Йети
Снежный человек — легендарное человекообразное существо, якобы встречающееся в различных высокогорных или лесных районах Земли. Его существование утверждается многими энтузиастами, но на текущий момент не подтверждено.
Рассказы о снежном человеке раньше были обычным явлением во Внутренней Монголии, в местности Алашань, в предгорьях Памира. Многие слышали о нём и даже встречались с ним. Люди, живущие там, не боялись снежного человека и не считали его чем-то более необычным, чем медведь или снежный барс. Зато поговорить о нём любили.
Вечер, у костра несколько человек. Судя по одежде, пастухи да охотники. И только у одного из них одежда резко отличается от одежды остальных. Он одет в красно-жёлтое. Это был монах.
— Говорят, в этих местах можно встретить йети? — спросил молодой человек, подбрасывая сухие ветки в костёр.
— Здесь нет, а вот в соседней деревушке есть мост поверх реки, через который после захода солнца никто не ходит, — ответил на вопрос старый пастух.
— Почему?
— Говорят, что там на страже стоят йети и, если они встречаются с кем-то в темное время, могут напасть и похитить. Так что, если хочешь увидеться с йети, иди в соседнюю деревушку.
— Упаси меня Бог. Не пойду я в эту деревню. Спросил просто так. Из любопытства.
— А ты сам-то бывал в этой деревне? — спросил мужчина, куривший трубку.
Старик почесал затылок и сказал:
— Ну конечно, и не раз. У меня там родня.
— Так расскажи, что там говорят про йети?
— Много что говорят. В последний раз обсуждали в чайной молодого парня, недавно появившегося в деревне, который опрометчиво поставил свою юрту у противоположного конца моста, чтобы жить подальше от других, а про йети ему никто ещё не успел рассказать. Говорили, что этот парень — знаменитый борец и обладает недюжинной силой. И вдруг в самый разгар обсуждения слышим завывание ночного ветра, а затем раздались тяжелые шаги какого-то существа, напоминавшие поступь сильно уставшего человека.
Все на миг замерли и обернулись в сторону двери. Это не мог быть человек из деревни, так как все взрослые были тут. Неужели это йети? Но они никогда не подходили к жилью человека так близко, это было для них табу! Неужели на этот раз кто-то из них решился расширить зону своей охоты? В воздухе повисла мертвая тишина, а кое у кого начало усиленно биться сердце. Дверь медленно, со скрипом начала отворяться, все взоры устремились на нее. В такие моменты, кажется, что время остановилось или почти остановилось. Темная фигура молча стояла в проёме двери и с удивлением смотрела на собравшихся.
Как оказалось, это был тот самый юноша-новичок, который и поселился за мостом. Вид у него был возбуждённый и пот лил с него ручьями. Фигура у него была плотная, как у знаменитых борцов и, похоже, он был не робкого десятка. Юноша молча подошел к стойке и попросил стакан воды. Все с облегчением вздохнули и стали негромко переговариваться. Один из близко стоявших к юноше спросил его:
— Как дела?
— Да так, ничего.
— Ты сейчас откуда пришел?
— Как откуда? Из своего дома.
— А что, по дороге ничего странного не заметил?
— Да нет, а что?
— Ну, там всякие лохматые не приставали?
— Вы это про того парня, небритого и нестриженого? Так он на меня налетел и хотел сделать захват и бросить через плечо! Сильный, однако, оказался. Но я был шустрее и, резко присев, прошел ему в ноги, и со всех сил дернул. После чего он с шумом упал в воду с моста и сколько я его ни искал, так и не нашел. Может, холодная вода ему на пользу пойдет, а то его лохматая шуба ужасно воняла!
— Повезло парню, а ведь встреча с йети может обернуться многими годами неволи, — сказал мужчина, куривший трубку.
— Это почему же? — спросил монах.
— Потому что йети воруют людей.
— Зачем?
— Делают они это не со злым умыслом, а просто для продолжения собственного рода. У них там главные — женщины, а женщинам хочется ребёнка. А для того, чтобы получился ребёнок, нужен мужчина. Когда своих мужчин не хватает, захватывают их в другом месте, — сказал старый пастух, затем, посмотрев на монаха, добавил:
— Вот и тебя могут украсть. И тогда ты перестанешь быть монахом!
Все сидящие рассмеялись. И только молодой пастух не стал смеяться, а сказал:
— А чего вы так развеселились? Может, у монаха заклятье есть и он вмиг остановит йети.
Все обернулись на монаха. Старик спросил:
— Есть у тебя заклятье?
— Есть охранные пентаграммы, которые ставятся с четырех сторон жилья или земельного участка. Можно носить их с собой в виде табличек. У меня с собой этого нет, но придёте в дацан и я дам, кому надо. А вообще в буддизме считается, что все живые существа имеют право на счастье и у всех есть общее — нежелание страдать! Так что надо стремиться к гармоничному сообществу людей и йети.
— К гармоничному сообществу, говоришь? Послушай, что было со мной, — сказал мужчина, куривший трубку:
— Я пас своё большое стадо овец, благо, что не нужно было для него никакого загона. Где остановился на ночлег — там и дом. Помогал мне в этом мой верный пес Ингар, то есть «Белогрудый», который был из рода знаменитых тибетских мастифов.
Он не боялся ни волка, ни стаи волков, мог наброситься даже на медведя. Если заезжали разбойники, он мог прыгнуть прямо на лошадь и схватить незваного гостя, хотя это было не так просто, так как они всегда были вооружены гора — железными гирьками на кожаном ремешке, своего рода железными нунчаками.
Владели они ими виртуозно и могли целый час отбиваться от толпы противников, мечущих в них камни. И ни один из камней не долетит, а будет сбит в полёте. Вот если такая гирька и попадала в морду Ингара, то он опрокидывался навзничь, но тут же вскакивал и бросался на своего врага. А если ему опять доставалось, он делал третью попытку и, если и она была безуспешной, только после этого отступал. Вот с этим надежным и верным охранником я и остановился на ночлег высоко в горах, у края небольшого леса.
Я поставил армейскую палатку и, накормив свою собаку, сам поужинал сушеным мясом с цампой — это обжаренная ячменная мука. Спать я лег в палатке, внутри неё у входа легла моя собака. Проснулся я от шума разбегающихся овец, собака прижалась ко мне, тряслась от страха и даже боялась подавать голос. Я не мог поверить в это, зная, что даже сотни свирепых разбойников не могли бы так испугать Ингара. Я обхватил собаку за шею, стал гладить её и успокаивать. Тут послышался рёв такой силы, что у меня заложило в ушах и казалось, что кричавший находится совсем рядом с палаткой. Собака моя не выдержала и, вырвавшись из моих рук, прорвала стену палатки и сбежала.
Я, ещё не придя в себя после такого рёва, вдруг понял, что нахожусь на волосок от смерти. Хотя смерти я не боялся, но тут меня так начало трясти от страха, что зубы стучали друг об дружку и готовы были разлететься в разные стороны. Что это было, я даже не мог предположить, у медведя явно не хватило бы воздуха в легких для такого протяжного рёва. Я весь сжался в комок и стал молиться.
И тут я увидел на стенке моей палатки тень огромного существа. Оно стояло на ногах и имело мощную грудную клетку. Благо, светила луна и его можно было хорошо разглядеть. Такого я за все моё богатое приключениями детство не видел, но зато слышал. Это был снежный человек, а по-местному — миргод. Было чувство, что он сейчас навалится и задавит своим огромным телом мою палатку, ставшую вдруг совсем крошечной.
Я хотел бежать, но ноги меня не слушались. А он постоял какое-то время, показавшееся мне вечностью и, резко ударив по дереву, удалился. До самого утра я боялся глубоко вздохнуть, мне всё казалось, что он услышит и явится опять. И тогда уж точно съест меня. Наконец рассвело и я нашел в себе силы выбраться через дыру и осмотреться. Кругом не было видно ни одной овцы. На уровне трех-четырёх метров на дереве был вырван кусок и огромные когти оставили полосы.
На земле я увидел отчетливый след ноги, вполне напоминающий человеческий. Я вставил в него одну свою ногу, а спереди вторую, и там еще осталось немного места! Значит, если я ношу обувь тридцать шестого размера, то он тогда уж наверняка имел размер ноги семьдесят шестой! Как же мне повезло, что он не решил прогуляться по моей палатке! Сколько я потом ни звал свою собаку, её нигде не было. Вернулась она через сутки, голодная, тихая и виновато скулящая. После того я ещё три дня собирал своих овец. А ты говоришь — гармоничное сообщество!
Костёр сильно разгорелся, пришлось два полена из него вытащить. Это сделал мужчина с редкой бородкой. Он же сказал:
— Говорят, что женщины йети очень сильные и опасные, а груди у них до колен и покрыты волосами. Так как большие груди мешают им схватить мужика, они закидывают их по очереди за плечи. И первое, что нужно делать при встрече с йети — это быстро хватать её груди и всеми силами стаскивать с плеч, поскольку бороться с ней или убегать — бесполезно. Когда груди начинают ей мешать, она опять начинает их закидывать за плечи, и тут надо ещё раз их стащить. И, если вы сможете повторить это трижды, то вы счастливчик, так как йети испугается вас и убежит, решив, что вы необычный человек.
— Всё это верно. Мы с детства учим детей, как надо вести себя с йети, но не всегда это получается. Был у меня родственник Бартоджи, — заговорил охотник с сединой на висках, всё время молчавший до этого. — Он пять лет провёл у йети. Поначалу он тоже изучал меры предосторожности. С детства готовился к неожиданным нападениям и, казалось, всегда был настроен на схватку с йети. Но, когда это однажды случилось, он растерялся. Навстречу ему вдруг выбежала огромная самка двухметрового роста, глаза у неё были желтые, а всё тело покрыто жёсткими волосами, похожими на щетину кабана.
Бартоджи оцепенел и какой-то миг простоял в нерешительности, а затем с криком ринулся на йети в надежде допрыгнуть до её высоких плеч. Та, не ожидая такого поворота событий, тоже опешила. Бартоджи с разбега вскарабкался по мускулистому телу самки и стал стягивать левую грудь, но руки соскальзывали с волосатой кожи, и тогда Бартоджи вцепился зубами и всё-таки стащил одну грудь. Но тут йети словно вышла из ступора и бросилась закидывать грудь обратно. Воспользовавшись моментом, Бартоджи решил убежать, и это была его ошибка — как только он опустил руки и повернулся спиной к йети, та схватила его в свой железный капкан.
Без труда оторвав юношу от земли, самка побежала со скоростью годовалого оленя. Бартоджи было трудно дышать, сначала он пытался высвободить хоть одну руку, но затем понял, что это бесполезно. От усталости и нехватки кислорода он потерял сознание. Сколько он пробыл в забытьи — неизвестно, но проснулся в большой юрте из толстых деревьев. Они были сложены костром и тонкой частью уходили высоко вверх.
С этой поры у Бартоджи начался новый этап в жизни. Если сначала он испугался, то затем, придя в себя, был удивлён. Увиденное было настолько странным, что можно было забыть всё то, что он видел раньше.
Через некоторое время к нему вошла его хозяйка. В полумраке шатра Бартоджи узнал её. У него жутко болели ребра и хотелось есть.
Йети издала какое-то урчание, видимо, обращаясь к Бартоджи. Подошла к нему и села на корточки. Как ребенка, она поставила его на ноги, повертела, осматривая со всех сторон. Что-то довольно пробурчала. Затем всучила ему ободранную оленью ногу и показала, что надо есть.
Бартоджи смотрел на окровавленный кусок ноги в замешательстве, не понимая как себя вести. Йети же уплетала кусок оленя с большим воодушевлением. Она снова издала рык и подтолкнула Бартоджи ногу оленя ко рту. Он понял, что лучше есть, пока его принимают, как своего, а не сажают в отдельную пещеру, как раба. С отвращением он принялся жевать сырое мясо, чувствуя, как кровь течет по подбородку. Мясо было ещё теплым, а значит, олень только что был живым. Жевать было тяжело, усилий требовалось много, после проглоченного второго куска его вырвало. Йети произнесла что-то вроде причитания. Пересадила Бартоджи на настил из листьев и ельника и ушла.
Бартоджи пролежал какое-то время, раздумывая, что теперь делать, как питаться. И решил, что нужно выбраться и поискать ягоды и коренья. Так он и сделал. Когда он выбрался из гигантского шатра и огляделся, то вокруг увидел целый город таких шатров. Разные по размеру, но в любом, даже маленьком, легко поместились бы десять человек.
Большинство йети сидело возле хижин. Йети мужского пола были ростом меньше самок и были не такие мускулистые, как самки. Некоторые из самцов отлавливали блох у самок. Некоторые разделяли пищу между собой. Кто-то был занят новыми постройками. В общем, жизнь кипела. Больше того, Бартоджи понял, что они разговаривают, общаются на своем языке. Слова более напоминали рычание, но все-таки.
Позже выяснилось, что Бартоджи крупно повезло, так как он попал к самой главной и сильной самке племени йети. Она руководила племенем из пятидесяти семей. В основном, на каждую самку приходилось несколько самцов, плененных в соседних поселениях йети или родившихся в племени.
Но однажды Бартоджи не поверил своим глазам. Он увидел двоих мужчин. Ему не удалось сразу их разглядеть, так как самки каждого загоняли в свои укрытия. Но Бартоджи ясно разглядел, что это были люди —такие же плененные мужчины, как и он сам.
Постепенно он привык к вылазкам в лес за ягодами и кореньями. Далеко он не уходил, так как боялся заблудиться, ведь он совершенно не мог понять, где находится. Мия, хозяйка Бартоджи, доверяла ему. Он всегда возвращался обратно. Поэтому однажды у него появилась возможность пообщаться с соплеменниками.
Что же касается мужчин йети, они выполняли функции нянек для детей йети, вычесывали своих самок, воспитывали детей и играли с ними. Для охоты мужчины не годились, так как были слишком слабыми и неповоротливыми. Они пасли многочисленный скот, состоящий, в основном, из диких яков и горных козлов. У каждой семьи было приличное стадо в три-четыре сотни голов.
Самцы йети служили самкам для размножения, поэтому самка, будучи главой семьи, кормила нескольких самцов, ухаживала за ними и смотрела за порядком внутри своего клана. Мия очень гордилась своей находкой, поэтому всегда на прогулку по селению брала с собой Бартоджи.
Бартоджи рассказывал, что йети имели очень хорошую организацию. Питались они в основном сырой рыбой и олениной. Когда наступали тяжелые для охоты времена или когда самка была при родах, то использовали в пищу свою скотину. Каждая семья, помимо главной юрты, имела еще несколько юрт, в которых жили слуги и дети, также там хранились запасы пищи, а в одной, особенной, даже собирались алмазы и другие драгоценные камни. Были эти камни необычайно крупными и порой не помещались в ладонь взрослого человека. Даже без огранки они искрились всеми цветами радуги, когда солнечный свет падал на них. Чем выше был ранг семьи, тем больше была юрта с драгоценностями и тем больше в ней было камней.
Однажды Мия зашла в юрту и подозвала своего пленника. Бартоджи пошел за ней. Мия вела его мимо чужих шатров, потом по тропинке, потом они дошли до шатра немногим меньше, чем тот, в котором они жили.
Мия откатила большой камень от входа, яркое солнце потоком хлынуло в пространство шатра — Бартоджи чуть не ослеп! Перед ним была огромная гора драгоценных камней, даже не огранённые, они переливались всеми цветами радуги. Некоторые алмазы были просто гигантские! Размером с его голову.
— Откуда это?! — спросил Бартоджи. — Вы сами добываете их?
— Уку-уку! — сказала Мия, махнув в сторону выхода. Затем объяснила, что это наследство её праматерей, и когда придёт время, она разделит его между своими дочерями. Потом объясняла ещё что-то, но Бартоджи не понял ничего.
После они развернулись и пошли через всё поселение обратно.
Очень скоро Бартоджи стал любимчиком Мии. Он спал в её шатре, получал лакомые кусочки первым, она всегда таскала его с собой. Это вызвало недовольство и ревность других мужчин-йети.
Однажды, когда Мия ушла на охоту с другими самками, а Бартоджи остался ждать ее в шатре, к нему наведались обиженные самцы. Они, конечно, были не способны охотиться и выслеживать добычу, но вот ростом и весом, равно как и силой, всё равно были покрепче, чем человек.
Сначала они выразили недовольство словами. Бартоджи, частично уже выучивший их язык, понял: «Ты появился, и весь мир — вокруг тебя. Мы теперь забыты. Наши дети неинтересны Мии. Ты, как младенец, получаешь лучший кусок. Нехорошо!»
— Что же мне делать? Я не могу уйти, меня вернёт Мия.
Йети посоветовались, после повернулись к Бартоджи и сообщили: «Не надо уходить. Мы сбросим тебя со скалы». После этого они схватили Бартоджи, связали, засунув кляп в рот, и поволокли.
Бартоджи совершенно не улыбалось быть скинутым со скалы, но он не мог не то что шевельнуться, а даже издать хоть какой-нибудь звук.
Они пробрались через перелесок, обрыв был уже рядом, а внизу шумела горная река. Бартоджи начал уже молиться про себя, чувствуя, как холодеют руки и ноги. Но внезапно он услышал оглушительный рев — с бешеной скоростью примчалась разъярённая Мия и начала раскидывать всех своих мужчин.
В скором времени все дружно хромали в поселение, а освобождённый Бартоджи восседал теперь и вовсе у Мии на плечах, на зависть остальным мужчинам семейства.
— Руку-уку! — поторапливала Мия виновато плетущихся позади мужичков-йети.
С тех пор Бартоджи никто больше не рисковал трогать.
Кроме Бартоджи, у главы семьи было еще семь мужчин, которые следили за её тринадцатью детьми. Именно детям предназначалось жирное молоко из большой груди самки. Дети были еще маленькими, рождались они по три или четыре ребенка за раз, и рожала она их каждый год. Кто был отцом — не имело значения, важно было — сколько девочек в приплоде. Порой некоторые семьи теряли свой статус, если у них было много мальчиков. И это было правильно: чем больше дочерей — тем больше охотниц, а соответственно — и добычи.
В отличие от остальных слуг, Бартоджи спал с главой семьи. Земля в юрте была застелена засохшей травой, а сверху брошена шкура медведя. Мия не требовала интимной близости, но спать одному Бартоджи было холодно, и он ночью всегда прижимался к своей хозяйке. Та бережно, словно боясь раздавить, накрывала его своей мохнатой лапой.
Со временем Бартоджи привык к сырой пище, к жилью без огня и к своему положению. И жизнь у йети ему понравилась: работать не заставляли, всегда давали лучшие куски мяса, да и спал он в одной из самых привилегированных юрт племени.
Он уже выучил нехитрый язык йети, состоящий из несколько сотен слов-сигналов, типа «пища», «да-нет», «свой-чужой», «снежный человек — лысый человек», «день-ночь», «можно-нельзя», «сейчас укушу», «тревога-опасность», «поищи у меня блох», «иди и посмотри скотину», «я пошла на охоту», «сбор всех самок на загон крупного зверя», «туда не ходи, там опасно, там самки других враждебных нам племен» и так далее.
Бартоджи не мог питаться одним мясом и часто искал в лесу ягоды, грибы, корешки, собирал дичку. Часто он приносил свои богатства и раскладывал возле входа в юрту.
Однажды Мия увидела эти заготовки и спросила, что это.
Бартоджи ответил:
— Это я сушу корешки и грибы.
— Зачем? — спросила Мия.
— Потому что они гораздо дольше хранятся в таком виде, если их как следует промыть в ручье и засушить, они могут лежать сколько угодно, пока ты не захочешь есть. Так можно и мясо сушить.
Мия внимательно слушала, сидя на корточках и опустив свои длинные руки на пол. Вскоре Мия тоже начала приносить коренья, грибы, ягоды, раскладывать и сушить. А потом и мясо птиц и различных животных.
Затем все мужчины Мии начали повторять то же самое, а за ними и всё поселение научилось таким образом сохранять пищу.
Иногда Бартоджи удавалось пообщаться с Сокто – таким же человеком, как он. Сокто тоже был захвачен йети на охоте.
Но, в отличие от Бартоджи, Сокто часто подумывал о бегстве, только не знал, в какую сторону бежать.
— Твоя Мия тебя так любит. Всюду тебя таскает с собой, — сказал Сокто, улыбаясь.
— Мне кажется иногда, что и я её люблю. С ней хорошо, тепло, спокойно. Она прислушивается к тому, что я говорю.
— Да, тебе повезло.
— А твоя хозяйка разве не хорошо к тебе относится?
— Хорошо-то хорошо… Да только тоска у меня на душе. Чужой я тут… Тяжело мне. Всё продумываю, где деревня. В какую сторону идти. Звёзды ночами разглядываю, пытаюсь определить путь. Не помнишь ты, как тебя несли? С какой стороны бежала Мия?
— Нет, ничего не помню, когда мы бежали, я потерял сознание, а очнулся уже в шатре Мии.
— Жаль…
— А чем тебе здесь плохо? — спросил Бартоджи. — Оставался бы, работать никто не заставляет. Пища всегда есть!
— Семья у меня в деревне осталась. Дети… Маленькие… Если я не буду их кормить, по миру пойдут.
— Убежать будет трудно. Йети бегают как олени и нюх у них как у собаки. Тебя быстро догонят. А я несколько раз видел ещё одного человека, кто это? Почему он так редко появляется? — спросил Бартоджи.
— А-а-а… Это Митуп. Он однажды пытался сбежать. После этого его и держат почти всё время запертым. Иногда только под присмотром хозяйки выпускают.
— Ого. Не боишься, что и тебя могут поймать так же?
— Мне терять нечего. Я должен хотя бы попытаться.
Митуп, действительно, почти всё время сидел взаперти. Ему очень не нравились йети. И мужские особи, а особенно — женские. Более всего его раздражала его хозяйка — огромное, лохматое грубое создание.
Он ненавидел их всех за то, что его лишили воли, сделали рабом.
«Я не животное, я не горилла! Я не хочу находиться тут. Сюда бы несколько человек с ружьями, они бы быстро положили всю вашу деревню. Все бы вы тут передохли…»
Так думал Митуп.
Поначалу он не ел ничего, думал, таким образом ему удастся свести счёты с жизнью. Оттого он был злой и нервный. Потом начал слабеть.
Позже самка уговорила его поесть, притаскивала травы и корешки. Коренья оказались вполне съедобными. Митуп начал поедать корни и грибы, которые носила ему самка. Но все равно смотрел на всех с недоверием.
Он выбрал удачный, на его взгляд момент, когда самки уйдут на охоту, а самцы будут сидеть в своих укрытиях.
Он выбрался из шатра и побежал в сторону леса. Это оказалось совершенно глупой затеей, потому что самки как раз находились в этом лесу на охоте. Но Митуп почему-то даже не взглянул, куда они двигаются, в каком направлении. И, как только он вбежал в лес, тут же услышал клич тревоги. Его самка мгновенно схватила его и вернула на место, в поселение.
С тех пор она держала его взаперти, заваливая вход валуном. Приносила коренья, травы, а Митуп злился ещё больше, чем раньше.
Сокто, напротив, появлялся в селении каждое утро и каждый вечер. Ему поручили пасти коз. Утром он выводил их на пастбище и к закату приводил обратно.
Козы напоминали ему родную деревню. Когда он проводил с козами целый день, ему даже казалось иногда, что он дома. Сейчас вернется с пастбища, а дома — горячий ужин, любящая, нежная, красивая жена и детишки, которых он так любил.
«Как они там живут без меня? Чем питаются? Что думают люди о моей бедной жене?» — грыз себя Сокто. Он очень хотел вернуться на родину и его не останавливала участь Митупа. С утра и до вечера он думал о побеге и, наконец, нашел выход: напроситься с самкой на охоту и по пути постараться разведать местность.
— Возьми меня с собой на охоту, — просил Сокто.
— Что ты будешь там делать? — спрашивала его самка.
— Я буду помогать выслеживать добычу!
— Брать самцов — это обуза. Нюха — нет. Бегать быстро — не можете. Бесшумно двигаться — не можете. Раздирать, убивать, загонять добычу — не можете. Сиди с козами, — ответила самка.
Однажды, когда Сокто пас коз, он вдруг увидал недалеко от пастбища йети, но тот явно был пришлым. Он собирал какие-то травки и заглядывался на коз.
Сокто окликнул его, и поначалу тот спрятался. Но Сокто не стал пугать его, терпеливо сидел и ждал. Несколько раз, не вставая с места, он позвал йети.
— Иди сюда! Я не выдам тебя! Самки далеко отсюда сейчас. Друг — я друг!
Йети, осторожно озираясь, а потом чуть смелее, подобрался к Сокто.
Они начали разговаривать. Йети оказался совсем молодым, а потому любопытным. Взрослый бы вряд ли стал подходить так близко. Йети стал рассказывать ему о своем племени, обычаях. А Сокто — о своих. Он рассказал, что они высушивают коренья, ягоды и грибы. Новому другу это оказалось в диковинку. Больше всего ему понравилась высушенная клубника.
На следующий день Сокто набрал побольше клубники. Его новый знакомый не заставил себя долго ждать, он снова появился и с радостью угощался сушеной клубникой и грибами.
Тогда Сокто стал потихоньку выпытывать, где же находится селение людей. Каково же было его удивление, когда новый друг объяснил ему, что до места, где живут люди, не так далеко и что можно за день сходить туда и обратно. Нужно было идти на юг и пройти по горному ущелью, но за ним начиналось ещё одно пастбище, а дальше были ещё горы. А вот за ними — река, а за ней — людское селение.
— Друг! Ты дал мне шанс! — сказал Сокто, а его друг, ничего не подозревая, довольный уплетал клубнику.
С этого момента Сокто стал готовиться к побегу. Сделал себе лук и стрелы. Спрятал их в пещере неподалёку от селения. Стал готовить провиант.
Сокто всегда должен был возвращаться с пастбища до захода солнца. Когда он намеренно оставался там до темноты, за ним отправляли другого слугу. Он обдумывал план побега с месяц и, наконец, понял, что нужно делать.
Для начала Сокто стал приходить до заката и сразу ложиться спать, а от своей юрты до соседней сделал подкоп. На это понадобилось очень много сил и времени, так как приходилось работать только тогда, когда хозяйка уходила на охоту. Юноша незаметно выносил землю и разбрасывал её за селением. И вот подкоп был готов и завален ветками, а сверху засыпан сухой травой. Но в любой момент планы Сокто могли быть раскрыты грозной хозяйкой его судьбы, и тогда пощады не жди!
И вот, выбрав удачный день, Сокто пораньше вернулся с пастбища и демонстративно прошёл к себе в юрту. Там, положив под шкуру охапку сена, чтобы любой вошедший принял её за спящего человека, он открыл лаз, прополз в соседнюю юрту, набил запазуху своей самодельной шубы драгоценностями и стал ждать подходящего момента. Бежать из этой юрты было удобно, поскольку она стояла близко к лесу.
Когда рядом никого не оказалось, он пулей помчался в ближний лес, а оттуда направился к своей пещере, в которой спрятал питание и оружие. Забрал их, перекинув через плечо лук и колчан со стрелами и, взяв в руки сумку с питьевой водой и сушеным мясом, Сокто твердо решил больше не возвращаться в селение йети. Он направился к указанному ущелью.
Наступали сумерки. Но как только он подошел к ущелью, услышал доносившийся из селенья сигнал тревоги. Это кричала его самка: ни у кого в селенье не было такого зычного голоса — и голос этот был полон ярости и отчаяния. На миг Сокто задержался и вспомнил о её хорошем отношении к нему, но потом бросился бежать с новой силой.
Его след даже не искали — в этом не было необходимости. Опытные самки йети уверенно неслись вперед с бешеной скоростью, и даже звери в лесу не успевали испугаться и отбежать в сторону от этих разъяренных диких амазонок. Но Сокто всё же успел до заката вбежать в ущелье и выбежать с другой стороны. Наступили сумерки, он уже слышал сзади гул толпы беснующихся йети. Подбежав к отвесной скале, Сокто решил подняться наверх и, если нужно, умереть в битве, но не сдаваться в плен.
Когда он вскарабкался на несколько десятков метров, то нащупал небольшое ровное место, где можно было встать. Но когда обернулся, то увидел, что за ним уже лезут ловкие самки йети.
Их было восемь! Среди них была, конечно, и его бывшая хозяйка, но впереди оказалась другая, помоложе.
Тогда он натянул свой лук и выпустил стрелу в ближнюю самку и та, раненая, с визгом упала и потащила за собой остальных. На мгновение ему стало жаль до горечи, что он убил одну из тех, с кем провел столько времени, с кем ел и пил вместе.
Но тут же он вспомнил, что должен любой ценой сбежать и попасть в свою деревню, к своей семье, к жене и детям.
Сокто продолжил бой, удивляясь, как ему удается заваливать огромных, ловких и быстрых самок и радуясь, что он всё-таки их побеждает! И как только самки поднимались до удобной для выстрела позиции, стрела со свистом пронзала ночную тишину, и ещё одна йети летела вниз, обливаясь кровью. Сокто повезло — его невозможно было обойти ни справа, ни слева. Природа создала для него уникальную крепость, пройти в которую можно было только снизу.
Долго бился Сокто с бесстрашными самками, пока не заметил, что осталась последняя стрела. Это, конечно, было печально и, сделав последний выстрел, он стал бросать вниз камни, лежавшие рядом. Под конец, уже не найдя ни одного, он стал вытаскивать из-за пазухи драгоценные камни и бросать их. Но и этот запас кончился, а йети все лезли и лезли. Сокто скинул шубу, сжал кулаки и приготовился к последней в своей жизни битве. Однако наступила непонятная пауза.
Сокто, уже не имея надежды на спасение, посмотрел вниз и вдруг увидел, как последняя самка исчезает за поворотом скалы. Это была победа! Сокто ликовал, он стал орать и прыгать с поднятыми руками.
— Урагша-а-а-а!!! — издал он боевой клич монголов, означающий «вперед».
И только теперь он заметил, что уже рассвело, а невдалеке в долине за рекой виднеется деревня. Из бревенчатых домов выходили люди и неспешно шли по своим делам. Сокто посмотрел на утреннее солнце и по его щекам покатились слёзы.
Сокто оказался первым из людей, кому удалось сбежать от йети.
Бартоджи же оставался среди йети и не думал о побеге. Нюх у него уже не отличался от других самцов, зубы стали крепкими и острыми, глаза научились видеть в темноте, а на слух он мог определить за несколько сот метров от дома, несёт ли Мия добычу или нет.
С детства Бартоджи хорошо разбирался в травах и то, что он увидел на пастбище, очень удивило его. Там произрастали совсем другие травы. Кроме ягеля и можжевельника были ещё чудные растения, которые Бартоджи видел тут впервые. Были ещё животные, похожие на тигров с длинными клыками и птицы, напоминающие гигантских летучих мышей — всё это словно переносило юношу в доисторические времена. В целом, природа была девственна и не тронута рукой человека.
Но сколько бы Бартоджи ни искал следов своих соплеменников, их не было видно.
Однажды Бартоджи забрался на вершину горы и то, что предстало перед его глазами, не поддавалось здравому смыслу. Насколько хватало глаз, тянулся лес, а вдалеке по всему горизонту виднелись только вершины гор. И по снегу на вершинах можно было судить, что они очень и очень высоки. Бартоджи был абсолютно уверен в том, что это не Памир.
Однажды Миа пришла с охоты утром. И протянула Бартоджи изумруд размером с его половину головы.
— Какой красивый, Миа! — ответил он.
— У нас будет мальчик, — сказала Миа и изобразила что-то вроде улыбки.
— Оооооо! — взволнованно протянул будущий отец. — Это великое счастье, Миа!
Бартоджи спрятал камень в кожаный мешок. Миа довольно что-то про себя проурчала.
Сложность была в том, что самка, будучи беременной, не могла полноценно охотиться. А ведь добытчицей в семье была именно она. Поэтому, пока она была в состоянии ещё выходить на охоту, делались заготовки. Способ с засушиванием ягод, грибов и мяса пришелся как раз кстати. Период этот длился одиннадцать месяцев.
Бартоджи относился к Мии со всей нежностью и заботой, на которую только был способен. Мия почувствовала это. Никто никогда не оказывал ей такого внимания и заботы. Самцы йети были не способны на ухаживания. А самцы людей вообще не очень жаловали йети.
Когда Мия уже не могла ходить и охотиться с остальными самками, Бартоджи носил ей воду, ягоды и корешки. Однажды он даже насобирал букет из лесных цветов и трав. Мия так умилилась, что даже слезинка упала из её суровых глаз.
Прошел, наконец, положенный срок и Мия родила — всего одного мальчика.
Рожали йети очень легко.
Одновременно родился ребенок и у Митупа. Но там атмосфера в семье была совершенно иная.
Митуп понял, что его самка беременна. Но никакой особой нежности он не испытывал. После того как живот у самки начал расти, она стала реже выходить, больше времени проводить с Митупом, это в каком-то смысле их немного сблизило, но конечно он не испытывал таких нежных, искренних чувств, которые Бартоджи испытывал к Мии.
Когда-то Митуп был известным охотником. Он знал хорошие места для засады, где было особенно много дичи. На родине ценили его. Слава о нём распространялась и на соседние деревни. Но молодая самка йети утащила Митупа прямо в тот момент, когда он целился в оленя. Утащила к себе в пещеру. Жила она одиноко в довольно просторной каменной пещере, вход в которую был узким и закрывался огромным валуном, который могла сдвинуть только хозяйка. Поначалу она не закрывала вход, но после того, как Митуп попытался бежать, и его поймали, стала закрывать.
С той поры Митуп перестал бриться и стирать свою одежду. Внутри пещеры с верхнего свода капала вода и на дне пещеры образовалась маленькая лужа, этой воды вполне хватало для утоления жажды. Всё своё время Митуп проводил в пещере. Когда йети уходила на охоту, она задвигала камень перед входом и, сколько Митуп ни старался его сдвинуть, он даже не шевелился. Но мысль о побеге не покидала его. Оставалось только одно — усиленно есть сырое мясо и накопить такую силу, чтобы освободить себе выход.
Его хозяйка каждый день отправлялась на охоту и приносила большие куски оленины, а порой и мелкую дичь, например, зайчиков или глухарей. Дни текли однообразно и цепочка засечек на стене, которые делал пленник, все росла и росла, а это значило, что прошли уже месяцы.
Со временем Митуп даже начал скучать, когда хозяйка подолгу не возвращалась с охоты. Да и не так уж стало противно делить ложе с волосатой женщиной — главное, она была тёплая и никогда не храпела.
Через одиннадцать месяцев у самки йети родился ребёнок. Был он таким крохотным! С этих пор жизнь Митупа стала не такой тоскливой. Он начал усердно ухаживать за своим маленьким сыночком, который был не таким волосатым, как мать, но имел очень толстые для своего возраста ноги. В сердце Митупа с полной силой проявились отцовские чувства и он был благодарен судьбе за этот подарок.
А мать ребёнка стала приносить порой и живую дичь. Однажды она принесла енота, чтобы её сыночек поиграл, а потом — полуживого крота. Все они очень забавляли маленького Шагдара, так назвал своего сына Митуп. Матери такое внимание со стороны Митупа было приятно и она одобрительно урчала.
Сына Мии и Бартоджи назвали Ганденом. Иногда детей выводили погулять. Шагдар и Ганден играли вместе.
Дети Бартоджи и Митупа были смешные, большеголовые, покрытые пушком. Они весело носились по лужайкам, скатывались с покрытых травой горок, кувыркались.
В первое время после рождения за йети приглядывали матери, учили их принюхиваться, различать запахи, сигналы, разбираться в съедобной и несъедобной пище. Йети были всеядными, хотя предпочитали мясо. Девочек обучали более тщательно, как будущих охотниц и добытчиц. Но и мальчиков тоже необходимо было учить. Поэтому первые месяцы матери старались как можно больше времени проводить с детьми, чтобы в дальнейшем отдать их на воспитание мужчинам, а самим вернуться к охоте и добыче.
Пока матери наблюдали за детьми, отцы могли пообщаться. Митуп сразу стал расспрашивать Бартоджи о том, как Сокто удалось убежать. Бартоджи рассказал то, что знал и слышал от слуг.
— Я тоже убегу, — сказал Митуп.
— Тебя же один раз поймали? — спросил Бартоджи.
— Ну и что. Всё равно убегу.
— Сокто убежал, потому что его в деревне ждала жена и дети. У тебя никого нет. Зачем тебе бежать? К тому же у тебя сын теперь.
— Убегу и всё, я человек, а не обезьяна. Сын — обезьяна. Лучше ему остаться с матерью.
Ничего Бартоджи не ответил, только головой покачал.
В один из дней, перед тем как идти на охоту, самка Митупа вышла из пещеры и, посмотрев, как он играет с сыном, не стала задвигать вход валуном. Это было как глоток свежего воздуха, Митуп сразу выбрался наружу. Наконец-то он мог вздохнуть полной грудью и ощутить себя свободным. Как только йети ушла на охоту, Митуп, забыв про своего годовалого сына, бросился бежать в ту же сторону, что и Сокто.
Перебежав через долину, он взобрался на гору, а затем добежал до реки. И в этот момент он услышал вой йети, пронесшийся через всё пространство и почувствовал укор совести. Но, не останавливаясь, бросился в глубокую реку. Река была неспокойной, его стало сносить течением, к тому же вода была ледяной. Пороги не давали плыть, Митуп изрядно нахлебался воды. Но, в конечном итоге, цепляясь за кустарник, по осыпающемуся камню и глине, он взобрался наверх.
Когда он выбрался на берег и отдышался, то увидел на другом берегу разъяренную йети с Шагдаром на руках. На минуту в сердце появилась тоска по родному сыну, но свобода была уже близка, и Митуп побежал в лес. Тут он услышал, как самка зовёт его. Он обернулся и вскрикнул, предчувствуя ужасное.
Йети держала Шагдара за ноги и показывала, что он наполовину и его ребёнок. Затем она, взявшись рукой за вторую ногу, с криком разорвала мальчика на две части. Митуп остолбенел от ужаса, у него на глазах только что убили его собственного сына. Йети подбежала к берегу и с силой швырнула одну часть Шагдара через реку. Никогда ещё Митуп не видел такого мощного броска. Половинка тела его ребёнка перелетела через воду и упала к ногам Митупа. Йети развернулась и спокойным шагом ушла назад. Митуп поднял то, что осталось ему от сына, и побрел домой.
Через пару дней после происшествия на реке Митуп добрался до своей деревни, но там никто не признал в странном человеке, который, шатаясь и плача, брёл, держа в руке окровавленный кусок мяса, бывшего своего земляка — известного охотника Митупа. Даже родные не узнали его. Он, обливаясь слезами, стоял у порога собственного дома.
— Шагдар, Шагдар! — только и бормотал он.
…Костёр стал угасать. Некоторые пастухи ушли спать.
— Да, печальная история, — подытожил монах и спросил у рассказчика, — а Бартоджи тоже сбежал?
— Нет.
— А как же он вернулся? Йети его отпустили?
— Нет. Было это так. Во время набега других йети на их селение убили его жену и много других йети. Без неё смысла оставаться ему там не было, и он прямо во время сражения сбежал со своим сыном домой. Мальчик был чёрным и некрасивым.
— Значит, перед папашей стояла задача найти своему сыну невесту?
— Вот именно. Но он долго не думал, он отдал Гандена в монахи, в монастырь Ганден Тэгченлинг.
После того как они сбежали к людям, Бартоджи нашел хижину и вернулся к человеческой жизни. Но очень сильно тосковал. С мальчишкой никто не хотел общаться, все его обижали, хотя отец, как мог, защищал его.
Наступил момент, когда Бартоджи понял, что нужно что-то предпринимать. И он решил, что мальчику лучше всего идти в монастырь: во-первых, он получит образование, а, во-вторых, его не будут там обижать.
На счёт образования отец, конечно, не ошибся, а вот на счёт обидчиков — ещё как.
Стоило только Гандену появиться среди монахов, как начинался шёпот. Малыши его боялись, те, кто постарше — смеялись над ним. Его прозвали Большеголовым. А ещё он не мог есть столовыми приборами — ел руками.
Конечно, когда настоятель монастыря видел это, обидчикам и насмешникам доставалось! Но факт оставался фактом. Ганден был изгоем, уродцем, его старались обходить, потому что боялись его самого или настоятеля, который всегда был готов одернуть каждого, кто обижает Гандена.
Мальчик всё свое время проводил за книгами. Он прилежно учился. Ему нравилось читать. Книги стали его лучшими друзьями. Книгам было всё равно — покрыт ли он шерстью и какого размера его голова.
Книги открывали целые миры! Людей, города, события, историю, мифы, с книгами он мог говорить, книги заменяли ему все подвижные игры во дворе на переменах, он жил ими, дышал ими, он не мог жить без книг, точно так же, как дети не могу жить без игры и общения.
Гандену книги заменили всё.
Он очень подробно изучил всё и про свой род йети. И образ жизни йети и они сами восторга у него не вызвали. Они показались ему совершенно дикими варварскими существами, которые жуют сырое мясо, питаются корешками и убивают самых слабых детёнышей в стае.
Гандену жутко не хотелось считать себя одним из этих чудовищ. Чем больше он узнавал о йети, тем меньше обнаруживал в себе родства и сходства, тем меньше ему хотелось с ними общаться.
Душа его была совершенно иной, нежели внешность. Он многие вещи чувствовал тонко, хорошо понимал людей, даже когда ему не говорили ни о чем прямо. И это несмотря на то, что общался он с людьми нечасто. Из-за своей небеспричинной мнительности Ганден научился улавливать малейшие интонации голоса, тень улыбки, движение глаз, чтобы понимать, какие эмоции испытывает человек — страх, любопытство, ехидство, смущение…
Ганден преуспевал по всем предметам, настоятель его очень любил и всегда защищал, старался осторожно поддержать.
Может, вы слышали про него? Ганден Большеголовый? — спросил охотник монаха.
— Нет, не слышал. Я недавно постригся в монахи. Мало кого знаю. Может, ещё услышу.
— А как вас зовут?
— Даши.
— Даши-лама?
— Совершенно верно.
На том разговор у костра закончился. Все пошли спать…
Прошло несколько лет и Даши-лама встретился с монахом Ганденом, которого прозвали Большеголовым и который происходил от брака человека и йети.
А случилось это так.
Хамбо-лама вызвал к себе Даши-ламу и велел ему привести из дальнего монастыря в Алашани монаха Гандена.
— Он такой чёрный, некрасивый. И голова у него непропорциональная. Ты сразу узнаешь его, — сказал Хамбо-лама.
— О, я, кажется, слышал об этом монахе!
— Замечательно, значит, будет проще найти общий язык с ним.
Даши повиновался и направился в Алашань.
Когда он добрался до монастыря, его провели к настоятелю. Даши-лама объяснил, что его послал настоятель за монахом Ганденом. Что он очень нужен с важной миссией. Даши поведал об этой миссии.
— Ганден — прекрасный, мудрый и начитанный человек, — сказал настоятель. — Я всю жизнь пытался его защитить от нападок и насмешек других ребятишек. Он всё время казался мне таким ранимым. Пока я однажды не понял вдруг, что его замкнутость сделала его сильным, мудрым, почти несгибаемым. Его внешность пошла ему только во благо. Теперь, когда он вырос, он и сам это понимает, — настоятель засмеялся.
Даши встретился с монахом Ганденом. Тот, действительно, производил неприятное впечатление, однако в разговоре был чрезвычайно вежлив и учтив. Даши передал просьбу Хамбо-ламы и на следующее утро они с Ганденом двинулись в путь.
Дорога большей частью шла лесом. И так случилось, что на путников напала самка йети.
Ганден вступил с ней в сражение и опрокинул самку в реку. А когда йети стала выбираться, он вытащил защитные пентаграммы. Снова нападать она не стала, но что-то сказала на своём языке. Ганден ответил, и между ними завязался разговор. Через некоторое время самка йети ушла.
Через какое-то время они вышли на дорогу и им удалось поймать машину.
Даши разбирало любопытство. Ему очень хотелось знать, о чём говорили Ганден и йети. Наконец он не выдержал и спросил:
— Уважаемый Ганден, не могли бы вы рассказать, о чём вы говорили с йети?
— Она признала во мне соплеменника и просила вернуться к йети.
— И что вы ей ответили?
— Что среди людей мне лучше.
— А почему вам лучше среди людей? Насколько я наслышан, ваш отец, будучи человеком, предпочитал жить среди йети. А вы — наоборот?
— Совершенно верно, я предпочитаю жить среди людей. Мне нравится образ жизни людей, их стремление к совершенству. Стремление к знаниям. Вот мы едем на машине, разве это не чудо? В небе летит самолёт, разве это не чудо? И всё это придумал человек!
— Научно-техническое развитие ничего хорошего не принесет человечеству. И йети в своё время сделали выбор в пользу родства с природой. Они интуитивно поняли, что в будущем это большой соблазн для неподготовленного сознания. Ведь технику используют и в корыстных целях против самого общества. А человек — не самое безопасное существо на планете и очень часто желает поработить других людей. Для этого он придумывает не только машины и самолёты, но и танки, и бомбы! — возразил Даши-лама.
— Любезный лама, ну нельзя всю жизнь питаться сырым мясом и ходить в шкурах, когда есть огонь и ткацкие станки. Книги, наконец! Я не понимаю, как можно жить без книг!
— У йети сильные экстрасенсорные способности. Они создают такие аномальные зоны, в которые простой человек не попадет при всём желании. Обычно тот, кто живёт в местности, которая граничит с ареалом йети, получает посылы на подсознательном уровне: «Здесь тебе не стоит жить, здесь небезопасно». После этого у человека начинаются проблемы с психикой, здоровьем и, конечно, начинает болеть домашняя скотина. Если бы они читали книги, у них никогда не развились бы такие способности. Думаю, что нам нужно объединиться с йети, чтобы они у нас наше лучшее взяли, а мы — у них.
— Хорошо бы, а пока они нападают на нас.
— И люди на них тоже нападают.
— Бывает и такое.
По прибытии на место, в дацан Хамбо-ламы, Ганден был сразу принят его святейшеством.
Хамбо-лама расстелил на столе карту и, показав место, обведённое кружком, сказал:
— Здесь живут йети. Скоро к ним придёт беда. Они могут все погибнут. Ты должен пойти туда и убедить их переселиться в другое место. Оставайся там до тех пор, пока не спасёшь их.
Ганден послушался и проник в указанную местность. Несмотря на всю чуждость образа жизни йети, он героически пришел к ним и ему выдели небольшую юрту.
Сначала его не признали, не могли понять, что это за существо, но в дальнейшем он объяснился с ними. Язык он знал, поэтому ему было это не трудно.
Он обратился к главной самке:
— В скором времени придет мор, все животные, мясо окажется заражённым, вам необходимо искать себе другое жилье.
— А почему мы должны верить? — спрашивала самка.
— Да, почему? — поддакивали остальные.
— Потому что я говорю правду. Мне не нужна ваша территория, ваши тайные места, где много дичи. Мне ничего не нужно, я монах, и мне это нравится. Но все, все вы можете погибнуть! Я обязан убедить вас!
— Ты полукровка. Мы не желаем верить тебе. Никто не знает, что у тебя на уме. Ты жил тут, потом там, а теперь пришел сам.
— Я прошу вас поверить мне! Никто ведь ничем не рискует, если вы просто поищете другое место для селения?
— Расходимся, — сказала самка.
Ганден продолжал жить в селении йети, но они по-прежнему не слушали его.
Прошло несколько месяцев, со стороны Китая пришел птичий грипп. Йети, которые питались мясом птиц и оленей, начали заболевать. Сначала слегли дети, затем мужчины и самки.
Йети начали погибать.
Самка, испугавшись, собрала сородичей с тем, чтобы тронуться с места. Но это было рискованно — многие уже не могли двигаться, а вскоре погибла и сама самка…
Ганден забрал лишь нескольких живых и здоровых малышей и увез их в другую местность. Там ему пришлось их выхаживать и выкармливать.
Ордосский керейт так говорит : В 1270 году в степи Ордос местности Эджэн-Хоро Хубилай, хан империи Юань, воздвиг святыню или «мавзолей» Чингисхана. Белые юрты находились в ведении специальной группы лиц — керейтов, которые хранили реликвии и традиции проведения ежегодного обряда и большинство нынешных ордосцев это керейты.