Фольк-хистори в Казахстане

[Стас]

Ну, положим начало. Я с vadu нахожусь в дискуссии? - нет, не нахожусь.

Штраф + 10%. Налицо нарушение п.4 правил.

Обновление

vadu, Вы нарушаете п. 3 правил.

3. Обсуждение действий модераторов в темах запрещено, для этого есть кнопка жалоба и отдельная тема. Наказание первый раз - предупреждение. Второй раз - отлучение на месяц от форума. Третий раз - бан.

Я вас предупреждаю и для убедительности добавляю +20%

Будьте внимательны при чтении правил.

Обновление-2

Троллинг скрыт. Предупрежденному выше пользователю повышен уровень предупреждения в соотвествии с п. 3

[povodok]

А я вот , думаю - как хорошо , что человеку не подвернулась "Война и мир"!

[Хак-Назар б. Касым]

А я вот , думаю - как хорошо , что человеку не подвернулась "Война и мир"!

+1 За такие слова не грех и предупреждения понизить.

[povodok]

Хак-Назар б. Касым

Свои предупреждения расцениваю как награды! А забанят , больше времени буду уделять рыбалке!

[Стас]

ОТ АВТОРОВ

Всемирная история строительства независимых государств и формирования современных наций показывает, что обращение к историческому прошлому как коллективной социокультурной памяти непременно входило в ряд императивных условий национальной самоидентификации и консолидации. Но из той же истории известно, что очень часто апелляция к прошлому, обретая политически или идеологически заданную целесообразность, сопровождалась игнорированием научного знания и его подменой мифотворческими интерпретациями.

Во все времена это оправдывалось, как правило, «беспроигрышными» ссылками на патриотическое подвижничество во имя идеи укрепления духа нации, ее высокостатусного самоутверждения. И, по суждениям этих «подвижников», столь благородная задача якобы в принципе не приемлет объективно-критического дискурса, но, напротив, «требует» конструирования исключительно «позитивной истории» народа. Иначе говоря, она должна представлять собой панораму, расписанную сугубо «героико-эпически-ми тонами», но ни в коем случае не уподобляться сложной мозаике, где насыщенные и яркие краски чередуются с бледными и тусклыми цветами. Дескать, «подлинно народной» достойна быть только та история, которая расцвечена выдающимися политическими и культурными достижениями, сокрушительными походами против врагов, обширнейшими границами как во времени, так и в пространстве; гораздо более древней, чем у современных геополитических соседей, государственностью; уходящими в глубь тысячелетних горизонтов могучими корнями этногенеза и т. д.

Нетрудно догадаться, что такая исключительно комплиментарная историографическая парадигма возможна только посредством

С. 7

мифологизации прошлого. Вот почему экспансию мифотворчества познали все национальные историографии, включая ее западные школы. Неслучайно именно последние стали теми пенатами, где зародились традиции историографической критики мифологизаторской альтернативы видения прошлого1.

Нисколько не отрицая пионерного «антимифологизаторского» опыта западных историографии, его непреходящую теоретико-методологическую ценность, необходимо все же отметить, что на постсоветском интеллектуальном пространстве критика мифотенденций обрекает академическую науку (под которой понимается научное, понятийно-рациональное знание) на гораздо более серьезные трудности. В западных социумах, давным-давно модернизированных идеями рынка и либеральной демократии, общественное мнение весьма толерантно реагирует на разворачивающиеся время от времени историографические борения, скупо рефлексирует на группоцентристские спекуляции, недоверчиво внемлет различным фобиям и филиям, навязываемым ультра-патриотами от истории. Постсоветское же общество еще продолжает находиться под определяющим влиянием тех культурно-цивилизационных идеалов, которые характерны для социумов аграрно-традиционного типа. Ведь аграрно-традиционная массовая ментальность отнюдь не испаряется тотчас с переходом к рынку и демократии.

Между тем, как будет рассмотрено в разделах настоящей книги, одной из системных характеристик структуры такого общественного сознания выступает группоцентризм с самыми разными его проекциями (этноцентризм, конфессиональный, региональный, сословно-клановый эгоизм, патриархально-генеалогический нарциссизм и т. д.). Группоцентрическое же сознание уже по природе своей необъективно, оно восприимчиво только лишь к комплиментарности по поводу «своей моральной общности» (группы), но всегда агрессивно к любым, пускай и справедливым, но критическим оценкам. Однако когда критика исходит из-за пределов группы (т. е. внешняя критика), она воспринимается более спокойно (вернее, ожидаемо), поскольку группоцентристское (общинно-традиционное) сознание идентифицирует всех субъектов вне «сво-

1 См., например: The Invention of Tradition / Ed. By E. Hobsbawm and T. Ranger. Cambridge, Univ. Press, 1983.

[Амыр]

А я вот , думаю - как хорошо , что человеку не подвернулась "Война и мир"!

Вот, можете "Войну и мир" скачать в любой момент -

http://lib.aldebaran.ru/author/tolstoi_lev/tolstoi_lev_voina_i_mir_kniga_2/tolstoi_lev_voina_i_mir_kniga_2.rtf.zip и http://lib.aldebaran.ru/author/tolstoi_lev/tolstoi_lev_voina_i_mir_kniga_1/tolstoi_lev_voina_i_mir_kniga_1.rtf.zip

а где взять книги, выходящие небольшим тиражом и за границей? Как узнавать современные тенденции и их оценки, не от данияровых же...

[Стас]

А я вот , думаю - как хорошо , что человеку не подвернулась "Война и мир"!

А я думаю, интересно: переведен ли этот великий роман на казахский?

С. 8

ей группы» как явных или скрытых врагов или, в лучшем случае, недоброжелателей, от которых ничего иного и не следует ожидать (извечная группоцентристская ксенофобия, боязнь всего чужого и отсюда агрессивность на все иногрупповое). Совершенно иную оценку получает критика интровертивного характера, т. е. исходящая изнутри группы. Такого рода критики, какими бы благими помыслами они при этом не руководствовались, подвергаются со стороны группы остракизму и «моральному террору». В среде мифотворцев-ультрапатриотов для такого морального подавления своих оппонентов давно наработан словарь ярлыков (которые одновременно служат для мифотворцев защитными «оберегами»): от «манкурта» до «предателя нации». Вот почему в постсоветских историографиях критика мифотворчества не слишком уверенно пробивает себе дорогу к широкой общественной аудитории, тогда как в сугубо научной среде это имеет место уже достаточно давно (например, критика биологизаторских концепций Л. Н. Гумилева или «открытий» академика М. Фоменко активно разворачивалась в российской академической публицистике, тогда как широкая общественность мало что знает об этом). И тем не менее критическое отношение к различным мифологическим альтернативам, скажем, в российской историографии формируется достаточно интенсивно2. Отдельные публикации появляются в рамках это-

г Абдуллаев Е. Миф об «утерянном колене» в исследованиях по истории Средней Азии // Вестник Евразии. 2006. № 1; Батомункуев С. Новые бурятские идентичности: мифологическое и политическое содержание дискурса / / Вестник Евразии. 2006. № 2; Горак С. Мифы Великого Туркменбаши // Вестник Евразии. 2005. № 2; Карнаухов Д. Мифологема происхождения восточных славян в интерпретации польской просвещенной элиты XVI века // Вестник Евразии. 2000. № 3; Ларюэль М. Умозрительная Центральная Азия: поиски прародины арийцев в России и на Западе / / Вестник Евразии. 2003. № 4; Шнирельман В. Идентичность и образы предков: татары перед выбором // Вестник Евразии. 2002. № 4; Шнирельман В. Интеллектуальные лабиринты: очерки идеологии в современной России / Ин-т этнологии и антропологии РАН — Московское Бюро по правам человека. М.: Academia, 2004; Мифы и мифология в современной России / Под ред. К. Аймермахера, Ф. Бомсдорфа, Г. Бордюгова. Фонд Фридриха Науманна. М., 2000; Национальные истории в советском и постсоветском государствах / Под ред. Аймермахера, Г. Бордюгова. Фонд Фридриха Науманна. М.: АИРО-ХХ, 1999.

С. 9

го направления в других постсоветских государствах (например, Украина, Узбекистан, Таджикистан и др.).

В Казахстане критика мифотворческих тенденций в историографии озвучивалась на научных конференциях, различных «круглых столах», вопрос по их поводу поднимался в интервью некоторых ученых-историков средствам массовой информации, в отдельных публикациях (например, в интервью Н. Масанова, книгах Б. Ирмуханова, статьях Ан. Галиева).

Настоящая книга является, как нам представляется, первым специальным монографическим исследованием по проблеме мифотворчества и его критике в отечественной историографии. Думается, что необходимость такого издания давно назрела, ибо мифологическими публикациями книжный рынок не только перенасыщен, но и буквально узурпирован. Мифотворческая экспансия стала настолько агрессивной и обширной, что грозит полностью подмять под себя и дискредитировать научное историческое знание. Поэтому хотелось бы, чтобы эту книгу заинтересованная читательская аудитория восприняла как одну из инициатив по развертыванию научной критики мифологизаторства в казахстанской историографии, которая, как мы надеемся, будет расширяться за счет подключения к ней все большего числа исследователей из академической научной среды. Ведь именно последняя несет ответственность за сохранение и дальнейшее развитие подлинных научных тенденций историографической школы Казахстана, только она способна стать заслоном на пути зарвавшегося дилетантизма и откровенной профанации науки. Мы отдаем себе отчет в том, что данная проблема требует гораздо больших исследовательских усилий и более расширенных познавательных процедур. Но повторяем, настоящей книгой мы отнюдь не хотели «закрыть» решение вопроса. Напротив, нашей целью было актуализировать его, обнажить значимость данной проблемы для современного общества, показать, что спекуляция идеями модернизации с целью протаскивания в их образ консервативных целеполаганий вредит не только и не столько собственно исторической науке, но и прежде всего процессам позитивного преобразования казахстанского социума.

Данное издание, безусловно, не состоялось бы без поддержки (финансовой и моральной) Фонда им. Фридриха Эберта (ФРГ) и прежде всего проект-координатора этого Фонда по странам

[Стас]

Вот, можете "Войну и мир" скачать в любой момент -

http://lib.aldebaran.ru/author/tolstoi_lev/tolstoi_lev_voina_i_mir_kniga_2/tolstoi_lev_voina_i_mir_kniga_2.rtf.zip и http://lib.aldebaran.ru/author/tolstoi_lev/tolstoi_lev_voina_i_mir_kniga_1/tolstoi_lev_voina_i_mir_kniga_1.rtf.zip

а где взять книги, выходящие небольшим тиражом и за границей? Как узнавать современные тенденции и их оценки, не от данияровых же...

Мы с Вами защищаем честь казахстанской историографии. Есть ирония некоторая. Как Вы думаете, Амыр, почему на форуме не участвуют казахские историки?

[Стас]

С. 10

Центральной Азии д-ра Райнхарда Крумма и представителя Фонда в Казахстане Эльвиры Пак.

Люди, связавшие свою судьбу с наукой, знают, что ничто не вызывает такого удовлетворения в умах и душах, как момент материализации их творческих замыслов в печатной публикации, будь то научная статья или книга. Но вместе с тем мы безмерно скорбим, что эту книгу уже не увидит наш друг и коллега, выдающийся отечественный ученый Нурбулат Эдигеевич Масанов, она оказалась его последним исследованием. К нашему беспредельно печальному сожалению, его раздел в монографии обернулся завещанием ученого не только своим коллегам по научному сообществу, но и гораздо более широкой общественности. Думается, что мысли и озабоченность Нурбулата Эдигеевича Масанова судьбой исторической науки Казахстана и всего социума будут восприняты ими с большой ответственностью. Главы I и IV написаны д. и. н., профессором Ж. Б. Абылхожиным, глава II — д. и. н., профессором Н. Э. Масановым, глава III — к. и. н., доцентом И. В. Ерофеевой.

В заключение хотелось бы выразить нашу глубокую признательность всем коллегам, ознакомившимся с первичной рукописью книги и высказавшим много ценных и конструктивных замечаний и пожеланий. Особую благодарность выражаем также нашим неформальным рецензентам — заведующему отделом СНГ Института востоковедения РАН, главному редактору международного научного журнала «Вестник Евразии» С. А. Панарину, заведующему отделом историографии и источниковедения Казахстана Института истории и этнологии им. Ч. Ч. Валиханова МОН РК Б. М. Сужикову, а также профессору университета Висконсин (США) А. М. Хазанову, профессору Института восточных языков и цивилизаций (INALKO, Франция) Катрин Пужоль и другим коллегам.

Глава 1. МИФОВОСПРИНИМАЮЩЕЕ СОЗНАНИЕ И ЕГО СУГГЕСТОРЫ

Уже более 15 лет в пределах постсоветского пространства продолжает эволюционировать процесс национального государственного строительства. Несмотря на подчас противоречивые извивы и сложные трансформации, в своем главном векторе он устремлен на достижение характеристик реального суверенитета.

На этом тернистом пути новые независимые государства вынуждены определяться, прежде всего, с выбором экономических и политических приоритетов. Однако при этом вовсе не маргинальными по отношению к государственным интересам выступают социокультурные проекты: им придается актуализация со все более нарастающим общественным звучанием.

И это понятно. Ведь нация, которую формирует государство, должна быть консолидирована не только целями построения общего будущего, но и объединена чувством коллективной идентичности. А важнейшим условием такой солидаризации выступает, как известно, коллективная социокультурная память. Поэтому неслучайно все эти годы задача по ее ревитализации входила в ряд важнейших идеологических функций государства.

Со значительной долей удовлетворения можно констатировать, что решается она достаточно успешно. Свидетельством этого является тот огромный и поистине массовый интерес, который неизменно сопровождает поднимаемую в литературе и средствах массовой информации историко-культурную проблематику.

В процесс социокультурной мобилизации интегрирована и историческая наука, что, возможно, и не нуждается в каком-то особом подчеркивании. Это само собой разумеющееся явление.

[БiрАтан]

Стас, пальчики то не устали? ну давайте хотя бы свои комментарии... а то совсем уже скучно - перепечатываете - без ссылок.... можно было проще - набрать текст - разместить его где-нибудь и дать ссылку.... делов то...

[Стас]

Прошу сообщать об опечатках.

С. 12

Историческая наука не существует в абстрактном пространстве. Как форма самопознания и самосознания общества, она всегда несет в себе отпечаток своего времени — тех экономических, политических, социальных и идеологических проблем, которые волнуют социум на том или ином этапе его развития.

Но, пытаясь корреспондировать новым вызовам, историческая наука сама начинает испытывать «импульсы возмущения». Стремительная динамика общественных изменений, породившая как новые надежды и смыслы, так и алармические чувства и дезориентации, прямо сказывается на профессиональном исследовательском сознании историков, а также их научных практиках.

Обилие идей и схем, производство новых и попытки реанимирования старых гипотез, разброс концептуального континуума от откровенного антиисторизма до самонадеянного признания за историческим знанием свойств всепроникающего «рентгена» или своебразной «машины времени» дали повод заговорить о некоем кризисе исторической науки.

На самом деле этот так называемый кризис представляет собой нормальное состояние науки, поскольку там, где все ясно и вполне устоялось, наступает застой. История — это спор без конца. Новые реалии, обнаружение неизвестных ранее аспектов источникового знания, появление более совершенного теоретического и познавательного инструментария требуют более адекватного приложения исследовательских усилий. И именно в этой неисчерпаемой потребности заложен фундаментальный смысл исторической науки.

Поэтому сегодня правомернее говорить не о стагнации, а тем более кризисе исторической науки, а наоборот, о ее поступательном движении. Более того, не будет слишком смелым утверждение о том, что на современном этапе историография переживает своеобразную теоретико-концептуальную революцию. Ее квинтэссенцией стал решительный отход от монологического объяснения исторического действия (так называемая марксистко-ленинская методология) и выход на траекторию диверсифицированной методологии, по которой движется мировая историческая мысль.

Но, как обнаруживает уже имеющийся опыт, в освоении открывшихся возможностей методологического плюрализма и инновационной концептуализации достаточно зримо позиционировались

С. 13

две тенденции. Ориентированы они на разное понимание смыслов и способов исторического познания, асимметричные исследовательские процедуры и практики, да и просто контрарные модусы мышления: модернизированный и традиционалистско-маргинализированный.

В основе первой парадигмы лежит стремление к научно-рациональному знанию. Она апеллирует к объективной и верифицированной источниковой информации, выстраивается в лоции строго научного теоретико-концептуального контекста и адекватного ему понятийно-категориального аппарата.

Второй дискурс — это продукт своеобразного манихейства от науки. Здесь обильно присутствует смесь претензий на научность и откровенной мифологизации.

К сожалению, приходится признать, что именно мифотворческая интерпретация истории получает наиболее широкий отзвук в массовом сознании. (Выделено мной - Стас) Данная констатация отнюдь не выглядит каким-то паранормальным феноменом, а наоборот, выступает явлением достаточно рациональным. В том случае, конечно, если перестать ограничиваться тривиальными объяснениями (типа «миф неуничтожим», «во все времена миф доминировал над научным знанием» и т. п.) и углубиться в анализ качественного содержания социально-психологической среды, в которую так успешно и глубоко внедряются различного рода мифологемы.

Начнем с того, что мифовосприятие, в гораздо большей степени характерно для ментальной структуры массового «аграрного», «традиционного» сознания, нежели для его «индустриальной» (модернизированной) альтернативы. Если это так, то, по-видимому, есть смысл рассмотреть далее некоторые базовые моменты аграрного, (традиционного) общества, которые, собственно, и воспроизводят соответствующий ему тип сознания, наиболее отзывчивого, повторяем, на мифотворческие сентенции.

В этом месте некоторые читатели могут задаться вопросом: а при чем здесь аграрное общество? Все мы родом из Советского Союза, который являл собой великую индустриальную супердержаву- Неужели за 10-15 лет произошла столь стремительная инволюция, что плоды длительной советской модернизации трансформировались в культурно-цивилизационную деградацию и общество из индустриального превратилось в аграрно-традиционное?

[Стас]

С. 14

Предвидя подобные вопросы, сделаем небольшое отступление и определимся с культурно-цивилизационной идентификацией советского пространства.

Еще совсем недавно все мы были проникнуты неподдельным чувством пафоса от осознания того, что являемся гражданами одной из величайших в мире индустриальных держав. И это было не так уж далеко от истины. СССР действительно представлял собой страну с гигантской индустриальной инфраструктурой, высоким удельным весом промышленного сектора в производстве валового общественного продукта, солидным научно-техническим и образовательным потенциалом, динамичными процессами урбанизации и вполне индустриальной структурой занятости, достаточно адекватным качеством трудовых ресурсов и населения в целом.

Однако если в контексте технико-экономических характеристик и сложившейся структуры производительных сил вырисовывался образ индустриального гегемона, то в призме культурно-ци-вилизационных маркеров общество обнаруживало статус, весьма и весьма далекий от этой претензии.

Фанатично уверовав в директивно-распределительную, внерыночную систему как единственно правильную модель общественно-политического устройства, большевистские радикалы провели огосударствление всей структуры отношений собственности, отбросив тем самым общество на обочину всемирно-исторической эволюции, обрекая его прозябать в плену иррационального бытия.

Догоняющая промышленная модернизация и воздействие факторов научно-технической революции динамизировали индустриализационно-технологические процессы в СССР, но в культурно-цивилизационном плане не меняли его статуса как общества аграрного типа, остающегося далеко за пределами ареала индустриального универсума. «Китайская стена», выстроенная государством, поющим гимн «коллективному братству равных», надолго заключила людей в закрытое общество, превратив их в заложников традиционно-аграрного логоса с его приматом вневещных (личных) связей и примитивно-групповой идеологии. (Блестяще - Стас)

«Ното sovietkus», гордо нареченный «человеком новой эры», в действительности сохранял ментальность все того же аграрного общества. По-прежнему растворяясь в группе и отождествляя себя лишь с ней, мазохистски и всецело отдаваясь магии авторитета, он

С. 15

видел в качестве единственно рациональной и надежной субстанции слепое подчинение большому и сильному целому и олицетворявшему это целое — «богу-человеку».

Содержание данной ментальное™ не менялось от того, что, будучи адаптированной к «социалистической идее», она стала называться «марксистско-ленинской идеологией», референтные группы вычленялись как «партия» или «класс», а авторитет персонифицировался не племенным вождем, а харизмой в лице Генерального секретаря.

Советское государство, если отвлечься от его социально-политических обозначений (тоталитарности) и придерживаться исключительно характеристик социокультурного плана, являло собой типичный образчик аграрного, традиционного общества. Реальная данность этого предопределяла и природу массового общественного сознания. Как мы уже отмечали, идеологическое обрамление изменяло лишь его внешние формы, но не сущностное содержание. Несмотря на пропагандистско-идеологические претензии на «особость» советской ментальное™, она, по большому счету, была рефлексией (отражением) пусть превращенного, но все же именно аграрного общества.

Согласно классическому определению, аграрное (традиционное) общество суть социальность, базирующаяся на доиндустриальных, то есть природообусловленных производительных силах. Для него характерны преобладание живого труда (рабочая сила человека) над овеществленным (т. е. трудом, воплощенным в средствах производства и предметах потребления), а также слабая дифференциация (разделение) производителя и естественных предпосылок труда (они оказываются как бы сращенными). В качестве непосредственного контрагента живого труда здесь выступает производительная сила природы.

Отсюда сильнейшая экологическая зависимость аграрного общества, развитие которого лимитировалось природным императивом. Именно последний выполнял роль ограничителя роста. И если до определенного момента факторы торможения роста по линии взаимодействия «человек-природа» еще могли «сниматься» за счет совершенствования навыков труда и наращивания его массы, то далее наступал объективный предел.

[АксКерБорж]

А я думаю, интересно: переведен ли этот великий роман на казахский?

Переведен ли Великий Абай на братский хакаский? Абай намного актуальнее думаю, чем "Война и мир". Ответите или в "чёрном списке" галочек добавите?

[tal-ad-din]

Мы с Вами защищаем честь казахстанской историографии. Есть ирония некоторая. Как Вы думаете, Амыр, почему на форуме не участвуют казахские историки?

Не многое ли на себя берете?

Надо же чужие слова и мысли присвоили.

А где Ваши в защиту чести Казахстанской историографии?

[Стас]

Абай есть в переводах, конечно.

Ауэзов есть. Небольшие вещи.

Айтматов шире представлен - "Джамилю" перевели.

Видите ли мы народ маленький, а литература - великая. Долго будем переводить.

Я вот хоть с Масановым познакомлюсь.

С. 14

Научное знание и мифотворчество.

Предвидя подобные вопросы, сделаем небольшое отступление и определимся с культурно-цивилизационной идентификацией советского пространства.

Еще совсем недавно все мы были проникнуты неподдельным чувством пафоса от осознания того, что являемся гражданами одной из величайших в мире индустриальных держав. И это было не так уж далеко от истины. СССР действительно представлял собой страну с гигантской индустриальной инфраструктурой, высоким удельным весом промышленного сектора в производстве валового общественного продукта, солидным научно-техническим и образовательным потенциалом, динамичными процессами урбанизации и вполне индустриальной структурой занятости, достаточно адекватным качеством трудовых ресурсов и населения в целом.

Однако если в контексте технико-экономических характеристик и сложившейся структуры производительных сил вырисовывался образ индустриального гегемона, то в призме культурно-цивилизационных маркеров общество обнаруживало статус, весьма и весьма далекий от этой претензии.

Фанатично уверовав в директивно-распределительную, внерыночную систему как единственно правильную модель общественно-политического устройства, большевистские радикалы провели огосударствление всей структуры отношений собственности, отбросив тем самым общество на обочину всемирно-исторической эволюции, обрекая его прозябать в плену иррационального бытия.

Догоняющая промышленная модернизация и воздействие факторов научно-технической революции динамизировали индустриализационно-технологические процессы в СССР, но в культурно-цивилизационном плане не меняли его статуса как общества аграрного типа, остающегося далеко за пределами ареала индустриального универсума. «Китайская стена», выстроенная государством, поющим гимн «коллективному братству равных», надолго заключила людей в закрытое общество, превратив их в заложников традиционно-аграрного логоса с его приматом вневещных (личных) связей и примитивно-групповой идеологии.

«Ното sovietkus», гордо нареченный «человеком новой эры», в действительности сохранял ментальность все того же аграрного общества. По-прежнему растворяясь в группе и отождествляя себя лишь с ней, мазохистски и всецело отдаваясь магии авторитета, он

С. 15

видел в качестве единственно рациональной и надежной субстанции слепое подчинение большому и сильному целому и олицетворявшему это целое — «богу-человеку».

Содержание данной ментальное™ не менялось от того, что, будучи адаптированной к «социалистической идее», она стала называться «марксистско-ленинской идеологией», референтные группы вычленялись как «партия» или «класс», а авторитет персонифицировался не племенным вождем, а харизмой в лице Генерального секретаря.

Советское государство, если отвлечься от его социально-политических обозначений (тоталитарности) и придерживаться исключительно характеристик социокультурного плана, являло собой типичный образчик аграрного, традиционного общества. Реальная данность этого предопределяла и природу массового общественного сознания. Как мы уже отмечали, идеологическое обрамление изменяло лишь его внешние формы, но не сущностное содержание. Несмотря на пропагандистско-идеологические претензии на «особость» советской ментальное™, она, по большому счету, была рефлексией (отражением) пусть превращенного, но все же именно аграрного общества.

Согласно классическому определению, аграрное (традиционное) общество суть социальность, базирующаяся на доиндустриальных, то есть природообусловленных производительных силах. Для него характерны преобладание живого труда (рабочая сила человека) над овеществленным (т. е. трудом, воплощенным в средствах производства и предметах потребления), а также слабая дифференциация (разделение) производителя и естественных предпосылок труда (они оказываются как бы сращенными). В качестве непосредственного контрагента живого труда здесь выступает производительная сила природы.

Отсюда сильнейшая экологическая зависимость аграрного общества, развитие которого лимитировалось природным императивом. Именно последний выполнял роль ограничителя роста. И если до определенного момента факторы торможения роста по линии взаимодействия «человек-природа» еще могли «сниматься» за счет совершенствования навыков труда и наращивания его массы, то далее наступал объективный предел.

[Стас]

С. 16

Относительная узость потенциала овеществленного труда предопределяла его ограниченные возможности в качестве средства компенсации недостаточно эффективной работы природного фактора как главного условия производства. В ходе длительной эволюции экологического, производственного и социального опыта был выработан своеобразный компенсаторный механизм, позволивший значительно рационализировать и повысить производительность технологических способов воздействия на природу как предмет труда. Им стала трудовая кооперация, в основе которой лежала солидаризация трудящихся индивидов (работников производства) на почве общности хозяйственных интересов.

Как социальная форма организации производства трудовая кооперация получила свое оформление в виде общинных, корпоративных структур. Здесь коллективный характер производства, то есть групповое ведение хозяйства, предполагал отношение к средствам производства (и прежде всего к земле) как к собственности коллектива, когда каждый индивид являлся собственником или владельцем таковых лишь в качестве члена этого коллектива, этой группы и, только через группу, принадлежность к данному коллективу мог получить доступ к средствам и условиям производства, к прибавочному продукту. Следовательно, группа, выступая своеобразным адаптивно-адаптирующим инструментом, позволявшим субъекту приспосабливаться к природной среде и в то же время приспосабливать ее к своим потребностям [1], являлась гарантом самого его существования. Именно она обеспечивала «экономику выживания» и сопряженные с ней стабильность, надежность и безопасность.

В условиях неразвитости процесса приватизации, при которых принцип частной собственности не получал безусловного статуса, трудящийся индивид не мог обладать абсолютной (и даже относительной) монополией на условия своего собственного производства и сами средства производства. Отсюда же отсутствие свободы в распоряжении прибавочным продуктом, который в силу вышесказанного оставался за пределами товарного обращения, не опосредовался в полной мере рыночными, товарно-денежными отношениями.

В аморфности, неинституционализированности частной собственности, фатальной групповой зависимости, слабой включенное -

С. 17

ти в сферу товарного обращения и рыночных, товарно-денежных отношений большинство исследователей и склонны видеть тот водораздел, который отличает традиционную (аграрную) цивилизацию от современного (индустриального) общества. Отсюда же проистекают специфика духовного производства и особенности «аграрного» (традиционного) массового сознания.

Отсутствие экономической свободы делало личность несвободной в целом: ее энергия поглощалась группой, а сама она «растворялась» в коллективной анонимности. Естественно, что в силу этого индивид становился субъектом личных, но никак не вещных рыночных, товарно-денежных (т. е. деперсонализированных) отношений.

Приступая к краткому рассмотрению структурной модели личных (межличных), вневещных отношений, характерной для традиционной социальности, подчеркнем еще раз, что определяющим для нее была ценностно-нормативная ориентация на группу, коллективное начало.

Одним из важнейших условий осуществления такой ориентации выступал конформизм. Только в случае безусловного восприятия себя как частицы целого и полного подчинения ему, т. е. некритического принятия и следования санкционированным в группе нормам, установлениям и стереотипам индивид мог рассчитывать на личностную идентификацию с ней.

Вместе с тем конформизм инкорпорированных субъектов выступал условием самосохранения и самовоспроизводства группы, являлся своеобразной защитой от потенций ее внутреннего разрушения, так как служил механизмом «снятия» конфликта между личным (частным) и преобладающим мнением и, следовательно, способствовал поддержанию иллюзии или подлинного внутригруппового согласия.

«Инстинкт самосохранения» порождал перманентное давление со стороны группы на ее участников. Девиантное поведение, т. е. отклонение от наработанной системы моральных кодов, групповых норм и санкций, пресекалось жестким социальным контролем. Однако из таких типов неформального социального контроля, как поощрение (одобрение), наказание, убеждение и переоценка норм [2] и т. д., как правило, имеют место лишь первые три. О какой-то переоценке или корректировке групповых норм не могло быть и

[АксКерБорж]

Абай есть в переводах, конечно.

Ауэзов есть. Небольшие вещи.

Айтматов шире представлен - "Джамилю" перевели.

Видите ли мы народ маленький, а литература - великая. Долго будем переводить.

Я вот хоть с Масановым познакомлюсь.

Ну и читали бы себе на досуге. А то вот помню некоторых авторов Вы удаляли, к примеру, приведенного АКСКЛом и мной С.Волкова о его взглядах на истинную историю и интересные факты про Чингизхана и его татар.

Есть и другие интересные авторы: Гали Еникеев, Мирфатых Закиев, Ахмед Заки Валиди Туган, Дастан Елдесов, Куанганов Шахмурат Токушулы, Абдакимов и многие другие. Не выкладывать же все их труды сюда, это думаю было бы чистым копипастом.

Или все они фольк-хисторики, как считаете?

[Стас]

Или все они фольк-хисторики, как считаете?

Валиди-Тоган Ахмад-Заки (башк. Әхмәтзәки Вәлиди, тур. Zeki Validi Togan) - точно нет. С творчеством остальных я мало знаком, а Валиди талантливый ученик хакасского профессора Катанова - первого вообще из азиатов РИ.

Масанова надо не читать на досуге, а с почтением внимательно изучать как гордость этнографии и науки.

С. 18

речи, поскольку они, закрепляясь в форме традиции, облекались в сакральное табу и воспринимались как «приказ из прошлого».

Что касается наказания, то оно преимущественно выражалось в виде «морального террора» и общественного остракизма в сторону девианта. Но такие прецеденты случались крайне редко, ибо конформизм членов группы носил объективно предопределенный, неосознанно внутренний (личный) характер, т. е. являлся результатом не какой-то внешней имитации с целью получения одобрения, а именно внутреннего принятия поведенческих стандартов группы.

Для носителей традиционного массового сознания свойственна сильнейшая приверженность идеологии солидарности. Наряду с конформизмом солидаристские отношения внутри группы обеспечивали ее консолидацию и стабильность.

Но если конформизм предполагал установку на синкретичность (слитность) «Я» и «Мы», то солидаристская мораль, помимо этого, как бы закрепляла фатум извечного противостояния «Мы» — «Они» («свои» — «чужие»). Следовательно, солидарность служила не только «нормативным» инструментом сплочения группы, механизмом «выстраивания» устремлений и воли ее членов в единый вектор, но и формировала ее защитный периметр. Все, что находилось за пределами последнего, подвергалось отторжению и неадекватному восприятию. Так, исходящая с внешней границы группы «добродетель» квалифицировалась как «зло», «справедливость» — как «коварство», «искренность» — как «вероломство» и т. п.

«Солидаристская» социальная перцепция (общественное восприятие) воспроизводила такое явление, как групповой фаворитизм — благосклонность, однозначное и некритическое предпочтение своей группы перед всеми другими. В этом случае групповая самооценка не знает иных вариаций, кроме максимы «Мы — хорошие, мы — умные, мы — лучшие». Понятно, что сознание, деформированное подобными претензиями, предполагает, что все остальные если и не «плохие и глупые», то уж, во всяком случае, хуже.

Коллективистско-солидаристский фанатизм, тенденции иногрупповой дискриминации и группоцентризма (трансформирующегося в том числе, и в этноцентризм или региональное местничество) породили незатухающую агрессивную рефлексию на все внешнее, т. е. запредельное по отношению к данной группе. Не случайно важнейшей характеризующей «коллективной логики» вы-

С. 19

ступает ксенофобия, т. е. неприятие всего чужого (с уровня пассивного отчуждения ксенофобия может переводиться на уровень активного подавления) [3].

Аграрное общество во множестве своих проявлений демонстрирует достаточно выраженную иррациональность. Последняя характерна и для его понятийного мира, в границах которого любые коллизии, даже те, что обязаны своим возникновением сугубо материальным, объективным, т. е. безличным, предпосылкам, объясняются посредством апелляции к неким персонифицированным, наделяемым волей моральным силам [4].

Так, скажем, причины неурожая усматриваются не в засухе или отсутствии удобрений, а в злом роке, чьем-то коварном умысле, дурном сглазе или наговоре (ворожбе) и т. д. При этом причинный поиск (кто виноват?) чаще всего направляется не «вовнутрь», а за его внешние границы, т. е. в запредельное по отношению к «своей» группе пространство. И это вполне объяснимо, ибо партикуляристско-солидаристское сознание с его психологическим комплексом «Мы» и «Они», помноженное на такие его производные, как антагонизм и ксенофобия, всегда локализует «источник зла» за пределами «Мы», требуя вслед за этим наказания и реванша [5], пусть даже и ценой гипертрофированной мобилизации всех ресурсов общности на реализацию одной лишь этой цели.

Для массового сознания аграрного общества характерно мощное, если не абсолютно доминирующее присутствие консервативной тенденции. В отличие от той тенденции, что «вырастает из сомнения и неудовлетворенности прошлым опытом и ориентируется на изменение существующего социального устройства,., выражается в более или менее явной оппозиции к окружающей действительности и ее отрицании» [6], консервативная тенденция работает на сохранение существующего порядка в его неизменном виде и поэтому может быть названа еще и «стабилизирующей» [7]. Консервативно-стабилизирующая тенденция оттого и является атрибутом собственно традиционного общества, что основана на некритическом признании и консервации опыта прошлого и унаследованных от него традиций как идеальной и фундаментальной социокультурной нормы.

С психологией отторжения нового как угрозы стабильности и надежности, комплексом почти фатального страха перед риском

[АксКерБорж]

Валиди-Тоган Ахмад-Заки (башк. Әхмәтзәки Вәлиди, тур. Zeki Validi Togan) - точно нет. С творчеством остальных я мало знаком, а Валиди талантливый ученик хакасского профессора Катанова - первого вообще из азиатов РИ.

Масанова надо не читать на досуге, а с почтением внимательно изучать как гордость этнографии и науки.

Про Сергея Волкова забыли ответить, Стас.

Если Вы его стираете на форуме, значит у Вас есть более весомые контраргументы против его тезисов и всего исследования, почему не приводите, ведь жуть как интересна будет полемика он-лайн? А если нет, то зачем удалять?

Остальных авторов я тоже как нибудь на досуге выложу, чтобы не читал себе каждый на досуге (вдруг не захочет ещё?), а чтобы с почтением внимательно изучали именно здесь как гордость науки (т.е. если не хотят, то заставим). А всех других авторов, кто нам не нравится - удалим, проблем то? Ведь так всё и происходит.

[Стас]

Я отвечал ранее. Упоминаемый Вами автор - откровенный невежда, что я показал несколько раз. Надеюсь, что вы не согласны с ним в оценке РАДа . Удаление дублируемого в который уже раз "неформата" соответствует духу и букве правил форума. См.

5. Пользователь открывающий новые темы и копипастящий туда какую-нибудь фольк-хисторическую ссылку, в первый раз по усмотрению модераторов может получить устное предупреждение, второй и последующие разы предупреждение. Для полезных ссылок создается отдельная тема, где можно давать различные ссылки.

Полагаю, что Вас вообще можно просить больше этого автора тут не поминать, равно как и других обскурантов. Чтобы не было похоже на "копипаст" фольк-хисторических ссылок. Это прямо запрещено на нашем честном форуме.

С. 20

во имя непознанного, а потому проблематичного «лучшего» (поэтому представление «лучшего» в аграрном сознании это когда «плохо, но понятно, стабильно и надежно», зафиксированное во множестве поговорок типа «лучше синица в руках, чем журавль в небе» или, например, в казахской пословице «чужой конь потлив, чужая одежда быстро пачкается») связана еще одна весьма видимая проекция, рассматривающаяся ниже.

Поскольку в аграрно-традиционных структурах главной целе-полагающей установкой является не производство вещей, а человека (конечно же, не в смысле гуманитарного «человеческого фактора»), то примат получает именно формулу «надежность прежде всего», но никак не принцип «прибыль прежде всего». Последний, хотя и находит локальную реализацию, но интерпретируется социокультурно-кодифицируемой этикой скорее как аномалия.

Под надежностью и безопасностью же подразумевается сама возможность существования, в принципе недостижимая без наличия хотя бы минимального уровня потребностей. Обеспечение этих минимальных потребностей признается моральным, ущемление же их — аморальным [8].

Отсюда представления о справедливости (социальной справедливости) и эксплуатации. Всякие посягательства на физический минимум, т. е. минимальный уровень дохода и потребностей, воспринимаются как несправедливость и эксплуатация. До этого порога действия «покушающегося» не вызывают протеста, и социальное равновесие более или менее сохраняется.

Взаимопроникающие позывы, т. е. стремление индивидов обеспечить необходимый минимум потребностей и, следовательно, свое существование, с одной стороны, и тенденция самой общности к самосохранению, с другой (а глубокое игнорирование социального равновесия прямая тому угроза) — реализовывались через такую важнейшую функцию традиционных социумов, как социальные гарантии в получении части общественного продукта. Причем в качестве морального императива признавалось такое его перераспределение, которое гарантировало бы нишу существования всем, независимо от каких-либо критериев (эгалитаризм).

В этой связи представляется важной небольшая ремарка. Как уже отмечалось, в аграрных общностях хозяйствующий субъект, будучи лишенным легитимного права частной собственности, ско-

С. 21

ванный коллективистско-корпоративными институтами и установлениями, утрачивает возможность сообразно своей воле и устремлениям распоряжаться прибавочным продуктом, отчуждать его в сферу товарного обращения, т. е. опосредовать рыночными, товарно-денежными отношениями.

Поэтому в аграрных структурах продукт не только и не столько продавался, сколько перераспределялся вне товарно-денежных отношений (игравших по преимуществу вторичную роль) — «менялся» на отношение, различные услуги, распределялся в виде пожалования, подарка, выкупа, всевозможных вспомоществований, особых прерогатив, привилегий, наград и т. д. [9]. Этим объясняется та особая значимость, которую приобретала в традиционном социуме сфера распределения, ставшая «важнейшим субстратом, местом выявления, материализации идеологических императивов и ограничений, общественных законов и господствующих всеобщих определений» [10].

Одним из таких «идеологических императивов и господствующих определений» и являлся традиционный институт социальных гарантий, посредством которого доля общественного продукта, часть общих ресурсов перераспределялась в пользу неимущих, обеспечивая им прожиточный минимум. При этом установка массового сознания работала на «естественное право» равного (справедливого) представительства в распределяемой части общественного продукта (вспомним «каждому по миске с рисом» в маоистском Китае или советскую саркастическую метафору о «равенстве в нищете»).

Распределительское отношение к совокупному продукту питало сильные эгалитаристские настроения в той, абсолютно преобладавшей в традиционной социальной структуре, части населения, существование которой во многом обеспечивалось перераспределительным механизмом.

С традиционной моделью распределения была связана и идеология патернализма («отеческая забота, покровительство»). Гарантия на часть общественного продукта означала возможность разделить риск внутри общности и войти в «полосу безопасности», т. е. надежно и более или менее стабильно решать проблему существования под патронажем (покровительством) данной общности или ее персонификаторов: государства, элиты, чиновников и т. д.

[Стас]

С. 20

во имя непознанного, а потому проблематичного «лучшего» (поэтому представление «лучшего» в аграрном сознании это когда «плохо, но понятно, стабильно и надежно», зафиксированное во множестве поговорок типа «лучше синица в руках, чем журавль в небе» или, например, в казахской пословице «чужой конь потлив, чужая одежда быстро пачкается») связана еще одна весьма видимая проекция, рассматривающаяся ниже.

Поскольку в аграрно-традиционных структурах главной целе-полагающей установкой является не производство вещей, а человека (конечно же, не в смысле гуманитарного «человеческого фактора»), то примат получает именно формулу «надежность прежде всего», но никак не принцип «прибыль прежде всего». Последний, хотя и находит локальную реализацию, но интерпретируется социокультурно-кодифицируемой этикой скорее как аномалия.

Под надежностью и безопасностью же подразумевается сама возможность существования, в принципе недостижимая без наличия хотя бы минимального уровня потребностей. Обеспечение этих минимальных потребностей признается моральным, ущемление же их — аморальным [8].

Отсюда представления о справедливости (социальной справедливости) и эксплуатации. Всякие посягательства на физический минимум, т. е. минимальный уровень дохода и потребностей, воспринимаются как несправедливость и эксплуатация. До этого порога действия «покушающегося» не вызывают протеста, и социальное равновесие более или менее сохраняется.

Взаимопроникающие позывы, т. е. стремление индивидов обеспечить необходимый минимум потребностей и, следовательно, свое существование, с одной стороны, и тенденция самой общности к самосохранению, с другой (а глубокое игнорирование социального равновесия прямая тому угроза) — реализовывались через такую важнейшую функцию традиционных социумов, как социальные гарантии в получении части общественного продукта. Причем в качестве морального императива признавалось такое его перераспределение, которое гарантировало бы нишу существования всем, независимо от каких-либо критериев (эгалитаризм).

В этой связи представляется важной небольшая ремарка. Как уже отмечалось, в аграрных общностях хозяйствующий субъект, будучи лишенным легитимного права частной собственности, ско-

С. 21

ванный коллективистско-корпоративными институтами и установлениями, утрачивает возможность сообразно своей воле и устремлениям распоряжаться прибавочным продуктом, отчуждать его в сферу товарного обращения, т. е. опосредовать рыночными, товарно-денежными отношениями.

Поэтому в аграрных структурах продукт не только и не столько продавался, сколько перераспределялся вне товарно-денежных отношений (игравших по преимуществу вторичную роль) — «менялся» на отношение, различные услуги, распределялся в виде пожалования, подарка, выкупа, всевозможных вспомоществований, особых прерогатив, привилегий, наград и т. д. [9]. Этим объясняется та особая значимость, которую приобретала в традиционном социуме сфера распределения, ставшая «важнейшим субстратом, местом выявления, материализации идеологических императивов и ограничений, общественных законов и господствующих всеобщих определений» [10].

Одним из таких «идеологических императивов и господствующих определений» и являлся традиционный институт социальных гарантий, посредством которого доля общественного продукта, часть общих ресурсов перераспределялась в пользу неимущих, обеспечивая им прожиточный минимум. При этом установка массового сознания работала на «естественное право» равного (справедливого) представительства в распределяемой части общественного продукта (вспомним «каждому по миске с рисом» в маоистском Китае или советскую саркастическую метафору о «равенстве в нищете»).

Распределительское отношение к совокупному продукту питало сильные эгалитаристские настроения в той, абсолютно преобладавшей в традиционной социальной структуре, части населения, существование которой во многом обеспечивалось перераспределительным механизмом.

С традиционной моделью распределения была связана и идеология патернализма («отеческая забота, покровительство»). Гарантия на часть общественного продукта означала возможность разделить риск внутри общности и войти в «полосу безопасности», т. е. надежно и более или менее стабильно решать проблему существования под патронажем (покровительством) данной общности или ее персонификаторов: государства, элиты, чиновников и т. д.

[Амыр]

Мы с Вами защищаем честь казахстанской историографии. Есть ирония некоторая. Как Вы думаете, Амыр, почему на форуме не участвуют казахские историки?

Хак-Назар Тмади за историков не прокатят? Я думаю, по той же причине, почему не участвуют и кыргызские и узбекские историки... Только мы, сибиряки, и выстояли... (Рустам уже давно сибиряком стал тоже , стаж).

[Стас]

С. 22

Эгалитаристские и патерналистские тенденции многое объясняют в установках аграрного сознания касательно труда и богатства. В этой связи ограничимся цитатой известного исследователя традиционного массового сознания Б. С. Ерасова. Он, в частности, пишет: «В традиционных обществах имеет ценность конкретный труд, связанный с профессиональным мастерством и рассматриваемый как источник... приобретения и потребления материальных благ. Труд ради накопления и сбережения с целью развития материальных факторов производства осуждается не только потому, что это ведет к росту эксплуатации, но и потому, что усиливает тенденцию к изъятию растущей части «общего достояния» и создает для имущих слоев новый источник социальной обеспеченности, недоступный другим. «Излишние» накопления должны прямо или косвенно перераспределяться между членами коллектива (подарки, пиры, религиозные пожертвования и т. п.)» [11]. Одним словом, труд во благо богатства и роста «нормального благосостояния», как и стремление к самому богатству, не получают в традиционном обществе моральной коллективной санкции.

Показательно отношение к богатству самих его «носителей». В редких случаях под давлением группового конформизма часть накопленного богатства отчуждается в пользу реальных или мнимых общественных потребностей (благотворительность, религиозные пожертвования и т. д.). В большей же своей части оно, минуя производительные цели, тезаврируется (превращается в драгоценные металлы, предметы роскоши и т. п.) или безудержно растрачивается. Именно поэтому аграрная «экономика выживания» обозначается еще и как «расточительная экономика», «экономика престижа» [12].

Посредством демонстрации «мертвого капитала» (двенадцатикрылые шатры и табуны аргамаков в прошлом или, как в современности, помпезные особняки и шикарные «бентли» нуворишей) и расточительного транжирования (различные, к месту и не к месту, юбилейные кампании, дорогостоящие презентации или Олимпиады при убогой экономике и нищенском уровне жизни) индивид или группа (государство) осуществляют как бы постоянную публичную поверку своего места в рангово-статусной системе.(Как на нас похоже - Стас) И если в рыночном обществе банкротство состоятельного владельца ввергает его в состояние аффекта, выводя на грань чуть

С. 23

ли не суицида, то в традиционной ментальное™ расточительство богатств сопряжено с чувством благодати: «комплекс неполноценности» сменяется осознанием повышения общественного имиджа и «попадания» в «большую» или «маленькую», но якобы позитивную историю. (Не случайно производственное целеполагание в аграрно-традиционных обществах обозначают еще как «экономику демонстрационного эффекта».)

Выше уже упоминалось о понятийном тождестве, согласно которому обозначение любого общества как аграрного одновременно предполагает его рассмотрение еще и в категориях социальности традиционного типа. Отсюда следует, что коль скоро мы констатировали аграрный характер советского строя, то будет правомерным идентифицировать его с уровнем второго совпадающего качества, т. е. локализовать в пределах логики еще и традиционного общества.

Не увлекаясь вхождением в обширное полисемантическое пространство, сформировавшееся в ходе дискуссий о сущности понятая «традиционное общество», отметим только, что в длинном ряду предложенных дефиниций (определений) общим местом является признание исключительной роли традиций в жизни и организации таких социумов. Здесь они обретают столь огромное значение, что вряд ли будет преувеличением говорить о них как об особой функции в воспроизводстве социальной структуры (момент, кстати, артикулируемый множеством исследований).

Можно возразить, что традиция выказывает свое присутствие в любой социальности, будь то ее традиционная или современная модель, что во многом именно ее данностью обусловливаются дифференциация и специфика общественных систем, что традиция выполняет функцию социальной памяти, выступает ретранслятором информации и социального опыта, что без нее, наконец, невозможны коллективная адаптация к окружающей среде и культурная социализация.

Все эти указания представляются совершенно справедливыми, и поэтому, по-видимому, будет правильным последовать примеру тех авторов, которые различают собственно традицию и традиционализм как ее гипертрофированную тенденцию. Если под традицией понимают процесс преемственности и унаследования в самых различных аспектах жизнедеятельности и идеологии — знаниях и

[АксКерБорж]

Я отвечал ранее. Упоминаемый Вами автор - откровенный невежда, что я показал несколько раз. Надеюсь, что вы не согласны с ним в оценке РАДа . Удаление дублируемого в который уже раз "неформата" соответствует духу и букве правил форума. См.

Полагаю, что Вас вообще можно простить больше этого автора тут не поминать, равно как и других обскурантов. Чтобы не было похоже на "копипаст" фольк-хисторических ссылок. Это прямо запрещено на нашем честном форуме.

Надеюсь мои вопросы правилами не запрещены?

Так вот, у меня при чтении С.Волкова даже мысль не проскользнула, что он откровенный невежда и неформат, почему же Вы так решили? И кто подпадает под "обскурантов"? И самое главное - зачем их удалять? Можно ведь всё обсудить, на дворе ведь 21 век, мы же не в Северной Корее и ни где-то ещё ... живём в конце концов.

[Амыр]

С. 14

С. 15

Есть ошибки. homo sovetikus, и еще, после слова "ментальное", появляется значок ТМ.