Фольк-хистори в Казахстане

[Стас]

С. 204

и исключительно положительные характеристики, а при описании исторических событий, связанных с деятельностью хана Абылая, большей частью ограничиваются лаконичными упоминаниями его имени либо же предпочитают вообще обходить эту фигуру полным молчанием [103].

В традиционной практике реинтерпретации людьми истории своих стран существует несколько вариантов создания исторических фигур-знаков. Один из них — это, образно говоря, «отрубить голову» неудобному для возвышения своего знака выдающемуся лицу и тем самым резко снизить в глазах общественности его действительный статус. Второй способ сводится к тому, чтобы прибегнуть к виртуальному маскараду знаменитых людей и искусно обрядить своего исторического протеже в рыцарские доспехи другого общенародного героя. И, наконец, суть третьего способа заключается в том, чтобы интеллектуально вырасти самому и создать на бумаге не один гигантский серый портрет, а целую портретную галерею ярких выразительных лиц, среди которых каждый мог бы при желании отыскать своего собственного исторического кумира.

Для новейшей историографии всех молодых постсоветских государств наиболее предпочтительными пока еще остаются два первых способа сотворения знаковых исторических фигур, что наглядно демонстрирует сложившаяся в нашей стране за последние 10—15 лет ситуация с освещением в СМИ и некоторых изданиях по истории Казахстана политических биографий ханов Абулхаира и Абылая. Вопреки искусственному взаимному противопоставлению этих двух выдающихся людей в исторических сочинениях новоявленных мифотворцев от науки, в реальной земной жизни они были тесно связаны между собой, причем далеко не одним только генеалогическим родством, но и большой общностью их личных и политических судеб. Несмотря на большую разницу в возрасте, темпераменте и характере между Абулхаиром и Абылаем, оба степных лидера отличались хорошим взаимопониманием с обеих сторон, обладали сходными интересами и взглядами, придерживались одной общей для них тактики поведения с правителями и чиновниками сильных иностранных государств (двухвекторная политика Абулхаира между Россией и Джунгарией в 1746—1748 гг. и такой же политический курс Абылая между Россией и империей Цинов в 1758—1780 гг.), имели общих династических соперников

С. 205

внутри Степи (клан султана Барака), состояли между собой в сватовстве (Абылай был женат первым браком на Карашаш — племяннице Абулхаира) и в трудные моменты жизни для одного либо другого из них старательно поддерживали друг друга (Абулхаир способствовал в 1742 г. освобождению Абылая из джунгарского плена, а Абылай спас его сына Ералы от нападения на него султана Барака в 1750 г. и помог сыновьям убитого хана в исполнении акта кровной мести убийце их отца, выяснив и указав им тайное место нахождения правителя найманов). Подробную информацию о большом сходстве и определенных различиях в образе мыслей и политическом поведении этих двух исторических фигур дает помимо всех прочих аутентичных источников обширное эпистолярное наследие правителей Степи, насчитывающее в настоящее время несколько тысяч ханских писем. Среди этого обширного массива нами выявлено в различных архивах бывшего СССР около 120 писем Абулхаира, свыше 80 — Абылая, несколько десятков посланий ханов Абулмамбета и Барака, более 200 — хана Нуралы, около 70 — хана Ералы и множество эпистолярных документов других титулованных лидеров кочевников-казахов.

По казахским народным преданиям, опубликованным еще в дореволюционный период, как Абулхаир, так и позднее Абылай рано остались без родителей и были вынуждены пасти чужой скот на положении обычных рядовых чабанов в хозяйствах богатых скотоводов: первый чингизид — у отца своей будущей супруги Бопай, а второй — сначала у некоего бая Даулеткельды, потом — У влиятельного казахского арбитра Толе-бия. Своим последующим возвышением над династическими соперниками в Степи и тот и другой были обязаны исключительно собственным лидерским качествам и талантам, которые у обоих молодых людей ярко проявились в годы почти перманентных казахско-джунгарских воин и привели Абулхаира в 1710 г. в западной части казахских земель на ханский престол, а двадцатилетнего Абылая на рубеже 1/20—1730-х гг. — к титулу султана Среднего жуза.

Со временем оба чингизида стали обладателями в разные ГОДЫ высшего титула в Степи — «улуг хан», т. е. «главный» или «старший хан» (Абулхаир - в 1719-1748 гг., Абылай - в 1771-гг.). Точным подтверждением этому является наряду с Прочими историческими документами XVIII в. одно из писем

[АксКерБорж]

С. 199

Будучи не историком не могу согласиться с тем, что "джунгарские земельные владения в Среднем и Верхнем Прииртышье, которые простирались по обеим сторонам Иртыша выше Ямышевской крепости. С казахскими кочевьями «русские города, крепости, форпосты» и т. д. непосредственно граничили до начала 30-х гг. XVIII в. только в низовьях Иртыша (при впадении р.Оми в Иртыш), а в остальных местах были отделены десятками и сотнями километров кочевий других народов (волжские калмыки и др.).

Приведу факт, что одновременно с проводимыми русскими и джунгарами одиночными «рейдами» к Ямыш озеру за солью (Ямышевская крепость), в этом районе продолжали кочевать казахи. Так, зимой 1715 г. Бухгольц, будучи окруженный джунгарами в Ямышевской крепости, послал к Цэван-Рабдану поручика Трубникова с письмом, но Трубников попал в плен к одному из казахских родов.

Также известно, что в результате сражений с джунгарами в 1654-1657 гг. казахи возвратили себе (временно) Восточное Семиречье и верховья Иртыша.

[Стас]

С. 206

хана Абылая русской императрице Екатерине II за 1778 г., сохранившееся в Государственном Архиве Оренбургской области в оригинальном виде на среднеазиатском (чагатайском) тюрки и в русском переводе. В этой связи широко расхожее в современной исторической литературе утверждение о том, что Абылай якобы обладал званием хана всех трех жузов или же некоего общеказахского хана, не соответствует исторической действительности XVI—XVIII вв., т. к. такого титула в монархической номенклатуре степных статусов никогда не существовало. Согласно репрезентативным данным специального научного исследования крупного специалиста по истории казахских ханств, современного востоковеда Т. И. Султанова, в мусульманских персо- и тюркоя-зычных источниках XVI—XVII вв. для разграничения формальных рангов степных ханов, параллельно управлявших различными родоплеменными группировками казахов, обычно использовались такие уточняющие композитные формулы, как улуг хан, хан-и бузург, хан-и калан — старший хан и кичи(к) хан, хан-и хурд ~ младший хан, а также келте хан, т. е. мелкий хан. Под первой группой терминов в нарративных источниках той эпохи упоминались казахские правители: Гирей (Кирай) (1465-1473/74), Касым (1512-1521), Хаккназар (1538-1580), Таваккул (после

1583-1598), Есим (1598-1613/14, 1627-1628) и Тауке (1680-

1715) [104], а под второй и третьей — все остальные ханы.

Такая же ранговая иерархия ханских титулов сохранялась в Казахской степи и в течение всего XVIII в., о чем убедительно свидетельствует постоянное употребление определенных уточняющих терминов по отношению к разным статусам степных правителей в эпистолярном наследии казахских ханов и султанов той эпохи. В частности, сами казахские кичик- и келте-ханы (т. е. младшие и мелкие ханы), стремясь четко обозначить в письмах к российским властям свое более низкое положение по отношению к верховному правителю Степи, как правило, упоминали его собственное имя в сочетании с термином агамыз или агамны — старший брат. Если же здесь речь шла о нескольких старших и младших ханах, то использовалась такая терминологическая композиция, как агаларым инелерим (старшие и младшие братья). В свою очередь верховные правители казахов называли в своих письмах современных им казахских кичик- и келте-ханов и султанов словом инам — млад-

С. 207

ший брат, а равных себе по статусу предшественников — старших ханов и независимых иностранных государей — термином барадар (б'грэдар), т. е. просто «брат» [105].

Параллельно с вышеприведенными формулами в дипломатической переписке казахских ханов с царскими чиновниками и правителями других государств употреблялись и общепринятые в Казахской степи официальные обозначения института старшего хана, который дословно именовался на литературном чагатайском тюрки как улуг хан (улы хан) или же — кулл ханларныц атласы кь1лыб (главный над всеми ханами). К категории главных, или старших, ханов казахов в эпистолярном наследии правящей элиты степных номадов и российских делопроизводственных документах XVIII в. отнесены после хана Тауке Каип-хан (1715—1718), Абулхаир-хан (1719-1748), Абулмамбет-хан (1748-1770) и Абылай-хан (1771-1780).

В мирное время значение старшего хана в Степи сводилось в основном к праву почетного «спикерства» при проведении разного рода народных курултаев и торжественных ритуалов. В периоды же усиления внешней опасности на границе кочевого ареала старший хан обладал монопольным правом осуществлять координацию военных действий всех казахских ханов и возглавлять народное ополчение трех жузов. В отличие от других обладателей ханского титула старшие ханы казахов приобретали это почетное звание большей частью не через вторичную ритуальную процедуру вознесения на белой кошме (хан кутармак, или хан бар даштан), а в результате всеобщего признания за ними приоритетного права на высший статус со стороны старшин, султанов и всех прочих ханов. Разнообразные источники XVI-XVIII вв. свидетельствуют, что старшими ханами в Степи становились, как правило, те правители, которые были старше по возрасту современных им ханов, превосходили их сроком Давности поднятия на «белой кошме», имели большой опыт управления казахским народом и пользовались значительным личным влиянием и авторитетом у большинства степняков. По емкому определению крупного знатока нормативно-правовых традиций казахов Кул-Мухаммед-мурзы (Алексея Ивановича) Тевкелева, «по их степному обычаю из действительных же ханов, которой бы орды ни ^Ь1л, за старшего принято почитать всегда того, кой прежде в ханы Пожалован. ...Нередко в одной орде бывало у них по два и по три

[Хак-Назар б. Касым]

Будучи не историком не могу согласиться с тем, что "джунгарские земельные владения в Среднем и Верхнем Прииртышье, которые простирались по обеим сторонам Иртыша выше Ямышевской крепости. С казахскими кочевьями «русские города, крепости, форпосты» и т. д. непосредственно граничили до начала 30-х гг. XVIII в. только в низовьях Иртыша (при впадении р.Оми в Иртыш), а в остальных местах были отделены десятками и сотнями километров кочевий других народов (волжские калмыки и др.).

Приведу факт, что одновременно с проводимыми русскими и джунгарами одиночными «рейдами» к Ямыш озеру за солью (Ямышевская крепость), в этом районе продолжали кочевать казахи. Так, зимой 1715 г. Бухгольц, будучи окруженный джунгарами в Ямышевской крепости, послал к Цэван-Рабдану поручика Трубникова с письмом, но Трубников попал в плен к одному из казахских родов.

Также известно, что в результате сражений с джунгарами в 1654-1657 гг. казахи возвратили себе (временно) Восточное Семиречье и верховья Иртыша.

Я уже скидывал на форум неоднократно статью, где было указано, что и в Восточном Казахстане и на территории современной России кочевали казахи, которые представляли первоочередную угрозу для русских заводов и поселенцев.

[Стас]

С. 208

хана, но придерживались и слушались больше того, кой из них в народных делах рассудительнее и проворнее, а прочие имели одно ханское звание» [106].

В этой связи необходимо уточнить, что хан Абылай, обращаясь в 1778 г. к оренбургским чиновникам и императрице Екатерине II с просьбой утвердить его высший титул, в данном случае имел в виду именно звание главного хана казахов, а не какого-то абстрактного общеказахского хана, как об этом сегодня ошибочно говорится в разного рода научно-популярных и учебных изданиях по истории дореволюционного Казахстана. В частности, в своем письме от 28 февраля 1778 г., адресованном оренбургскому губернатору И. А. Рейнсдорпу, он утверждал со ссылкой на предшествующий ему опыт правления в звании главного хана правителя Младшего жуза Абулхаира и хана Старшего жуза Абулмамбета буквально следующее по этому поводу: «А стал я ханом потому, что в 1771 г. с целью преградить путь отказавшимся от покровительства ее падишахского величества и сбежавшим калмакам весь киргиз-казахский народ сел на коней, и все наши знатные и именитые люди, ханы казахского юрта Уч-алач, города и степные окраины, а также знатные люди Туркестанского юрта согласились в том, чтобы поставить меня главным над всеми ханами (выделено нами. — И. Е.) (кулл ханларнын агласы к,ылыб). По нашему обычаю и по правилам предшествующих ханов, в городе Туркестане, где скончался наш святой хазрат Ходжа Ахмад Иасави, над его могилой была прочитана Фатиха, и я был поднят ханом...» [107] (совр. перевод востоковеда Т. К. Бейсембиева). Иными словами, традиционную систему власти и устоявшийся принцип престолонаследия в казахском кочевом обществе XVIII в. ни Абулхаир-хан, ни какой-либо другой титулованный лидер того времени не «разрушал», а хану Абылаю вовсе не приходилось «возрождать казахскую государственность», т. к. обозначенный им в письмах к царским властям титул главного хана со времени откочевки ханов Джанибека и Гирея в Моголистан постоянно существовал в Казахской степи, а его формальная передача от умершего главного хана к правопреемнику последнего из числа самых старших по возрасту и наиболее авторитетных ханов являлось вполне обычной правовой практикой во внутриполитической жизни казахских жузов в доколониальный период.

С. 209

Вместе с тем все ныне доступные исследователям исторические источники 30—80-х гг. XVIII в. однозначно свидетельствуют о том, что реально ни Абулхаир, ни Абылай, ни, тем более, какие-то другие казахские ханы не распространяли свою власть на все родоплеменные группы казахов и все регионы Степи, а только на часть таких коллективов. Фактическая сфера влияния Абулхаира охватывала в годы его правления почти весь Младший жуз (за исключением отдельных родов поколения алимулы) и большую группу казахских родов Среднего жуза, находившихся под непосредственным управлением глубоко преданного ему влиятельнейшего среди казахов батыра Жаныбека (ум. в 1751 г.) (часть аргынов) и его второго сына султана Ералы (1720—1794) (уаки, кипчаки и кереи). В свою очередь Абылай-хан являлся полновластным правителем основной массы казахских родов Среднего жуза (за исключением некоторых клановых подразделений кып-чаков и найманов) и большей части родов Старшего жуза, тогда как казахи Младшего жуза, вопреки беспочвенным утверждениям некоторых современных историков и публицистов, но согласно многочисленным данным первоисточников, ему никогда не подчинялись [108].

Активное стремление усилить центральную власть в Степи и включить в орбиту своего влияния все социальные сегменты номадного общества казахов за счет использования внешней силы явилось одной из главных причин, побудившей сначала хана Абулхаира, а девять лет спустя и султана Абылая вступить под протекторат российского императорского престола. При этом основная цель принятия российского подданства для обоих ханов состояла в том, чтобы с помощью русских регулярных войск привести к покорности не подчинившиеся им родоплеменные группы кочевников-казахов и правителей соседних среднеазиатских государств (Абулхаира — Хивы, Бухары; Абылая — кыргызских манапов и монархов соседних Ташкентского и Кокандского владений) и таким путем добиться наивысшей интеграции кочевого населения Степи перед лицом сильно возросшей к середине XVIII в. внешней угрозы. Впервые просьба о присылке русских войск была изложена Абулхаиром в середине 30-х гг., а Абылаем — в начале 60-х гг. XVIII в., и с тех пор на протяжении всей остальной жизни как того, так и другого правителя она являлась постоянной темой их

[Стас]

С. 210

оживленной переписки с центральным правительством и местными чиновниками России. Поскольку же в расчеты Петербурга не входило усиление в Казахской степи института главного хана, то в конце концов в выполнении данной просьбы Абулхаиру, а вслед за ним и Абылаю было категорически отказано.

Нежелание российских властей содействовать тому и другому авторитетному хану в централизации ханской власти в Степи в конечном итоге стало главной причиной их поочередной конфронтации с местным оренбургским начальством (первого правителя в 1743—1747 гг. — с губернатором И. И. Неплюевым, второго в 1778—1779 гг. — с губернатором И. А. Рейнсдорпом), в том числе — отказа Абылая летом 1779 г. приехать в Петропавловскую крепость для вручения ему символических знаков «ханского достоинства»: императорской грамоты, собольей шубы, шапки и сабли. Личный писарь хана казанский мишарь Ягуда Усманов тогда же при встрече с одним из сибирских пограничных чиновников следующим образом охарактеризовал мотивы такого поведения своего хозяина: «Аблай-солтан поехал бы не только в Петропавловскую крепость, но и в Оренбург, естли бы даны были просимые им войски, а бес того не только присяги, но и знаков принять не хочет» [109]. Одним словом, надежды обоих степных лидеров на поддержку царского правительства в деле укрепления центральной власти в Степи и повышения их персонального статуса среди казахской знати не оправдались, что в конечном счете и предопределило последующую печальную судьбу и самого социального института старшего хана в казахских жузах. После смерти Абылая осенью 1780 г. вследствие активного вовлечения его ближайших потомков и других казахских ханов и султанов вместе с подвластными им группами кочевников в сферу геополитических интересов России, Кокандского владения, Хивы и Цинского Китая почти трехвековая традиция существования института старшего хана в Степи окончательно прекратилась. С этого момента наметился сложный процесс длительной трансформации традиционной системы власти у казахов Младшего и Среднего жузов под воздействием государственных институтов России.

Из приведенного сопоставительного обзора основных фактов личных биографий двух самых знаменитых казахских лидеров дореволюционной эпохи нетрудно убедиться в том, что Абулхаир и

С. 211

Абылай в действительности не только никогда не были правителями-антиподами, как это представляется в новейших мифотворческих сочинениях по истории региона, но, напротив, второй из них был истинным правопреемником первого лица как по крупным масштабам его реальной власти над кочевниками, так и по основному содержанию проводимой им внутри Степи и за ее пределами генеральной политической линии. Однако реальная история жизни двух этих правителей носителей мифологического сознания никак не устраивает, и они пытаются по разным мотивам их между собой непременно столкнуть, а личность каждого из них по-разному фальсифицировать.

Сознательно пытаясь возвысить Абылая не просто за счет унижения, а полного ниспровержения фигуры Абулхаира с общенационального пьедестала исторических героев, некоторые современные псевдоисторики, как, например, А. Кузембайулы и Е. Абиль, не останавливаются перед изложением заведомо недостоверных фактов, для чего прибегают к откровенным мистификациям и вымыслам. К числу последних следует отнести такие конъюнктурные фантазии обоих авторов по поводу Абулхаира, как его «предательский» уход с джунгарского фронта к границам России, мнимое «подчинение» родов Младшего жуза, подвластных султану Батыру, после принятия Абулхаиром российского подданства ханам Абулмамбету и Абылаю; интерпретация исторического факта убийства хана Младшего жуза султаном Бараком как своего рода возмездия за проводимую им будто бы «прорусскую политику» в Казахской степи [НО] и т. п. измышления, которые никак не согласуются со сведениями первоисточников [111]. Беспочвенно обвиняя хана Абулхаира в «сепаратистской» позиции и «предательстве» общеказахского дела на завершающем этапе антиджунгарской борьбы, которая к маю 1730 г. уже успешно завершилась для казахов освобождением от захватчиков боль-Шей части их земель и заключением мирного договора между казахскими ханами и джунгарским правителем Галдан-Цэреном; они не только грубо игнорируют общедоступные документальные свидетельства того времени о реальной политической биографии этого хана, но и настойчиво пытаются внедрить в общественное сознание казахстанцев баснословный трайбалистский тезис о том, что в 1730 г. «в результате сепаратных действий Абулхаира

[Стас]

С. 212

вновь (когда еще? — И. Е.) распался общеказахский фронт» и силы Младшего жуза больше не участвовали в войнах с ойратами (неправда, участвовали в 1741 г. — И. £.); более того они превратились в угрозу для Среднего и Старшего казахских жузов (выделено нами. — И. £.)» [112]. Абсолютная историческая неадекватность и неприкрытая тенденциозность процитированных строк настолько очевидны для всех более или менее сведущих лиц в истории социально-политической жизни казахов второй четверти XVIII в., что они даже не нуждаются в специальном опровержении со стороны историков-профессионалов. Отсюда нетрудно понять, почему многие преподаватели западноказахстанских вузов, «узнав» из «Истории Республики Казахстан» о некой «угрозе», якобы исходившей в XVIII в. от их предков общенародным интересам казахов, не рекомендуют своим студентам использовать такое учебное пособие для изучения истории дореволюционного Казахстана.

Наряду с «обезглавливанием» фигуры Абулхаира А. Кузембайулы и Е. Абиль, а также некоторые другие историки и публицисты для обоснования исторической исключительности личности хана Абылая используют приемы виртуального «маскарадного» переодевания двух этих исторических героев и голословно облачают второго из них в почетные доспехи главного организатора народно-освободительной эпопеи 1726—1730 гг., в том числе Аныракайской победы, которые реально принадлежат прежде всего и главным образом хану Абулхаиру. Да, действительно, по народным преданиям казахов, записанным в середине XIX — начале XX в. Ч. Ч. Валихановым, Г. Н. Потаниным, М.-Ж. Копеевым, Ш. Кудайбердиевым и др., молодой Абылай в конце 1720-х гг. впервые всенародно проявил себя как отважный и искусный воин-батыр, проявивший свой природный незаурядный ум и рыцарскую доблесть, но в то время он еще не имел ни необходимого организаторского опыта, ни достаточных военно-тактических знаний, чтобы стать за короткий срок сколько-нибудь крупным боевым командиром. Не случайно казахские народные предания, повествуя о батырском периоде жизни вчерашнего юноши Сабалака, или Абильмансура, который в ходе народно-освободительной борьбы с джунгарами стал известен в Степи под именем Абылая, подробно описывают совершенные им тогда ратные подвиги на поле

С. 213

брани, но практически ничего не сообщают нам о его полководческих деяниях и заслугах. В то же время все более или менее компетентные современники этих военных событий — русские пограничные чиновники в Астрахани и Сибири, царские посланники в Хиве и Бухаре, китайские хронисты, калмыцкие тайджи, башкирские тарханы и батыры, приезжие среднеазиатские купцы, туркестанские ходжи и др., затрагивая в своих письменных документах различные эпизоды казахско-ойратской войны, называют, как правило, лишь имя хана Абулхаира, но вовсе не других казахских ханов, султанов и батыров. Соседи, тем более отдаленные, обычно никогда не упоминают в материалах внутреннего делопроизводства каких-либо второстепенных, малозначительных для международных отношений деятелей иностранных государств, а пишут исключительно об их основных военных и политических лидерах. Таким общеказахским лидером в войне с Джунгарией в 1724—1730 гг. показан во всех ныне известных письменных источниках первой половины XVIII в. именно хан Абулхаир, поэтому даже в китайских династийных хрониках за 1730—1731 гг. однозначно упоминается только его имя.

По поводу рассмотренного иррационального противопоставления этих двух вполне достойных исторической памяти кочевых лидеров и их фальсифицированного освещения в постсоветских изданиях вдумчивый казахстанский историк-краевед Ш. А. Аманжолова очень точно заметила, что современная «историческая наука Казахстана, занявшись переоценкой и переосмыслением нашего прошлого, совершила очередной зигзаг в Зазеркалье. Увы, принцип клановости... как это ни парадоксально, распространился и на историческое прошлое. И через 270 лет после славной победы отечественная историография уж в который раз «прогнулась» (Выделено мной - Стас) и продекларировала не подтвержденный историческими источниками тезис об исключительной роли хана Среднего жуза Аблая в Анракайской победе. И этот тезис был публично озвучен на всех научных конференциях и торжествах, приуроченных к празднованию Анракайской битвы» [ИЗ].

В сравнении с Абулхаиром и Аблаем другие политические Деятели исторического прошлого Казахстана намного меньше привлекают к себе внимание дилетантствующих публицистов и историков и большей частью лишь попутно затрагиваются в их сочи-

[Гость vadu]

Я уже скидывал на форум неоднократно статью, где было указано, что и в Восточном Казахстане и на территории современной России кочевали казахи, которые представляли первоочередную угрозу для русских заводов и поселенцев.

А некоторым псевдо знатокам всё равно. Вместо того, чтобы думать - тупое (Ушаков и Стас) отрицание вполне достоверных фактов и цифр. Так и будет постить в упор не видя, что его тема сама флейм, оскорбление, оффтоп и рейх-хистори. Достаточно сравнить название и содержание как становится понятно, что на самом деле она из себя представляет. Это всё наша тюркская толерантность, позволяющая и чужим и манкуртам "своим" гадить где попало.

[Акскл]

http://books.google.com/books?id=rp0vIRTv2gUC&pg=PT87&lpg=PT87&dq=Kazakh-Junghar+battles&source=bl&ots=2yXAZsenru&sig=S0zeQEFWfq79sQF4I5BV3YyjzsA&hl=en&ei=WnetS-bTJ4GClAe27e2RAQ&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=3&ved=0CAkQ6AEwAjgK#v=onepage&q=&f=false

[Амыр]

Казахская фольк хисторика на виду только из-за того, что она говорит на общедоступном, русском языке. Если пишется на казахском, то большинство переводится. Печатаются они не за счет грантов выделенных науке, и не на деньги типографии. В большинстве случаев на деньги автора либо на деньги спонсоров. Вот потихоньку и таджики всплывают. О Фоменко и Носовском вообще никто не обсуждает, так как всерьез мало кто принимает. Надо и монгольских фольк-хисториков попереводить ради интереса. Ради противовеса. А вот народные историки сибири, типа Николая Сознаевича и пр. не могут печататься в силу экономических причин. Казахские фолькхисторики вызывают бурный интерес, хотя их мифы по сравнению с Фоменко ничего не стоят.

Он печатается, с большим успехом. Наберите в поисковике - "Алтайский билик" и обрящете.

[Амыр]

А если Вы знаете 7 языков, то ответье мне "Өмірде не тәтті?" и "Қойдын басында не тәтті?".

И что тогда - Казахантроп детектед?

Я уже скидывал на форум неоднократно статью, где было указано, что и в Восточном Казахстане и на территории современной России кочевали казахи, которые представляли первоочередную угрозу для русских заводов и поселенцев.

В этой статье не указано, что казахи там кочевали. Там указано, что казахи ходили туда в набеги.

[Хак-Назар б. Касым]

И что тогда - Казахантроп детектед?

О чем это Вы?

В целом по топику: копи-паста это хорошо, но в меру. Где тезисы для дискуссий?

[Амыр]

А некоторым псевдо знатокам всё равно. Вместо того, чтобы думать - тупое (Ушаков и Стас) отрицание вполне достоверных фактов и цифр. Так и будет постить в упор не видя, что его тема сама флейм, оскорбление, оффтоп и рейх-хистори. Достаточно сравнить название и содержание как становится понятно, что на самом деле она из себя представляет. Это всё наша тюркская толерантность, позволяющая и чужим и манкуртам "своим" гадить где попало.

Юпитер ты сердишься и значит ты не прав.

Стас, стоит выложить эту книгу на сайт Евразики и еще версию в ворде на файлообменник.

[Bas1]

Стас, возможно ли эту книгу загрузить целиком? Тяжело читать таким образом. И еще, данный топик необходимо переименовать в нечто другое, но не в фольк-хистори. В данной книге этот термин ни разу не употребляется.

[Shalkar]

Наберите в поисковике.

Ваш любимый метод.

[Стас]

Юпитер ты сердишься и значит ты не прав.

Стас, стоит выложить эту книгу на сайт Евразики и еще версию в ворде на файлообменник.

Обязательно. Сделаю пдфину и залью. Сейчас сканирую потихоньку.

Стас, возможно ли эту книгу загрузить целиком?

Пока не завершил сканирования.

[Стас]

С. 214

нениях. Вместе с тем с начала 90-х гг. прошлого века и по сей день в Казахстане сложилась устойчивая тенденция большого общественного интереса к жизни и деятельности и боевым подвигам казахских батыров, которые, по существу, до сих пор остаются главными героями историографического мифотворчества. Исходя из этого обстоятельства можно говорить с известной долей условности о процессе «батыризации» массового исторического сознания современного казахстанского общества.

Особенностью новейших публикаций о казахских батырах сегодня является колоссальное расширение традиционного круга народных героев, ставших объектами особого внимания публицистов и историков, за счет включения в него наряду с историческими фигурами общенационального масштаба, жизнь и деятельность которых получила широкое отражение в документальных источниках XVIII — середины XIX вв. и дореволюционных записях многих народных преданий казахов-кочевников (это Бокенбай из рода табын Младшего жуза, Богенбай из рода шакшак Среднего жуза, Канжигалы-Карт Богенбай, Кабанбай, Жанибек, Отеген, Малайсары, Саурык, Есет, Олжабай, Карасай и многие другие), целый ряд батыров локального значения, более или менее памятных только для старожилов какой-то отдельной местности. Характерной особенностью современных публикаций на батырскую тему является стереотипизация исторических конструкций, когда разные народные батыры XVIII — сер. XIX в. описываются и оцениваются по одному и тому же трафаретному мифологическому шаблону и предстают в различных публикациях совершенно плоскими, однообразными и одноцветными фигурами, лишенными индивидуальных личностно-психологических качеств и человеческих недостатков.

Как правило, по стилю и содержанию эти исторические портреты в большинстве своем представляют собой буквальный пересказ одного или нескольких некритически воспринятых народных преданий и легенд, изобилующих разного рода иррациональными данными и архаичными мировоззренческими стереотипами. В них народные фантазии доминируют над реальными историческими фактами, а штампованные восхваления освещаемых личностей — над анализом различных событий их жизни и деятельности. Одни и те же восхваления или, напротив, порицания применяются к ба-

С. 215

тыру Богенбаю и батыру Кабанбаю, и к батырам Жанибеку, Есету, Карасаю и т. д. Спектр индивидуальных характеристик и определений оказался настолько скудным и однообразным, что и казахстанская общественность, и представители художественной интеллигенции оказались в затруднительном положении. Последние, естественно, не могут создавать на такой высокопарной пресно-сладкой основе вдохновляющие образы прошлого, достойные подражания. А ведь сама историческая реальность дореволюционного Казахстана очень богата выдающимися личностями, которые могли бы стать яркими персонажами для многих оригинальных и высокохудожественных исторических произведений.

Величие исторической личности, как показывает многовековая история человечества, определяется вовсе не тем, что она лишена каких-то четко выраженных отрицательных черт, всегда была права, все предвидела, ничьи интересы и амбиции не задевала (только вот соратники попались не те), а уникальным, индивидуально-неповторимым, органическим сплавом ее достоинств и недостатков, ее особенными слабостями и причудами, редким человеческим обаянием. Иногда эти личные «слабости» бывают настолько привлекательными для людей, что способны сказать намного больше о величии духа какого-нибудь исторического героя, чем его подвиги на поле брани.

В целом же современная историография Казахстана наглядно демонстрирует исключительную устойчивость и живучесть мифологических стереотипов восприятия исторического прошлого и их способность быстро мимикрировать под воздействием новых вызовов развития нашего общества. Процессы рыночных преобразований и демократизации государственных и общественных институтов, нивелирующие этничность, групповые соционормативные ценности и этические стандарты традиционной поведенческой культуры рождают большую общественную потребность в устойчивых знаковых символах и идеалах, которые люди настойчиво пытаются отыскать в героическом прошлом своей страны и своего народа. Поскольку же зыбкое настоящее не скоро станет достаточно оптимистичным и стабильным, а светлое будущее, вероятно, еще надолго останется очень туманным и неопределенным в мироощущениях современных казахстанцев, исторические мифы о

[Стас]

С. 216

несгибаемых народных героях и коварных злодеях обречены на долгую жизнь. Проблема только в том, чтобы очевидный процесс инфильтрации их в систему образования и науки встречал на своем пути определенные интеллектуальные преграды и защитные механизмы, т. к. в противном случае границы между научным и иллюзорно-спекулятивным знаниями будут полностью размыты и историография дореволюционной истории Казахстана вместо распространения в обществе разумного, доброго и светлого станет для него дезориентирующим и отравляющим сознание веществом.

Литература

1. Дьяконов И. М. Архаические мифы Востока и Запада. М., 1990.

2. Там же. С. 62—63; Шнирельман В. Ценность прошлого: этноцентристские исторические мифы, идентичность и этнополитика / / Реальность этнических мифов. М., 2000. С. 13.

3. Шнирельман В. Ценность прошлого. С. 16.

4. Там же. С. 25.

5. Масанов Э. А. Очерк истории изучения казахского народа в СССР. Алматы, 1966; Абусеипюва М. X., Баранова Ю. Г. Письменные источники по истории и культуре Казахстана и Центральной Азии в XIII—XVIII. Алматы, 2001; Косанбаев С. К. История становления и развития этнографии Казахстана (XVIII—XX вв.). Алматы, 2005.

6. Сембинов М. Становление национальной истории Казахстана // Национальные истории в советском и постсоветском государствах / Под. ред. К. Аймермахера, Г. Бордкжова. М., 1999. С. 181.

7. Ерофеева И. В. Европейское просвещение XVIII в. и становление научной историографии Казахстана (середина XVIII — первая половина XIX в.) // Вопросы историографии и источниковедения Казахстана (дореволюционный период). Алма-Ата, 1988. С. 50—86.

8. Масанов Э. А. Очерк истории изучения. Гл. 3—4; История отечественного востоковедения с середины XIX века до 1917 года. М., 1997. С. 236—262 и др.

9. Там же; Бокейхан. Тандамалы. Алматы, 1995; Тынышпаев М. История казахского народа. Алматы, 1992; А сфендияров С. История Казахстана (с древнейших времен). Алматы, 1993.

10. История казахской литературы. В 3 т. Т. 2. Дореволюционная казахская литература. Алма-Ата, 1979; Фольклор и фольклористика

С. 217

Казахстана (1990—2000 гг.). Библиографический указатель. Алматы, 2002 ; Артыкбаев Ж. О. Казахские источники по истории XVIII — начала XX в. // История Казахстана с древнейших времен до наших дней. В 5 т. Т. 3. Алматы, 2000. С. 62-83.

11. Каскабасов С. А. Казахская несказочная проза Алматы, 1990. С. 160.

12. Сембинов М. Становление национальной истории. С. 182.

13. Ерофеева И. В. Присоединение Казахстана к России как историографическая проблема / / Историческая наука Советского Казахстана (1917—1960 гг.). Очерки становления и развития. Алматы, 1990. С. 154—172; она же. Хан Абулхаир: полководец, правитель и политик. Алматы, 1999. С. 11-14.

14. Тынышпаев М. История казахского народа. С. 187—192; Моисеев В. А. Джунгарское ханство и казахи. XVII—XVIII вв. Алматы, 1991. С. 71— 79; Русские летописи и официальные материалы XVI — первой трети XVIII в. о народах Казахстана // История Казахстана в русских источниках XVI—XX веков. Т. 2. Алматы, 2005. С. 267—373.

15. Моисеев В. А. Джунгарское ханство и казахи. С. 79—81; Китайские документы и материалы по истории Восточного Туркестана, Средней Азии и Казахстана XIV—XIX вв. Алматы, 1994. С. 62—65.

16. Русские летописи и официальные документы. Док. № 56. С. 369; № 59. С. 373.

17. Там же. Док. № 56. С. 369; № 57. С. 370.

18. Журналы и служебные записки дипломата А. И. Тевкелева по истории и этнографии Казахстана / / История Казахстана в русских источниках XVI-XX веков. Т. 3. Алматы, 2005. С. 51-142.

19. Казахско-русские отношения в XVI—XVIII вв. Сб-к документов и материалов. (Далее КРО-1). Алма-Ата, 1961. Док. № 70. С. 134-167.

20. См. документы в сборниках: КРО-1 и Казахско-русские отношения в XVIII—XIX вв. Сб. документов и материалов. (Далее КРО—2). Алма-Ата, 1964.

21. Подробнее об этом см: Ерофеева И. Хан Абулхаир. С. 222—-230, 259—287, 305—308; Масанов Н. Э.. Абылхожин Ж. Б.. Ерофеева И. В.. Алексенко А. Н.. Баратова Г. С. История Казахстана: народы и культуры. Алматы, 2000. С. 167-190.

22. КРО-1. Док. № 25. С. 35; № 33. С. 53-54, 63-64; № 70. С 151-156; № 71. С. 168; № 72. С. 169; № 93. С. 220-222. и др.

[Стас]

С. 218

23. См. документы о них: Материалы по истории Казахской ССР (1785-1828 гг.). Т. 4. М.-Л., 1940. Док. № 1-58; КРО-2. Док. № 62-80, № 142, № 178-182, № 220-221, № 258, №276-279, 282, 306; Народно-освободительное движение казахов в 1836—1838 годах. Алматы, 1992; Национально-освободительная борьба казахского народа под предводительством Кенесары Касымова. Алматы, 1996; Грозный 1916 год. Т. 1, 2. Алматы, 1998; Исатай-Махамбет. 1801— 1848. Алматы, 2003.

24. Ирмуханов Б. Б. История Казахстана: опыт теоретико-методологического исследования. Алматы, 2004. С. 160.

25. Кузембайулы А.. Абиль Е. История Республики Казахстан. Учебное пособие. Астана, 2002. С. 3—4. Это же пособие издавалось под названием «История дореволюционного Казахстана» в 1992, 1993, 1996, 1998 гг., под названием «История Казахстана» в 2003 г. и вновь как «История Республики Казахстан» в 2004 г.

26. Данияров К. Альтернативная история Казахстана. Алматы, 1998. С. 8, 14, 23, 28.

27. Хамидов А. А. Наука в социокультурном контексте (Реферативный обзор). ОНИОН. Алма-Ата, 1984. С. 47.

28. Ильенков Э. В. Диалектическая логика. Очерки истории и теории.

М., 1974. С. 168.

29. Галиев В. 3. Битва при Буланты // Мысль. 2000. № 6. С. 61— 64; он же. Анракайская битва // Простор. 2000. № 5. С. 108—111; Козыбаев М. К, Галиев В. 3. Отечественная война против джунгарской агрессии в 20-х гг. XVIII в. / История Казахстана с древнейших времен до' наших дней. В 5 т. Т. 3. Алматы, 2000. С. 121—149; Козыбаев М. Анырак,ай шайкасы — отан тарихынын. жаркьш белеа / / Армарсын,, ата та-рих — Аныракай. Алматы, 2001. 71—77 бет; Шакиров С. Военное искусство казахских воинов в Анракайской битве / / Там же. С. 95—100 и др.

30. Козлов В. П. Тайны фальсификации: анализ подделок исторических источников XVIII—XIX веков. М., 1994; он же. Фальсификации исторических источников: источниковедческий, историографический, ар-хивоведческий аспекты // Архивистика на рубеже веков: XX—XXI. Труды ИАИ. Т. 35. М., 2003.

31. Там же.; Павленко Н. И. Три так называемых завещания Петра I // Вопросы истории. 1979. № 2. С. 129-144; Дружинин В. Г. Поморские палеографы начала XVIII столетия // Летопись занятий Археографической комиссии за 1918 год. Петроград, 1923. Вып. 31.

С. 219

32. Там же; Сергеев А. А. Об одной литературной подделке // Историк-марксист. 1928. № 7. С. 161-172.

33. Творогов О. В. Когда была написана «Влесова книга»? // философско-эстетические проблемы древнерусской культуры: Сб. статей. М., 1988. Ч. 2. С. 144-195; Ревзин Л. Я. Бессмертный Сулакадзев // Русская литература. 1973. № 3. С.14—29; Шнирельман В. Ценность прошлого. С. 24.

34. Козлов В. П. Фальсификации исторических источников.

35. Тауасар улы Казыбек бек. Туп-тук.ианнан ез1ме шейш: Басп дайындаган Б. Кыдырбекулы. Алматы, 1993. 416-6; Казыбек-бек Тауасарулы — историческая личность, ученый и поэт. Материалы конференции. Алматы, 2001.

36. К,0Ж"беРген жырау. Ел1м-ай (Дастаннан узшд1) Н. Эбуталиевтщ «Сепз cepi» ютабынын // Ym пайгамбар. Алматы, 1992. 155—183-6.

37. Муканов М. С. Из исторического прошлого (родословная племен керей и уак). Алматы, 1998. С. 52, 101-102, 110, 129.

38. Образцы киргизской поэзии, собранные и переведенные членом-сотрудником султаном Т. А. Сейдалиным и действительным членом султаном С. А. Джантюриным // Записки Оренбургского отдела РГО. Вып. 3. Оренбург, 1875. С. 253-255.

39. Кудайбердыулы Ш. Родословная тюрков, кыргызов, казахов и ханских династий. Алматы, 1990. С. 50—51; Тынышпаев М. История казахского народа. Алматы, 1993. М. 191; Затаевич А. В. 1000 песен казахского народа. Изд. 3-е. Алматы, 2004. С. 183, 196, 270, 395.

40. Ерзакович Б. Г. Песенная культура казахского народа. Музыкально-историческое исследование. Алматы, 1966. С. 144—146; он же. Вечная мелодия скорби народной. К истории песни «Елим-ай» // Казахстанская правда. 15.11.1996.

41. Ирму ханов Б. Б. История Казахстана. С. 324.

42. Автором данного раздела совместно с историком-архивистом Б. Т. Жанаевым выявлено в разных архивах СНГ около 3000 писем казахских ханов и султанов российским властям, среднеазиатским правителям и представителям локальной степной элиты XVIII — сер. XIX в. 8 русских переводах и на чагатайском литературном тюрки, которые подготовлены для издания и будут опубликованы в специальном двухтомном сборнике в 2008 г.

43. Подтверждением этому является не только эпистолярное наследие казахской правящей элиты, но и многочисленные казахские истори-

[Стас]

С. 220

ческие топонимы, зафиксированные в крупномасштабных географических картах северо-восточных, центральных и южных регионов Казахстана конца XIX — нач. XX в. См.: Десятиверстная Карта Западной Сибири. М., 1920—1923; Десятиверстная карта Туркестанского военного округа. Ташкент, 1893—1911 и др.

44. Наиболее четко эта тенденция выражена в письмах хана Абулхаира и его жены Бопай-ханым, а также ханов и султанов Среднего жуза середины XVIII в. царским пограничным властям, отложившимся в фондах № 3 Гос. Архива Оренбургской области и № 1 Гос. Архива Омской области.

45. Валиханов Ч. Ч. Соб. соч. В 5 т. Т. 3. Алма-Ата, 1985. С. 158.

46. Подробно об экзоэтнонимах и эндоэтнонимах уйгуров изложено в рукописи монографии Г. С. Баратовой «Уйгуры Юго-Восточного Казахстана и Восточного Туркестана в XIX — начале XX в.» (объем около 25 п.л.), которая должна выйти в свет в Алматы в 2007 г.

47. Yin пайгамбар. 157, 158 б.

48. Моисеев В. А. Джунгарское ханство и казахи XVII—XVIII вв. Алматы, 1991. С. 162—173; История Узбекистана. Т. 3. Ташкент, 1993. С. 68—71, 205—207; Сапаралиев Д. Отношения кыргызского народа с русским и соседними народами в XVIII в. Бишкек, 1995. С. 38—61.

49. Сапаралиев Д. Отношения кыргызского народа. С. 27—37.

50. Златкин И. Я. История Джунгарского ханства. 1635—1758. Изд. 2-е. М., 1983. С. 239.

51. Посланник Петра I на Востоке. М. 1986. С. 123, 125-126; Моисеев В. А. Джунгарское ханство и казахи. С. 75—78; Материалы по истории Средней и Центральной Азии X—XIX вв. Ташкент, 1988. С 266 и др.

52. Бартольд В. В. Собр. соч. В 9 т. Т. 2. Ч. 1. М., 1963. С. 164.

53. Ym пайгамбар. 164, 181 бет.

54. КРО-1. Док. № 164. С. 422, 428; Басин В. Я. Казахстан в системе внешней политики России в первой половине XVIII века / / Казахстан в XV—XVIII веках. Алма-Ата, 1969. С. 60.

55. Кудайбердыулы Шакарим. Родословная тюрков, киргизов, казахов и ханских династий. Алма-Ата, 1990. С. 52, 97; История Казахстана в русских источниках. Т. 2. Док. № 32. С. 315-316, 362, 364, 366-371.

56. Ерофеева И. В. Хан Абулхаир. С. 122—180; Свод памятников истории и культуры Республики Казахстан. Жамбылская область. Алматы, 2002. С. 292.

С. 221

57. Yin пайгамбар. 157, 174 б.

58. Очерки по истории Республики Казахстан. Алматы, 1992. С. 37.

59. Магауин М. Азбука казахской истории. Документальное повествование. Алматы, 1997. С. 98.

60. Данияров К. Альтернативная история Казахстана. Алматы, 1998. С. 42.

61. Иллюстрированная история Казахстана. Т. 2. Алматы, 2005. С. 184.

62. Тынышпаев М. История казахского народа. С. 187.

63. Златкин И. Я. История Джунгарского ханства. С. 239—240; Моисеев В. А. В джунгарском плену // Вопросы истории. 1977. № 6. С. 209-212; он же. О военном деле и войнах Джунгарского ханства / / Из истории международных отношений в Центральной Азии (средние века и новое время). Алматы, 1990. С. 67—82; он же. Россия и Джунгарское ханство в XVIII веке (Очерк внешнеполитических отношений). Барнаул, 1998. С. 79-101.

64. АВПРИ. Ф. 113/1. 1731 г. Д. 1. Л. 218-219; Моисеев В. А. В джунгарском плену. С. 211.

65. Там же. Д. 2. Л. 360. Д. 1. Л. 219-219 об.; Моисеев В. А. В джунгарском плену. С. 211.

66. Там же. 1735 г. Д. 1. Л. 222-222 об.

67. Моисеев В. А. В джунгарском плену. С. 212; он же. Россия и Джунгарское ханство. С. 91—101.

68. Ходжаев А. Из истории международных отношений в Центральной Азии в XVIII веке. Взаимоотношения Цинской империи и Джунгарского ханства. 1695-1758. Ташкент. 2003.

69. Шн ирельман В. Ценность прошлого. С. 15.

70. Ленинские принципы национальной политики КПСС и актуальные задачи интернационального воспитания / Материалы республиканской научно-практической конференции, состоявшейся 11 апреля 1987 г. в Алма-Ате. Алма-Ата, 1987. С. 163.

71. Магауин. М. Азбука казахской истории. С. 53, 83.

72. Абдакимов А. История Казахстана (с древнейших времен до наших дней). Учебное пособие. Изд. 4-е. Алматы, 2003. С. 138.

73. Там же. С. 131; Шжэр'ш Кудайбердгулы. ©лецдер мен поэмалар. Алматы, 1988, 84-85 б.

74. Иллюстрированная история Казахстана. С. 121.

[Стас]

С. 220

ческие топонимы, зафиксированные в крупномасштабных географических картах северо-восточных, центральных и южных регионов Казахстана конца XIX — нач. XX в. См.: Десятиверстная Карта Западной Сибири. М., 1920—1923; Десятиверстная карта Туркестанского военного округа. Ташкент, 1893—1911 и др.

44. Наиболее четко эта тенденция выражена в письмах хана Абулхаира и его жены Бопай-ханым, а также ханов и султанов Среднего жуза середины XVIII в. царским пограничным властям, отложившимся в фондах № 3 Гос. Архива Оренбургской области и № 1 Гос. Архива Омской области.

45. Валиханов Ч. Ч. Соб. соч. В 5 т. Т. 3. Алма-Ата, 1985. С. 158.

46. Подробно об экзоэтнонимах и эндоэтнонимах уйгуров изложено в рукописи монографии Г. С. Баратовой «Уйгуры Юго-Восточного Казахстана и Восточного Туркестана в XIX — начале XX в.» (объем около 25 п.л.), которая должна выйти в свет в Алматы в 2007 г.

47. Yui пайгамбар. 157, 158 б.

48. Моисеев В. А. Джунгарское ханство и казахи XVII—XVIII вв. Алматы, 1991. С. 162—173; История Узбекистана. Т. 3. Ташкент, 1993. С. 68—71, 205—207; Сапаралиев Д. Отношения кыргызского народа с русским и соседними народами в XVIII в. Бишкек, 1995. С. 38—61.

49. Сапаралиев Д. Отношения кыргызского народа. С. 27—37.

50. Златкин И. Я. История Джунгарского ханства. 1635—1758. Изд. 2-е.

М., 1983. С. 239.

51. Посланник Петра I на Востоке. М. 1986. С. 123, 125-126; Моисеев В. А. Джунгарское ханство и казахи. С. 75—78; Материалы по истории Средней и Центральной Азии X—XIX вв. Ташкент, 1988. С. 266 и др.

52. Бартольд В. В. Собр. соч. В 9 т. Т. 2. Ч. 1. М., 1963. С. 164.

53. Yin пайгамбар. 164, 181 бет.

54. КРО-1. Док. № 164. С. 422, 428; Басин В. Я. Казахстан в системе внешней политики России в первой половине XVIII века / / Казахстан в XV—XVIII веках. Алма-Ата, 1969. С. 60.

55. Кудайбердыулы Шакарим. Родословная тюрков, киргизов, казахов и ханских династий. Алма-Ата, 1990. С. 52, 97; История Казахстана в русских источниках. Т. 2. Док. № 32. С. 315-316, 362, 364, 366-371.

56. Ерофеева И. В. Хан Абулхаир. С. 122—180; Свод памятников истории и культуры Республики Казахстан. Жамбылская область. Алматы, 2002. С. 292.

С. 221

57. Ym пайгамбар. 157, 174 б.

58. Очерки по истории Республики Казахстан. Алматы, 1992. С 37.

59. Магауин М. Азбука казахской истории. Документальное повествование. Алматы, 1997. С. 98.

60. Данияров К. Альтернативная история Казахстана. Алматы, 1998. С. 42.

61. Иллюстрированная история Казахстана. Т. 2. Алматы, 2005. С. 184.

62. Тынышпаев М. История казахского народа. С. 187.

63. Златкин И. Я. История Джунгарского ханства. С. 239—240; Моисеев В. А. В джунгарском плену // Вопросы истории. 1977. № 6. С. 209-212; он же. О военном деле и войнах Джунгарского ханства // Из истории международных отношений в Центральной Азии (средние века и новое время). Алматы, 1990. С. 67—82; он же. Россия и Джунгарское ханство в XVIII веке (Очерк внешнеполитических отношений). Барнаул, 1998. С. 79-101.

64. АВПРИ. Ф. 113/1. 1731 г. Д. 1. Л. 218-219; Моисеев В. А. В джунгарском плену. С. 211.

65. Там же. Д. 2. Л. 360. Д. 1. Л. 219-219 об.; Моисеев В. А. В джунгарском плену. С. 211.

66. Там же. 1735 г. Д. 1. Л. 222-222 об.

67. Моисеев В. А. В джунгарском плену. С. 212; он же. Россия и Джунгарское ханство. С. 91—101.

68. Ходжаев А. Из истории международных отношений в Центральной Азии в XVIII веке. Взаимоотношения Цинской империи и Джунгарского ханства. 1695-1758. Ташкент. 2003.

69. Шнирельман В. Ценность прошлого. С. 15.

70. Ленинские принципы национальной политики КПСС и актуальные задачи интернационального воспитания / Материалы республиканской научно-практической конференции, состоявшейся И апреля 1987 г. в Алма-Ате. Алма-Ата, 1987. С. 163.

71. Магауин. М. Азбука казахской истории. С. 53, 83.

72. Абдакимов А. История Казахстана (с древнейших времен до наших дней). Учебное пособие. Изд. 4-е. Алматы, 2003. С. 138.

73. Там же. С. 131; Шжэргм К,удай6ердгулы. ©лецдер мен поэмалар. Алматы, 1988, 84-85 б.

74. Иллюстрированная история Казахстана. С. 121.

[Стас]

С. 222

75. Спасский Г. И. Киргиз-кайсаки Большой, Средней и Малой орды // Сибирский вестник. Ч. 10. СПб., 1820. С. 109-110; Левшин А. И. Описание киргиз-казачьих, или киргиз-кайсацких, орд и степей. Изд. 2-е. Алматы, 1996. С. 288; Броневский С. Б. Записки о киргиз-кайсаках Средней орды // Отечественные записки. Ч. 43. СПб., 1830. С. 182, 184.

76. История Казахстана в русских источниках. Т. 2. Док. № 35. С. 339.

77. Мамырулы К. Казак, тарихы. Алматы, 1995, 73 б.; Исторический опыт защиты отечества. Военная история Казахстана. Алматы, 1999. С. 67.

78. История Казахстана в русских источниках. Т. 2. Док. № 35. С. 340; Русско-джунгарские отношения (конец XVII — 60-е гг. XVIII в.). Документы и извлечения. Барнаул, 2006. Док. № 48. С. 66—67.

79. Мамырулы К. К^зак, тарихы. 73—74 б.

80. Исторический опыт защиты отечества. С. 67; История Казахстана с древнейших времен до наших дней. В 5 т. Т. 3. Алматы, 2000. С. 130.

81. Касымбаев Ж. Ацракай шайкасынын, манызы // Армасын,, ата тарих — Ацыракай. 84 бет. Мамырулы К. К^азак. тарихы. 88 бет.; Жансарина Г. О значении решающих битв казахско-джунгарских войн XVIII века (к 270-летию Анракайской битвы) // Багдар. Ориентир. 1998. № 2. С. 49.

82. Диваев А. А. Мавзолей Кок-Кесене // ПТКАА. Год десятый (1904-1905). Ташкент. 1905. С.40-42.

83. Тынышпаев М. История казахского народа. С. 67—154, 185—199.

84. Там же. С. 193.

85. Жансарина Г. О значении решающих битв. С. 48—49.

86. Шакиров С. Военное искусство казахских воинов в Аныракайской битве // Армысыц, ата тарих — Анырак.ай. С. 99.

87. Там же. С. 99; Жансарина Г. О значении решающих битв. С. 98— 99; Касымбаев Ж. Ацыракай шайк.асынын. мань1зы. С. 85—86; Мамырулы. Каза11 тарихы. 88 бет. и др.

88. История Казахстана с древнейших времен до наших дней. В 5 т. Т. 3. Алматы, 2000. С. 146.

89. Казахско-русские отношения в XVI—XVIII вв. (Сборник документов и материалов). Алма-Ата, 1961. Док. № 96. С. 243; Русско-джунгарские отношения (конец XVII — 60-е гг. XVIII в.). С. 75 и др-

90. Абилев А. К. (он же — Кузембайулы А.). История дореволюционного Казахстана. Алматы, 1992. С. 216—217; Куватов Б. А-

С. 223

Из истории взаимоотношений народов Среднего Прииртышья в XVI— XVIII вв. // Вестник науки Акмолинского аграрного университета им. С. Сейфуллина. Акмола, 1996. С. 9—10; Шаймерденова М. Д. История Казахстана с древнейших времен до середины XX века. Учебное пособие. Алматы, 1999. С. 47.

91. См.: Ерофеева И. Хан Абулхаир. С. 57—60.

92. Волобуев В. И. Некоторые итоги реконструкции карты Джунгарии И. Рената // Известия HAH РК. Сер. обществ, наук. 1993. № 6. С. 11-16.

93. Кузембайулы А., Абиль Е. История Республики Казахстан. Учебное пособие. Изд. 6-е. Астана, 2002. С. 130.

94. Уроки отечественной истории и возрождение казахстанского общества. Алматы, 1999. С. 41.

95. Абдакимов А. История Казахстана. С. 164.

96. Кузембайулы А., Абиль Е. История Казахстана. Астана, 2004. С. 162-163.

97. Косач Г. Г. Ерофеева И. В. Хан Абулхаир: полководец, правитель

и политик // Восток. 2000. № 3. С. 192.

98. Ерофеева И. В. Хан Абулхаир. С. 6—14; Косач Г. Г. Ерофеева И. В. Хан Абулхаир. С. 192.

99. Там же. С. 192-193.

100. Кузембайулы А., Абиль Е. История Казахстана. 2-е изд. Алматы,

1996. С. 173—180; Кыдырбекулы Д. Эволюция дипломатии Казахстана: от истоков к современности // Казахстан и мировое сообщество. 1996. № 3. С. 90—98; Данияров К. К,азакстаннын. балама тарихы. Алматы,

1997, 86-88 б.; он же. Альтернативная история Казахстана. С. 43— 45, 145—147, 190—192; Магауин М. Азбука казахской истории. С. 110 и ДР-

101. АВПРИ. Ф. 122/1. 1749 г. Д. 4. Л. 56.

102. Кузембайулы А.. Абиль Е. История Казахстана. Алматы, 2003. С. 166—167; Шаймерденова М. Д. История Казахстана. С. 52; Исторический опыт защиты отечества. С. 71—82; Иллюстрированная история Казахстана. С. 205—213; Магауин М. Азбука казахской истории. С 105—123; Данияров К. История Абылай-хана — государственного деятеля, полководца, дипломата, политика. А. 1998 и др.

103. Ерофеева И. В. Хан Абулхаир. С. 15 (библиография).

104. Султанов Т. И. Поднятые на белой кошме. Потомки Чингиз-Хана. Алматы, 2001. С. 77, 148.

[Стас]

С. 224

105. КРО-1. С. 62-64, 268, 308; АВПРИ. Ф. 122/1, 1758 г. Д. 4. Л. 126-128; ГАОО. Ф. 1. On. 1. Д. 31. Л. 201, 202; Д. 88. Л. 999; МИКСССР-2. С. 413-418, 401-402, 406-408 и ДР.

106. Там же. С. 580-581.

107. ГАОрО. Ф. 3. On. 1. Д. 176. Л. 60-61 об (перевод); Л. 58-59 об. (подлинник на тюрки).

108. Здесь и далее указанные обстоятельства биографий Абулхаира и Абылая см.: Ерофеева И. В. Хан Абулхаир; Масанов Н. Э.. Абылхожин Ж. Б., Ерофеева И. В.. Алексеенко А. Н.. Баратова Г. С. История Казахстана: народы и культуры. Алматы, 2000. С. 150—164.

109. КРО-2. Док. № 49. С. 96.

110. Кузембайулы А.. Абиль Е. История Казахстана. 2004. С. 160.

111. История Казахстана в русских источниках. Т. 2. Док. № 56— 59; Ерофеева И. Хан Абулхаир. С. 148—156.

112. Кузембайулы А.. Абиль Е. История Республики Казахстан.

С. 132.

113. Аманжолова III. Хочу жить на проспекте хана Абулхаира // Мегаполис. 2001. № 5(13). С. 8.

Глава 4. ИНЕРЦИЯ МИФОТВОРЧЕСТВА В ОСВЕЩЕНИИ СОВЕТСКОЙ И ПОСТСОВЕТСКОЙ ИСТОРИИ КАЗАХСТАНА

По вопросу о методах исторического познания в философии истории наработано немало представлений. Некоторые из них на тот или иной период казались настолько оригинальными и как будто бы всеобъемлющими, что наделялись даже статусом чуть ли не хрестоматийных аксиом.

В этой связи можно вспомнить, например, марксистско-ленинскую методологическую максиму, что «история есть борьба классов», которая требовала интерпретировать динамику исторической эволюции исключительно в контексте антагонизма классовых интересов. А потому анализ материального производства как сферы базисных отношений признавался в марксистской концепции непременным условием, без которого история оказывается заблокированной для правильного прочтения.

В предисловии к обобщающему труду «Марксистско-ленинская теория исторического процесса», написанному одним из лидеров советской философской школы, академиком Ф. Константиновым, это кредо декларировалось следующей, весьма категоричной и вместе с тем пафосной стилистикой: «Из всех великих и величайших научных свершений прошлого века самым значительным... является возникновение марксизма и его социально-философской основы — исторического материализма. С тех пор появилось немало общественно -политических, философских, социологических теорий, претендовавших на объяснение и истолковывание смысла общественно-исторической жизни человечества. Все они не выдержали Испытания временем, и только одна общественная теория прошла

[Стас]

С. 226

историческую проверку в огне событий бурного XX века — марксистско-ленинская теория общественного развития, исторический материализм» [1].

По другую сторону идеологических баррикад выражали несогласие со столь самоуверенно-заносчивой оценкой. Здесь идеи экономического детерминизма воспринимались, если не с воинственным нигилизмом, то, во всяком случае, с большим присутствием скепсиса в отношении их якобы универсального познавательного потенциала. Как отмечал один из основателей знаменитой школы «Анналов», выдающийся историк XX в. Марк Блок, для исторического познания гораздо важнее «посмотреть, как... идеальные структуры, выражающие ментальность людей и картину мира, пронизывают социальные, экономические условия жизни людей, воздействуют на них и трансформируют их» [2].

Марксистская концепция истории и ее теоретико-методологические контрпарадигмы, ассоциированные с либерализмом, — вот те мегатенденции, которые более всего определяли «внутривидовую» конфронтацию в мировой исторической науке на протяжении почти всего двадцатого столетия.

Но парадоксальным образом эти две наиболее генерализованные традиции развивались в научном пространстве, что называется, рука об руку, поскольку питали вдохновение в обоюдоострой критике друг друга. В западной публицистике основными креа-тивщиками атаки на движимые истматовскими догматами мифо-сотворения выступали советологи. В советской же историографии их визави являлись историки, подвизавшиеся на ниве специально выделенного жанра под названием «критика буржуазных фальсификаций», которых нередко столь сильно захватывал полемический задор, что они в своих обвинениях в адрес «буржуазной науки» утрачивали чувства элементарной корректности и научной этики (вспомним такие, например, клише, как «интеллектуальные наймиты капитала», «глашатаи кривды истории» или уничижительное обозначение западных концепций как «лживых буржуазных теориек»).

Однако все это уже в прошлом. Сегодня на постсоветском пространстве историческая наука, по крайней мере, ее наиболее продвинутые эшелоны, выходит на понимание и освоение глобально-универсальных ценностей демократического либерализм,

С. 227

а потому уже не представляет собой некого «идеологизированного анклава» на всеобщей территории исторического познавания. Ныне в постсоветской историографии наблюдается небывалая конденсация «энергии реинтерпретации» исторического прошлого, которое подвергается тестированию на критерии передовой теоретической мысли и инновационной методологии, «препарируется» более эффективными познавательными инструментами, выводится из тесных рамок прежних дискурсов.

Эти позывы находят все большую реализацию и в казахстанской историографии. Но нельзя не заметить, что продвижение вперед сопровождается здесь и отдельными откатами назад, проявляющимися, в частности, скрытыми или явными попытками сохранить функциональность некоторых ложных, мифологизированных стереотипов, выпестованных в лоне советской историографии.

Другой «камень преткновения» выкатывает в створ стремнины качественно нового «историографического потока» уже постсоветская мифология. В принципе, его можно как бы не замечать, а просто предпринять обходный маневр. (Как это рекомендует делать Отделение истории Российской Академии наук, полагая, что развертывание полемики с мифотворцами, например, по поводу скандально известных публикаций академика-математика А. Фоменко и Г. Носовского, самонадеянно считающих, что они «перевернули» все представления о мировой истории, будет лишь «пиарить» их книги). Но дело в том, что этот «камень» все более увеличивается в своих объемах и, не ровен час, превратится в глыбу пустой и никчемной породы, которую, однако, все равно придется разрушать, если не нынешним, то следующим поколениям историков.

Первые попытки вытеснения фундаментальных научно-познавательных ориентации популистскими стремлениями угодить невзыскательным потребностям массового обывателя стали заметными уже в начале 1990-х годов. В этот период на стезю исторической публицистики вступило немало ранее ничем незаметных Историков, уловивших конъюнктуру момента.

Будучи «историками» лишь по профессиональному диплому или чаще «по наитию», они смело взялись «замазывать» белые Пятна истории. Обладая непомерными амбициями и почти болезненным тщеславием, эти новоявленные «специалисты» упоенно

[Стас]

С. 228

переиначивали целые пласты исторического материала, выдавая на-гора каскады «разоблачений и открытий». При этом они даже не пытались хотя бы как-то соизмерить их с критериями фундаментальной исторической науки. Во-первых, потому что просто не были знакомы с ними и, во-вторых, в силу нежелания (или, вероятно, неспособности) апробировать свою «научную продукцию» на предмет сколько-нибудь серьезной теоретико-методологической экспертизы.

Отсюда — игнорирование функций таких категорий научного анализа, как, скажем, «частное и общее», «случайное и закономерное», «единичное и повторяемое», «внешнее и сущностное» и т. п. Стоит ли после этого удивляться, когда у отдельных публицистов в качестве единственных аргументов выступают чисто умозрительные «догадки», конструирующиеся на гиперболизации выкроенных из общего контекста фактов, возведении в значимый абсолют случайных ономастических или топонимических созвучий. (Любой лингвафор, «настроенный» на родные для него лексемы, неосознанно пытается обнаружить узнаваемые созвучия в других языках, а потому не отсюда ли надуманные тождества типа «кып-чак Мурат — маршал Мюрат», «Итиль — Италия» и т. п.).

Легко предоставляя самим себе возможность не отягощаться структурными императивами исследовательской процедуры, некоторые авторы «с открытым забралом» взялись за написание ни больше, ни меньше как «обобщающих историй Казахстана». Между тем в тот период уровень освоения новых теоретико-методологических и понятийно-категориальных средств познания, а также степень накопления ранее неизвестного источникового знания еще не создавали уверенных предпосылок для таких претензий.

Отметим также, что многие такие «обобщающие истории» писались не коллективами разных специалистов, а в индивидуальном, так сказать, «сольном исполнении», хотя излагаемый материал охватывал даже не обширные, а всеобъемлющие хронологические диапазоны. А ведь трудно представить, чтобы такой автор, до этого занимавшийся, пускай важными, но все же узкоспециальными сюжетами и временными срезами истории Отечества, вдруг стал одинаково свободно и профессионально компетентно разбираться как в древнетюркском и монгольском периодах, так и в эпохе сталинской силовой модернизации или «хрущевском

С. 229

десятилетии», в казахско-джунгарских отношениях и современных геоэкономических и геополитических проблемах.

В этой связи уместно вспомнить, что 5-томная «История Казахской ССР» в свое время создавалась творческими усилиями многочисленного коллектива археологов, этнографов, культурологов, историков-медиевистов, ориенталистов, специалистов по новой и новейшей истории. Завершающееся ныне издание пятитомной «Истории Казахстана» осуществляли исследователи целого ряда научных институтов и других ведомств.

Все это заставляет подозревать (а в большинстве случаев так оно и есть), что подобные «обобщающие» работы являются либо косметически подправленной компиляцией, либо, того хуже — откровенным плагиатом других исследований. Не случайно стало уже правилом, что многие авторы не дают сноски на использованные публикации, а лишь ограничиваются крайне усеченным списком рекомендуемой литературы (подчас, чтобы не обнаруживать источник плагиата, «задействованные» работы вообще не упоминаются). Таким образом, вся «творческая» работа подобных исследователей сводится к заимствованиям (это мягко говоря) из чужих публикаций и вкраплению в них собственных, весьма вольных комментариев и измышлений. (Выделено мной - Стас). Это и есть по преимуществу метод так называемых альтернативных историков: сохранение событийной канвы, но с наполнением ее обильными мифологемами и сомнительными интерпретациями.

Почему мифологизированным публикациям удалось занять достаточно функциональную нишу в современной историографии, уже рассматривалось в первом разделе настоящей книги через анализ структуры принимающего их массового сознания. Но были здесь и другие опосредования.

Так, на переходном этапе формирования новой историографии болезненно сказывалось определенное недоверие к ней со стороны читательской аудитории. В значительной мере это была общественная рефлексия на занудно-затасканные и до предела идеологизированные мифы, которыми была так насыщена советская историография. Радикально настроенная часть общества переносила свое воинственное отрицание всего «советского» и «пролетарско-Интернационалистского» и на историографию, требуя от нее решительного разрыва с традициями «марксистско-ленинской истории» якобы одной сплошной фальсификации прошлого.