Славяне

[starichok]

starichok

Прекрасно.

Остается только понять, на каком языке велось делопроизводство в ВКЛ и создавались законы этого государства. Ясно, что не на литовском в современном понимании. Тогда на каком?

Правильно - на старобелорусском или руськом (не путать с русским - языком Московии и будущей России). А откуда он взялся в ВКЛ?

Так там он был основным языком местного населения, которое, в отличие от жемяйтов-аукштайтов уже имело до создания ВКЛ богатый опыт государственности, культуры, письменности и т.д.

С языком ясно. Теперь надо определить его носителей, ведь в 13 веке не было белорусов. Но кто тогда говорил на этом языке? Как они себя называли? Учтите, национальностей в 13 веке не существовало (белорусы, украинцы, молдаване и даже эстонцы появились много поздней). Речь могла идти о принадлежности к государству (в этом случае они назывались литвинами, а их государство Литвой) или о конфессиональной принадлежности (православные - дистанциировали себя как русины, католики - как литвины). Литвинами называли себя и часть предков современных литовцев (см. Михалон Литвин), но говорили они на архаичном балтском языке, сохранению архаичности которого способствовало его (и соответственно его носителей) изолированность от исторических процессов консолидации основного населения ВКЛ - предков современных белорусов. Такой вот грустный факт.

Нечево тут понимать, всё и так ясно - канцелярия велась не толко на старорусском но и на латиском, на немецком и других языках. Да, согласен, позднее, законы выпускались на старославянском, но это позднее - и причина тому была не одна. Может быть в то время, тот язык и называли литвинский ( опят же спорний вопрос, но если и так - ну и что ? ), в современном понятии - это старорусский язык, а, вто время наций небыло - Вы сам так утверждаете :Д (( значит государствений ( ? ) и это незначит что простолюдин из под Минска был чемто лудше чем баёрас из Жемайтии или из под Утяны ), и это позднеe и причин тому была не одна ( повторяюсь ).

Говорите опыт государственности, културы, писменности - ну и что ? В то время всё решал МЕЧь - если Вам неясно. До сих пор говорят об отсталости гунов, вандалов, монголов, но они брали Рим, Россию, Самарканд. Перенимали обычии и културу народов, религию и тем временем оставалис сабой.

О какой Вы тут изолированости говорите ? Праволавныэ Литвы - да - позднее были в другом - худшем положении чем католики. Предявили претензии и получили Ваши предки ( и мои тоже - vыходсы из Белоруссии ) в битве под Вилкомиром, tak chto...

[starichok]

Цит. из книги Римантаса Матулиса "Происхождение литовцев"1990.Вильнюс. стр.51-53( Перевод с литовкого языка ).

"Все мы знаем что колонизация балтийских земель славянами началась в 1 тысяч. Так же мы знаем что после колонизации остались только небольшии балтийские островки - Литва и Латвия. Кто же были эти славяне, откуда они пришли?

Нету сомнения, после иследов. многих руских учёных, что имя славян в исторических источниках впервые упоминаетс 6 веке. Ёрданом - в готской историе : " от Вислы, в неизмеримих землях живут венеды. Хотя имена этого племени разные они называютс склавинами...".(424)-

Ёахим Пасторий в Польской истории цитирует Себелика ( Себеликус ), который пишет что славы из Кимеров ( хмеров ) Босфорской Сарматии вышли на север - в Богемию и Польшу заняв, тем самым, територию в Рим ушедших венедов(427)".

424. - Einhardi A. Hanoverae. - 1839. - P.23

427. - Pastorii I. Florus Polonicus Historiae. - Lungd, batavorum. - 1641 ( izanga ).

[Урянхаец]

Да слав, сакалаба - означает раба. Но тогда в Европе и в Дальнем Востоке были только

две народности. Рабовладельцы (римляне и хань) и варварские племена, зачисленные

в рабское состовие или потенциальные рабы (германцы, гунны - добрые рабы).

Так что ничего зазорного в этом не имеется. Эти племена варваров или рабов могли

состоять из людей самых разных этносов, тех же римлян и германцев, ханьцев и юэчжи.

Поэтому славяне надо сказать вполне потомки этрусков т.е. старых известных этносов

Запада (италиков, венетов, фракийцев, сигиннов и т.д.).

[Гость Керим-хан]

Да слав, сакалаба - означает раба.

Извините, но в каком языке сакалаба - означает раба? Вы бы не могли уточнить?

[Урянхаец]

Здесь в одном посте прочитал этакое, что вроде в арабском раб.

[Гость Керим-хан]

Здесь в одном посте прочитал этакое, что вроде в арабском раб.

Это есть ложь.

[кузнец]

Это есть ложь.

Да вот я тоже встречал что-то такое, конечно, отмахнулся, но факт, пишут, и не раз сталкивался. Боюсь соврать, потому что не помню точно, но там аргументы про английское slave - раб, а про арабов, что-то по поводу массовой торговли славянами на восточных рынках, встречал такое объяснение, будто бы только поэтому на территории Руси найдено множество куфических дирхемов, мол - оплата. А рабов было много, потому что много княжеств. Они воюют, а пленных раз, и на рынки. В общем что-то такое.

Это я не к тому, что согласен с тезисом, а к тому, что это пишут в самом деле и часто.

[Ар_]

http://www.archipelag.ru/geoculture/langsn...nstvo/sakaliba/

Михаил Васильев

"Д.Е. Мишин. Сакалиба (славяне) в исламском мире в раннее средневековье. М., 2002"

Рецензия

Писать о монографии Д.Е. Мишина непросто — столь большое количество тем в ней затронуто и столь богат и разнообразен фактический материал, заключенный в работе. Разумеется, в рецензии все аспекты многоплановой проблематики книги в полном объеме охватить невозможно. Для нас, однако, бесспорно следующее — помимо своей научной самоценности, данная монография для исследователей-неориенталистов, в первую очередь славистов, надолго станет существеннейшим подспорьем, а отчасти и источником, при использовании в их трудах сведений средневековых восточных авторов, в которых упоминаются сакалиба .

Работа Д.Е. Мишина представляет собой едва ли не исчерпывающий свод содержащихся в исламской литературе данных относительно сакалиба в раннем средневековье на основной территории их обитания и, таким образом, важна для изучающих историю и культуру славян и Центральной, и Юго-Восточной, и Восточной Европы, а также их соседей.

Кроме того, в ней собран и проанализирован огромный объем информации о сакалиба в мусульманской Испании (Андалусия), в Северной Африке (страны Магриба и Египет), в мусульманских землях Азии (Машрик). Для большинства славяноведов, думаем, этот аспект раннего славянского рассеяния является terraincognita и во многом просто неожидан. Конечно, то, что невольниками — выходцами из Славии — торговали как сами славянские верхи и в догосударственный, и в государственный периоды, равно как и воинственные соседи славян, было известно давно. Но вопрос о судьбах славян-рабов, оказавшихся вне европейско-христианского цивилизационного круга, оставался “за скобками” внимания славистов (во многом по вполне объективным причинам). Работа Д.Е. Мишина существенным образом заполняет этот очевидный пробел. При этом в книге речь идет о выходцах из всего ареала Славии, т.е. и этот ее тематический аспект имеет отношение к истории всех ветвей славянства.

Издание выпущено на должном для научной монографии уровне: оно снабжено списком принятых сокращений источников и литературы; библиографией (644 позиции); указателями имен и географических названий; кратким резюме и оглавлением на французском языке.

Единственным, но серьезным недочетом научного аппарата монографии, по нашему мнению, является то, что в книге отсутствуют карты, совершенно необходимые для пространственной ориентации в обильно представленной в ней географической номенклатуре, особенно мусульманского мира. Этот недочет отчасти мог бы быть компенсирован соответствующими пояснениями в тексте относительно месторасположения того или иного упоминаемого селения, города, области, государства и т.п., однако зачастую читатель этого не находит. Вот лишь один, наугад взятый, пример: “По словам Йакута, 1 декабря 913 г. умер Абу-л-Хасан ‘Али Ибн Ахмад ар-Расиди, бывший наместником ряда земель на востоке Халифата (от границы Васита до границы Шахризора, а также Сус и Гундешапур)” (С. 292). Таких “географических шарад” в издании немало.

Д.Е. Мишин как ориенталист-профессионал не учел в полной мере того, что его монографию будут заинтересованно читать специалисты и иных профилей исторического и иного гуманитарного знания. Да и востоковеды, занимающиеся, скажем, Средней Азией, не обязательно должны детально знать географическую номенклатуру иных рассматриваемых автором мусульманских и немусульманских регионов. Полезно, с нашей точки зрения, было бы также дать отдельный глоссарий для наиболее часто встречающихся в работе специфических восточных социальных, политических и иных терминов. Вместе с тем следует весьма положительно оценить то, что автор в основном тексте книги рядом с годами по принятому в мире ислама календарю хиджры последовательно указывает их даты по григорианскому календарю (календарь хиджры — лунный, и, соответственно, продолжительность года в нем не совпадает с продолжительностью солнечного года). Это значительно облегчает чтение монографии и работу со сведениями мусульманских источников.

Во Введении Д.Е. Мишин сосредоточивается на вопросе о том, чтó скрывается за арабским термином сакалиба (мн. ч.). Арабская лексема саклаби (ед. ч.) представляет собой заимствование из греческого σκλάβοζ ‘славянин’, потому уже в XVIII ст. первые исследователи однозначно толковали араб. сакалиба как ‘славяне’. Однако, во-первых, с середины XIX в. и позднее рядом авторитетнейших ориенталистов обосновывалась базирующаяся на некоторых источниках точка зрения, согласно которой под сакалиба мусульманские писатели подразумевали в некоторых случаях вообще всех светлокожих выходцев из северных по отношению к миру ислама регионов, в том числе и неславян. Помимо того, во-вторых, предполагалось, что если слово сакалиба первоначально и означало именно “славяне”, то постепенно оно утратило свой этнический характер, став категорией социальной и применяясь в мусульманской Испании к невольникам-евнухам вообще (“андалусские сакалиба — практически исключительно евнухи; мы не видим в Испании ни одного неоскопленного слуги-саклаби… и ни одной невольницы-саклабиййу ”[C. 227]).

По мнению Д.Е. Мишина, которое он затем подробно аргументирует в книге, последний из указанных семантических сдвигов имел место только после 1030-х годов, когда "число упоминаний о сакалиба резко сокращается. Логично поставить вопрос, не произошло ли изменение значения понятия сакалиба тогда, когда самих сакалиба в мусульманском мире уже почти не стало. В это время слово сакалиба , чтобы продолжать оставаться в употреблении, должно было изменить свое значение, что и произошло: в эту категорию стали включать всех, в том числе и чернокожих, евнухов. Вместе с тем нет впечатления, что происшедшая перемена действительно приобрела всеобщий характер… В толковых словарях арабского языка слово саклаби по-прежнему интерпретировалось как “выходец из народа сакалиба ”, а не как “евнух”; так же оно толкуется и в справочниках по нисбам. Изменение коснулось, по всей вероятности, разговорного языка, … причем … прежде всего на западе мусульманского мира" (С. 20, см. также: С. 309–310). "Таким образом, — резюмирует исследователь, — сакалиба в исламском мире предстают как люди, принадлежащие к “народу сакалиба ”. Это наблюдение ставит перед нами задачу выяснить, что подразумевали восточные авторы под “народом сакалиба ”" (С. 21).

Данной проблеме посвящена первая часть монографии (“Название сакалиба в средневековой исламской литературе”). При этом исследователь оговаривает, что “анализироваться… будут не все упоминания о сакалиба , а только те, из которых ясно, к кому восточные авторы применяли это название” (С. 27). Впрочем, на некоторых “туманных упоминаниях о сакалиба ” Д.Е. Мишин в примечаниях останавливается довольно подробно (С. 42–44, прим. 1), в том числе на давно дебатируемом в специальной литературе вопросе о загадочных сакалиба , с которыми столкнулся к северу от Кавказа совершавший в 737 г. поход против хазар арабский полководец Марван ибн Мухаммад.

Сочинения с упоминаниями о сакалиба сгруппированы в первой части по трем главам: “Авторы, лично посетившие Восточную и Центральную Европу”; “Авторы, не посещавшие Восточную и Центральную Европу, но опиравшиеся на оригинальные источники”; “Поздние компиляторы”. Данная организация материала представляется удачной и функциональной, определенно отделяя источники первичные от вторичных и “третичных”, что особо ценно для неориенталистов, давая им четкую ориентацию в сложном восточном материале. Д.Е. Мишин по каждому разбираемому источнику указывает, какую информацию о сакалиба он содержит, зачастую пространно приводя ее, а по второй и третьей группам — откуда сведения были почерпнуты.

В первой главе рассматриваются: рассказ Харуна ибн Йахйи, в последнее десятилетие IX в. или на рубеже IX–Х вв. побывавшего в балканских землях славян; сведения Ибрахима ибн Йа‘куба, около 965 г. путешествовавшего по славянским землям Центральной Европы (сведения этих авторов дошли до нас через позднейшие сочинения); труды Абу Хамида ал-Гарнати (1080–1169), содержащие информацию о Киевской Руси; данные неизвестного башкирского информатора Йакута (XIII в.).

Особую важность для темы монографии представляет анализ Д.Е. Мишиным “Записки” (“Рисале”) Ибн Фадлана, в качестве секретаря посетившего в 921–922 гг. Волжскую Болгарию в составе посольства багдадского халифа к местному правителю Алмушу. Поэтому остановимся на данном сегменте первой главы подробно.

Уже давно было отмечено, что сакалиба у Ибн Фадлана — не славяне, а волжские булгары, согласно некоторым трактовкам — светловолосые северяне в целом, вне зависимости от культурно-лингвистической принадлежности (С. 29). Добавим, что в историографии можно встретить утверждения, согласно которым “Рисале” является аутентичным свидетельством присутствия в начале Х ст. на территории Волжской Болгарии славянского населения (этого мнения придерживался еще в XIX в. А.Я. Гаркави), жившего здесь еще до появления тюркоязычных булгарских племен (потомков носителей именьковской археологической культуры, датируемой концом IV–V в. — концом VII в.) (см., например,: [1. С. 193–197; 2. С. 248–255]).

Ученый в собственном переводе цитирует десять фрагментов из “Записки”, в которых употребляется термин сакалиба (в текст книги, к сожалению, вкрались досадные неточности: на с. 31 вместо “фрагмент 9” следует читать “фрагмент 10”; на с. 33 речь идет о фрагменте 7, а не о фрагменте 6). Их анализ показывает, что “название сакалиба употребляется у Ибн Фадлана двояко. В подавляющем большинстве случаев (11 из 14) оно предстает как часть титула правителя волжских булгар (малик ас-сакалиба ). Всего лишь в трех фрагментах название сакалиба употребляется самостоятельно и обозначает подданных Алмуша. При столь очевидной диспропорции напрашивается вопрос: называет ли Ибн Фадлан волжских булгар сакалиба потому, что их правитель именовался малик ас-сакалиба , или наоборот, Алмуш именовался правителем сакалиба потому, что его подданные назывались сакалиба ?” (С. 30) Автор книги далее обосновывает первое предположение. Один или даже два (первый и десятый) из трех фрагментов, где подданные правителя Волжской Болгарии названы сакалиба , вероятнее всего, не принадлежат Ибн Фадлану. Появление же бесспорного фрагмента, в котором говориться: “Если из страны хазар в страну сакалиба прибудет корабль…”, а также титул Алмуша малик ас-сакалиба объясняются Д.Е. Мишиным следующим образом.

Приезд в Волжскую Болгарию посольства из Багдада был вызван тем, что Алмуш направил халифу ал-Муктадиру специальное послание со своими просьбами. Содержание письма излагается в начале трактата Ибн Фадлана. "В этом изложении Алмуш называется “правителем сакалиба ”, и можно предполагать, что так было и в оригинале… Предположение, что именование Алмуша “правителем сакалиба ” исходило от него самого, объясняет ту легкость, с какой арабы (включая самого Ибн Фадлана) приняли на веру этот титулатуру. В Багдаде почти наверняка располагали текстом описания северных народов неизвестного автора (речь идет об Анонимной записке, о ней см. далее. — М.В .).., в котором Алмуш характеризуется как правитель Булгара. Нужны были веские основания, чтобы считать его правителем сакалиба ". В таком случае представления Ибн Фадлана о Булгаре вполне объяснимы. "Зная об Алмуше как о “правителе сакалиба ” из такого заслуживающего доверия источника, как дипломатическая переписка, Ибн Фадлан последовательно называет его так на всем протяжении своего повествования. Но как называть жителей Булгара, Ибн Фадлану неизвестно… В результате Ибн Фадлан вообще никак не называет волжских булгар, ограничиваясь упоминаниями о “жителях страны” или об отдельных племенах". Однако будучи вынужден все же как-то определять подданных Алмуша, арабский писатель применяет к ним название сакалиба , руководствуясь при этом “кажется, именно титулом Алмуша”(С. 32–33).

По мнению Д.Е. Мишина, Алмуш взял титул малик ас-сакалиба в видах создания совместно с Халифатом антихазарской коалиции. “В этих условиях для правителя волжских булгар… было бы вполне естественно показывать себя мощным правителем, которому повинуются многие народы и с которым, следовательно, выгодно поддерживать союзнические отношения” (С. 33). Это соображение можно развить в том отношении, что в халифате ‘Аббасидов в начале Х в. хорошо знали, что славяне — это многочисленный и сильный “народ”, а значит, их правитель — властелин могущественный. Возможно, именно данное обстоятельство стало главным побудительным мотивом для булгарского владетеля выбрать из всех “народов Севера” именно славян.

Таким образом, применение Ибн Фадланом названия сакалиба к волжским булгарам “правомернее считать не свидетельством его отношения ко всем северным народам без разбора, а результатом следования автора неверному указателю”, которым стало послание Алмуша к халифу (С. 33). Под влиянием титулатуры письма булгарского правителя Ибн Фадлан еще до поездки совершил мысленную ошибку, решив, что сакалиба — это адекватное наименование подданных Алмуша, волжских булгар, и в дальнейшем следовал ей. “Применение названия сакалиба к волжским булгарам встречается только у Ибн Фадлана и авторов, механически копирующих его рассказ” (С. 29).

Но когда Ибн Фадлан имел дело с настоящим саклаби (фигурирующий в “Записке” Барис ас-Саклаби), то нет веских оснований полагать, что перед нами не славянин, а представитель какого-либо иного “северного народа”(см.: С. 295). В целом же “нетрудно заметить, что практически во всех разобранных случаях — за исключением разве что разобранной ошибки Ибн Фадлана — название сакалиба применяется к славянам” (С. 42).

Во второй главе отдельно рассматриваются сведения о сакалиба ал-Джарми (середина IX в.), Ибн Хордадбеха (его “Книга путей и стран”, как полагают, имела две редакции — 846/47 г. и 885/86 г.), ат-Табари (сведения относятся к середине 890-х годов), неизвестного андалусского географа Х в., ал-Мас‘уди (умер в 956/57 г.), ал-Истахри (умер после 951 г.), Ибн Хаукала (писал в 988 г.), Ибн Хаййана (987/88–1076), ал-Кайравани (умер после 1027 г.), ал-Идриси (1100–1165), последнего “из восточных географов, использовавшего оригинальные сведения, почерпнутые непосредственно из первоисточников” (С. 82). У этих авторов имеется богатая, но и нередко противоречивая информация о сакалиба и их соседях в Европе, подробно анализируемая Д.Е. Мишиным.

В этой главе выделим разбор ученым описание северных народов неизвестного автора (Анонимная записка). Записка, как и некоторые другие труды упомянутых выше восточных писателей, до сего дня не сохранилась, однако ее содержание в общем достаточно подробно восстанавливается на основе сведений тех мусульманских авторов, которые так или иначе черпали из нее “щедрой рукой” (Ибн Ростэ [писал в начале Х в.; более традиционно для отечественной историографии написание Ибн Русте], ал-Макдиси [около 966 г.], неизвестный автор сочинения конца Х в. “Худум ал-‘Алам”, данным которого о Восточной Европе Д.Е. Мишин посвятил отдельную содержательную статью [3], Гардизи [писал между 1050–1053 гг.], ал-Бакри [умер в 1094 г.], ал-Марвази [вторая половина XI — первая половина XII в.], Шукруллах ал-Фариси [1456 г.] и др.). Исходный текст Анонимной записки содержал в себе материалы о печенегах, хазарах, буртасах, волжских булгарах, венграх, сакалиба , русах, Сарире (царство на территории современного Северного Дагестана), аланах.

Описание, по мнению Д.Е. Мишина, наиболее вероятно, относится ко времени между 889 и 892 гг. (С. 51, 57–58), было составлено на востоке мусульманского мира и “взято из какого-то административного пособия; последнее, скорее всего, использовалось как справочник” (С. 51). Записку, видимо, следует рассматривать как в целом достаточно аутентичный источник о ситуации в Восточной Европе на исходе IX в., что, конечно, не снимает проблему критической интерпретации ее сведений. Этому Д.Е. Мишин уделяет существенное место, делая ряд интересных заключений, например о пресловутой реке Дуна/Рута ; о верховном правителе сакалиба С.вит.м.л.к., в котором, вслед за Д.А. Хвольсоном, видит великоморавского князя Святополка I, однако предлагает оригинальное тому обоснование; о городе Ва._._.т (Вантит, Вабнит ) и др.

Вместе с тем определенные сомнения вызывает у нас следующее суждение исследователя: “Учитывая предложенную выше локализацию венгров в Этелькузу, между Днепром и Сиретом, логичнее всего было бы отождествить землю сакалиба , подвергавшуюся [их] набега, с землей киевских полян” (С. 58). Из данного предположения им выстраивается следующий “этаж” гипотетичной конструкции: “…в описании северных народов неизвестного автора название сакалиба применяется: 1) к киевским полянам; 2) к белым хорватам, жившим к востоку от Карпат” (С. 60).

Однако в конце IX ст. венгры из южнорусских степей теоретически, да и практически могли совершать набеги не только на восточноевропейских полян, им могли подвергаться также древляне, волыняне, те же белые хорваты, даже северяне, не говоря об уличах, в это время с юга “прикрывавших” места проживания полян от степняков (тиверцы вообще размещались в Этелькузу). На с. 55 ученый пишет: “…нетрудно отметить, что в своем описании автор движется с востока на запад (хотя из приводимых Д.Е. Мишиным на с. 52–53 последовательностей фрагментов у указанных выше мусульманских писателей это “движение с востока на запад” не столь уж очевидно: например, у Ибн Русте и Гардизи за пассажем о русах следуют сообщения о Сарире и аланах. — М.В. )..: печенеги — хазары — буртасы — волжские булгары (примем во внимание этом “северный зигзаг” записки: хазары, к северу от них, что хорошо прослеживается в источниках, жили буртасы, еще севернее — волжские булгары. — М.В. ) — венгры — сакалиба — русы”. Если считать, что в описании имеется еще один “зигзаг”: венгры в Этелькузу (юг) — сакалиба (севернее венгров) — русы (севернее сакалиба ), то обрисованная нами ситуация на мадьяро-славянском пограничье в конце IX ст. непротиворечиво соответствует имеющимся восточным данным.

Помимо “логики”, веским аргументом в пользу тождества в записке полян и части сакалиба могла бы случить интерпретация Д.Е. Мишиным названия города Вантита (Вабнита ), находившегося возле пределов сакалиба , как Витичев . Действительно, древнерусский Витичев (ныне село Витачев на Киевщине) располагался в 40 км южнее Киева вниз по Днепру, на правом его берегу, т.е. в на южном пограничье бывшей земли полян.

Однако при трактовке полисонима Ва._._.т (Вантит, Вабнит ) как Витичев необходимо, полагаем, учитывать следующее. Во-первых, опираясь на соответствующий комментарий к сочинению Константина Багрянородного (см.: [4. С. 318, прим. 25]), из всех имеющихся в летописании форм наименования города Д.Е. Мишин выбрал, с нашей точки зрения, наименее адекватную, самую испорченную — Вятичев : "Мне представляется вполне вероятным, что именно название “Вятичев” дало в восточных источниках написание Вантит " (С. 58). Обратимся непосредственно к данным письменных памятников.

Витичев в форме Βιτετζέβη [4. С. 46] (др.-русск. *Витечев ) впервые упоминается в составленном в 948–952 гг. трактате византийского императора Константина VII Багрянородного “Об управлении империей” в качестве “крепости-панктиота росов” (греч. панктиот могло означать здесь и “союзник”, и “данник” [4. С. 316, прим. 18]) и являлся последним местом сбора их кораблей перед дальнейшим плаванием в Константинополь [4. С. 47].

Старейшие дошедшие списки “Повести временных лет” (ПВЛ), содержащиеся в Лаврентьевской (ЛЛ) и Ипатьевской (ИЛ) летописях, дают форму Оув hтичи (“въ Оувhтичихъ”) [5. Стб. 273; 6. Стб. 249] (варианты: “въ Оувhтичехъ” [6. Приложение. С. 19]; в Радзивиловской летописи и рукописи бывшей Московской Духовной Академии “Уветичехъ” [5. Cтб. 273, прим. 12], причем предлог “въ” в них отсутствует [5. Cтб. 273, прим. 10], что открывает возможность для прочтения “оу Вhтичехъ”, см. подобные примеры далее). В статье ПВЛ под 1095 г. говорится, что князь Святополк Изяславич “повелh рубити городъ на Вытечевh холму, в свое имя нарекъ Святополчь городъ” [5. Стб. 229] (варианты: “на Витчевh холмh”, “на Витчевh холму” [5. Стб. 229, прим. 10], “на Вытечевьскомь холъмh” [6. Стб. 219], “на Вhтеческомъ холмh” [6. Приложение. С. 17]). В ЛЛ в статье под 1151 г. упоминается “Витечевьский бродъ” [5. Стб. 331] и читается: “Изяславъ идяше по онои сторонh Днепра по горе, а лодьh его по Днhпру же пришедшимъ имъ к Витечеву” [5. Стб. 331]; “переhха Гюрги в лодьяхъ у Витечева” [5. Стб. 334]. В ИИ в статье под 1151 г. также говорится о “Витечевьском броде” [6. Стб. 424] и о том, что войска из Киева шли по правой стороне Днепра, а “лодьh” “по Днhпроу же пришедше же и сташа на Витечевh” [6. Стб. 424] (вариант: “Вытечевh” [6. Стб. 424, прим. 62]). В той же летописи в статье под 1149 г. читается: “Изяславъ же ста пришедъ оу Витечева” [6. Стб. 378] (вариант: “оу Вhтачева” [6. Приложение. С. 30]). В статье ИИ под 1177 г. говорится: “Приhхав же Святославъ с полкы своими ста оу Витечева” [6. Стб. 604] (варианты: “Витичева” [6. Стб. 604, прим. 43], “оу Вhтичева” [6. Приложение. С. 48]).

Здесь не место вдаваться в детальный анализ всех тонкостей “витичевской топонимии”, требующих отдельного рассмотрения. Однако даже из приведенных летописных фрагментов вполне очевидно, что исходной являлась никак не форма Вятичев , а, вероятнее всего, *В hти(/е)чевъ . Дело в том, что древнерусская фонема h “представляла собой (если не во всех позициях, то во многих) протяженный гласный недостаточно выявленного качества. Она была близка к е и и и, по-видимому, произносилась как звук, средний между ними, т.е. как е закрытый, однако не смешивалась ни с и , ни с е ” [7. С. 30]. В последующем h во многих говорах русского и белорусского языков постепенно превратился в е ; в некоторых русских говорах и в украинском языке совпал с и ; в ряде украинских, белорусских и севернорусских говоров звучит или как дифтонг ие , или как напряженный (закрытый) ê , т.е. близко к первоначальному древнерусскому звучанию [7. С. 80].

Помимо того, нельзя исключать (в рамках предлагаемого в книге Д.Е. Мишина), что разбираемый полисоним стал известен анонимному автору записки через мадьярское языковое посредство; эту возможность следует принимать во внимание при лингвистических выкладках.

Во-вторых, у Константина Багрянородного Витичев упоминается применительно к ситуации середины Х в., в связи с тем, что город являлся пунктом сбора росов и крепостью на пути “из варяг в греки”. Однако в IX ст. эта торговая артерия, как неоднократно отмечалось в историографии, еще не существовала на всем ее протяжении. Главные торговые связи между “северными народами” и югом осуществлялись в первую очередь по Волге и ее притокам (С. 177–179). Таким образом, функционирование Витичева в указанном византийским императором качестве на исходе IX в. остается под вопросом.

Наконец, в-третьих, время возникновения Витичева нам достоверно не известно, т.е. мы не знаем, существовал ли он в конце IX ст. Но результаты проводившихся в 1961–1962 гг. под руководством Б.А. Рыбакова археологических раскопок делают такую возможность не исключенной. На территории села Витачева в эти годы проводилось рекогносцировочное изучение так называемого Северного городища. Согласно Б.А. Рыбакову, внутри Северного городища стратиграфически выделяются два слоя: слабо выраженный нижний, датируемый первой половиной — серединой Х в., и верхний, относящийся к концу Х — началу XI в., который можно сопоставить со временем строительства оборонительных линий от печенегов на юге Руси при Владимире Святославиче [8. С. 34; 9. С. С. 128]. Поскольку археологи далеко не всегда имеют возможность дать абсолютную хронологию того или иного памятника, то нижнюю границу упомянутого нижнего слоя в принципе можно распространить на конец IX в.

Раскопками выявлено, что в X — начале XI в. Витичев действительно являлся мощной крепостью [8. С. 34–35; 9. 128–129], что косвенно подразумевается в тексте трактата Константина Багрянородного. Но если в конце IХ в. эта крепость еще не являлась важным укреплением и речным портом (последнее, кажется, выявляется археологически [9. С. 128]) на пути из “варяг в греки”, то какой могла быть ее роль тогда?

Во-первых, Витичев мог оборонять от степняков южные рубежи Полянской земли и Руси. Стугна, около впадения которой в Днепр располагался Витичев, являлась последним речным рубежом перед Киевом: на север от Стугны лежал “бор велик”, окружавший Киев, на юг — огромная степная “поляна” площадью в 5 тыс. кв. км., тянущаяся почти до реки Рось [9. С. 126]. Во-вторых, крепость контролировала позднее стратегически важный брод через Днепр (Витичевский брод) (см.: [8. С. 34]). В этом качестве Витичев мог выступать как один из пунктов на сухопутном торговом пути, соединявшем Азию и Европу. В-третьих, Витичев мог являться одним из центров торговли “леса и степи”. В-четвертых, Витичев мог выступать как крепость на днепро-волжском речном пути (вниз по Днепру, затем по морю до устья Дона, вверх по этой реке, далее волоком в Волгу и по ней в Хазарию); по мнению Д.Е. Мишина, в IX ст. “купцы-русы часто использовали именно такой путь” (С. 57). Конечно, все сказанное о потенциальных функциях Витичева в конце IX в. — только умозрительные предположения, которые, однако, могут быть использованы при обосновании гипотезы о его тождестве Ва._._.т (Вантит, Вабнит ) мусульманских писателей.

Вместе с тем, по нашему мнению, предлагаемую Д.Е. Мишиным трактовку полисонима Ва._._.т (Вантит, Вабнит ) как Витичев категорически элиминировать не следует. Но оригинальная гипотеза ученого еще нуждается во всестороннем обсуждении и дополнительном обосновании. Поэтому, а также принимая во внимание высказанные нами выше соображения, положение автора монографии, согласно которому под частью сакалиба Анонимной записки дóлжно разуметь исключительно полян, требует дальнейшей серьезной разработки.

Суммируя наблюдения по всем трем главам первой части монографии, Д.Е. Мишин приходит к следующему выводу относительно одного из важнейших вопросов ее проблематики — "что подразумевали восточные авторы под “народом сакалиба ”". “…В исламской литературе слово сакалиба применялось, как правило, к славянам. Это особенно характерно для тех авторов, которые сами побывали в землях сакалиба (исключение составляет только Ибн Фадлан…). Однако по мере того, как данные о сакалиба отдалялись от оригинальных источников, переходя из произведения в произведение, они подвергались все большим искажениям”, которые были связаны “с недобросовестностью при копировании.., стремлением объединить сведения обо всем, называемом с.к.л.б , вне зависимости от того, к кому они относятся.., или попытками компиляторов приспособить данные о сакалиба к собственным представлениям… Между тем эти дефекты относятся скорее к погрешностям поздних авторов при работе с источниками, чем к сознательному употреблению слова сакалиба в расширенном значении” (С. 99, см. также: С. 308). “В то же время анализ источников показывает, что возможность ошибки, то есть зачисления в сакалиба не-славян, существует”. Поэтому только условно можно считать, что “встречающиеся нам слуги-сакалиба — славяне. Но так как вероятность ошибки все-таки нельзя исключить, прямо говорить о славянах, как это делают многие специалисты, неправомерно” (С. 99).

Вторая часть исследования Д.Е. Мишина носит название “Славянские поселенцы на Ближнем Востоке”. Славяне могли появиться в Малой Азии уже к середине VII ст. в результате политики, проводившейся Византийской империей, стремившейся путем массовых переселений, и не одних только славян, решать свои проблемы: “…с одной стороны, ослаблялась реальная или потенциальная угроза, которую том или иной народ представлял для Византии, с другой — империя приобретала новых подданных, из которых впоследствии можно было набирать войска…” (С. 101). С появлением воинов ислама у малоазийских границ Империи начинается вооруженное противоборство, в котором на византийской стороне участвовали расселенные в регионе славянские подданные Византии. Некоторые из них оказывались на территории Халифата в качестве военнопленных. Во второй половине VII — начале VIII в. имелись случаи, когда славяне большими группами переходили на службу к мусульманам, их расселяли в приграничных крепостях, где они образовывали общины и в основном занимались обороной рубежей. Однако с середины VIII в. ситуация существенно меняется: “С одной стороны, в результате войн славянские переселенцы в Халифате несут большие потери.., с другой — пограничные крепости заселяются выходцами из восточных областей Халифата…” (С. 124). С этого времени славянские общины начали растворяться в исламской среде. После 876/77 г. “у нас нет более никаких сведений о славянских поселенцах в Арабском халифате” (С. 122).

Судьбы славянских поселенцев и особенно их потомков в Машрике определяло прежде всего то, что они постепенно ассимилировались в мусульманском обществе. Однако заслуживают существенного внимания с исторической и этнологической точек зрения следующие наблюдения Д.Е. Мишина: “Славяне довольно долго сохраняли собственные имена… Нескоро, насколько можно судить, укоренялся в среде славян ислам…” Во многих эпизодах византийско-исламского вооруженного противостояния славяне не следовали безоглядно за “ромеями” или за мусульманами, а лавировали между ними. “Полагаю, что славяне не отождествляли себя ни с одной из воюющих сторон и действовали сообразно с собственными интересами. Это тоже указывает на некоторые черты самосознания переселенцев: они считали себя особым народом, не византийцами и не мусульманами, что, в свою очередь, свидетельствует о сохранении ими в течение долгого времени своей этнической и культурной самобытности” (С. 124–125).

Данная проблематика получила развитие в небольшой по объему пятой главе (“Культура и духовный мир слуг-сакалиба ”) третьей части монографии Д.Е. Мишина. “…Рабы-сакалиба , — пишет он, — совершенно особое явление, и сведения об их культуре и духовном мире заслуживают отдельного исследования” (С. 300), впрочем, весьма непростого из-за скудной информативности источниковой базы.

Оказавшись в неволе, сакалиба активно усваивали арабский язык. Однако мусульманские авторы в ряде случаев указывают на то, что они говорили и на родном языке. По мнению Д.Е. Мишина, этот “язык сакалиба ” мог представлять собой, с одной стороны, смесь различных славянских диалектов в тех случаях, когда сакалиба являлись выходцами из разных “племен” и местностей Славии. С другой стороны, “язык сакалиба ”, вероятно, вобрал в себя немало слов, обозначавших специфические восточные реалии, из арабского (можно думать, что в некоторых регионах — и из других языков, в Машрике, например, из персидского).

Одновременно с овладением арабским языком происходила исламизациярабов-сакалиба . Это обстоятельство объясняется тем, что бóльшую часть невольников-сакалиба составляли язычники, христиан среди них было сравнительно немного (С. 300–301). А язычников, согласно установлениям Корана, правоверные мусульмане должны были либо уничтожать (что по меньшей мере глупо по отношению к собственным рабам), либо обращать в ислам. Принимать другую религию могли и сакалиба -христиане (С. 301), чего от них как “людей договора” (о содержании термина см. далее) в принципе жестко не требовалось.

Несмотря на глубокие изменения в духовной сфере, слуги-сакалиба продолжали сохранять элементы своей культуры, и не только язык. Например, ал-Джахиз (около 767 — 864/65 или 868/69) в “Книге о животных” писал, что многие рабы-сакалиба “рассказывали ему, что в их стране змеи забираются на коров и сосут их молоко, отчего коровы слабеют или даже околевают. Этот мотив довольно популярен в славянских поверьях и сказаниях”. В другом фрагменте своего сочинения ал-Джахиз отмечал, что “рабы-сакалиба хорошо играют на струнных инструментах, и это, естественно, наводит на мысль о славянских гуслях” (С. 303–304).

При всех различиях сакалиба — выходцев из разных частей Славии –имеются выразительные примеры того, что они все же осознавали себя единой общностью. Так, слуга-саклаби по имени Хабиб написал не дошедшую до нас “Книгу побед и успешного противоборства с теми, кто отрицает достоинства сакалиба”. Имеется свидетельство о том, что в ней излагались редкие истории из жизни сакалиба и приводились сочиненные ими стихи. Согласно другому известию, в своей книге Хабиб “резко и бескомпромиссно защищал своих” от нападок.

“Сделанные наблюдения приводят к следующему пониманию культуры и духовного мира слуг-сакалиба . Попав в мусульманское общество и живя в нем, они, естественно, стали его частью и усвоили арабский язык, ислам и что-то из мусульманской культуры. В то же время они не растворились в этом обществе, сохраняли свой язык и некоторые элементы родной культуры. Выделяясь среди мусульман, они сознавали себя особой общностью… Все это заставляет нас видеть в сакалиба отдельную группу населения исламского мира, которая своим своеобразием заслуживает самого внимательного изучения” (С. 306).

Уже упомянутая третья, и наибольшая по объему, часть монографии посвящена слугам-сакалиба . Ее открывает глава, в которой рассматриваются вопросы о том, откуда и какими путями невольники-сакалиба попадали в исламские страны. Таких путей имелось несколько. Один из них пролегал через Германию и Францию в мусульманскую Испанию.

Столкновения франков и славян происходили уже в VIII ст., но с 805 г. они сменяются крупномасштабной экспансией с запада, направленной против славян Центральной Европы: чехов, сорбов, лютичей и других. К середине IX в. слуги-сакалиба регулярно появляются в источниках по Андалусии, а немногим позже и по Северной Африке. “Попытки восстановления начальных этапов истории поставки невольников-сакалиба в исламский мир неизбежно приводят… к хронологическому рубежу начала IX в.”: с этого времени германо-славянские войны “начали давать первых пленников, и невольников-сакалиба стали отправлять на продажу в Андалусию” (С. 139). Д.Е. Мишин выделяет следующие источники поступления рабов-славян из центральноевропейского региона: плен как результат походов и набегов германцев и внутриславянских вооруженных столкновений (этот путь попадания в рабство он считает особенно важным); скупка работорговцами зависимых славян-крестьян у немецких феодалов; похищение славянских детей и их продажа собственными родителями. К указанным автором следует добавить еще один источник: продажа в рабство преступников (см.: С. 171; применительно к раннесредневековой Болгарии см.: [10. С. 164]).

На центральноевропейско-испанском пути работорговли, которым славянские рабы (в том числе привозимые из Руси) попадали в мусульманские страны, она велась преимущественно иудейскими купцами-рахданитами. Господствующее положение рахданитов в работорговле явилось следствием их общего преобладания в торговле исламского мира с Европой в IX–XI вв. Это доминирование объясняется двумя основными причинами. Во-первых, “в результате арабских завоеваний из международной торговли ушли многие греческие и сирийские купцы, бывшие дотоле главными конкурентами рахданитов”. Во-вторых, общая враждебность в VIII–XI вв. двух миров, христианского и исламского, во многом обусловленная религиозной нетерпимостью, вела к тому, что западноевропейские купцы из соображений безопасности редко посещали страны Востока, и наоборот. "Иудеи… в этом отношении были в лучшем положении: в мусульманских странах они пользовались статусом “людей договора” (к ним относились христиане и иудеи, они не подлежали насильственному обращению в ислам и должны были либо воевать с мусульманами, либо добровольно принять ислам, либо, проживая на территории мира ислама и сохраняя свою веру, платить специальный налог — джизйю . — М.В .) и, следовательно, некоторой правовой защитой; в Европе, несмотря на спорадические преследования, они также могли жить и торговать". При этом иудей-купец из мусульманских стран мог рассчитывать на поддержку иудейских общин, разбросанных по европейским городам, а иудеев-купцов из Европы принимали их единоверцы на Востоке (С. 143).

Определенные трудности для деятельности рахданитов создавала позиция западноевропейской, подчинявшейся Риму, церкви, специальными решениями неоднократно запрещавшей продавать иноверцам невольников-христиан (С. 143–146) (то же отношение к продаже рабов-христиан еврейским купцам прослеживается во взглядах и действиях чешского святого — Войтеха (около 962 — 997) [11. C. 213 и след.]). Однако эта позиция церкви не распространялась на невольников-язычников, в том числе славянских.

Автор скрупулезно прослеживает маршруты работорговли рахданитов, начинавшиеся на границе между германскими и славянскими землями и далее в Андалусию (в мусульманскую Испанию они попадали либо морем, через Марсель и Нарбонну, либо дорогами сухопутными, через Пиренеи, и здесь преимущественно продавались), Магриб, Египет и Машрик.

Другой путь торговли невольниками-сакалиба пролегал через Италию. Главным контрагентом в этом случае являлась Венецианская республика. В Венецию рабы-сакалиба поступали как из Центральной Европы, так и из южнославянских областей (Далмация и Истрия) и направлялись большей частью в Северную Африку.

Несколько маршрутов работорговли шли на Восток из русских земель: через Среднее Подунавье указанные германо-андалусский и венецианский; южностепной (поставщиками невольников были кочевники — венгры, печенеги, половцы и другие, сбывавшие свой “живой товар” иноземным, в том числе мусульманским, купцам), ведший в Машрик. Восточный путь до середины Х в. пролегал через Волжскую Болгарию, Хазарию (торговыми партнерами приходивших сюда русов выступали и мусульманские, особенно из Хорезма, купцы) и далее в Машрик.

Но во второй половине Х в. ситуация меняется: “…мы видим в волжском регионе новых работорговцев, которые ранее в источниках не упоминались. Ибн Хордадбех сообщает о хорасанских (Хорасан — историческая область на северо-востоке Ирана и примыкающей территории Средней Азии. — М.В .) гази , которые приходят в Булгар и оттуда совершают набеги на сакалиба . Своих пленников они обращают в рабство и привозят в мусульманский мир” (С. 179, см. также: С. 76). Отряды гази представляли собой добровольческие независимые дружины, во главе которых стоял избираемый ими самими предводитель. Гази, вероятно, двигались по маршрутам купцов, в первую очередь из Булгара в Киев, и нападали на местные угро-финские племена и на славян (С. 79, 181–182).

В историографии неоднократно поднимался вопрос о результатах для Руси, Восточной Европы вообще разгрома при князе Святославе Хазарского каганата в 960-е годы; отмечались как положительные, так и отрицательные последствия данной акции. Анализ Д.Е. Мишиным ситуации с нападениями гази на сакалиба с целью захвата невольников вскрывает один из негативных эффектов этого военного предприятия Святослава, по мнению ученого, нанесшего удар не только по хазарам, но и по волжским булгарам (что в историографии не общепризнанно, см., например: [12. C. 225]). “…Мне представляется вполне естественным, что русы на какое-то время перестали приезжать в Булгар и Хазарию: они сами уничтожили те рынки, на которые когда-то приходили. …объем торговли русов по Волге сильно сократился, причем поток товаров, по-видимому, направлялся теперь только в Булгар”. Именно сюда устремились купцы из Ирана и особенно Хорезма, с одной стороны, и шайки разбойников-работорговцев гази — с другой (С. 180–181).

Общие выводы по данной главе, а также по некоторым аспектам проблематики второй части монографии и второй–четвертой глав части третьей Д.Е. Мишин суммирует следующим образом. Ввоз невольников-сакалиба из Германии и через нее в Андалусию начался в первые десятилетия IX в., достиг пика в конце Х ст., но с первой четверти XI в. заметно сократился в условиях кризиса, вызванного политической смутой в мусульманских землях на Пиренеях. Из Венеции невольники в небольших масштабах поступали и в последующем. Ввоз рабов-сакалиба из Руси по волжскому пути прослеживается на всем протяжении Х в., но к его исходу сильно сокращается вследствие противодействия Древнерусского государства набегам охотников за рабами и общего упадка транзитной торговли по Волге. “Набеги кочевников на Русь не прекращались никогда (заметим, что реальная историческая ситуация была сложнее, и для разных периодов ее не следует оценивать столь категорически однозначно. — М.В .), но в основном невольники направлялись в греческие анклавы Причерноморья, не попадая в руки мусульманских купцов. Сакалиба -военнопленные были более или менее многочисленны в VII — первой половине IX в., когда в византийской Малой Азии сохранялись… славянские поселения; в последующее время их было меньше (этом проблеме в первой главе третьей части книги уделено отдельное внимание. — М.В .)”. В результате в Андалусии и в Северной Африке присутствие слуг-сакалиба наблюдается на всем протяжении IX–X вв., особенно многочисленными они становятся в конце X — начале XI в. В Машрике некоторое количество невольников-сакалиба появилось еще в середине VII ст., в конце Х в. их стало больше. “Однако после первой четверти XI в. ситуация изменилась, поскольку ввоз невольников из Германии и Руси (по волжскому пути) заметно сократился, а рабов-сакалиба , поступавших по иным каналам, было немного. В результате для всех регионов исламского мира можно констатировать заметное уменьшение числа и постепенное исчезновение упоминаний о слугах-сакалиба ” (С. 309, см. также: С. 227, 275–276, 298–299).

Вторая–четвертая главы третьей части монографии посвящены слугам-сакалиба в мусульманской Испании; в Северной Африке; в Машрике. В связи с данными разделами книги выскажем следующее соображение. Для читателей-неориенталистов было бы крайне полезно дать в их начале небольшие очерки, даже энциклопедического характера, политической истории рассматриваемых автором регионов, что много упростило бы понимание ими ее хода в этих частях мира ислама.

Ограниченный объем рецензии побуждает и нас ограничиться лишь суммарными ключевыми выводами, сделанными Д.Е. Мишиным на основе скрупулезного критического анализа источникового материала.

Итак, как следует из указанных глав, а также предыдущих разделов книги, из Германии в Андалусию доставляли почти исключительно скопцов-сакалиба , они же составляли большинство слуг-сакалиба в Северной Африке. Из Венеции привозили не только кастратов, но и неоскопленных рабов (потому некоторые североафриканские сакалиба — не евнухи), а также невольниц. Среди пленных, которых арабы брали в ходе войн с Византией, были и мужчины, и женщины, и дети. Русь давала миру ислама рабынь и неоскопленных рабов. Поэтому в Машрике источники знают и евнухов, и не кастрированных слуг-сакалиба , и рабынь-сакалиба , и детей (С. 310).

В мусульманском мире слуги-сакалиба находились преимущественно при дворах правителей, где их могло быть довольно много, до нескольких сотен человек. Роль сакалиба в политической жизни каждого из государств указанных мусульманских областей зависела от особенностей их развития.

В Испании сакалиба , служа при дворе, принимали участие в борьбе за власть, однако постоянно терпели поражения, так как им противостояли намного более могущественные противники; надежных же и сильных политических союзников андалусские сакалиба приобрести не сумели (С. 227–228, 310).

В Северной Африке слуги-сакалиба особенно широко использовались в Фатимидском государстве (и до перемещения его центра в Египет (969 г.), и после), в том числе для выполнения разнообразных ответственных поручений фатимидских халифов; они занимали важные государственные посты, становясь лицами влиятельными и приобретая богатства; составляли отряд дворцовой гвардии. Однако в политической борьбе, в отличие от испанских собратьев, слуги-сакалиба при Фатимидах практически участия не принимали (С. 276–278, 310).

Рабы-сакалиба в Машрике были наименее многочисленной группой из указанных; при дворах правителей из династии Аббасидов они выступали только в качестве дворцовых слуг и почти не участвовали в государственных делах (С. 298–299, 310).

Поскольку общую высокую оценку основательной монографии Д.Е. Мишина “Сакалиба (славяне) в исламском мире в раннее средневековье” автор этих строк уже дал в начале рецензии, остается только пожелать, чтобы книга была переиздана (хотя она и вышла тиражом в 1 тыс. экз., что сегодня считается вполне “пристойным” для научного издания), с учетом сделанных нами замечаний (быть может, они будут и у других рецензентов и заинтересованных ее читателей) и, по возможности, соображений.

2003 г.

--------------------------------------------------------------------------------

1. Седов В.В. Славяне в раннем средневековье. М., 1995.

2. Седов В.В. Славяне: Историко-археологическое исследование. М., 2002.

3. Мишин Д.Е. Географический свод “Худуд ал-‘Алам” и его сведения о Восточной Европе // Славяноведение. 2002. №2.

4. Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1989.

5. Полное собрание русских летописей. М., 1962. Т. 1: Лаврентьевская летопись и Суздальская летопись по Академическому списку.

6. Полное собрание русских летописей. М., 1962. Т. 2: Ипатьевская летопись.

7. Русинов Н.Д. Древнерусский язык. 3-е изд., стереотипное. М., 1999.

8. Рыбаков Б.А. Любеч и Витичев — ворота “Внутренней Руси” // Тезисы докладов советской делегации на I международном конгрессе славянской археологии в Варшаве (сентябрь 1965 г.). М., 1965.

9. Рыбаков Б.А. Владимировы крепости на Стугне // Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института археологии. М., 1965. Вып. 100.

10. Литаврин Г.Г. Христианство в Болгарии в 927–1018 гг. // Христианство в странах Восточной, Юго-Восточной и Центральной Европы на пороге второго тысячелетия. М., 2002.

11. Флоря Б.Н. Христианство в Древнепольском и Древнечешском государстве во 2-й половине Х — 1-й половине XI в. // Христианство в странах Восточной, Юго-Восточной и Центральной Европы на пороге второго тысячелетия. М., 2002.

12. Новосельцев А.П. Хазарское государство и его роль в истории Восточной Европы и Кавказа. М., 1990.

[Гость Вячорка]

Нечево тут понимать, всё и так ясно - канцелярия велась не толко на старорусском но и на латиском, на немецком и других языках. Да, согласен, позднее, законы выпускались на старославянском, но это позднее - и причина тому была не одна.

Понимать это надо, чтобы не тешить себя мифами.

Можете называть это "канцелярией", но на "этой канцелярии" держались все основные законы ВКЛ.

Полюбуйтесь сами:

Статут ВКЛ 1588 года (своего рода Конституция государства) http://probelarus.ru/modules/_bka/Krinica/...88_razdel_1.pdf

Как видите, написана не на латыни или немецком (эти языки использовали как правило в международной переписке, как и руський, впрочем).

С иными документами и актами ВКЛ можно ознакомиться здесь:

http://probelarus.ru/modules/_bka/bilderversammlung.pdf

На литовском ничегошеньки нет. Разве что пару переводов для населения "малой Литвы" в Пруссии (как-никак подданые ВКЛ) и то поздних. Горько для современной литовской историографии, но ничего не попишешь.

Говорите опыт государственности, културы, писменности - ну и что ? В то время всё решал МЕЧь - если Вам неясно. До сих пор говорят об отсталости гунов, вандалов, монголов, но они брали Рим, Россию, Самарканд. Перенимали обычии и културу народов, религию и тем временем оставалис сабой.

Но и тут не все так просто. Ведь вы же не знаете, тех великих походов, в которых все решил "аукштайтский мечь". И никто не знает. Лишь пару легенд, лишенных всякой исторической правдоподобности и куча домыслов, на них базирующаяся.

О какой Вы тут изолированости говорите ?

О той самой, благодаря которой часть балтов сумела сохранить свой язык, когда как основная часть (вспомните ваши чудестные карты балтского ареала) успешно перенимала язык и культуру соседей (в частности, славян).

Праволавныэ Литвы - да - позднее были в другом - худшем положении чем католики.

Это было много поздней, уже после унии ВКЛ и Польши. Тогда же пошло и ополячивание населения ВКЛ (особенно местной шляхты).

А до унии в ВКЛ доминировали иные тенденции. В том числе и распространение православия.

[starichok]

В каждом посту, о том же - о законах на старославянском языке, а я отвечу, тak же - ну и что - что это дoказывает ?

Вы склонны дискутировать о писменности в 16-17 в. ? Зачем так спешить, Литовское государство создавалось раньше. O културе, в 13 веке дискусиии ешщё небыло

[starichok]

Да вот я тоже встречал что-то такое, конечно, отмахнулся, но факт, пишут, и не раз сталкивался. Боюсь соврать, потому что не помню точно, но там аргументы про английское slave - раб, а про арабов, что-то по поводу массовой торговли славянами на восточных рынках, встречал такое объяснение, будто бы только поэтому на территории Руси найдено множество куфических дирхемов, мол - оплата. А рабов было много, потому что много княжеств. Они воюют, а пленных раз, и на рынки. В общем что-то такое.

Это я не к тому, что согласен с тезисом, а к тому, что это пишут в самом деле и часто.

Наверно, это значение ( славянин - раб ) появилось позднее. По видимому в тех краях славян чашще всего знали как рабов.

Примитивная версия :

Славянин - знаюшщий язык - слово ( слова ), а остальные незнают языка - слов, значит они - немцы ( от слова немые ).

[Гость Керим-хан]

Наверно, это значение ( славянин - раб ) появилось позднее. По видимому в тех краях славян чашще всего знали как рабов.

Уважаемый starichok, видимо вы неправильно поняли цитату, приведённую Ар_ом. Там обсуждается особое значение, которое приобрёл термин саклабий в Андалусии, обозначая возможно социальную категорию выходцев из северных стран, обращённых в рабство и проданных в Испанию. Но там отнюдь не ставится равенства между словами саклабий и раб. Наоборот в литературном арабском языке (который характеризуется общностью лексического запаса на всём протяжении арабского мира) слово саклаби означает именно славянин, а для слов раб есть три эквивалента: عبد, مملوك, رقيق - ракык, мамлюк и 'абд. В Испании же для этой категории населения в любом случае употреблялось уточнение, то есть саклабий-ракык например, иначе это всё равно означало славянина. Однако Мишин подчёркивает, что испанские сакалиба были видимо не только славянами, но и выходцами из других северных народов.

[starichok]

Нет, уважаемый Керим-хан - у меня свои источники -

http://lt.wikipedia.org/wiki/Slavai

цит. "Во время долгих славяно - германских войн, много славян попало на рынок рабов, потому в некоторых языках слово "славянин" очень близок к слову "раб".( по англиски - slave, по немецки - sklave )".

[Гость Керим-хан]

Нет, уважаемый Керим-хан - у меня свои источники -

http://lt.wikipedia.org/wiki/Slavai

цит. "Во время долгих славяно - германских войн, много славян попало на рынок рабов, потому в некоторых языках слово "славянин" очень близок к слову "раб".( по англиски - slave, по немецки - sklave )".

Ну насчёт германских языков я ничего не возражаю. Впрочем может быть использование в Андалусии термина саклабий для обозначения невольников с Севера вообще (а не только славян) связано именно с контактом с германскими языками.

[Гость Вячорка]

В каждом посту, о том же - о законах на старославянском языке, а я отвечу, тak же - ну и что - что это дoказывает ?

Вы склонны дискутировать о писменности в 16-17 в. ? Зачем так спешить, Литовское государство создавалось раньше. O културе, в 13 веке дискусиии ешщё небыло

Это доказывает то, что Литва не была литовской в современном понимании этого слова. Лишь северо-западный угол ее и только.

Литовское государство создавалось главным образом на базе трех княжеств - Гродненском, Турово-Пинском и Полоцком, как известно, не затронутым разрушениями, прокатившимися по бывшей Киевской Руси в 13 в. А об уровне культуры в этих княжествах в 13 в. говорит и преемственность Литовского государства, в том числе и языковая.

[starichok]

Думайте что хотите, пишите что хотите - это Ваше право

[Ар_]

Slav

1387, Sclave, from M.L. Sclavus (c.800), from Byzantine Gk. Sklabos (c.580), from O.Slav. Sloveninu "a Slav," probably related to slovo "word, speech," which suggests the name originally meant member of a speech community (cf. O.C.S. Nemici "Germans," related to nemu "dumb;" and cf. O.E. þeode, which meant both "race" and "language"). Identical with the -slav in personal names (e.g. Rus. Miroslav, lit. "peaceful fame;" Mstislav, lit. "vengeful fame;" Jaroslav, lit. "famed for fury;" Czech Bohuslav, lit. "God's glory;" and cf. Wenceslas). Spelled Slave c.1788-1866, infl. by Fr. and Ger. Slave. Adj. Slavic is attested from 1813; earlier Slavonic (c.1645), from Slavonia, a region of Croatia.

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

slave (n.)

c.1290, "person who is the property of another," from O.Fr. esclave, from M.L. Sclavus "slave" (cf. It. schiavo, Fr. esclave, Sp. esclavo), originally "Slav" (see Slav), so called because of the many Slavs sold into slavery by conquering peoples.

"This sense development arose in the consequence of the wars waged by Otto the Great and his successors against the Slavs, a great number of whom they took captive and sold into slavery." [Klein]

O.E. Wealh "Briton" also began to be used in the sense of "serf, slave" c.850; and Skt. dasa-, which can mean "slave," is apparently connected to dasyu- "pre-Aryan inhabitant of India." More common O.E. words for slave were þeow (related to þeowian "to serve") and þræl (see thrall). The Slavic words for "slave" (Rus. rab, Serbo-Croatian rob, O.C.S. rabu) are from O.Slav. *orbu, from the PIE base *orbh- (also source of orphan) the ground sense of which seems to be "thing that changes allegiance" (in the case of the slave, from himself to his master). The Slavic word is also the source of robot. Applied to devices from 1904, especially those which are controlled by others (cf. slave jib in sailing, similarly of locomotives, flash bulbs, amplifiers). Slavery is from 1551; slavish is attested from 1565; in the sense of "servilely imitative" it is from 1753. slave-driver is attested from 1807. In U.S. history, slavocracy "the political dominance of slave-owners" is attested from 1840.

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

slave (v.)

1602, "to enslave," from slave (n.). The meaning "work like a slave" is first recorded 1719.

Word: славяни/н,

Near etymology: мн. славя/не, укр. слав᾽яни/н (Шевченко), др.-русск. словѣне -- название вост.-слав. племени близ Новгорода (Пов. врем. лет, РП; см. Карский, РП 92), словяне, ст.-слав. словѣне, словѣньскъ -- в отношении к слав. племени близ Салоs| ник (Жит. Конст.; см. Нидерле, Slov. Star. 2, 2, 473), болг. слове/нин, словен. slove.̑nski "словенский", чеш. slovansky/ "славянский", slovane/ "славяне", слвц. slova/k "словак", slovenka "словачка", Slovensko "Словакия", польск. sl/owianie мн. "славяне", кашуб. sl/ovin/ski "прибалтийско-словинский" (в Поморье), полаб. slu"o"venske' -- о полаб. славянах.

Further etymology: Праслав. *slove^ninъ, мн. *slove^ne, ср.-лат. Sclaveni "славяне" (примеры у Нидерле, там же), ср.-греч. Σθλαβηνοί (мн.) -- то же. Не имеет ничего общего со *slava "слава", которое повлияло в плане народн. этимологии лишь позднее (славенский у Посошкова; см. ИОРЯС 4, 1432). Русск. -янин по аналогии ри/млянин, галича/нин и др. (Томсон 347); *slove^ne не может быть (несмотря на аналогию алб. shkipeta/r "албанцы" : shkipo/nj "понимаю") образовано от сло/во, так как -e^ninъ, -aninъ встречаются только в производных от названий мест (см. Мi. ЕW 308; Миккола, РФВ 48, 271), однако местн. н. *Slovy (Первольф, AfslPh 8, 24 и сл.) не засвидетельствовано. Скорее всего это производное от гидронима. Ср. др.-русск. Словутичь -- эпитет Днепра (СПИ), Слуя -- приток Вазузы, в [бывш.] Смол. губ., сюда же польск. названия рек Sl/аwа, Sl/аwiса, сербохорв. Славница и др., которые сближают с греч. κλύζω "омываю", κλύζει ` πλημμυρεῖ, ῥέει, βρύει, κλύδων "прибой", лат. cluo: "очищаю", сlоa:са "канализационный сток"; см. особенно Розвадовский, Белиh_ев Зборник 129 и сл.; Будимир, Белиh_ев Зборник 97 и сл.; Лер-Сплавинский, JР 28, 145. Прочие этимологии менее вероятны, напр. образование этнонима от употребительных собств. имен на -slavъ (Бодуэн де Куртенэ, JР 3, 62 и сл.; против см. Миккола, там же, 272 и сл.; Ташицкий, ZfslPh 9, 230), произведение от первонач. "молчащий" -- из гот. slawan "молчать, быть немым", gaslawan, аnаslаwаn "умолкать" (Мазинг, Baudouinowi dе Соurtеnау 87 и сл.), сближение с ирл. slu/ag "толпа, войско" (Миккола, Ursl. Gr. 1, 8; RS 1, 17); недопустимо сближение с греч. λα:ός "народ", ион. ληός (вопреки Микколе (РФВ 48, 272 и сл.; Этногр. Обозр. 60, 178); см. Брюкнер, AfslPh 29, 119) или с греч. ἀλωή "гумно, виноградник", атт. ἅλως, диал. ἄλουα ` κῆποι (Гесихий), якобы из первонач. "насаждающий", вопреки Ильинскому (ИОРЯС 24, 1, 141 и сл.) Сомнительно толкование из польск. sl/owien/ "медленно зреющий лен" от *slov- "медленный, ленивый", в отличие от skorzen/ "быстро созревающий лен", ср. англ. slow "медленный", др.-англ. sla/w, slæ/w (Брюкнер, ZONF 2, 153). Польск. sl/owien/ связано, по мнению Торбье'рнссона (1, 48), с русск. солово/й (см.). Невероятные эксперименты со слобода/ (см.), гот. silbа "сам", кимр. helw "владение" см. у Отрембского (LР 1, 143; Sl/owianie (1947)), против см. Лер-Сплавинs| <<III, 666>> ский, там же. О нов.-греч. σκλάβος "раб" как новообразовании от σκλαβηνός см. Кречмер, AfslPh 27, 231 и сл.; "Glotta", 15, 307 и сл.

Trubachev's comments: [См. еще Мошинский, Zasia,g, стр. 138 и сл. В последнее время Отрембский (LР, 7, 1958, стр. 263 и сл.), специально возвращаясь к этому названию, приводит интересную параллель -- лит. название деревни S^lave`/nai на реке S^lave`̃, тождественное слав. slove^ne. См. еще Рудницкий, Prasl/owian/szczyzna -- Lechia -- Роlskа, Познань, 1959, стр. 133 и сл. Этимологию от и.-е. *slau_os "народ" (греч. λα:ός -- то же) повторяет Бернштейн ("Очерк сравнительной грамм. слав. языков", Введение). Якобсон (IJSLP, 1/2, 1959, стр. 271) настаивает на этимологии от слово, ссылаясь на др.-русск. кличане "охотники, поднимающие дичь криком" : кличь, а также на оппозицию словѣне -- нѣмци. -- Т.]

Pages: 3,664-665

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Word: Словутич

Near etymology: -- эпитет Днепра, только др.-русск. Словутичь (СПИ), производное от *словѫть "знаменитый" (ср. *могѫть). Ср. лит. S^lavañtas -- название озера, S^lavanta\ -- название реки (Отрембский, LР 1, 150), первонач., возм., "полноводный" (ср. скупо/й в местн. нн.). Диал. слову/тный "знаменитый, почитаемый, богатый", олонецк. (Кулик.), др.-русск. словутьнъ (Ипатьевск. летоп.), ср. преслову/тый (см.). Сюда же блр. слову/тны "знаменитый", чеш., слвц. slovutny/, польск. sl/awe,tny (сближенное со sl/аwа) -- производные от *slovo,tь, первонач. прич. наст. действ. от slovo,, sluti; см. Фасмер, IF 42, 181 и сл.; Мe/l. Реdеrsеn 393. Ср. слыть.

Trubachev's comments: [Дополнительные др.-русск. и укр. примеры см. Якобсон, IJSLP, 1/2, 1959, стр. 271. -- Т.]

Pages: 3,673

[agacir]

[quote name='Ар_

Word: Словутич

Near etymology: -- эпитет Днепра' date=' только др.-русск. Словутичь (СПИ), производное от *словѫть "знаменитый" (ср. *могѫть). Ср. лит. S^lavañtas -- название озера, S^lavanta\ -- название реки (Отрембский, LР 1, 150), первонач., возм., "[b']полноводный[/b]" ]

тюрк-тат.сулы "(прилагательное) 1. наполненный водой" 2. влажный, мокрый 3. водянистый 4. водоносный" 5. водный "

и похоже полная этимология реки Словутич может соответствовать древнему классическому пути и означать буквально ~"водный путь" и(или) интерпретироваться и как (YТЭ) "слишком, очень, чрезмерно, крайне" + водный

[Гость Вячорка]

Намекаете, что вы знаете истину? Ну-ну.

[starichok]

Ну вот, опять обрашщаемся, опонентом Вячорка, так нелюбимому литовскому языку и к версии высказан. ранее.(( славянин - славний , хороший ? ))

[Гость Вячорка]

Так выше уже было написано, что

Не имеет ничего общего со *slava "слава", которое повлияло в плане народн. этимологии лишь позднее (славенский у Посошкова; см. ИОРЯС 4, 1432).

[starichok]

Цитата

"Не имеет ничего общего со *slava "слава", которое повлияло в плане народн. этимологии лишь позднее (славенский у Посошкова; см. ИОРЯС 4, 1432)"

И всётки, Вячорка, это не факт.

[Гость Вячорка]

Однако, не факт и обратное утверждение.

[starichok]

Это доказывает то, что Литва не была литовской в современном понимании этого слова. Лишь северо-западный угол ее и только.

Литовское государство создавалось главным образом на базе трех княжеств - Гродненском, Турово-Пинском и Полоцком, как известно, не затронутым разрушениями, прокатившимися по бывшей Киевской Руси в 13 в. А об уровне культуры в этих княжествах в 13 в. говорит и преемственность Литовского государства, в том числе и языковая.

А я и недоказываю что современная Литва это Велоке Княжество Литовское. Мы живём, слава богу, в демократическом государстве. Но, то что предки современных литовцев были у истоков этого исторического государства знают все - это мне и доказывать ненадо ( всё уже давно, давно доказано ). Это вы доказывайте что вам надо, а мы уже посмотрим что вы там хотите доказать.

Да, чуть незабыл - всем было хорошо zhiть в ВКЛ кроме москалей которые доказывали -шщитали что восточная Литва исконно русские земли...

[Гость Вячорка]

Да, чуть незабыл - всем было хорошо zhiть в ВКЛ кроме москалей которые доказывали -шщитали что восточная Литва исконно русские земли...

Это вы про Аукштайтию?