Обряды свадьбы
К обрядам свадьбы относились многочисленные обычаи, обряды и церемонии, среди которых можно выделить:
обычай и определенный порядок выезда свадебного поезда и его встречи стороной жениха; цикл главных обрядов свадьбы — обряды поклонения невесты божествам (бурханам и онгонам) семьи жениха, их родовому очагу, старейшинам рода, старшим родственникам жениха (бэриин мургэл), а также обряд одаривания невесты (бэри байлгаха, байлгуур) , церемонии приглашения невесты в дом ближайших родственников жениха (бэри оруулха), обряд освящения новой юрты — разжигание нового очага в юрте молодых (шэнэ гал гуламта носоохо).
Выезд свадебного поезда. Повсеместно у бурят выезд невесты сопровож - дался неоднократными возлияниями с молениями-призываниями, обращени-ем к духам-предкам, божествам-хозяевам местности, у которых просили бла-гословения и покровительства, счастливой жизни невесте. Почетный старик рода совершал моление с жертвоприношениями тарасуном и молочными про-дуктами перед выездом свадебного поезда и в пути около священных мест — бариса (горы, какого-нибудь дерева, камня и т. д.), у которых свадебный по-езд останавливался.
У бурят-ламаистов, в частности, у селенгинских бурят во время остановок у священных мест ламы и хувараки совершали еще жертвоприношение теми же молоком и вином “хозяевам” четырех сторон света для благополучного прибытия в дом жениха. В свадебном поезде впереди невесты ехал всадник с развернутой иконой, изображающей божество Манзашири, прикрепленной к длинному шесту.
Повсеместно при подъезде к улусу жениха свадебный поезд встречали специальные послы — угтамжа (встречающие) с водкой или тарасуном, молочными продуктами и закуской. У хоринских и селенгинских бурят здесь происходил своеобразный обряд-сценка с поэтическим диалогом: подъехавшие и встречающие на дороге якобы не знали друг о друге, и только в диалоге выяснялось, что подъехавшие — люди, ищущие пороза или верблюда (буха бэдэрээшэн, тэмээ бэдэрээшэн), а встречающие — люди местные, знающие, где надо искать пороза (верблюда), а в итоге и их владельцы. Затем встречающие угощали тарасуном и молочными блюдами представителей рода невесты, которые должны были побрызгать ими духам-покровителям рода и местности жениха, т. е. исполнить обряд поклонения местным божествам, совершив жертвоприношения, и выпить, обменявшись чарками с встречающими.
Затем начинался традиционный обряд “тоолэй буляалдаха” — состязание между парнями двух сторон за обладание специально приготовленной обрядовой головой барана — тоолэй. Отнимая голову друг у друга, старались непременно оторвать ухо. Победить, т. е. захватить голову, должна была сторона жениха, поэтому для участия в состязании выбирались ловкие и сильные парни. Если голова оказывалась у парней с невестиной стороны, считалось, что невеста не будет счастлива в новом доме. И борьба, начавшаяся, как реальная проверка ловкости, физической силы и умения состязающихся, при намечающемся преобладании парней невестиной стороны, заканчивалась их уступкой стороне жениха. После этого свадебный кортеж двигался дальше.
У предбайкальских бурят впереди свадебного поезда ехал “туруушэ” (дальше турушин) — передовой, ведущий — со стрелой с железным наконечником (ехэ h омо — большая стрела), украшенной шелковыми кистями и яркими лоскутками (залаа). По поверьям, назначение турушина везущего стрелу, заключалось в том, что он своей стрелой, которая внушала страх всякой нечисти (юушье айлгаха), расчищал дорогу, чтобы нечисть не приставала к едущим, не помешала благополучному прибытию свадебного поезда, разгонял злых духов, оберегая невесту и вообще будущую жизнь молодых от их козней.
Завидев приближение свадебного поезда, молодежь, гости, собравшиеся к жениху на свадьбу, организовывали перед юртой во дворе национальный хороводный танец eхор. Турушин, подъехав на всем скаку, должен был, не останавливаясь, рассечь этот круг и проехать прямо к юрте. Нередко внутри этого огромного круга-хоровода горел костер, через который должен был перескочить конь турушина. По всей вероятности, это служило своего рода “очищением”. Ехор представлял собой как бы заслон, барьер, который должен был преодолеть турушин, прежде чем он мог войти в юрту родителей жениха. Подъехав к юрте, турушин. соскакивал с коня, которого тут же уводили, не задерживаясь, проходил в юрту, никого не приветствуя, и с одного маху втыкал привезенную стрелу в северо-западный ее столб.
У некоторых групп аларских бурят, по сообщениям стариков, к приезду свадебного поезда под навесом с правой стороны юрты обязательно вывешивалось огниво (хэтэ), а около него на маленький столик ставились тарасун и сваренная баранья лопатка в деревянной посудине. Подъехавший турушин, соскочив с коня, в первую очередь, поклонялся огниву, отрезал с лопатки кусочек мяса и бросал в огонь, брызгал тарасуном и только после этого вбегал в юрту со стрелой.
Церемонию поклонения огниву и хозяину огня исполняли и остальные приехавшие на свадьбу гости. Несомненно, что эти действия также относятся к комплексу обрядов жертвоприношения хозяину огня, а огниво в этом ритуале, видимо, выступает в качестве объекта поклонения как источник огня. Трудно сказать, сколь широкое распространение имел этот ритуал поклонения огниву, поскольку об этом в литературе нигде не указывается, а информаторам из других мест этот обычай неизвестен.
У всех аларских бурят, по собранным материалам, около северо-западного столба сидел пожилой, крепкий мужчина. Если турушин считал этого мужчину достойным (достаточно сильным) , он становился ему с разбегу одной ногой на плечо и втыкал стрелу в столб как можно выше. Если же турушину мужчина казался недостаточно крепким, то он, как бы демонстрируя свое превосходство и силу, небрежно отпихивал (отбрасывал) его ногой в сторону. После удачного попадания стрелы, которая хвостом должна быть обращена на восток, начинались приветствия. Турушину подавалась сразу же большая чаша (сара) тарасуна или водки, которую ему следовало выпить в один прием, а затем спеть свою приветственную песню, на которую присутствующие тоже отвечали песней. Дальше начинались расспросы, разговоры и угощения.
Турушином мог быть далеко не каждый, а лишь тот человек, у которого благополучно сложилась семейная жизнь (обязательно первый брак, здоровая жена, чем больше потомства, тем лучше). Кроме того, он должен был не только хорошо знать обычаи, все тонкости дипломатии и иносказаний, быть находчивым, остроумным, (холшор, шог зугаатай); высоко ценилась также его физическая сила и ловкость, т. е. он должен был олицетворять мудрость, силу и умение представителей своего рода. Мудрость турушина проверялась членами рода жениха с помощью различных вопросов по генеалогии рода, улуса, племени, истории, фольклору и т. д. Физическая сила требовалась для того, чтобы с одного размаха воткнуть в столб как можно выше стрелу, причем так, чтобы она осталась на столбе под прямым углом, а еще лучше, если в наклонном положении, оперением кверху. Сила и выносливость демонстрировались способностью выпить в один прием чашу объемом 1—1,5 литра тарасуна и не опьянеть. К тому же только хороший и ловкий наездник мог суметь повести лошадь так, чтобы расколоть на две половины огромный пляшущий круг — “ехор”. Конечно, и лошадь для этого подбиралась достаточно резвая. Кроме необходимости доказательства силы, ловкости и мудрости рода невесты, считалось очень важным, чтобы турушин достойно справился со всеми испытаниями еще и потому, что это связывалось, по существующей примете, с будущей жизнью молодых. Если лошадь турушина, не пугаясь, не останавливаясь, шла напрямик и раскалывала ехор, если ему удавалось одним махом крепко и глубоко воткнуть стрелу — будущее молодых обещало быть счастливым. Если турушина постигали неудача и заминка, это считалось дурным предзнаменованием. Поэтому турушинами назначались люди, способные достойно справиться с возложенными на них обязанностями, а тем самым предсказать счастливую жизнь молодым.
У верхоленских и ольхонских бурят до конца XIX в. сохранилась еще традиция, согласно которой невеста и все сопровождающие выезжали только на верховых лошадях. Правда, при больших расстояниях использовали телеги и сани, особенно для стариков.
В других районах этого древнего обычая уже не придерживались. На верховых лошадях ехали турушины и обычно молодые люди, а невеста и все остальные ехали на подводах. У балаганских бурят, видимо, сохранились элементы этого обычая. По свидетельству П. Ф. Требуховского, невеста выезжала из родительского дома непременно верхом и только в пути пересаживалась на подводу.
Что касается наряда, в котором невеста ехала на свадьбу, то здесь тоже имелись свои особенности. У верхоленских, кудинских, унгинских, ольхонских, частично у аларских бурят невеста выезжала в нарядной, но в девичьей одежде. И свадебный наряд, т. е. костюм замужней женщины, одевался уже в доме жениха, представляя своеобразную церемонию с определенными правилами. Думается, что это более традиционная форма. У балаганских и у части аларских бурят одевание невесты в свадебный костюм происходило в родительском доме, в нем она и ехала на свадьбу. По всей вероятности, такой обычай появился позже и допускался при небольших расстояниях между улусами жениха и невесты.
Любопытный обычай существовал у тункинских бурят. На свадьбу невеста ехала в мужской одежде, а в ее свадебный костюм наряжали парня-одногодка, который сопровождал невесту до того времени, пока не наступал момент переодевания ее в свадебный костюм. Во многих местах лицо невесты в пути закрывалось платком или покрывалом с прорезями для глаз. По поверьям, таким образом можно было обвести злых духов и уберечь невесту от их враждебных действий.
У хоринских и агинских бурят, когда до дома (юрты) родителей жениха оставалось около километра, свадебный поезд встречали 10—15 всадников с жениховой стороны. От сопровождающих невесту отделялась также группа молодых всадников и начиналась отчаянная скачка — нара буляалдаан (буквально-отнимание солнца), обязательный обряд-состязание. Каждый старался проскочить перед противником, т. е. “отнять солнце”. Выигрывали ловкие и умелые наездники, у кого были быстроногие кони. Здесь никаких итогов не подводили, результаты ни на что не влияли.
Повсеместно свадебный поезд до прибытия во двор родителей жениха объезжал вокруг юрты (усадьбы) по часовой стрелке от одного до трех раз. Этот традиционный момент нигде в литературе не зафиксирован, хотя о нем сообщают многие информаторы. Смысл таких действий, вероятно, заключался в стремлении запутать следы, обмануть злых духов, т. е. налицо снова та же предохранительная магия. Но возможно и другое объяснение. В этом обычае сохранились отголоски древнего культа солнца, которому поклонялись буряты в старину. Как пишет К. М. Герасимова, “с культом солнца в прошлом был связан белый цвет и круги”. О некогда развитом культе солнца в древности у бурят может свидетельствовать широкое распространение в оформлении различных бытовых вещей и комплексов мотива кругов. Особенно характерен этот мотив для свадебного наряда невесты: она увешана различными нагрудными украшениями из серебряных монет (дисков), ими расшита ее безрукавка и другие вещи из приданого. Эти круги, трансформировавшись, впоследствии стали восприниматься как знаки-талисманы, оберегающие счастье и благополучие новобрачных. Такова же, вероятно, символика и объезда невестой (свадебным поездом) по часовой стрелке вокруг юрты (усадьбы) жениха как пережиток культа солнца (круга почета).
У предбайкальских бурят во дворе приехавших встречали национальной пляской ехор. Затем гостей уводили в помещение и размещали соответственно возрасту. Стариков и старух приглашали в юрту родителей жениха, причем мужчин усаживали на юго-западную сторону юрты, в правую половину, а женщин — на северо-восточную сторону, в левую половину. Молодежь приглашалась в другую юрту, если была приготовлена юрта и для жениха. Усадив гостей, в первую очередь подавали “сагаа” (молоко или другой молочный продукт) для первостепенного обряда сагаалха (принести молочным продуктом жертвоприношение духам покровителям), только после этого начиналось угощение.
Для невесты специально готовилось особое помещение. У зажиточных бурят могла быть отдельная юрта, мог быть свободный дом, но обычно просто отгораживали занавесью — хушэгэ часть юрты или дома свекра. Наличие такого отгороженного занавесью уединенного места для невесты считалось настолько необходимым, что при отсутствии такового к потолку, к перекладине в юрте или даже во дворе под навесом подвешивали какой-нибудь платок или кусок ткани, символизировавший занавесь, т. е. отдельное помещение. Отсюда сама занавесь приобретала значение исключительно важного атрибута свадьбы. В некоторых местах такая занавесь входила в приданое невесты. Она привозилась заранее или вместе со свадебным поездом и тут же натягивалась.
Невесту с подружками встречали специально назначенные женщины и после обряда “сагаалха ” уводили их в отведенное помещение.
У большинства забайкальских бурят, когда прибывал свадебный поезд, почетные, пожилые мужчины отдельной группой подъезжали к коновязям перед юртой отца жениха, где их встречали молодые люди и, приняв коней, приглашали в юрту. Войдя в юрту, приезжие гости в первую очередь исполняли обряд поклонения бурханам. Главный сват со стороны невесты с поклонами подносил и клал на алтарь с бурханами хадаг, все вошедшие также с поклонами молились, и только после этого начинались традиционные приветствия (золголго), принятые обрядовые диалоги, а затем угощение. При этом рассаживали гостей, следуя установленному этикету, строго по рангу и возрасту: первым рядом с божницей садился старейшина невестиной стороны, вторым — такой же с жениховой стороны, а дальше по старшинству, вперемежку с обеих сторон.
Приехавшие женщины и молодые мужчины подъезжали к новой юрте для молодоженов, которая ставилась поодаль, севернее отцовской юрты. Не слезая с коней, они трижды на рысях объезжали по ходу солнца новую юрту, а за ними следовали телеги с приданым невесты. Когда завершался третий круг объезда, устраивался следующий обряд свадьбы — дэрэ буляалдаан состязание за обладание обрядовым подголовником — дэрэ из приданого невесты (он лежал сверху на вещах). Парни с обеих сторон бросались к подголовнику, и начиналась борьба за его обладание. Каждая сторона старалась отнять его у другой, дело доходило до свалки. И если кому-то удавалось выдернуть подголовник и он оказывался в руках одного, то на этом состязание прекращалось и победившие вносили подголовник в новую юрту и клали на кровать молодоженов. Так же, как и в предыдущем состязании “тооолэй буляалдаха”, в борьбе за подголовник победа считалась предпочтительной для стороны жениха, но не обязательной. А невеста, подъехав, сходила с лошади и с провожатыми входила в новую юрту. Жених, встречавший невесту, садился на ее лошадь и трижды объезжал юрту отца, демонстрируя гостям достоинства лошади невесты и ее экипировки: свадебного седла, узды.
У предбайкальских бурят, разместив приехавших гостей, приступали к исполнению одного из важных моментов свадебного ритуала. Два старика или шамана с каждой стороны у очага юрты отца жениха (отцы жениха и невесты садились рядом у очага) совершали обряд совместного поклонения божествам с жертвоприношениями. У унгинских бурят, например, это было обращение-поклонение прародителю бурят-булагатов Буха-нойон-баабаю и его жене Будан-хатан, затем духам-покровителям Хаатайтан и Уусайтан, за ними упоминались покровители огня Сахяадай-убгэн и его жена Сахали-хатан. Всех их просили покровительствовать соединению двух родов в родственный союз, благословить этот брак, который дал бы счастливое многочисленное потомство.
У забайкальских, в частности у селенгинских, бурят проводился обряд турын сан табиха (буквально “воскурение по поводу свадьбы”). Обряд исполнял лама: он воскуривал благовонные священные растения и молился о благополучии молодой семьи, о предотвращении от нее несчастий и болезней.
Цикл главных обрядов свадьбы — мургэмжэ, бэриин мургэл — обряды поклонения невесты. Они были распространены повсеместно и в основной сути были идентичны у всех групп бурят. Это поклонение невесты духам-покровителям, божествам (бурханам) семьи жениха, ее поклонение старейшинам рода жениха, свекру и свекрови и другим родственникам-мужчинам (братьям и дядьям) жениха, их родовому огню, благословение невесты. Эти обряды у всех бурят были столь обязательными при любом бракосочетании, что даже в случаях, когда при женитьбе свадьба не справлялась, обряды поклонения невесты проводились неукоснительно при присутствии основных участников обряда. По существу своему это были главные обряды свадьбы, хотя авторы, описывающие традиционную свадьбу бурят разных групп, не выделяют их. Брак считался оформленным и мог быть благополучным, “счастливым” только после исполнения этих обрядов, которые можно рассматривать как принятие невесты под покровительство семейно-родовых божеств и духов семьи жениха, приобщение невесты к его родовому очагу и поклонение представителям рода жениха в лице его родителей и старших родственников. В разных местах, у разных локальных групп бурят в проведении этих обрядов наблюдались отдельные различия и особенности в деталях, в аксессуарах, сопровождающих невесту лицах, в большей или меньшей полноте различных церемоний, их последовательности. У предбайкальских бурят главные обряды по обычаю совершались на следующий день. По всей вероятности, это было связано с тем, что невесту, как правило, привозили издалека, а главные обряды должны были проходить непременно днем, “пока солнце в силе” (наранай галтайда).
Унгинские, балаганские, укырские, ольхонские, китойские буряты придерживались этого порядка довольно строго, поэтому свадебный поезд выезжал, сообразуясь с расстоянием так, чтобы приехать к вечеру в улус жениха. У кудинских и аларских бурят не существовало таких строгих правил относительно проведения “мургэмжэ”. Если расстояние между улусами невесты и жениха было небольшим и свадебный поезд успевал прибыть днем, то “мургэмжэ” проводилось в тот же день.
“Мургэмжэ” рассматривается некоторыми исследователями, в частности С. П. Балдаевым, как обряд бракосочетания. На самом деле “мургэмжэ” представлял собой цикл обрядов, содержание и смысл которых были гораздо шире и глубже, чем только бракосочетание.
Во многих местах эти обряды именовались “бэриин мургэл” — поклонение невесты. Основная же суть этих поклонений может быть рассмотрена как принятие или приобщение невесты к роду жениха как будущего члена посредством умилостивления родовых божеств, духов-покровителей семьи, покровителей домашнего очага.
В разных районах Бурятии к последней трети XIX в. существовал различный комплекс всех обрядов и церемоний свадьбы. Неодинаковым было и их оформление. Однако везде сохранились главные обряды свадьбы, т. е. “мургэл” невесты, хотя кое-где несколько упростившиеся, и только после исполнения их брак рассматривался как законный.
Наиболее сложным, обставленным определенными действиями с конкретным оформлением, был церемониал мургэла у унгинских бурят. Достаточной сложностью отличался этот цикл у балаганских, укырских и аларских бурят, хотя у них уже отсутствуют некоторые моменты, характерные для церемоний унгинцев. Своеобразен был церемониал у кудинских, верхоленских и ольхонских бурят. Чрезвычайно интересным и своеобразным был мургэлгэ у всех групп забайкальских бурят-ламаистов. Все эти особенности, различия, своеобразие и содержание существовавших церемоний заслуживают серьезного внимания, поэтому мы остановимся на них подробнее.
Повсеместно по существовавшей традиции у бурят невеста для исполнения обряда поклонения роду жениха должна была предстать в новом для нее облачении, как бы свидетельствующем, что отныне кончается ее девичество, и она, приобщаясь к чужому роду, переходит в разряд замужних женщин. Поэтому ее свадебный, так сказать, венчальный костюм представлял собой праздничный наряд замужней женщины.
Во всех районах одевание и причесывание невесты представляли торжественную церемонию. И не только потому, что ее наряжали в праздничный наряд для ответственных церемоний, но и потому, что отныне она навсегда расставалась с девическим нарядом и ее одеянием становился убор замужней женщины. В большинстве мест эта церемония происходила в доме жениха, за специальной занавеской или в отдельной юрте, куда уводили невесту. Если кое-где, как отмечалось выше, невеста могла приезжать и в свадебном костюме, то причесывание ее происходило только в доме жениха, и этой церемонии придавалось особое значение.
У предбайкальских бурят одевать и причесывать невесту назначались родственницы со стороны жениха, причем эту роль могли выполнять только женщины счастливые в семейной жизни, живущие в первом браке и в достатке, чадородливые, лучше, если дногодетные (бутэн бурэн, hалааhандараагуй, басага хубуутэй). Помогали им подружки невесты.
Быт
Обряды свадьбы
Девичья коса расплеталась и создавалась специальная свадебная прическа, в которой невеста должна была пройти главные обряды свадьбы — бэриин мургэл. Волосы невесты расчесывались гребнем матери жениха и заплетались мелкими косичками, которые назывались hабига, иногда hаншаг (по-видимому, потому что заплетались на висках: hаншаг — виски; со временем этим термином стали называть и височные украшения), причем непременно с правой стороны на одну больше, чем с левой: справа, как правило, 9 косичек, а слева — 8. По сведениям М. Н. Хангалова, 9 кос на правой стороне у бурят-шаманистов означали западных 90 хатов (добрых духов-гениев), а 8 кос на левой стороне — восточных 80 хатов (враждебных духов-гениев). У западных монголов также существовал обычай, который приводит Г. Р. Галданова, заплетать невесте восемь и девять косичек, что означало, как она пишет, “пожелание невесте чадородия, большого потомства — родить восемь девочек и девять мальчиков — и символизировало единство женского и мужского начал, сочетание невесты и жениха. Нужно полагать, данная числовая символика выражала семантическую связь с культом солнца и луны”. В традиционных представлениях бурят солнце и луна почитались как супруги, “податели жизни на земле”, и солнце изображалось восемью концентрическими кругами (женское начало), а луна — девятью (мужское начало).
Заплетенные таким образом косички украшались на концах подвесками из коралловых бус, золотых и мелких серебряных монет. На голову надевали различные украшения, варьирующиеся в разных районах (юбуун, h аншаг, саажа, бортого малгай и др.) Заметим, что большинство из них относилось к свадебным украшениям невесты и в дальнейшем не входило в наряд замужней женщины.
У забайкальских бурят, в частности у всех групп хоринских и селенгинских бурят, торжественная церемония причесывания невесты перед поклонением семейно-родовым божествам семьи жениха происходила в отдельной юрте, но специальная свадебная прическа нигде не отмечена. На этой церемонии девичью прическу заменяли сразу на прическу замужней женщины. Проводили церемонию причесывания невесты приехавшие вместе с ней молодые женщины, ее замужние родственницы, а у селенгинцев — еще и парень-ровесник, также из числа ее родственников, которому отводилась роль расплести девичьи косы. А женщины, расчесав волосы невесте, заплетали две косы, которые наряжались различными украшениями (туйба, хонтул, шэбэргэл и др.), и надевали соответствующие головные уборы. Таким образом, у названных групп бурят невеста уже с этой свадебной церемонии окончательно переходила на прическу замужней женщины.
Свадебный костюм (в дальнейшем праздничный костюм замужней женщины) дополнялся разнообразными шейными и нагрудными украшениями, браслетами и кольцами.
Тем временем шла подготовка к церемониям мургэла (в некоторых местах мургэмжэ). Во всех районах предбайкальских бурят мургэл начинался во дворе. Для этого готовились определенные атрибуты на юго-западной стороне юрты отца жениха. Здесь совершались главное поклонение невесты и ее благословение для приобщения к роду жениха. Оформление этого места в разных районах было неодинаковым. У балаганских, укырских, унгинских и аларских бурят это место называлось туургэ. Само слово туургэ (дальше тургэ) обозначало освященную березку, но на свадьбе им называлась не только березка, но и весь комплекс предметов, помещаемых около нее. У всех названных бурят на березку вешался костюм замужней женщины (обычно костюм матери жениха), остальные же предметы варьировались.
У унгинских и укырских бурят на березку вешали семейные онгоны, которые были важным атрибутом тургэ, чего не наблюдалось у балаганских и аларских бурят. По всей вероятности, этот обычай был утрачен.
У кудинских, верхоленских и ольхонских бурят березка (тургэ) на свадьбе неизвестна. Главным атрибутом во дворе на месте поклонения невесты являлись онгоны, разложенные на белом войлоке. Около онгонов могла лежать женская шуба или одеяние, похожее на юбку из волчьей шкуры, либо просто шкура с головы волка.
В большинстве районов (у балаганских, унгинских, кудинских, верхоленских, ольхонских бурят) около березки или разложенных онгонов зажигали костер. Рядом на белый войлок клали голову заколотой для свадебных угощений лошади (или барана), причем так, чтобы она была ориентирована носом на юг . Кроме того, для жертвоприношений ставили вареное мясо и вино. Около костра сидел урооршэ, юроолшэ (дальше юролшин) — благословитель, обычно почетный сородич (могло быть один-три юролшина). Рядом с ним могли находиться еще несколько стариков, а иногда и отцы жениха и невесты.
У аларских бурят место поклонения невесты оформлялось значительно проще. Тургэ представляло собой березку, на которой висел женский костюм. Около них сидел старик — юролшин.
Наличие женского костюма на месте поклонения невесты, как нам думается, символизировало материнское начало. Упоминая об одеянии из волчьей шкуры, М. Н. Хангалов, описавший этот обычай, не расшифровывает его смысла, но указывает, что такое одеяние — пережиток древнего охотничьего быта.
Скорее всего в этом отразились отголоски тотемистических верований. Род шоно (волка) — один из древнейших и наиболее многочисленных родов верхоленских и ольхонских бурят, которые считали своим родоначальником серого волка и почитали его. И обязательное наличие одеяния из волчьей шкуры или шкуры с головы волка в данном обрядовом комплексе свидетельствовало о пережитке у указанных групп бурят культа волка, которому как тотему должна была поклониться невеста наряду с поклонением родовым онгонам.
Обычай класть голову лошади или барана на белый войлок, как нам кажется, относится к очень древним и объясняется особым почитанием этих животных. Оно исходило из той огромной роли, какую лошадь и овца играли в жизни бурят, в прошлом кочевников. Некогда они были основным источником средств существования, давая, помимо мяса и молока, шкуру, шерсть, волос. И отсюда их огромное ритуальное значение: как самое ценное и важное для жизни человека, именно они приносились в жертву богам и духам. Большое место в культовых действиях занимало не только их мясо, но и шкура, и шерсть, и волос.
После того, как заканчивалось приготовление к исполнению обрядов мургэла, невесту выводили во двор, и она в сопровождении свиты торжественной процессией направлялась к месту поклонения.
В оформлении этой процессии также наблюдались различия. Для аларских, унгинских, балаганских и укырских бурят характерны определенные моменты: лицо невесты закрывалось белой тканью с прорезами для глаз, над ней натягивалась большая шаль в виде своеобразного балдахина, которую держали на четыре угла молодые парни —hарабша (букв. навес). С левой стороны невесты становилась замужняя женщина, представлявшая сторону жениха, называемая эхэ (мать), которая должна была сопровождать невесту во время всех церемоний мургэла и как бы руководить всеми действиями. Ею чаще была женщина, которой поручалось одевание и причесывание невесты. Прежде чем приблизиться к месту поклонения — тургэ, невеста со свитой совершала обход вокруг юрты свекра. По сообщению С. П. Балдаева, молодые обходили усадьбу родителей жениха. И после этого процессия подходила к месту поклонения.
У кудинских, верхоленских и ольхонских бурят такого обхода юрты невестой перед поклонением онгонам не было, как не было и балдахина над свитой невесты. Невеста с сопровождающими ее лицами шла непосредственно к месту поклонения.
Отмечается своеобразие и в участии жениха в церемонии поклонения. У унгинских, кудинских, верхоленских и ольхонских бурят невеста к месту поклонения родовым и семейным онгонам шла вместе с женихом, причем у унгинских бурят жених с самого иачала вместе с невестой исполнял церемонию обхода юрты. Подойдя к месту поклонения, молодые низко кланялись онгонам и юролшину — старику-благословителю. Юролшин трижды произносил благословение молодым, а они каждый раз делали шаг вперед, кланялись онгонам и всем сидевшим около них. Благопожелания произносили помимо главного благословителя и остальные старики. Произнося благословение — юреел, старики приносили а жертву огню кусочки сваренного мяса. Этим благословениям-юреелам придавалось огромное значение, так как в их поэтических текстах содержалось не только обращение-просьба к божествам, духам-покровителям благословить невесту, принять ее под свое покровительство как нового члена, но и просьба-призывание, просьба-пожелание счастья новому супружескому союзу, богатства, семейного благополучия и непременно плодовитости. Эти бла-гопожелания звучали как магические заклинания, в которые вкладывалась вера в магическую силу слова.
У аларских бурят вся церемония выглядела иначе: Когда свита невесты направлялась против часовой стрелки вокруг юрты, жених с дружками шел с другой стороны навстречу. На северозападной стороне юрты обе группы встречались. Жених, кланяясь, подходил к невесте и становился справа от нее под балдахин — hapa6шa, после чего процессия поворачивалась обратно. Жених во время шествия отбирал миткалевую ленточку, которая была привязана на правой руке невесты. Однако благословение невесты у тургэ, по сообщению И. М. Этагорова, происходило без жениха. Некоторые информаторы подтверждают эти сведения, другие же их отрицают, утверждая, что благословение юролшина у тургэ жених и невеста принимали вместе.
По описанию П. Ф. Требуховского, у балаганских бурят жених также не участвовал в церемониях мургэла. Невеста с посаженой матерью и дружками совершала обход юрты и обряд поклонения у тургэ с благословениями юролшинов. Жених подходил к невесте уже у дверей юрты отца и старался отобрать миткалевую ленточку-кольцо.
Так же было и у укырских бурят. Жених не принимал участия ни в обходе юрты, ни в обряде поклонения онгонам и благословения старцев. Зато во всех этих церемониях невесту сопровождали посаженая мать и молодой парень. Жених же только перед входом невесты в юрту свекра должен был отобрать повязанную на ее палец ленточку-кольцо.
Более того, жених мог и не быть на свадьбе во время мургэла невесты. Правда, в этих случаях невеста несла в правой руке стрелу, которая символизировала душу мужчины, в данном случае душу жениха.
Все вышесказанное, на наш взгляд, позволяет предположить, что присутствие жениха на обряде благословения у тургэ (или онгонов) и осмысление данного обряда как акта бракосочетания — явления более поздние. Это подтверждается и тем, что главной фигурой на этом обряде была невеста. Ее поклонение онгонам, юролшинам и старикам, сидящим около костра, их многократное благословение, произнесение благопожеланий (юреелов), во время которых бросали кусочки мяса в жертву огню — все это, несомненно, означало умилостивление родовых божеств и духов для принятия невесты под их покровительство, т. е. приобщение невесты к роду жениха. М. Н. Хангалов писал, что урооршэ у тургэ благословляет невесту в знак того, что он принимает невесту в свою общину.
После этого поклонения невеста с посаженой матерью — “эхэ” и другими сопровождавшими ее лицами входила в юрту свекра для исполнения последующих обрядов мургэла. Лишь в некоторых районах в юрту вместе с невестой входил и жених, хотя, как правило, это было необязательным и даже непринятым. Важным считалось то, что невеста первой вошла в юрту. По поверьям, любого другого мог опередить и пройти в юрту нечистый дух и повредить новобрачным. У аларских, укырских бурят, чтобы уберечь вход от нечистого духа, навстречу невесте кидали зерна ржи, именуемые “будаа”, которых боялись злые духи.
В юрте за очагом на северо-западной стороне (хоймор тала) сидели свекор со свекровью и старшие родственники жениха, а также могли присутствовать приехавшие родители невесты.
У аларских , янгутских, бильчирских и унгинских бурят невеста, входя в юрту, бросала отцу жениха “хаялга” (подношение) — двух-трехметровый отрез ткани, причем у первых трех групп бурят к ткани привязывалась узда. Деталь исключительно любопытная. По мнению М. Н. Хангалова, наличие узды означало, что “невеста теперь уже полная хозяйка, и она должна быть послушна, как обузданный конь”. Как нам кажется, это объяснение несколько произвольно. Думается, что подношение узды — это отголосок, вероятно, существовавшего в древности обычая дарить коня. А ткань, надо полагать, — трансформация овчин, поскольку покупные ткани стали широко употребляться примерно с середины XVIII в. А то, что в старину овчины преподносились в качестве свадебных подарков, подтверждается сообщениями Ланганса (конец XVIII в.).
Исполнение обрядов мургэла невесты в юрте свекра повсеместно характеризовалось тождественностью всех основных моментов, различаясь в отдельных деталях.
У некоторых селенгинских бурят поклонения невесты начинались с благословения ламы в юрте свекра, в других же местах так же, как и у агинцев и тункинцев, благословителем был не лама, а старейшина жениховой стороны — убгэн туруу произносил он свои благопожелания во дворе во время троекратных земных поклонов невесты и ее свиты (жениха и двух женщин, одна из которых была с жениховой стороны, а другая — с невестиной) при приближении к юрте свекра.
У западных бурят невеста, войдя в юрту, с посаженой матерью (эхэ) становилась перед очагом на войлочный потник. Начинался обряд уухэ хаяха (бросание жира), для которого заранее был приготовлен сваренный, мелко накрошенный жир, обычно курдючный. “Эхэ” подавала жир невесте, та, кланяясь, бросала несколько кусочков в огонь очага, а затем трижды с силой обеими руками кидала жир в обнаженную грудь свекра, который сидел за очагом, приготовившись к этому обряду. Очень важным считалось метко попасть в грудь свекра, потому что это было связано с поверьем о будущем благополучии новобрачных. Свекор часть жира бросал в огонь, немного съедал сам, остальное раздавал присутствующим, и те его съедали. Таким образом, жир, поднесенный невестой, должен был полностью съеден.
У бурят-ламаистов обряды мургэла в юрте свекра начинались в первую очередь с троекратного поклонения бурханам на божнице и молитв. Затем уже у селенгинцев невеста вместе с двумя подружками давали каждой по горсти курдюка, и те, трижды кланяясь, кидали его в грудь свекру, затем поочередно ближайшим родственникам жениха или почетным старикам. Каждый из стариков произносил благопожелания. Затем поклонения невесты принимала свекровь, которая для этого обнажала правую грудь, и невеста с подружками с поклонами кидали в нее жир.
У агинцев и тункинцев бросала жир только невеста всем присутствующим, включая свекровь, а поклонялись вместе с ней, адресуя отдельный поклон каждому сидящему, и жених, и сопровождающие женщины. Как видим, у забайкальцев поклонения невестки и подношения жира удостаивались не только свекор, а все старшие родственники жениха.
Смысл этого обряда расшифровывается исследователями по-разному. М. Н. Хангалов писал, что “обряд “уухэ хаяха” означает, что невеста, входя в дом мужа, приносит честь, изобилие и потомство, что она обещает быть верной женой и дочерью”. По мнению П. Ф. Требуховского, “кидая сало в грудь свекра, невеста, тем самым, отдает себя в полное его подчинение — приносит клятву уважать и слушаться, почитать как бурхана (божество. — К. Б.), не садиться на его место, не заходить дальше третьего камня очага на его западную сторону. Совершая этот обряд, невеста приобщается к семье свекра, становится родной в его доме”.
Наиболее верным представляется объяснение С. П. Балдаева. Он пишет: “Жир, сало, курдюк символизировали собой счастье и богатство, а также то, что молодая, вступая в жилище свекра, принесла довольство родителям жениха, что старость свекра будет обеспечена”.
Повсеместно после обряда “уухэ хаяха” следовал обряд поклонения домашнему очагу — галда тоho адхаха (поднесение масла огню). Невесте подавалось в чаше растопленное масло. Поклонившись очагу и обведя чашей над очагом три раза, она лила масло на огонь. По бытующей примете, если огонь, ярко вспыхнув, поднимался до дымохода, это предвещало счастливую жизнь. Затем невеста, кланяясь, поворачивала поленья в очаге и подкладывала новые. Как пишет М. Н. Хангалов, это означало следующее: как увеличивается огонь очага, так должно умножаться семейство мужа, а также то, что она становится хозяйкой дома. Суть данного обряда, по нашему мнению, заключалась в поклонении духу-хозяину домашнего очага (родовому огню), который считался покровителем семьи, умилостивление его принесением жертвы в виде масла, обязательство всегда чтить и “кормить” его.
“Мургэл” заканчивался одариванием невесты, именовавшимся барилга бариха (подносить подарки) или басага байлгаха, байлг yyp (буквально “байлгаха” — остановить, заставить стоять). Невеста с посаженой матерью переходила на левую сторону от очага. Первым подносил подарок свекор, сопровождая его благопожеланиями. Невеста несколько раз низко кланялась ему. Затем одаривали ее свекровь и другие родственники и гости. Невеста каждый раз, кланяясь, принимала подарок обеими руками, тем самым выражая почтение и уважение, и передавала его посаженой матери. Одаривали золотыми и серебряными монетами, деньгами, кольцами, браслетами, платками и др. Отныне невеста признавалась членом рода мужа, становилась хозяйкой новой семьи, дома. Исполнением всех обрядов мургэла она как бы приносила клятву подчиняться этому роду в лице свекра и старших родственников мужа, которые отныне становились для нее хадам, хадамууд, т. е. признавала над собой их власть, обязывалась соблюдать все обычаи и религиозные правила в юрте свекра, выполнять все обязанности невестки (бэри).
Церемонии приглашения невесты (бэри оруулха). У предбайкальских бурят, в частности унгинских, янгутскнх и аларских бурят, обрядами мургэла не заканчивались церемонии приобщения невесты к роду жениха. После свадебного пиршества в доме родителей жениха невесту с гостями приглашали ближайшие его родственники. Эти приглашения назывались “бэри оруулха” — прием невесты. Ее сопровождали посаженая мать и подружки, жених на эти приглашения не ходил. В каждом доме повторялась церемония поклонения невесты.
При входе в дом или юрту невеста (или кто-либо из сопровождающих ее лиц), стоя у дверей, бросала “хаялга” — подношение в виде ткани, иногда платок и узду. Затем она совершала обряд “сагаалха” — поднесенный молочный продукт капала на огонь очага, отпивала немного и передавала другим. После этого ей подавали в чаше растопленное масло для обряда кормления хозяина очага, которое она выливала на огонь. По окончании этих церемоний невеста вместе с эхэ, оставаясь у очага, поклонялась сначала хозяину, затем хозяйке, и те одаривали невесту разными вещами в зависимости от состояния. Затем невесту с посаженой матерью и подружками усаживали за специальный стол и угощали. Все указанные действия считались обязательными.
Эти приглашения невесты родственниками жениха с соблюдением определенных действий могут быть рассмотрены как дальнейшие церемонии приобщения невесты к роду жениха: подношением подарков (ткани, платков) она как бы выражала свое уважение к старшим родственникам жениха, а кормлением хозяина очага в каждом доме она умилостивляла хозяина родового очага, родовых божеств.
Обряд освящения новой юрты. У предбайкальских бурят он назывался шэнэ гал гуламта носоохо. Если к моменту свадьбы у жениха была приготовлена отдельная (новая) юрта, то после обрядов мургэла (у верхоленских бурят между обрядами) справлялась церемония освящения новой юрты. Собирались в юрту молодые гости — местные и приезжие. Главным моментом этой церемонии было разжигание нового очага — шэнэ гал гуламта носоохо — причем обязательно только от огня очага предков. Для этого один из почетных сородичей жениха приносил из очага юрты отца горящую головню и зажигал огонь в новой юрте. Это была древняя церемония раздела родового огня. Молодых усаживали напротив очага. От их имени один из стариков совершал моление, обращаясь с призываниями к хозяину огня от имени новой семьи, чтобы божество огня взяло их под свое покровительство.
Свадебные гости приглашались ко всем родственникам жениха по очереди. Пиры, следовательно, могли продолжаться несколько дней.
У кудинских, верхоленских и ольхонских бурят свадебное гуляние заканчивалось в день мургэла невесты. К концу дня гости разъезжались, попраздновав только один день. У балаганских, унгинских и аларских бурят свадебное гулянье продолжалось несколько дней (от 3 до 6 дней). Эти различия в продолжительности свадебного торжества можно объяснить особенностями их приготовления и проведения.
У первых более сильны были традиции родовой общности, патриархальных отношений, что особенно ярко проявлялось при отправлении свадьбы сородича. Свадьба готовилась всем улусом сообща. Родственники и одноулусники помогали жениху деньгами, готовили тарасун, молочные блюда и мясо для угощения свадебных гостей. В день свадьбы все собирались в дом родителей жениха и приносили (или привозили) заготовленные продукты и тарасун. Эти приношения назывались “нэмэри” (прибавка) . Тарасун сливался в общую посудину (кадушку), которая специально стояла где-нибудь у входа в юрту, и потом шел на угощение. Как пишет М. Н. Хангалов, “выходит, что все общество сообща угощает гостей, а не один жених или родные жениха”. Причем на свадьбу не приглашали, а только объявлялся день, и каждая семья готовилась к нему.
Таким образом, гулянье было сосредоточено только в доме жениха, т. е. весь улус единым домом справлял свадьбу, которая завершалась в один день.
У балаганских, унгинских и аларских бурят тоже существовала родовая помощь в отправлении свадьбы. Поскольку основные торжества и угощение проходили в доме жениха, то и здесь бытовал “нэмэри”, но в более ограниченных количествах. Широко практиковался обычай, по которому каждый родственник жениха должен был в своем доме самостоятельно принять свадебных гостей. Приглашение, прием и одаривание невесты ближайшими родственниками было установившейся нормой. Принимали гостей и остальные одноулусники. На все это уходило несколько дней.
Таким образом, и для этой группы бурят характерна родовая солидарность, но уже значение и роль отдельной семьи настолько утвердились, что это внесло свои поправки. Так или иначе, свадьба была общественным событием.
Перед отъездом свадебных гостей сторона жениха одаривала их: мужчинам преподносились новые рубашки, женщинам — платки, рубашки. Для матери невесты нередко готовилось новое платье. У кудинских бурят сохранялся старинный обычай дарить старухам овечьи шкурки.
У всех групп забайкальских бурят по завершении всех обрядов свадебное пиршество проходило только у родителей жениха, для проведения которого все родственники приносили “нэмэри”. В процессе угощения гостей происходил взаимный обмен подарками между родственниками жениха и невесты.
Повсеместно было в обычае, провожая гостей, давать родителям невесты мясо и тарасун, чтобы они по возвращении устраивали угощение оставшимся дома. Возвращать пустой посуду, в которой родственники невесты привозили мясо и вино на свадьбу, считалось большим грехом. Кроме того, перед самым отъездом, когда гости усаживались на подводы, подавали тарасун, часть которого выпивали тут же, остальное брали в дорогу. Такой тарасун назывался “ухэрэй архи” (буквально “вино скота”). М. Н. Хангалов объясняет данный обычай как своеобразный выкуп за скот: в далекую старину свадебные гости, если оставались недовольны угощением, уезжая домой, угоняли скот, который по возвращении кололи и устраивали угощение сородичей.
Угон скота к концу XIX в. у унгинских, и аларских бурят превратился в своеобразное игрище, в котором представители двух родов состязались в ловкости, мастерстве верховой езды и быстроте: гости пытались угнать скот, а местные должны были его отбить.
Вместе с гостями в большинстве случаев уезжала и новобрачная. Вообще возвращение невесты после свадьбы в дом родителей считалось повсеместно общепринятым обычаем, зато сроки пребывания в родительском доме по предварительной договоренности были разными: от 10 дней до нескольких недель, а иногда полгода и даже больше. Не соблюдался этот обычай лишь в том случае, когда невеста привозилась издалека или когда помощь невестки безотлагательно требовалась в доме свекра.
Обычай возвращения невесты после свадьбы домой был широко известен у многих народов. В литературе он получил название “обычая возвращения домой”. По мнению исследователей, это пережиток матриархальных отношений, в частности былой матрилокальности брака.
Окончательный приезд новобрачной на постоянное жительство в дом мужа именовалось “hyyxaapaa ерэхэ”. В условленный срок за женой ехал молодой муж с дружками или она приезжала сама с несколькими провожатыми. Приезд ее сопровождался новым гуляньем.
Интересный обычай, связанный с возвращением новобрачной в родительский дом, бытовал в конце XIX в. у аларских бурят.
Когда бы свадьба ни состоялась, в первое лето замужества молодая обязательно возвращалась в сено- и в хлебоуборочную страду работать в хозяйстве своих родителей. Родители мужа не имели права возражать против этого. Отклонения от этого обычая могли быть при обоюдном соглашении, если в хозяйстве свекра не хватало рабочих рук, а для найма батраков не было средств.
