Polat

НЕ БЫЛО 1 Справедливых в мире царей С сотворения мира не было. Правду пишущих рифмачей С сотворения мира не было. Дети биев нашей земли Захватили всё, что могли, Хоть кривым путем они шли, Среди них уставших не было. С тех времен отдаленных, как Стал народом каракалпак, Как всевышний нам подал знак, Никого нам равных не было. Дух народа нашего гас, Все глумились, глядя на нас, Вышли в путь мы не в добрый час, На стоянках жизни не было. Стал народ наш слабей стократ, Стар погиб, но остался млад, Стал Бердахом Бердимурат,— Столь горюющих раньше не было. Есть поныне, о мой народ, Кто всех слаще и спит и жрет, Чей всегда прославляют род, Хоть достойных в роду и не было. Кто тревогу вселял в сердца, Оставлял детей без отца, Кто обманывал без конца, А самим возмездия не было. Целей нет у меня других, Кроме как обличить таких, Плач у сирот жалобно тих, Улыбнуться времени не было. Знай бахвалится бий-злодей — Поднялся, мол, выше людей, Он-то смеет, а ты не смей, Чтобы в мыслях даже не было. О господь мой, страшно сказать, Как подла и корыстна знать; Всё взяла, что мыслимо взять, А того, кто давал бы, не было. Стал один всё больше наглеть, Стал другой всё дольше терпеть, Заманили сокола в сеть,— Кто его бы вызволил, не было. Говорящий правду, как я, Не в почете среди ворья. Поедает свинью свинья, А того, кто разнял бы, не было. У голодных — мечта одна, У других — лишь сытость видна, У голодного нету сна, А у сытых этого не было. В небе черные облака, Смутно на сердце бедняка, Зреет злоба, грызет тоска, Век живущих весело не было. У инаков совести нет, У ишанов милости нет, А у баев жалости нет, — Справедливых нет и не было. Нет огня, чтоб рассеять мрак, Вместе взяться бы, да никак. Для себя старается всяк,— Никогда еще хуже не было. Страх, бесправие этих дней — Всё обрушилось на людей, Пусть не каждый у нар злодей, Но сердец черствее не было. Другу верному — не вреди, Вероломного — обойди, Своего не меняй пути: Изменившим — удачи не было. Тот, кто умер, — умер, а тот, Кто не умер, — еще умрет; Кто не мучился за народ, Для того и мучений не было. Неспроста я зовусь Бердах, Только правду держу в устах, Если ж правда в моих словах— Значит, господа с нами не было. 2 Был я розой — не расцветал, Мудрецом был — думать не стал, Соловьем — но не засвистал, — У меня возможности не было. Был веселым я с давних пор, Был джигитом, орлиный взор, Я взмывал, словно беркут с гор,— Опуститься вершины не было. Был я ловок и крепкогруд, Подпевал всему, что поют, Жил я там, где хлеба не жнут, Где и знавших об этом не было. Я кобызом звучавшим был, Я певцом замолчавшим был, В небе гусем отставшим был,— Озерка для отдыха не было. Я был ястребом, сеял страх, Томага надели мне, ах, В сеть попал я, темно в глазах,— Моих доблестей знавших не было. Был дождем я в полдневный зной, Был в безветрие бурей злой, Дыней был на земле степной, — Дня, чтоб свиньи не грызли, не было. Неокрепший был я росток, Вверх тянул свой каждый листок, Втоптан свиньями мой цветок, — Кто его бы расправил, не было. Как еще голова цела? Крепче камня, видно, была, Слез кровавых река текла,— Кто бы вытер слезы, не было. Ты впустую промчалась, жизнь, Не такой ты мечталась, жизнь, Ведь такой оказалась жизнь, — Прошумела — и словно не было. Сколь я ни был сведущ и смел, Сколь ни делал я добрых дел, Сколь Кулен-болыса ни пел, — И халата в подарок не было. з Как ни тщились отец и дед, Навалились все сорок бед, Был достаток в доме — и нет, Никогда как будто не было. Шутка в доме хоть и в чести, Как концы с концами свести? За невесту калым внести У отца надежды не было. Верить ежели старикам, Предложил он тестю тукум, То-то хохоту было там, — Остроумней калыма не было. Я здоров и крепок, ей-ей, Лишь душа горит всё сильней. Подавитесь бедой моей, Агабии, хоть бы вас не было. Я здоров, но изныла грудь, Жизнь мгновенна, но долог путь, Подо мною мул — подхлестнуть— Никого, кто догнал бы, не было. Кто кичится пуще всего Властью имени своего, Тот не хочет знать никого, — Нет поддержки тебе и не было. Правды жаждущий человек, Вечно страждущий человек, Кончил властвовать Гёроглыбек, Базирген ушел — и как не было. Я Бердах, две слезы из глаз, Кунходжу я слышал не раз, Был мне другом Ажинияз, И у них веселья не было. Бердах

БЕРДАХ Бердах — литературный псевдоним Бердимурата Каргабая улы (1827—1900).2 Это был самый крупный представитель дореволюционной каракалпакской литературы — и по социальной значимости своего творчества, и по широте его тематического диапазона, и по уровню художественного мастерства. Бердах родился в глухом каракалпакском ауле, в семье бедного дехканина-рыбака. В детстве будущий поэт учился в сельском мектебе, затем — в медресе (в местечке Каракум), которое ему не удалось закончить. Бердах с юных лет учился искусству бахсы (бахши) — самому популярному искусству народного сказителя. В совершенстве овладев им, он одновременно глубоко изучал и творения великих поэтов-мыслителей Востока: Фирдоуси, Навои, Физули, Махтумкули. Время Бердаха для всех народов Хорезмского оазиса было вре?ленем остродраматической национально-освободительной борьбы. Каракалпаки, узбеки-аральцы, казахи и туркмены — братские народы Хорезмской долины — не раз совместно восставали против ига хивинских ханов. Борясь за лучшую долю, они выражали желание присоединиться к России. Как выдающийся поэт-гражданин своего народа, Бердах принимал деятельное участие в этой народно-освободительной борьбе, отстаивал права людей труда, и это во многом определило и демократичность, и народность, и социальную направленность бессмертных произведений поэта. В его много-численных стихотворениях и поэмах правдиво запечатлены картины общественной жизни Каракалпакии второй половины XIX столетия. Бердах — автор ряда исторических поэм и песен из жизни своего народа. Таковы "Шежире" — поэтическая родословная каракалпаков, "Амангельды" — поэма о событии из истории так называемых "верхних каракалпаков" XVIII века. В дастане "Айдос-баба" поэт описывает столкновение старейшины каракалпакского населения Айдоса-бия с хивинским ханом. Историческая песнь "Ёрназар-бий" посвящена национальному герою, возглавившему антихивинское восстание народов Каракалпакии в 1855—1856 годах, который в памяти их потомков продолжает жить под прозвищем батыр Ерназар-Алагез (Ёрназар-пестроглазый, т. е. грозный богатырь). Поэма Бердаха "Царь-самодур" — наиболее значительное произведение дореволюционней каракалпакской поэзии. Изображение тяжелой жизни народа, беспощадное разоблачение эксплуататоров (ханов, баев, биев, духовенства, царских чиновников и т. д.) — таковы характерные черты творчества Бердаха. Правдивость, гражданская смелость, богатый народный язык — неотъемлемая. особенность его бессмертных творений. В своих стихах Бердах смело выступал против варварских пережитков в быту, против унизительного положения женщин ("Невеста", "Время мое", "Не горюй", поэма "Царь-самодур" и другие произведения). В наше, советское время, когда осуществились все мечты Бердаха, его творения стали достоянием широкой общественности. Их изучают в школах и вузах. Произведения поэта изданы на многих языках нашей страны. Именем Бердаха названы совхоз, госфилармония, школы, кинотеатры, улицы. Его жизни и творчеству посвящено немало специальных трудов, литературных произбедений. А 150-летие со дня рождения великого2 каракалпакского поэта широко отмечалось в стране в общесоюзном масштабе. Приставка "дах" ("даг"), прибавленная поэтом к своему имени (Бердимурат), означает: горе, печаль. В целом этот псевдоним означает: Печальный Бердимурат.

ЛИВЕНЬ ХЛЫНЕТ НАД ВЕРШИНОЙ... Ливень хлынет над вершиной — У подножья топко станет. От слезы скупой, кручинной Вся тряпица мокрой станет. Не избегший злой судьбины, Горе я терплю, безвинный, Не притронусь к чаше винной, Но мутнее разум станет. Нет веселья и в помине: Как Меджнун в своей пустыне, Я печален, и отныне Стан мой стройный гнуться станет. Боль сильна, печаль сурова, Что ни день — рыдаю снова… Но дождемся ль дня такого И мечта вдруг явью станет?! Всё острей, всё горше горе, Разлилась печаль как море. Ждешь, пошлет ли бог подспорье, — Слез поток рекою станет. Я зовусь Ажиниязом. Глух аллах к моим намазам. Сердца жар спадет — и разом На душе спокойно станет. Ажинияз

БЫВАЕТ Вершина над черною горной грядой Без снега бывает, со снегом бывает. Живя на чужбине, джигит удалой Без денег бывает, с деньгами бывает. Весна миновала — жара началась, Красавицы ходят, игриво смеясь. Крикливые гуси, к озерам стремясь, Без пищи бывают и с пищей бывают. В далеком Хорезме остался мой дом, Отныне я тяжко вздыхаю о нем. Поток, что несется с горы прямиком, Без ливня бывает и с ливнем бывает. Идут караваны пустынным путем, И пестрые птицы кружат над прудом, И речи скитальца в краю неродном Без шуток бывают и с шуткой бывают. Когда на чужбине джигит удалой, Полно его сердце печалью-тоской. Арабский скакун, длинношеий, лихой, Без гривы бывает и с гривой бывает, Желаниям сбыться судьба не дает, Из глаз беспрерывная влага течет, Дорога, что нас по чужбине влечет, Без цели бывает и с целью бывает. Кому расскажу о печали моей? Душа всё смятенней моя и мрачней. Молва об истории прожитых дней Бесславной бывает и славной бывает. В слезах Зийуар, днем и ночью грустит, Скорбит его сердце от старых обид. Увы, этот сад, хоть и пышный на вид, С цветами бывает, с шипами бывает. Ажинияз

МЫ, СМЕРТНЫЕ, НЕ ВСЕ РАВНЫ Мы, смертные, не все равны, Но в этом нашей нет вины, Один — мудрец, другой — дубина, — Мы, смертные, не все равны. Ты говоришь: "Наука, свет Приносят богу много бед. Людей безвинных в мире нет, Грехов лишь у аллаха нет". Ты — порожденье сатаны, Но в этом нашей нет вины, Один — мудрец, другой — дубина, — Мы, смертные, не все равны. Ты, верно, истинный злодей, Коль счел за скот других людей, Знать, ты спесив, высокомерен, Коль счел за скот других людей. Язвить и хаять ты привык, Тебя погубит твой язык, Каким бы ни был ты всезнайкой, Ты гребня истин не достиг. Доспехами кичится бай. Промедлив, бой не начинай, Хоть ты всезнайка, всё ж ты смертный, Других, смотри, не осуждай. Смерть где-то ходит впереди. Нельзя сказать ей: погоди! Не все равны на свете люди, Незнающего не стыди. Не навязать ума тому, Кто не завидует уму. Что в помыслах у человека, Не догадаться никому. Ажинияз

ПРОЩАЙ ЖЕ! (Поэт обращается к своему отцу) Хуже бедности нет ничего на земле, Отпусти меня в путь наконец, прощай же! Я здоровья желаю всей нашей семье, Мой заботливый, добрый отец, прощай же! Оглянусь — ничего, кроме бедности нет, Стал кебабом я в углях лишений и бед, Жаль тебя покидать мне под бременем лет, Мой заботливый, добрый отец, прощай же! День и ночь о всевышнем судье вспоминай, Имя бога тверди — на него уповай, День и ночь к всеблагому смиренно взывай, О позволь мне в дорогу уйти, прощай же! Старым стал ты, отец, но пока еще жив, Годы мчатся, как легкого ветра порыв, В Судный день да предстанешь ты чист и правдив, Пожелай мне удачи в пути, прощай же! В путь далекий сынок собирается твой, Будет жив — возвратится под осень домой, Если ж смерть в стороне ожидает чужой, Значит, это судьба, мой отец, прощай же! Ах, я тысячекратно доволен тобой! Коль душа будет в теле, вернусь я домой, Но, где жизнь, там и смерть... Вспоминай хоть порой, Мой седой, досточтимый отец, прощай же! В дальний путь отправляется Ажинияз, Радость жизни твоей, льет он слезы из глаз, Будь же благословен, коль настанет твой час, Дай мне руку, любимый отец, прощай же! Ажинияз

НАПОМИНАЕТ МНЕ... Клокочет вещая моя душа — Взволнованный родник напоминает, Бурлит, наружу вырваться спеша, Сель, рушащийся с гор, напоминает. Припомню радости минувших дней, И рвется пламя из груди моей, Мне жизнь в Хорезме, полная затей, Теперь счастливый сон напоминает. В чужом краю томлюсь я, сиротлив, На грудь печально голову склонив. Коль человек в родном краю счастлив — И впрямь султана он напоминает! А кто разлуки чашу пьет до дна, Кому судьбой чужбина суждена, Клокочет, как речная быстрина, Себе ж морской прибой напоминает. Каким бы ни был удалым джигит, Недолго он в огне любви горит,— Он соловья, что в цветнике гостит Всего десяток дней, напоминает. Я по земле скитаюсь день за днем, Себе пронзил я сердце острием. И кто хоть раз в Хорезме был моем, Бальзам целебный мне напоминает. Всё Зийуар сказал, что думал он,— Услышь, аллах, его мольбу и стон! Вестей лишен, с Хорезмом разлучен, Сейчас безумца он напоминает. Ажинияз

ЖИЗНЬ ОДНА, И СПАСЕНЬЯ НЕТ… Пой же, друг мой, как соловей, Жизнь одна, и спасенья нет, Разлучиться с душой моей Мне придется, сомненья нет. Как цветок, отцветает душа, К Азраилу пойдет душа, В этом мире живет душа Так немного — спасенья нет. Был несметно Карун богат, Всех богаче он был стократ, Но и он был в могилу взят, Как в зиндан, — тут сомненья нет, Коль ты стал сиротой — беда, Коль ты в ссоре с родней — беда А с женой жить дурной — беда, От которой спасенья нет. Коли вырос невежей сын, Он позор для твоих седин, Коли маешься ты один — Сам виновен, сомненья нет. Можно счастье твое украсть, Можно деньги отнять и власть, Но страшнее всего — напасть, От которой спасенья нет. А моя душа — как река, И спешит за строкой строка, Щедра божья ко мне рука,— Счастлив я, тут сомненья нет. Говорит вам Ажинияз: Звезды смотрят и днем на нас — Цвел Сайд Али, но угас Даже он! Нам спасенья нет. В сердце — горе, тоскует плоть, Смерть же песней не побороть. Ничего мне не дал господь, Кроме песни. Спасенья нет! Ажинияз

НУЖЕН Коль мужествен и храбр джигит И сердцем для людей открыт, Отвагой грозной знаменит,— Такому друг надежный нужен. Коль в дальний путь джигит влеком, Спешит в сражение с врагом И машет яростным клинком,— Такому предводитель нужен. Богач, владелец многих стад, Таким послушным слугам рад, Что, впроголодь живя, молчат, — Богатым безответный нужен. Вор — для родителей позор, Коль староста в ауле — вор, Он на любую подлость скор И куш ему немалый нужен. Коль царь помешан на деньгах, Дворцы возводит на костях, А в подданных вселяет страх,— Ему поход военный нужен. А бедняку война не впрок, Для бедняка тяжел оброк, Ему лишь мирный огонек, Покой и хлеб насущный нужен. Рабу, живущему в нужде, В неволе, холоде, в беде, Кому удачи нет нигде, — Тому свободный жребий нужен. Чтоб радость знал Ажинияз И чтоб мечта его сбылась, Чтоб в мире правда прижилась — Ему, друзья, век долгий нужен! Ажинияз

КАК ПАХАРЮ НУЖНА ЗЕМЛЯ... Чтоб и принять и угостить приехавших друзей, Джигиту, хочешь или нет, а быть при деньгах нужно, Чтоб со спокойным сердцем жить под кровлею своей, Владеть богатою казной и сундуками нужно. Отвага юноше нужна, чтоб, как прибой, бурлить; Отчаянность душе нужна, чтоб в небо воспарить. Чтоб острой шуткой мог твой сын гостей развеселить, Веселым, умным воспитать его с годами нужно. Послушайте, что вам, друзья, поет мудрец седой: Плодов у черной ивы нет, склоненной над водой; Чтоб весел был лихой джигит, супруге молодой Чудесным станом колыхать, играть бровями нужно. Задире кулаки нужны, сраженье — храбрецу, Бедеу нужен быстрый бег, соперники — борцу,И даже кляче чуть живой, худому жеребцу Хвостом и гривою трясти и прясть ушами нужно. Как пахарю нужна земля, волы и семена, Так соловью царица роз душистая нужна, А рыбаку, чтоб сеть его была всегда полна, Иметь надежную ладью под парусами нужно. А чтоб товары в Чин-Мачин и Бухару везти, Чтоб в Русь отправиться, чтоб Связь с Гератом завести, Чтоб на большой базар попасть, не задержась в пути, Верблюдов мощных бы иметь с двумя горбами нужно. Ажинияз

КРАСАВИЦА ИЗ БОЗАТАУ Подобна ты в поле ромашке... Твой мед Пчелу от цветка отречься заставит: Пусть взгляд твой стрелу, как из лука, метнет— Он звезды от ночи отречься заставит. Увидел тебя — и лишился я сил, От Солнца, Луны я лицо отвратил, Терпенье мой пыл от меня отлучил, Меня ж от терпенья отречься заставит. Ты тонкою талией — вся в муравья; От перстней лучащихся — света струя; Коль речь слаще меда услышит змея, Змею от укрытья отречься заставит. Пучина Джейхун мне сегодня близка; Улыбку ты спрячешь — нагрянет тоска, Любви сокрушающие войска И душу от тела отречься заставят. В ноздрях у тебя золотой аребек, Глаза твои — гибель мне, вражий набег, Ургенча владычицу Туребек Погонят, от трона отречься заставят. Глаза твои душу мою обнажат, Все старые раны разбередят, Они Зийуара в пути совратят, Кяфира от веры отречься заставят. Ажинияз

Гриф по моему на кк и на кз «Қара қус», а та на Гербе «Қумай» это мифический птица из расказов Навои. Мифическая птица Қумайы является символом счастья и свободолюбия. Великий поэт Алишер Навои характеризовал птицу Қумайы как самое доброе из всех живых существ.

МОЙ НАРОД ЕСТЬ Если хочешь узнать о народе моем, Кожбан, Все мои соплеменники в шапках, словно казан. Отзовитесь, Кунград и Кытай, отзовись, Кенегес: Мой народ существует, вернее — он есть! Сторона моя славная, славный Ургенч, а там, Где покоится море, — раздолье тучным стадам, Если нет приглашенья, никто не появится сам. Но Кунград приглашает, поскольку он есть. Здесь найти можно всё, но не надо совсем искать Здесь не пугана дичь, на озерах полно утят, Над озерами лебеди так грациозно летят! Здесь есть всё, что на свете прекрасного есть. Никогда он не выдаст за правду явную ложь, Он с прямого пути ни за что не сойдет, не трожь! Малодушного, труса не ставит народ мой ни в грош. Мой народ существует, вернее — он есть! То ль Лейли светло улыбнулась сейчас тебе, То ль Зухра появилась случайно в твоей судьбе, Так — не так, но признаюсь легко я себе, Что у нас очень нежные девушки есть. Вдруг на пальцах изящных и тонких, словно тростник, Бирюзовый красивейший перстень сверкнул-возник, Золотое кольцо отразило прекраснейший лик... Ах, какие красивые девушки есть! Кенегес и муйтены, кунградцы — мало ли нас! И Кытай, и Кипчак, и Мангит — скажу без прикрас, Каждый род дал на диво храбрейших джигитов у нас. Нашим бекам хвала: в них достоинство есть. Он высок, словно тополь, и строен, как тополь, он, И, конечно, в красивую девицу он влюблен, А увидев врага, он становится словно огонь. Вот какие джигиты у нас еще есть! Никогда не отступит он в схватке с ханским борцом, Чье огромное тело словно налито свинцом. Пусть же знают все люди красивое это лицо— У кунградцев борцы-силачи тоже есть. Ерназар-кенегесец правил народом своим,— Выше трон вознесся горделивой Хивы!.. Но сегодня я счастлив, пожалуй, всего лишь одним — Счастлив тем, что прекрасный Хорезм у нас есть. Вспоминая о нем, я ликую почти всегда, Вспоминая о нем, я тоскую почти всегда... Сутилмек там цветет по три раза в году иногда — Вот какая прекрасная ягода есть! У пруда, где прохлада, пышное дерево есть, Здесь приятно вкусную дыню медовую съесть. Геурек поспевает, алея... В степи, а не здесь, У нас сочная, вкусная ягода есть! Слово сказано к месту, и это уже добро. Как волшебна земля, та, которую я обрел! Здесь целебны все травы, я всё для себя здесь нашел, Всё, что только душа пожелает, здесь есть. Пусть поет шинкобыз. Веселится пусть и грустит. Пусть весна у джигита цветет в молодой груди — Это девушки с легким кокетством зовут: приди! До чего же красивые гурии есть! Но окутан печалыо я. Серый туман в глазах, Я скиталец, иду по чужбине опять в слезах. Нет сильнее тоски — словно мимо промчалась гроза. Есть печаль у меня непроглядная, есть. Так, гонимый судьбою, в ваши попал я края, Отличить от дурного хорошее смог бы и я. Обо всем рассказал, что душа сохранила моя... У народа поэт Зийуар бедный есть. Ажинияз

НЕ БЫЛО Я сазом золотым в руках красавиц был, — Только милой вдохновить меня на песню не было. Гордым соколом стремительно я в небо взмыл, — Только ловчие мои охотниками не были. Наша жизнь порою состоит лишь из невзгод, Так зачем аллах ее без радостей дает? В тень бегущего джейрана путник не войдет, — Никогда еще такого в жизни этой не было. Стан мой, как "алиф", был строен; ныне он — как "дал", — Слезы горькие пролил я. Вот еще беда: У дороги груз мой ценный как бы не пропал — На базар его доставить каравана не было. Пущен мною сокол в небо. Где он, где сам я? Вот базар мой разошелся после полудня. Пропустил я караван, что шел вблизи меня,— В думах пестрых мысли о дороге не было. Никому не выдавал я сокровенных тайн, Подвергал себя лишеньям часто здесь и там. И в моем чертоге скромном, что возвел я сам, Гостя, с кем бы поделиться горем, не было. Мир чарующий явил мне, как у Лейли, лик, Отнял разум, отнял разом помыслы мои. Час настал зерно провеять — ветер вдруг поник; Появился снова ветер, а зерна как не было. Так судьба, заставив птицу по цветам скучать, Как Меджнуна, по пустыням начала гонять. Обрекла меня на муки — мне ли их не знать? Я с лихвой невзгод отведал, но конца им не было. Неуютна и пустынна родина вдали, Там теперь кричат вороны, пели — соловьи… Зийуар вам скажет правду: я еще не жил, Никогда еще веселья в сердце моем не было. Ажинияз

БОЗАТАУ Суждено уйти нам в неизвестный край, Мы должны расстаться, славный Бозатау. Слезы наши льются... Ты прощай, прощай, Мы должны расстаться, славный Бозатау. Век земля с народом, при земле народ, Горе нас, изгнанье, безземельных, ждет, Не избудем боли, захиреет род, Ты кормильцем был нам, славный Бозатау. Здесь на свет явился, рос я и взрослел, Скакуном арабским век свой мчать хотел, Жизнью наслаждался, хлеб твой сытный ел… Мы должны расстаться, славный Бозатау. Я к беседе доброй первым делал шаг, Первый был затейник, первый весельчак, Но тебя покинуть вынуждает враг, Мы должны расстаться, славный Бозатау. Сад был соловьиный — стал вороний стан. Изболело сердце, в голове туман. Разорен врагами и Кийсык Порхан, Вытоптан, разграблен, славный Бозатау. Мать в Гургене чья-то, — страшный был набег; Чьи-то братья, сестры угнаны в Атрек; Чья-то дочь в Хаджаре проживет свой век, Многие в неволе, славный Бозатау. Вопли раздавались громкие окрест: Больно отрываться от родимых мест. Всадники пленили плачущих невест, Гнали, разлучали с милым, Бозатау. Вот юнец чубатый смотрит на отца: В Шам, в Ирак ли в рабство продадут юнца — Навсегда разлука, нет на нем лица!.. Гурд ли, Тегеран — всё рабство, Бозатау. Чья-то дочь в тончайший облеклась атлас, Схвачена злодеем, так и не спаслась. Свет Луны и Солнца для родных погас, Дева, твой разделит жребий, Бозатау. Сотни их, приятных мягкостью речей, Стройных, цветоликих, с теменью очей, Волею аллаха, властью палачей Где-то на Балканах будут, Бозатау. Тех, что равны были красотой Лейли, Чьи зарей румяной щеки расцвели, Гордых, крутобровых, — в плен их увели. Век им жить в неволе тяжкой, Бозатау. Слышал, пред рассветом началась пальба. Вольным спал — проснулся с участью раба: Руки мне связали — где уж тут борьба... Был врасплох захвачен сын твой, Бозатау. Многие хлебнули горя от туркмен: Тех они убили, тех угнали в плен. Разоренье — целых не осталось стен, Плач стоял повсюду громкий, Бозатау. Тот в сраженье сделал свой последний вздох; Тот, скота лишившись, жив, но нищ и плох; Тот, с детьми расставшись, от тоски иссох— Это не конец ли света, Бозатау?! Все-таки причина наших бед — Кунград, Сейилхан жестокий также виноват. Где Ашамайлы и где теперь Кыят? Без людей, без пастбищ ныне Бозатау. Храброго джигита участь тяжела. Нет людей... Сгорело, что горит, дотла. В сердце мне вонзилась жгучая игла — Всеми ты покинут, славный Бозатау. Связанный, плененный, ухожу в слезах. Нет защиты — только ты один, аллах. Полное безлюдье на твоих дворах, Всеми ты покинут, жалкий Бозатау. Был главою здешним ты, мулла Пирим, Наш народ гордился б именем твоим. Будь же, муж ученый, ты защитой им. Всеми ты покинут, бедный Бозатау. За спиной остался разоренный рай. Зийуар льет слезы и твердит: "Прощай!" Будет жив — вернется он в любимый край. Всеми ты покинут, скорбный Бозатау. Ажинияз

АЖИНИЯЗ Ажинияз Косыбай улы (1824—1878, литературный псевдоним Зийуар) родился в ауле Ашамайлы-Кыят, на южном побережье Аральского моря — у самого устья Амударьи. Приехавший учиться в Хиву, Ажинияз сперва занимался в медресе Шергазы, а затем окончил медресе Кутльмурат-инака (в медресе Шергазы до него учился и туркменский поэт-классик Махтумкули, поэзия которого оказала благотворное влияние на творчество Ажинияза). Молодой поэт не ограничился зубрежкой религиозных текстов в тесных и полутемных кельях медресе; он жадно поглощал знания об окружающем мире. Это чувствуется во всем творчестве Ажинияза. Поэт мечтал о просвещении своего угнетенного, "прозябающего в глуши" народа. Кунградское восстание 1858—1859 годов, явившееся одним из крупнейших событий в истории народов Хорезмского оазиса, перевернуло всю жизнь Ажинияза и определило его судьбу как поэта. Населявшие Хорезмский оазис каракалпаки, узбеки-аральцы и казахи, доведенные до отчаяния гнетом хивинских ханов, осенью 1858 года поднялись на борьбу за свою независимость. Они обратились с просьбой к русскому правительству оказать им помощь. Однако успехами развивающегося повстанческого движения воспользовались туркменские феодалы, сначала поддерживавшие его, а затем превратившиеся в полновластных хозяев положения. Не без влияния эмиссаров английского империализма новоявленные кунградские властители отказались от русской помощи, а недовольный народ подвергли жестоким репрессиям, которые вызвали его восстание. В результате ослабленный Кунград снова стал добычей Хивинского ханства. При кровавом подавлении восстания особенно пострадали те каракалпаки, которые жили в местности Бозатау, Множество людей было ограблено, убито, оставшиеся в живых были угнаны и проданы в рабство. Непосредственный участник Кунградского восстания, Ажинияз был одним из его идеологов. Поэт разделил участь тех бозатаусцев, которые попали в плен и были угнаны врагами. Тяжелые испытания, обрушившиеся на соотечественников, и породили знаменитую историческую песню Ажинияза "Бозатау", которая стала одной из самых популярных национальных песен каракалпакского народа. Ажинияз был и автором мелодии к ней. Бозатауская трагедия омрачила мечту поэта о светлой судьбе народа, о его единстве. Начинается долгая скитальческая жизнь Ажинияза вдали от родины. Он уходит к казахам, живущим за Аральским морем, а затем еще дальше — в Оренбург, Татарию, Бошкирию, в уральские степи. Ажинияз внес весомый вклад в арсенал изобразительных средств каракалпакской классической поэзии, обогатив ее ценнейшим опытом восточной классики. Он хорошо знал сочинения Навои, Физули и Махтумкули. Ажинияз был и большим мастером традиционных поэтических состязаний — айтыс. Особенно большой популярностью пользуется его айтыс с казахской поэтессой Кыз-Менеш. Этот айтыс двух поэтов был опубликован в 1878 году в Ташкенте в газете "Туркистан уалаяты".

МОЙ КРАЙ Из Туркестана прадеды мои Пришли искать покой в чужом краю. Здесь годы детские мои прошли, Здесь рос я, озорной, в родном краю. Уйдем на берег озера, грустя, Косить камыш — пять косарей и я. В Тэрис-тобе ведет тропа моя, Обижен я судьбой в родном краю. Пусть ложный слух вас не введет в обман— Не знали мы болезней или ран, Мы шли к Ырзы от острова Ержан, Гонимы нищетой в родном краю. Ловили рыбу мы невдалеке — В реке Токсан, потом в Мантык-реке, Больших сомов, дремавших в тростнике, Мы били острогой в родном краю. Здесь Ибрагим, мулла Абдимурат, Глухой на оба уха Измурат, Здесь наши племена — Кыят, Кунград, Живем большой семьей в родном краю. Мы уповаем: в Жалайыр, сюда, Придет на наши пастбища вода, Как девушка к джигиту. Я всегда Надеждой жил такой в родном краю. Гулял я с девушкою, ел и пил, Добросердечным, дружелюбным был, Всех ближних одинаково любил — Я был самим собой в родном краю. В Бекман-шагыл, куда вода пришла, Где раньше степь была, как лоб, гола,— Отарам байским нет теперь числа... Как хорошо весной в родном краю! Я в детстве жил на озере Айрша, Где волны плещутся, песком шурша. Терпел я боль, невзгоды, но душа Была всегда живой в родном краю. Я говорю, а на сердце тоска. Мечты мои, не мучьте бедняка! Но жив и крепок человек, пока Он на земле родной, в родном краю! Я видел мир, во многих жил краях, Знал труд и дружбу, знал тоску и страх, Но горести меня не стерли в прах — Я пребывал душой в родном краю. Обширен был муйтенов старый род, Рождались дети в юртах каждый год, Но гибли многие... В плену невзгод Томились мы тоской в родном краю. Иным достичь желанного дано, Удел других —страдание одно. Безумцем, обездоленным давно, Живу я — всем чужой — в родном краю. Кунходжа

КАМЫШ Ты много мук изведал тоже, И листья у тебя желты, Как братья, мы друг с другом схожи, Немало горя знал и ты. Твои побеги чахлы, слабы, Утратили зеленый цвет, Тебе давно цвести пора бы, Но и на это силы нет. Ты из воды растешь, а жажды Не можешь утолить своей, Под дуновеньем гнешься каждым, Хоть много у тебя корней. Держаться трудно в скользкой глине, Меж тем прошел весенний срок, А лета нету и в помине, За что же нас карает бог? Тебя в дугу сгибает ветер, С твоих метелок пух седой Нераспустившихся соцветий Он рассыпает над водой. Гляжу — уже в начале лета Успел ты, бедный, пожелтеть, И не видать тебе расцвета, Коль так дела пойдут и впредь. И все-таки жди доброй вести, Держись, не сохни у воды! Смотри: я так же, как и ты, Стою на очень скользком месте. Кунходжа

ВМЕСТЕ СО СТРАНОЙ Не обижай безвестного тихоню, Услышь укор в его вседневном стоне. Я говорю: чем человек влюбленней, Тем сладостней свершение любви. Когда народом правит царь жестокий, Один — в парче, с других — дерут оброки. Те, что сбирают золота потоки, Подобно мясникам, всегда в крови. Коль человека судит царь сурово, Не отличая доброго от злого И милосердного не знает слова,— С таким царем печальны дни твои. А надо возвещать лишь правду с трона, О благе общем печься неуклонно, И справедливо применять законы, И принимать решенья со страной, Всегда идти друг другу на подмогу, Быть вожаком, во тьме найти дорогу, Нужду и зло не допускать к порогу, Всё делать в единенье со страной. Взлетишь на небо, коль душа крылата, Богат и ты, когда страна богата, Тот, кто мечте народа верен свято, Достигнет возвышенья со страной. Коль учит старший брат тебя бывалый, Коль твой арык в реке берет начало И коль твоя рассада не увяла, Жить будешь в наслажденье со страной. Цветник, в плохие времена цветущий, В железной клетке соловей поющий, А вкруг дворца — садов роскошных кущи — Позор страны, глумленье над страной! Кто сел в седло, свою возвыси славу, Кто всех гнетет, кто попирает право, Кто жалует лишь родичей ораву, — И тот, увы, в общенье со страной. В палатах пышных дастарханы стелят, Царей и ханов ублажает челядь, Они пируют, а народ их делит Страданья и мученья со страной. Все мраморные храмы, мавзолеи, Луна, планеты, ханы, богатеи — Всё, что есть в мире, держится на шее Раба, чей жребий — горе и нужда. Лишь тот живет, обласканный судьбою, И мнит, что украшает мир собою, И пользуется радостью любою, Чьи тучны и бесчисленны стада. Но чтоб народ был добрым, человечным, Чтоб и во тьме сиял он светом вечным И жил, ликуя, в счастье бесконечном, Бороться надо вместе со страной. Джигит про все опасности забудет, Ничто его отваги не остудит, Джигиту путь не страшен, если будет Он спутником невесты дорогой. Так радуйся тому, что жив на свете! Пускай лишь горе знал ты в годы эти, Ты — человек, за род людской в ответе, И непреклонным будь в любые дни, Махтумкули и Магруфи хотели Окольными путями выйти к цели, Но яростной реки не одолели, Всю жизнь стеная прожили они. Я слезы лью: вокруг глухие стены, Коль буду говорить я откровенно, Яд моих слов учует враг мгновенно... Глаза мои застлала пелена. С мечтой прощусь. Жизнь, как тюрьма, сурова. Что делать здесь, когда на мне оковы? Но я уйду, не проронив ни слова Тебе в укор, мой край, моя страна. Предсказывай грядущее. Награда Посмертная — вот вся твоя отрада. Замолкни, Кунходжа! Пред смертью надо Одно сказать: "Прощай, моя страна..." Кунходжа

ДОХЛАЯ РЫБА Разбилось сердце от тоски: Протухли даже плавники — Гниет на берегу реки У старого причала рыба. Едва она попала в сеть, Почуяла: "Не уцелеть!" И впрямь пришлось ей умереть, Хоть и рвалась сначала рыба. Где юности ее разгул? Исчез, как счастье, утонул, Труху чешуек ветер сдул, Дохлятиною стала рыба. Видать, в затылок ей враги Вогнали жало остроги, И, лопнув, брызнули мозги... Так жить ты перестала, рыба. Кунходжа

КЕМ Я СТАЛ Что я видел, явившись на свет? Жизнь влача день за днем, кем я стал? Даже сердцу под бременем бед Тесно в теле моем... Кем я стал? Был джигитом и я удалым, Но надежды исчезли, как дым. Презираем, унижен, гоним, В этом стане чужом кем я стал? Посмотрите, каков я на вид, Я по горло унынием сыт, После горестей всех и обид, Не повинный ни в чем, кем я стал? И шубенка моя не годна, И дырявая юрта бедна, Из надежд не сбылась ни одна, Я кажусь стариком, — кем я стал? Мне глаза помутили года, Голова, как у старца, седа, Спину мне изогнула нужда, Обглодала живьем, — кем я стал? Я без матери рос, сиротой, Я, бездомный, скитался порой, Был затравлен я злобной ордой, Сокрушенный врагом, кем я стал? Песнь моя оглашала сады, Я раздумия знал и труды, Но лишь горя собрал я плоды... Изнуренный трудом, кем я стал? Хоть не дожил до старческих лет, Зубы выпали, памяти нет... Что я видел, явившись на свет? В этом мире глухом кем я стал? Кунходжа

ОБРАЩЕНИЕ К ПОЛУСЛЕПОМУ ВЕРБЛЮДУ (Хивинскому хану) Скажи, верблюд полуслепой, Худой, с трясучей головой: Ойсылкара — защитник твой, С ним, неустанным, ты знаком? Есть покровители скота: Великий Жылкышы-ата, Занги-баба, Шопан-ата, С их древним станом ты знаком? А с тем, кто святости достиг, Кто даже птичий знал язык, Кто был владыкой из владык, — С ним, Сулейманом, ты знаком? Ты дряхл, прошел ты долгий путь, Лишь вид верблюдицы чуть-чуть В тебя способен жизнь вдохнуть, Но снова поникаешь ты. Покорный горестной судьбе, В своей ты страшен худобе, Хоть петля смерти на тебе, А всё еще шагаешь ты! Твой путь был горек и тяжел, Теперь ты стар, понур и гол. Когда ты в этот мир пришел, Наверно, сам не знаешь ты! Был Чингисхан, и был засим Хан знаменитый — Мадреим, А ныне правит Мадамин,— Их всех, наверно, помнишь ты! Нет у тебя среди людей Ни господина, ни друзей. Где зубы в челюсти твоей? Не разжуешь и сена клок! А если местным мясникам Тебя на мясо я продам, Смогу ли по моим деньгам Купить насвая хоть кулек? Когда бы свел я на базар Хивинского владыки дар, Навряд ли, так ты слаб и стар, Я оплатить проезд бы мог! Твои скупились господа, Скудна была твоя еда, Ты, видно, голодал всегда, Измученный, больной верблюд. Ты сух, как выкопанный пень, На черную походишь тень, С двумя горбами набекрень, Невиданный, чудной верблюд! Нет шерсти на твоих боках, Нет мяса на твоих костях, Дивлюсь я, как ты не зачах В песках, в глуши степной, верблюд. Стар, как стариннейший дастан, Ты, видно, мне в насмешку дан. Уж лучше обделил бы хан, Чем наградил тобой, верблюд! Ты дряблым стал, угас твой пыл, Лишился ты последних сил, Ты жалок в старости, а был Когда-то неплохой верблюд! Вот подарили бы, любя, Мне верблюжонка от тебя, Я б вырастил твое дитя, Род расплодил бы твой, верблюд. Эй, Кунходжа, зря не скули — Будь мудрым, как Махтумкули. Сейчас унижен ты, в пыли, А был — как молодой верблюд. Кунходжа

КУНХОДЖА Кунходжа (1799—1880)—один из наиболее даровитых и популярных каракалпакских поэтов, подлинное имя которого — Жиемурат. Сын бедных родителей, он жил и творил на побережье Аральского моря. Сначала Кунходжа учился в аульном мектебе, потом в медресе Каракум-ишана. Прервать обучение в последнем ему пришлось, по-видимому, из-за преследований, которые заставили его покинуть родные места. Кунходжа был жнецом и пастухом, батрачил, много странствовал по Кзылкумам и Хорезмскому оазису. Пафос его стихов —• беззаветная любовь к народу и ненависть к его угнетателям — ханам, биям, ишанам. Неслучайно произведения Кунходжи получили столь широкое признание в народе. Они расцениваются как образцовые примеры для подражаний. У поэта появляются последователи, в числе которых был и молодой Бердах. Лирика Кунходжи глубоко социальна по содержанию и отличается впечатляющей наглядностью своих образов. Самое известное произведение поэта — сатирическое стихотворение "Обращение к полуслепому верблюду".