Ашина Шэни

Все это остается весьма субъективным. Тут скорее ошибочное определение этих слов в чувашском как монголизмов - ну не может быть так, чтобы именно у далеких от монголов чувашей ранние монголизмы были в изобилии, а у близких совсем рядом коктюрок монголизмов почти нет.

Ну о чем тогда собственно спор? Речь же шла именно о кочевниках, настоящих хуннах и тюрках. Что оседлые народы, часть которых лишь вероятно, не установленно, вошла в состав сюнну и тюрок, разводили свиней - спору нет. Настоящие же кочевники этого не делали. Кстати по этой причине именно этот обычай ислама у тюрок соблюдается весьма исправно - в отличие от скажем пятикратного намаза. Я сам не мусульманин, но от свинины держусь подальше - стоит мне положить в рот хоть кусок, начинает тут же тошнить если честно. Мерзость эта свинина, и как их сейчас разводят не способствует приятным мыслям при ее поедании Китайцы просто так ничего не писали. Они видели что к чему прекрасно - имено настоящие кочевые сюнну свинины не потребляли. И правильно - мясо жирное, нездоровое, с высокой вероятностью содержания паразитов. Конина и баранина в разв лучше и тем более здоровее Конину поесть я большой любитель.

Вы как всегда чертовски "догадливы", господин Миротворец

Всё это пока что остаётся очень спорным, так как по большому счету для множества древних народов ЦА языки элементарно неизвестны по отсутствию их письменных памятников - следовательно и запрсывать их в ИЕ преждевременно. Сама по себе европеоидная раса еще не гарант ИЕ.

Ау, какой кыргыз? Это вообще-то известный в Центральной Азии японский монах Дзюнсэй Тэрасава.

Представляется очевидным, что наиболее важными для годового выпаса скота были именно зимние пастбища. Нельзя не согласиться с точкой зрения, что именно зимние пастбища лимитировали в конечном счете общее количество поголовья домашнего скота [Гаврилюк 1989: 18; Тортика и др. 1994: 52–53]. Поскольку Для степей Монголии характерны бесснежные зимы, практически все ее пастбищные территории были потенциально пригодны для организации зимовок. Тем не менее, как показывает практика, площадь зимних пастбищ занимала 30–50% от всех имеющихся ресурсов. Формула емкости (или нагрузки) пастбищ, рассчитанная специалистами по животноводству, выглядит следующим образом: Н = У : (Ц х К), где Н – продуктивность пастбищ, У – урожайность корма, Д – период использования пастбищ (зимний сезон условно длится 90 дней), К –потребность животных в кормах (в кг или кормовых единицах). Урожайность различных участков монгольских степей колеблется в зависимости от природно-климатических зон и от времени года от 0,6–2 ц/га в пустынях до 9–20 ц/га в долинах рек. Средняя урожайность колеблется в пределах 2,5–3,5 ц/га [Цэрэндулам 1975; Динесман, Болд 1992: 172; Dugarjav, Galbaatar'2000: 241]. Однако необходимо иметь в виду два важных обстоятельства: во-первых, величина (У) не должна была равняться 100%, так как стравливание всей травы вело к дигрессии пастбищ (в современном кочевом скотоводстве в Монголии коэффициент использования травяного покрова принимается за 0,5; для древности и средневековья, видимо, следует принять величину 0,3 [Динесман, Болд 1992: 209]); во-вторых, продуктивность пастбищ в осенний период была примерно на 30% меньше, чем в летнее время года, а в весеннее и зимнее время составляла 35–38% от валового урожая трав [Динесман, Болд 1992: 198–199]. Примем условную величину отчуждаемого травостоя с зимних пастбищ при нагрузке на пастбища в 30% за 1 ц/га. Также известно, что питательная ценность одного килограмма зимних трав (ветоши) равняется примерно 0,32 кг условных кормовых единиц (1 к.е. = 2500 ккал энергии) [Виноградов 1986; пит. по: Тайшин, Лхасаранов 1997: 77]. Воспользуемся этими данными и рассчитаем величину (У): 1 ц/га х 0,32 = 32 кг к.е./га. Величина (Д) условно принимается за 90 дней – продолжительность зимнего сезона. Величина (К) известна по исследованиям в области животноводства. Суточная потребность в кормах одной овцы оценивается в 0,91 к.е. (4–5 кг сухой массы). Кормовая потребность одной головы крупного рогатого скота равняется 4,7, а лошади – 6,1 от условной головы овцы [Динесман, Болд 1992: 198; Тайшин, Лхасаранов 1997: 75]. Для удобства расчетов имеет смысл привести все эти данные к единому знаменателю. АА. Тортика, В.К. Михеев и Р.И. Кортиев проделали большую работу по систематизации ряда сведений о количестве разных видов животных, приходящихся на одно хозяйство в различных номадах Евразии (хунну, тангуты, монголы разных эпох, калмыки, казахи, киргизы, тувинцы, каракалпаки). Основываясь на этих данных, они предложили ввести некий условный эквивалент в 36 условных овец на одного человека [1994: 54–56]. Эти выводы перекликаются с аналогичными расчетами других исследователей [Семенюк 1958: 72; Толыбеков 1959: 131; 1971: 158; Руденко 1961; Потапов 1975: 20; Хазанов 1975: 164–165; Марков 1976: 152, 157, 190; Радченко 1983: 145-146; Косарев 1984: 136; Масанов 1995а: 202–204]. Рассчитаем теперь по формуле из работы А.А. Тортики, В.К. Михеева и Р.И. Кортиева вероятное количество населения хунну, кочевавшего на территории Западного Забайкалья. Формула численности кочевого населения основана на приведенной выше формуле определения нагрузки на пастбища, используемой в современном сельском хозяйстве и выглядит следующим образом: Числтш = (К с X У X П зим): (К X Д); Числтах = Ктах X (Кс X У X Пзим) : (К X Д). Кроме уже известных переменных (У – урожайность в килограммах кормовых единицах сухой массы на 1 га (32 кг к.е./га), К – суточная потребность в кормах (0,91 к.е.), Д – количество зимних дней – 90), здесь введены новые величины: Пзим – площадь зимних пастбищ, Кс – коэффициент поправки на социальное расслоение, Ктах – коэффициент максимального изъятия корма. Площадь зимников обычно составляет 30–50% от общей площади территории пастбищ. Численность сельскохозяйственных угодий в Монголии оценивается по разным источникам от 120 до 140 млн га [Цэрэндулам 1975; МНР 1986: 223; Динесман, Бодд 1992: 172; Tser-endash 2000:141; и др.]. Учитывая, что часть пастбищ в современности используется под сенокосы или под земледельческие угодья, а уровень пастбищной дигрессии в хуннское время был намного ниже, представляется целесообразным считать, что в хуннскую эпоху площадь пастбищ составляла 140 млн га. Следовательно, численность зимников у хунну могла равняться 42–70 млн га. Коэффициент поправки на социальное расслоение отражает имущественную и социальную дифференциацию в сложных номадных обществах. Известно, что богатые скотоводы чаще кочевали и использовали большее количество пастбищных территорий. Это связано, во-первых, с тем, что они имели больше животных и для их выпаса требовалось большее количество ресурсов; во-вторых, богатые скотовладельцы имели в структуре стада больший процент лошадей и верблюдов, что обеспечивало более высокую скорость кочевания их стад [Владимирцов 1934: 36; Зиманов 1958: 131; Хазанов 1975: 254; Khazanov 1984/1994: 123-125; Масанов 1991: 32–33; 1995а: 172–173; Шишлина 1997: 108]. Согласно расчетам, величина коэффициента высчитывается исходя из условного количества животных, которое могли иметь богатые, обычные и бедные скотовладельцы, деленное на 36 условных овец. Коэффициент равняется 0,0202 [Тортика и др. 1994: 58–59]. Коэффициент максимального изъятия корма принят за 1,5. Окончательные расчеты количества номадов, способных кочевать на территории нынешней Монголии в хуннскую эпоху, выглядят следующим образом: при П зим 30%: Числ min = (0,0202 х 32 х 42 000 000) : (0,91 х 90) = = 331 487 человек. Числ щах - 1,5 х (0,0202 х 32 х 42 000 000) : (0,91 х 90) = = 497 230 человек. при П зим 50%: Числ min = (0,0202 х 32 х 70 000 000) : (0,91 х 90) = = 552 478 человек. Числ max = 1,5 X (0,0202 X 32 X 70 000 000) : (0,91 X 90) = = 828 717 человек. Необходимо учесть еще один фактор. Степи Монголии эксплуатировались не только домашними, но и дикими животными. Основываясь на данных БД. Абатурова, И.В. Иванов рассчитал, что биомасса наиболее распространенных видов диких млекопитающих аридных степей колеблется в пределах 3–10 кг/га. В экосистемах с равновесным состоянием, где отчуждается 30–40–50% пастбищной продукции, биомасса домашних животных не должна превышать соответственно 16–22–25 кг/га [Иванов, Васильев 1995: 32–33]. В противном случае можно говорить о кризисной нагрузке на пастбища. Исходя из этого, проверим, насколько правильны наши расчеты численности животных и древнего скотоводческого населения монгольских степей. Умножим вычисленное количество людей на 36 условных овец и получим условное поголовье всех домашних животных, способных прокормиться на данной территории. Умножив полученную величину на средний вес овцы (50 кг) и разделив результат на площадь степных пастбищ (140 000 000 га), высчитываем, что даже при максимальном коэффициенте изъятия корма масса домашних животных будет чуть более 10 кг/га. Таким образом, можно сделать следующий вывод: численность номадов, кочевавших на территории Монголии в хуннскую эпоху, могла составлять 350–800 тыс. человек. Однако необходимо иметь в виду, что в период расцвета хунну территория империи не ограничивалась Халхой, а включала Внутреннюю Монголию, Ордос, территории Синьцзяна. В состав хуннской армии входило население зависимых от империи народов Маньчжурии, Забайкалья, Саяно-Алтая, Тувы. На рубеже III– II вв. до н.э. на сторону хунну перешло много ханьских военачальников различных рангов [Лидай 1958: 19; Бичурин 1950а: 52; Материалы 1968:42]. Если вспомнить, что количество монголов юань-ского времени оценивается разными исследователями в пределах 1–2,5 млн номадов [см.: Далай 1983: 57], что сопоставимо с ой-ратско-джунгарским периодом истории Монголии [Чернышев 1990: 56], то численность Хуннской империи в 1–1,5 млн человек не покажется сверхневероятной. Точно так же была рассчитана вероятная численность кочевого населения юго-западного Забайкалья [Крадин 1999: 33; 2000]. В хуннское время на этой территории могло кочевать от 12 до 26 тыс. номадов. В военном отношении это от 2–3 до 5 «тысяч» лучников. Можно предположить, что в совокупности с земледельческим населением они представляли самостоятельное воинское подразделение с военачальником в ранге так называемого «слабого» ваньци (темника), имевшего в подчинении около 5–7 тыс. воинов. Литература Батнасан 1978. Некоторые особенности современных кочевок и оседлости в МНР // Олон улсын монголч эрдэмтний III их хурал. Бот I. Улаанбаатар: 68–71 Бичурин 1950а. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М.; Л.: Изд-во АН СССР. Т. I Виноградов 1986. Питательная ценность зимних пастбищных кормов // Сборник трудов ЗабНИИТИОМС. Чита Владимирцов 1934. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм. Л.: Изд-во АН СССР. Гаврилюк 1989. Домашнее производство и быт степных скифов. Киев: Наукова думка. Грайворонский 1979. От кочевого образа жизни к оседлости (на опыте МНР). М.: Наука. Гумилев 1960. Хунну. Срединная Азия в древние времена. М.: Изд-во вост. лит-ры. Гумилев 1989. Хунны в Азии и Европе // Вопросы истории. № 6: 64-78; № 7: 21-38. Далай 1983. Монголия в XIII–XIV веках. М.: Наука. Диннесман, Болд 1992. История выпаса скота и развития пастбищной дигрессии в степях Монголии // Историческая экология диких и домашних копытных: История пастбищных экосистем / Отв. ред. Л.Г. Динесман. М.: 172–216 Железчиков 1984. Вероятная численность савромато-сарматов Южного Приуралья и Заволжья в VI в. до н.э. – I в. н.э. по демографическим и экологическим данным // Древности Евразии в скифо-сарматское время / Отв. ред. АИ. Мелюкова и др. М.: 65–68. Зиманов 1958. Общественный строй казахов первой половины XIXв. Алма-Ата: Изд-во АН КазССР. Иванов, Васильев 1995. Человек, природа и почвы Рын-песков Волго-Уральского междуречья в голоцене. М.: Интеллект. Кляшторный, Султанов 1992. Казахстан. Летопись трех тысячелетий. Алма-Ата: Рауан. Косарев 1984. Западная Сибирь в древности. М.: Наука. Крадин 1999. Империя Хунну (структура общества и власти): Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. СПб. Крюков и др. 1983. Древние китайцы в эпоху централизованных империй. М.: Наука. Кудрявцев 1954. [Гл. 7] Экономическое развитие Бурят-Монголии в период разложения феодального строя и роста капиталистических отношений // История Бурят-Монгольской АССР / Отв. ред. П.Г. Хаптаев. Т. I. Улан-Удэ: 173-205. Лидай 1958. Лидай гэцзу чжуаньизи хуйбянь [Собрание сведений о народах различных исторических эпох] / Сост. Цзянь Боцзань и др. Т. 1. Пекин (на кит. яз.) Марков 1976. Кочевники Азии. Структура хозяйства и общественной организации. М.: Изд-во МГУ. Марковска 1972. Процесс урбанизации в современной Монголии // Олон улсын монголч эрдэмтний II их хурал. Бот I. Улаанбаатар: 285–290. Масанов 1991. Специфика общественного развития кочевников-казахов в дореволюционный период: историко-жологические аспекты номадизма: Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. М. Масанов 1995а. Кочевая цивилизация казахов (основы жизнедеятельности номадного общества) // Алматы: Социнвест; М.: Горизонт. Материалы 1968. Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). Вып. 1 / Введ., пер. и коммент. B.C. Таскина. М.: Наука. Материалы 1973. Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). Вып. 2 / Введ., пер. и коммент. B.C. Таскина. М.: Наука. МКК. Материалы высочайше утвержденной под председательством статс-секретаря Куломзина комиссии для исследования землевладения и землепользования в Забайкальской области. СПб: Канцелярия комитета министров, 1898. Вып. 10. Вып. 13. МНР 1986. Монгольская Народная Республика: Справочник. М.: Наука. Мурзаев 1952. Монгольская Народная Республика. Физико-географическое описание. 2-е изд. М.: Гос. изд-во географич. лит-ры. НАРБ. Национальный архив Республики Бурятия, Улан-Удэ. Пирожков 1976. Демографические процессы и возрастная структура населения. М.: Статистика. Потапов 1975. О феодальной собственности на пастбища и кочевья у тувинцев (XVIII – начало XX вв.) // Социальная история народов Азии / Отв. ред. А.М. Решетов и Ч.М. Таксами. М.: 115–125. Радченко 1983. Страны Сахеля: состояние природной среды и проблемы развития сельского хозяйства. М.: Мысль. РГИА. Российский государственный исторический архив, Санкт-Петербург. Руденко 1961. К вопросу о формах скотоводческого хозяйства и о кочевниках // Материалы по этнографии (Доклады ГО). Вып. 1: 2–15. Семенюк 1958. К проблеме рабства у кочевых народов // Изв. АН КазССР, сер. истории, археологии и этнографии. Вып. 1. Алма-Ата: 55–82. Тайшин, Лхасаранов 1997. Аборигенная бурятская овца. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ. Таскин 1968. Скотоводство у сюнну по китайским источникам // Вопросы истории и историографии Китая / Отв. ред. Л.И. Думай. М.: 21–44. Таскин 1973. Предисловие // Материалы по истории сюнну (по китайским источникам) / Введ., пер. и коммент. B.C. Таскина. Вып. 2. М.: 3-17. Толыбеков 1959. Общественно-экономический строй казахов в XVII–XIX вв. Алма-Ата: Казгосиздат. Тортика и др. 1994. Некоторые эколого-демографические и социальные аспекты истории кочевых обществ // Этнографическое обозрение. № 1: 49–62. Хазанов 1975. Социальная история скифов. Основные проблемы развития древних кочевников евразийских степей. М.: Наука. Халдеев 1987. Сколько было сарматов? // Советская археология. № 3: 230-231. Цэрэндулам 1975. Кормовые ресурсы МНР. Авгореф.дяс –Д- рас.-х. наук. Дубровице. Чернышев 1990. Общественное и государственное развитие ойратоввХУШв. М.: Наука. Шахматов 1964. Казахская пастбищно-кочевая община. Алма-Ата: Наука. Шишлина 1997. Заметки о характере скотоводческого хозяйства в современной республике Калмыкия // Степь и Кавказ. М.: 106–109 (Труды ТИМ 97). de Groot 1921. Chinesische Uhrkunden zur Geschichte Asiens. Die Hunnen der vorchristlkhen Zeit. Bd. I. Berlin–Leipzig: de Gruyter. Dugarjav, Galbaatar 2000. Ashort history of the study of grassland and ecosystems on Mongolia // International symposium on «Nomads and use of Pastures today». Ulanbaatar 238–241 Egami 1963. The economic activities of the Hsiung-nu // Труды XXV Международного конгресса востоковедов. Т. 5. М.: 353–354. Khazanov 1984/1994. Nomads and the Outside World. Cambridge: Cambridge Univ. Press. 2 nd ed. Madison, WI: University of Wisconsin Press. Loewe 1974. The Campaigns of Han Wu-ti // Chinese Ways in Warfare I Ed. by F. Kierman, J. Fairbank. Cambridge. Tserendash 2000. Pasture resource – utilization and management in Mongolia // International symposium on «Nomads and use of Pastures today». Ulanbaatar 141-143. [Крадин Н.Н. Империя Хунну. Изд. 2-е, перераб. и доп. - М.: Логос, 2001. - с.71-79]

АНАЛИЗ ЧИСЛЕННОСТИ КОЧЕВОГО НАСЕЛЕНИЯ ИМПЕРИИ ХУННУ Николай Крадин Какова была численность номадов в Хуннской империи? Основываясь на данных о количестве воинов у хунну, можно приблизительно рассчитать численность населения империи в целом. Методика, традиционно применяемая в кочевниковедении, очень проста. Не без оснований считается, что количество воинов примерно соответствует общей численности взрослых мужчин (у хунну: «все возмужавшие, которые в состоянии натянуть лук, становятся конными латниками» [Лидай 1958: 3; Бичурин 1950а: 40; Материалы 1968: 34]). Намио Эгами [Egami 1963; см. также: Таскин 1968: 41–44] тщательно проанализировал многочисленные данные, содержащиеся в китайских исторических хрониках, о соотношении общей численности кочевников с количеством воинов и пришел к выводу, что это соотношение 5:1. Из летописей [Лидай 1958: 294; Бичурин 1950а: 128; Материалы 1973: 84] дополнительно известно, что после распада империи у южных хунну в 90 г. н.э. было 34 000 семей, 237 300 человек и 50 179 воинов (соотношение 4,7:1). Экстраполируя эти данные на время расцвета Хуннской державы, можно рассчитать максимальную численность населения степной империи в годы царствования Модэ: 300 000 х 5 = 1 500 000 человек. Такого мнения о численности хунну придерживаются многие исследователи [de Groot 1921: 53; Таскин 1973: 5–6; Крюков и др. 1983: 113; Гумилев 1989; Кляшторный, Султанов 1992: 61; и др.]. Насколько правильны подобные расчеты? Исследования по теоретической и сравнительной демографии показывают, что определение доли взрослых мужчин в 1/5 часть от общей численности населения для кочевников вполне правдоподобно [см., например: Пирожков 1976: 64, 134–135; ср. МНР 1986: 25]. Другое дело, в какой степени точны сведения древних летописцев. Китайцы имели солидную для своего времени статистику, но едва ли китайские лазутчики могли дать реальную информацию о блуждающих «в поисках воды и травы» номадах, «отрезанных горными долинами и укрытых песчаной пустыней». Оценки имеют приблизительный характер. Знаменитый Чжунхан Юэ говорил, что численность номадов была меньше населения одной ханьской области [Лидай 1958: 30; Бичурин 1950а: 57; Материалы 1968: 45], но в то же время другой источник (цзянь 48 «Хань шу») свидетельствует, что количество кочевников было сопоставимо по величине с населением крупного китайского округа [см.: Loewe 1974: 80–81]. Теоретически также можно допустить, что «сто тысяч» для китайцев в данном случае означало не реальное число, а понятие, близкое по смыслу (но не по содержанию!) русскому тьма (нечто вроде «очень, очень много») [Гумилев 1960: 60–61]. Возможно, что «триста тысяч» обозначает три раза по «очень, очень много», т.е. отражает административно-территориальное деление Хуннской империи на центр, левое и правое крылья. Иррациональный характер значения числа «триста тысяч» отмечался и другими авторами [Кляшторный, Султанов 1992: 340]. В то же самое время Л.Н. Гумилев не без оснований считал данные Сыма Цяня стандартным преувеличением китайских хроник. Он основывался на том, что население Монголии даже в середине XX в. было вдвое меньше расчетного [1960: 79]. Действительно, к 1918 г. (более репрезентативному для сопоставления с хунну) население Монголии составляло около 650 000 человек [МНР 1986:25]. Даже в XX столетии численность скотоводов осталась примерно на таком же уровне, хотя в целом население Монголии возросло за счет урабани-зационных процессов почти в три раза [Марковска 1972: 290; Батнасан 1978: 69; МНР 1986: 23, 28]. По этой причине более надежны расчеты численности населения кочевых обществ на основе определения продуктивности пастбищных ресурсов и вычисление на основе этого вероятного поголовья стад животных и численности скотоводов. Подобная методика основана на моделировании энергетических процессов в экосистемах, определении вероятной численности диких и домашних животных, а также людей на основе первичной биопродукции аридных пастбищ. Поскольку человек является одним из компонентов экосистемы, людей может быть столько, сколько их способно прокормиться за счет имеющихся в экосистеме ресурсов. Следовательно, численность кочевников прямо опосредована количеством разводимых животных. В свою очередь, численность домашних животных зависит от объемов пастбищных ресурсов. Нарушение равновесия экосистемы (например, чрезмерное стравливание пастбищ) ведет к кризису. Экосистема автоматически стремится восстановить оптимальное соотношение между трофическими уровнями. В сложившейся ситуации (если нет возможности откочевать на другие территории) животным не хватает кормов, они гибнут от истощения и голода, хуже переносят зимние холода. Это сразу же отражается на численности самих номадов, их благосостоянии и политической системе. Со временем баланс между продуктивностью пастбищ, поголовьем животных и количеством людей, кочевавших на данной территории, восстанавливается. В отечественном кочевниковедении одним из первых попытался использовать данные экологии для определения численности населения Б.Ф. Железчиков, применив их к истории сарматов Южного Приуралья и Заволжья [1984]. Однако в его расчеты вкралась досадная ошибка [Халдеев 1987], он не учел несколько важных обстоятельств: наличие в экосистеме помимо домашних еще и диких копытных животных, обязательное деление пастбищ на зимние и летние, неодинаковое количество кормов, съедаемых разными видами домашних животных, характер питания самих скотоводов и пр. В настоящее время появились более совершенные методики, которые учитывают эти и другие факторы [Гаврилюк 1989: 17–24; 1999: 113–129; Тортика и др. 1994; Иванов, Васильев 1995:53, 57, 60-61; и др.]. Авторы данных разработок совершенно справедливо отмечают, что кочевники никогда не эксплуатировали всю территорию разом. Они поочередно переходили со своими стадами в соответствии с годовым хозяйственным циклом. Еще китайский евнух Чжунхан Юэ отметил эту особенность экономики хунну: «скот же питается травой и пьет воду, переходя в зависимости от сезона с места на место» (выделено мной. – Н.К.) [Лидай 1958: 31; Материалы 1968: 46]. Особенно важным в этой оценке, с моей точки зрения, представляется то, что Чжунхан Юэ определенно указывает на существование у хунну упорядоченной системы маршрутов сезонных перекочевок. В кочевниковедении принято выделять несколько различных моделей кочевания (кочевая, полукочевая, полуоседлая и т.п.), а также несколько типов сезонного передвижения номадов (меридиональный, радиально-круговой, широтный, эллипсоидный и пр.). Данные по монголам конца прошлого и первой половины нынешнего века позволяют глубже раскрыть этот аспект проблемы. У современных монголов нет единственной схемы перекочевок. Одни номады, как, например на Ононе, уходят на зиму в тихие предгорные долины или даже в горы, а летом спускаются в широкие плодородные долины рек. Скотоводы Гобийского Алтая, наоборот, летом кочуют со своими стадами на горных пастбищах, а зимой перемещаются в предгорья. В целом в Халха-Монголии известно не менее десятка различных вариантов моделей сезонного кочевания. Основная часть монголов кочует со скотом в среднем 2–4 раза в год. Однако количество перекочевок и радиус кочевания существенно разнятся в зависимости от продуктивности пастбищ. В плодородных хангайских степях номады кочуют в пределах 2– 15 км. В гобийских полупустынных районах радиус намного больше – от 50 до 70 км. Самые большие перекочевки – в пределах 100–200 км – совершают монголы Убур- хангайского и Баян-хон-горского аймаков. Количество перекочевок в этих аймаках может достигать 50 и даже более [Мурзаев 1952: 48–49; Грайворонский 1979: 136; Динесман, Бодц 1992: 193-194]. Интересно также сопоставить эти сведения с соответствующими данными по Забайкалью. Буряты предпочитали устраивать летники поближе к источникам водопоя, тогда как зимние пастбища выбирали в местах покосов, по возможности защищенных от ветров (в распадках, у подножий сопок и гор), а также там, где оставалось много ветоши [РГИА, ф. 821, оп. 8, д. 1242: 12]. В середине XIX в. хоринские буряты перекочевывали от двух до четырех раз в год. Деревянные юрты составляли примерно четвертую часть от общего их количества. Но общее число оседлых жителей также было невелико: 308 человек из 38 тысяч населения Хоринского ведомства. Кударинские и баргузинские буряты войлочных юрт уже не имели, жили летом в деревянных юртах, а зимой в домах русского типа. Перекочевки они совершали всего два раза в год с зимников на летники и обратно. Селенгинские буряты, которые были расселены, кстати, в местах наибольшей концентрации археологических памятников хунну, кочевали, как правило, четыре раза в год, совершая сезонные перекочевки между пастбищами. Количество войлочных и деревянных юрт у селенгинских бурят было одинаковым [Кудрявцев 1954: 190–192]. Только значительные природные катаклизмы (снегопады, засухи) могли привести к нарушениям сложившихся маршрутов перекочевок и крупных миграций в пределах нескольких сотен километров [НАРБ, ф. 129, оп. 1, д. 452: 1-2, 10-11; д. 512: 45, 46, 49; Д. 575: 1; д. 574: 1, 14-14 об.; д. 575, д. 1-4 об.; МКК 13: 66; Мурзаев 1952: 49; Зиманов 1958: 32; Шахматов 1964: 31–33; и др.]. В то же время необходимо иметь в виду, что границы Хуннской державы не были постоянными на протяжении 250 лет существования степной империи. Крупные политические события периодически нарушали сложившиеся модели кочевания. Вытеснение номадов из Ордоса при Цинь Шихуанди (215 г. до н.э.), а затем снова при ханьском императоре У-ди в конце II в. до н.э., привело к массовым переселениям номадов на север за пустыню Гоби и необходимости пересмотреть устоявшиеся в Халха-Монголии ареалы кочевания хуннских племен. Еще один серьезный период нарушений традиционных систем кочевок связан с гражданской войной 60–36 гг. до н.э. Сформировалось несколько различных враждующих между собой группировок, из числа которых выжили две наиболее мощные, возглавляемые братьями Чжичжи и Хуханье. Первоначально противостояние между ними осуществлялось по оси «север» – «юг», позже переместилось в плоскость «запад» – «восток». Последнее крупное нарушение традиционных систем кочевания связано с распадом Хуннской державы в 48 г. на «северную» и «южную» конфедерации. В связи с этим все производимые ниже расчеты справедливы только в отношении стабильной экологической, хозяйственной и политической ситуации в обществе хунну, когда номады имели достаточно устойчивые маршруты передвижения и стабильные, закрепленные традицией сезонные пастбища.

ПРИЧИНЫ ХУННСКОГО УГОНА КИТАЙСКИХ ПЛЕННЫХ “Имеется еще один серьезный аргумент против того, что угнанное кочевниками население использовалось в качестве рабов. Г.И. Семенюк систематизировал сведения из китайских хроник об угонах в степь земледельческого населения и сопоставил их с данными об угонах населения китайскими военачальниками из степи. В результате анализа оказалось, что китайцы в хуннскую эпоху угнали в полон примерно в два раза больше номадов, чем те оседлых жителей. Поэтому, полагает автор, «гораздо больше оснований предполагать наличие у них острой необходимости пополнять пленными свои быстро редеющие семьи, включая пленных в состав родов и племен, т.е. говорить об отношениях патриархального рабства или о лишении завоеванных или побежденных ими племен определенной степени самостоятельности» (Семенюк Г.И. 1958. К проблеме рабства у кочевых народов // Изв. АН КазССР, сер. истории, археологии и этнографии. Вып. 1. Алма-Ата: С.57)”. [Крадин Н.Н. Империя Хунну. Изд. 2-е, перераб. и доп. - М.: Логос, 2001. - с.170]

Специально Миротворцу от меня Крадин: "Скорее всего, правильным было бы предположить, что основное население городища не являлось кочевниками и, следовательно, не принадлежало к хуннскому этносу. Многонациональный характер населения городища подтверждают: анализ остеологических коллекций, конструктивные особенности иволгинских жилищ, специфика хозяйства, некоторые аналогии в инвентаре, антропологический анализ костяков расположенного рядом могильника, особенности погребального обряда захороненных. Преобладание в остеологическом материале городища костей таких животных, как собака (29%) и свинья (15%) [Гаррут, Юрьев 1959: 81-82; Давыдова 1965: 10; 1985: 71; 1995: 47], в совокупности с широко используемой на городище традицией строительства «кана» невольно наводит на мысль о том, что, возможно, определенная часть жителей городища были выходцами с Дальнего Востока. Известно, что собака является традиционным деликатесом народов Китая, Маньчжурии и Корейского полуострова, а свинья с глубокой древности входила в число излюбленных лакомств «восточных иноземцев» [Ларичев 1973: 112; Крюков и др. 1983: 155]. В то же самое время показательно, что в остеологических коллекциях из Ильмовой пади на долю собак приходится всего 6%, а кости свиньи не упоминаются совсем [Коновалов 1976: 209]". [Крадин Н.Н. Империя Хунну. Изд. 2-е, перераб. и доп. - М.: Логос, 2001. - с.82]

Я все же говорил о расе, а не о гаплах, которые к расе и тем более языку не привязаны.

Вообще говоря с кыргызами ситуация мутная пока что, и уж точно нет общего мнения, что европеоидность кыргызов именно от покоренного субстрата. По меньшей мере Пуллиблэнк и Дромпп так точно не считают.

Про тотем найманов не знаю, но волков например древние тюрки убивали молча, хоть это был их тотем тоже.

Сами вы потомок агрАриев Вообще то консенсус сейчас что динлин это раннее китайское написание тюркского этнонима теле, а сами динлины это и есть ранние телеские племена. Про свиней динлинов источники пишут или лишь археологи накопали и выдают за динлинское?

Тоьем не означает что его разводили и ели

Так что, Гумилеву мы не верим больше?

Дык вы почитайте того же Крадина - большинство населения сюннуских городов составляли вовсе не сюнну, а подчиненное им оседлое население из всяких китайцев и маньчжур Вот они свиней и разводили, а вовсе не сами сюнну.

Бальзам на душу АКБ от Самолина и Эберхарда

Термин Тунгус не является родным для тунгусским языка. Само слово тюркское и значит “свинья”, см. A. von Gabain, Alttürkische Grammatik , 2nd ed. (Leipzig, 1950), p. 342; B. Atalay, Divanü Lûgat at Turk, 5 vols (Ankara, 1943-45), V, p. 641. Аталай, редактор турецкого издания фонетического словаря Махмуда ал-Кашгари, дает многочисленные среднетюркские формы этого слова арабским письмом, Tercümesi, I, 301, 346; II, 343; III, 363, 394. Обозначение “свинья” может быть связано с тем фактом, что тунгусы долго были известны своим разведением свиней. Разведение свиней не было культурным признаком Хуннов и Тюрок, см. W. Eberhard, “Kultur und Siedlung der Randvölker Chinas”, TP, suppl. to vol. XXXVI, p.416. Единственное родное самоназвание, “Эвенки”, используемое северными тунгусами, происходит от “эвен”, “человек”. Общего самоназвания у южных тунгусов нет. Слово Тунгус самими носителями тунгусских языков никогда не используется. [Samolin, William. Hsiung-nu, Hun, Turk //Central Asiatic Journal, 3.2 (1957) - p.150] Древнетюркский словарь, с.613

В этом плане отвечать Уйгуру уже смысла нет - в значительной роли тюрок в Монгольской империи я уже его успел убедить Для этого мне хватило этой замечательной таблицы по известным тюркам Монгольской империи из статьи Игоря де Рахевильца: "Turks in China under the Mongols: A Preliminary Investigation of Turco-Mongol Relations in the 13th and 14th Centuries //Rossabi, Morris (ed.) China Among Equals: The Middle Kingdom and Its Neighbors, 10th-14th Centuries - Berkeley: University of California Press, 1983 - p.285. По уйгурам вы кстати не правы - их вклад одной культурой точно не ограничивался, они вообще-то массово сидели в администрации и в армии. Цитата из все той же статьи: "From the beginning of the thirteenth century to 1260, when Khubilai became emperor—a period which, incidentally, is very poorly covered by the Chinese sources—thirty-seven Uighurs are mentioned with the offices they held and other biographical data. They represent, of course, an elite by the mere fact of being so recorded in history. Of these 37 individuals, 7 held positions as advisers-secretaries and imperial tutors; 9 were military men (i.e., army leaders and officers of the Guard); 16 were local officals, administrators, and judges (darughachis, jarghuchis, etc.); and 2 were religious (Buddhist) personalities".

Опять играем в верю-не верю, господин на поводке? Ключевое слово - в большинстве случаев. Бывали и исключения. Здесь как раз тот самый случай.

Снова идите читайте своего Гумилева, он там красочно изложил как великая засуха выгнала тюрок из Монголии. Хоть в чем то он в кои то веки таки оказался прав. Вообще говоря я тут регулярно всем талдычу, что в древнетюркском монголизмов элементарно ничтожно мало - буду ждать ваше объяснение сему удручающему для монголов факту.

Товарисч, если у вас есть проблемы с локализацией Юэбань, то настоятельно рекомендую перечитать вашего Гумилева, который правда из-за незнания китайского может лишь материться, произнося "Юебань"

Действительно крайне удручает, что политика руководит историей, и уважаемые западные ученые и высшие лица в угоду монгольским коллегам и ради укрепления отношений, извиняюсь, продолжают целовать одно место монголам. Просто безобразие какое-то, подписываюсь под "Напоследък някои монголски изследователи особено интензивно и дори безпардонно-арогантно разработват, прокарват, разпространяват, пропагандират и налагат изобщо обектно-неадекватното мнение, че хунну/сюнну са монголи". Я искренне надеюсь, что большинство ученых не будут в дальнейшем увлечены монгольской теорией просто потому, что монголы ныне живут в Монголии и занимаются государственным мифотворчеством, принимают с распростертыми руками ученых, наряжают их в свои халаты, поят и кормят своей кухней, а те довольные в благодарность пишут, что монголы это хунны Если так дальше будет продолжаться, Казахстану понадобится в срочном порядке праздновать основание на казахской земле хуннского государства Юэбань

Я тут осознал, что вовсю здесь размахивал в других темах Исмагуловым, а в самую подходящую тему его не поставил. Немедленно исправляю сие досадное недоразумение. "Антропологически современные казахи обладают ясно выраженными смешанными чертами, в их составе можно выделить два компонента — европеоидный и монголоидный. Первый — местный, он представлен древнеказахстанскими племенами эпохи бронзы. На его основе происходило сложение более позднего населения. Местный расовый тип был преобладающим среди коренных насельников до второго тысячелетия нашей эры и в последующий период он оставался одним из основных компонентов в антропологическом составе современного населения Казахстана. Таким образом, антропологические данные позволяют установить прочную генетическую связь морфологических особенностей современных казахов с тем комплексом морфологических признаков, которые выявлены в составе населения Казахстана эпохи бронзы. В антропологическом облике современных казахов также заметно влияние гена расовых признаков пришлых центральноазиатских групп, следы которых отчетливо прослеживаются с сакского периода до позднего средневековья. Длительный приток гена монголоидных племен, несомненно, оставил глубокий след в антропологическом составе коренного населения Казахстана. Однако проникшие расовые группы в численном отношении не были преобладающими. В результате процесс метисации протекал без резких оттеснений или поглощений, т. е. без особой смены местных этнических групп пришлыми племенами Центральной Азии, о чем можно судить по темпу и направлению временной изменчивости краниологических признаков". [О. Исмагулов. Население Казахстана от Эпохи Бронзы до Современности (Палеоантропологическое исследование). Издательство «Наука» Казахской ССР, Алма-Ата, 1970] "...основная масса местных насельников тюркского периода Казахстана характеризовалась европеоидными чертами. Если сравнить формирование лингвистической и антропологической общностей, то население, прежде всего стало говорить на тюркских языках и лишь значительно позднее стало монголоидным. Преобладание монголоидных элементов в разных пропорциях в физическом облике местных насельников наблюдается главным образом в монгольский период". [О.Исмагулов. «Этническая антропология Казахстана». 1982] "...в связи с тюркской проблематикой встречается... ошибочное представление о том, что тюркские племена на территории Казахстана рассматриваются как изначально пришлые из соседних стран. Однако... существует твердое мнение, что тюркские племена в Центральной Азии не были мигрантами, тем более завоевателями этого региона, они составляли исконных местных насельников обширной степной зоны Евразии". [Исмагулов О., Сихымбаева К.Б., Исмагулова А.О. Этническая дерматоглифика казахов. Алматы, 2007. С.172] "...современные казахи представляют собой единую историческую и этнокультурную общность и гомогенную антропологическую целостность, сформировавшуюся на их исконной территории". [там же. С.222] см. также его статью Physical Anthropology of Kazakh People and Their Genesis http://www.scientificfund.kz/index.php?option=com_content&view=article&id=7:physical-anthropology-of-kazakh-people-and-their-genesis и диаграмму оттуда:

Золотой динар Мункэ-хана и Хулагу-ильхана из Багдада (1258) надпись: qā’ān al-a’zam Mūnakā qā’an Hūlāgū khān - Каан Величайший Мункэ хан и Хулагу хан по краю: duriba hadhā al-dīnār bi-Baghdād sana sitta wa-khamsīn wa-sittami’a - этот золотой динар был отчеканен в Багдаде в году пятьдесят шесть и шестьсот (1258 год нашей эры) обратная сторона: lā ilāh illā Allāh Muhammad rasūl Allāh sallā Allāh ‘alayhi wa-sallama - Нет Бога кроме одного Аллаха, а Пророк Мухаммед посланник Аллаха. Да благословит его Аллах и даст ему мир. по краю: “Скажи: “О Аллах, Владыка царства! Ты даруешь власть, кому пожелаешь, и отнимаешь власть, у кого пожелаешь. Ты возвеличиваешь, кого пожелаешь, и унижаешь, кого пожелаешь. Все благо - в Твоей Руке. Воистину, Ты способен на всякую вещь”” (Коран 3:26). [Ömer Diler. Ilkhans. Coinage of the Persian Mongols - Istanbul, 2006 - p.235 (coin H-8)]