Polat

продолжение ... Собирайтесь, джигиты, в круг, Напрягайте, джигиты, слух. Чутко слушайте мой дастан! Как-то ночью перевалили мы, Словно гору, высокий бархан. А когда заря поднялась, К кочевью богатому одному Мы с сироткою подошли. Верблюдов их и ослов Развьючить им помогли. На кошмах, за обильной едой, Сытые, сидели они, Но сурово, грозно на нас, Сдвинув брови, глядели они. Я с поклоном к ним подошел, Чтобы хлеба у них попросить — Девочку мою накормить,— Об ином не думал в тот час. И откуда мне было знать, Что несчастье постигнет нас? Это был богатейший бай Ереке. Отары его овец Текли подобно реке. Бесчисленные табуны У озер паслись вдалеке. С безобразным, мясистым лицом На подушках, рядом с отцом, Старший сын Ереке сидел. Он поглядывал на нас, Что-то, чавкая, жадно ел. Обглоданный отшвырнув мосол, Встал, рыгнул и к нам подошел. Шею вытянув, вытаращив глаза, На сиротку мою он глядел. Мы попятились от него, От ужаса онемели мы. Ничего за работу не получив, На плечи пожитки взвалив, От кочевья того уйти Поскорее хотели мы. За полу халата схватив, Байский сын меня сильно рванул. Был я голодом изнурен, Он же грузен, сыт и силен. На землю меня повалил И, рыгнув мне прямо в лицо, Издеваясь, так говорил: "А зачем тебе эта девчонка, бедняк, Что с тобою к нам прибрела? Где ты хочешь ее променять На верблюда иль на осла? Ты отдай мне ее по добру — Я ее к себе в жены беру. Если будет плохой женой, За скотом ей ходить велю. Если будет дерзка со мной, Я ножом ее заколю. Честь ей, побродяжке степной, Если будет моей женой. Ну какой твой теперь ответ — Отдаешь ее или нет?" Я сказал: "Она сирота! Я остался ей вместо отца, Чтобы с голоду не умерла, Чтобы клювы черных ворон Не коснулись ее лица, Чтобы кожи ее драгоценный шелк Не порвал ни шакал, ни волк! Страшный грех — сироту обижать..." Сбил меня он в песок пинком И ударил по голове Грузным своим кулаком. Подбежали другие ко мне, Принялись меня избивать. К баю старому Ереке Стал о помощи я взывать. Подошел ко мне старый бай, Длинный посох в его руке, Посохом ударил меня. Помутилось в моих глазах Ясное сияние дня. Я сознание потерял... Сиротку мою в злодейских руках, Крик сиротки отчаянный — Вот что я На пороге смертного забытья Увидел и услыхал. * А когда я очнулся, открыл глаза, Вижу: нет кругом никого. Откочевали они давно, Бросили меня одного В пустыне, без капли воды, Без помощи, без еды. А когда прояснился мой взгляд, Вижу, наклонившись ко мне, Двое передо мной сидят, "Ожил наконец!" — говорят. Это родичи были мои, Что со мною вместе росли. От кочевки отстали они, Не оставили одного Друга старого своего. В рот по капле мне воду вливали они. Я, дрожа, с их помощью встал, Опираясь на плечи их, Через степь опять зашагал. Было за полночь. Над землей Ветер дул, порывистый, злой. Туча по небу шла, черна. Иногда в разрывах ее, Высоко, близ ковша Плеяд, Тусклая светилась Луна. Ветер яростно налетал, Подымая пустынный прах. Шли мы медленно, тяжело, С пожитками* на плечах. Это месяц был саратан. Вечерняя закатилась звезда, Плач совы доносился порой, А когда уснула сова, Над песками, пунцово горя, Утренняя засияла заря. Только Солнце подняться никак не могло Из своего гнезда, Там, где сходятся небо с землей, Яблоком краснело оно. Почему бы ему не краснеть, Почему над землей не встать, Если льется кровь по земле, Если в стаи слетается воронье Сердца наших братьев клевать? Если баям привычно наших детей За вьючный скот отдавать, Если ханам привычно руки свои Кровью нашею умывать? Что же Солнцу теперь не взойти, Месяцу не зайти, Если голод косит людей, Если в высохших руслах рек Умирают и дети, и старики, Облетают, как лепестки? * Уже Солнце высоко взошло, Как свою кочевку догнали мы. Родичи увидали нас, Плакали, обнимали нас, По кусочку лепешки сухой Они отломили нам. По крошечному куску казы Они уделили нам. Съел я мясо и черствый хлеб И почувствовал, что окреп, И легко я на ноги встал, Уверенный в силах своих. На привале том оставались мы, Целый день дожидались мы Отставших в пути родных. Не было ликованью конца Сыновей, повстречавших отца. И когда оставшиеся в живых Наши люди вместе сошлись, Пищу поровну разделив, Мы в поход опять поднялись. Если вместе люди идут, То не страшно встретить беду. Мы тащили другу друга на поводу; Скудные пожитки неся, Переваливали барханы мы, Высокие переходили холмы, Потом склоны их орося. Был у нас лишь один осел, Мы навьючили на него Убогое одеянье свое — Одеяло, кошмы, рванье. А новых вещей у нас Не было ничего. Трое суток в пути прошло, Не осталось пищи у нас — Съели мы свой скудный припас. Снова голод, снова нужда, Снова гибель видит народ... Черепах мы хотели ловить, Чтобы голод свой утолить, А они не даются нам. Ящериц хотели ловить — Разбегаются по сторонам. Старая пословица есть: "В сеть голодного рыба нейдет!" А в пустыне сухой, В пустыне глухой Лишь один саксаул растет. Чтобы с голоду не умереть, Саксауловую кору Стали мы в порошок тереть. Мы не знали, что яд в коре Саксаул таит молодой. От негодной пищи такой Наши лица и ноги вдруг отекли, Глотки начали опухать, Голоса охрипли у нас Так, что мы говорить не могли. И когда мы вовсе изнемогли И увидели: смерть пришла — Саксауловых дров нарубили мы, И зарезать решили мы Единственного осла. Чтобы не пропадало добро, Кожу осла опалили мы, Стали кожу ослиную есть, А мясо приберегли, В бурдюки его уложили мы, А ослиный вьюк, разделив, На плечах потащили мы. А еще через два-три дня Мы увидели море Арал. На полуострове Айырша Долгий сделали мы привал. Всякой рыбой кишели там Воды талые Амударьи. Мы протоку вброд перешли И на острове Мунайтпас Наконец покой обрели. От него на запад лежит Место славное Тербенес. Это старый песчаный кряж, Паводки ему не грозят, А с обеих его сторон Зеленеет, растет куга, Камыши, густые, как лес. Дымные зажгли мы костры, Чтоб укрыться от мошкары. Из куги мы невод сплели, В мелководье его завели. Столько рыбы в невод зашло, Что едва-едва свой улов Мы на берег приволокли. Жирной рыбой питались мы. Голода не боялись мы. Незаметно лето прошло. И нежданно-негаданно вдруг Снег пошел... И белым-бело Всё от снега стало вокруг. Караваны уток и лебедей Улетели к реке Жайык, Стаи вольных счастливых птиц Улетели на теплый юг. А над нами буран бушевал, Наступил жестокий мороз. А у нас — ни пары сапог, Не в чем нам в шугу ледяную лезть, Чтобы в воду невод завесть. Не было одежды у нас, Чтобы тело в стужу укрыть. Не было постелей у нас, Ничего, кроме камыша, Чтобы на землю постелить. Снова нам пришлось голодать, Чаша горькая наших бед Переполнилась опять. Там — в солончаковой степи — Рос кустарник карабарак. Мы сбивали с макушек этих кустов Косточки обильных плодов, На солнцепеке сушили их И ели, очистив от шелухи. Не было ни ступ, ни пестов, Чтобы зернышки истолочь, Не было ручных жерновов, Чтобы их в муку размолоть. Что карабарак ядовит, Мы не знали тогда о том, Многие умерли от него, А живые мучились животом. Чтоб избавиться от беды, Мы целебных трав не нашли. Корни сочные иногда Мы выкапывали из земли. Земляники там много росло, Только снегом ее замело, Трудно было ее искать, И лопат не имели мы — Из-под снега ее откопать. Нас пришло туда десять юрт, И в любой из них — что ни день— Стали по двое умирать. Триста нас пришло человек, А осталось сто пятьдесят, Да и те тяжело больны. Стало думаться нам тогда — Не дотянем мы до весны... Тот простуженный — на земле, Весь охвачен огнем, лежит. Тот от голодухи опух — С почернелым лицом лежит. Слабо бьются у них сердца, Еле-еле они говорят. Лишь глаза, страдальцев глаза, Лихорадочно горят. Так прошла лихая зима. Умирали люди кругом, Умирали ночью и днем... А для тех, кто остался в живых, Наконец наступила весна. Прошлогоднюю нашу сеть Поскорей починили мы И в реку ее завели. Хоть у берега толстый лед Не растаял еще до конца, Мы разделись, в воду вошли. Хоть от той воды ледяной Шелушилась кожа у нас, Хоть потрескались до крови пятки у нас, Боли не замечали мы, Жили только надеждой одной — Как побольше рыбы поймать. На камушках, на помете сухом Об улове гадали мы. Нагадает один, что, мол, рыбы нет,— Все его проклинали мы. Нагадает другой, что, мол, рыба есть,'— Того обнимали мы. С вечера поставивши сеть, Не могли мы уснуть в ту ночь. Изголодавшимся беднякам Было спать в ту пору невмочь. Нас тогдашних сравнить я могу С человеком, который коня своего Состязаться послал на байгу И вестей с нетерпением ждет: И тревога в сердце его, И надежда в сердце его, Что скакун его первым придет... Так в ту ночь не спал наш народ. Наконец забрезжил рассвет. Поскорей на плечи взвалив Корзины из камыша, Поспешили на берег мы. От волнения в ту пору у нас Подступала к горлу душа. От студеной рассветной росы Пробегала по телу дрожь, Резкий ветер с просторов морских Лица нам царапал, как нож. От ударов ветра того Ноги онемели у нас. Руки закаменели у нас. Только к берегу мы подошли, Видим: тонким ледком затянулась вода. А на чистой воде, вдали, Виднеется наша сеть. Страшно было в ту пору нам В ледяную воду войти. Но решили: лучше иль умереть, Или вытащить нашу сеть. Сбросили одежду свою Храбро все, кто двигаться мог. На канате друг друга держа, Разбивая палкой ледок, В воду по пояс забрели, Добрались до сети своей. Поглядели — а в ней полно Усачей, сазанов, лещей. От радости не помня себя, Мы подняли крик и шум. Жирных рыб за жабры хватали мы, Клали их в корзины, в мешки, — И откуда силы взялись! До восхода солнца выбрали мы Всё до рыбинки, весь улов, — И на берег приволокли. Крупных рыбин сочли — девяносто две, Ну а мелочи счета нет. Воротились мы с уловом домой И взялись готовить обед. Притащили и мелочь всю — Ведь и воблой брезговать грех. Разделили мы наш улов Поровну на всех. От радости женщины слезы льют, Братьями нас зовут. А как кончили мы дележку свою, Оказалось: пришлось на семью По пяти сазанов больших, Не считая рыбин других. Были так велики и жирны Нами пойманные сазаны, Что хватило и одного, Чтоб насытилась вся семья. Над котлами клубился пар, Клокотал в них густой навар! Наконец-то мы сыты вновь. От обильной пищи у нас Оживилась, согрелась кровь, Все болезни наши прошли. Стон мучений в стане умолк, Сгинул бедствий смертный поток, И впервые за этот год Вспомнили мы песни свои И запели, как соловьи. Ах, джигиты, джигиты мои, Хорошо, когда сукна, бархат и шелк Бережет окованный медью сундук! Стада верблюжьего красота — Одногорбый могучий нар. Хорошо, когда много скота! Человека одежда должна украшать. А в голодный год, чтобы хлеба купить, Можно шелк дорогой продать. А когда ты в довольстве живешь — Ты одежду себе найдешь. Вспомните, джигиты мои, Сколько мы претерпели бед! Вспомните, что каждый из нас Был голоден и раздет! Разоренный мы были народ. А когда залучили мы В нашу сеть богатый улов, Чтобы высказать радость, нам Не хватало в ту пору слов. А джигит, говорит народ, Время попусту не проведет. Отдохнув после сытной еды, Чуть закатом зардел небосклон, Взяли сеть, зашагали мы Бечевой на дальний затон. Сеть на нем поставили мы. А на утро стало тепло, Словно летом, Солнце пекло. Как стекло, блестела вода, А по зеркалу светлых вод Белоснежный лебедь плывет. Над затоном чайки летят, Сердце криками веселят... Осторожно мы в воду вошли, Посмотрели — улов у нас Больше, чем вчерашний, в пять раз. Много жирных мы выбрали там Сазанов и усачей, Много рыбьей мелочи там Застряло в ячейках сетей. В корзины и в травяные мешки Всю рыбу поклали мы. Целый день, до вечерней зари, Улов свой таскали мы. Мелочь рыбью выбрали всю, Ничего не бросали мы. С той поры, джигиты мои, Перестали мы голодать — Изобилье настало у нас, Стали рыбу мы продавать. Ах, джигиты, джигиты мои! Нас тогда от гибели спас Этот островок Мунайтпас! Если люди дружно живут, Не страшны им горе и труд. И опять расцвел наш народ. Мы хозяева сами себе — Баи стали нам не нужны, Ханы стали нам не страшны. Стали вялить рыбу, солить, Продавать ее повезли И кибитки из толстой кошмы И одежду купили мы. По благодатным тем берегам, По бесчисленным островкам Нашей матери Акдарьи Стали мы кугу молодую косить, Чтоб из нее циновки плести. Мы сплели их в пору летней жары Добротные, как ковры. И настала радость у нас, Небывалая никогда. Дружно все работали мы, Не жалея сил и труда, Коз достали, овец и коней, — Расплодились наши стада. Ах, джигиты, джигиты мои! Вы послушайте повесть мою: О старинном горе моем Я еще вам песню спою. Я свой звонкий кобыз возьму— И давно минувшие дни Из забвенья подыму. Я в те дни о сиротке Мнаим Не переставал тосковать. Из-за жгучей печали моей Перестал я в ту пору спать. И решил: мне надо идти, Мне сиротку надо найти, От неволи ее спасти... Я с друзьями держал совет И такие слышал слова: "Ну куда ты, старый, пойдешь? Где ее ты, бедный, найдешь? Да и вряд ли она жива! Как она уцелеть могла У злодея бая в руках? Ты один — в пустыне умрешь! И останется непогребенный твой прах В раскаленных солончаках!" Не понравился мне их совет. Но один из них мне сказал: "Если хочешь искать, иди! Эту девочку помню я. Ты найди ее, приведи! Пусть живет среди нас она В наши лучшие времена Пусть поет она соловьем! Друг, ты будешь не одинок — Мы пойдем с тобою вдвоем. Коль жива она до сих пор, Мы ее с тобою найдем. Коль мертва она, прах ее Мы с собой возьмем, унесем. Мы всю правду должны узнать, Сами всё должны увидать". Не остановленные никем, Вышли утром мы налегке. Я, привыкший скитаться давно, Лишь один кобыз захватил. Добровольный мой спутник-друг Хлеб тащил за спиной в мешке. Ради той сиротки моей Мы ушли в пустыню — искать, Где кочует бай Ереке. В солонцах пустыней глухой Мы с ним четверо суток шли. Ни колодца, ни капли воды Мы в дороге той не нашли И от жажды изнемогли. А на пятый день, поутру, Нам блеснули в лучах зари Воды светлой Амударьи. Подошли мы к горам Каратау, К Ходжа-Колу едва доплелись И прохладной чистой водой Из горстей наконец напились. В светлом озере искупались мы, И, решив до вечера отдохнуть, Новой силой наполнив грудь, Тыквенные бутыли свои Чистою наполнив водой, Через перевал Каратау Радостно мы двинулись в путь. Мы в пути убивали волков, Шкуры снимали с них. Волчья шкура — мех дорогой, На спине мы таскали их. Мы прошли по ущельям гор, И открылся пред нами опять Голубой степной кругозор. Эта местность была хороша — Зеленели по берегам озер Заросли камыша. Увидали мы там стада. Поздоровались с чабаном. Целый день мы с ним провели, Целый день разговор вели. Разузнали мы у него, Где кочует бай Ереке. Спрашивал я о сиротке моей, Слезы ронял из глаз. Внимательно посмотрел он на нас И сказал: "Друзья, если так, Я скажу вам. Отсюда невдалеке На кочевку стал Ереке. Я всего лишь батрак его. На крутом зеленом холме Белая юрта бая стоит. Не ходите прямо к нему, Чтоб не натерпеться обид..." Выждав время, к тому холму Осторожно мы подползли. Вдруг знакомый голос, полный тоски, Мне послышался издали. Забыв обо всем, я к ней подбежал,— Что была мне любая гроза? Усталое лицо увидал, Заплаканные глаза. За руки взял ее и спросил: "Помнишь ли ты меня? Как мы шли из родной страны, Как в пути твой умер отец, Как в пути умерла твоя мать, Помнишь ли, милая ты моя? Что тебя я удочерил, Покровителем стал твоим, Но в несчастье не защитил, Ты меня за это прости!.." Узнала меня, растерялась она, Слова вымолвить не смогла, Крепко шею мою обняла, Зарыдала, забилась в моих руках И утихла вдруг, обмерла. А когда очнулась она, "Как нам быть?" — мы стали решать. Не откладывая, сговорились мы До рассвета в ту ночь бежать. А когда закат отгорел И большой богатый аул Без тревог в тишине уснул, Дочь моя названая пришла. Трех коней арабских кровей В поводу она привела. Статен, ладен, красив на вид, С ней пришел молодой джигит. Бай угнал ее кобылиц доить, И поэтому, может быть, Что она табунщицею была, С молодым, отважным джигитом она Дружбу крепкую завела. Поздоровался с нами джигит, Молвил: "Доброго вам пути! Вы садитесь на этих коней, Уходите отсюда скорей! Я сумею ваш след найти". Как родных, он нас провожал. Я глядел на дочку мою Мнаим — Узнавал и не узнавал. В шелковый золототканый наряд, Как джигит, одета она, А в руке у нее меч боевой, Сталь булатная обнажена. За свои унижения этим мечом— Чуть Луна в тумане ночном Искривленной саблей взошла — В тот же вечер дочь моя этим мечом Баю голову отсекла. "Пусть в согласье люди живут! Пусть на баев беды падут!" — Так все вместе сказали мы. Крепко отомстивши врагам, Сели мы на резвых коней И как вихрь домой понеслись. Так сбылась наконец мечта Дорогой сиротки моей! Жиен-жырау

прдолжение ... Владелец бесчисленных табунов Коня вам не дал во дни беды. Ваши слезы видел мираб, Но ни капли не дал воды. Хозяин неисчислимых отар Мог бы дать вам хоть малый дар. Нет... Безропотно голодали вы, Толпами умирали вы. О погибшие малютки мои! Что вы можете нам сказать О безжалостных, несправедливых, злых И о том, как пришлось голодать? Ах, джигиты, джигиты мои, Дорогие мои друзья! О лишениях, постигших нас, Рассказать сумею ли я? Трое суток минуло, как мы ушли Из Туркестанской земли. И за этот короткий срок Девяносто и четырех из нас Досчитаться мы не смогли. Не от болезней пали они, Под пытками умирали они. Наши баи не от нужды Вздумали откочевать, А чтоб нас вконец разорить, Чтоб народ в рабов превратить! — Вот что замышляли они. "Там, в Хорезме, жизнь хороша!" — Людям обещали они. Наша жизнь им дешевле была гроша. Нам в пустыне голодным пришлось брести. День четвертый прошел в пути — И сто сорок умерло человек. Жаль мне их, ушедших навек, Бросивших отчизну свою! И беру я в руки кобыз И печальную песню пою. Родичи остались в глухой степи, Матери остались в скупой степи, Дети потерялись в нагой степи, — Степь рассеяла нашу семью. Полей поливных не имели мы, Чтоб колосья на них налились. Кобылиц степных не имели мы, Чтобы в чашках кипел кумыс. Не было иноходцев у нас, Что широкой скачут юртой. Не было белой юрты у нас, Где бы отдых найти и покой. Не было ни мяса у нас, Ни куска лепешки сухой. Не было одежды у нас, Чтоб укрыться от стужи ночной. Мы на лоне отчей страны Были баями разорены. Всё они прибрали к рукам, Ни зерна не оставили нам! Матери седые мои, Отцы дорогие мои, Скитальцами стали вы, Еле ноги влача, брели... А путь бесконечно далек. Ваши слезы, как каменный град, Падали на песок. Слез не стало под веками глаз. Восемь суток в пути прошло — Триста сорок еще человек Замертво полегло. Страшно было на них глядеть, Страшно их теперь вспоминать, Но казалось, что лучше — смерть, Чтобы муки такой не знать. И беру я в руки кобыз, Начинаю рассказ вести О девочке, о сиротке Мнаим, Потерявшей мать и отца На страдальческом том пути. Ей тринадцать исполнилось лет. Черноброва, лицом смугла, Красива она была, Пуглива она была. Не было у нее никого, Кто б ее в беде защитил. Видя беззащитность ее, Разрывалось сердце мое... И отца я ей заменил. Оставался голодным сам, Для нее же кусок всегда Чудом каждый день находил. А она заботы мои С благодарностью приняла И меня отцом назвала. Десять дней миновало в пути, Десять дней Смерть косила людей. Миновало пять дней с тех пор, Как осиротела Мнаим И дочерью стала моей. * ...

РАЗОРЕННЫЙ НАРОД В Туркестане, в стране отцов, Мы пристанища не нашли. Хоть работали целый год, Не хватало на ползимы Хлеба оскудевшей земли. Черная настала беда — Лет засушливых череда. От набегов ханских страдал, Вымирал, погибал народ. Истлевали трупы людей На песке пересохших рек. Налетели со всех сторон, Пировали стаи ворон. Беззащитен был человек. И от горя у дев степных Косы черные расплелись. По арыкам вместо воды Волны крови нашей лились. Сына не мог отец спасти, Сын — отца от беды увести. Старухи со сгорбленной спиной, Старцы преклонных лет Не могли поспеть за кочевкой вслед, Отставали в пути. Непогребенными остались они, Не смогшие Кызылкум перейти, От голода ослабли они, Брели еле-еле они. Разоренный каракалпакский народ В богатый Хорезм пошел: Бросил пастбище, пашню, дом, В Туркестане — в краю родном — Он пристанища не нашел. Одиноким и нищим, нам, Обездоленным беднякам, Наши главные не помогли — Были склонны к жестокости и греху Восседавшие наверху. Наш казий дела неправедно вел, А ишан развратен был, как козел. Всё, что есть у нас, вымогали они, Пыткам нас подвергали они, Людей, не повинных ни в чем. Солнца правды скрывая лицо, Горе наше усугубляли они. Эй, джигиты, братья мои! По пустыне вы разбрелись. На плечах своих ношу влача, Не нашли в пустыне ключа, Чистой влагой не напились. От голода ослабели вы, Лицом потемнели вы, Ваши руки, могучие еще вчера, Словно у больных, затряслись. День померк. Закрутил снеговей. Мы не видели ясных дней. Мы голодные шли в степи снеговой С непокрытою головой. Наши матери на руках Плачущих младенцев несли. Пересохло у матерей молоко, Только слезы из глаз текли. И не знает бедная мать, Чем ребенка слезы унять, — Нечем ей дитя накормить. А несчастный отец — покровитель семьи — Чем поможет? Ведь должен он Котел на спине тащить. Ах, бедные матери! Где ваш след? Ах, бедные девушки! Где ваш цвет? Наши почтенные старики, Где былая сила вашей руки? Вы не в силах шагу ступить. Почтенные — как жалки они!.. Бредут, опираясь на палки, они, Измученные, — опять и опять — Садятся они отдыхать. Кучками в пустыне маячат они. Отстали... Садятся и плачут они. И некому их спасать. Как овца, отбившаяся от отар, Возвращались к ним сыновья, Уводили, словно на поводу. А старик говорит: "Дорога долга... До Хорезма я не дойду!" * О, страдания матерей! Опираясь на сыновей, Через силу они бредут. Из последних сил сыновья Матерей несчастных ведут. Сил источник в них изнемог. Со словами: "Прощай, сынок!" Умирают они в пути. Чтоб одеть умерших, саванов нет, И заплаканные сыновья, Облачив умерших в клочья тряпья, В ямах хоронят их. Ставят знаки, чтоб на обратном пути В пустыне их след найти. Ах, джигиты, джигиты мои, Дорогие мои друзья! Вы уходите дальше — в степь. Неотступно за вами — я. Мы бредем поредевшей толпой Средь пустыни этой скупой. Много было женщин с детьми, Что ушли к хорезмским садам. Разоренным же счета нет, Что брели по нашим следам. Нет страданий в мире лютей, Чем страдания малых детей. Неразумный ребенок грудной Плачет... Детский услышав крик, Дыбом становится волос мой, Прилипает к нёбу язык. Матери ноги едва волокут, Не бросают малюток — несут. Сколько молодых матерей По дороге умерло тут! Распеленатых их детей Средь пустых безлюдных степей Черные вороны клюют. О погибшие молодые сердца, Без защиты, без матери и отца, Как весенний цвет, облетели вы, В пустыне истлели вы! Ничего, чем славится белый свет, Увидать не успели вы! За неделю, как цвет степной, В зное дня обгорели вы. Ваша гибель запала в душу мою! Пусть об этом я спеть могу, Что за толк вам, родные, в том? Чем я вам теперь помогу? * ...

ЖИЕН - ЖЫРАУ Жиен Тагай улы, известный в народе и в литературе под именем Жиена-жырау, — знаменитый каракалпакский поэт и жырау, т. е. сказитель, исполняющий под аккомпанемент кобыза героические поэмы. Сохранились сведения о том, что в репертуаре Жиенасказителя были такие монументальные дастаны, как "Сорок девушек" и "Маспатша". Скудные биографические данные, собранные о поэте, гласят о том, что происходил он из каракалпакского рода Муйтен, жил в низовьях Сырдарьи, в первой половине XVIII века. Жиен прославил свое имя как автор замечательной поэмы "Разоренный народ", выдержанной в форме толгау, стихи которой не имеют строгой системы рифмовки. Поэма посвящена важному историческому событию в жизни каракалпаков, свидетелем и участником которого был сам Жиен. Сначала опустошительное нашествие джунгар в 1723 году, а затем полчищ хана Абулхаира в 1743 году вынудили каракалпаков покинуть родную землю — Туркестан (вдоль среднего течения Сырдарьи) и переселиться в другие места. С 1743 года миграция в основном шла в юго-западном направлении, в район Хорезмского оазиса (низовья Амударьи). Переход по безжизненной пустыне Кзылкум обошелся переселенцам дорогой ценой. Обнищавшие, лишенные воды и пищи люди массами гибли в пути, устилая трупами дорогу от Туркестана до Хорезма. В это скорбное время Жиен продолжал играть на кобызе и слагать новые песни, желая этим морально поддержать соплеменников. "Больше я ничем не мог помочь своему народу", — с горечью вспоминал поэт. Поэма поражает своим полнокровным реализмом, верностью в изображении жестокой действительности, минимальным количеством поэтических условностей. Как подлинный сын народа, Жиен-жырау изобличает богатеев, оставивших без всякой помощи бедный люди благополучно перекочевавших на новое местожительство. Существует правдоподобное мнение, что Жиен был автором песни "Прощайте, друзья". Из нее можно заключить, что из Хорезма Жиен снова вернулся в Туркестан. Но добраться до "отцовского края" он так и не смог: в пути, в ауле Аккамыш (южная Каракалпакия) старый поэт заболел и скончался.

Хорошая книга про каракалпаков, книга Н. Мамедов "Каракалпакская литература", Баку, 2007:

ОК, принято.

История государственных символов Каракалпакстана в ХХ в. Часть каракалпаков в начале ХХ века жили в Хивинским ханстве, т.е. левобережный каракалпаки. Государственные символы Хорезмской Народной Советской Республики: флаг Хивинского ханство 1917 - 1920 гг. флаг Хорезмской Народной Советской Республики 1920 - 1924 гг.

История государственных символов Каракалпакстана в ХХ в. Герб Каракалпакстана После ослабления позиций коммунистической партии КАССР переименована cначала в Каракалпакскую Советскую Республику, а затем в Республику Каракалпакстан (14/1//1992). В 1991 году началась работа по созданию новый государственных символов - флага и герба. 9 апреля 1993 года был принят закон о государственном гербе. На гербе изображено восходящее над тёмно-синими горами, рекой (Аму-Дарья) и морем (Арал) золотое солнце. Венок из веток хлопчатника и пшеницы перевязан лентами национальных цветов Узбекистана и Каракалпакстана, на нижнем перехвате ленты надпись: "КАРАКАЛПАКСТАН" красными буквами; в верхней части герба расположена голубая восьмиконечная звезда с золотой окантовкой и серебряными полумесяцем и звездой в сердцевине. На переднем плане - мифическая птица счастья Кумай-кус серебристого цвета и гора-крепость (цвета охры), символ древности культуры и самобытности народов Каракалпакстана.

История государственных символов Каракалпакстана в ХХ в. Герб Каракалпакстана В конце 1924 года ВЦИК одобрил создание Каракалпакской автономной области на части территории Туркестанской АССР с преобладающим каракалпакским населением. Создани области было оформлено 1-м Учредительным съездом Советов в Турткуле (12-19 февраля 1925 г.) Центром области сначала был город Турткуль, в 1939 году столицей республики стал Нукус. 20 июля 1930 года Каракалпакская область непосредственно вошла в РСФСР, до этого она была частью Киргизской АССР. 20 марта 1932 года образована Каракалпакская Автономная Советская Социалистическая Республика в составе РСФСР. II съезд Советов Каракалпакской АССР (21-25 декабря 1934 года) принял Конституцию, по которой герб республики состоял из изображений на красном фоне солнца золотых серпа и молота крест-накрест рукоятками книзу, окружённых венком из колосьев пшеницы, внизу на перевязи венка было изображено каракулевое руно. 5 декабря 1936 года Каракалпакская АССР вошла в состав Узбекской ССР. Герб Каракалпакской АССР повторял герб Узбекистана, но дополнительно содержал надписи: аббревиатуру названия республики под надписью "УзССР" на узбекском и каракалпакском языках (в некоторых источниках говорится о каракалпакском и русском ?) и девиз на каракалпакском языке (на правой перевязи венка). Первоначально и узбекский и каракалпакский языки использовали латинскую графику, надписи выглядели так: PYTKIL DYNJA PROLETARLARI BIRLESINIZ (девиз по-каракалпакски); BUTUN DUNJA PROLETARLARI BIRLASINIZ (девиз по-узбекски); OZSSR / QQASSR / ККАССР (аббревиатуры по-узбекски, по-каракалпакски и по-русски). Позднее и узбекский и каракалпакский языки перешли на русскую графику. Девиз по-каракалпакски выглядел следующим образом: БАРЛЫК, ЕЛЛЕРДИН ПРОЛЕТАРЛАРЫ, БИРЛЕСИНИЗ! Государственные символы тех лет были закреплены Конституцией, принятой 3-м Чрезвычайным съездом Советов Каракалпакской АССР в октябре 1936 года (утверждена Президиумом ЦИК УзССР 29 сентября 1937 года), а точнее статьями 110 и 111. После принятия новой Конституции в конце 1970-х годов на флаге КАССР под серпом и молотом появилась надпись названия республики золотыми буквами на каракалпакском и узбекском языках: "Каракалпакстан АССРы. Коракалпогистон АССРи", <> несколько изменился и герб: удалена аббревиатура названия республики на русском языке.

История государственных символов Каракалпакстана в ХХ в. После ослабления позиций коммунистической партии КАССР переименована cначала в Каракалпакскую Советскую Республику, а затем в Республику Каракалпакстан (14/1//1992). В 1991 году началась работа по созданию новых государственных символов - флага и герба. Государственный флаг Каракалпакстана утверждён законом №229/XII от 14 декабря 1992 года. Флаг аналогичен флагу Узбекистана, но в середине белой полосы добавлена горизонтальная полоса охристо-коричневого цвета, а количество звёзд в верхней части полотнища изменено на 5. Статья 4 Закона устанавливает следующие нормальные размеры флага: · длина полотнища - 250 см; · ширина полотнища - 125 см; · ширина синей, зелёной полос - 42 см; · ширина полосы цвета охры - 34 см; · ширина белых полос - 1см; · ширина красных полос - 2,5 см.

История государственных символов Каракалпакстана в ХХ в. Новое Положение о Государственном флаге КАССР утверждено Указом ПВС КАССР от 31 августа 1981 года. "1. Государственным флагом Каракалпакской Автономной Советской Социалистической Республики, в соответствии со статьей 157 Конституции Каракалпакской АССР, является Государственный флаг Узбекской ССР, представляющий собой красное прямоугольное полотнище с голубой полосой посредине во всю длину флага. По краям голубой полосы проходят узкие белые каёмки размером 1/100 ширины флага. Голубая полоса вместе с белыми каёмками составляет 1/5 ширины флага. На верхней красной части полотнища флага, у древка, изображены золотые серп и молот и над ними обрамленная золотой каёмой пятиконечная звезда, а под ними золотыми буквами помещается надпись: "Каракалпакская АССР" на каракалпакском и узбекском языках. Отношение ширины флага к его длине -1:2. Серп и молот вписываются в квадрат, сторона которого равна 1/5 ширины флага. Острый конец серпа приходится посередине верхней стороны квадрата, рукоятки серпа и молота упираются в нижние углы квадрата. Длина молота с рукояткой составляет 3/4 диагонали квадрата. Пятиконечная звезда вписывается в окружность диаметром в 1/10 ширины флага, касающуюся середины верхней стороны квадрата. Расстояние вертикальной оси звезды, серпа и молота от древка равняется 1/3 ширины флага. Расстояние от верхней кромки флага до центра звезды - 1/10 ширины флага. Надписи "Каракалпакстан АССРы" и "Коракалпогистон АССРы" размещаются горизонтально в две строки на расстоянии одной десятой ширины флага. Надписи вписываются в прямоугольник длиной в одну четвертую и шириной в одну десятую ширины флага".

История государственных символов Каракалпакстана в ХХ в. В 1952 году флаг Узбекистана был изменен, соответствующие изменения ждали и флаг Каракалпакской АССР. С 1950-х и до конца 1970-х годов флаг Каракалпакстана в точности повторял флаг Узбекистана. Порядок поднятия госфлага КАССР определен Постановлением ПВС КАССР от 26 апреля 1956 года. Указом ПВС КАССР от 7 января 1967 года в это Постановление внесены изменения (расширен список праздников, по которым поднимается флаг).

История государственных символов Каракалпакстана в ХХ в. 5 декабря 1936 года Каракалпакская АССР вошла в состав Узбекской ССР. Государственные символы закреплены Конституцией, принятой 3-м Чрезвычайным съездом Советов Каракалпакской АССР в октябре 1936 года (утверждена Президиумом ЦИК УзССР 29 сентября 1937 года), а точнее статьями 110 и 111. В Конституции флаг описан следующим образом: "Статья 111. Государственным флагом Кара-калпакской Автономной Советской Социалистической Республики является государственный флаг Узбекской ССР, состоящий из красного полотнища, в левом углу которого, у древка наверху, помещены золотые буквы "Узбекская ССР" на узбекском языке с добавлением под надписью "Узбекская ССР" буквами меньшего размера надписи "Кара-Калпакская АССР" на кара-калпакском языке".

История государственных символов Каракалпакстана в ХХ в. В 1925 году в составе Казахской АССР была образована Каракалпакская автономная область, 20 июля 1930 года она непосредственно вошла в РСФСР. 20 марта 1932 года образована Каракалпакская Автономная Советская Социалистическая Республика в составе РСФСР. II съезд Советов Каракалпакской АССР (21-25 декабря 1934 года) принял Конституцию, в которой впервые появилось описание флага Каракалпакстана: "Ст.109. Государственный флаг Каракалпакской Автономной Советской Социалистической Республики состоит из полотнища красного (алого) цвета, прямоугольного, с соотношением длины к ширине - как два к одному. В левом углу флага около древка помещаются золотые буквы "РСФСР" и "Каракалпакская АССР" - на каракалпакском и русском языках". По материалам исследований А.Лукши (Латвия) известно, что существовали флаги, на которых название автономии было написано в одну строку на двух языках "КАРА-КАЛПАКСКАЯ АССР - QARA-QALPAQSTAN ASSR".

Гөш бөрек

Жүўери гүртик / жуери гуртик / разновидность бешбармака

СУТЛИ ОШ (МОЛОЧНЫЙ СУП ИЗ ДЖУГАРЫ) Состав: 2 1/2 стакана воды, 2 стакана джугары (сорго), 2 1/2 стакана молока, соль по вкусу, Наливают в кастрюлю воду, подсаливают, дают воде вскипеть, засыпают промытую джугару (сорго), затем наливают молоко и варят 1 час, после чего разливают в кесе (пиалы) и подают на стол.

Жүуери / сорго

Бийдай гуртик (бешбармак по каракалпакский)