проф. Добрев

В ставке, как и среди булгарских племен, в основном и главно, говорили по-булгарски, доказательством этого является найденное в Hervarasaga четверостишие булгарской героической песни. Лично Атилла справлялся с довольно много языков: В действителност и по принцип, хан Атила е император на нивото на всички останали тогавашни императори и дори много над тях, защото неговата империя, основна и водеща роля в която играят, а не “принадлежат” на нея (Г. Фехер), българите, се простира и обхваща необятната територия между Урал и Рейн, с неимоверна за времето си численост на подвластните племена и народи, които той трябва да ръководи пряко или косвено, а за това, най-малкото, трябва да помни и да знае поне по-многочислените и значими сред тях, като доколкото той има секретар-писар римлянин, който надали владее още от началото неговия роден, прабългарски език, то хан Атила, наред и след майчиния си, тюркобългарски език, трябва да е владеел и говорел още и най-малко на гръцки, латински, алански и готски, вероятно е и пишел освен на родния си език, още и на някои друг от тези езици, с каквито лингвистични умения дори само на родния си език не може да се похвалят турските султани даже и през ХVІІ в. Без да имаме възможност за по-подробен и обширен анализ и обосновка и като само забележим, че изобщо не споделяме резервите и съмненията на E. A. Thompson [1948] относно “готското присъствие” в двора на хан Атила и много силната вероятност според нас той наистина да владее и готски език, именно поради което пред него са изпълнявани и песни на готски език [216], а и шутът му, когато иска да се хареса особено много на Хана, за да си получи оставената в “скитската земя” съпруга, говори и пее едновременно на хунски, готски и на “езика на авзоните” [ГрИзв-1, 117], който проблем сам по себе си заслужава отделно-индивидуално проучване, нека все пак кажем, че текстът на въпросното четиристишие, очевидно-безспорно не е на неясно кой германски език, а единствено и само на прабългарски диалект от времето на Западнохунската империя и единствените германски лексеми тук са –heiđi от назв Dúnheiđi и -fiøl- от назв Jassarfiøl, в които ние виждаме такива съвременни немски форми и значения като heide “ливада; крайбрежна равнина” и feld “поле”, последното от които безспорно е заето в едно по-късно време от съседен германски език в унгарския език като föld “земля, поле; земля, страна, край”, без при това да отпада напълно, макар и минималната все пак вероятност думата да е заета от готския към хуноболгарския език още по време на Западнохунската империя през V в. и от него към унгарския език след началото на Х в., в светлината на което като цяло ние сме много изненадани от това, че на основата само на две германски думи H. Rosenfeld успява да стигне до горния превод. Специално за лекс. und проф. Борис Парашкевов в лично-устно съобщение изключва възможността това да е съвременното нем. und “и”, именно поради което преглеждайки отново текста на четиристишието, откриваме и една втора употреба на тази форма в началото на второто двустишие и с двоеточие, останала всъщност неотчетена и непреведена от H. Rosenfeld, докато първата употреба на лексемата той отразява посредством пак съвременното нем. unter “под”, единствено възможното и логично обяснение на която ситуация като че ли засега е в допускането, че втората употреба не е изконно-оригинална, а наистина е съвременният немски съединителен съюз, вмъкнат неясно защо и кога в средата на четиристишието от информатор, автор или издател в най-ново време, което като цяло налага и изисква и неговото пропускане, както между впрочем е направил и самият H. Rosenfeld. Ето защо в действителност и според нас всички останали лексеми и граматични форми са тюркски и в частност прабългарски, фонетически малко по-коректното и ясно изписване и представяне на които, например в турска графика, като че ли трябва да придаде на четиристишието следния му, приблизително оригинален, преди вмъкването му в германската сага, вид: Кendü peyim Dilgü, ókın Dúnheidce orruştu peyim, Und Jassarföllıyum. Bidek yiytdur, ókın Dúnheidce orruştu yiytdur, Und Jassarföllıyum. Преведено на съвременен български език, четиристишието може да получи следния вид: Самият аз съм Дилгю-бег, Аз съм бегът, който води битка със стрели на Дунхайд, Аз съм от Долен Ясарфьол. Голям юнак е, Той е юнакът, който води битка със стрели на Дунхайд, Аз съм от Долен Ясарфьол. http://bolgnames.com/Images/Treasure_2.pdf

Секейская руника тоже булгарская, или в терминологии Игоря Кызласова – западно-тюркская, евроазиатская. Венг. rovás, болг. рабош – булгарское заимствование, турецкое соответствие - yaz-: “Следовательно, оба письменных памятника характеризуют, вероятно, культуру тюркоязычных болгар на двух особенно интересных этапах ее развития — на относительно раннем (в VIII или на рубеже IX в.) и на наиболее зрелом (в XI-XII вв.)”; “Обнаружились две системы руноподобного письма с различными корнями. Что следует для историка из этого палеографического расчленения руноподобных текстов на два самостоятельных класса? Отсюда, впервые проистекает, что раннесредневековые тюркоязычные народы издревле разделялись на две большие культурно различные группы. За членением на “народы евроазиатских рунических письмен” и “народы азиатских рунических письмен” здесь встают два различных по истокам культурных образования. Каждое из них было исторически связано с одним из двух самостоятельных культурных очагов Средней Азии. Такое членение тюркоязычного мира на материалах письма наблюдается к VIII в. Однако эти два культурно (и языково?) отличных тюркоязычных центра сформировались значительно раньше — в неведомую нам по древности эпоху восприятия и формирования названных письменных систем [11]. К “народам евроазиатского рунического письма” (или к западному среднеазиатскому культурному центру) среди прочих принадлежат и восходят предки волжских болгар. Иной культурный центр породил тюркоязычных носителей азиатских рунических письменностей. К ним относятся и собственно тюрки (тугю китайских летописей)” [Кызласов 2004, 1,10, подчерт. – И.Д.]. Но още по-ясно, по-точно и категорично-определено същото е казано и на друго място: “The paleographic analysis of the sum total of old runic inscriptions of the Eurasian Steppes has led to understanding that all these scripts do not present the homogeneity either in Europe or in Asia. The conception presented in this book proclaims the existence of two separate groups of Türkic alphabets, the Euro-Asiatic group and the Asiatic one, each consisting of several related alphabets. The Euro-Asiatic group of the Türkic scripts (Chapter I) includes five alphabets which were not described before and are shown by the author. The inscriptions of the Don (Fig. D l, Table VII) and the Kuban (Fig. K, Table IX) alphabets were found in the N. Pontic and on the banks of the Kama river (Fig. l, Tables I-VI, VIII). They present two distinct, though close to one another, alphabets (Table X). These alphabets don't look like the Tisza runiform writing (Nagy-Szent-Miklos and Sarvas inscriptions, Tables XI, XII), the signs of Murfatlar (Table XIII) and other runiform scripts of the Southern Europe (Fig. 2).”: http://bolgnames.com/Images/Treasure_2.pdf

Сяньби - булгарские сабиры, а табгач, кит. тоба - ветвь сабиров: The Tuoba 拓跋 (Taghbach, Taɣbač, in Europe known in the inverted form Tabghach, Tabɣač) were a branch of the steppe federation of the Xianbei 鮮卑, and their rulers used the name of the tribal group as their family name. The ruling family founded the Northern Wei dynasty 北魏 (386-534, also called Later Wei dynasty 後魏) that ruled over more than hundred years over northern China. 4) В западных летописях встречаются названия 14 гуннских племен, похоже, всем им можно найти соответствия в китайских хрониках. Большинство из них - племена из сяньби, некоторые - племена, покоренные сюнну: (12) Sabiroi - Сюбу[sio-pok], или просто транслитерация Сяньби[sian-pie]. Выше названные 8 - возможно все были племенами Сяньби. Перечисленные за ними китайские названия можно найти в записях "Вэй шу: Гуаньши чжи"(История Вэй: записи фамилий чиновников) в главе "Нажу чжу син" [Тайшан 2012, 24]. Chinese official historiography of the ancient and early medieval period used two generic designations for «barbarians» to the northwest: Hsiung-nu and Tung Hu. The Tung Hu or «Eastern barbarians» were known from the third century B.C.E., and later developed two branches: the Wu-huan, first mentioned in 78 B.C.E., and the Hsien-pi, documented from 45 C.E. Chinese historical phonology, which is now a precise and reliable discipline [9], allows us to reconstruct the ancient pronunciation of the two designations: these are *ahwar (= Avar) for the Wu-huan, and *säbir, säbär (> Sibir, hence Siberia) for the Hsien-pi [10] [Pritsak 2009, 2-3]. ...and the Proto-Mongolian Säbirs (Hsien-pi = Σάβιροι) [Pritsak 2013, 9-10]. Doğu Avrupa'ya gelmiş Ogur boylarından Sabirler önemli bir yer tutmaktadır. Bunların adı Orta Asya’da yaşadıkları zaman Çin kroniklerinde kaydedilmiştir. Uzmanlar Çin kroniklerinde Syanbi (hianbi, śjä-bi) biçiminde kaydedilmiş etnonimi Bizans kaynaklarındaki σαβιρ biçimiyle aynı olduğunu düşünmektedirler [Yegorov 2014, 4640]. I discussed the l/r languages at some length in The Turkish elements in 14th Century Mongolian and Turk, Mongol, Tungus and shall return to that subject in Chapter XI. The first traces of such a language seem to be found in the Chinese scriptions of native words in the original (Tavgaç) language of the rulers of the Northern (or Yüan) Wei dynasty. These words can be dated to the fifth century. The first layer of Turkish loan words in Mongolian was borrowed from an l/r language, I have suggested this same Tavgaç language, at about the same date. The Tavgaç, the earliest tribe known to have spoken an l/r Turkish, were “descendants” of the Hsien-pei. It is possible therefore that the earliest l/r language developed its peculiarities, if not when the Hsien-pei cut themselves off from the rest in the third century B.C., at an even earlier period when the Tung Hu were living somewhat isolated from the rest. Be that as it may, it is reasonably clear that by the fifth century A.D. and probably some centuries earlier there were two Turkish languages, an early “standard” language, for which it would be more prudent not to suggest a name, since there are so many possibilities, and an l/r language which for want of a better name we can call Hsien-pei or Tavgaç [Clauson 2017, 22-24]. Специално савирският език си е чист прабългарски език, при който e налице и ламбдаизъм – alçın (T. Tekin), а в предисловие е запазено тюрк. *d, например табг. d'amçin (T. Tekin), докато в средисловие е съхранено тюрк. *t, което в огузотюркските езици например преминава в *й. Това най-добре се забелязва при съотнасяне на прабългарското по произход унг. kút „кладенец; яма” (Ив. Добрев) със засвидетелстваното в древнокитайските летописи и заетото още и в монголския праезик (А. Дыбо) сянб. *kituγči „убиец“, производно чрез деятелния суф. -či от именната основа *kituγ „убийство“ на гл. *kit- „сека; коля; убивам“ и със съответствия в огузотюркските езици, например, тур. kıymak „рубить, резать; губить, убивать“ [TRSz, 547]. Савирски по произход и принадлежност са и някои роднински названия в китайския език от времето на династията Танг на савирите тоба (G. Clauson; S. Chen). Тези роднински имена обаче в никакъв случай не са алтайски или монголски, а единствено и само български. Савиро-тобаски по произход и принадлежност са и думи, титли и имена като k’o-po-çėn < *k’âpâkçin „kapı muhafızı, kapıcı“ = T’o-pa *kapagçın; с китайската си по произход основа, pi-tė-çėn < *pyi/b’yi-tik-çin „yazıcı“ = T’o-pa *bıtıgçın; с китайската си по произход основа, hsien-çėn < *ğam-çin „atlı postacı, ulak“ = T’o-pa *d’amçin, camçın = Çağ. Osm. yamçı ay.; hu-lo-çėn < *ğuo-lâk-çin „hükümdarı silâhla donatan, kuşatan görevli, teçhizatçı başı“ = T’o-pa *kurlagçın < *kur+la+g+çın = ET kur „kuşak“, Ana Türkçe *kurla- „kuşandırmak“; ho-la-çėn < *ğat-lât-çin „süvari“ = T’o-pa *hatlagçın = ET atlıg, atlag „atlı, süvari“; muh-kuh-lü (lâkap) „kabak başlı, dazlak“ = T’o-pa *mukur, *mukun ya da *mukulig = Mo. muqur „kör, küt (bıçak vb.); boynuzsuz, kuyruksuz; yuvarlak“; a-çėn < *a-çin „T’opa sarayının mutfak kısmı“ = T’o-pa *aşçın ya da *alçın = ET aşçı и др. [Tekin 2010, 24-32]: http://bolgnames.com/Images/Xiongnu.pdf http://bolgnames.com/Images/GreatWall_1.pdf http://bolgnames.com/Images/GreatWall_2.pdf http://bolgnames.com/Images/GreatWall_3.pdf http://turkologiya.org/saylar/2015-4/2015-4-6.pdf

Монголы появились в 13-ом веке, а здесь идет речь о 9-ом веке!??

Древнерусский титул „каган“ - праболгарский по происхождению: По силата на всичко това Владимир вече не е някой си незначително-дребен феодален княз господар на един-единствен град и прилежащите му земи с тяхното население, а монарх от световен мащаб, цар-самодържец на огромна по територия и население държава. Съвсем младата руска държава излиза стремително-уверено на геополитическата арена и започва да дава тон в голямата международна политика. Ето защо между впрочем северните и южните българи, които остават в границите на неговата империя и съответно са обхванати от неговата обединителна политика, започват да го титуловат каган, т.е. император. При това положение вече съвършено очевидно крайно неуместно е тук да се търси някакво си съвсем неясно-неопределено и абстрактно “може би българско влияние”, както това го прави Вс. Николаев [1949, 72]. Но не по-сполучливо-адекватно тук е и мнението на В. Петрухин, според когото много неясно как точно и откъде хазарският титул става “традиционный для политических притязаний русских князей с IХ в.” [Христианство 2002, 104]. Всъщност за никого от предшествениците на Владимир не се споменава, че е носил тази титла, да не говорим пък, че хазарите като държава отдавна вече ги няма по тези места: Титул кагана, несомненно, был заимствован русами у хазар. Его принятие свидетельствует, прежде всего, о полной независимости русов в 30-60-х гг. IX в. от Хазарского государства и вместе с тем, возможно, о подчинении их в более раннее время Хазарией. Как отмечал А. П. Новосельцев, титул кагана у кочевых народов и в государственных образованиях с оседло-кочевым населением, каким была Хазарская держава, означал правителя высокого ранга, подобного европейскому императору. Титул кагана был затем унаследован великими князьями Киевской Руси. В "Слове о законе и благодати", написанном в 30-40-х гг. XI в. священником церкви в Берестове Илларионом, киевский князь Владимир Святославич, креститель Руси, назван "великим каганом нашей земли". Этим титулом именовались еще Ярослав Мудрый и его сыновья. Время принятия главой русов титула кагана определить затруднительно. Г. В. Вернадский полагает, что это событие следует относить примерно к 825 г., когда Хазарское государство испытывало затруднения в связи с активизацией арабов [Седов 2009, 11]. Практиката на титуловане на Владимир като каган много скоро се възприема и разпространява и сред славянското население на държавата, по силата на което и тази собствено прабългарска дума преминава и се заема в местните славянски диалекти. Ето защо даже и десетилетия след това руските книжовници, например Иларион, считат, че тъкмо и единствено тази титла отговаря на мястото и значението на Владимир в руската история и използват само нея: ...благодать же и истинна всю землю исполни и вýра въ вся языки простреся, и до нашего языка русскаго и похвала кагану нашему Володимеру, от него же крещени быхомъ. ...сiи славныи отъ славныхъ рождеся, благородны и от благородныхъ, каганъ нашь Владимеръ [ПохвСл, 3-7]: http://bolgnames.com/Images/Russians_2.pdf

Суф. -сем не булгарский, а современный чувашский: В рамките и на основата на тюркските езици по принцип и на тюркския дунавскоболгарски език в частност морфологичната структура на късноантичния и ранносредновековен етнм *bolgar, е повече от ясна и дори очевидно-проста и изобщо не се нуждае от недомислията по повод на “алтайските езици”, допълнително и на тема класификация на тюркските езици на един помощник-историк, за съжаление, с тюркологическо образование и епигоно-адепт на не особено грамотния по въпроса К. Менгес [Стоянов 1997, 6-13], защото тъкмо в тюркските езици зв. -r е носещо-главен компонент на суфикса за множествено число [Серебренников, Гаджиева 1986, 87-91], докато в прабългарските надписи от VІІІ-ІХ в. на територията на Първото българско царство се срещат генм Τζακαραρ, Κουβιαρ, Ερμιαρ [Бешевлиев 1992, 227-234], а на Кавказ през І-ІV в. има гр. Хунаракерт [АрмАтл, 104], лексико-граматичната структура на името на който е напълно ясна и дори прозрачна и се състои не от монголския (Д. Еремеев), а от китайския по произход етнм хун като име на местно българско племе или род и апелатива географски термин от ирански произход керт “град”, като към Етнонима е прибавено прабългарското мн.ч. -ар, последвано по-малко вероятно от ирански родителен падеж или най-вероятно от арменската съединителна гл. а, налице още и в ойкнм Тигранакерт [АрмАтл, 104], където съставката Тигран е добре известно арменско мъжко лично име, носено и от редица арменски царе като например Тигран VI (59-62), но същият елемент се среща и в оронм Дзиакан като паралелно название на известните Хипийски, или в превод от гръцки - Конски планини, така че изобщо няма нужда тук да се постулира присъствието на иранското нарси ар “человек” [срв. Еремеев 1970, 133]. Между впрочем, тъкмо във връзка с българските генм Τζακαραρ, Κουβιαρ, Ερμιαρ, тук допълнително ни улеснява участник във форум в Интернет, според когото “1. Суффикс "-ар": как правило, указывает на профессию (не уверенно в примененительности этого правила в тюркских языках). 2. Суффикс собирательной множественности -ар/-ер неупотребителен в современном татарском словоизменении. Патроним, оканчивающийся на -ар - это окончание множественного числа и несут смысловую нагрузку: обозначение не одного представителя или части рода, а всего рода в целом.” [ИнтНт], докато изолираността на този суфикс в тюркските езици изобщо, но и неговото съхраняване в татарската патронимия са не толкова поредното лингвистично свидетелство и доказателство за малко по-горе посочения силен болгарски субстрат в езика на къпчаките по произход като цяло казански татари, колкото за неговото безспорно наличие и употреба в историческите болгарски езици и диалекти. Тъждеството на завършващите съставки на дунавскоболгарските имена помежду им поотделно и с кавказоболгарското множествено число заедно вече е достатъчно основание да се твърди най-категорично-определено, че тук изобщо не може да става дума за някакъв си “Altaic collective or plural in -r” както се опитва да обясни нещата много неоснователно-приблизително, дори и наивно-примитивно K. Menges [1951, 97-104], или пък за “някакъв особен граматичен формант”, както безизразно-кухо може да се произнесе само пределното лингвистично невежество [Добрев П. 2002, 27], а именно и точно такъв е единствено и само дунавскоболгарският, но оказва се и кавказоболгарският суфикс за множествено число -ar [вж. и срв. Сравнительно-историческая грамматика 1988, 16], по силата на което като цяло и коренът на Етнонима се представя на първо време под формата на обл. *bolg, която форма като единствена, но не и окончателна ние изведохме и преди това, само че на основата и с оглед на някои хунобългарски лични имена [Добрев 2005, 52-56], така, че сега и тук ще имаме възможността да я конкретизираме още повече, но на основата и с оглед тъкмо и единствено на самия Етноним: http://bolgnames.com/Images/Bolgar.pdf

До Крещения были ханами, потом стали царями.

Цзе, кит. Jihu. – Булоцзи, которые Булгары: Jie (Цзэ в Русской транскрипции) 桀 (pronounced Chie, roost), последний правитель Ся вел ужасно неприличный образ жизни, из-за чего он был свергнут с престола и Тан (Tang) 汤 из племени Шан (Shang) 商 сверг его Дом. Шан основал новую династию и изгнал Цзе (Jie) на север в Мингтяо (Mingtiao). После трех лет в изгнании Цзе (Jie) умер, и по обычаю его сын Чунвей (Chunwei) 淳 维 женился на женах своего отца, освободив их и весь клан от изгнания и уведя их далее на север, где они начали пасти. Таким образом он, сын последнего правителя Ся, стал родоначальником Сюнну (Xiongnu). Как организованная сила Сюнну (Xiongnu) вернулись с севера в только третьем веке, усиленные и разросшиеся к тому времени, и начали нападать на Срединное Царство [Сисорна 2012, 2-4]. In the early sixth century when the Tuoba Wei dynasty disintegrated in the wake of the Six-Garrison Revolt, there appeared in northern China a Hu “Barbarian” group with the name Buluoji (middle Chinese pronunciation b’uo lak-kiei)[1], also known as Jihu. The late Peter Boodberg was the first to identify this ethnonym with that of the Volga and Danube Bulgars[2]. To summarize, the Buluoji/Bulgars of China appear to be a group consisting of the remnants of the Xiongnu confederation that were not absorbed by the succeeding Xianbei conglomerate, with a conspicuous Europoid admixture. Their cultur and linguistic affinity seems mostly Altaic. In addition to their connections and implications beyond China discussed in this essay, the Buluoji also had an enormous impact on Chinese history, political as well as cultural, which went largely unrecognized in the traditional sinocentic historiography. We have already touched upon the Buluoji’s political role. The best example must’be the Six-Garrison Revoltwhich eventually brought down the Tuoba Wei regime. It was first started and led by a person named none other than Poulihan Baling. What may have been neglected even more was the Buluoji’s significant contributions to China’s cultural and religious heritage. For example arguably the most prominent real-life figure in the vast Dunhuang grotto arts the Buddhist monk Liu Sahe who was of well-documented Buluoji ethnicity. But perhaps the least noted case was the author Lu Fayan of the single most important historical treatise on Chinese phonology, namely Qieun. Here the clan name Lu was but the sinified form of Buliugu, yet another variant of the root Buluoji. Even today, one cannot but marvel at the great accomplishments of such a presumably “marginal” “barbarian” group in medieval China [Chen 2014, 1-8]. The Jihu are also known as the Buluoji. They represent several separate clans of the Xiongnu and are said to be the offspring of the five branches of [the Southern Xiongnu headed by] Liu Yuan (?-315, the founder of the self-claimed Xiongnu dynasty of the Former Zhao 304-29). …they descended from the Mountain Barbarians and the Red Di [of the Pre-Qin era]. …they live in mountain valleys and have proliferated into numerous tribes and clans. …that the original Xiongnu federation had a major Europoid component. …the largely Indo-Iranic Central Asian oases and city-states had for a long time been under the Xiongnu's direct control, even regarded as its “right arm.” [Chen 2014b, 83-94]. We submit that the ethnonym Buluoji/Bulgar may serve as the missing link for the change of the primary meaning of the hu designation, which happened to coincide with the appearance of the Zahu in the Northern dynasties. The fact that Buluoji/Bulgar was the last name for the Zahu was not a mere accident. As we have examined earlier, the evolution of the Zahu included the increasing Caucasian elements in the former Xiongnu groups. With the continued intermixing between the Xiongnu remnants and the Indo-Europeans both native in northern China and from Central Asia, coupled with the westward movement of many such groups, the name Hu acquired in a relatively short time its new primary designation. Besides, this may also have been a harbinger of Central Asia’s turkicization [Chen 2017, 7]: http://bolgnames.com/Images/GreatWall_3.pdf

У вас формальная логика сильно хромает: Хунну - болгары, Сяньби - сабиры, которые являются делением болгаров, Жужаны тоже деление, но Ухуанов, которые в действитеьности авары, так что на высшем уровнье авары, болгары и хазары являются булгарами Тюркской Этнолингвистической Группы.

Анекдотическая литература венгерских и монголских историков на тему аваров не имеет конца: 5. Еще до конца ІV тыс. до н.э. прото-тюрки европеоиды с монголоидной примесью на севере Саяно-Алтая разделились на огуро-тюркскую - ре-языковую ветви, с одной стороны, и с другой стороны - на огузо-тюркскую, зе-языковую ветви, где находятся будущие огузы, кыпчаки, уйгуры, карлуки. Первую ветвь, с внутренней точки зрения, нужно назвать булгарской (Bulgarian), а археологическим экспонентом булгарской ветви является Афанасьевская Культура (Golden 1980, 42-43), позднейшим приемником и продолжителем которой является Карасукская культура (Добрев; Юхас). 5.1. С течением времени булгарские племена консолидировались в Минусинской Котловине, именно которая область является и прародиной булгар (Bulgars) вообще и в частности болгар (Bolgars) - хунну/сюнну, туран, волжские, кавказские, кубанские, приднепровские, анатолийские, придунайские, македонские, трансильванские, панонские и др. В Минусинской Котловине ближайшими соседями булгаров были прото-огузо-тюрки, индоиранцы, небольшая группа из которых с течение времени инкорпорировалась в булгаров, а позднее – восточные иранцы, потом усуны, монголы, тунгусо-манджуры, финно-угры, кыпчаки, кит. динлин, китайцы, тохары, кит. юечжи и др. Индоиранцы Андроновской Культуры до конца ІІІ тыс. до н.э. приручили коня и таким образом совершили первую и важнейшую в истории человечества революцию, а болгары афанасьевцы в Минусинской Котловине были первыми, воспринявшими и позднее передавшими его и другим народам. 5.3. К середине І тыс. до н.э., на северозападе и севере Китая булгары (Bulgars) уже чувствительно дифференцировались в три сравнительно различные и самостоятельные группы племен: -авары, кит. ухуань. -болгары (Bоlgars), кит. Poliuhan/Buliuhan/Bulugen (проф. Chen), в том числе, и племя по имени булк, кит. поуку/пугу/боху, а так-же и сабиры, кит. сяньби; -хазары, кит. хэсе/кэса: http://bolgnames.com/Images/Principles.pdf Етнонимът авар като наименование на това българско племе никак неслучайно възниква най-вероятно точно там и тогава, където и когато възниква и етнонимът болгар. Негова генетична основа обаче е изтир. *аб „река”, на основата на която възниква най-напред името на великата сибирска река Об, а след това и наименованията на редица още реки върху иранския ареал. По този начин етнонимът на това българско племе в ономастичен план е противопоставен и противостои като наименование на етнонима на болгарите. Другото голямо и могъщо българско племе и съответно военно-племенно обединение през тази епоха на територията на Централна Азия са аварите, кит. ухуань, жуан-жуан и др., които пък са вторият голям клон на племенното обединение дунху. Китайският етним ухуань 乌桓 няма нищо общо с монголските езици и по-специално с монг. улаган, както и не произлиза от името на едноименна планина (В. Таскин), а точно обратното. Тъкмо за това българско племе в „научната литература“ може да се попадне и на словосъчинения с не особено ясен литературно-публицистичен жанр, при който „сходството на езиците“ не играе изобщо никаква роля. Апотеозът тук е, че и това българско племе го постига напълно заслужената му съдба - да погине и да изчезне (Л. Гумилев), при това без изобщо да се държи сметка за това, че именно то, чак до средата на IХ в. ще тормози още редица други народи като согди, тюркути, перси, българи, гърци, франки и др., докато сабирите специално са жертва на една чисто „лингвистична грешка“ (Sic!). Всъщност и това българско племе е в основата на редица племенни обединения, които основават даже и собствени държави и които през един сравнително продължително период от време не само противостоят или враждуват с китайците, но си и сътрудничат с тях, като заимстват редица елементи от тяхната административно-политическа организация (Ö. İzgi). И все пак, най-голямата и силна тяхна държава е централноевропейският аварски хаганат (562-803). От това време са и долупоместените, сравнително малко на брой и не особено художествено, пък даже и направо грубо изработени златни и други метални изделия [Bálint 2014; Balogh, Wicker 2017], подобно на долупоместения като първи артефакт, който се представя за аварска корона от Унгария. Независимо от всичко това, най-често срещаното мнение и в този случай е, че аварите най-общо или пък техният основен дял табгачите в частност са монголи по произход (Э. Дашибалов; P. Golden): Согласно существующим обычаям [ухуани] искусны в верховой езде и стрельбе из лука, занимаются охотой на диких птиц и зверей. Пасут скот, отыскивая места с [хорошей] водой и травой. Для жилья не имеют постоянного места, домом служит куполообразный шалаш, выход из которого обращен на восток, к солнцу. Едят мясо, пьют кислое молоко, одежды делают из грубой и тонкой шерсти. Уважают молодых и с пренебрежением относятся к старым. По характеру смелы и грубы. В гневе убивают отцов и старших братьев, но никогда не причиняют вреда матери, поскольку у матери есть сородичи и они стараются, чтобы между отцами и старшими братьями [разных родов] не было взаимной мести. Храброго и сильного, который может разбирать [возникающие] тяжбы, избирают старейшиной (дажэнь - букв.: большой человек), власть не передается по наследству. Во главе каждого рода (ило) стоит небольшой вождь, а несколько сотен или тысяч юрт (ло) образуют кочевье (бу). Когда старейшине нужно вызвать кого-нибудь, он делает зарубки на дереве, которые служат письмом, и, хотя нет письменных знаков, члены кочевья не смеют нарушать [полученное распоряжение]. Нет постоянных родовых фамилий, в качестве фамилии используется имя сильного старейшины. От старейшин и ниже каждый сам пасет скот и ведет хозяйство, не привлекая других к выполнению трудовых повинностей [Таскин 2017, 7-63]. These may perhaps reflect increasing penetration and admixture with Eastern Hun that is the Hsien-pi and Wu-yüan 乌桓 M. ơu-ħwan < *aħu-ħwan = Avar. These forms imply an ethnic War or Awar which can scarcely be separated from the Ούαρ Χουννί of Theophylactus Simocatta, the Ούαρ-χώνĭτᴂ of Menander Protector and the Avars of Europe. Still earlier the same name occurs as 乌桓 M. ơu-ħwan < *aħu-ħwan, one of the two divisions of The Eastern Hu in the Han period (the other being the Hsien-pi). The phonetic identity is perfect and there are very good supporting arguments in favour of a connection between the peoples [Pulleyblank 2008, 209-259]. During Han times the Eastern Hu were differentiated in Chinese sources into two groups, the Wuhuan �§, or Wuwan �A to the south and the Xianbei ¥.* farther north. In spite of the difference in modern pronunciation, Wuhuan and Wuwan are both reconstructed as EMC ʔɔ ɤwan, going back to *ʔá-wán in the Han period. Chinese -n is the normal equivalent of foreign -r at that period which allows us to reconstruct this name as *Awar. The name reappears in Chinese as War or Awar among the Hephthalites or White Huns in Afghanistan in the 5th and 6th centuries, who were also known as Ouarchonites, that is, (A)war and Huns, in Byzantine sources. It must surely also be the same as the name of the Avars who soon after that invaded Eastern Europe. The Rouran, the steppe power that contended with the Northern Wei dynasty in China in the fifth and first half of the sixth century have also been thought to be Avars. The Rouran and Hephthalite empires were overthrown one after the other by the rise of the Türk, said to have earlier been a slave tribe under the Rouran, in the middle of the sixth century. The confusion in western sources between Avars and so-called Pseudo-Avars, may have arisen from the fact that there were thus two separate groups of steppe nomads claiming this name, both driven westward by the Türks (Chavannes 1903: 229-233). Though a connection with the Wuhuan is not made explicitly in Chinese sources, there is no doubt that the Rouran were of Eastern Hu origin and spoke a Mongolian type language (Pelliot 1932) [Pulleyblank 2017, 44]. Let us first deal, if only briefly, with the vexed question as to whether the European Avars were identical with the East Asian Jou-jan of Chinese sources. Chinese official historiography of the ancient and early medieval period used two generic designations for «barbarians» to the northwest: Hsiung-nu and Tung Hu. The Tung Hu or «Eastern barbarians» were known from the third century B.C.E., and later developed two branches: the Wu-huan, first mentioned in 78 B.C.E., and the Hsien-pi, documented from 45 C.E. Chinese historical phonology, which is now a precise and reliable discipline [9], allows us to reconstruct the ancient pronunciation of the two designations: these are *ahwar (= Avar) for the Wu-huan, and *säbir, säbär (> Sibir, hence Siberia) for the Hsien-pi [10] [Pritsak 2009, 2-3]. Авары, этноним. Pulleyblanc 1962, 242 предполагает, что авары говорили на языке монгольского типа, на том основании, что в транскрипциях поздней Хань появляется много случаев употребления kh и th; аргумент, конечно, неубедительный: почему не иранцы? Почему не ветвь тюрок с оппозицией «придыхательный-непридыхательный», как в тофаларском? Иероглифы: 1)烏, совр. кит. wū, др.-кит., класс. кит., ЗХ, ВХ ʔā, ПДК ʔō, ср.-кит. ʔo ‘ворон; ворона; черный; вороной’ (Karlgren 0061 a–c); 2) 垣, совр. кит. yuan, др.-кит. w(h)ar, класс. кит., ЗХ, ВХ, РПДК w(h)an, СПДК, ППДК w(h)ən, ср.-кит. wən ‘стена’ (Karlgren 0164 m). Действительно, читается примерно ʔā-w(h)an, т.е. (x)awar. [10] [Дыбо 2013а, 81]. It has been suggested that the ethnonym Avar/Awar was earlier found in Chinese sources in the form Wu-huan (*ᵓ-ġwan < á-ġwân).34 This would tie them to the Tung-hu grouping from which, as we have seen, the Mongolic Hsien-pi also sprang. The identification of the Apar, found in the Bilge Qağan, Kül Tegin (Orxon) inscriptions (in association witb the Purum, a Türkic rendering of "Rome," cf. Tibet. Phrom, Chin. Fu-lin < Soġd. From < Middle Pers. Hrom etc.) and in an inscription in the Northern Altay, with the Abar/Avar/Awar, if correct, would point to the Jou-Jan origins of the European Avars. This is an extremely tangled problem that will be discussed later. The proposed formulation is further complicated by the presence of a tribe among the T'ieh-lê, called in some Chinese sources A-pa or A-po ( = Apar). This latter form, however, may well be a corruption of the tribal name A-tieh.35 This same name, Awar, rendered in other Chinese sources as Hua, Huo (*ġwât, *ġuât = War), represented one grouping of tribes who together with Hsiung-nu/Hunnic remnants formed the War-Hun (cf. the Οϋάρ καί Χουννί and Οϋαρχωνίται of Theophylaktos Simokattes and Menander, discussed below). This tribal union formed the base for both the Jou-Jan/Awar state in Inner Asia and the Hephthalite state.36 [Golden 2016, 73-77, вж. и срв. Tekin 2010, 24-32]. Avar'lar ilk olarak 558'de Alan'lara komşu bölgelerde Kafkasya'ya girmişler ve - anlaşıldığına göre - kısa bir süre sonra da Un-İġur'lar, Zal'lar(?) ve Savır'lara karşı bir zafer kazanmışlardır. Avar'ların batıda aniden ortaya çıkışları, doğuda Jouan-jouan [Rú-rú] imparatorluğunun T'ou-kiue [Tū-jué] ve Çinliler tarafından 551-555 yıllarında yıkılmasını yakından izliyordu; bu da onların Jouan-jouan'lar [Rú-rú] ile özdeşleşmesi için bir gerekçe daha sağlamıştır [Hamilton 2015, 210]. Жужа́ньский кагана́т (монг. Нирун, кит. упр. 柔然, пиньинь: Róurán, палл.: жоужань, кит. упр. 蠕蠕, пиньинь: Ruǎnruan, палл.: жуаньжуань, кит. упр. 芮芮, пиньинь: Ruòruo, палл.: жожо, кит. упр. 茹茹, пиньинь: Chuòchuo, палл.: чочо, кит. упр. 蝚蠕, пиньинь: Rúruǎn, палл.: жужуань и др.) - государство кочевых монголоязычных народов, которые господствовали в степях северного Китая в промежутке между исчезновением хунну в IV веке и подъёмом Тюркского каганата в VI веке. Религия - шаманизм. Придворный историк династии Северная Вэй сообщает, что господствующее племя представляло собой ветвь сяньби. Распространена точка зрения, что откочевавшие в середине VI века в степи Европы авары являлись частью жужаньской конфедерации. В 402 году правитель жужаней первым среди степных народов принял титул кагана. 蠕蠕 - Жуань-жуань. Первое название, употребляемое для данного народа. Скорее всего искажённое слово, презрительная кличка, данная китайцами. 蠕 - значит медленно ползти, пресмыкаться. 柔然 - Жоужань. В русском языке закрепилось старое прочтение Жужань 茹茹 - Жужу. Сокращение 芮芮 - Жоужоу. Сокращение 檀檀 - Таньтань. Употребляется крайне редко. Другое одно имя жужанов есть «татар», также называют «тартар», (является) один из аймаков хунну. Китайским иероглифом современным произношением «датань» отмечено слово «татар», а иероглифом «таньтань» написано слово «тартар». Историки считают, что название монголов как татар (тартар) происходит от имени хаана Татар жужанов (414-429 гг). Эти две названия, Татар хаан и татар (монгол), записаны одинаковыми иероглифами. Поэтому с времен жужаньского каганата монголов стали называть монголами, татарами, татар-монголами или монгол-татарами [Жужаньский каганат 2014, 1-2]. Освен това не може и да се твърди, че мли Баян е монголско по произход, а по-скоро то е прабългарска заемка в монголския език или пък в малко по-неблагоприятния случай, общоалтайски лексикален инвентар. Не аварско, а единствено и само прабългарско по произход и принадлежност също така е и световно прочутото и известно златно съкровище от Наги Сент-Миклош [Добрев 2005]. Широко-разпространеното и идващо още от Симоката разграничение на авари и лъже-авари няма изобщо никаква що-годе валидно-меродавна обективнореална основа и отдавна вече е ревизирано (É. Vaissière), без при това техният произход да е все още неясен, както продължават да си мислят някои не особено грамотни в Прабългаристиката унгарски изследователи (И. Эрдейи). Именно този маджарин, подобно на много други още, но напълно незаслужено претенциозни проучватели на българите, си позволява лукса не само да не прави разлика между етнос и раса, но и да не знае, че наименованието обри не е собствено аварско, а източнославянско, без да говорим изобщо за прекалено повърхностно-приблизителните му представи за техните взаимоотношения с прабългарите: This is the famous theory of the false Avars, which is generally rejected. Theophylact himself recognizes that it is a personal attempt to reconstruct the history of the steppe, i.e. to solve the question of the chronological gap between the 550’s and 590’s Avars (“But let no one think that we are distorting the history of these times…”) He made use of Menander’s data on the Turkish name of tribes, fleeing to the west, the Uarkhonitai, i.e. War-Hun, and tried to argue from this double name that these tribes could not be the single-named Avars (“In point of fact even up to our present times the Pseudo Avars (for it is more correct to refer to them thus) are divided in their ancestry, some bearing the time honoured name of Var while others are called Chunni”). However his analysis is not consistent with the other data we have: Menander wrote that “Silzibul, the leader of the Turks, learned of the flight of the Avars and the damage they had caused to Turkish possessions at their departure” while waging war in Sogdiana and in Bactriana against the Hephtalites. The only possessions the Avars could damage should then have been to the East of Sogdiana, the Westernmost front of the Turkish armies at that time, and certainly not on the Volga with the Ogurs. These are two very different regions, separated by 2,000 km as the crow flies: Menander does situate the War-Huns in Central Asia, during the first phase of Turkish expansion, as did the author of the Armenian Geography who mentioned some Walkhon, i.e. War-Huns in Sogdiana (actually briefly occupied by the Rouran in the middle of the 5th c.). What Theophylact failed to understand is the complexity of ethnogenesis in the steppe, combining tribes of different origins to create a new political entity, without erasing their identity or their name. The Rouran federation united various pre-existing tribes, and among them remnants of the Xiongnu-Huns, as well as remnants of the Wuhuan, whose name might have been pronounced quite close to *Awar in the Han period (E. Pulleyblank, “The Chinese and their Neighbours in Prehistoric and Early Historic Times,” The Origins of Chinese Civilization, D.N. Keightley ed., Berkeley 1983, 453). These sub-federal identities, and especially the Avar one, re-surfaced in the flight to the west - a similar process to the disappearance of the name Turk after the final defeat of the Turks at the hands of the Uighurs, after which there were some ‘Turkish’ tribes, but no-longer any self-designated Turks. What might be true in the theory of the pseudo-Avars, is the question of the qaghanal title: we do not have any proof that the upper part level of the Rouran state flew to the west (and actually we do have Chinese texts having them fleeing to China), so that these tribes might indeed have usurped the title" [Vaissière 2017, 97-98], см. стр. 1055 и сл. http://bolgnames.com/Images/GreatWall_3.pdf

Плиточная археологическая культура – булгарская, уже имеется развитое коневодство: Ранние плиточные могилы имеют погребальные сооружения с невысокой оградкой-камерой, едва различимой на поверхности. Погребения с каменной наброской, покрывающей оградку, отличаются от всех др. плиточных могил и скорее напоминают карасукские захоронения Юж. Сиб. Под верх. слоем камня вырисовываются верхушки тонких плит из песчаника, базальта, сохраняющие развал на внешнюю сторону. Они входят в состав могильников К. п. м. и дворцовской культуры (Черемхово, Жипковщина на р. Ингода; Ясногорск, Тут-Халтуй на р. Онон; Кия, Гажалга на р. Шилка). Вещевые комплексы сохраняют карасукские черты: массивность ножей, наличие упора, отделяющего рукоятку от лезвия, двустороннее украшение рукояти различным орнаментом. Наконечники стрел 2-лопастные, черешковые и небольшие втульчатые листовидные, зажимные стрелы похожи на сиб. копья с таким же насадом. Очевидно, не случайно основная часть подвесок сопоставляется исследователями с лапчатыми привесками и имитациями в металле изделий из клыков марала. В искусстве К. п. м. (предметы быта и вооружения, конской сбруи, наскальные рисунки) отражены кочевой быт людей и их основные занятия. Художественный стиль получил назв. «звериный» – изображались домашние и дикие животные, хищники в динамике (бег, борьба). В середине II тыс. до н.э. в степях Центральной Азии сформировался кочевой и полукочевой, в зависимости от ландшафтной и климатической обстановки в конкретной ее области, тип скотоводческого хозяйства, связанный с круглогодичным содержанием скота на подножном корму. Вместе с переустройством палеоэкономики произошло формирование новых археологических культур времени развитой и поздней бронзы. Эти важные изменения в хозяйственном и культурно-историческом развитии центральноазиатского населения обозначились в материалах культуры плиточных могил в Восточной Монголии и Южном Забайкалье и культуры херексуров Западной Монголии. Скорее всего процессы сложения этих двух основных культур степной зоны Центральной Азии происходили синхронно. Они формировались на основе культур предшествующего времени: на востоке селенгинско-даурской, а на западе - монгольского варианта афанасьевской культурной общности. Стоявшие за этими культурами древние этнические общности разной расовой принадлежности определяли историческую и этнокультурную ситуацию на обширных пространствах северной части Центральной Азии от Байкала до Гоби и от Хингана до гор Монгольского и Российского Алтая в эпоху бронзы и раннего железа. Примерно в середине II тыс. до н.э. в Центральной Азии после длительного периода аридизации климата наступила фаза некоторого увлажнения климата, продолжавшаяся в течение XV-XIV вв. до н.э. Ее начало совпало, по нашему мнению, с завершением процесса сложения кочевого и полукочевого скотоводства в Центральной Азии. В целом время середины II тыс. до н.э. было весьма благоприятным периодом для социально-экономического развития степного населения Монголии и Южного Забайкалья. Высокая продуктивность степных пастбищ, обильная кормовая база благоприятствовали расцвету культуры плиточных могил и культуры херексуров. Улучшились условия и для развития земледелия. Демографическая ситуация в связи с высокой продуктивностью скота, основного богатства степняков, и более благоприятными, чем в предшествующее время, условиями для земледелия, характеризовалась скорее всего значительным ростом населения. Вероятно и общая культурно-историческая и этнокультурная ситуация для этого времени характеризовалась устойчивостью и стабильностью. Вместе с тем рост материального благосостояния способствовал дальнейшему развитию родо-племенных отношений, появлению социального неравенства и знати, трансформации духовной культуры. Растущие стада скота способствовали этим социальным процессам и, вследствие их легкой отчуждаемости, - росту значения военных набегов с целью наживы, а вместе с тем росту социальной напряженности, повышению роли войны и военного дела в жизни степного населения. Вероятно именно в это время появляется разнообразное боевое бронзовое оружие, известное по многочисленным случайным находкам с территории Монголии и Южного Забайкалья. На петроглифах Монголии в эпоху развитой и поздней бронзы появляются изображения воинов в грибовидных головных уборах с луками и боевыми топорами, изображения боевых колесниц. В соответствии с этими новыми явлениями в социальной жизни растет роль воинов и военных вождей в обществе и, вероятно, к эпохе поздней бронзы у населения культуры херексуров появляется традиция изготовления каменных статуарных памятников в виде оленных камней монголо-забайкальского типа. Наиболее ранние из них по изображениям оружия датируются последними веками II тыс. до н.э., см. сс. 181-190: http://bolgnames.com/Images/GreatWall_2.pdf

Какая вам кража, когда это был конь Тоуманя!? При том хуннуские конники латники, выдержит ли монгольское пони на такое: Когда Маодунь вступил на престол, дунху были сильны и достигли расцвета. Узнав, что Маодунь убил отца и вступил на престол, они отправили гонца сообщить Маодуню, что хотят получить бывшего у Тоуманя коня, пробегавшего в день 1000 ли (400-500 km). Не без оснований считается, что количество воинов примерно соответствует общей численности взрослых мужчин (у хунну: «все возмужавшие, которые в состоянии натянуть лук, становятся конными латниками» [Лидай 1958: 3; Бичурин 1950а: 40; Материалы 1968: 34]). У них нет письменных документов, и [все] распоряжения делаются устно. Мальчики умеют ездить верхом на овцах, из лука стрелять птиц и мышей; постарше стреляют лисиц и зайцев, которых затем употребляют в пищу; все возмужавшие, которые в состоянии натянуть лук, становятся конными латниками.

Вы снова не туда попали! Монгольское пони абориген. Булгары заимствовали коня из индоиранцев, потом селектировали самые лучшие породы, включая и коня шаньюя Багатура, кит. Маодунь, который пробегает в день 1000 ли (400-500 km), а для нужд своей армии китайцы снабжались булгарскими конями: Огромное пространство занимали в бронзовом веке племена близких между собой андроновской и «срубной» культур. Первоначально эти племена обитали в Среднем Поволжье и Южном Приуралье, и культура их была близка культуре племён, оставивших катакомбные и ямные курганы. В начале бродзового века они расселились на восток до Минусинской котловины и на запад до Днепра и низовьев Южного Буга. Племена эти вели уже относительно сложное хозяйство. С одной стороны, у них развивалось скотоводство и, возможно, они первые включили лошадь в число домашних животных сначала как мясной скот, а потом и как транспортную силу. С другой стороны, племена, создавшие «срубную» и андроновскую культуры, гораздо шире, чем их энеолитические предшественники, занялись земледелием. Поскольку „лошадь Пржевальского“, распространенная на обширной територии Восточной Азии, исключается как предок домашней лошади, домашняя лошадь как транспортное животное была импортирована из западных областей Азии, где она и была впервые приручена, очевидно, племенами индоевропейского происхождения. Вместе с „лошадью“ в районы Центральной и Восточной Азии был занесен и весь комплекс ритуально-мифологических представлений о „лошади“ и связанных с ней обрядов, возникших, очевидно, в связи с одомашниванием этого животного. Этим и следует объяснить то разительное сходство комплекса таких представлений, связанных с лошадью, у индоевропейцев и народов, говоривших на алтайских языках [Гамкрелидзе, Иванов 2014, 561]. Надо полагать, что многие идеологические представления о лошади зародились, очевидно, уже сразу после ее приручения и использования в качестве тяглового средства и для верховой езды. Это произошло в Центральной Азии, возможно, уже в конце IV тыс. до н.э., хотя прямых и достоверных свидетельств доместикации дикой лошади в этом регионе пока неизвестно. Но есть косвенные данные, позволяющие предположить, что лошадь наряду с быками уже использовалась в хозяйстве полукочевых племен ранней бронзы, относимых к афанасьевской, окуневской и каракольской культурам Сибири. Так в афанасьевском могильнике Бике I, раскопанном в долине р. Катунь (Российский Алтай), в специально сооруженных ямах с каменной выкладкой найдены захоронения трех черепов лошадей (Кубарев В. Д. и др., 1990, рис.21-24). Учитывая тот факт, что они были обнаружены в кострище вместе с фрагментами керамической посуды и рядом с насыпью афанасьевского кургана, можно сделать вывод о проведении поминального обряда уже в начале III тысячелетия до н.э. Возможно, здесь отмечен самый ранний на Алтае случай использования лошади в качестве жертвенного животного. Вторым важнейшим культурным приобретением афанасьевцев был переход от охоты, рыболовства и собирательства к скотоводству и земледелию. Об этом свидетельствуют остатки мясной пищи, положенной в могилы рядом с посудой. Среди костей домашних животных здесь встречены кости барана (Афанасьева гора, Карасук III, Черновая VI, Усть-Куюм и др.), коровы (Тесь I, Подсуханика, Бельтыры и др.), лошади (Афанасьева гора). Значит, афанасьевцы уже разводили все основные виды домашнего скота. Однако в качестве пищи погребенным клали также часто и мясо диких животных: дикого быка, бурундука, лисицы (Афанасьева гора), зубра (Карасук III). Следовательно, охота у афанасьевцев имела такое же значение, как и скотоводство, которое еще не могло полностью удовлетворить потребности людей. Это был один из начальных этапов скотоводства [История Сибири 2014, 161]. В карасукское время лошадь начинает использоваться для верховой езды. Воины Карасукской культуры были вооружены копьями с бронзовыми прорезными наконечниками и бронзовыми колющими мечами[19] «Из домашнего скота у них более содержат лошадей, крупный и мелкий рогатый скот; частью разводят верблюдов, ослов, лошаков и лошадей лучших пород», [5] — говорится в «Исторических записках» Сыма Цяня: http://bolgnames.com/Images/GreatWall_2.pdf Когда Маодунь вступил на престол, дунху были сильны и достигли расцвета. Узнав, что Маодунь убил отца и вступил на престол, они отправили гонца сообщить Маодуню, что хотят получить бывшего у Тоуманя коня, пробегавшего в день 1000 ли (400-500 km). Маодунь посоветовался с сановниками и все они сказали: «Конь, пробегающий в день 1000 ли, является драгоценным конем для сюнну, не отдавайте его». «Маодунь ответил: «Разве можно жить рядом с другим государством и жалеть для него одного коня», и отдал дунху коня, пробегавшего в день тысячу ли. Лошади [племени] Пу-гу 16* (Bugu) меньше Чжан-и-гу"ских, похожи на Тунло"ских. [Они] постоянно находятся на юге гор Ю-лин-[шань]. Тамга [4] . Лошади [племени] А-де 17*(Ediz) одной породы с Пу-гу"скими (Bugu) лошадьми, находятся на удобных пастбищах 18* к юго-востоку от Мо-хэ ку-хань-шань19*, в нынешнем Цзи-тянь-чжоу 20*. Тамга [8] . Лошади вышеназванных племен - общей породы, но их тамга у всех различны. 16*. Пу-гу 75 = b'uək-kuət [4] . В. Банг (Türkische Turfan-Texte, 2, 5) сближает его с титулом-этнонимом "Бугу" ("Бугуг"). Этот термин был известен у Гуннов и Толесов как военный титул ("главнокомандующий" левым или правым крылом) 76. По мнению исследователей (Г. Е. Грумм-Гржимайло Указ. соч. т. 2, стр. 249, ср. Н. Козьмин, - Д. А. Клеменц и историко-этнографические исследования в Минусинском крае, - Изв. Вост.-Сиб., отд. ИРГО, 1916, т. 45, стр. 48, он сохранился и сейчас в названии рода-кости Бугу в Минусинском крае и рода Бугу в составе современных Киргизов (ср. Я. Р. Винников, Родо-племенной состав и расселение Киргизов. Труды Киргизской археолого-этнографической экспедиции, т. 1, М., 1956, стр., 168 - 169). Локализация Бугу для 8 в. пока не выяснена. Вот основные показания источников о их местонахождении. По тексту Танхуйяо: "y племени Пу-гу учреждено Цзинь-вэй"ское тутукство" (Танхуйяо, цз, 73, стр. 1314, Бичурин,. Указ. соч., т. 1, стр., 303). В Ци-дянь отмечается, что горы Цзинъ-вэй "находятся от Мо (Степи) на севере, отстоят от Шо-фан 77 6олee чем на 5,000 ли. При династии Тан было учреждено Цзинь-вэй"ское тутукство" (Ци-дянь, стр. 546). Таншу помещает Бугу на восточных границах Ба-е-гу (Байырку) и До-лань-гэ (Толенгет) (Таншу, цз, 217 б, стр. 11 б, 12 а, Бичурин, Указ, соч., стр. 344). О местонахождении Байырку см. 6* - 9*. Дополняющее эти известия свидетельство списка тамг о их местонахождении на юге от Ю-лин-шань"ских гор (хр. Хамардаб, восточные отроги Саян) позволяет расположить их в междуречье Чикоя - Хилки, что перекликается с мнением Хэ Цю-тао, паместишего Бугу к северу от гор Кэн-тэ (Хэнтэй) на р. Чу-ку (Чикой) (Шо фан бэйчэн, цз, 32, стр. 10 б). Однако Хэ Цю-тао исходил из сомнительного сходства в звучании слов "пу-гу" и "чу-ку", поэтому его основная посылка не может считаться удовлетворительной. 20*. Цзи-тянь-чжоу 86. По характеристике Ци-дянь округ Цзи-тянь-чжоу "учрежден при династии Тан,. В то время находился на юго-восточной границе провинции Нинся" (Ци-дянь,стр. 1334). Об учреждении области Нин-ся-фу 87 у Эдизов говорит и Ли Чжао-лэ, словарь которого цитируется у Chavannes (Chavannes, Указ. соч., стр. 98). Г.Е.Грумм-Гржимайло помещает округ Цзи-тянь-чжоу в Алашаньских горах и, основываясь на этом, локализует здесь Эдизов (Г.Е. Грумм-Гржимайло,Указ. соч., т. 2, стр. 276). В тексте Таншу (Таншу, цз. 217 6, стр. 6 б) Эдизы упомянуты между Ба-е-гу (Байырку) и Тун-ло (Тонгра) в числе племен, обитавших к востоку (надо: к северу) от Утукунских (Ütükün) гор. В этом же районе находит их Хэ Цю-тао, отмечавший округ Цзи-тянь чжоу на север-западе от племени До-лань-гэ, кочевавшего по течению р. Тун-ло (Тонгра, верхний Чикой). Лошади [племени] Хуй-гэ 34* (Uigur) одной породы с Пу-гу"скими (Bugu). Компактно кочуют на удобных пастбищах к северу от У-тэ-лэ-шань 35*. Тамга [11] [Зуев 2012, 5-21]: http://bolgnames.com/Images/GreatWall_3.pdf

Скажем, вы русский, разве ваши предки не являются русскими, или они папуасы!?

Простите, кажется, уже говорили, повторяюсь, но скажу, что тема выходит за круга моих научных изыскании, т.е. я не знаю!

Интересно будет узнать Истину из последней, т.е. вашей инстанции!??

Сяньби - булгарские сабиры, они сотворили еще более красивые вещи, при том золотые, см. сс. 823-1056: http://bolgnames.com/Images/GreatWall_3.pdf

У вас какие-то превратные представления о монголах. Зачем вы выделили эту часть текста? На что вы указываете? Что монголы "не могут" этого предоставить, что ли? Какой Модун? Имя шанью вообще по-современному правильно будет Модэ (не Маодунь!), что восстанавливается примерно как "ма[к]-да[к]" для Западной Хань. Конечно, что не могут! Видно, вам неизвестны величайшие достижения великих монгольских историков и этимологов, вот это называется шовинизм: Государственность хуннов имеет древнюю историю и традиции, но согласно традициям, установившимся в исторической науке, считается, что история государственности хуннов, а впоследствии и монголов, берет начало с 209 года до н.э., когда на престол государства хуннов взошел старший сын Тумэн-хана - Модун, который и осуществил коренные реформы и изменения в развитии государственности кочевников-хуннов, превратив государство хуннов в могущественную империю, прославившуюся во всем древнем мире. Как отмечают в своих летописях историки и летописцы древнего Китая, государственность гуннов-хуннов являлось более простой по сравнению с другими странами и народами оседлой цивилизации. Другими словами, государственные институты гуннов-хуннов не были громоздкими, и не усложняли жизнь простого народа. Но, тем не менее, государство хунну, имеющее компактную структуру, которое соответствовало кочевому образу жизни, очень хорошо справлялось со своими управленческими функциями, благодаря жесткой дисциплине, порядку и принципам управления. Поэтому некоторые важные признаки и черты, возникшие во время Империи Хунну, были унаследованы возникшими впоследствии государствами кочевников. Модун-хан (174 год до н. э.) управлял своей могущественной империей, разделив её на улусы трёх флангов и 24 крупные административные единицы. Аналогичная структура действовала и в Великом Монгольском государстве. Глава государства также заметил, что ведение хозяйства хунну практически мало чем отличается от сегодняшней жизни монголов. «Не отличается и празднуемый ежегодно монголами национальный праздник Наадам. По мнению ученых, ставка императора Модуна Шаньюйя [по транскрипции Тургуна Алмаса, это имя по-тюркски звучало Батор-тэнгрикут - Н.А.] располагалась в горах Хангай, в бассейне реки Орхон, из чего следует, что хунну – это предки монголов, кочевавшие в самом сердце монгольских земель. Другими словами, Чингис-Хан не основывал свое великое монгольское государство на пустом месте, ибо в те времена были многовековые традиции государственного становления и правления. А если сегодня раскопать захоронения наших предков, в том числе, древние захоронения хунну, то можно обнаружить удивительные, бесценные находки, которые могли бы принадлежат культурному наследию Древнего Рима, Греции, Египта и Ирана. Удивительно, какое культурное наследие оставили наши предки на земле. Монголы должны ценить это, ибо это принадлежит нам, монгольскому народу», - заявил Президент. Модун-хан (174 год до н. э.) управлял своей могущественной империей, разделив её на улусы трёх флангов и 24 крупные административные единицы. Аналогичная структура действовала и в Великом Монгольском государстве. За преголямо съжаление, в този порядък, не е пощаден дори и великият български шаньюй Багатур, кит. 冒頓 Маотунь, уж уйгурската форма на името на когото се извежда от монг. «модон - лес, дерево» (Sic!): Моду. Имя Моду объясняется монгольским словом «модон – лес, дерево» [Лувсандэндэв, 1957, с. 241], на тюркских языках объяснения нет, в том числе и в ДТС: http://bolgnames.com/Images/GreatWall_3.pdf

Лошак, лошадь и осел – какой примитив! И при этом вы хотите убедить всех нас, что „монголь“ Модун „лесь“ совершил следующее: Придя к власти, Модэ выделил в составе гуннской армии 4 конных корпуса, они отличались по масти коней: черная, белая, рыжая и серая. В первые же годы правления Модэ совершил ряд походов против соседних народов. На востоке в 209 г. до н. э. были разгромлены дунху, которым гунны недавно еще сами платили дань. Земля, скот и имущество дунху достались гуннам. Остатки побежденных дунху бежали в Маньчжурию, Монголию и Южное Забайкалье. На западе Модэ совершал походы против племен юэчжи. На юге гунны нанесли ряд ударов по Китаю. В Китае к этому времени пала династия Цинь (в 207 г. до н. э.). После пятилетней свирепой гражданской войны утвердилась династия Хань. Ослабевший Китай не сразу собрался с силами и не мог оказать сильного сопротивления врагам. Гуннам в 204 г. до н.э. удалось снова завоевать Ордос. В 188 г. до н.э. после ряда военных неудач китайский император Гаоцзу вынужден был заключить с Модэ договор о «мире и родстве», выдать за гуннского шаньюя китайскую царевну и, кроме того, обязался ежегодно присылать обусловленное количество дани: http://bolgnames.com/Images/GreatWall_3.pdf

Профанизуете, не надо, насмотрелись, даже надоело.

Не устарели и не устареют, а ваш Старостин откровенный „алтаист“, но не бывает „алтайской языковой семьи“ и все, что он писал, сплошная фантазия (если не понимаете все те языки, будем надеятся, что понимаете по-русски): Во-первых, избыток совпадающих слов сам по себе совсем еще не доказывает родства языков. Например, лексика классического османско-турецкого языка чуть ли не на 90% состояла из персидских слов (которые, в свою очередь, часто восходят к арабскому первоисточнику), и, тем не менее, это тюркский язык, а не индоевропейский. Вопрос доказательства родства языков по существу является не количественным, но качественным. Во-вторых, при помощи компаративистического метода звуковые корреспонденции могут быть установлены не только для изначально родственных слов, но также и для заимствований. Например, для персидских заимствований в турецком можно привести точные звуковые соответствия (в том числе χ > h, а > а, а ^> е и т. д.). Один только Л. Г. Герценберг мог бы ≪молчаливо предположить≫ здесь языковое родство. ≪В свете этого опыта индоевропеистики≫ (стр. 43) в статье оспаривается то мое утверждение (точнее - тот факт), что тюркскому долгому гласному соответствует краткий гласный не только в монгольском (который не знает долгих гласных вообще), но и в тунгусском (в котором долгие гласные есть), а это, в свою очередь, указывает на путь заимствования из тюркского в монгольский и далее - в тунгусский. Можно было бы подчеркнуть, что теория, которой я придерживаюсь, является как бы синтезом старой гипотезы, гласящей, что алтайские языки родственны, и точки зрения Клоусона, утверждающего, что, когда речь идет о тех общих словах в тюркском и монгольском, которые обозначаются как ≪алтайские≫, следует разуметь под ними сравнительно новые (датируемые VI в. н. э.) тюркские заимствования в монгольском. В выдвигаемом мною положении дело идет фактически также о тюркских заимствованиях в монгольском (и о монгольских заимствованиях в тунгусском), но о заимствованиях, относящихся к весьма отдаленным временам и, так сказать, о заимствованиях на уровне праязыков, - как раз именно такие заимствования стоят очень близко к изначально родственным словам. Исходя из этого, можно объяснить, с одной стороны, многие (никоим образом не поверхностные) сходства между алтайскими языками; с другой стороны, получает обоснование и тот факт, что эти языки никак не могут доказательно рассматриваться как родственные, т. е., в противоположность опыту индоевропеистики, родство алтайских языков до настоящего времени оспаривается. В специальном разделе ≪Замечания о родстве так называемых алтайских языков≫ I тома моего труда ≪Turkische und mongolische Elemente im Neupersischen≫ исследуются условия, выполнение которых требуется для доказательства языкового родства вообще; в результате установлено, что алтайские языки не отвечают этим условиям. Таких примеров имеется множество. Именно сюда относится также эвенк., ламутск. batur ≪герой≫ = нанайск. bator, маньчж. baturu <^ прамонг. bayatur. Это монгольское слово нельзя, однако, возводить непосредственно к др.-тюрк. batur u ; напротив, оно восходит к древнему жужанскому (zuan-zuan, resp.-аварскому) титулу, который уже в китайских источниках представлен как слово, состоящее из трех слогов: mo-yo-du. Это слово соединило в себе множество проблем, между тем, как предложенный упрощенный подход не считается со сложным положением вещей. Вообще, все трудности и противоречия, с которыми мы сталкиваемся в этой группе немногочисленных примеров (в частности, почему монгольскому -V'V- в эвенкийском соответствует то -VgV-, то -Ϋ-, то -У-?), не могут быть разрешены средствами прямолинейной гипотезы о родстве алтайских языков. Гибкое учение о заимствованиях, признающее, что заимствования различными ≪волнами≫ в разное время проникали в алтайские языки, представляется здесь более целесообразным и действенным. Отсутствие общих числительных в алтайских языках также не может быть объяснено столь ≪сравнительно просто≫, как это пытается сделать Герценберг (стр. 36). Короче говоря, и здесь мы также должны не довольствоваться несколькими разобщенными сопоставлениями, но, учитывать систему в целом; а такой учет указывает именно на языковые контакты, но не на родственные отношения между алтайскими языками. c) Алтайская морфология дает только ограниченное число точно сопоставимых черт, однако, и это немногое при ближайшем рассмотрении довольно легко может быть истолковано как результат заимствования; d) Если индоевропейские языки, которые действительно родственны, обнаруживают тем большее сходство между собой, чем хронологически глубже они прослеживаются, то в алтайских языках все как раз наоборот. В настоящее время тюркский и монгольский языковые типы весьма схожи; однако, в более ранние периоды эти языки обнаруживают очень различные системы (например, в глаголе, в области согласования), которые впоследствии претерпели явственную вторичную к о н в е р г е н ц и ю. f) Можно показать, что тюркский и монгольский имеют много общих черт; точно так же много общих черт у монгольского и тунгусского. В то же время у всех трех групп в совокупности — у тюркского, монгольского и тунгусского — таких общих черт существует мало; более того: между тюркским и тунгусским, при условии исключения монгольского, и вовсе нет общих черт (соответственно очень немногочисленны в них фонетически и семантически схожие слова, которые легко могут быть объяснены как результат случайного совпадения — точно так же, как, например, нижеследующие: монг. ах ≪брат≫, abu ≪отец≫ = араб, αχ, abu, коптск. soine = нем. Scheune ≪сарай≫, произносится [soine], греч. pente ≪пять≫ = индейск. [йемез] penta). Этот факт не может быть достоверно объяснен с помощью гипотезы, сходной с индоевропеистской теорией волн (которая в настоящее время уже устарела, и имеется в виду только тохарский). Напрашивается иное объяснение этого факта: тюркизмы проникали в монгольский; тунгусский заимствовал ряд слов из монгольского, причем среди монгольских заимствований есть и такие, которые в монгольский проникли из тюркского; что же касается тюркского и тунгусского языков, то они в более древние периоды не имели никаких контактов. g) Общие алтайским языкам слова, обозначаемые как изначально родственные, часто обнаруживают специфические диалектные черты, что заставляет предполагать заимствование из определенных контактировавших диалектов. Недостаточным для сложения такой ситуации кажется и неоднократно отмеченное в раннесредневековых источниках политическое господство тюркоязычной среды над монголоязычной (скажем, зависимость шивэй или киданей от тюрок, отмеченная в «Таншу»). Правдоподобным объяснением представляется только длительное двуязычие народов монгольской группы, сложившееся в условиях ассимиляции предшествующего им тюркоязычного населения - раннесредневековых аборигенов нынешней Монголии и смежных с нею земель. Такое наслаивание языков, происходившее с расселением прежде лесных верхнеамурских монголоязычных племен в новых для них природных условиях степей Центральной Азии, в наибольшей мере проясняет социальную природу лексических параллелей, прослеженных во всех тематических разделах и, прежде всего, массовые заимствования природно-географических и хозяйственных тюркских терминов в монгольские языки. Сознательная политическая преемственность средневековых монголоязычных государств от каганатов тюркоязычных народов привела к восприятию соответствующей лексики, включая титулатуру. Именно «такое смешение неродственных языков, когда не остается непроницаемых сфер и когда практически трудно разграничить свое и чужое возникает при языковой ассимиляции населения. Обратное воздействие - из монгольских языков в тюркские - приобрело значительные масштабы лишь вслед за событиями XIII в. [Дёрфер 1972, 51-66].

Нет, прежде Дыбо были и остаются Клаусон и Текин, но не как доказательство тюркоязычия вообще, а как доказательство булгароязычия хунну/сюнну, а ваши „придирки“ очень неосновательно-некорректные, при том ваши аргументы суть коммиксные исторические романы(1) и (2) изолированные глосы не стоят ничего, когда они оперируют регулярными фонетическими законами в области Тюркологии: Of these peoples mention must first be made of the Huns. I imagine that all Turcologists accept Professor Pritsak’s contentions in his recent book Die Bulgarischen Fürstenliste und die Sprache derProtobulgaren (Wiesbaden, 1955), that the Hsiung-nu of the Chinese histories were, broadly speaking, the ancestors of the European Huns, and the European Huns the ancestors of the Protobulgars. This does not of course necessarily imply that the Hsiung-nu, the Huns and the Protobulgars were pure and homogeneous racial groups and that no additional Turkish or foreign elements were incorporated in these peoples in the course of their long wanderings, or even that they necessarily retained their original language, subject of course to inevitable wear and tear; but there is a very strong presumption amounting almost to certainly that modern Chuvash is a direct descendant of ancient Bulgar; Bulgar, in its turn, a later form of the language of the Hsiung-nu. If so, that language must have been an early form of Turkish, and this seems to be confirmed by the scanty and obscure remnants of it (words, titles and phrases) preserved in the Chinese records. These are so distorted that it is hard to make anything of them, but they clearly contain some words which were later Turkish, like teŋri ‘heaven’ and the title of the supreme ruler, shan-yü, which is almost certainly yavğu in an earlier form, probably ḏavğu. And so it is a reasonable hypothesis that the Hsing-nu were the ancestors of the Turks and their language an earlier form of Turkish; and as a result we can use the information about the Hsiung-nu in the Chinese records of the 6th century Turks as far back as those records will take us [Clauson 2014, 178-179]. İlk olarak, bu çalışmaya dâhil edilen ve bu çalışmanın dışında bırakılan Türk dillerini kısaca özetlemeliyim. Ben, Dr. Pritsak'ın Die Bulgarische Fürstenliste und die Sprache der Protobulgaren, (ileride‚ Pritsak 1955 şeklinde anılacaktır) adlı kitabında ifade edilen, Hunların bir çeşit erken Türkçe konuştuklarına dair görüşünü kabul ediyorum; fakat Hunların konuştuğu dil hakkındaki bilgilerimiz oldukça belirsiz ve şüpheli olduğu için, bu dili çalışmanın sınırları içerisine dâhil etmedim. Ayrıca, Proto-Bulgarcanın, Hun dilinin daha sonraki bir biçimi ya da büyük oranda, batıya gerçekleşen Hun hareketlerini şekillendiren Türk boyunun diliyle yakından ilgili olduğu ve Çuvaşçanın, Proto-Bulgarcanın sonraki biçimini oluşturduğu yönündeki görüşlerini de kabul ediyorum; fakat Çuvaşçayı, Türkçenin konuşulduğu esas bölgenin hayli dışında kalması nedeniyle, bu çalışmanın dışında bırakıyorum [Clauson 2013, 177]. …Turkish *kurlağçi from (11th century Khakani) kurşa:ğ „belt”, which would be *kurlağ in an „l/r” dialect of Turkish… [Clauson 2009, 116-121]. Of these peoples mention must first be made of the Huns. I imagine that all Turcologists accept Professor Pritsak's contentions in his recent book Die Bulgarischen Fürstenliste und die Sprache der Protobulgaren (Wiesbaden, 1955), that the Hsiung-nu of the Chinese histories were, broadly speaking, the ancestors of the European Huns, and the European Huns the ancestors of the Protobulgars. …modern Chuvash is a direct descendant of ancient Bulgar; Bulgar, in its turn, a later form of the European Hunnish; and that, in its turn, a later form of the language of the Hsiung-nu [Clauson 2014, 178-179]. The Turkish languages can be divided into two main groups distinguished not by differences of vocabulary-even to-day, when later accretions have been stripped off, all the Turkish languages prove to have much the same basic vocabulary (numerals, pronouns and a number of common nouns and verbs)-but by differences of pronunciation, the most obvious of which are that in one group of languages, which we can call for the sake of convenience the “standard languages,” ş and z are common basic sounds, while in the other group, which we can call the “l/r languages,” these sounds do not exist as basic sounds but are represented by l and r respectively in words which contain ş and z in standard Turkish. It is clear that the separation into these two groups took place a very long time ago. It has been suggested by the proponents of the Altaic theory that the Turkish l/r languages are “older” than the standard languages and that in the Proto-Altaic language there were no such sounds as ş and z, but that there were two l sounds (l1 and l2) and two r sounds (r1 and r2), that in Mongolian and some Turkish languages both l1 and l2 became l and both r1 and r2 became r, while in the remaining Turkish languages l1 became l, l2 ş, r1 r and r2 z. This rather preposterous theory seems to be based on nothing more solid than the facts that the earliest Turkish loan words in Mongolian were borrowed from an l/r language and that ş and z are not basic sounds in Mongolian. It is in fact not possible to adduce any convincing reason why some “Proto-Altaic” words containing l and r should have passed down both to Turkish and Mongolian with these sounds unchanged, while in other words these sounds changed, l to ş and r to z, in some words passed down to some Turkish languages, while they passed unchanged down to other Turkish languages and Mongolian in these words. Our knowledge of l/r Turkish is so fragmentary and discontinuous that it is better not to attempt to trace its history in detail, remarking merely that the difference between l/r Turkish and the standard languages was primarily in the pronunciation of certain sounds and probably only to a small extent in matters of word structure, grammar and vocabulary; what is said below about the general structure of standard Turkish is equally applicable to l/r Turkish [Clauson 2017, 22-27]. Ligeti'nin bu itirazına şöyle yanıt verilebilir: Bir kez *l-ş değişmesi bütün lehçelerde meydana gelmiş değildir. Bu değişme yalnızca Ana Türkçede olmuş, batıda konuşulan Kuban, Tuna ve Volga Bulgarcaları ile bugünkü Çuvaşçanın atası olan Bulgarcada *l sesi > lʹye değişmiş ve l¹ ile bir ve aynı olmuştur. Bu nedenle, Doğu Hunca adı verilen Ana Türkçenin konuşulduğu doğu bölgelerinde de *l > ş ses değişmesine uğramamış Ana Bulgarca türünde l- ve r- lehçeleri var olabilir. Kuzey Çinʹde devlet kuran T’opa ya da Tabgaçların dili de büyük bir olasılıkla bir l- ve r- lehçesi idi (bk. Clauson, ‘Türk, Mongol, Tungus’, Asia Major, VIII, s. 116). lʹ > ş ses değişmesinin 4. yüzyıldan önce, örneğin Milat sıralarında gerçekleştiği düşünülüyorsa, 4. yüzyıl başlarında Doğu Huncanın konuşulduğu bölgelerde, özellikle kuzey Çin’de, z- ve ş- lehçeleri yanında Ana Çuvaşça ya da Ana Bulgarca tipinde r- ve l- lehçeleri de var olmuş olabilir (T. Tekin): http://bolgnames.com/Images/GreatWall_3.pdf

Плохо сказал, в древне-китайских летописей имеется слово фу-ли, булг. бьори, из востиран.

Кто и каким путем доказал, что он индоевропейский, цитируйте, пожалуйста, научную публикацию.