Суйско-Танский Китай и его отношения с тюрко-монголами

[Ашина Шэни]

ЦЕНТРАЛЬНОАЗИАТСКОЕ ВЛИЯНИЕ НА ПОЭЗИЮ ИМПЕРИИ ТАН

«Возьми вина» 

(стихотворение Ли Бая)

Вино из винограда. Золотые чаши.

Девушка из У, всего пятнадцати лет, сидящая на лошади кровавой.

Цветом индиго окрасила брови она, из красной парчи обувь её;

Слова выговаривает слегка косо она, пытаясь искусить, когда поет песни свои.

Во время пира на циновках из панциря черепахи, напивается она в твоих руках,

В постели за лотосовым занавесом, что сделает она с тобой? 

 

Комментарий Эллина Эйдэ:

Потребуется отдельная статья, чтобы доказать, что это стихотворение представляет собой особую стихотворную форму и, более того, форму, связанную с музыкой и культурой Центральной Азии. Однако основные моменты такой статьи можно кратко показать, если заинтересованный читатель сравнит это стихотворение с двумя другими - Цэнь Шэна (715-70) и Тан Яньцяня (ум. 885).

Если просмотреть строки 1-6 всех трех стихотворений, сразу три вещи становятся очевидными: (1) все три стихотворения имеют одну и ту же структуру рифмы и, фактически, одну и ту же рифму; (2) все три стихотворения связаны с музыкой и пирами; и (3) все три стихотворения так или иначе отсылают к культуре Центральной Азии. (На первый взгляд, только стихотворение Цэн Шэна конкретно связано с Центральной Азией - написанное в военном лагере в Цзю-цюань («Винный источник»), оно говорит о музыке на инструменте пипа, варварских певцах и фрикасе из дикого верблюда. Однако все три стихотворения используют иностранное слово поло 叵羅, среднекит. pʰa’-la, когда говорят о «золотых чашах для вина».) 

Подозрение, что три стихотворения, столь необычно похожие, представляют собой отдельную стихотворную форму, подтверждается, если мы тщательно рассмотрим стихотворение Тан Яньцяня. На деле в нем восемь, а не шесть строк, и это ослабило бы наш аргумент - только если бы не оказалось, что последние две строки - это просто поздравительное двустишие, прикрепленное к основной части. Такое прикрепленное двустишие вряд ли могло бы быть эффективным, если только оно не было прикреплено к чему-то, имеющему собственную идентичность. 

Можно было бы, конечно, сказать, что Тан Яньцянь просто написал плохое стихотворение, которое рушится в конце, но, к счастью для нас, для танской эпохи у нас есть стихотворение Ли Ци, которое показывает, как другой поэт аналогично использовал подобную форму. Если отделить четко отделяемые первое и последнее двустишия этого десятистрочного стихотворения, мы снова остаемся с шестистрочной стихотворной рифмой во всех строках, кроме пятой. Опять же, это стихотворение о пире и музыке - действительно, ее даже называют «цитральной песней» - и снова здесь имеет место взывание к Центральной Азии, поскольку поэт, по-видимому, противопоставляет пограничные трудности комфортному одиночеству на родине, а вороны почти наверняка являются воронами-падальщиками пограничной стены.

[Eide, Elling O. On Li Po //Denis Twitchett and Arthur F. Wright (ed.), Perspectives on the T'ang - New Haven-London: Yale University Press, 1973 - p.400-401]

[Ашина Шэни]

МИФ ОБ ОБЩЕМ ПРОИСХОЖДЕНИИ ДИНАСТИИ ТАН И КЫРГЫЗСКИХ КАГАНОВ 

Несмотря на то, что в истории не зафиксированы случаи, когда тюрко-монгольские правители запрашивали бы имперские фамилии, фиктивное родство с Тан явно имело политическую ценность для некоторых из них. Я уже упоминал случаи правящих семей киданей и каев, которые продолжали пользоваться имперской фамилией Тан на протяжении столетия. Даже более ярким примером являются танско-кыргызские отношения. Обе стороны заявляли об общем происхождении от ханьского генерала Ли Гуана (ум. в 119 г. до н.э.). Танская генеалогия, часто воспринимаемая как сфальсифицированная, восходила к Ли Бину, основателю династии Западная Лян (400-422), который в свою очередь заявлял о своем происхождении от Ли Гуана. Кыргызские каганы настаивали, что их предок был внук Ли Гуана, Ли Лин, который сдался хуннам в 99 году до н.э. и провел остаток своей жизни в качестве губернатора кыргызов.

Чжунцзун признавал восприятие кыргызов как родственников, когда он сказал наносившему визит кыргызскому послу: «Ваша страна и наша происходят от одного и того же предка. Вы не такие, как другие иностранцы». Хотя в источниках Тан не упоминаются какие-либо существенные проблемы, связанные с подшучиванием над таким родством, более глубокие стратегические цели, связанные с союзом против Второго Тюркского каганата, кажется, легли в основу визита ко двору.

Кыргызы, жившие в степях южной Сибири, находились к северу от коктюрок, а империя Тан была к югу. За кыргызским посольством в империю Тан, имевшим место где-то между 707 и 710 годами, последовало нападение коктюрок на кыргызов в 711 году в отместку за необъясненное «предательство» Барс Бег Кагана, вероятно, связанное с союзом с империей Тан. 

Куда позже в 843 году танский Уцзун отправил письмо кыргызскому кагану, напоминая ему об их общем происхождении, чтобы поощрить нападения кыргызов на уйгуров. В то время кыргызы были официально включены в записи танской родословной. Очевидно, что обе стороны стремились оправдать стратегическое сотрудничество, опираясь на фиктивное общее происхождение.

Американский синолог Джонатан Карам Скафф

[Skaff, Jonathan Karam. Sui-Tang China and Its Turko-Mongol Neighbors. Culture, Power and Connections, 580-800. Oxford University Press, 2012 - p.235, 352]

[Ашина Шэни]

ЧИСЛЕННОСТЬ НАЛОГООБЛОЖЕННЫХ КОЧЕВНИКОВ В ИМПЕРИИ ТАН 8 ВЕКА - ПЕРВАЯ В ИСТОРИИ ПЕРЕПИСЬ НАСЕЛЕНИЯ У КОЧЕВНИКОВ?

В дополнение к периодическим назначениям стандартных танских префектов для прямого контроля над вассальными племенами, проведение переписи населения было еще одним признаком того, что в управлениях префектурных областей имел место более интенсивный административный надзор. Данные 8 века о численности хозяйств и населения в вассальных округах, сохранившиеся в «Старой истории династии Тан», показывают, что в целом зарегистрированное население тюрко-монголов вдоль северной границы империи Тан составляло 15290 хозяйств и 59136 человек. Возможно, что это первая в истории перепись населения у степных кочевников. Эти тюрко-монголы, скорее всего, облагались налогом, поскольку танская администрация проводила перепись исключительно в целях налогообложения.

Американский синолог Джонатан Карам Скафф

[Skaff, Jonathan Karam. Sui-Tang China and Its Turko-Mongol Neighbors. Culture, Power and Connections, 580-800. Oxford University Press, 2012 - p.250]

пояснения к таблице в книге Скаффа:

танские префектуры: Ючжоу (в современной провинции Бэйцзин/Пекин), Инчжоу (в современной Ляонин), Сячжоу (в современной Шэньси), Линчжоу (в современной Нинся), Лянчжоу (в современной Ганьсу)

Qay - Кай - си 奚 китайских хроник, татабы рунических надписей, кочевое племя в Маньчжурии

Yantuo - Яньто 延陀 - сеяньто, телесское племя

Tu[yu]hun - Ту[юй]хуни 吐[谷]渾 - тогонцы, ветвь сяньби

Qibi - Циби 契苾 - киби, токуз-огузское племя

Sijie - Сыцзе 思結 - сыгир, токуз-огузское племя

Hun - Хунь 渾 - кун, токуз-огузское племя

Xingxi - Синси 興昔 - кочевое племя неясного происхождения

[АксКерБорж]

В 22.09.2017 в 02:18, Ашина Шэни сказал:

барельеф одного из "Шести Баярдов" на гробнице императора Тайцзуна

 

Судя по росту и седлу явно не монгольская лошадь.

 

[Ашина Шэни]

2 minutes ago, АксКерБорж said:

Судя по росту и седлу явно не монгольская лошадь.

Выяснить бы еще, от кого у Тайцзуна эти кони - импортные коктюркские или родные табгачские

[Ашина Шэни]

ВНЕ ВЛАСТИ АШИНА: МОНГОЛИЯ В 630-690 ГОДАХ ПО КИТАЙСКИМ ИСТОЧНИКАМ

Джонатан Карам Скафф

Теле, позже ре-организованные и получившие имя токуз-огузов, были важным племенным союзом, изначально подчиненным Первому Тюркскому каганату. В китайских источниках в ходе 7 века наблюдается постепенный переход от использования названия теле к использованию названия цзю син, и к 8 веку первое название стало редкостью. Состав племен в союзе также испытал некоторые изменения. Цзю син 九姓, буквально означая «девять фамилий» в китайском языке, традиционно отождествляются с тогуз-огузами тюркских рунических надписей.

Уйгуры были лидирующим племенем в обоих союзах. После своего участия в успешном восстании в Монголии против коктюрок в 627 году, теле оказались под властью Чжэньчжу Бильге 真珠苾伽, кагана сеяньто. Затем в 646 году уйгуры встали во главе успешного восстания теле против сеяньто при поддержке войск империи Тан. Уйгурский эльтебер Тумиду 吐迷度 и несколько тысяч вождей теле совершили поездку в Линчжоу, где они провозгласили Тайцзуна своим Небесным Каганом. Не пожаловав Тумиду званием кагана, Тайцзун вместо этого назначил его главнокомандующим Ханьхайского 瀚海 управления в Монголии. Другие члены элиты получили посты главнокомандующих, префектов и менее высокопоставленных чиновников под юрисдикцией относительно далекого протектората Яньжань 燕然 (позже названного Сишоусян 西受降), расположенного во Внутренней Монголии к северо-западу от великого изгиба Хуанхэ. 

Тумиду обладал значительной автономией, и танский двор не стал реагировать, когда теле объявили Тумиду своим каганом без официального назначения со стороны Тан. Когда Тумиду был убит своим племянником в 648 году, танский вице-генерал-протектор Яньжаня, Юань Личэн, захватил и казнил этого племянника, заманив его обещаниями назначить того на должности Тумиду. Затем Тайцзун отправил посланника, чтобы назначить сына Тумиду Пожуня 婆潤/婆閏 на прежние должности его отца, официально дать ему тюркское звание эльтебера и наградить подарками.

В течение следующего десятилетии империя Тан и Пожунь продолжали взаимовыгодные отношения. Обе стороны извлекли из такого положения стратегическую выгоду, приступив к уничтожению своих общих врагов. В 650 войска Тан, уйгуров и пугу объединились для разгрома представителя правившего тюркского клана Ашина, кагана Чеби 車鼻, расположившегося к северу от Алтая и угрожавшего власти Пожуня в Монголии. В свою очередь, Пожунь предоставил империи Тан несколько десятков тысяч кавалеристов для кампаний против западных коктюрок в 650-х годах. В качестве вице-командира Пожунь лично принимал участие в разгроме Западно-Тюркского каганата империей Тан в 657 году. 

Однако отношения охладели после смерти Пожуня в 661 году. Преемник Пожуня столкнулся с Тан в короткой войне, которая закончилась, когда Циби Хэли 契苾何力 предложил мир. После этого теле исчезли из танских исторических записей на два десятилетия, не оставив никаких свидетельств сотрудничества или конфликта. Если бы в течение этого периода и продолжался танский протекторат, отношения были поверхностными и просто утверждали взаимное не-нападение.

Уйгурские рунические надписи середины 8 века говорят о двух более ранних уйгурских каганатах, второй из которых был увлечен в отношения с Тан (Табгач) и существовал неправдоподобно долгие 70 или 80 лет. Кляшторный переводит соответствующий пассаж в Тэсинской надписи как «они поднялись против Табгачей, но были уничтожены. [Потом] уйгурские каганы сидели на троне десять лет, [потом] еще семьдесят лет». Перевод Осавы гласит, что уйгурские каганы “примирились с Китаем [Табгач]” и правили семьдесят лет. Тэрхинская надпись пишет о второй династии, что правила восемьдесят лет, но не упоминает Тан.

Возвышение Второго Тюркского каганата изменило неопределенный статус-кво. Коктюрки победили уйгур и их ре-организованный племенной союз, который теперь назывался тогуз-огуз. К примерно 690 году некоторые тогуз-огузские племена остались в Монголии под властью коктюрок, а другие подчинились империи Тан. Отношения могли быть неспокойными. Племена тонгра и пугу виз союза тогуз-огуз, жившие в Хэси в 685 году, восстали против власти Тан и были затем завоеваны вновь. Позже, во время правления императрицы У Цзэтянь (690-705), тонгра и байси, недовольные коктюркской властью, мигрировали из Монголии, чтобы поселиться в Хэдуне под властью Тан. В то же время, племена уйгуров, циби, сыцзе и хуней бежали из Монголии на юго-запад в Хэси. Наследстванный лидер каждого племени был назначен главнокомандующим вассального округа.

[Skaff, Jonathan Karam. Sui-Tang China and Its Turko-Mongol Neighbors. Culture, Power and Connections, 580-800. Oxford University Press, 2012 - p.188-190, 343, 350]

 

[АксКерБорж]

1 час назад, Ашина Шэни сказал:

Выяснить бы еще, от кого у Тайцзуна эти кони - импортные коктюркские или родные табгачские

 

Тюркские однозначно. В холке они примерно до подбородка мужчины, монгольские до солнечного сплетения. 

 

 

[Ашина Шэни]

ЗНАНИЕ КИТАЙСКОГО ЯЗЫКА У ДРЕВНИХ ТЮРОК

Кажется, что некоторые тюрки учили китайский язык. Прямое свидетельство о носителях китайского языка среди пограничных племен есть в танских военных документах, подготавливавших воинов к защите Сичжоу от нападения в 714 году. Из них два отдельных указания призывали к осторожности, поскольку «среди врагов есть носители китайского языка (ханьюй 漢語)». Чуюэ 處月, тюркский народ, живший в окрестностях, это единственные из нападавших, которые идентифицированы в этих фрагментарных документах, что правдоподобно указывает на это племя как на источник носителей китайского языка.

[Skaff, Jonathan Karam. Sui-Tang China and Its Turko-Mongol Neighbors. Culture, Power and Connections, 580-800. Oxford University Press, 2012 - p.71]

[Ашина Шэни]

ЦИБИ ХЭЛИ - ТОКУЗ-ОГУЗСКИЙ ВОЖДЬ И ОБРАЗЦОВЫЙ ГЕНЕРАЛ ИМПЕРИИ ТАН

Джонатан Карам Скафф

Жизнь Циби Хэли, возглавлявшего тюркское племя циби, которое подчинилось империи Тан в Хэси в 632 году, иллюстрирует идеалы верности в военных взаимоотношениях покровитель-клиент. Хэли отправился в столицу и служил генералом в имперском корпусе стражи. В течение этого периода службы он также возглавлял войска, которые, вероятно, были племенными контингентами циби, в кампаниях 635 и 640 годов. Пока Хэли служил Тан, его мать и брат оставались в Хэси для управления делами племени. Кризис имел место в 642 году, когда вожди циби решили мигрировать в Монголию, чтобы подчиниться новому могущественному каганату сеяньто. 

Хэли отправился в Хэси, чтобы попытаться убедить племя сохранить верность танскому Тайцзуну. Хэли описывал Тайцзуна как императора, который был достоин их верности, потому что он был великодушным и щедрым и назначил Хэли на важные должности. Вожди не стали отрицать слова Хэли, однако заявили, что было уже слишком поздно менять планы, поскольку его мать и брат уже отправились в Монголию. Хэли ответил, что его брат ушел, потому что он был верен своему роду, но он сам отказывается идти, потому что он верен своему монарху. Другими словами, Хэли намекал, что верность великодушному покровителю в идеале должна быть выше верности роду.

Вожди заставили Хэли отправиться в Монголию, но он отказался принять сеяньтоского монарха Чжэньчжу Бильге кагана в качестве своего нового господина. Невежливо сидя перед Чжэньчжу Бильге с ногами в разные стороны, Хэли драматично поклялся быть танским героем и не подчиниться кагану. Чтобы продемонстрировать свою искренность, он якобы отрезал свое ухо. Как образцовый клиент, Хэли мог принять только одного покровителя и был предан ему до смерти. Покровитель, Тайцзун, также, как говорят, до конца верил в Хэли. Многие министры при танском дворе выражали сомнения в намерениях Хэли. Некоторые думали, что Хэли тосковал по родине, говоря: «Человеческое сердце стремится к родным местам».

Другие полагали, что этническая солидарность была сильнее, чем связь покровителя и клиента, говоря, что чужеземцы «имеют схожую природу и заботятся друг о друге», и «Хэли, идущий к сеяньто, подобен рыбе, стремящейся в воду». Тайцзун не согласился с обоими утверждениями, сказав: «Неправда! Сердце Хэли твердо, как железо. Он не повернется спиной ко мне». Видимо, Тайцзун полагал, что связь между ним и его клиентом была сильнее любой иной верности . Позже Тайцзун продемонстрировал, что он ставил дела государства наравне с его отношениями с Хэли, когда он согласился дать императорскую родственницу в качестве невесты Чжэньчжу Бильге в обмен на освобождение Хэли.

Элементы этих рассказов о Циби Хэли, возможно, были преувеличены для удовлетворения интересов различных сторон. Вне зависимости от того, что произошло в точности, мы можем рассматривать отношения между императором и генералом как идеальные. Тайцзун, покровитель, относился к своему клиенту Хэли великодушно и щедро, а в благодарность Хэли расценивал верность покровителю выше, чем привязанность к жизни, родным местам, роду, племени или этнической группе. Некоторые дополнительные свидетельства показывают, что Хэли действительно стал придерживаться этих принципов. Известно, что он просил разрешения совершить самоубийство, чтобы последовать за Тайцзуном в могилу. Альтернативное объяснение, касающееся его недостававшего уха, утверждает, что он отрезал его, чтобы продемонстрировать горе из-за смерти Тайцзуна.

Кроме того, есть история о его участии в битве Тан против Когурё. Танские войска схватили человека, который ранил Хэли. Вместо того, чтобы убить его, Хэли неожиданно приказал освободить его, сказав: «Этот человек служил своему хозяину, смело сражаясь на обнаженных клинках, чтобы ранить меня. Он - герой. Собаки и лошади отплачивают долг своим хозяевам, разве люди не должны отплачивать еще более?». Эта история подразумевает, что Хэли считал, что узы верности между покровителем и клиентом были личными и взаимными. Те, кто упорствовал в отношениях вплоть до угрозы смерти, были достойны чести и уважения. Эти ценности гармонично сочетались с официально санкционированными танскими идеалами верности Тан, чествовавшими слуг, которые смотрели в лицо опасности для служения своему монарху. Жизнь Циби Хэли демонстрирует, что некоторые канонические нормы верности Тан были широко распространенными в Восточной Евразии ценностями, которые послужили основой для межкультурной адаптации.

[Skaff, Jonathan Karam. Sui-Tang China and Its Turko-Mongol Neighbors. Culture, Power and Connections, 580-800. Oxford University Press, 2012 - p.100-101]

[Ашина Шэни]

ПАРАЛЛЕЛИ МЕЖДУ ТАНСКИМИ И ДРЕВНЕТЮРКСКИМИ ОБЫЧАЯМИ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ ВОЕННОПЛЕННЫХ ПРЕДКАМ

Джонатан Карам Скафф

Казнь военнопленного была заключительным этапом триумфа, самого пиршественного и грандиозного военного ритуала в империи Тан. Типичная для ранней и средней эпохи Тан, церемония заключалась в том, что победоносный генерал приводил пленных обратно в столицу. Самыми ценными заключенными были иностранные монархи, в том числе мятежные внешние клиенты. Хотя большинство исторических источников преуменьшают подношение заключенных из-за антивоенной предвзятости конфуцианских грамотеев, великие шествия через столицу создавали подлинно грандиозный спектакль для всех присутствовавших. 

Архетипический парад состоял из двух военных оркестров, игравших боевую музыку впереди процессии, победоносного генерала, одетого в «варварскую одежду», сидящего на лошади, членов его армии и пленных в самом конце. Процессия направлялась сначала в императорский дворец, а затем в храм предков. Перед собранием гражданских и военных чиновников и «варварских монархов» император объявлял о победе своим предкам, рассматривал и награждал войска, а затем угощал их на банкете. Ритуальное подношение военнопленных духам предков было древней традицией восточной Чжоу, связанной с поклонением предкам династии. Танские триумфы, кажется, функционально сопоставимы с триумфами в Римской и Византийской империях, в ходе которых «отмечалась и подтверждалась победоносная власть императора» и которые включали в качестве свидетелей иностранных послов. Подношение пленных в имперском Храме предков было отличием китайских триумфов от западных.

Необычным и важным примером мятежного клиента является Ашина Хэлу, последний каган Западно-Тюркского каганата, восставший после смерти Тайцзуна. Хэлу якобы сделал следующий запрос после своего пленения:

«Я побежденный и уничтоженный военнопленный, вот и все! Прежний император [Тайцзун] относился ко мне с щедростью, но я предал его. Мое нынешнее поражение есть ярость Неба против меня. Ранее я слышал, что ханьский закон гласит, что казнь мужчин имеет место на городском рынке. Когда мы прибудем в столицу, я прошу дать мне возможность отправиться в Чжаолинскую [гробницу Тайцзуна, чтобы быть казненным там], чтобы искупить мои преступления перед прежним императором. Таково мое искреннее желание» (Старая история династии Тан, глава 194b).

По мнению Хэлу, его преступление было предательством щедрого патримониального господина, и он объяснял свое падение как возмездие Неба. Благодаря своим предыдущим взаимодействиям с империей Тан, он был знаком с элементами имперского закона. Самое интересное то, что его просьба быть казненным в качестве военнопленного в гробнице умершего монарха, возможно, связана с тюркской традицией подношения балбалов мертвым.

Гаоцзун был доволен такой просьбой и обсудил её со своими экспертами по ритуалу. Сюй Цзинцзун упомянул, что в древние времена триумфальные армии возвращались в храм предков, но он никогда не слышал о подношении пленных в гробнице императора. Тем не менее, Сюй предположил, что эта модификация обряда была приемлемой при условии, что также состоится второе подношение пленника в Храме предков, поскольку сыновняя почтительность Гаоцзуна к его покойному отцу соответствовала духу конфуцианского ритуала. Гаоцзун решил последовать совету Сюй Цзинцзуна. 

Хэлу доставили в гробницу Тайцзуна на окраине столицы, где Гаоцзун великодушно пощадил мятежного клиента. Затем процессия продолжилась традиционным образом, двумя днями позже прибыв в Храме предков. Такая становка в Чжаолине была повторена, по крайней мере, еще один раз в царствование Гаоцзуна после завоевания Когурё в 666 году. Таким образом, две величайшие военные победы Гаоцзуна - над западными коктюрками и над Когурё - завершились триумфами, которые включали в себя остановки у гробницы его отца. Идея этой инновации возникла у мятежного тюркского клиента.

Этот случай является потрясающей иллюстрацией многополярного правления, в котором Гаоцзун сыграл роль культурного посредника между коктюркским воином и конфуцианским ритуальным экспертом. Гаоцзун был восприимчив к просьбе Хэлу, потому что бывший тюркский каган, предлагавший подчинение в соответствии с его собственными обычаями, еще больше узаконивал власть Тан над тюрко-монгольскими народами и в более общем плане способствовал прославлению империи. С другой стороны, Гаоцзун должен был учитывать пожелания своих конфуцианских бюрократов, и поэтому он согласился с предложением Сюй Цзинцзуна провести второе подношение пленника в храме предков. Компромисс был возможен частично из-за того, что император был заинтересован в резонировании со всеми элементами его многонациональной империи, но также и потому, что расстояние между танскими и тюркскими традициями было не так велико. 

Обе культуры разделяли мнение о том, что военнопленных следует подносить духам правителей-предков - вероятно, связанных с общей верой в поклонение предкам, - но не соглашались на том, должно ли место подношение быть храмом или гробницей. Гаоцзун был готов объединить конфуцианскую и тюркскую традиции, потому что он стремился управлять плюралистической империей. Ритуальное нововведение позволило ему одновременно спроецировать образ почтительного к родителям конфуцианского сына и боевого повелителя мятежных подданных. По иронии судьбы это привело к невольному возрождению ранее отвергнутой китайской традиции, потому что подношение военнопленных в гробнице повторяло церемонию династии Шан, которая была предана забвению во времена восточной Чжоу.

[Skaff, Jonathan Karam. Sui-Tang China and Its Turko-Mongol Neighbors. Culture, Power and Connections, 580-800. Oxford University Press, 2012 - p.284-285]

[Ашина Шэни]

РОЛЬ ПРИРОДНЫХ БЕДСТВИЙ В ИСТОРИИ ОТНОШЕНИЙ ТЮРКСКОГО КАГАНАТА И ИМПЕРИИ ТАН

Джонатан Карам Скафф

Коктюрки 7 века предоставляют хороший объект для исследования взаимосвязей между эпизодическими природными бедствиями и готовностью подчиненных племен искать новых господ. Зимой 627 года тяжелые снега в несколько футов толщиной привели к трудностям в Восточно-Тюркском каганате. Когда танский посланник вернулся после поездки к Иллиг-кагану, он предрек неизбежное падение коктюрок, сказав Тайцзуну: «Возвышение и падение жунов и ди особенно зависит от состояния их скота». Его доклад, как и другие, давали описания голодных людей и множество умерших и истощенных животных.

Примерно в это время теле, уйгуры и сеяньто объединились и вместе восстали в Монголии. Между тем, Северный Китай пострадал от засухи в 628 и 629 годах. Нежелание коктюркских господ списать налоги в этот период слабых дождей могло быть причиной восстаниея киданьских и других маньчжурских племен в 628 году. К 629 году танский двор все так же слышал отчеты о морозе и засухе в степи, которая практически истощила коктюркские запасы. В декабре два племянника Иллиг-кагана вместе со своими приверженцами подчинились империи Тан. Природные бедствия, вызвавшие восстание многих племен, были одним из основных факторов победы Тан над коктюрками несколько месяцев спустя.

В течение следующих пятидесяти лет коктюрки оставались вассальным племенем империи Тан. Несмотря на заявления орхонских надписей о том, что правление Тан было репрессивным, коктюркские элиты и простолюдины, кажется, в целом были удовлетворены сложившейся ситуацией. Период с 630 по 676 год, который совпал с первым большим периодом расширения империи Тан, также был периодом относительно благоприятной погоды, с всего лишь двумя годами голода в Северном Китае. 

Единственное крупное племенное «восстание» в тот период произошло как реакция против принятого Тайцзуном около 640 года решения переселить сто тысяч коктюрок к северу от Ордоса через Хуанхэ во Внутреннюю Монголию. К 644 году простые кочевники «восстали», вернувшись на юг к своим прежним пастбищам в Ордосе. Поскольку южный край Ордоса находится всего лиль в 250 километрах от Чанъани, коктюрки настаивали на том, чтобы быть ближе к сердцу империи Тан! Причины этого необычного «восстания» неизвестны. Коктюрки, возможно, предпочли пастбища Ордоса или искали защиты от набегов сеяньто из Монголии. Истории более не известны никакие попытки Тайцзуна и Гаоцзуна вновь выселить коктюрок из Ордоса.

Наконец, танско-коктюркские отношения испортились в конце 670-х годов, когда природные бедствия ежегодно стали наносить удары по Чанъани и Ордосу, что видимо привело к восстаниям, кульминацией которых стало рождение Второго Тюркского каганата. Северный Китай был либо исключительно холодным, либо засушливым каждый год в период с 677 до 682, за исключением 680. Засуха в 677 году и холод в 678 году, должно быть, больно ударили и по земледельческим, и по скотоводческим популяциям из-за сокращения запасов продовольствия и ослабления животных.

Первая серия коктюркских восстаний в 679 году, похоже, была вызван исключительным холодом в Чанъани и Ордосе. Ранний мороз в сентябре вызвали голод в регионе столицы. В ноябре Ордос испытал неимоверно тяжелый снега и сильный холод, который, как сообщается, заставил танских солдат страдать от обморожения. Хороший год в 680, вероятно, способствовал успеху Тан в подавлении мятежа. Тем не менее, страшно неблагоприятная погода наступила в 681 году, когда столичный регион ударил  засуха, ранний мороз и голод.

Еще один год засухи в 682-ом привел к продолжительному голоду и эпидемиям. Танские животноводческие хозяйства в Ордосе испытали катастрофические спады, по-видимому, из-за суровой погоды и военных конфликтов между коктюркскими и танскими силами. Коктюркские стада также, похоже, были подкошены. Только две трети из тех воинов, что основали Второй Тюркский каганат, имели лошадей. Предположительно из-за отсутствия овец, эти коктюрки охотились и совершали рейды, чтобы выжить, прячась в горах Иньшань к северу от изгиба Хуанхэ. 

В результате неблагоприятных погодных условий и последовавшей войны, к началу 680х годов большинство коктюрок прокляли танского императора Гаоцзуна и присягнули на верность Эльтерес-кагану. Четыре десятилетия спустя Второй Тюркский каганат столкнулась с такими же повторявшимися проблемами. Плохая зима 723-724 годов спровоцировала восстание токуз-огузов, которое Бильге-каган подавил с большим трудом.

[Skaff, Jonathan Karam. Sui-Tang China and Its Turko-Mongol Neighbors. Culture, Power and Connections, 580-800. Oxford University Press, 2012 - p.273-274]

 

 

 

[Ашина Шэни]

БЛИЗОСТЬ ПОЛИТИЧЕСКИХ КУЛЬТУР ТЮРКСКИХ КАГАНАТОВ И СУЙСКО-ТАНСКОГО КИТАЯ

«Тюрко-монгольские правители развивали военные и дипломатические стратегии, показывающие знание китайских обычаев, как это видно на примере успешного захвата в ловушку танских сил киданями. Более того, каганы видимо оказывали влияние на суйско-танские подходы к дипломатии. Например, важная роль переговоров о браке в двусторонних отношениях была вероятно суйско-танской адаптацией под внутренние тюрко-монгольские политические нужды. 

Космполитические империи Суй и Тан также привлекали иностранцев, которые вовсе не «окитаивались» или полностью ассимилировались, а формировали двухкультурные идентичности и предоставляли свою экспертизу в военных, дипломатических и административных областях, не только в искусстве и музыке. Как я показал ранее, танские военные силы использовали тактику, демонстрирующую знание войны по-тюрко-монгольски. Даже в суйско-танских ритуалах ощущается влияние Центральной Азии, так как суйский император Янди и танский император Тайцзун создали обряды, подражавшие тюрко-монгольским церемониям коронации, а танский император Гаоцзун положил начало гибридному ритуалу для военнопленных.

Обе стороны предпочитали космополитический стиль патримониальной сети связей, которая привлекала к ним клиентов различного сорта и уделяла внимание личным присягам клиентов их покровителю. Браки и фиктивное родство играли вторичную роль в укреплении этих политических связей. Этническое происхождение не играло значительной роли. Эти выводы поддерживают позицию тех исследователей Центральной Азии, что в качестве главных связывавших сил тюрко-монгольских образований выдвигали личную верность индивидуумов политическим лидерам, а не кровное родство. 

Более того, суйско-танские императоры, чьи династии в глазах всей Восточной Евразии имели великий престиж, успешно соперничали с тюрко-монгольскими правителями за верность тюрко-монгольских племен и племенных союзов. Суйско-танские императоры подражали тюрко-монгольским каганам в том, что они привлекали представителей племен-клиентов с помощью предоставления финансовых и статусных вознаграждений местным лидерам, возможностей для воинов-мужчин воевать за вознаграждение, а также пастбищ и военной защиты для всего племени».

Американский синолог Джонатан Карам Скафф

[Skaff, Jonathan Karam. Sui-Tang China and Its Turko-Mongol Neighbors. Culture, Power and Connections, 580-800. Oxford University Press, 2012 - p.289-290]

[Ашина Шэни]

СТЕПНАЯ ОДЕЖДА ДЛЯ ВЕРХОВОЙ ЕЗДЫ - ОСНОВНАЯ ОДЕЖДА В КИТАЕ 5-9 ВЕКОВ

В Китае штаны и кафтаны, застегнутые тканевыми ремнями, стали повсеместной военной одеждой и типичной рабочей одеждой для мужчин во время династии Восточная Чжоу (770-256 гг. до н.э.), что вероятно сопровождало введение верховой езды из степи. Во времена Северных династий (420-589), Суй (589-618) и Тан (618-907) такой наряд приобрел повышенную популярность среди всех социальных слоев в Северном Китае - результат влияния сяньби и превалирования коней для транспортных средств - став основной одеждой для повседневной деятельности. Даже некоторые элитные и плебейские женщины стали носить так называемую «варварскую одежду», первоначально предназначенную для верховой езды, но затем ставшую модной одеждой. 

Самый популярный стиль танской одежды для верховой езды похож на тот, что видим на парфянских статуях. Он состоял из туники с круглым воротником, и туника была опоясана ремнем. Другая версия напоминала длинный кафтан, застегиваемый ремнем, с лацканами. В обоих случаях разрезы с обеих сторон одежды от бедра до лодыжек позволяли кататься на лошадях. Это было практическое снаряжение для ведения сельского хозяйства, работы по дому, верховой езды, охоты и игры в поло. На рисунке 5.4 изображен военный офицер Тан, Цю Сингун, во время битвы в 621. Он носит типичный наряд из кафтана поверх брони, ремень, брюки и сапоги. Подвешены с его пояса: на переднем плане - колчан (на его правой стороне), на заднем плане - сабля с лишь видимой рукояткой (на его левой стороне). Его одежда и вооружение поразительно близки к таковым у тюркского воина, изображенного на рисунке 5.3.

Американский синолог Джонатан Карам Скафф

[Skaff, Jonathan Karam. Sui-Tang China and Its Turko-Mongol Neighbors. Culture, Power and Connections, 580-800. Oxford University Press, 2012 - p.158]

рис. 5.3

рис. 5.4

[Ашина Шэни]

ВЛИЯНИЕ ПРИСОЕДИНЕННЫХ ТЮРКСКИХ ПЛЕМЕН НА СУЙСКО-ТАНСКИЙ КИТАЙ

Джонатан Карам Скафф

Суйско-Танская, Тюркские и другие средневековые империи были текучими конструкциями. Результатом эпизодов экспансии и сужения территорий стали периодические ре-конфигурации политического пространства и перемешивание людей, живших в нем. Завоеватели в целом не навязывали свою культуру завоеванным. Вместо этого завоеватели и завоеванные оказывали взаимное влияние друг на друга, что привело к «запутанным историям» Китая и Центральной Азии.

В то время как наука признает, что внешние завоеватели Китая, такие как сяньби, монголы и маньчжуры, оказали влияние на китайские правление и культуру, последствия внешнего имперского расширения оказались недооценены. Когда империи Суй и Тан завоевывали части пограничных земель Китая и Центральной Азии, тюрко-монгольские агенты культурной передачи становились более многочисленными, более активными и более влиятельными в северном Китае. Племена, жившие в степях пограничных земель наносили повторявшиеся сезонные визиты в гарнизоны и оазисные города, что связывало их с более широкой имперской сетью коммуникаций и, должно быть, стимулировало местную коммерцию и обмен популярной культуры. 

Тюрко-монголы пограничных земель также оказывали влияние на центральные земли Китая.  Важные племенные элиты периодически ездили в столицы Суй и Тан, но даже вожди и простые кочевники, которые никогда не посещали внутренний Китай, могли оказывать влияние благодаря их взаимодействиям с суйско-танским пограничным военным персоналом. Когда рядовые армейские офицеры, поставленные служить на пограничных землях, периодически посещали двор или оказывались назначены на новую службу уже в столице, они приносили императору или другим лицам правительства свои знания пограничных дел. 

Некоторые пограничные военные офицеры, такие как Ню Сянькэ, даже добились настолько высоких позиций, как великий советник, наиболее престижный имперский советник. Тем не менее, вклад тюрко-монгольских имперских подданных оказался недооцененным во многом из-за того, что суйско-танские образованные конфуцианцы регулярно критиковали элиту вассальных племен за ее склонность буквально и фигурально искать степи позеленее под властью правителей-конкурентов.

[Skaff, Jonathan Karam. Sui-Tang China and Its Turko-Mongol Neighbors. Culture, Power and Connections, 580-800. Oxford University Press, 2012 - p.297-298]

[mechenosec]

1 час назад, Ашина Шэни сказал:

ВЛИЯНИЕ ПРИСОЕДИНЕННЫХ ТЮРКСКИХ ПЛЕМЕН НА СУЙСКО-ТАНСКИЙ КИТАЙ

Джонатан Карам Скафф

Суйско-Танская, Тюркские и другие средневековые империи были текучими конструкциями. Результатом эпизодов экспансии и сужения территорий стали периодические ре-конфигурации политического пространства и перемешивание людей, живших в нем. Завоеватели в целом не навязывали свою культуру завоеванным. Вместо этого завоеватели и завоеванные оказывали взаимное влияние друг на друга, что привело к «запутанным историям» Китая и Центральной Азии.

В то время как наука признает, что внешние завоеватели Китая, такие как сяньби, монголы и маньчжуры, оказали влияние на китайские правление и культуру, последствия внешнего имперского расширения оказались недооценены. Когда империи Суй и Тан завоевывали части пограничных земель Китая и Центральной Азии, тюрко-монгольские агенты культурной передачи становились более многочисленными, более активными и более влиятельными в северном Китае. Племена, жившие в степях пограничных земель наносили повторявшиеся сезонные визиты в гарнизоны и оазисные города, что связывало их с более широкой имперской сетью коммуникаций и, должно быть, стимулировало местную коммерцию и обмен популярной культуры. 

Тюрко-монголы пограничных земель также оказывали влияние на центральные земли Китая.  Важные племенные элиты периодически ездили в столицы Суй и Тан, но даже вожди и простые кочевники, которые никогда не посещали внутренний Китай, могли оказывать влияние благодаря их взаимодействиям с суйско-танским пограничным военным персоналом. Когда рядовые армейские офицеры, поставленные служить на пограничных землях, периодически посещали двор или оказывались назначены на новую службу уже в столице, они приносили императору или другим лицам правительства свои знания пограничных дел. 

Некоторые пограничные военные офицеры, такие как Ню Сянькэ, даже добились настолько высоких позиций, как великий советник, наиболее престижный имперский советник. Тем не менее, вклад тюрко-монгольских имперских подданных оказался недооцененным во многом из-за того, что суйско-танские образованные конфуцианцы регулярно критиковали элиту вассальных племен за ее склонность буквально и фигурально искать степи позеленее под властью правителей-конкурентов.

[Skaff, Jonathan Karam. Sui-Tang China and Its Turko-Mongol Neighbors. Culture, Power and Connections, 580-800. Oxford University Press, 2012 - p.297-298]

Почему западные товарищи всё время употребляют термин тюрко- монголы? Это ведь разные народы , почему тогда не тюрко- манджуры или манджуро- монголы ? 

[Ашина Шэни]

11 minutes ago, mechenosec said:

Почему западные товарищи всё время употребляют термин тюрко- монголы? Это ведь разные народы , почему тогда не тюрко- манджуры или манджуро- монголы ? 

Потому что тюрки и монголы были близки именно в плане схожего кочевого уклада жизни, чего не скажешь о лесниках-маньчжурах. Поэтому их логично обьединять в одно целое. 

[mechenosec]

3 минуты назад, Ашина Шэни сказал:

Потому что тюрки и монголы были близки именно в плане схожего кочевого уклада жизни, чего не скажешь о лесниках-маньчжурах. Поэтому их логично обьединять в одно целое. 

Не согласен , и у тюрков и у монголов были свои лесники не хуже чем манджуры , например мы ойраты или тайчиуды.