Steppe Man

Читайте на здоровье!

Его предок Мишиг Гүн,чингизид ,хошунный правитель одного из хошунов Тушээтханского аймага. Главами засаг хошунов должны быть только потомки Тулуя, младшего сына Чингисхана.

Монголы восстановили древний музыкальный инструмент В Монголии найден духовой музыкальный инструмент — глиняная свистулька, которая называется “хурган чих” или “уши ягненка”.Этот инструмент по виду очень похож на итальянскую окарину, но его форма напоминает голову ягненка. Окарина (итал. ocarina — гусёнок), — духовой музыкальный инструмент, род свистковой флейты без выдувного отверстия. Существуют глиняные, фарфоровые и деревянные окарины. Название «окарина» применяется как ко всему семейству свистковых флейт, так и к конкретной разновидности, изобретённой в Италии Джузеппе Донати в 1860 году и используемой в классической музыке; её также называют “классическая окарина”. Однако монгольская окарина появилась гораздо раньше, во время правления Мөнх хаана. Мөнх хаан или Мункэ хан (1208— 11 августа 1259) — четвёртый великий каган (1251—1259) Монгольской империи, внук Чингисхана, сын Толуя и Соркактани-беги, брат Хубилая, Хулагу и Ариг-буги. Так что, монгольская глиняная свистулька старше итальяской на более чем 600 лет. Особенностью монгольской свистульки является зависимость высоты звука исключительно от площади отверстий: ввиду конструкции инструмента при игре не важен порядок их открывания, если они одинакового диаметра. Всего на хурган чих семь отверстий. 700 лет предки Ш.Сүхбата хранили этот инструмент и передавали его из поколения в поколение. Когда он принес его сотрудникам Восточного отдела музыковедения Монголии, хурган чих был сломан. Но сотрудники Монгольского государственного университета культуры и искусства быстро его восстановили. Сейчас их “новый” древний музыкальный инструмент звучит также, как и 700 лет назад. Его звук напоминает мелодию монгольской флейты-лимбэ, но более мягкий.

Останки индийской женщины и античные предметы найдены в хуннском кургане в Монголии Хунну – создатели первой в Центральной Азии кочевой империи – долгие столетия были известны лишь по китайским хроникам.Лишь в начале ХХ века в Северной Монголии обнаружены богатейшие погребения хуннской знати, сообщает «Наука в Сибири». В статье прослежены культурные связи кочевого народа хунну с Римской Империей (например, пленные римские легионеры из разбитого парфянами войска Красса (победителя Спартака) служили хуннам в Средней Азии и были разбиты китайцами). А в том же кургане в Монголии найдены древнегреческие и римские предметы (например, серебряные бляхи с античными сюжетами, статуэтка античной богини). В 2006 г. российско-монгольской археологической экспедицией был исследован 20-й Ноён-Уулский курган c погребальной камерой, расположенной на глубине более 18 м. Раскопки оправдали самые смелые ожидания: были найдены остатки китайской колесницы и богатой конской упряжи, вышитые шерстяные и шелковые ткани, лаковая посуда, серебряные и золотые украшения… В ковре, покрывавшем пол погребальной камеры, скрывался главный сюрприз: семь хорошо сохранившихся эмалевых чехлов женских зубов. Из-за практически полного отсутствия антропологического материала в захоронениях элитного слоя общества хунну, связанного с древним обычаем осквернения могил, находка зубов — большая удача для археологов. Благодаря анализу морфологических особенностей зубных коронок ученым удалось установить антропологические характеристики погребенной и род ее занятий. Сопоставляя полученные данные с характером найденного в погребении текстиля, можно с большой долей уверенности утверждать, что эта женщина была индийской представительницей парфянской культуры, возможно из Восточного Туркестана. Разобраться в судьбе молодой женщины, погребенной в 20-м Ноин-Улинском кургане, помогут дальнейшие исследования, основанные на всестороннем междисциплинарном изучении всего комплекса курганных находок Раскоп 20-го кургана из Ноён-Уулского могильника хунну. Северная Монголия, 2006 г. Этот кочевой народ до начала XX в. был известен практически только по китайским хроникам. Вплоть до настоящего времени остается дискуссионным вопрос о предках хунну и истоках хуннского этноса. Согласно китайским летописям уже в середине III тыс. до н.э. хунну успешно грабили приграничные районы китайских царств. Северные царства Китая возвели стены, ограждавшие их от нападений кочевников, которые Цинь Шихуан, первый император объединенного Китая, соединил в единое оборонительное сооружение, известное в Европе как Великая китайская стена. А на рубеже III—II вв. до н.э. держава хунну – первая кочевая империя Центральной Азии, просуществовавшая более трех столетий, – сравнялась по статусу со знаменитой китайской империей Хань. Однако для западного мира до недавнего времени хунну были интересны лишь как предки гуннов – жестоких завоевателей, захвативших в первой половине нашей эры огромные территории от Волги до Рейна. «Плоть и кровь» хунны начали обретать лишь в начале XX в., когда в горах Ноин-Улы на севере Монголии были найдены захоронения представителей высшей знати хунну. Миру явились остатки великолепных шелковых тканей и крытых шелком войлочных ковров, изделия из лака и керамика, золотые украшения и серебряная конская упряжь… Мастерски выполненные предметы свидетельствовали не только о жизни самих хунну, но и о тесных связях между древними цивилизациями Востока и Запада. Сокровища Ноён-Уулы Ставшие впоследствии знаменитыми Ноён-Уулские курганы были случайно открыты в 1912 г. русским техником золотопромышленной компании А. Я. Баллодом. Наиболее успешными оказались археологические раскопки захоронений, проведенные в 1924—1925 гг. экспедицией известного русского исследователя и путешественника П. К. Козлова, которая и установила их принадлежность к хунну. В 2006 г. совместной российско-монгольской археологической экспедицией был исследован 20-й Ноён-Уулский курган, датируемый последними годами до н. э. – первыми годами н. э. Раскопки продолжались более пяти месяцев, с мая по октябрь: чтобы преодолеть невероятно тяжелый путь до погребальной камеры, расположенной на глубине более 18 м, пришлось разобрать четыре перекрытия из камней и вычерпать тонны воды. Из погребальной камеры 20-го кургана Ноён-Уулского могильника хунну, расположенной на глубине 18 м, были извлечены многочисленные предметы, сопровождавшие умершего в загробный мир. Среди них – украшения из золота и бирюзы, остатки шелковых и шерстяных одежд. Погребальная камера, сложенная из соснового бруса, оказалось раздавленной и заполненной грунтовыми водами и мелкодисперсной глиной, а саркофаг разбит в щепу. Тем не менее все в камере осталось на своих местах, кроме самого погребенного – курган был ограблен (точнее – осквернен) еще в древности. В сосновом перекрытии погребальной камеры грабители сделали небольшой проруб, через который вытащили тело (или тела). Находки оправдали самые смелые ожидания: были найдены остатки китайской колесницы и богатой конской упряжи, вышитые шерстяные и шелковые ткани, лаковая посуда, прекрасно выполненные серебряные и золотые украшения… В войлочном, крытом шерстяной тканью ковре, закрывавшем пол погребальной камеры, скрывался главный сюрприз: семь человеческих зубов нижней челюсти. Вернее, это были не сами зубы, а их хорошо сохранившиеся эмалевые чехлы. Отмщение мертвым Почему эта находка оказалась так важна для нас? Одной из проблем археологии хунну является фактически полное отсутствие антропологического материала из захоронений элитного слоя общества в отличие от погребений рядовых хунну. Главной причиной тому было разграбление (осквернение) погребений в древности. Шаньюй – верховный правитель хунну. Первым правителем империи хунну был Модэ (Модун) Эти акции вандализма были направлены, в первую очередь, на самого погребенного. Например, из китайских источников известно, что «в царствование шаньюя Чжао-ди ухуаньцы мало помалу усилились и раскопали могилы хуннуских шаньюев в отмщение Модэ» (цит. по: Бичурин, 1950, с. 144). Осквернители Ноён-Уулских могил преследовали ту же цель – отмщение. Деревянные лаковые саркофаги, в которых находились тела умерших, в этих курганах всегда открыты. Вероятно, тела погребенных (или то, что от них осталось) и находившиеся на них украшения и оружие были вытащены из могил теми, кто знал, зачем, рискуя жизнью, они проникали в это «царство мертвых». О том, что происходило с останками людей дальше, можно только догадываться. Например, известно, что сами хунну в 70-х гг. II в. до н.э. при заключении договоров с представителями китайского двора пили жертвенную кровь, смешанную с опьяняющим напитком, из чаши, сделанной из черепа вождя юечжей, убитого шаньюем Лаошанем. В борьбе за власть и землю у кочевых народов еще со времен скифов осквернение принадлежавших врагам могил было одним из главных символических деяний победителей. Этот варварский обычай привел к тому, что в курганах хуннской знати Ноин-Улинского могильника кости погребенных сохранились лишь фрагментарно, и то не во всех курганах. К настоящему времени даже эти скудные антропологические материалы утеряны. Чужая кровь Чрезвычайная скудость найденных человеческих останков из погребений хуннской знати привела к тому, что сегодня нам гораздо больше известно об антропологическом типе и физическом облике рядовых членов кочевой империи, чем о тех, кто ими управлял. Фактически, зная по имени не только всех хуннских шаньюев, но зачастую их жен и других родственников, мы совершенно не знаем их «в лицо». Справка. Хунну не раз могли непосредственно контактировать с представителями Римской империи. Известно, например, что римские легионеры под предводительством Красса, потерпевшие поражение в битве при Каррах в 53 г. до н.э. и сдавшиеся парфянам, были отправлены служить на восточную границу Парфии. Часть из них попала в войска шаньюя Чжичжи, вступившего в союз с парфянами. С помощью присланных ему римских легионеров он построил в долине р. Талас лагерь-крепость. Римские пехотинцы, «построенные подобно рыбьей чешуе», прикрывали ворота крепости при нападении китайских войск (Dubs, 1957). Однако в этой битве хунну были разбиты, Чжичжи обезглавлен, а судьба оставшихся в живых римских легионеров осталась неизвестной. Из письменных китайских источников известно, что держава хунну в период своего расцвета была связана с империей Хань договором «мира и родства», а их правители называли друг друга братьями. Это означало, что китайских принцесс выдавали замуж за шаньюев. Всего женами шаньюев стали четыре ханьские принцессы, причем на двух из них женился сам основатель империи хунну Модэ, на двух других – его сын и внук. Хотя последний такой брак был заключен в 135 г. до н. э., известно, что в 33 г. до н. э. Юань-ди, одиннадцатый император династии Хань, пожаловал правителю хуннов пять красавиц из своего гарема. Одна из наложниц стала любимой женой шаньюя и родила ему сыновей. Встречались и иные ситуации: так, плененный китайский полководец Ли Лин, перешедший на сторону хунну и ставший наместником в «земле Хагяс» (Хакасско-Минусинской котловине) был женат на дочери шаньюя. Эти и многие другие факты свидетельствуют о том, что в жилах элиты хунну текла немалая доля китайской крови. Западный край – все земли, расположенные западнее Китая. Этот термин также использовался, особенно с I–II вв. н. э., для обозначения небольших государств в бассейне р. Тарим. Дорога через Таримский бассейн, по которой китайцы экспортировали шелк, стала известна как Великий шелковый путь. Влияние ханьского Китая на хунну подкрепляется и многочисленными археологическими свидетельствами. При раскопках курганов хуннской знати находят большое количество китайских вещей, перечень которых практически повторяет известные списки подарков, ежегодно посылаемых империей Хань хунну: колесницы, шелка, шелковая вата, лаковые, золотые и нефритовые изделия, одежда, зерно и т. д. Погребальный обряд хуннской элиты копировал погребальные традиции Хань. При ставке шаньюев было немало советников-китайцев, способствовавших внедрению китайской традиционной культуры и даже письменности в среду кочевников. Следует заметить, что родственные связи с иноплеменниками были характерны не только для элиты, но и для всего хуннского общества в целом. Численность кочевников всегда была намного ниже, чем численность земледельцев, а постоянное участие хунну в военных действиях сокращало и без того немногочисленное население степи. Есть предположение, что у хунну была острая необходимость пополнять свои быстро редеющие семьи включением в состав своих родов и племен пленных и перебежчиков. И хотя в данном случае речь идет о китайцах, но среди пленных встречались представители и многих других народов степи и Запада. Известно, что как раз в рассматриваемый период времени (в 3 г. н. э.) Учжулю-шаньюй подписал с китайским правителем дополнения к договору, по которому хунну не должны были принимать перебегающих к ним китайцев, усуней, жителей Западного края и ухуаней. До сих пор в научной литературе доминирует точка зрения, что хунну была свойственна выраженная монголоидность и антропологическая однородность. Однако это противоречит всему, что известно о них по письменным источникам, и не согласуется с историей формирования населения Центральной Азии более древних эпох. Известные российские антропологи В. П. Алексеев и И. И. Гофман, исследовавшие материал из памятников хунну в Монголии и Забайкалье, отмечали, что «для памятников хунну мы вправе ожидать на любой территории самого разнообразного сочетания антропологических комплексов, поскольку локальные племенные группы населения, столетиями приуроченные к определенным местам обитания, будучи втянуты в орбиту хуннского племенного союза, пришли в движение». В качестве примера они приводят результаты исследований двух хуннских могильников Монголии – Тэвш-Уул и Найман-Толгой: «Палеоантропологический материал первого, расположенного на юге Центральной Монголии, отличается резко выраженными монголоидными особенностями, второго – европеоидными. Если для наглядности прибегнуть к сравнению современного населения, то можно сказать, что люди, оставившие эти памятники, отличались друг от друга, как, скажем, современные якуты и эвенки – от грузин и армян». (Алексеев, Гофман, 1987, с. 236—237). Поэтому было бы неверным рассматривать хунну только в связи с их великим восточным соседом. На протяжении почти всей истории существования кочевого государства хунну стремились так или иначе контролировать торговые пути, соединяющие Китай с Западом. Это стремление, собственно, и было одной из основных предпосылок образования хуннской державы (Крадин, 2002). К началу н.э. хунну удалось подчинить своему влиянию весь Западный край и практически отрезать китайцев от прямых торговых путей в западные страны. Поэтому можно с уверенностью утверждать, что у хунну должны были существовать тесные культурные связи и с представителями западных цивилизаций, вплоть до Римской империи, а в общество хунну были интегрированы не только ханьцы и представители степных племен, но и выходцы из городских цивилизаций Запада. И в жилах хуннской знати текла не одна капля чужой крови. На этот счет у нас пока имеются только археологические свидетельства – китайцев мало интересовали отношения хунну с его западными соседями, других же письменных источников по этому народу, помимо китайских, не существует. Зато в погребениях знати хуннов наряду с вещами китайского происхождения обнаружены шерстяные ткани, вышитые пологи, великолепные серебряные украшения и другие изделия, изготовленные далеко к западу от монгольских степей. Зубной «паспорт» Эмалевые останки семи зубов, обнаруженные в 20-м Ноён-Уулском кургане, – материал более чем скромный. На первый взгляд, он не мог стать источником содержательной информации, позволяющей составить представление об их обладателе, ведь молекулярные палеогенетики определяют пол, возраст и расовую принадлежность погребенного по тканям зубов, которые в данном случае не сохранились. Тем не менее находка оказалась поистине уникальной: оказалось, что морфологические особенности зубных коронок позволяют установить важные антропологические характеристики погребенного (Чикишева и др., 2009). Антропологический материал из погребения 20-го Ноён-Уулского кургана представляет собой хорошо сохранившиеся эмалевые чехлы от семи нижних зубов постоянной смены: правый и левый клыки, правый и левый первые премоляры, левые первый и второй моляры. На первом левом премоляре обнаружены фасетки искусственной стертости – линейные следы и неглубокие каверны. Такой тип деформации мог появиться при занятиях рукоделием – вышивании либо изготовлении ковров, когда нитки (вероятнее всего, шерстяные) перекусывали зубами Первое, что выяснилось, – это был не «он», а «она». Об этом, во-первых, свидетельствовала грацильность, т. е. отсутствие массивности зубочелюстного аппарата. Судя по стертости зубов, она была молода – 25—30 лет. Женщина, бесспорно, принадлежала к большой европеоидной расе, а именно к тем ее антропологическим вариантам, которые относятся к южному грацильному одонтологическому типу. По счастливому стечению обстоятельств, зубы женщины демонстрировали не нейтральные, а важнейшие расодифференцирующие признаки, встречающиеся в популяциях со сравнительно небольшой частотой. Более того, эти признаки связаны в очень редкий комплекс, характерный лишь для нескольких современных этнических групп, живущих в предгорьях и горах вдоль западного побережья Каспийского моря, а также в северных районах Индо-Гангского междуречья. В древности же этот одонтологический комплекс встречался среди населения Прикаспийско-Приаральской области. Тщательное исследование зубных остатков помогло не только установить этногенетический статус погребенной, но и получить уникальную информацию о самой ее личности. Специалист в области древних технологий, д. и. н. П. В. Волков (ИАЭТ СО РАН) при микроскопическом обследовании поврежденных поверхностей коронок зубов выявил два типа стертости – повреждения зубной эмали травматического характера. Первый, очевидно, образовался благодаря контакту зубов верхней и нижней челюсти при определенной форме прикуса. Остатки шерстяной ткани (слева), найденные при раскопках в Пальмире. Красной стрелкой показан уцелевший фрагмент орнамента. По: (Schmidе-Colinet, Stauffer, 2000). Миропомазание Давида. Стенная роспись синаноги в г. Дура-Европос. По: (Шлюмберже, 1985). Красными стрелками показан зубчатый орнамент на одеждах, совпадающий по рисунку с уцелевшим фрагментом орнамента на шерстяной ткани, найденной при раскопках в Пальмире (справа) Особый интерес вызвал второй тип стертости, обнаруженный на первом левом премоляре. Зона деформированной поверхности на нем представляет собой уплощенный участок со сглаженной краевой кромкой, на которой прослеживаются линейные следы и неглубокие каверны. Такой тип деформации мог сформироваться при длительном контакте зубной поверхности с каким-то эластичным нитеобразным предметом, загрязненным мелкими частицами. Судя по археологическим находкам, можно предположить, что постоянным занятием женщины было рукоделие, – вышивание или шитье – в процессе которого ей приходилось перекусывать нитки. При этом она зажимала нить в зубах и отрывала коротким резким движением с оттяжкой вниз. Нити, скорее всего, были шерстяные, изготовленные прядением, – именно в таких относительно рыхлых нитях могло содержаться много абразивных частиц (скорее всего, песка). Парфянские корни Так откуда же была молодая женщина, похороненная на рубеже нашей эры на севере Монголии в укромной пади поросших лесом гор Ноён-Уулы? Шерстяной ковер, простеганный спиральным орнаментом, из погребальной камеры 20-го Ноён-Уулского кургана. На покрывающей ковер ткани – светлый зубчатый орнамент (мерлон) – показан красной стрелкой Гандхара – древнее название области на северо-западе Пакистана, во II в. до н. э. – I в. н. э. входившей в состав Сако-Парфянского царства, а с I в. н. э. – Кушанского царства. Парфянское царство – древнее государство, возникшее около 250 г. до н. э. к югу и юго-востоку от Каспийского моря и подчинившее к середине I в. до н. э. обширные области от Месопотамии до границ Индии. Судя по политической и культурной ситуации в этот исторический период, территории, на которой проживало население, обладающее теми же одонтологическими признаками, что и погребенная, входили в состав или находились под влиянием Парфии. Эти территории включали в том числе и Северо-Западную Индию, где в начале I в. н. э. возникло крупное государство Гандхара, недолгое время подчинявшееся парфянам. Выходцы из Северо-Западной Индии и Кашмира с древности заселялись в южные оазисы Восточного Туркестана, образуя многолюдные индийские общины. Именно это население на рубеже нашей эры было проводником докушанской парфянской культуры Гандхары в глубь Центральной Азии. Кроме того, индийское население сделало буддизм господствующей религией оазисов Восточного Туркестана, поглотившей почти без остатка местные верования (Воробьева-Десятовская, 1992). Можно с большой долей уверенности утверждать, что женщина, останки которой были обнаружены в 20-м Ноин-Улинском кургане, была индийской представительницей парфянской культуры; возможно – из Восточного Туркестана. Ткань из 20-го Ноин-Улинского кургана, которая покрывала войлочный ковер и была простегана шерстяными шнурами, имеет аналоги среди фрагментов тканей, обнаруженных при раскопках на территории Парфии, например, в Пальмире. Все ткани отличаются характерным орнаментом в виде мерлонов (зубцов). Этот же орнамент встречается и на туниках мужчин, изображенных на фресках в синагоге в Дура-Европосе – городе, до середины II в. н. э. находившемся под властью парфян. Такое предположение подкрепляется находками в этом погребении шерстяного текстиля парфянского производства. К нему, в первую очередь, относится шерстяная ткань темно-бордового цвета с вытканным на ней характерным орнаментом в виде мерлонов (зубцов), которой был простеган войлочный ковер на полу погребальной камеры. Аналоги ей можно найти среди многочисленных фрагментов шерстяных тканей, обнаруженных при раскопках на территории Парфии, например, в Пальмире (Schmidе-Colinet, Stauffer, 2000); в знаменитой палестинской Пещере писем (Yadin, 1963). А на фресках в синагоге в Дура-Европосе – городе на среднем Евфрате, также до 165 н. э. находившемся под властью Парфянского царства – изображены мужчины в туниках, сшитых из подобной ткани (Шлюмберже, 1985). Кроме того, парфянскими, на наш взгляд, можно считать вышитые шерстяными нитками завесы с изображением пока еще не расшифрованных сцен. Появляются свидетельства и того, что хунну знали о буддизме, вероятно, от тех же жителей Восточного Туркестана. Поэтому у них в обиходе могли появляться предметы, связанные с буддийским культом, такие, например, как золотой идол, отбитый у хунну китайцами (Бичурин, 1950), или обнаруженные в Ноён-Уулских курганах шелковые флажки, обшитые рядами треугольных фестонов (Руденко, 1962), подобные тем, что по сей день составляют убранство буддийских храмов. В 20-м Ноён-Уулском кургане был найден один предмет, присутствие которого в данном погребении столь же необычно, как и присутствие самой молодой женщины – серебряная античная бляха. Без сомнения, у нее есть своя удивительная история: прежде чем попасть на дно 18-метровой могилы в самом центре Азии, она должна была сменить много хозяев, один из которых придал античной богине буддийский облик, изобразив на ее лбу тику. Может быть, судьба молодой женщины и этой вещи как-то связаны? Ведь обе они пришли с Запада… Ее лицо – сама Луна Каким образом судьба занесла молодую индийскую женщину в монгольские степи, к хунну? Может быть, главную роль в этом сыграла необычная красота, присущая женщинам этого этнического типа? Изображение античной богини на серебряной бляхе из 20-го Ноён-Уулского кургана Комплекс антропологических признаков для населения Северной Индии един: темная кожа, невысокий рост, удлиненная голова, узкое лицо с тонким, умеренно выступающим носом с резко очерченными крыльями, полные губы… А вот как сухое антропологическое описание трансформируется в поэтическую речь «Махабхараты»: «Сияние ее мягких и вьющихся волос, украшенных множеством прекрасных цветов, и движение ее бровей чарующе. Когда она молвит, кажется, что ее лицо – сама Луна. Звуки, исходящие из ее уст, сладки. <…> Ее красота усиливается кокетством, влюбленностью и радостью, как будто она выпила одурманивающий напиток» (Meyer, 1915). Представление об облике индийской женщины могут дать древние изображения из Беграма – города в 60 км от Кабула, существовавшего в рамках разных государственных образований со II в. до н. э. до IV в. н. э. Там при раскопках были найдены костяные обкладки деревянной мебели и ларцов, на которых местными мастерами были нанесены искусные графические рисунки, изображающие сцены из жизни восточной женщины: «Чувственное и целомудренное начала предстают здесь во всей специфике, которую создал вокруг прекрасного обнаженного тела индуизированный Восток» (Пугаченкова, 1963, с. 30). Кем была эта индийская красавица – женой высокопоставленного хунну, для которой и был сооружен этот курган, или она только сопровождала умершего шаньюя? При определении статуса молодой женщины, чьи останки найдены в 20-м Ноин-Улинском кургане, нужно учитывать и психологию кочевников. Хотя скотоводческие культуры и представляются традиционно как мир мужчин, где сам образ жизни и основные занятия отводят мужчине центральную роль, тем не менее именно женщины были для кочевников основным мерилом богатства и счастья (Головнев, 2009). Кроме того, в кочевых обществах скотоводов женщины были фактически уравнены в правах с мужчинами, а доля их участия в хозяйственной деятельности значительно превышала трудовой вклад мужчин. Как следствие – женские погребения, например, пазырыкской культуры отличались от мужских в основном лишь отсутствием оружия и специфическим набором украшений. При этом, судя по богатству погребений, многие пазырыкские женщины являлись носителями высокого социального статуса (Полосьмак, 2001). То же можно сказать и о женщинах хунну. Многие женские погребения выделяются отнюдь не рядовым составом инвентаря, среди которого встречаются и прекрасной работы поясные бляхи, и другие ценные украшения, а также предметы вооружения. Известно, что женщины хунну отличались выдающейся храбростью, но в то же время китайцы отмечали, что «женщины у сюнну не выполняют такого труда, как создание прекрасных вышитых узоров и предметов роскоши, требующих необыкновенного уменья…» (Хуань Куань, 2001, с.167). Может быть, этот «недостаток» хуннских женщин должны были компенсировать искусные в рукоделье чужеземки? Расшитая шерстяная завеса из 20-го Ноён-Уулского кургана Находки из 20-го Ноён-Уулского кургана дают основания предположить, что на рубеже эр при ставке хуннских шаньюев могли находиться мастерицы-вышивальщицы индийского происхождения из южных оазисов Восточного Туркестана. Они на месте создавали по парфянским образцам великолепные вышитые завесы, большие фрагменты которых и были обнаружены в кургане. Остатки парфянских тканей были найдены также в 25-м и 6-м Ноён-Уулских курганах экспедицией Козлова (Руденко, 1962). Однако не исключено, что эти завесы были подарками, которые хунну получали от парфян в обмен на возможность иметь китайский шелк, или просто частью добычи от грабежа караванов. Такой же «добычей» могла быть и сама мастерица… Разобраться в судьбе молодой женщины, погребенной в 20-м Ноён-Уулском кургане, помогут дальнейшие исследования, основанные на всестороннем междисциплинарном изучении всего комплекса курганных находок. Не исключено, что ответ на вопрос – кому все же принадлежал этот уникальный курган? – кроется среди самого погребального инвентаря и предметов, сопровождавших погребенного. Обнаруженные в погребении останки зубов переданы для изучения в лабораторию молекулярной палеогенетики Института цитологии и генетики СО РАН, туда же переданы и волосы, найденные в кургане. Может быть, исследователям удастся получить новую информацию, которая позволит проверить выдвинутые нами предположения. Но кем бы ни оказалась женщина, похороненная на рубеже эр в кургане на севере Монголии, ее жизнь стала еще одной страничкой Истории, вернувшейся из небытия. Справка Литература Бичурин Н. Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. – М-Л.: Изд-во АН СССР, 1950. Т.1. Гумилев Л. Н. История народа хунну. – М.: Институт ДИ-ДИК, 1998.– 448 с. Зубов А. А., Халдеева Н. И. Одонтология в антропофенетике. – М.: Наука, 1993. – 224 с. Полосьмак Н. В., Богданов Е. С., Цэвээндорж Д., Эрдэнэ-Очир Н. Изучение погребального сооружения кургана 20 в Ноён-Ууле (Монголия) // Археология, этнография и антропология Евразии. – Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2008. – № 2 (34). – С. 77—87. Руденко С. И. Культура хуннов и Ноён-Уулские курганы. – М-Л.: Изд-во АН СССР, 1962. – 206 с.

Родственница Ц.Шаравжамца.

Есть ли связь между двумя названиями селенга и сельжук?

Кто имеют самые прямые отношения к завоевательным походам Чингисхаана? Какие нынешные государства и народности? Монголы современной Монголии ,Внутренней Монголии,Калмыкии ,Синзяна,Бурятии и Тувы имеют самое прямое отношение к походам Чингисхаана , потому что они являются прямыми потомками воинов Чингисхаана.

Б.Тугж,командир желтых воинов,лично вырвал сердце у 8 человек(1892-1933)

У монголов есть обычай: для успеха дальнейшей охоты они брызгают кровью убитой добычи на свою машину, мажут кровью дуло ружья.

певец С.Амармандах из золотого рода боржигин

Это монгольская игра "Конные скачки".

Зачем вам так тупо и нагло врать-то! Что вам с этого?

Загадки Джучи Жизнь Джучи до сих пор не стала темой биографического исследования, хотя периодически появляются работы, посвященные отдельным аспектам его жизни и деятельности. Несомненно, личность Джучи, несколько меркнущая на фоне собственных отца и сына, заслуживает внимания историков. Мы рассмотрим только некоторые аспекты биографии Джучи, имевшие значение в судьбе его сынаи преемника. Информация источников об этих событиях настолько противоречива, что позволяет назвать их "загадками Джучи". Загадка первая: происхождение Как сообщают источники, Джучи родился вскоре после того, как его мать Борте-хатун, старшая жена Тэмуджина (будущего Чингис-хана), была освобождена из меркитского плена, в который попала незадолго до того. Это обстоятельство послужило стимулом для появления слухов о том, что первенец Тэмуджина - вовсе не его сын, а плод связи Борте с меркитским аристократом Чильгир-бохо. Сам Чингис-хан после рождения сына пресек эти слухи, заявив, что его: жена попала в плен уже беременной. Семейство Чингизидов вопрос о происхождении Джучи, по-видимому, не слишком волновал: проблема рождения Джучи затрагивается только в одном эпизоде "Сокровенного сказания", относящемся примерно к 1218-1219 гг., когда самому Джучи было уже около сорока лет. Перед походом против хорезмшаха Мухаммеда Чингис-хан собрал сыновей, чтобы объявить имя своего наследника и выслушать мнение сыновей, и "не успел Чжочи открыть рта, как его предупредил Чаадай: "Ты повелеваешь первому говорить Чжочию. Уж не хочешь ли ты этим сказать, что нарекаешь Чжочия? Как можем мы повиноваться этому наследнику меркитского плена?" При этих, словах Чжочи вскочил и, взяв Чаадая за ворот, говорит; "Родитель-государь еще пока не нарек тебя. Что же ты судишь меня? Какими заслугами ты отличаешься? Разве только одной лишь свирепостью ты превосходишь всех. Даю на отсечение свой большой палец, если только ты победишь меня даже в пустой стрельбе вверх. И не встать мне с места, если только ты повалишь меня, победив в борьбе. Но будет на то воля родителя и государя!" И Чжочи с Чаадаем ухватились за вороты, изготовясь к борьбе. Тут Боорчи берет за руку Чжочия, а Мухали - Чаадая, и разнимают". Вполне возможно, что Чагатай "в состоянии аффекта" и в самом деле мог высказать вслух то, что прочие не осмеливались говорить открыто. Вместе с тем нельзя не отметить, что ни Джучи, ни Чингис-хан не стали опровергать слова Чагатая: видимо, для них эта тема была исчерпана, раз Чингис-хан после рождения Джучи признал свое отцовство. В отличие от монгольских авторов, персидские и тюркские средневековые историки уделили происхождению Джучи куда большее внимание - вероятно, из-за того, что в монгольских государствах Центральной Азии уже в XIV в. сложился культ Чингис-хана, и только принадлежность к его роду по прямой мужской, линии давала право на ханский титул. Поэтому придворные историографы Чингизидов всячески стремились подчеркнуть, отсутствие оснований для подозрений по поводу происхождения Джучи. Наиболее подробно официальная версия обстоятельств появления Джучи на свет приведена у Рашид ад-Дина: "В первые же годы деяний Чингиз-хана, когда на страницах листов эпохи еще не появилось следов его миродержавия, его жена, упомянутая Бортэ-фуджин, забеременела Джучи-ханом. В такое время род меркит, воспользовавшись удобным случаем, разграбил жилище Чингиз-хана и увел [в полон] его жену, которая была беременна. Хотя это племя до этого враждовало и спорило с Онг-ханом, государем [племени] кераит, но в то время между ними был мир, поэтому они отослали Бортэ-фуджин к Онг-хану. Так как последний с отцом Чингиз-ханабыли побратимами и Чингиз-хана [Онг-хан] называл сыном, то он почитал и уважал Бортэ-фуджин, содержал ее на положении молодой снохи и оберегал от посторонних взоров. Так как она была очень красивой и способной, то эмиры Онг-хана между собой говорили: "Почему Онг-хан не берет [себе] Бортэ-фуджин?" Он ответил: "Она на положении молодой жены моего сына и находится у нас в безопасности; неблагородно смотреть на нее с коварными намерениями". Когда Чингиз-хан об этом обстоятельстве узнал, он послал к Онг-хану с просьбой вернуть обратно Бортэ-фуджин одного эмира по имени Саба, из числа ваг-уд’ов рода джелаир... Онг-хан, оказав ей внимание и заботу, отправил ее вместе с Саба. В пути неожиданно появился на свет сын, по этой причине его назвали Джучи. Так как дорога была опасной и не было возможности остановиться, а соорудить колыбель трудно, Саба замесил немного мягкого теста, завернул в него ребенка и взял его в полу своей [одежды], чтобы его [ничто] не тревожило. Он вез его бережно и доставил к Чингиз-хану". Почти дословно повторяют эту историю неизвестный автор "Родословия тюрков" (XV в.), Хафиз-и Таныш Бухари и хивинский хан Абу-л-Гази, писавший свою историю на основе труда Рашид ад-Дина. Последний добавил к сведениям Рашид ад-Дина объяснение выбора имени Джучи: "Чингиз-хан, увидев этого своего сына, сказал: "К нам благополучно прибыл новый гость!" Монголы на своем языке гостя, в первый раз пришедшего, называют словом "джучи". По такому обстоятельству дано этому сыну имя Джучи". Показательно, однако, что Рашид ад-Дин, всячески отстаивавший законность происхождения Джучи, чуть ниже обмолвился: "Но между ним и его братьями Чагатаем и Угедеем всегда были препирательства, ссоры и несогласия по причине... [в тексте пробел. - Р. П.], а между ними и Тулуй-ханом и родами обеих сторон был обоюдно проторен путь единения и искренности. Они никогда [Тулуй-хана] не попрекали и считали его подлинным [сыном Чингиз-хана]". Надо полагать - в отличие от Джучи... Позднее тема о происхождении Джучи была подхвачена персидским историком XVI в. Гаффари: "Между ним, Угетаем и Чагатаем, хотя они были от одной матери, была вражда, и они (Угетай и Чагатай) делали нападки на его происхождение". Настоящей апологией Джучи является фрагмент "Родословия тюрков", составленного в XV в.: "Чагатай и Угетай постоянно клеветали Чингиз-хану в отношении происхождения Джучи так, как изложена эта великая клевета в историях чагатайских ученых. Однако все авторы справедливых, правильных и достоверных историй стоят на том, что продолжительность времени пленения Бурте-фуджин среди войска мекритов и кераитов, до прибытия в улус Чингизов, не достигает 4 месяцев. Также из большой любви Чингиз-хана к Джучи-хану, изложение которой было бы длинно, видно, что это чистая клевета, ибо как бы ни был хорош ребенок, от жалости родного отца до (жалости) приемного расстояние будет как от земли до неба. И также ни одному умному (человеку) не покажется разумным, чтобы (кто-нибудь) любил сына другого человека больше, чем своих сыновей, в особенности же в деле царства. А авторы достоверных историй говорят, что по той причине, что жалость и милость Чингиз-хана по отношению к Джучи-хану была на грани гибели (?) и крайность любви переходила за рубеж умеренности (?), то из жадности и зависти Чагатай и Угетай на том упреке построили великую клевету; вследствие выше изложенного, между Джучи и его братьями, то есть Чагатаем и Угетаем, не было искренности. И это подтверждается тем, что Чингиз-хан любил Джучи-хана больше, чем всех своих детей мужского и женского пола, так что ни у кого не было смелости в присутствии Чингиз-ханапроизнести имя Джучи-хана с неодобрением". Вопрос происхождения Джучи привлекал внимание и современных исследователей: к примеру, К. д’Оссон и Е. И. Кычанов признают достоверными сообщения о происхождении Джучи от Чингис-хана, М. Хоанг - от Чильгира. Л. Н. Гумилев заявляет: "Борте вернулась беременной и вскоре родила сына - Джучи. Тэмуджин признал его своим сыном и заявил, что Борте попала в плен уже беременной. Но сомнения грызли и отца, и сына". Однако какие же негативные последствия имели сомнения в происхождении Джучи для самого первенца Чингис-хана и для его потомков? Как выясняется - никаких! Подозрения, высказанные в отношении Джучи, никогда не распространялись на его потомков, включая Бату: Он враждовал с некоторыми из своих родичей, потомков других сыновей Чингис-хана, которые порой позволяли себе его довольно грубо оскорблять, но среди этих оскорблений ни разу не встречается даже намек на происхождение Бату не от Чингис-хана. Напротив, Бури, внук Чагатая и один из главных недругов Бату, заявлял: "Разве я не из рода Чингис-хана, как Бату?.." [Вильгельм де Рубрук 1997, с. 123]. Позднее Бату стал главой рода Борджигин, самым старшим и почитаемым членом семейства Чингизидов. Более того, другие потомки Чингис-хана неоднократно предлагали ему трон великого хана. И впоследствии никто не выказывал сомнений в законном происхождении потомков Джучи: они не только носили ханские титулы в своих владениях, но и нередко приглашались на троны государств, принадлежавших другим ветвям Чингизидов. Самые известные примеры - приход в начале XVI в. к власти Шейбанидов в Бухарском ханстве и Арабшахидов - в Хивинском: Бухара и Хива входили в Улус Чагатая, а обе названные династии происходили от Шибана, сына Джучи. Казахский султан Ишим, потомок Туга-Тимура, сына Джучи, в 1695 г. был приглашен на трон Кашгара, а другой казахский султан Раджаб в 1722 г. вступил на самаркандский трон (Кашгар и Самарканд также входили в Улус Чагатая). Таким образом, какие бы слухи о происхождении Джучи ни распространялись, на судьбу Бату и других Джучидов они отрицательного влияния не оказали. Загадка вторая: место в имперской иерархии Исследователи, высказывающие сомнения в происхождении Джучи от Чингис-хана, пытаются обосновать свою позицию, в частности, тем, что отец Бату так и не стал преемником своего родителя: мол, отец не доверял Джучи, лишил его права наследовать ханский титул и отправил в самые отдаленные западные владения своей империи. "Даже родной брат Джагатай в присутствии отца назвал царевича "наследником меркитского плена...", чем вынудил отказаться от претензий на наследие престола..." - пишет, в частности, Л. Н. Гумилев. Однако Джучи не стал наследником отцовского трона отнюдь не из-за сомнений Чингис-хана в своем отцовстве, а согласно древнему монгольскому обычаю: "Именно двор отца и матери достается всегда младшему сыну" [Вильгельм де Рубрук 1997, с. 100]. Кроме того, у Чингис-хана было несколько приемных сыновей, и одного из них, Чагана, согласно "Сокровенному сказанию", он сделал начальником своей личной тысячи телохранителей, доверив этому приемному сыну свою жизнь. Анализ источников показывает, что самому Джучи, в отношении которого Чингис-ханвсячески подчеркивал свое отцовство, он доверял не меньше, а гораздо больше. Джучи не просто был отправлен на окраины Монгольской империи, а получил улус, не меньший, а возможно, и больший из всех, которые достались сыновьям Чингис-хана. В "Сокровенном сказании" приводится следующая информация: "Порешив выделить уделы для матери, сыновей и младших братьев, Чингис-хан произвел такое распределение. Он сказал: "Матушка больше всех потрудилась над созиданием государства. Чжочи - мой старший наследник, а Отчигин - самый младший из отцовых братьев". Ввиду этого он, выделяя уделы, дал 10 000 юрт матери совместно с Отчигином. Мать обиделась, но смолчала. Чжочию выделил 9000 юрт, Чаадаю - 8000, Огодаю - 5000, Толую - 5000, Хасару - 4000, Алчидаю - 2000 и Бель-гутаю - 1500 юрт". Как видим, Джучи получил наибольшее число людей из всех членов семейства Чингис-хана: брат последнего, Тэмугэ-отчигин, получил десять тысяч на двоих с матерью. В "Сборнике летописей" Рашид ад-Дина приведены сведения о том, что все сыновья Чингис-хана (за исключением Тулуя, наследовавшего "коренной юрт" отца) получили при разделе владений в 1224 (или 1225) г. равное число воинов- по четыре тысячи человек. Интересно, что в поздней монгольской исторической традиции Джучи представлен как правитель западного крыла империи. В "Алтан Тобчи", составленном монгольским ламой Лубсан Данзаном во второй половине XVII в. приводится напутствие Чингис-хана, которое он дал Джучи, назначая его правителем западных уделов: "В чем согласие между отцом и сыном? Ведь не тайком отправляю я тебя [так] далеко, [А для того,] чтобы ты управлял тем, чем я овладел, Чтобы ты сохранил то, над чем я трудился, Отделяю тебя, чтобы стал ты опорою Половины моего дома и половины моей особы". На основании этих сведений В. В. Трепавлов высказывает предположение, что Джучи стал соправителем отца. Однако следует принять во внимание, что "Алтан Тобчи" было написано в XVII в. и отражало в большей степени политическую идеологию монголов, сложившуюся в этот период времени. В XVI-XVII вв. в Монголии появился институт шитну-ханов ("малых ханов") - соправителей хагана ("великого хана"). Вероятно, по поручению монгольских правителей авторы летописей старались найти исторические обоснования этого института со времен Чингис-хана, благодаря чему и появился подобный фрагмент "Алтан Тобчи". По нашему мнению, на возможное соправительство Чингис-хана и Джучи в большей степени указывает факт упоминания Джучи в источниках с ханским титулом. Можно было бы предположить, что Джучи, как и его сыну Бату, ханский титул был присвоен их преемниками с целью придания большей легитимности собственным правам на ханскую власть. Но дело в том, что Джучи назван ханом и в сочинениях, созданных еще во времена Угедэя и Бату! Например, Мухаммад ан-Насави в "Жизнеописании султана Джалал ад-Дина Манкбурны", написанном около 1241 г., на протяжении всего своего повествования называет первенца Чингис-хана "Души-хан", тогда как его брата Чагатая ханом не называет, а про Угедэя говорит: "Уктай, который в наши дни является ал-хаканом". Четвертого сына Чингис-хана, Тулуя, он также называет "Толи-ханом", что вполне объяснимо: после смерти отца и до вступления на трон Угедэя Тулуй около двух лет управлял Монгольской империей. Ханом называют Джучи также францисканцы Иоанн де Плано Карпини и Бенедикт Поляк, посетившие Монгольскую империю в 1245-1247 гг. В их отчетах весьма скрупулезно отражены сведения о правящей верхушке империи, поскольку информаторами францисканцев были представители монгольской властной элиты. Так, ни Бату, ни другие Чингизиды в отчетах братьев Иоанна и Бенедикта не фигурируют под ханскими титулами - за исключением самого великого хана Гуюка. Но Джучи у них обоих упоминается под именем "Тоссук-кан". У Ата-Малика Джувейни, писавшего свою "Историю завоевателя мира" в 1250-е гг., Джучи упоминается под необычным титулом Джучи - "Улус-иди" ("властитель улуса"). Возможно, этот титул отражал особое место Джучи в иерархии Чингизидов. Полагаем, ханский титул мог быть присвоен ему вскоре после его смерти либо самим Чингис-ханом, либо его преемником Угедэем, что и нашло отражение в сочинении ан-Насави и в отчетах Иоанна де Плано Карпини и Бенедикта Поляка. Характерно, что Бату, став преемником отца в Улусе Джучи, этого титула не унаследовал: как мы имели возможность убедиться, он, подобно Джучи, получил ханский титул только спустя некоторое время после смерти. Загадка третья: обстоятельства смерти Смерть Джучи (в результате которой Бату превратился из рядового представителя многочисленного поколения внуков Чингис-хана в одного из крупнейших улусных правителей Монгольской империи) неоднократно привлекала внимание хронистов и исследователей. И, так же как по поводу рождения Джучи, ни в источниках, ни в работах исследователей нет единодушия и по поводу его смерти. В "Родословии тюрков" сообщается, что Джучи "умер в Дешт-и-Кипчаке за 6 месяцев до смерти Чингиз-хана", который умер в августе 1227 г.; Гаффари уточняет: "Умер он в реби 1 года мыши, 624 г. (~ 19.II - 20.III.1227) за 6 месяцев до отца". Более ранняя дата, 1225/1226 г., не представляется достоверной: в этом случае Бату в качестве преемника Джучи успел бы утвердить еще Чингис-хан, а не Угедэй, вступивший на трон в 1229 г. Дата же 641 г. х. (21.06.1243-08.06.1244), приводимая ан-Нувейри, противоречит всем остальным источникам. Можно выделить три основные версии смерти Джучи. 1. Официальная версия, приведенная в трудах придворных историков Чингизидов.Наиболее подробно она изложена в труде Рашид ад-Дина: "Чингис-хан приказал, чтобы Джучи выступил в поход и покорил северные страны, как то: Келар, Башгирд, Урус, Черкес, Дашт-и Кипчак и другие области тех краев. Когда же он уклонился от участия в этом деле, то Чингиз-хан, крайне рассердившись, сказал: "Я его казню, не видать ему милости". Джучи же неожиданно заболел и поэтому, когда отец по возвращении из страны таджиков прибыл в свои ставки, не смог приехать к нему, но послал ему несколько харваров добытых на охоте лебедей и рассыпался в извинениях. После этого Чингиз-хан еще несколько раз приказывал вызвать его к себе, но [тот] из-за болезни не приезжал и приносил извинения. Затем [однажды] какой-то человек из племени мангут проезжал через пределы юрта Джучи; а Джучи, перекочевывая, шел от юрта к юрту и таким же больным достиг одной горы, которая была местом его охоты. Так как сам он был слаб, то послал охотиться охотничьих эмиров. Когда тот человек увидел это сборище охотившихся людей, то подумал, что это [охотится сам] Джучи. Когда он прибыл к Чингиз-хану и тот спросил его о состоянии болезни Джучи, то он сказал: "О болезни сведений не имею, но на такой-то горе он занимался охотой"... По этой причине вспламенился огонь ярости Чингиз-хана, и, вообразив, что [Джучи], очевидно, взбунтовался, что не обращает внимания на слова отца, он сказал: "Джучи сошел с ума, что совершает такие поступки". И приказал, чтобы войско выступило в поход в его сторону и чтобы впереди всех отправились Чагатай и Угедей, и сам собирался выступить в поход вслед за ними. В это время прибыло известие о печальном событии с Джучи в... году [в тексте пробел. - Р. П.]. Чингиз-хан пришел от этого в великую печаль и огорчение, он произвел расследование, выявилась ложь того мангута и было доказано, что Джучи был в то время болен и не был на охоте. [Чингиз-хан] потребовал того человека, чтобы казнить его, но его не нашли. Почтенные эмиры и гонцы, которые в разное время приезжали из Улуса Джучи, сказали, что смерть его произошла между тридцатью и сорока [годами его жизни], и эти слова сравнительно близки [к истине]. Другие же говорят, что его не стало в двадцатилетнем возрасте, но это чистое заблуждение" [Рашид ад-Дин 1960, с. 78-79]. Версию Рашид ад-Дина повторяют и авторы более позднего времени, которые использовали его сочинение - в частности, неизвестный автор "Шейбани-намэ" (сер. XVI в.). 2. Версия, приведенная в хрониках, авторы которых не расположены к монголам и к потомкам Джучи, в частности. Так, ярый противник монголов Джузджани сообщает: "Когда Туши, старший сын Чингиз-хана, увидел воздух и воду Кипчакской земли, то он нашел, что во всем мире не может быть земли приятнее этой, воздуха лучше этого, воды слаще этой, лугов и пастбищ обширнее этих. В ум его стало проникать желание восстать против своего отца; он сказал своим приближенным: "Чингиз-хан сошел с ума, что губит столько народа и разрушает столько царств. Мне кажется наиболее целесообразным умертвить отца на охоте, сблизиться с султаном Мухаммадом, привести это государство в цветущее состояние и оказать помощь мусульманам". Проведал о таком замысле брат его Чагатай и известил отца об этом изменническом плане и намерении брата. Узнав это, Чингиз-хан послал доверенных лиц своих отравить и убить Туши". Джузджани легко заподозрить в предвзятости: он сам сильно пострадал от монголов, вынужден был бежать от них в Индию, где при дворе делийского султана написал сочинение, весьма негативно характеризующее монголов и, соответственно, их правящий род. Логично предположить, что он намеренно приписал Чингис-хану убийство сына, чтобы подчеркнуть свирепость и жестокость монголов, дискредитировать их правителя. Однако сходное сообщение мы находим и в "Алтан Тобчи": "Тот Чагатай задумал против своего отца плохое, и когда он ехал к нему, то навстречу ему отправился Очир Сэчэн и дал ему яд. Говорят, вдвоем с Очир Сэчэном они и умерли". Несомненно, под "Чагатаем" здесь подразумевается Джучи: видимо, автор хроники не слишком хорошо представлял себе историю правителей западных владений Монгольской империи, живших за четыреста с лишним лет до него, и потому просто-напросто перепутал имена двух старших сыновей Чингис-хана (это подтверждается еще и тем, что автор хроники далее повествует о деяниях Чагатая уже после смерти Чингис-хана). В целом же, как видим, сообщение во многом повторяет версию Джузджани, хотя Лубсан Данзан, в отличие от персидского автора, вовсе не был заинтересован в том, чтобы бросить тень на род Чингизидов, поскольку создавал свой труд в монастыре, находившемся под покровительством ханов Халхи - потомков Чингис-хана. 3. Версия, основанная на степных преданиях. Эта версия стоит особняком: ее авторы вроде бы и склоняются к насильственной смерти Джучи, но вместе с тем никого не обвиняют в его убийстве. Наиболее четко она отражена в "Чингиз-наме", сочинении хивинского автора сер. XVI в. Утемиш-хаджи, который сам признавался, что в большей степени опирался на устные рассказы хранителей степных преданий, а не официальные хроники: "Однажды, когда он охотился в горах, ему повстречалось стадо марал-кийиков. Преследуя его и пуская стрелы, он свалился с коня, свернул себе шею и умер". Исследователи центральноазиатского (преимущественно казахского) эпоса приводят и другие варианты его гибели во время охоты - либо он был раздавлен стадом куланов, либо стал жертвой... тигра. Этому событию посвящена небольшая казахская народная поэма "Аксак кулан и Джучи хан", согласно которой Джучи был убит на охоте хромым куланом. Любопытно, что косвенно подтверждают эту версию результаты археологических исследований предполагаемого мавзолея Джучи на реке Кенгир, в 45 км от Джезказгана, проводившихся в 1950-1990-х гг.: археологи обнаружили скелет мужчины, у которого не хватало костей одной руки, кроме того, в захоронении присутствуют кости диких животных. Легко заметить, что не только третья, но также первая и вторая версии смерти Джучи могли представлять собой распространенный историко-фольклорный сюжет, а не отражение реальных событий. Недоверие и зависть престарелого отца-правителя к сыну-богатырю, их взаимные претензии, которые нередко заканчиваются гибелью сына по воле отца или при выполнении опасного поручения - весьма распространенный сюжет в персидском и тюрко-монгольском эпосе. От отношения того или иного автора к Чингизидам зависела концовка сюжета - либо естественная смерть Джучи (у промонгольски настроенных историков), либо насильственная (у тех, кто не имел причин жаловать монголов вообще и Джучидов в частности). На сегодняшний день исследователи склонны связывать смерть Джучи с естественной причиной - болезнью, поскольку источники сообщают, что в последние годы он много болел, и это было известно его отцу. Предположение же о насильственной гибели первенца Чингис-хана - лишь своеобразная дань высокому положению и значительной роли Джучи в истории: видимо, в сознании историков (даже официальных историографов Чингизидов) просто не укладывался факт, что столь высокопоставленный правитель мог умереть такой "простой" смертью. Кроме того, обстоятельства смерти членов Золотого рода в силу древних монгольских традиций чаще всего не подлежали широкой огласке, что давало дополнительный стимул для возникновения разного рода слухов и самых фантастических версий кончины того или иного Чингизида. Как мы увидим ниже, и в смерти Бату ряд авторов склонен был видеть насильственную гибель... Несмотря на то, что Джучи, вероятнее всего, умер от болезни, а не был убит тайными недругами, ни для кого не были секретом его натянутые отношения с отцом, дядьями и братьями. Поэтому на нового правителя его улуса, кем бы он ни был, ложился тяжелый груз - установление с влиятельными родичами отношений, при которых ему удалось бы сохранить владения Джучи. Судьба распорядилась так, что этим правителем стал Бату, которому в год смерти отца исполнилось восемнадцать лет. Источники: 1. Почекаев Р.Ю. Батый. Хан, который не был ханом; М.: АСТ: АСТ МОСКВА; СПб.: Евразия, 2006

Найманы были монголоязычны.

Любимое блюдо монголов http://www.arav.mn/n/et