничтоженья черный стяг И кровь, пролитая рекою. Война — вот Жизни главный враг!

ПЕСНЬ ПЯТАЯ Так встретив утро, Солнцу поклонясь. Батыра Томирис к себе зовет И, на его отвагу положась, Рискованный приказ ему дает: «Поедешь к шаху. Собирайся в путь. Троих джигитов в спутники даю. Предстанешь перед Киром — не забудь Пересказать до слова речь мою: «Не хвастай силой, кровожадный Кир! Ты кровью хочешь обагрить весь мир, Но от нее кружится голова. Вот первые мои тебе слова. Слова вторые: хитрости оставь. Коль честью дорожишь, так не лукавь! Мой сын не в честной битве побежден — Питьем коварным подло опоен. Сок винограда, сладкий и густой, В дурман вы превращаете, в отстой; Напьетесь — обезумеете вмиг, И непотребно говорит язык. Увы, мой сын неосторожен был, Он за ошибку жизнью заплатил. О ты, виновник множества смертей. Точится яд из-под твоих ногтей. Ты рану мне жестокую нанес, Ужели ты и вправду — кровосос?! Ужель, покуда жив ты. вновь и вновь. Все будешь пить и пить людскую кровь? Верни мне тех, кто жив в твоем плену, И с войском уходи в свою страну. Там, в Персии, любой цветущий сад Тебе доставит множество услад. Отвергнешь ныне добрый мой совет — Познаешь завтра горечь многих бед. Услышь сегодня истину в словах, Чтоб завтра не раскаиваться, шах! Но если, ненасытен и упрям, Ты силой угрожать посмеешь нам, Я клятву Солнцу вечному даю: Тебя досыта кровью напою!» Быстрее ветра конники неслись, До неба столб из пыли вырастал... Кир, слушая посланье Томирис, Кривлялся и беспечно хохотал. ПЕСНЬ ШЕСТАЯ «Дочь Солнца» — звали массагеты Прекрасную свою царицу, Не вопрошая, как же это Дочь Солнца в мир могла явиться. О таинстве рожденья девы В небесной книге не прочтете: Родилась Томирис из чрева И от животворящей плоти. Единовластно в дни былые За Оксом мать ее царила, Где прежде Царство женщин было, Где нам, мужчины удалые, Надолго задали острастку!.. Вот быль, похожая на сказку. Вам, человеческого рода Прекраснейшая половина, Вам предназначила природа Рожать, быть спутником мужчины. Но вас обида одолела: Мужчины, гордые тираны, Дарили жгучей лаской тело, А сердцу наносили раны. Не сказка — мало их на свете ль! — История тому свидетель: Одно из женских поколений В свою девическую пору Мужчин склонило на колени К их безусловному позору. И было им, мужчинам, скверно, А девы волей беспримерной Отдельный трон себе воздвигли Вдали, на острове... Ну, словом, Великомужества достигли В уединении суровом. Обузданных, покорных трону Мужчин вдали держали девы... Кто б ваше Царство женщин тронул, Будь заодно, едины все вы! И многажды то царство было Во все века в стихах воспето: Единство красоты и силы — Вот потрясение для света! И я в порыве вдохновенья Его, быть может, тоже славил, Но есть такое ощущенье, Что я увлекся и слукавил. Да жизнь ли это, в самом деле, Когда любимого не знаешь! Век без любви — борьба без цели, А что ты в мире оставляешь? Зачем бескрылая орлица, Очаг, где пламя не взыграло? Зачем в ручье воде струиться, Коль и земли не напитала? Зачем скала с могучей грудью, Коль эту грудь не гладят волны?.. Когда жужжанье пчел не будит Цветов степных в расцвете полном, Когда деревья увядают, Не отягченные плодами... Кто добровольно выбирает Такую жизнь? Судите сами... Нет слов, красива лебедь-птица, Но в паре — краше многократно. И строгая к себе царица Уразумела, вероятно, Что в жизни истинно, что ложно, Клятвопреступницею стала: С царем соседним бестревожно, Неосторожно поиграла И понесла во чреве скоро... Скрываясь, утреннею ранью Ушла беременная в горы, Одна ушла, с жеребой ланью. И дважды там свершились роды. Судьбе дитя свое доверя, Царица вышла на свободу, А дочь оставила в пещере... Семь раз уж застывали воды, Деревья в зелень одевались, И полосатые удоды Семь раз на сопках объявлялись. Однажды, небольшим отрядом В степи охотясь на оленей, Погнались всадницы за стадом. Вдруг перед ними быстрой тенью Голышка-девочка помчалась — Смуглянку словно ветер нес, Издалека в глаза бросалась Густая тьма ее волос. Задав коням лихую гонку — Кто с ходу вправо взял, кто влево — Словили наконец девчонку И привезли к царице девы. Стоит девчонка-семилетка И в первый раз глядит на мать: Царице сердце — птицу в клетке — Пред этим взглядом не унять. К неопаленной левой груди Вдруг молоко ей подступило. Но, чувство замолчать принудя, Спокойно дев благодарила, Сказав им: «Солнце пожелало, Явившись мне сегодня в ночь, Чтоб я ребенка воспитала. Смуглянку выращу как дочь» О Томирис! Ты дни и годы Привыкнуть к дому не умела; К оленям, в степь, дитя свободы» Ты убегала то и дело. Там на безлюдье, на приволье, Душе и телу — полный роздых: Там в пшце нет противной соли, В низине влага, небо — в звездах; Бывала голодна — орла ты Сражала на лету из лука. Так у людей переняла ты Пока всего одну науку... Потом уж, девушкой-подростком, Ты приняла и все людское, Но что досталось в детстве жестком, Осталось навсегда с тобою: И настороженность сайгачья, И безоглядная отвага, И зоркость черных глаз в придачу, И стройность ног, и мягкость шага. Прабабкою каракалпачки, О Томирис, была не ты ли?.. Что ж, наши девушки-степнячки Твое наследье сохранили. Весь долгий день, один из многих, Дичком в степи она играла — Джейранов легких, быстроногих, Как ветер, мчась, перегоняла. На дереве высоком к ночи На отдых дева примостилась. Спала... От трескотни сорочьей Уже под утро пробудилась. Внизу, под деревом, в засаде Голодный тигр сайгака ждал. Прыжок ему на спину — сзади Вонзился в хищника кинжал! В агонии когтистой лапой Тигр насмерть в Томирис вцепился Давясь от собственного храпа, Подмял, всей тушей навалился. Тут жарко разгорелась схватка, И Томирис изнемогла... Внезапно зверю под лопатку Вошла звенящая стрела. Тигр дрогнул, вытянулся, замер. Искала дева в изумленье Еще тревожными глазами, Откуда к ней пришло спасенье. Приподнялась и видит — что же? Мужчина, ЛУЧНИК перед ней! Сперва забилась было в дрожи И — стихла, стала вдруг смирней. Дочь царская не знала толком, Но догадалась: вот мужчина. И наблюдала тихомолком, Как улыбается детина. Дни — не тянулись, время мчалось Оленем на степном просторе; С мужчиной Томирис встречалась, К нему совсем привыкла вскоре. Он в деве женщину разбудит: Душа горела, чувства зрели, Девичьи маленькие груди, Как рожки у бычка, твердели. ...Была им степь надежной свахой: Барахтались в траве высокой, Не знали робости и страха И были счастливы... до срока. Сказал джигит: «Моя царица, Так дальше жить тебе опасно: За пазухой, как говорится, Не спрячешь хвост лисицы красной. От материнского-то взгляда Ничто не может быть укрыто. Дознаются — не жди пощады... Но есть же храбрость у джигита И сила есть! Пойду — не струшу — На Царство женское войною, Все уничтожу, все разрушу, А ты, газель, пойдешь со мною!» И вот, как утверждают деды, Сорокадневное сраженье Мужчинам принесло победу, А Царству женщин — пораженье. Не ведал победитель грозный, Как неоправданно жесток он: Не внял мольбе народа слезной — Царице голову отсек он И, Томирис забравши в жены, Не мужем стал ей, а тираном! Семь лет не утихали стоны, И люди в страхе постоянном Семь лет терпели, выжидали, А силу в стороне копили. Однажды на него напали И в лютом гневе умертвили. Дочь Солнца Томирис — царица, Ей — массагетскую корону! Никто отныне не решится И кошек массагетских тронуть. Спокойные настали годы — Без войн, без битв, без мелкой драки, Лишь с дружбой шли сюда пароды: Согдийцы, хоразмиицы, саки; Скот множился, в местах пустынных Садами пах каленый воздух, И птицы на овечьих спинах Свивали без опаски гнезда... Но жизни мирное теченье Свирепый шах нарушить хочет. Грядет великое сраженье, Польется кровь и заклокочет.

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ Будь проклят день, что в тьме кромешной! Ты душу истерзал и плоть. Убитой горем, безутешной Тоску легко ли побороть? И сердце матери-царицы — Как голубь, сбитый хищной птицей; И чья-то цепкая рука Трясет и мучит голубка. Рука коварная и злая,— Не оттолкнуть ее никак! — Степной цветок сорвать желая, В тугой сжимается кулак. Безжалостна и волосата. Уже пугавшая когда-то, Увы, сегодня вновь она Над Томирис занесена. О память! Отступи, не мучай!.. Иные страны покорив, Давно персидский шах могучий Над Томирис навис, как гриф. В мозгу всплывает воспаленном: Прикинулся тогда влюбленным В нее, царицу, хитрый шах. Доверься — будь в его руках! Она послам его сказала: «За честь весьма благодарим», Да с миром их и отослала. Кир, лютой злобой одержим И распален ее ответом, Пришел с войною к массагетам, Чтоб доказать свою любовь. Пролив в степях широких кровь. Пригнал бесчисленное войско И стал на Оксе, вдоль реки, Плоты вязать и по-геройски Дуть в меховые бурдюки. Еще бы лодок плоскодонных... Тем временем к нему два конных По порученью Томирис Вплавь через Оке перебрались. Царица вразумляла Кира: «Опомнись, о великий шах! Тебе, завоеватель мира, Нужда ли в наших-то степях? Богат и славен повсеместно, Тебе за Оксом разве тесно? Не сала ль ищешь, чтоб усы Себе помазать для красы? Или в стране твоей огромной, Как я, вдовицы нет такой? Не нарушай ты силой темной Народа мирного покой. Коней, овец пасет он либо Охотится да ловит рыбу... Шах, отступись, оставь наш край, Людскую кровь не проливай!» Не слушал Кир, Гонимый жаждой Захватывать и разорять, Войска свои злодей однажды Стал через Оке переправлять. В бою побила силу сила, Коварство — сильных победило; И вот известье: много жертв, Любимый сын царицы мертв. Кто их, обманутых, осудит! По мертвым — только тосковать... Горюющую душу нудит Их тяжкий стон: «Прости нас, мать!» Чуть Томирис глаза прикроет — Пред нею длинной чередою Идут ее богатыри И говорят ей: «Собери Волос рассыпавшихся пену, Будь беспощадна, будь смела!» И вот царица постепенно Очнулась, встала — ожила. Она — не женщина отныне: С врагом ей драться, как мужчине! — И аребек, свой женский знак, Сняла и кинула в очаг — Так исстари в роду ведется... Из юрты выскочили прочь Ее старшины, полководцы. Густела тьма. Стояла ночь. Сраженная огнем небесным, Чинара старая торчит. Толпа все гуще. В круге тесном Костер разложенный трещит. Рычит народ. От черной вести На лицах гнев и жажда мести, Зикр — массагетский танец-хор — Врагам выносит приговор. Вдруг стихло все, и стало глуше, Чем в голове того телка, Которому влепили в уши Два оглушительных шлепка. К костру, на середину круга, Явилась поступью упругой, Небесной прелести полна, Царица — светлая луна. Под шитым поясом трепещет Ее волнующая стать, В глазах-угольях звезды блещут, Что мир могли бы осиять. Тьму ночи прочь отодвигая, Багровым пламенем сверкая, Сын Солнца, светлый Дух огня Дарил ей свет, что ярче дня. «Ты, массагетский род старинный, Ты, степь свободная моя, Что кровь впитала с пуповины, Когда на свет рождалась я! Коль струшу или изменю вам, Пусть черный ворон хищным клювом Глаза мне выклюет...» И вниз Хитон рванула Томирис. Толпа вздохнула, простонала. Склонилась Томирис к огню И — к правому сосцу прижала Пылающую головню. То страшная была присяга. Желанье мести, гнев, отвага, Прилив необычайных сил Вмиг массагетов охватил. К огню старик шаман теснится, Раскрыл он шамкающий рот: «Дочь Солнца, милая царица, Смотри, тебя удача ждет: Вон Тиштриа-звезда на счастье Конем сверкает белой масти Да будет славен твой удел!» Он руки к небесам воздел И вдруг в припадке беснованья Метнулся в глубину костра. Толпа плясала, и камланье Не прекращалось до утра. ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ Чубатые стяги из конских волос Трепещут, на жерди надеты. И цепью, и валом, и кучей вразброс Выходят в поход массагеты. В пути растянулись в дневной переход Походные их вереницы, — Так четко прочеркивают небосвод Стрелой перелетные птицы. Лавина людей покидает страну, Озера ее и болотца, Там будит высокий тростник тишину, Там ветер один остается... В походе — тяжелая поступь коней. Гортанные выкрики, кличи, Дрожанье земли — все сильней и сильней — И всполохи вспугнутой дичи. Глава вереницы с утра у горы Проснулась — и путь продолжает; Там к вечеру хвост вереницы костры Разводит, вьюки разгружает. Как будто сгустилась над войском гроза, Как будто бы тучи наплыли: То Солнце лучистые жмурит глаза В оранжевом облаке пыли. Вороны кровавого пиршества ждут Кружат над людьми и. конями. В безводье ступив, массагеты идут Без отдыха, даже ночами. Не водятся тут ни корсак, ни лиса — Спи, ткнувшись в гривастую шею... Три раза светлели уже небеса, И стали в четвертый светлее, Когда впереди заблестела река. Коней наконец расседлали; День целый на Оке подходили войска. Всю ночь у костров отдыхали. Под самое утро семь лучших коней В честь Солнца зарезаны были. Царица и все массагеты за ней К восходу лицо обратили. Шолпан удалилась, лик Солнца узрев; Достойная с нею сравненья Дочь вольных степей начала нараспев Глаголить слова поклоненья. ПОКЛОНЕНИЕ МАССАГЕТОВ СОЛНЦУ Громким ржаньем степь огласивший, Злато крепких удил закусивший Быстроногий жертвенный конь Полетит к тебе, Солнце-огонь. Помоги нам, доброе Солнце, Поддержи нас, быстрое Солнце! В бубен кожаный бьет сама В небе злая Гюлдир-мама Ты на пастбищах травы растишь, Шевелишь приозерный камыш — Помоги нам, щедрое Солнце, Поддержи нас, доброе Солнце! Повели, чтобы белый козел Всю отару в кошару отвел; Повели, чтоб скакун быстроногий Не споткнулся, рыся по дороге. Помоги нам, доброе Солнце, Поддержи нас, быстрое Солнце! Пусть очаг наш горит негасимо, Пусть промчатся все беды мимо. Пусть тела будут силой налиты И крепки у коней копыта. Помоги нам, доброе Солнце, Поддержи нас, гневное Солнце! Покажи нам всех гор вершины, Дай увидеть нам вражьи спины. Дашь удачу — большую дай. Если смерть — от меча пускай. Нашим юртам дай мирные дни, От огня, от воды храни. Помоги нам, доброе Солнце, Поддержи нас, светлое Солнце!

Сборник поэм и стихов Ибраима Юсупова. ТОМИРИС (Массагетская поэма) «...Клянусь Солнцем, владыкою массагетов, я утолю твою жажду крови, хоть ты и ненасытен»,— сказала Томирис персидскому царю Киру. Г е р о д о т . История, I, 214 Массагеты доказали свою доблесть в той войне с Киром... С т р а б о н. География, X I , 8 Так и женщина стала боевым кличем. Б е р д а х. Родословие В основе поэмы лежит рассказ Геродота (V в. до н. э.) о борьбе массагетской царицы Томирис с Киром — основателем древнеперсидской государственности. Массагеты жили между Оксом (Амударьей) и Яксартом (Сырдарьей) на большом пространстве к востоку от Каспия. Отдельные их племена, которые обитали на островах и болотах вблизи Оксианы (Аральского моря).,, являлись первопредками современных каракалпаков. http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9C%D0%B0%D1%82%D1%80%D0%B8%D0%B0%D1%80%D1%85%D0%B0%D1%82 ПЕСНЬ ПЕРВАЯ Томирис! Материнское горе Клонит гордую голову вниз, Боль на сердце и темень во взоре — Тяжела твоя скорбь, Томирис. Но про царскую помни корону, Слабость женскую прочь прогони; Массагеты от горя не стонут, Головы не склоняют они. Конь надежды твоей воротился, Но, увы, опустело седло... Сын твой кровью своей расплатился За ошибку... Тебе тяжело!.. Ты, что съела тигриную печень! Пред тобою робеют мужи. Лик твой силою властной отмечен. Справься, голову выше держи. Род обидят враги — воздаешь ты За обиду с лихвой, Томирис! Не из черепа ль вражьего пьешь ты, Беспощадная,свежий кумыс? Кто, скажи, под луной круторогой Не воспел твою силу и стать? Нет, на Оксе нашлось бы немного Тех, кто мог о тебе не мечтать. Не тоскуй, Томирис, и не сетуй, Ослепи своим саукеле Знай, не любят твои массагеты Безысходной тоски на челе. ПЕСНЬ ВТОРАЯ Волос ее распущенных копна С поникшей головы к земле клонится. Такая в юрте белой тишина, Как будто не толпа вокруг царицы. Уж в очаге чуть тлеет саксаул. Сидит она, уныло плечи горбя, Глаза потухли, а в груди разгул Огня великой материнской скорби. Безухий воин был пред ней сейчас. Куда же скрылся вестник тот зловещий? Его рассказ слух родичей потряс, А Томирис узнала боль похлеще. Звенит в ушах... «Владычица земли! Чуть вражье войско в бегство обратилось, За ним погнались мы в густой пыли, Но Солнце в этот день на нас гневилось. Разостланный в пустыне дастархан Предстал пред нами вдруг в разгар погони. Вокруг него мы свой разбили стан... И ждали нерасседланные кони, Пока мы мяса вдоволь поедим; Напиток в бурдюках шипел отменный, И пили мы и наслаждались им, Не ведая коварства влаги пенной. Рвалась душа куда-то... Сон морил, И наливалась голова туманом, Потом бороться с ним не стало сил. Так захватили нас враги обманом. Воспоминанье тяжелей горы — Тот день был унизительный и скверный: Враг ликовал победные пиры, Когда очнулись мы порой вечерней. Жгуты и на руках и на ногах, Недвижные лежим — живые трупы. Хохочет на походном троне шах. Позором нашим упиваясь глупо. Вдруг на ноги вскочил из нас один, Пред голубым шатром сверкнул очами — То был могучий Спаргапис, твой сын: «Шах, ты победу одержал над нами, Но прикажи мне руки развязать, — Твой пленник, я хочу вздохнуть свободно. О массагетах что-нибудь узнать От сына ль Томирис тебе угодно?» Подумал я: «Дрожишь, джигит, юлишь, Честь массагета-воина порочишь. Как говорят, нужней живая мышь, Чем мертвый лев... Ты вот о чем хлопочешь!» На кубок посмотрел, подумал Кир... (Проклятое питье в том кубке было.) «От настоящей матери — батыр А резвый конь — от стоящей кобылы. Гляжу я на тебя — ты смел, юнец. За храбрость и врага я уважаю. Рукою твердой правил твой отец, К своей стране чужих не подпуская. К нам слухи что ни год о нем неслись. Жаль, извели его, согнали с трона И власть отдали в руки Томирис. Ну что ж, к лицу красавице корона. Хоразм и Согд давно кидает в жар — Наперебой к себе царицу клонят... Ищи в горах убежище, архар, Когда тебя охотник степью гонит! Высокую вершину покорил Орел благодаря могучим крыльям... Ахурамазда добрый наградил Меня великим царством и всесильем. Он славное оружие мне дал. Мир изрубив мечом, копьем истыкав, Я непокорных всюду покорял — Мидян, парфян, бактрийцев и дербиков К чему противоборствуете мне, Где разум ваш кочует, массагеты? Полмира я собрал в моей стране, Пойми, юнец, подвластны мне полсвета! Грядущее свое предугадав, Пусть Томирис к раздорам не стремится И, Кира покровителем признав, Пожалуй, пусть останется царицей. Спокойно заживет наш древний род Мне, Персии судьбу свою доверя. Тогда лишь ветер в юрты к вам войдет. Лишь он посмеет рваться в ваши двери. Да где!.. Твоя всезнающая мать Невеждой как была, так и осталась. И суждено ей сына потерять, И в западне треть войска оказалась Ха! Управляет женщина страной! — Мы только в ваших землях видим это. Быть головой народа и — одной? Да где ж мужчины ваши, массагеты! Не мать, а должен ты, лишь ты один Народом править, власть забравши круто!..» Сказал слова такие властелин, Снять повелев с локтей батыра путы. «Шах, доказала правоту твою Победа, что навек защемит души. Ты мудро поступил. Тебе спою Я песню массагетскую. Послушай. В упряжке тигр взамен коня, Увы, не вырулит меня. Пусть кровь во рту сгустится в ком — Не плюйся кровью пред врагом. Архара посади на цепь — Умрет он, вспоминая степь. Мозг виноват — рука права: Расстанься с шеей, голова!» Он выхватил у стражника кинжал, Сверкнул клинок, и — упорхнула птица... Я плакал, я от зависти дрожал. Дочь Солнца Томирис, моя царица! Отважной смертью долг свой заплатил Твой сын, военачальник мой, мой идол. Не враг сразил-—он сам себя пронзил, Но массагетских тайн врагу не выдал! Я тоже умер... Я мертвец, и все ж На голову позор от всех приемлю: Мелькнул два раза надо мною нож. Отрубленные, шлепнулись на землю Два уха... Палачу от шаха честь: Шах приказал их подобрать и съесть. Боль униженья воин ли снесет!.. Меж тем меня готовили к дороге; В седло сажали задом наперед, Вязали руки, спутывали ноги С напутствием от шаха к Томирис: Мол, пусть она взывает к Солнцу-богу, Чтоб ей в грядущем битвы удались, Вот так меня отправили в дорогу. Прощай, царица! Передал как есть И срамный долг свой выполнил твой воин... Я скорбную тебе поведал весть И быть с тобою рядом — недостоин Я унесу подальше от людей Следы невыносимого позора, Меня еще припомнит лиходей...» И он исчез во тьме проворней вора.

Небольшой сборник стихов каракалпакских поэтов. Каждому, кто хоть раз побывал в Каракалпакии, навсегда запомнится особая степная романтика опаленной солнцем древней, возрожденной Великим Октябрем к новой жизни земли: запомнятся рисовые и хлопковые поля у величавых развалин старинных хорезмийских крепостей, тонущие в зелени колхозные аулы у самой границы раскаленных песков, бурливый бег воспетого многими поэтами непокорного Джейхуна — полноводной красавицы Аму-Дарьи, стремительно несущей свои волны в объятья серебристого Арала... Этот край, когда-то считавшийся одной из самых глухих окраин Российской империи, стал за годы советской власти цветущим оазисом, зеленой стрелой, вонзенной в сердце пустыни, краем хлопка и садов, буровых вышек и автомагистралей. Напряженные трудовые будни каракалпакского народа, его мечты и свершения, его обычаи и легенды — все это, словно в многогранном зеркале, правдиво отразилось в произведениях каракалпакских писателей. Каракалпакию можно по праву назвать страной поэзии. Не зря русский фольклорист И. Беляев, собиравший в дореволюционных аулах образцы народного творчества, называл каракалпаков «степными соловьями», а лучший поэт каракалпаков Бердах называл себя «соловьем пустыни». Издревле славился этот край своими народными певцами и сказителями — певучим звоном струн их кобызов и дутаров, протяжными, задушевными песнями и древними героическими эпосами, воскрешавшими в памяти поколений славные подвиги великих батыров — отважных воителей за справедливость. Из рода в род, от одного певца к другому переходили предания, в которых отразился весь многовековой путь каракалпаков - этого небольшого, но стойкого, вольнолюбивого народа, сумевшего пронести сквозь столетия, полные бедствий и скитаний, свою самобытность, свои традиции, свои песни и сказания. http://www.abdikamalov.narod.ru/abdikamalov/stepn.pdf

Хива не только туркменов сталкивала на войну с каракалпаками. После присоединения правобережных каракалпаков к России, Хива снабжала левобережных каракалпаков, которые разоряли своих правобережных сородичей. Вот как толкуют об этом узбекские историки. Врага каракалпакского народа Гоклана сделали национальным героем. Его дважды правобережные обезоруживали и сдавали русским, но с помощью Хивы он дважды откупался от расстрела. В третий раз каракалпаки его сами и зарезали.

Прими мои соболезнования по невинно погибшим. У нас еще круче. Били нас и русские, и джунгары, и казахи, и Хива, и туркмены, короче, не счесть. Били по правилам (с объявлением войны) и без. Но так и не смогли сломать нашу веру и идею о свободе и независимости, где человек человеку друг и товарищ. Отрывок из трилогии "Дастан о каракалпаках". Книга 1, Сказание о Маман бие. По утверждению Чияла, точностью отражает историю каракалпаков.

Я ясно выразился, на кого опирался пролетариат.

Как ни парадоксально, но шайка лапотников и босяков все же порядком встревожила всех Чингизидов Средней Азии. Создала конкурентоспособное государство и просуществовало полтора века. В конце концов сохранила свою национальную идентификацию. Для сравнения: СССР (громадная империя) просуществовала чуть более 70 лет, была создана такими же босяками, опиравшихся на сильную интеллигенцию и харизматичных лидеров.

Хоть и много сказок, но история все же есть. Наше дело не осуждать деяния наших предков, а разобраться, как все складывалось?! В Ютуби есть хорошая сказка "Что прикрыли татаро-монгольским игом". Если следовать их фантазиям, то никаких монголов и вовсе не было.

Основной состав Малого жуза выходцы из Ногайской орды, также как и каракалпаки. До выделения в отдельный народ у каракалпаков и в мыслях не было создать отдельное государство. Но события в Бухаре после отстранения шибанидов так разворачивались, что каракалпаки послали всех ханов (Чингизидов), мягко говоря в баню и установили Диктатуру пролетариата в прямом смысле этого слова. Но когда поняли, что без Чингизидов никак, прибегли к помощи Кучумовых. И не важно, что они Шибаниды, а важно, что из Чингизова роду. Тем более Кучум с самого начала завоевания Сибири был в окружении каракалпаков. А с Бухарой Кучума связывает то, что его для завоевания Сибири отправил сам бухарский хан Абдулла, его соратник. А как каракалпаки оказались в Бухаре, есть ссылка выше. В двух словах: в конце 15 века, под знаменем Мухамеда Шейбани, каракалпаки пошли покорять Мавереннахр и Хорезм. Одним словом, каракалпаков история застает в том месте, и в тот момент, когда они открыто заявили о себе. И поэтому, нет никакой надобности осуждать их в симпатии к Шибанидам или России с Бухарией. Как говорится, "назвался груздем - полезай в кузов", обратной дороги нет. Хоть и с ногайцами одного поля ягода, но в Средней Азии наша история имела такой оборот. В исторической книге о Борисе Годунове, приводятся эпизоды его бесед, основываясь на архивные материалы. В этой книге указывается, как каракалпаки отправились в Бухару за очередным подкреплением для войск Кучума.

В 16 веке каракалпаки утвердили свое самоназвание выделившись в отдельный народ (первоначально 40 племен, из самых идейных). Поэтому, каракалпаки первый тюркский народ в Срелней Азии, принявший конкретный этноним. Крах Каракалпакского ханства. Началом конца Каракалпакского ханства стало вторжение джунгар на Сырдарью. К началу 18 века основная часть каракалпаков была сконцентрирована в бассейне Сырдарьи. С нашествием джунгар, каракалпакское ханство раздробилось на несколько частей. Верхние попали в полузависимость от джунгар в связи с чем, там творилась смута. Ханы тяготели к союзу с джунгарами, обещавшим им равное сосуществование, а народ колебался между казахами и бухарой. Бегству народа от джунгар послужило и то, что пошел слух об обращении их в буддизм. Жалаиры, например, полностью присоединились казахским жалаирам, многие ушли верх по течению Сырдарьи. Помимо Верхних каракалпаков существовало еще Средние каракалпаки. В исторических документах есть сведения, что по просьбе племянника Шайбака (хан верхних каракалпаков), его дядя Карасакал произвел несколько карательных набегов на средних каракалпаков. В последующем и верхние, и средние в большинстве своем растворились в среде казахов и узбеков. Полную независимость сохранили Нижние каракалпаки. Они старались собрать в свои ряды все раздробленные каракалпакские племена и уйти к русским, приняв их подданство. Этому всячески мешало ханство малого жуза казахов, то призывая к объединению, то разоряя отдаленные каракалпакские кочевья, в конце концов по примеру каракалпаков, Малый жуз также принял русское подданство, тем самым обеспечив себе безопасность от вмешательства русских в предстоящей войне с Нижними каракалпаками. Сразу, после оформления всех формальностей по вступлению в русское подданство, Абулхаир (хан малого жуза) вероломно напал на Нижних каракалпаков. Русские никак не могли этому помешать, так как между собой выясняли отношения новоиспеченные подданные империи, а с другой стороны это даже было им на руку по понятным причинам. Война с казахами вызвала раскол в среде Нижних каракалпаков, так как за почти 150 лет существования Каракалпакского ханства, общество претерпело некоторое расслоение. Богатая часть населения ушла в Хиву, а более идейные и бедные продолжили войну с казахами и к 1760-м годам отступили к Жанадарье и Кувандарье. На Жанадарье, каракалпаки опять возобновили политику объединения всех каракалпаков и это привело к очередному нападению на них со стороны Казахского ханства. Жанадарьинские каракалпаки были разделены и во главе своих племенных вождей ушли в направлениях Ургенча и дельты Амударьи. Далее приняли подданство Хивы с некоторыми нюансами, а с 1873 года вошли в состав российской империи.

Шейбаниды в Бухаре потеряли власть уже к концу 16 века, фактически со смертью Абдуллы хана. С этого момента у каракалпаков начинаются нелады, что заставило их отделиться в особую народность. Возможно, каракалпаков было неисчислимо много, но как обычно, в таких случаях происходит раскол (богатые и бедные, власть имущие и не имущие, идейные и консерваторы и т.д.). Таким образом, каракалпакский этноним приняли 40 племен, которые отделились от Бухары. На совете старшин было принято решение просить территорию у казахского хана Тавеккеля. Взамен каракалпаки должны были защищать южные казахские территории (уж больно напоминает стиль черных клобуков 12 века). Казахский хан Тавеккел выполнил их просьбу, однако прислал каракалпакам своего сына в правители. Не желавшие более служить ни какому-либо хану, каракалпаки убили этого хана. На этой почве началась война с казахами. Каракалпаки разгромили войска казахских ханов Есима и Бахадура и к 1603 году овладели Туркестаном. В этот период у каракалпаков не было своих Чингизидов, а Кучум, кому каракалпаки доверяли, умер еще 1598 году, а его потомки в окружении каракалпаков верных Кучуму, находились севернее, почти на границе современной Башкирии. Только непризнание легитимности Абдал Гаффара в Туркестане и привело к тому, что вскоре каракалпаки власть в Туркестане потеряли, зато усвоили урок, что без Чингизидов никуда... Принимая в правителей Кучумовичей, каракалпаки установили свое законное (под управлением Чингизидов) ханство, на западных территориях современного Казахстана (ЗКО, Актюбинская, Атырауская, Кзылординская обл) и кочевали вперемежку с казахами и башкирами. Каракалпакскими землями считалась территория с севера Арала-Каспия до Урала и Эмбы. Примерно с 1690 по 1710 год южные каракалпаки (Сырдарьинские) на время объединились с казахами из-за опасения вторжения джунгар. Над этими каракалпаками Тауке хан назначил ханом султана Табурчак, судьба которого неизвестна, возможно погиб в войне с джунгарами.

Таких источников и историков сотни и у каждого по разному. Что делать?

Отсчет можно вести откуда угодно, но суть не меняется. Историю не переделаешь.

КАРАКАЛПАК. На самом деле, есть такой персонаж в компьютерных играх. Обобщенные фотопортреты туркменов (1,2), узбеков (3) и каракалпаков (4).

Так как каракалпаки в конце 16 века выделились в отдельный народ, то активно подключились к освоению земледелия, ибо народ это не наемные войска, его нужно кормить и содержать. А для этого еще необходима территория. В 1603 году каракалпаки подчинили себе весь Туркестан, столицей сделали Ташкент. Но отсутствие Чингизидов сделало правление каракалпакского хана не легитимным, к тому же ставка хана была атакована казахскими Чингизидами, а хан (Абдал Гаффар) убит. Власть в Туркестане к 1610-м годам снова перешла казахам. А каракалпаки перешли под правление Шибанидов Кучумовичей, которое продержалось до середины 18 века. Дальше каракалпаки управлялись своими племенными вождями. Тем не менее уже есть сведения о Кучумовичах, об их дальнейшей судьбе после 1750-х годов. Их потомки в Каракалпакстане. Чиялу можно почитать хотя бы эту ссылку "Культура и история каракалпаков", так сказать, для общего кругозора. Из узбекского сайта, между прочим. http://iiagency.com/uzhistory/kultura-i-istoriya-karakalpakov/ С конца XVI в. в среднеазиатских письменных источниках упоминаются как особая народность — каракалпаки. Наиболее ранние достоверные сведения о них содержатся в жалованной грамоте мавзолею Зияуддина в г. Сыгнаке, выданной в 1598 г. бухарским ханом Абдуллой. Грамота свидетельствует, что каракалпаки жили в это время на Сырдарьр, в местности, прилегающей к г. Сыгнаку; они вместе с казахами причисляются к «аймакам», то есть к кочевому к полуоседлому населению. По мнению большинства исследователей, каракалпаки сложились в народность в Приаралье и по своему происхождению близки многим тюркоязычным народам Средней Азии. Можно полагать, что наиболее ранними предками их были «массагеты болот и островов» греческих авторов, в том числе предшественники печенегов — апасиаки. Начиная с первых веков нашей эры в этническую среду Приаралья проникают с востока хуннские (гунны)элементы, ассимилирующиеся с местными племенами; к IV в. население этой территории выступает в источниках, как хионито-эфталитское, с VI в. в связи с образованием Западно-Тюркского каганата усиливается приток в Приаралье тюркских племен. Племена хионитов-эфталитов и тюрков, вероятно, оказали влияние на этногенез каракалпаков, однако формирование этой народности произошло позже в среде печенегов, огузов и главным образом кипчаков. "П. П. Иванов, анализируя одно из сообщений историка Абулфазла Байхаки о тюркской гвардии хорезмшахов, полагал, что этническое название «калпак» появилось в прилегающих к Хорезму областях еще в XI в. В X—XI вв. печенежские племена разделились: часть (восточная или тюркская группа) осталась в Приаралье, часть передвинулась на запад и проникла в южную Русь. Вместе с печенегами и огузами (торки или узы русских летописей) некоторые группы средневековых предков каракалпаков оказались в южнорусских степях. Это отразилось в русских летописях, где появились упоминания народа «черные клобуки»,, соответствующего по своей семантике названию «каракалпак» («черная шапка»), «Черные клобуки» по договору с русскими князьями были поселены на притоке Днепра — реке Рось; за это им вменялась в обязанность защита русских границ. Они играли активную роль в политической жизни Киевской Руси. Постепенно накапливаются сведения о связи этнической истории каракалпаков , с Приуральем, с племенами-предками башкир, а также с населением Северного Кавказа, Поволжья и более западных районов Восточной Европы. Эти западные связи, очевидно, были особенно сильны в период существования Хазарского каганата, в истории которого принимали деятельное участие печенеги и огузы. Можно полагать, что предки -некоторых каракалпакских племен в составе печенегов, огузов, кипчаков в средние века проникали далеко на запад от Приаралья — до Придунавья и Карпат. Восточная группа печенежско-огузских племен, оставшаяся в Приаралье, в XII в. была завоевана кипчаками (кимаками), пришедшими с Иртыша, и вошла в состав кипчакского союза. У средневековых авторов (Нувейри) при перечислении племен, входивших в этот союз, называются и «караборкли»— «черные шапки», видимо, вариант названия каракалпаков. Живя вместе с кипчаками, предки каракалпаков восприняли их язык и многие элементы культуры. В XI—XIV вв. на главном этапе формирования каракалпакской народности влияние кипчакских этнических элементов было доминирующим. Этногенез каракалпаков завершается в послемонгольский период (XV в.) в составе ногайского союза. Часть их в это время, вероятно, вместе с ногайцами обитала в бассейне рек Урала .и Волги, о чем есть -свидетельства в исторических источниках, в эпосе и некоторых элементах культуры каракалпаков. Из тюркских языков кипчакской группы ближе всего к каракалпакскому ногайский, а затем — казахский языки. Каракалпаки были народом полукочевым. Археологические и исторические данные, освещающие уклад предков каракалпаков — печенежских и огузских племен, говорят о комплексном типе их хозяйства, сочетающем скотоводство с земледелием и рыболовством. О давнем знакомстве с-земледелием, основанном на использовании каирных земель и лиманном орошении, свидетельствует и каракалпакский фольклор, в частности «Кырк-кыз», где описываются пашни и сады, выращенные героями эпоса на острове. Первые описания русских наблюдателей, относящиеся к XVII в., подтверждают, что каракалпаки на Сырдарье занимались земледелием. «Живучи сообща» с казахами, — сообщают они,— каракалпаки «пашут пашни». В XVI и в начале XVII вв. каракалпаки занимали нижнее течение. Сырдарьи, приблизительно между Туркестаном и современным селением Мерке и горами Каратау. Этот район входил тогда в состав владений бухарских ханов, к каракалпаки участвовали в политической жизни Бухары, как жители окраин ханства. По сведениям Мухаммед Юсуфа Мунши, в 1611 г. Имам-кули-хан выступил с карательной экспедицией на Сырдарыо, в район города Туркестана и гор Каратау; войска его истребляли и забирали в плен восставших против Бухары «мятежников» — казахов, каракалпаков и калмыков. «Те из них, кому удалось спастись от гибели, скрылись в горах и глухих лесных зарослях, куда до сих пор не ступала нога человеческая». Основным местожительством каракалпаков в XVII в. оставались оба берега нижнего течения Сырдарьи «от Туркестана к Хивинскому (то есть Аральскому) морю». Здесь они показаны и на карте Ремезова, составленной по указу Петра I в 1696 г. На этой территории находилось несколько городов с оседлым населением (например, Туркестан, Сыгнак, Узген и др.), с которого каракалпаки временами взимали дань. На рубеже XVII и XVIII вв. сырдарьинские каракалпаки подчинялись казахским ханам. Кроме Сырдарьи, в этот период существовали и другие центры расселения каракалпаков. Значительная группа их жила у верховьев . pp. Яика и Эмбы. В 70-х годах XVII в., во время восстания башкир, эти каракалпаки принимали участие в выступлениях башкир и поддерживали с ними тесную связь и дружбу. В свою очередь и башкиры перекочевывали к каракалпакам и жили «с ними во многих юртах заодно». С конца XVII в. имеются сведения о каракалпаках, живших на среднем Зарафшане. Зарафшанские каракалпаки числились «бухарскими улусами», считались «подданным» бухарскому царю» и участвовали в бухарских войсках как «самые надежные люди в бою». Однако зависимость каракалпаков от Бухары была очень непрочной. В 1681 г. они. совместно с узбеками, жившими на Зарафшане, подняли восстание против Субханкули-хана. Свободолюбие и непокорство этого народа отмечаются во многих источниках. В XVIII в. каракалпаки играли активную роль в событиях, происходивших в Хивинском ханстве, казахских жузах, в Приуралье и на Нижнем Поволжье. Значительное усиление связей каракалпаков с Россией в этот период нашло отражение в исторических источниках; некоторые «статейные списки», «реляции» и письма послов, дипломатическая переписка, материалы Оренбургской экспедиции и др. содержат ценные сведения о каракалпаках; наряду со среднеазиатскими источниками, эти документы освещают многие вопросы истории, хозяйственной и общественной жизни каракалпакского народа. Основной территорией обитания каракалпаков в первой половине XVIII в. оставались при сырдарьинские районы и дельта Сырдарьи. Здесь каракалпаки вели свое хозяйство,, сочетая земледелие со скотоводством и рыболовством. Они умело использовали протоки, озера и временно затопляемые пространства обширной сырдарьинской дельты для . искусственного орошения своих полей; до настоящего времени в низовьях Сырдарьи сохранились следы каракалпакских полей и остатки ирригационных сооружений XVIII в, Земледелие у каракалпаков являлось ведущей отраслью хозяйства. Они сеяли пшеницу, просо, ячмень; пахали на быках. Хлеб производили не только для удовлетворения своих потребностей, но также на обмен и продажу. «Хлеб у них киргиз-кайсаки (казахи) на бараны и другой скот меняют». Казахские ханы брали с подвластных им каракалпаков дань по преимуществу хлебом. Второй важнейшей отраслью их хозяйства являлось, скотоводство, типичной чертой которого было разведение преимущественно крупного рогатого скота, а не овец и коз, преобладавших в стадах кочевников-казахов. Такой состав скота, непригодный для дальних перекочевок, объясняется большой ролью земледелия в хозяйстве каракалпаков и условиями их полуоседлого образа жизни; камышовые заросли в низовьях Сырдарьи представляли собой неистощимые ресурсы корма для коров и рабочих быков.

Каракалпака тоже забыли

Суть спора в том, что Чиаль никак не может понять, почему каракалпаки называют Каракалпакстан своей родиной. По его разумению, большевики в 20 веке некоторым узбекам надели на головы черные шапки и "окрестили" их в каракалпаков. Что касается родства, то не отрицаю, каракалпаки больше родственны узбекам по сравнению с другими тюрками. Об этом говорит некоторое сходство в названиях племен. Но это не означает, что каракалпаки произошли от узбеков или наоборот. В 16 веке каракалпаки бросили клич "Каракалпаки всех племен и народов, объединяйтесь". Кто объединился нынче каракалпаки, а кто нет, те узбеки, казахи и др. Таким образом, каракалпаки первыми среди Среднеазиатских тюрков определили себя в конкретную народность. Им надоело воевать под чужими знаменами и вечно оставаться в дураках.

Как же ты не поймешь простую истину. На счет твоей картинки, также как и в случае с Вамбери, красочно описавший "узбеков". Пришел русский к Бухарскому хану и говорит: - Я ученый картограф, хотел бы нанести на карту Ваши владения. Хан: - Вон от того забора и до обеда, наверняка будут моими владениями (никаких границ в Средней Азии до 20 века не было). Вот так и со всеми ханами переговорил, нанес на карту. Но русским ведь известно, что эти ханы во-первых грызутся между собой, а во-вторых, внутри каждого ханства творится своя грызня. Значит легко завоевать малой кровью и т.д. и т.п. А чем больше границы, тем лучше для русских. Теперь о дастане. Т.Каипбергенов был авторитетным писателем. В нашем с тобой споре, затрагивается одна часть его трилогии "Сказание о Маман бий". Маман бий был бийем ябинского роду. По поручению каракалпакского хана объездил все отдаленные каракалпакские кочевья, находившихся в среде казахских и прочих ханств, призывая их к присоединению в Центр. Кто откликнулся на призыв есть в приведенном мной выше списке присягавших. Только лишь это имеет отношение к истории, а в остальном описывается его личная жизнь на основе народных предании.

Чиаль, ты ведь образованный человек, а приводишь ссылки из Википедии и художественной литературы. В Википедии имеются приблизительные домысли, а дастан о Маман бий описывают события середины 18 века. Джунгары напали на Сырдарью в 1723 году, а Ишим Мухамед просил российское подданство в 1722 году, до раскола каракалпаков после нашествия джунгар. Каракалпакское ханство не зависело от казахов, а вот раздробленные каракалпакские племена действительно обитали в среде казахов, бухары, хивы и джунгар. Имеются архивные данные с присягой каракалпаков от 1743 года. Там вместе с каракалпакскими ханами, присягу о верности к России приняли более 50 вождей этих раздробленных племен, готовых присоединиться в единое каракалпакское ханство. Это и спровоцировало войну с казахами, опасавшихся очередного усиления каракалпаков. Для тебя еще раз приведу реестр присягавших каракалпаков от 1743 года. Такого большого списка нет ни у кого, кто дал клятву верности России. А такую клятву давали все народы, в последующем вошедшие в СССР. Если потрудишься, то эта ссылка уже была выше, там есть весь текст присяги. Заметь, верхние каракалпакские ханы при этом участие не принимали, так как находились в полузависимости от джунгар. Реестр присягавшим в приезд поручика Дмитрия Гла-дышева каракалпацким ханам, салтанам и старшинам. 1. Каип хан Ишим ханов. 2. Кунуратского роду Урускул хан. Салтаны. 3. Губайдулла, вышеписаного Наип-хана большой родной брат, который в той же подписке и ханом написан. 4. Алтай 5. Вали — Наип-хановы дети. 6. Хан Урускул ханов сын 7. Шуна 8. Бахтигирей, да Губайдулла-салтановы дети 9. Абулхаир Итого: салтанов —6. 10. По вышеписаном Каип-хане состоящий первознатнейший старшина Муратших Ходжа, то есть главный духовный. 11. Хылвятших Его, Муратшиха, 12. Чуманших дети, роду 13. Хусейнших Ябинского 14. Карабатырших 15. Шаих Хасянших, оного ж, Муратшиха, внук. Старшины 16. Ишмухамет Того ж 17. Ирызбай Ябинского 18. Бирюбай Есаул роду 19. Избасар батырь 20. Алебий 21. Базарь Аткитярев 22. Девлет-бай, самый главный своего роду. 23. Бий Мулла 24. Караби Байкучкарбиев 25. Маилы бий 26. Джияибай батырь 27. Ириазби 28. Чувакбай батырь 29. Батрыибет бий 30. Арак батырь. 31. Хошман батырь 32. Баймурза батырь 33. Халыбяк батырь 34. Уразгильды батырь 35. Базар батырь 36. Мишляияк батырь 37. Кушка батырь 38. Куртаман батырь 39. Яртаман батырь 40. Мрюбаиби 41. Арлыкап батырь 42. Сеюндюк бий 43. Баикучкарби 44. Актуган ясаул 45. Ходой Берген Сеюк Дюкбиев 46. Азнабай есаул 47. Утяшь батырь 48. Кулаибай батырь 49. Алявкара 50. Бай Карабатырь 51. Кюите батырь 52. Шамуратби Секретарь-канцелярист Иван Коптяжев2. АВПР, ф. Каракалпакские дела, оп. 117/1, 1743, д. 1, л. 10а — 30 (подлин­ники), л. 31—34 (перевод). Купуратского роду Примечания ! Так в подлиннике. 2 Через весь текст на полях л. 31—34 скрепа: «Секретарь-канцелярист Иван Коптяжев». (Под стягом России, архивные материалы). Если уж ты привел ссылки от Левшина, то он ясно пишет о каракалпакском ханстве, который конкурировал с казахами. Надо выложить все, например о том, как казахи воспользовались моментом, когда каракалпаки после нашествия джунгар на время ослабели. Таким образом, целый народ каракалпаков, бывший независимым, имевший своих ханов и кочевавший на реке Сыр, от частых нападений и мщения киргизов за древние обиды, рассеялся и в конце минувшего столетия потерял политическое бытие свое (в конце 18 века). (А.И.Левшин. Описание о киргиз-кайсацких орд. часть 4)

По правде, все мы родственны. Только из-за некоторых обид и недопонимании со стороны окружающих их племен, в 16 веке каракалпаки самоопределились в особый народ по зову предков. Кто сгруппировался под этот лозунг, являются каракалпаками. До этого составляли население Ногайской орды, с конца 15 века в составе кочевых узбеков. А себя сами всегда называли каракалпаками.