Монголы мусульмане

reicheOnkel · 25 января, 2010

В Автономном районе Внутренней Монголии КНР, в аймаке Алашань живут этнические монголы мусульмане хошоуты. В левом Алаша хошуне в сомоне Олонбулаг в местностях Хан-Уула, Баянмурэн и Баянмодон. Численность около 3000, сейчас большинство из них пребрались в город Баянхото, центр Алашаньского аймака. Они не вступают в брак с иноверцами, баран забивают по-мусульмански. Табак не курят вино не пьют, вообщем лалын шажантай монголнууд.

О происхождении этих хошоутов нет достоверных информации. Некоторые говорят они пришли с Тэнгэр уула вместе с хошоутами. А некоторые говорят что они потомки военнопленных среднеазиатов, которых пленил третий засак нойон Алашани Лубсандоржи во время Джунгарских войн.

На этот счет нет никаких исследовании. Они живут в окружении буддийских монголов, на севере - халхасцы, на востоке - урады, на западе - сами хошоуты-буддисты, на юге - ордосцы. Себя называют как я понял монгол хотонами. А ислам называют “ногооны шажин” т.е. зеленая религия. У них священнослужитель называется ахун. А имам возглавляет их мечеть построенный в 1852 году. По внешнему виду монголы да монголы, хотя у одного старика зеленые глаза были. Обычай у них все монгольские и наряды костюмы не отличаются от хошоутов Алашани. Имена монгольские и тибетские. Так как в то же время они уважительно относятся к буддистам. Коран они читают на арабском.

Родовые подразделении- зүүнгар, халхас, баргуд и еще другие.

Комментатор передачи высказывает мнение о том что, они могут быть потомками подданых Ананда вана, внука Хубилая который исповедывал ислам и руководил областью Ганьсу. С малых лет воспитывавшись у мусульман сын Мангала вана, Ананда рос ревностным мусульманином и заставил своих подданых монголов принять ислам. Принято считать что баоани и дунсяне являются их потомками. Но как среди хошоутов оказался мусульмане не понятно.

там я постил передачу, если владеете монгольским посмотрите.

http://buryat-mongolia.info/bloguud/songool/archives/133

Shalkar · 25 января, 2010

В Автономном районе Внутренней Монголии КНР, в аймаке Алашань живут этнические монголы мусульмане хошоуты. В левом Алаша хошуне в сомоне Олонбулаг в местностях Хан-Уула, Баянмурэн и Баянмодон. Численность около 3000, сейчас большинство из них пребрались в город Баянхото, центр Алашаньского аймака. Они не вступают в брак с иноверцами, баран забивают по-мусульмански. Табак не курят вино не пьют, вообщем лалын шажантай монголнууд.

О происхождении этих хошоутов нет достоверных информации. Некоторые говорят они пришли с Тэнгэр уула вместе с хошоутами. А некоторые говорят что они потомки военнопленных среднеазиатов, которых пленил третий засак нойон Алашани Лубсандоржи во время Джунгарских войн.

На этот счет нет никаких исследовании. Они живут в окружении буддийских монголов, на севере - халхасцы, на востоке - урады, на западе - сами хошоуты-буддисты, на юге - ордосцы. Себя называют как я понял монгол хотонами. А ислам называют “ногооны шажин” т.е. зеленая религия. У них священнослужитель называется ахун. А имам возглавляет их мечеть построенный в 1852 году. По внешнему виду монголы да монголы, хотя у одного старика зеленые глаза были. Обычай у них все монгольские и наряды костюмы не отличаются от хошоутов Алашани. Имена монгольские и тибетские. Так как в то же время они уважительно относятся к буддистам. Коран они читают на арабском.

Родовые подразделении- зүүнгар, халхас, баргуд и еще другие.

Комментатор передачи высказывает мнение о том что, они могут быть потомками подданых Ананда вана, внука Хубилая который исповедывал ислам и руководил областью Ганьсу. С малых лет воспитывавшись у мусульман сын Мангала вана, Ананда рос ревностным мусульманином и заставил своих подданых монголов принять ислам. Принято считать что баоани и дунсяне являются их потомками. Но как среди хошоутов оказался мусульмане не понятно.

там я постил передачу, если владеете монгольским посмотрите.

http://buryat-mongolia.info/bloguud/songool/archives/133

Мулл ахунами зовут дунгане. И редко уйгуры КНР. Уважаемый Амыр писал, что хотоны большой Монголии происходят от кереев-жантикеев. Возможны ли у этих хотонов казахские корни?

reicheOnkel · 25 января, 2010

Мулл ахунами зовут дунгане. И редко уйгуры КНР. Уважаемый Амыр писал, что хотоны большой Монголии происходят от кереев-жантикеев. Возможны ли у этих хотонов казахские корни?

Возможно, но как выше писал на это счет нет специальных исследовании.

Алашаньские хошоуты оказались в своем нынешнем месте обитании после поражения в войне с Галдан бошокту ханом. Как известно власть в ойратском союзе находился у хошоутских князей. Побежденные Галдану хошоуты побежали частью в Алашань, тогда пограничная зона Цинской империи.

Эти мусульмане хотя себя называют хотонами, но в то же время признают себя хошоутами. У них нет предании о другом происхождении.

Наверное ДНК исследовании проявили бы какую нибудь ясность.

Амыр · 25 января, 2010

Возможно, но как выше писал на это счет нет специальных исследовании.

Алашаньские хошоуты оказались в своем нынешнем месте обитании после поражения в войне с Галдан бошокту ханом. Как известно власть в ойратском союзе находился у хошоутских князей. Побежденные Галдану хошоуты побежали частью в Алашань, тогда пограничная зона Цинской империи.

Эти мусульмане хотя себя называют хотонами, но в то же время признают себя хошоутами. У них нет предании о другом происхождении.

Наверное ДНК исследовании проявили бы какую нибудь ясность.

Надо не ДНК, а родовой состав и фольклор получше изучить. Тогда ясно будет. А вообще среди ойратов было немало мусульман. После уничтожения Джунгарии большая часть ойратов-мусульман (их еще называли карайанчуками, по алтайски - нехорошее слово) растворилась среди уйгуров.

reicheOnkel · 25 февраля, 2010

Oni sunnity?

вроде да. шииты же в основном в Афганистане(hazara) и Ираке.

Хак-Назар б. Касым · 26 февраля, 2010

Шииты - Иран, Азербайджан.

Azat Bashqort · 26 февраля, 2010

Шииты - Иран, Азербайджан.

Бухара (правда живут ли там до сих пор, не знаю)

АксКерБорж · 3 мая, 2015

Монголы мусульмане.

Ислам в основном исповедуют цинхайские и кукунорские монголы северо-западного Китая.

Баоань – монголы мусульмане-сунниты, живут в уездах Линься в провинции Ганьсу и Тунжэнь в провинции Цинхай. Основные занятия – земледелие и скотоводство. Жилища строят из сырцового самана, с каном внутри. Центром духовной жизни является мечеть (Решетов А.М. Баоань // Народы и религии мира. Энциклопедия, 1998.; Тодаева Б.Х. Баоане // Народы мира. Народы Восточной Азии. М, Л. 1965).

Дунсян (самоназвание - сарта, широнгол-монголн) - монголы мусульмане-сунниты, живут в провинции Ганьсу, в Синьцзянь-Уйгурском и Нинся-Хуэйском автономных районах, в уезде Хайянь. Основные занятия – земледелие и скотоводство. Жилища глинобитные, саманные с теплой лежанкой кан (Тодаева Х.Б. Дунсян // Народы Восточной Азии. М.-Л., 1965; Энциклопедия на Академике).

Курсант · 6 мая, 2018

В. И. РОБОРОВСКИЙ

ПУТЕШЕСТВИЕ В ВОСТОЧНЫЙ ТЯНЬ-ШАНЬ И В НАНЬ-ШАНЬ

ОТДЕЛ ТРЕТИЙ

ОТ АМНЭ-МАЧИНА в ЗАЙСАН

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

ЧАНТУ

Слово «чанту» – китайское, означает «большеголовый». Так китайцы называли пришельцев в этот край за их большие чалмы, носимые тогда почти всеми на головах. Это название привилось настолько, что жители теперь и сами себя зовут этим именем.

Мужчины чанту среднего роста и даже низкого, хотя попадаются иногда и высокого, но как исключение. Сложения слабого, с узкою грудью, в большинстве случаев сухого. Тучные мужчины встречаются редко, а толстяки и совсем нам не попадались. Цвет кожи темный, в особенности рук, ног, лица и шеи, подвергающихся жгучим лучам солнца. Походка развалистая с опущенной головой, шаги некрупные. Грудь впалая и выдающийся живот. Голова большая с выдающимся лбом и плоским затылком; темя остро-возвышенное. Уши большие, оттопыренные. Глаза глубокопосаженные, большие, черные или карие и серые, осененные длинными черными ресницами и густыми широкими дугообразными бровями. Носы, в большинстве случаев, крупные с легким горбом и выдающимся высоким переносьем.

Волосы черные, прямые, на голове сбривают; на бороде и усах часто переходят в каштановый и даже, в рыжеватый цвет. Щеки подбривают, переднюю часть подбородка также, оставляя лишь клочок волос под нижней губой. Верхняя губа сбривается по краю узкой полосой, чтобы усы не лезли в пищу во время еды. Усы тоже подстригают, чтобы не были очень длинны. [423]

Рот большой с толстыми мясистыми губами. Зубы почти всегда темные от табаку. Нос внизу довольно широкий, с раздувающимися большими ноздрями; конец носа часто немного приплюснут.

Часто встречаются типы, хорошо сохранившие все монгольские признаки. Особенно резко они выражены у жителей гор, так называемых таглыков ¹³⁵.

В скрытых местах волосы выдергиваются как у мужчин, так я у женщин.

До 35-40 лет мужчина здоров, весел и вынослив, но затем скоро старится, хиреет, его одолевают боли спинные, головные и зубные. Седина пробивается в голове и бороде почти в 30 лет, а в 45-50 уже совсем белеют. Очень невыносливы к морозам. Сильно подвержены тоске по родине, настолько, что оторванный от нее на два-три месяца постоянно плачет.

Ван и все начальствующие лица носят одежду китайскую, а простонародье – свою местную. Нижнее белье из белой хлопчатобумажной материи местного производства. Рубаха шьется распашная, вроде халата, ниже колен, с завязками у ворота и с небольшими прорехами до ½, аршина с боков у подола. Рукава рубахи широкие, очень длинные, к концу суживающиеся и вечно грязные, потому что несут обязанности утиральника и носового платка. Под нее прямо на тело надевается коротенькая рубашка из бязи, левая пола которой запахивается на правую и застегивается на шарообразные медные пуговички, величиною с мелкий орех лещины. Такие рубашки в большом употреблении на полевых работах. Панталоны – иштан – летом шьются из белой бязи, очень широкие без пуговиц, у пояса собираются на шнурке и им же завязываются. Зимою носят такие же панталоны, только стеганые на вате.

Поверх рубашки надевается стеганая на вате короткая куртка из черной, коричневой или синей бумажной материи. Ее подпоясывают куском синей или красной материи. За пояс с левого бока затыкается носовой платок (у богатых или щеголей), а с правого трубка с кисетом. Красные пояса носят молодые парни, люди же пожилые – синие. Халаты серые, коричневые, черные, синие, с подкладкой из набивной красками бязи. Они шьются длинные, широкие. Подол и полы снутри по краю обшиваются цветной материей на 1-2 вершка шириной. Бараньи шубы носят мало, а кто имеет, шьет их на образец халата.

Шапку зимой носят меховую, с острой матерчатой верхушкой, часто цветной, плисовой, суконной, с отворачивающимся выдровым или мерлушковым околышем. Летом же чаще носятся аракчины, называемые здесь дупа. Они шьются остроконечные шелковые, вышитые, плисовые, цветные с околышем из тесьмы или парчи, или же сплошь парчевые.

Сапоги – итык, шьются на прямую колодку с высокими каблуками и калошами, из кожи местной выделки, настолько плохой, что совсем размокают в воде. Старики и почтенные люди носят мягкие ичеги без каблуков (в большом почете привозные из русского Туркестана) с калошами, которые вне дома носятся всегда, невзирая ни на какую сухую погоду. Калоши – кавиш снимают непременно, входя в дом или мечеть. Сапоги одеваются на чулки, сшитые из бязи; а зимой поддеваются пай-паки – чулки из войлока, которые сверху обшиваются цветной материей, чтобы видны были из-за голенища сапога, что делается для щегольства.

Здешние мужчины подвержены многим мало похвальным привычкам, из коих главные: курение табаку и пьянство. Курят все, даже [424] мальчишки лет 14-15 носят при себе кисет с табаком и трубкой с разрешения родителей, которые на это с удовольствием смотрят и гордятся ими, как уже взрослыми детьми. Табак сеет почти каждый у себя дома на огороде. Ношу, крайне вредный гашиш (добывается из конопли), и опий курят немногие. Только развращенные китайцами женщины курят табак или другие наркотические снадобья.

Все чанту пристрастны к деньгам и наживе, что заставляет их прибегать к обману, лжи, лести, и за деньги они идут даже на преступления.

Пьянство развито главным образом среди богатых и вообще у высшего класса. Водку привозят из города Турфана, где приготовляют ее из проса; последнее очень дешево, а потому и водка дешева. Она бывает двух сортов: первый сорт называется хонджа и стоит 1½ фунта 10 копеек, второй сорт худший – 7 копеек. Пьют ее маленькими чарочками, подогретую в чайниках.

Устраиваются часто увеселения, так называемые тамаши, для чего собирается компания, приглашают музыкантов, поют песни, танцуют, угощаются, рассказывают сказки и т. п. Тамаши устраиваются чаще зимою, когда все свободны от полевых работ; летом же все заняты на пашнях и нет времени веселиться. Вообще чанту очень веселого нрава, любят ходить по свадьбам, на китайские театральные представления, которые устраивают китайские купцы и ван. Актерам платят по 15 лан за день (30 рублей). В старости чанту усердно молятся, оставляют тамаши, танцы, игры и лишь думают как бы скопить побольше денег, чтобы съездить в Мекку.

Работой и усердием к ней чанту не могут похвалиться. Они большие поклонники безделья; любят толкадься по базару, поглазеть, поговорить о пустяках и вообще посудачить; склонны к легкой наживе, в особенности любят торговать мелочью; постоянно берут в долг у китайцев, под стоящий еще на корню хлопок, кунак и прочее, выплачивая неимоверные проценты, отчего хлеба нехватает до нового урожая; они опять должают и т. д., постоянно беря в долг и постоянно уплачивая его с лихвенными процентами. Ловкие ростовщики и кулаки живо наживаются среди них, но при полном неурожае часто и совсем разоряются, не получая долгов.

К своим женам чанту очень ревнивы и вообще довольно сварливы и придирчивы к ним; но зато необыкновенно ласковы и заботливы к детям, одинаково к своим и чужим. Уважают родителей и старших в семействе. Очень вспыльчивы. Ссоры доходят до ножей, в особенности из ревности. Чанту очень любят сутяжничать, обращаться с жалобами к начальству, за советами к старшим, муллам и проч. Большинство чанту имеют только по одной жене, хотя закон им разрешает иметь и нескольких. Жениться на второй жене он может только с согласия первой. Если же он женится без ее согласия, она может требовать развода, и муж должен ей возвратить все полученное им за нею при свадьбе в двойном числе. Если же жена требует развода по другим причинам, то муж не обязан ничего ей давать. При разводе дети отдаются отцу; если же жена оставляет дом беременною, то при благополучном разрешении, она доставляет ребенка отцу.

Если чанту имеет не одну, а двух или нескольких жен, то должен иметь для каждой отдельное помещение. При нескольких женах одна называется старшей. Муж обязан ко всем относиться с равным вниманием и снабжать всем необходимым в равной степени, чтобы не возбуждать между ними зависти и неудовольствия. [425]

После смерти мужа вдова может выйти вновь замуж не ранее четырех месяцев и 10 дней; если же умрет жена, то вдовец имеет право снова жениться после сорока дней, справивши поминки. После же развода разведенная жена не может снова выйти замуж ранее 3 месяцев десяти дней, а разведенный муж может жениться хоть сейчас же. Если в доме живет женатый сын и умрет, то дети остаются у дедушки, а вдова уходит к родным и живет у них, пока не выйдет снова замуж.

Чанту злопамятны: если соседи поссорятся между собою, то дуются друг на друга по нескольку лет. Они любят приврать, и даже без злого умысла, и ничего не стоющее дело они умеют раздуть и придать ему важное значение. Подозрительны особенно к иностранцам.

В семьях живут дружно, и братья при родителях не делятся; только женатые имеют отдельные комнаты для жен. Днем проводят время все вместе. Едят все вместе с родителями.

Брань между братьями почитается за гнусный поступок; про брань сына с родителями и говорить нечего. Отец может наказывать сына телесно без разрешения начальства и лишь с ведома муллы мечети своего прихода.

Средняя величина чантуйской семьи считается в четыре-пять душ. Женский пол значительно преобладает.

Благодаря бдительности вана, который очень строго преследует все проявления проституции, в Люкчюне нет ни домов терпимости (джа-лап-дань), ни явных проституток. Но зато секретная проституция развита, и в руках местных властей нет никаких средств уследить за нею; почти все замужние женщины не прочь от любовных интрижек, если к тому представляется удобный случай, несмотря на страшную ревность мужей; особенно склонны к любовным интригам вдовы и разведенные. Оба пола в любовных делах прибегают к старухам (ак-чач), ворожеям и колдуньям, и переплачивают им не мало денег. По обычаю люкчюнцев, если муж застанет у жены любовника, то заявляет об этом своему мулле, который собирает всех своих прихожан для суда над виновным. Суд одномечетцев имеет право присудить к телесному наказанию до 25 ударов палкою. Если виновный не согласен подчиниться этому суду, то потерпевший обращается с жалобой к вану, который в таких случаях наказывает всегда строже.

Женщины чанту чрезвычайно веселого и живого нрава, любят поболтать, попеть, поплясать; при небольшом горе не очень унывают и скоро забывают его; они злопамятны и мстительны. Среднего или скорее низкого роста, они склонны к полноте. Цвет лица смуглый; все они брюнетки, и между ними редко встречаются блондинки. Головы, как и у мужчин, с плоским затылком, что зависит от устройства колыбели. Уши большие и не удостаиваются ухода, поэтому часто их можно видеть грязными. Глаза большие, черные и серые, с густыми и длинными ресницами и черными бровями; последние часто срастаются вместе, а чаще сводятся вместе для красоты темносиней краской. Лицо смуглое, более широкое, чем у мужчин, и округлое, длиннолицые суть исключения. Нос небольшой, с невысоким переносьем, иногда тонкий, приятной формы, с легким горбиком. Рот небольшой, с ровными белыми зубами, губы довольно тонкие, но красивые, мясистые, красные. Подбородок округлый, иногда двоится, шея немного длинновата. Ноги короткие с крупными ступнями. При ходьбе женщина голову держит немного наклоненною вниз, грудь вперед. Ходит обыкновенно быстро, мелкими шагами, [426] размахивая руками и качаясь слегка всем корпусом в стороны. При встрече с посторонними женщинами всегда делает кокетливую ласковую улыбку. Они очень остроумные собеседницы и страшные насмешницы. Очень ловко умеют притворяться грустными, искусно умеют плакать по желанию, чтобы провести мужа.

Волосы совершенно черные и густые, довольно жесткие, прямые, не вьющиеся. Девушки и замужние женщины в течение первого года заплетают волосы в пять косичек (беш-кокуль), которые спускаются на спину. На концы косиц вплетаются черные шелковые кисточки. На висках оставляют по пряди волос, которые подвивают в локоны; длиной они переходят немного нижний край уха. На лбу волосы подстригаются чолкой. На второй год после замужества волосы заплетаются в три косы, а чолку на лбу вплетают в общий ряд кос, оставляя пряди на висках. Эта прическа носится замужней женщиной до смерти.

Многие женщины, не имея своих хороших волос, носят фальшивые косы, вплетая их к природным, отчего последние утолщаются и удлиняются, что, по их понятиям, служит заметным украшением. Фальшивые косы продаются на базарах; их приобретают чаще всего от умерших, иногда же делают из хвостов диких яков.

Молодые женщины ездят чесать волосы к матери, если таковая есть, преимущественно по пятницам, которые празднуются у магометан, как наше воскресенье. Чешут волосы довольно редко, в две недели раз и, чтобы они не путались, их смазывают джигдовым клеем (Eleagnus sp.), для чего волосы расчесывают редким деревянным гребнем и моют их теплой водой. Когда они станут подсыхать, тогда их намазывают джигдовым клеем.

Если чантуйка собирается куда-либо в гости или на свадьбу, или другой какой-нибудь праздник, то первым долгом занимается прической головы и наведением бровей, причем обе брови соединяются в одну общую линию краской. Они любят румяниться и белиться, но надо сказать, не очень искусны в этом, почему часто сильно портят себя, в особенности молодые и красивые, каких приходится видеть довольно нередко.

Руки у чантуек небольшие, полные; ногти на них подкрашивают темно-оранжевой краской – хиной [хна] (добываемой из растения Balsamina sp.). На руках очень любят носить кольца с камнями, преимущественно с бирюзой и красным кораллом. Чаще надевают их на большой, указательный и безымянный пальцы.

Уши прокалывают для серег четырех-пятилетним девочкам. Серьги носят серебряные, редко золотые, с подвесками, или просто в виде колец с камнями.

К личному горю женщина чанту привыкла и относится к нему как-то равнодушно. Плачущую женщину редко можно встретить. Она никогда не сознается в своей вине и при споре с мужем всегда грозит разводом. Если семейная сцена произошла при посторонних, то последние всегда принимают меры к умиротворению ссорящихся. Бить жену при посторонних считается за высшее неприличие. Друг друга муж и жена не называют по имени, а обращаются с местоимением «ты». Относительно вообще низших принято употреблять слово «ты», при обращении к высшим – «вы».

При встрече с посторонним мужчиной женщина слегка кланяется, сложив обе руки крестом на груди, а если сидит, то привстает на ноги и всегда с легкой улыбкой, что даже делают и старые, у которых трудно подозревать кокетство. [427]

Если сойдутся две приятельницы, то разговорам их нет конца; они перемоют косточки всех своих соседок, переберут все их любовные интрижки, причем не утаят и своих секретов. Женщины в разговоре между собой не стесняются в употреблении самых отборных неприличных слов. Они также бранятся и с мужчинами. Вообще нецензурные ругательства здесь сильно распространены; к ним привыкают с малолетства, потому что родители не останавливают детей и при них же сами бранятся.

Женщины любят попрошайничать, клянчить, чрезвычайно склонны на подарки и хвалятся ими перед подругами. Чантуйка очень любит наряжаться. Наряды для нее составляют все на земле. Если муж ее плоха одевает, она бежит к отцу, просит развода, в особенности молодые и красивые женщины. Они очень любят бегать по подругам и проводить время в безделье, пересудах и сплетнях.

Чантуйские женщины особенно нежны, ласковы и внимательны к детям вообще, и к своим и к чужим. Как женщины, так и мужчины крайне детолюбивы и могут служить примером для многих родителей европейских семей.

Все нижнее белье женщина шьет из хлопчатобумажной материи своей, работы (даба). Хлопок здесь одевает всех жителей, не исключая и правителя страны – вана. Его сеют в большом количестве как для себя, так и для вывоза в Китай. На базаре же покупаются праздничные халаты, материи для покрышки шуб, на кофточки и платья, шапки, аракчины, одеяла, подушки, дастарханы и опояски.

Женщины носят обыкновенно одежду из материй своей работы, а в гости, на различные торжества и тамаши одеваются в материи, купленные на базаре. Шелковые платья надевают редко, да мало у кого такие и есть. Невеста всегда получает от жениха в подарок шелку на платье.

Девушки и молодые женщины, не родившие еще троих детей, носят довольно короткие платья, немного длиннее колен; ширина платья не более четырех аршин; шьется оно без всяких сборок, а в виде широкой рубахи. Рукава делаются очень длинные и широкие, заменяют, как и у мужчин, при случае носовой платок; ими же во время летних жаров утирают и пот с лица. Платье одевается через голову, для чего от ворота вдоль плеча идет прорез, завязывающийся завязками и застегивающийся на медные шарообразные пуговки, величиной с крупную клюкву. Ворот обшивается какой-нибудь цветной материей. После родов первого ребенка, для удобства кормления его грудью, молодая мать прорезывает подмышками в рубахе прорехи, через которые и кормит ребенка.

После третьего ребенка женщина считается уже «средних лет». Платья она шьет уже длиннее, и от ворота прореха делается спереди вдоль груди; эта прореха и ворот обшиваются цветной материей. Платье застегивается у ворота и на груди на медные шаровидные пуговицы. Женщины свыше сорока лет носят платья очень длинные; ворот с прорехою на груди; с правой стороны этой прорехи нашиваются четыре красные шелковые тесьмы шириною ¾ вершка и длиною 2½ вершка, на расстоянии одна от другой на четверть вершка. Эта тесьма называется узьмой и непременно нашивается здесь красного цвета, независимо от цвета самого платья. В Кашгарии сартянки чаще имеют узьму зеленого цвета.

Девушки и молодые женщины носят платья (чапан) чаще красного цвета. У сорокалетних красный цвет заменяется синим или зеленым; женщины за 50 лет носят больше черные платья, длиною достигающие [428] почти до земли, и нашивают узьму зеленого цвета на обеих сторонах груди. Волосы постоянно носят поверх платья.

Зимою носят цветные ватные халаты, а чаще коротенькие стеганые кофточки, причем молодые – красные, а старые – зеленые и синие. Кофточки шьются на вате, немного длиннее пояса. Левая пола запахивается сверху на правую сторону и застегивается на медные пуговицы; стоячий воротник делается из разной цветной материи и обшивается тесьмой, иногда же узкой полоской выдряного меха. Рукава кофточки делаются недлинные, только до кистей рук. Подкладка кофт и халатов состоит большею частью из старых сшитых лоскутков от изношенных уже одежд. По бокам кофточек, как и халатов, полы имеют небольшие прорезы, застегивающиеся на медные пуговицы.

Шапки девушки носят островерхие, с широкими отложными краями, обшитыми мерлушкой или выдрой. Внутри шапка вместо подкладки выкладывается бараньим мехом. Верх покрывается цветной материей. Летом чаще носят аракчины, которые шьются из цветных лоскутков шелковых и иных материй, мелко простегиваются и вышиваются шелком или бумагой. Околыш аракчина обкладывается широкой тесьмой или прошивкой или парчой. Иногда аракчины делаются целиком парчовые. При посещении каких-либо празднеств и в торжественных случаях пожилые женщины под шапку надевают на голову тонкую белую накидку, которая прикрывает спину и плечи и может служить для закрытия лица; но люкчюнские женщины лиц обыкновенно не закрывают.

Панталоны молодые женщины носят летом белые или красные, очень широкие. Они не имеют пуговиц и подвязываются на тесьме, завязываемой на правом боку; у мужчин же завязка приходится на левой стороне. Франтихи носят панталоны с вышитыми ниже колен концами так, чтобы они были видны из-нод нижнего края платья. Такие панталоны носят только летом, с туфлями.

Зимою же носят панталоны, стеганые на вате, ничем не отличающиеся от мужских.

Летом таранчинки носят туфли на высоких каблуках из зеленого сафьяна, вышитые шелком. Зимою старые женщины носят сапоги с калошами, а девушки и молодые женщины – кожаные сапоги с высокими каблуками, иногда подбитыми железными подковками. Чулок шьется летом из дабы, а зимой из войлока, причем верхний край обшивается цветной материей, чтобы было видно из-за голенищ сапога.

Люкчюнские женщины заведуют домашним хозяйством и работают в поле. Пока девушка еще не замужем, родители не заставляют ее работать, и она привыкает к работе только с выходом замуж.

В замужество вступают рано, по воле родителей, лет 13-14, иногда даже и 10 лет. Такая девочка, почти еще ребенок сама, становится матерью, полагающей все свои заботы на своего ребенка; уход за ним и последующими есть ее главная задача, в которой усердно помогает ей и муж, с любовью няньчащий детей.

Варка пищи, печенье лепешек, уход за птицей, за мелким скотом, за огородом – обязанность хозяйки. Пища готовится ежедневно по вечерам. Хлеб печется каждые четвертые сутки. Стирка белья, пряжа ниток, тканье материй и все шитье, кроме бараньих шуб, все эти работы составляют работу хозяйки. Кроме того женщины занимаются вышиваньем шелками по различным материям и в этом достигают значительных успехов. Во время лета выкармливают шелковичных червей и приготовляют шелк в мотках. [429]

Уход за детьми тяжел, только пока они еще на руках. Лишь только ребенок встал на ноги, дело воспитания упрощается. С утра он получает кунаковую лепешку и совершенно голый летом отпускается на улицу в компании таких же голышей, окрашенных в кофейный цвет жгучим солнцем. Ребятишки обоего пола полощутся целый день в арыках, строят плотины, мельницы, проводят маленькие арыки и из поломанных ветвей устраивают маленькие сады и пр. Выкупавшись в воде, катаются и обсушиваются в горячем песке и пыли, снова лезут в воду и так проводят целый день до ночи, разве голод загонит иного в дом за лепешкой, получив которую, через минуту он уже снова в своей беззаботной нагой компании, не сознающей своей наготы, как наши праотцы до изгнания из рая.

Никогда я не замечал среди этой шумной, веселой и беззаботной, крайне симпатичной толпы ребятишек серьезных ссор, грубых шалостей. За малышами присматривают те, кто уже побольше, и таким образом у матери руки развязаны и свободны для других работ в доме. Обычай отпускать малышей бегать и играть нагими освобождает мать от забот обшиванья ребят; впрочем, кое-когда мать и сошьет из старых лоскутков малышу штанишки или шапку на голову.

Во время жатвы хозяйка, отправляясь на поле собирать колосья, оставшиеся от жнецов, забирает и самую мелкую детвору, которая помогает ей в этом.

До выхода в замужество девушки находятся на попечении матери. Они очень рано развиваются и около 11-12 лет уже считаются невестами. Они совершенно свободно видятся с молодыми людьми, но окончательный выбор жениха зависит от родителей, воле коих беспрекословно подчиняются, часто выходя замуж за ненавистных им людей, и тогда жизнь в замужестве становится невыносимой, все в доме делается наперекор желаниям мужа, чтобы заставить его развестись. Тогда чантуйка выходит снова замуж и уже по своему выбору за любимого человека, причем во вторичном браке родители ее более не неволят. Не послушаться воли родителей при выходе замуж в первый брак считается большим грехом и очень дурным тоном, бросающим тень даже на нравственную сторону девушки; тогда ее начинают подозревать и родные и соседи в каких-либо тайных любовных интригах; ее преследуют и зорко следят за ней. При родителях и старых людях девушки очень скромны и застенчивы, и крайне резвы, веселы и болтливы со сверстницами, насмешливы и остроумны.

Через месяц после рождения девочке выбривают всю голову, оставляя на макушке небольшой клок волос. По достижении года оставляют кругом лба небольшую кайму волос, пряди на висках и на макушке, прочее же все сбривают. С пяти лет пробривают только поперек головы неширокую полосу между чолкой и макушкой, что делается до выхода замуж. Волосы заплетаются в пять косичек (беш-кокуль), в концы которых вплетаются черные шелковые кисточки. Брови сводят вместе черной краской (что считается очень красивым). Девушки, выходящие из отроческого возраста, носят золотые и серебряные кольца, а в ушах серьги с подвесками и без оных. Если девушка идет куда-либо в гости, то на околыш шапки или аракчина пристегивается медная или серебряная маленькая веточка (кош).

Молодые люди у чанту женятся рано, лет 16-17, а в богатой семье 15; в бедной же семье оттягивается это время и до 20-летнего возраста, что для родителей крайне неприятно, потому что среди соседей начинают ходить разные недостойные сплетни. Девушки же, как я уже упоминал ранее, выходят замуж с 11 лет. [430]

Жених в выборе невесты не участвует, женясь первый раз; это дело родителей, воле которых молодой человек безусловно подчиняется, как и невеста. Часто родители, просватав невесту, скрывают это обстоятельство от нее до поры до времени, чтобы она понапрасну не плакала.

Свадьбы справляют большею частью зимой, потому что это время, после окончания полевых работ, свободно у всех, да в это время года водятся и деньги от продажи полевых продуктов. Сватовство устраивается так: родители жениха выискивают сыну невесту и засылают в дом ее родителей кого-нибудь из родственников, чаще же имама мечети своего прихода для переговоров с ними. Родители девушки обыкновенно отговариваются малолетством дочери или приводят другие причины, на что имам увещевает их, приводя тексты из корана. Родители окончательного ответа не дают, высказывая желание посоветоваться с родственниками. Уходящего из дома имама хозяева провожают на двор. Это первое посещение дома невесты сватом бывает около семи часов вечера. На другой день отец невесты собирает родню и советуется с ней, выдать ли дочь замуж за такого-то или нет. Следующее утро сват жениха снова идет в дом невесты с двумя свидетелями – мужчиной и женщиной, и на этот раз дело решается в окончательной форме.

Если родители невесты соглашаются, то в семье жениха начинаются приготовления и стряпня: делаются пельмени, варится плов и изготовляются пять хлебов, с которыми отец и мать жениха и сваты идут угощать невесту и ее родителей и уговариваются насчет свадьбы. При договоре с обеих сторон присутствуют и посторонние лица, принимающие на себя роль свидетелей. Отец невесты выговаривает от родителей жениха для свадьбы 5-6 баранов, а если жених богатый, то и рогатый скот, пудов десять пшеницы, 5-6 арб дров и проч. Для невесты в доме жениха шьются: один шелковый халат, шелковое платье, шелковая кофточка, меховая шапка, сапоги, красные панталоны и ситцевое платье. Невеста же шьет жениху из белой бумажной материи рубашку, красный к ней пояс 5 аршин длиною, готовит сапоги, две пары чулок из красной материи.

День совершения брака чаще назначается в четверг или пятницу, потому что эти дни у чанту почитаются легкими и счастливыми, а число выбирается непременно четное. К условленному дню в обоих домах делаются приготовления. Дня за два до него к отцу невесты приходят два свата жениха и доставляют все выговоренное при условии от родителей жениха. На другой день, если все готово, отец невесты рассылает приглашения гостям.

Родня и ближайшие соседи обоего пола принимают участие во всех приготовлениях к свадьбе. Женщины приносят с собой пельмени и помогают в прочей стряпне, делают лапшу, пекут лепешки в большом количестве. С сумерек начинают собираться разодетые гости, и мужчины и женщины. Невесту же уводят из родительского дома к соседям, где она проводит время с девушками-подругами. Почетные гости располагаются в комнате, на кане, возле камина, а молодежь у дверей. Все находятся в напряженном ожидании. Ребятишки же, чтобы не толкались, выпроваживаются на двор. Вдруг тишина нарушается криком ребят: «Кельды, кельды!» (идут, идут).

В одну минуту все моментально оживает, взоры всех обращаются на входную дверь; многие не выдерживают и выскакивают на двор и с нетерпением смотрят в ту сторону, откуда должны приехать гости жениха. Появляется двухколесная арба, запряженная рыжими или черными быками [431] и нагруженная разодетыми женщинами и музыкантами, играющими на бубнах и поющими свадебные песни. Подъехав к дверям дома, арба останавливается, и публика слезает. Женщины идут впереди, за ними музыканты с бубнами и песнями. Войдя в комнату, женщины кланяются на стороны и садятся, поджав под себя ноги; наступает минута молчания. Одна из пришедших женщин встает и кланяется по сторонам всем присутствующим и начинает танцовать, опустив застенчиво глаза вниз; потом опять кланяется и садится на свое место. Этим она показывает, что она сваха со стороны жениха. На ее поклоны присутствующие слегка привстают и отвечают ей поклонами же; молодежь и дети одобрительно кричат: «Огогого-ого!»

Когда все стихает, расстилается дастархан перед гостями, ставятся маленькие столики с хлебом и расставляются чашки с чаем. Хозяин, пододвигая чашки к гостям, разламывает лепешку на четыре части и, указывая правой рукой на хлеб, предлагает гостям кушать; они, протягивая руки к хлебу, показывают этим, что принимают его. После еды старший из присутствующих, проводя ладонями обеих рук по лицу сверху вниз, произносит «аминь»; то же делают и все остальные. Прочитав молитву, все проводят себя по лицу вышесказанным способом и благодарят хозяина. Дастархан быстро убирается.

Музыканты начинают играть; выходит в круг какая-нибудь женщина, кланяется по сторонам гостям и начинает танцовать; к ней присоединяются еще несколько женщин. Хозяин кладет на поднос куски материи, и кто-нибудь из присутствующих мужчин обносит этот поднос над головами танцующих по три раза. Это поступает в пользу музыкантов. Такого рода церемония повторяется по нескольку раз в вечер. Увеселения (тамаша) продолжаются часов до двух ночи; гости со стороны жениха встают, раскланиваются и уходят по домам, после них расходятся все остальные.

На следующий день, чуть свет утром, собираются к дому невесты разодетые гости, на арбах и пешие; каждая женщина несет с собою в свертке по пяти хлебов, а богатые по куску бумажной или иной какой материи в подарок невесте. При этом женщины одеваются во все свое лучшее, особенно тщательно причесываются, белятся и румянятся и сводят обе брови вместе темносиней краской.

Рано поутру, со светом, уводят невесту в соседнюю фанзу, где она занимается с подругами.

В доме же ее родителей у очага несколько женщин и мужчин заняты тем временем приготовлением пищи, и котлы кипят еще с зари. Когда мясо готово, его вынимают из котла и разрезают на куски, а в суп опускают приготовленную тут же лапшу, которую сильно разваривают.

Во дворе и на улице все чисто подметено, а в комнате для приема гостей и в ограде разостланы белые войлока. Приходящие гости мужчины идут в комнату и садятся вокруг стен ее, а женщины садятся тоже кружком на разостланных кошмах (войлоках) во дворе. Все в ожидании сидят не разговаривая, совершенно тихо, и многие даже дремлют и прихрапывают.

Как и накануне, в дом невесты вдруг долетают звуки бубна с песнями – это поезд жениховых гостей, едущих на нескольких арбах; на передней арбе сидят музыканты. Во дворе гости слезают с арб. Женщины берут привезенный с собой от жениха узел с платьями невесте, выговоренными родителями ее, и все гости направляются в приготовленную комнату; еще на улице, при входе в фанзу, их встречают три женщины с подносами в руках: у одной поднос с хлебом, у другой с чашками и у третьей с чаем; они [432] угощают гостей чаем и хлебом и вводят их в комнату, где и усаживают. Привезенные узлы складывают в комнате в углу.

Перед гостями стелется дастархан, и их угощают чаем, после которого играет музыка, поются свадебные песни, сопровождаемые оживленными танцами. Это продолжается до трех-четырех часов дня. Около этого времени, по прекращении увеселений, снова перед гостями стелется дастархан, на котором перед каждыми двумя гостями кладут по пяти хлебов и по два куска мяса. По чашкам разливается густой суп ярына-аш – сильно разваренная лапша. Угощают сначала мужчин, причем на двоих ставится одна чашка и одна ложка; этот обычай соблюдается строго на всех свадьбах, чтобы и новобрачные, при всех случаях жизни, были вместе и делились всем пополам – и счастьем и несчастьем. По угощеньи, имам, держа перед лицом руки, обращенные ладонями к себе, читает молитву, что исполняют и все присутствующие; затем гости делят лежащие перед ними куски мяса и лепешки таким образом, чтобы мясо доставалось поровну и по две с половиной лепешки на каждого. Каждый гость, завернув в платок свою долю, уносит ее домой.

После угощения мужчин следует угощение женщин, которое проходит в том же порядке, и гости уходят домой, унося разделенное мясо и хлеб.

Перед вечером по окончании всех угощений в дом невесты приходит с толпой молодежи жених, сопровождаемый музыкой и пением; не доходя сажен пяти до круга сидящих женщин, пришедшая с женихом молодежь образует около него круг, среди которого садится жених на корточки, имея за собою пять шесть музыкантов, которые под аккомпанемент своих бубнов поют свадебные песни.

Когда солнце опустится к горизонту, свахи приносят в круг гостей узел, привезенный от жениха, развязывают его и показывают присутствующим все, что находится в нем. В фанзе же в это время имам совершает обряд бракосочетания в присутствии множества мужчин. Жених и невеста помещаются рядом; возле жениха и невесты стоят шаферы.

Имам обращается сперва к шаферу жениха с вопросом: «Тебя жених поставил вместо себя?» – он отвечает «Меня». – «Согласен ли ты взять замуж эту девицу?» – «Согласен». – Тогда мулла заставляет его читать молитву. После сего имам обращается с таковыми же вопросами к шаферу невесты и, получив удовлетворительные ответы, заставляет и его читать молитвы. При венчаньи девушки имам читает довольно продолжительные молитвы; при венчаньи же вдовы или разведенной жены молитв читается меньше.

По окончании венчания обе свахи идут одевать невесту, а имам делает венец для жениха из красных платков, который одевает на голову жениха, одевает его в красный женский халат, на шею повязывается ему красный платок. Обвенчанного и одетого таким образом жениха молодежь провожает домой. Для невесты же приготовляется арба, запряженная лошадьми или быками. Молодую уговаривают ехать в дом к новобрачному; она не соглашается и с плачем кричит: «не пойду, не пойду, хоть убейте!» – и не надевает ни халата, ни шапки. Тогда входят два молодых приятеля жениха в комнату, обертывают новобрачную халатом и выносят ее на арбу, на которой ее принимают несколько женщин и держат, чтобы дорогой она не соскочила и не убежала домой.

Если высватанная невеста живет далеко от женихова дома, то ее привозят в дом родителей жениха, и жених с товарищами идет только встречать ее; при встрече поезд невесты останавливается, а жениху надевают на голову досту, красную шапку, заменяющую венец. [433]

Для новобрачных в доме жениха приготовляется отдельная комната, в стороне от прочих. Когда поезд с невестой подъезжает к дому жениха, то, не доезжая до него сажен двадцать, этот поезд должен переехать через разложенный костер. В фанзе новобрачную садят на пол в передний угол приготовленной комнаты. С ней помещаются две свахи, несколько девушек-подруг и молодых женщин; все они сидят почти молча, понурив головы. Жених с музыкантами тем временем возвращается из дома невесты и перед фанзой, в которой сидит невеста, становится в круг приятелей и музыкантов; все играют и поют. Присутствующие здесь дети веселятся с особенным увлечением. В большой приемной комнате идут приготовления для угощения собравшихся гостей, причем непременно готовится аш-ярмо, для чего обдирается зерно проса, из которого варится густой суп или жирная каша. Это блюдо непременно приготовляется в доме новобрачного, тогда как в доме невесты уже описанное ун-аш. Если жених богатой семьи, то готовится еще плов.

После сумерек вводят жениха в комнату новобрачной в сопровождении молодежи, Новобрачная встает, подходит к молодому, снимает с него красную шапку, красный женский халат и красный платок с шеи. Тогда новобрачный идет от нее и садится на порог комнаты, где и сидит весь вечер. Молодежь же садится вдоль стен, образуя круг; тут же собираются и музыканты. Все пожилые гости рассаживаются в большой общей комнате, в которой их угощают аш-ярмо. Тем временем дом родителей новобрачной тоже полон гостей и музыкантов, танцуют и старухи; гости к вечеру устают и дремлют, и среди пения хриплых, прокричавших уже свои голоса, певцов слышится иногда громкий храп.

В комнате новобрачных тоже угощается и веселится молодежь, а с наступлением ночи все расходятся по домам. Когда комната опустеет от гостей, свахи учат новобрачную готовить постель, дают ей поучительные наставления и, уходя из комнаты, оставляют молодых вдвоем. Одна из них останавливается снаружи у дверей, а другая всходит на крышу и помещается у тюндюка (отверстие, заменяющее в потолке комнаты окно); обе подслушивают, что делается у молодых, а при случае даже заглядывают к ним и даже время от времени вступают с ними в разговоры.

На другой день рано утром обе свахи с несколькими музыкантами идут к родителям молодой с известием о благополучии детей и с приглашением на праздник, причем сваха жениха имеет заткнутую за ухом палочку с намотанной на конце ватой с признаками невинности новобрачной и с музыкой передает ее матери молодой, которая, принимая эту палочку, затыкает ее себе за ухо. Это служит доказательством, что новобрачная до свадьбы была целомудренна. Если же дочь оказалась с пороком, т. е. при вступлении в брак уже не была целомудренна, то сваха жениха подает матери новобрачной глиняную чашку с надетой на нее хлебной лепешкой. Последнее страшный позор для семьи, особенно для матери, которая не сумела воспитать дочь в честных правилах и уберечь ее от порока. Впрочем, это случается очень редко за молодостью невест, едва выходящих из детского возраста. При таком неблагополучном случае новобрачный может отпустить свою молодую сейчас же к ее родителям и требовать развода, а от родителей ее возмещения всех расходов и убытков, понесенных по причине свадьбы.

После представления родителям молодой доказательства ее добродетели, свахи приглашают их со всеми их гостями в дом новобрачных в гости и уходят к молодым. Следом за ними едут и родители молодой [434] со всеми гостями к молодым, где их угощают чаем, сластями и различной едой; собираются музыканты и устраиваются танцы и пение. И здесь при угошении подают по пяти лепешек на двух человек; кашу и мясо в одной чашке на двух человек.

Еще до ухода свах к родителям молодой, являются к молодым товарищи новобрачного с поздравлениями, и все несут с собой что-нибудь непременно сладкое: изюм, урюк, дыни и пр. Тут же начинается тамаша, к которой присоединяются и приезжие родители и гости со стороны молодой.

По окончании угощения имам и все участвовавшие в тамаше молятся, делят хлеб и мясо и уносят домой. После угощения мужчин следует в таком же порядке угощение женщин, и когда оно кончается, женщины, сидящие в кругу, встают и, громко обращаясь к сидящей матери молодой, начинают требовать: «покажите нам госпожу». Тогда сваха молодой вводит ее с головою, закрытою красным халатом; за ними идет толпа женщин и все кричат: «хан кельди, хан кельди» – госпожа идет, госпожа идет. Введя молодую в круг, ставят ее перед матерью на кусок красной материи, постланной поверх белого войлока, и снимают с нее халат; она кланяется матери в пояс. Затем на нее снова набрасывают халат и уводят для той же церемонии к свекру. Пожилые гости расходятся. Идет угощение молодежи, после которого расходится и она, чем праздник и оканчивается.

В тот же вечер молодой с двумя товарищами идет к тестю в дом. Тесть сажает их на почетное место и затем следует угощение, после которого теща кладет перед каждым по платку, перед зятем красный, а перед его товарищами по белому, кланяется им низко и уходит на свое место. Гости берут платки, благодарят хозяйку и идут домой. Следующий день утром молодая с золовкой, если такая есть, идет к своим родителям. Родители молодого посылают их за новой своей родней, которую угощают. На другой день родители молодой приглашают всю свою родню и дочь. Этим и оканчиваются все празднества свадьбы.

После свадьбы молодая почти каждую пятницу посещает своих родителей; если есть золовка, то последняя сопровождает ее. В этот день мать ей чешет и убирает голову.

Беременная женщина, даже первым ребенком, ходит всюду совершенно свободно, не стесняясь своим положением. За месяц до родов приезжает мать родильницы и уводит дочь к себе домой. Итак, первого ребенка женщина рожает в доме своих родителей, которые напрягают все свои силы и средства, чтобы покойнее и лучше обставить на это время свою дочь. Все хлопоты и расходы в это время они принимают на себя. За два дня до родов мать приглашает бабку, которая присутствует при роженице до окончания родов. Роды происходят только в присутствии матери и бабки, кроме них никто не смеет войти в комнату. Когда наступают роды, родильницу садят на корточки к стене, и мать с бабкой поддерживают ее за плечи. Кто-либо из мужчин, отец или брат, влезает на крышу и топает над головой родильницы три раза и спрашивает «тувды?», т. е. родила? Бабка отвечает «тувды», хотя бы родильница еще и не родила. Это делается потому, что по местным понятиям тогда легче будут роды.

Если женщина беременна вторым ребенком или третьим, то рожает уже дома, у мужа, тогда на крышу влезает муж и спрашивает, родила ли жена. Бабка отвечает ему всегда утвердительно.

Когда родильница разрешилась первым ребенком, сейчас же посылают гонца к мужу с известием, что жена родила ему сына или дочь; муж [435] и свекор, если он жив, берут с собой хлеб и толокно и едут к тестю. Все родные подходят к мужу и поздравляют его с новорожденным. Если родился сын, то радостям нет конца, если же дочь, то радость умеряется ¹³⁶.

Приняв ребенка, бабка приступает к его омовению, после чего обернутого в тряпки кладет его к матери.

Прибывши к тестю, муж и свекор греют большой котел и угощают всех родных чаем с привезенным с собою хлебом и толокном. У родильницы первого ребенка всегда угощают толокном, которое приготовляется так: пшеницу три дня мочат в воде и сушат затем на солнце, потом поджаривают и мелют на мельнице. Муку эту замешивают на кипятке или чае, с сахаром или изюмом. При подобной трапезе родня обсуждает, какое дать имя ребенку.

Имена дают новорожденным, соображаясь с месяцем. Мальчику имя отца, а девочке имя матери или вообще имя какого-либо предмета. Имя нарекает или отец или мулла. Отец берет новорожденного на руки, становясь лицом к югу. Младенца отец кладет сначала на левую руку, обращая его лицом к западу и крича ему в правое ухо: «Алла акбэр» – велик бог – четыре раза. Потом перекладывает на правую руку лицом к востоку и повторяет четыре раза молитву в левое ухо. По окончании этого говорит: «Пусть тебя зовут так-то!».

После родов роженица лежит двое суток в постели, на третьи уже встает, одевается в чистое белье и платье. Ребенка же укладывают в зыбку, что сопровождается тоже некоторым торжеством: собираются родственники, которых угощают лапшой – ун-аш. Первые два дня младенца кормят пенками коровьего молока, а затем он кормится у груди матери до двух и более лет. На третьем месяце мать дает ребенку хлебную жвачку. Соски даются лишь в редких случаях, если мать умрет или заболеет. Соски делаются из жеваного пшеничного хлеба с китайским сахаром и курдючным салом. Двадцать дней после родов родильницу не допускают ни до какой работы, кроме шитья. По истечении этого срока за нею приезжает муж ее и увозит с ребенком домой, где она по мере сил приступает к легкой работе. Двадцать дней после родов женщина не может, по обычаю, ни готовить пищи, ни печь хлеба.

Иногда вследствие смерти или болезни матери приглашается способная кормить ребенка посторонняя женщина – инек, что значит дойная корова. Ей жалованья не платят, а только дают ей пищу и дойную корову или козу. Кормилицей может служить только вдова или разведенная жена, при условии, чтобы в течение времени кормления ребенка она не входила в сношение с мужчинами, что ей воспрещается даже под угрозой смертной казни. Высшие сословия: тайджи, хаджи и др., тоже иногда нанимают инек. Вообще люкчюнские женщины рожают обыкновенно через два года в третий и потому кормят детей до двух лет, а если которая почувствует признаки беременности ранее двух лет, то отнимает от груди ребенка.

Ребенка пеленают с вытянутыми вдоль тела руками и привязывают к деревянной доске в трех местах и с этой доской укладывают его в люльку. Под голову не полагается никакой подушки, почему и форма черепа меняется и делается плоской с затылка.

С марта месяца все дети обоего пола, уже находящиеся на ногах, бегают по улицам совершенно голыми почти до октября, носят только шапочки на головах да калоши, без которых нельзя ступать на жгучий песок.

На зимнее время для маленьких детей шьется такая одежда: рубашка, штаны и чулки сшиваются вместе и получается одна одежда. Аракчин [436] надевается на голову сейчас же по наречении имени. Когда ребенок начинает бегать, то ичеги (сапоги), штаны и халат уже шьются отдельно, т. е. не сшиваются вместе.

Дети очень привязаны к родителям, равно как и родители очень чадолюбивы.

Девушка до выхода замуж находится более в ведении матери, а мальчики лет с 8 держатся более при отце. Родители крайне ласковы к детям.

Обряд обрезания совершается над мальчиками, достигшими восьми лет, обыкновенно осенью, когда у взрослых более свободного времени; при этом устраивается праздник и тамаша с обильными угощениями; собираются почти все прихожане ближайшей мечети, и мужчины и женщины, одаривающие простыми платками виновника торжества, которого увешивают кругом этими подарками, делают из платков большую красную чалму, и множество его сверстников верхами на лошадях и ослах торжественно возят его кататься по городу. Все подарки заносятся в книгу для памяти, чтобы при случае не забыть отдарить тем же.

После полудня приезжает в дом мулла для совершения обряда. В доме устраивается трапеза, на которой присутствуют и мальчики-сверстники, и часу в третьем дня в присутствии преимущественно мужчин совершается обряд. Женщинам быть при этом не возбраняется, но они сами, по свойственной женской стыдливости, избегают присутствия в той комнате, где совершается обрезание, которое совершается так: один человек берет мальчика сзади под коленки и прижимает их ему к груди, поднимая его на воздух. Мулла совершает молитву, присаживается на корточки и срезает острой бритвой собранную на оконечности члена мальчика кожу и моментально надевает ее на мизинец правой руки, увозя ее с собой. По совершении этого обряда мальчика укладывают на сухой песок, насыпанный в углу комнаты, на спину и до пояса засыпают песком. В такой постели он лежит три дня, по прошествии которых обыкновенно уже совершенно здоров и бегает с товарищами по улицам.

У детей люкчюнцев есть тоже игры, имеющие определенный характер; таковы: тепкиш, – берется пять небольших пуль, нанизанных на веревку и туго связанных между собой кольцами, в середину укрепляют пучок конских волос с вершок длиною, которые разглаживаются по сторонам. Этот тепкиш подбрасывают вверх внутренней стороной пятки правой ноги до тех пор, пока он не упадет на землю; тогда его берет другой и подбрасывает так же и т. д. В тепкиш играют несколько человек и уговариваются сколько раз его нужно подбросить. Выбивший условленное число раз выигрывает.

Игра в прятки ничем не отличается от подобной же у нас. Игра в ишакчи представляет собой следующее: один мальчик ложится на брюхо, двое других садятся по сторонам, забрасывая свои ноги через спину лежащего и сплетаясь ими; затем берутся за руки. Нижний встает на четвереньки и изображает осла, завьюченного корзинами. Он роняет ношу, и это возбуждает веселье. В куклы играют девушки до замужества, и скрытно даже замужем, иногда молодые женщины не забывают кукол, имея даже собственного ребенка.

При чрезвычайно редком появлении дождя в Люкчюне ребятишки выбегают на улицу и прыгая выкрикивают в голос «ягмур ягмак, ичка сагмак, асман да кизмым имчак ямулак» (дождь идет, козла доят, на небе у девушки груди круглы). Мужчины сбрасывают халаты и обнажаются [437] на дожде; женщины снимают шапки, чтобы смочить свои головы. Дождевую воду собирают в посуду и пьют как целебную.

В зимнее время в праздничные пятницы собираются чанту большими кругами, и молодежь устраивает борьбу; в ней участвуют сначала дети, а под конец и старики, увлеченные молодыми.

Года за два до нашего приезда в Туек гонцами вана собиралось множество народу из Турфана, Токсуна и с окрестных карызов, и в его присутствии происходила перед мазарами борьба. Лучших борцов награждал сам ван, и толпа относилась к ним поощрительно.

В окрестностях Люкчюна и в самом городе чаще других заболеваний можно встретить сифилис, принесенный в страну китайцами, которые, по словам туземцев, все заражены этой болезнью, хотя явных признаков и не заметно, но сама болезнь скрыта в крови их. В числе лекарств против этой болезни пользуются курением ртути с табаком, причем для сохранения зубов, которые от ртути выпадают, при курении держат во рту в зубах кусочек серебра. После курения ртути с табаком в течение по крайней мере суток не выходят на улицу, чтобы не простудиться.

Против наружных признаков этой болезни, язв и пр., больные места мажут змеиной кровью, а внутрь употребляют красную охру и ртуть с чаем. Кроме того пьют настой или взвар из сушеных головастиков от лягушек. Болезнь эта называется яман-яр. Она быстро распространяется в населении, вследствие отсутствия настоящих лекарств.

Зимой часто заболевают простудой. Болезнь эта имеет все признаки инфлуэнцы. Против нее употребляют редьку, распаренную в кашу, которую едят, запивая водой в большом количестве. Пареный горох (местный), запиваемый водой, по словам люкчюнцев, тоже помогает.

Ранней весной у детей до 15-летнего возраста, редко у взрослых, появляется болезнь горла. Она начинается сильным жаром, головной болью и болью в горле, спирающей дыхание, часто удушающей заболевшего. В горле на миндалевидных железах появляются пузырьки, после которых появляются беловатые пленки, обыкновенно удушающие больного. Если болезнь не захватить во время, то она в два дня обыкновенно кончается смертью. Лечение этой болезни следующее: лишь только ребенок заболеет, немедленно же приглашают местного лекаря, который если найдет в гортани пузырьки, то приступает к следующей операции: на язык больному лекарь накладывает деревянную пластинку, по которой вводит в горло инструмент, напоминающий шило, и прокалывает им пузырьки, из глубоких проколов которых выпускает довольно много крови. Затем пускают кровь из обеих рук. После этого больной большей частью поправляется довольно скоро. Болезнь эта, как говорят туземцы, тоже: занесена китайцами и для детей заразительна, так что их к больному не пускают.

Оспа тоже появляется у детей до 10-летнего возраста. Этой болезни люкчюнцы очень боятся, и в дом, где лежит больной оспой, никто не заходит. Хозяева дома, чтобы дать знать о болезни в доме всем своим соседям и посторонним, насыпают мусор у входа и зажигают его; клубящийся дым у дверей служит предупреждением для всех. У чанту есть поверье, что если кто-либо из посторонних зайдет в дом во время болезни кого-нибудь из домашних, то болезнь усиливается, и потому к больным оспой, посторонних не пускают.

У чанту никаких лекарств против оспы не существует. Китайское правительство учредило оспопрививателей, которые обязаны всем ее [438] прививать; но очень часто после привития ими оспы, многие заболевали настоящей, и потому чанту чаще откупаются от прививки, что дает хороший доход оспопрививателям.

От головной боли чанту пьют разные травы, семена и коренья; выводят больного вечерней зарей на воздух и кропят его водой из арыка.

От болезни глаз тоже нет действительных средств. В воспаленный гноящийся и слезящийся глаз вдувают через свернутую из бумаги трубочку мелкий сахар, который как будто и помогает. Это средство в большом распространении почти у всех номадов в Центральной Азии.

Очень много женщин лишено на голове волос, вследствие бывшей в детстве парши, которая здесь сильно распространена, в особенности у мальчиков. На 10 человек только два-три не имели в детстве этой болезни. Она развивается у детей четырех-пяти лет. Начинается появлением небольших нарывов на голове, сливающихся в общую паршу, принимающую белый цвет. Волосы вылезают и вновь не растут. Когда дети достигают лет 15, то парша эта пропадает с головы и оставляет после себя белый налет на оголенных от волос местах на голове. Несчастные женщины, не имеющие волос вследствие этой болезни, прибегают к фальшивым волосам, которые прилаживают к шапке и таковую носят, не снимая днем. Женщина же, потерявшая волосы, в глазах туземцев теряет и способность привлекать на себя внимание мужчины. Болезнь эта называется здесь таза.

Чанту часто страдают желудочными болезнями, вследствие плохой и ограниченной пищи и употребления в большом количестве грязной и сырой арычной воды. Хворают и болезнями дыхательных путей, очень часто удушьем.

При болезнях вообще принято навещать больных, если болезнь не признается заразительной. Сильно заболевший большей частью успевает до смерти еще сделать все распоряжения относительно своего имущества и в присутствии муллы делает духовное завещание на случай смерти, равно как и указывает лицо, которому доверяет омыть себя после смерти перед похоронами.

У люкчюнцев непринято долго держать на дому покойников, и потому считается самым удобным, если это несчастие случится ночью или рано утром, чтобы успеть похоронить умершего в тот же день. В таких случаях первым делом посылают в мечеть, которой прихожанином был покойный, с оповещением о его смерти. В мечети узнают о смерти все соседи, посещающие ту же мечеть для утренней молитвы.

Каждый сосед считает своим непременным долгом проводить покойного, рассчитывая, что такое же внимание будет оказано людьми и при его похоронах; поэтому на всех похоронах всегда собирается много народу.

Поутру ранее всех собираются родные в трауре, который состоит в том, что мужчины покрывают свою шапку лоскутом бедой материи, а женщины повязывают голову белым платком; платок этот свешивается из-под шапки вдоль спины и прикрывает плечи. У всех, кроме того, по белому платку в руках для утирания слез. Глава дома предлагает собравшимся поплакать о покойнике, причем мужчины садятся на дворе отдельно от женщин. Когда приходят посторонние, плакальщики встают и в один голос выкрикивают с плачем имя умершего, «ой акка, ой акка», если умер отец семьи; «ой анна, ой анна», если умерла мать и т. д. Все приходящие мужчины-подходят по очереди к плакальщикам и дергают каждого за полу халата, произнося имя умершего, затем подходят к главе дома и делают то же. [439] После этого обряда идут в комнату к покойнику и читают перед ним молитву, после которой садятся на дворе на разостланных войлоках вокруг плакальщиков. Женщины-плакальщицы образуют свой отдельный круг на дворе и непременно в комнате покойника. Лишь только на улице заслышится плач, встречающий вновь приходящего, в комнате покойника подхватывают плакальщицы. Если приходящего никого нет, то плач в голос стихает, а каждый втихомолку и без слез только причитывает.

Могила роется до трех аршин шириной, и в правой (западной) стене ее делается ниша, куда и помещают покойника, чтобы не давило его землей, которой засыпают могилу. Когда могила выкопана, приготовляют носилки для покойника. Носилки имеют четыре ножки, чтобы ставить их на землю, и на концах выпущенные палки, чтобы удобно было нести. Носилки эти покрыты белой, а сверху красной материей, у богатых же шелком. После того как изготовят носилки, приступают к обмыванию покойника; тут же в комнате под тюндюком устанавливается стол, на который складываются все носившиеся покойником вещи: рубаха, шапка, халат, сапоги, пояс и проч., и возле столика на разостланном войлоке ложка и две чашки, одна с рисом, а другая с пшеницей. Если же покойник женского пола, то на столик кладется: женский халат, платье, шапка, рубашка, панталоны, ножницы, зеркало и проч.

Когда приступают к омовению, тогда мулла становится невдалеке от тюндюка и читает молитву, соответственно возрасту покойного; для мальчиков читается молитва как по мужчине, только если они достигли 13 лет; для девочек свыше 9 лет как для женщин. После этой молитвы мулла собирает все со стола и укладывает в свои коржуны – это служит ему вознаграждением за молитву, совершенную при омовении трупа.

Обмытого покойника кладут на его постель; руки ему складывают вдоль тела; ноги, если они согнуты, приводят в горизонтальное положение и связывают обе ступни за большие пальцы шнурком. Если покойник женщина, то волосы ее расчесывают и укладывают вдоль спины. Затем покойника одевают в саван, сшитый из белой материи, в ногах и голове его завязывают; после того обертывают с ног до головы два раза бумажной материей, поверх которой обертывают белым войлоком и обвязывают веревкой. В таком виде выносят покойника на улицу, укладывают на носилки и укрывают сверху, чтобы не было его видно; на носилках на улице его ставят так, чтобы лицом он приходился на запад и головой к северу; в восточной стороне от носилок на разостланных войлоках рассаживается народ. Тут же около носилок с покойником ставятся столики с белой материей, и находящиеся при них муллы выкликают мужчин, заявивших о том ранее, которым дают по 5 аршин материи и по тенге денег. Это обязывает получивших молиться за усопшего в течение 20 дней по три раза в сутки. Милостыня эта раздается 50-60 человекам, а в богатой семье 100 и более. Это подаяние называется искот, что значит милостыня. Каждый получающий искот идет и прикладывается к корану, который держит старший мулла; перед кораном становится на колени, кланяется, проводит с молитвой обеими руками по лицу, подымается на ноги, берет милостыню и отходит. Это продолжается, пока не раздадут весь определенный к раздаче искот.

После раздачи искота все собираются в группу. Перед ней около носилок становится мулла и выкрикивает три раза азан, призывающий на молитву; все совершают намаз (молитву), и этим заканчивается обрядовая сторона у дома покойного. Стоящие в стороне женщины, родные [440] и чужие, громко при этом плачут. По окончании намаза шесть человек берут носилки и уносят покойника на кладбище, а за ними туда следует и толпа мужчин. Женщины не провожают покойника на кладбище и остаются дома. Если покойник женщина, то одна из присутствующих обносит всех остальных приготовленным заранее блюдом, на котором лежат мука, вата, клубок ниток с иголками. Все присутствующие берут что-нибудь и разбирают все сложенное на блюде. Делается это на тот случай, что покойница брала что-либо у соседей при жизни и умерла, не успев отдать долга; чтобы покойница не уносила с собой на тот свет долга, родственники предлагают каждой получить свое. При погребении мужчин этот обычай не выполняется.

На кладбище раскрывают носилки, снимают с них покойника, развязывают войлок и опускают в могилу, где в устроенной нише укладывают его на спину, головой на север, и лицо поворачивают на запад, чтобы оно обращено было в сторону священного города Мекки. Уложив его, старший: мулла читает молитву, после которой засыпают могилу землей. Всё присутствующие при погребении обязаны бросить по горсти земли на прах покойного.

По окончании погребения присутствующие делят покрывало, коим были прикрыты носилки покойника, на память о нем и расходятся по домам. При свежей могиле на кладбище остается один или два человека, которые читают коран по усопшем и не оставляют могилы трое суток; по прошествии этого времени читальщики уходят в дом покойного, где также читают 30 глав из корана. Если кладбище близко от жилья, то на кладбище приходят старики в первые три дня по погребении слушать коран. Все первые три ночи, на рассвете, на кладбище собирается много мужчин, для совершения намаза по покойному. На четвертый день кладбище уже не посещается.

На третий день после похорон в доме покойного устраиваются поминки, а до тех пор в нем не дают постороннему даже чашки чая. Накануне поминок созывают множество народа и идут большие приготовления, в зависимости от средств семьи: более богатые приготовляют любимые всеми плов, а более бедные просяную кашу и очень тонкие лепешки на кунжутном масле. На третий день, чуть свет, начинают собираться гости, а потому в этот день некогда стряпать, и все должно быть готово накануне. Собираются и стар, и млад, и мужчины, и женщины. Мужчины проходят на крышу дома, садятся кружком на разостланные войлока; среди них муллы занимают почетные места. Женщины проходят в комнату и размещаются в ней; детвора же бегает и играет на дворе.

Трапеза, как и всегда, начинается молитвой старшего муллы, который поминает усопшего; все про себя повторяют ту же молитву и по окончании ее проводят ладонями рук себя по лицу. Тогда начинается угощение. Если приготовлен плов, то он подается без всякой посуды: складываются краями друг на друга большие тонкие лепешки и на них накладывают плов и в таком виде ставится на дастархан перед гостями. По окончании все молятся во главе с муллой, благодарят хозяина и понемногу расходятся. После мужчин следует угощение женщин; во время угощения женщин кормят и детей. Для жидких блюд подают глиняные чашки и ложки. После еды все молятся и расходятся, чем поминки и кончаются.

На седьмой день тоже устраиваются поминки, на которые зовут только родню и близких соседей. Угощением служит плов или просяная каша. [441]

В сороковой день тоже приглашают только родню; ближайших соседей и муллу. До сорокового дня все родственники мужчины носят траур и не бреют голов; после же поминок тотчас снимают траур и бреют головы. В том доме, в котором был покойник, до сорокового дня ежедневно, с закатом солнца, зажигается свеча и ставится в сенях на всю ночь, а после сорокового дня огонь зажигается только тогда, когда это необходимо по обстоятельствам. В каждые поминки откладываются в сторону по три хлеба, которые по окончании их выносятся на улицу, куда-нибудь в сторону.

В годовые поминки собирается родня и соседи. На них все родственники одаривают друг друга чем-либо, например: халатами, аракчинами, рубахами, платьями, поясами, платками и проч. Это обдариванье происходит или в сороковой день, или в годовые поминки. Это очень древний обычай у чанту, но какой он имеет смысл, добиться не удалось.

Ураза-айди – месяц поста. Он повторяется каждый год на десять дней ранее предыдущего. Пост этот соблюдают все, кроме малолетних. Он продолжается от одного новолуния до другого. В тот вечер, как только будет замечена новая луна, в течение которой положено держать пост, ложатся рано спать и встают до рассвета, чтобы еще до света вплотную наесться и целый день от восхода солнца до появления вечерней звезды не принимать пищи. Это повторяется ежедневно, в чем и состоит пост. При появлении новой луны пост прекращается и приступают к торжеству ураза-айди, считаемому у чанту самым большим праздником. Вечером накануне его во дворце вана играет музыка, для оповещения обывателей о наступлении праздника. На другой день, чуть свет, мужчины собираются в городскую мечеть для совершения намаза. Часов около девяти приходит в мечеть сам ван и совершает намаз. К мечети собирается свыше двух тысяч человек. По окончании намаза, часов около двенадцати пополудни, к вану во дворец собираются все чиновники, духовенство для поднесения ему поздравления. У вана устраивается парадный обед, на котором обязаны присутствовать все чиновники; если же который-нибудь не явится с поздравлением во дворец, то садят под арест или наказывают пятнадцатью палками. На следующий день ван отдает визиты тайджиям и другим важным чиновникам.

Праздник продолжается три дня. Все это время чанту ходят в гости друг к другу, устраиваются тамаши и игры, между которыми особенно употребительна – в жгуты. На эти игры собирается множество разряженного народа обоего пола, главным образом молодежь. Молодые женщины и девушки, войдя в фанзу, занимают места вдоль стен комнаты и становятся рядом; у стены против них помещаются музыканты, играющие на инструментах, и песенники. В той же комнате у дверей собираются парни, из которых один собирает от парней пять-шесть платков и передает их одной женщине, которая свертывает из них жгуты и передает другим девушкам и женщинам; каждая из них подходит к приятному для нее парню, слегка кланяется, называет его по имени и, снова кланяясь, отходит к девушкам. Вызванный парень подходит к девушке, оба оборачиваются на целый круг и становятся друг к другу лицом, девушка, кланяясь, передает ему обеими руками жгут; он тоже, принимая его обеими руками, отдает ей поклон. Затем этот парень выбирает девушку, которой таким же образом передает жгут, и т. д. Эта игра дает возможность для свободного разговора глазами, на что чантуйская молодежь имеет большие способности. [442]

Дни курвал-айди – в память жертвоприношения пророком Авраамом своего сына. Каждый мусульманин, где бы он ни был, приносит в жертву барана, а более состоятельные колят корову, быка или верблюда; лошадь колоть не полагается. Колят только скотину, достигшую шестимесячного возраста и во всяком случае не моложе.

В эти дни совершается торжественное молебствие в Каабе, в Большой мечети в Мекке; присутствовавший в ней на этом богослужении принимает уважаемый и почетный титул хаджи. Еще за два-три дня до праздника женщины моют белье, шьют обновы и идут всякие приготовления; накануне пекутся лепешки на кунжутном масле, называемые санзами, для угощения; у вана во дворце играет музыка, оповещающая народ о наступлении праздника. В день праздника все мужчины встают утром рано и идут в городскую мечеть для намаза, а женщины остаются дома и занимаются уборкой фанзы, потому что они не допускаются в мечеть. После намаза все чиновники и начальство собираются во дворце вана, который оставляет их на торжественный обед и на другой день отдает визиты наиболее заслуженным. Остальные жители в течение трех-четырех дней ходят друг к другу в гости, устраивают тамаши, игры и пр.

Мухаррем – по-чантуйски ил-баши – новый год. Первый месяц в 30 дней. За три дня до нового года во дворце вана выставляется пять глиняных чаш, в которых мочат фрукты. Налив воды в эти чаши с фруктами, муллы читают по очереди все три дня главы из корана и молитвы. Так приготовляется салям-су. О самом дне нового года извещаются за пять дней все чиновники и муллы, которые оповещают о сем остальной народ. Жители приготовляются к большому торжеству и готовят себе обновы. В каждой семье и большому и малому шьется что-либо новое, а у кого совсем ничего нет нового и купить не на что, тот в этот день пришивает на правое плечо новую нитку, и эта нитка считается за обнову. Если в этот день у кого-нибудь не будет чего-либо нового, то и весь год не будет обнов. Каждый домохозяин непременно приготовляет к этому дню пшеничной муки и кунжутного масла для пирожков. Кто сладко и вкусно поест в этот день, будет сладко есть весь год.

В день праздника, чуть свет, после намаза, во дворце вана ворота уже открыты, и все начальство в полном сборе. Масса народа, не менее двух тысяч, каждый с какой-нибудь посудиной в руках, с нетерпением ожидают выхода вана. Часов в восемь выходит, окруженный блестящей свитой и сопровождаемый музыкой, ван; он восходит на возвышение вроде трона и приказывает раздавать салям-су. Начинается ужасная давка, каждый стремится получить салям-су ранее других и лезет вперед, потому что на всех не может хватить пяти чаш салям-су, и по мере ее расхода, в чаши добавляют воду из арыка. Раздача продолжается до двух часов пополудни. Получившие салям-су несут ее домой, где все домашние непременно ее пьют хотя бы по глотку. Она считается священной, и пьют ее, чтобы быть здоровым в течение всего года.

После раздачи салям-су по всему дворцу расстилаются войлоки; на почетном месте поверх них стелется шелковый ковер для вана. По докладу об окончании всех приготовлений выходит ван и садится на ковер. Секретарь его начинает выкликать по списку всех чиновников и духовенство по чинам, начиная с тайджиев. Каждый откликается словом «хош» – слушаю, идет и садится около вана по правую его сторону, следующий садится ниже его и таким образом рассаживаются все служащие вана до 300 человек, которых зовут спа. За ними следует вызов духовных лиц, [443] начиная со старшего ахуна (амин-ахуна). Он тоже отзывается словом хош и садится по левую сторону вана. После него садятся и прочие духовные в порядке вызова секретаря; таким образом все приглашенные образуют общий круг. Вносят угощение и чай; по окончании трапезы и молитвы после нее старший тайджи встает и читает список служебных перемен, производств, назначений по службе и т. д. Если какого сановника не выкликнут по списку на обед, это обозначает, что он сменен с должности. Это чтение называется сурак-сурды и бывает только в новый год. У всех жителей тем временем не прекращаются гости, тамаши, игры, музыка, пение и танцы.

Барат – собственно не есть праздник и приходится в ночь на девятое или десятое февраля, которую проводят все без сна. Лишь только начнет смеркаться, у каждого дома раскладывается семь кучек дров, на расстоянии сажени одна от другой, и зажигают их семью отдельными огнями. Когда кучи разгорятся, каждый из присутствующих обязан перескочить через все семь куч подряд. Когда кучи уже потухают, молодежь собирается компаниями по нескольку человек в один дом, чтобы в нем провести ночь без сна; здесь они рассказывают сказки, поют песни, играют на бубнах; дутарах, доне и пр. и ожидают света, при появлении которого расходятся до домам. Старики же собираются в мечеть, слушают божественное чтение и рассказы из корана, который читают муллы; занимаются житейскими разговорами и высиживают всю ночь до утреннего намаза. После намаза расходятся домой. По уверениям таранчей, кто проведет эту ночь без сна, тому все невеликие грехи в течение года совершенно простятся, а кто проспит, тому будут считаться.

Среди чанту сильно развито суеверие. Верят они в порчу и всевозможные заклинания. Последние преследуются начальством очень строго, кроме ворожбы, которой занимаются и мужчины и женщины, и в которую очень верят чанту, при всяком случае обращающиеся к ворожее. Гадают на бараньей лопатке, на огне и пр.

Из примет многие тоже весьма распространены; приведу несколько. Например, деньги давать взаймы кому-либо можно только до полудня и в крайнем случае до 3-4 часов дня; после этого времени никто не даст в долг, потому что по приметам этот долг пропадет, и во всяком случае нужно ждать убытка.

Сметенный сор не вынести из фанзы на ночь считается дурной приметой: ангел, покровительствующий этому дому, не зайдет в него, и дом останется без охраны и будет открыт для темной силы. Золу из очага всегда выносят утром. Уносить ее вечером на улицу – не будет богатства в доме. Если на ночь останутся в доме неубранными помои, то в этом доме непременно случится что-нибудь неладное.

Для женщин плохая примета, если соль останется непокрытою на ночь; особенно это дурно для беременных, у которых в таком случае будут очень трудные роды. Ночью открытую соль нюхает шайтан (чорт).

Если при снимании калош одна опрокинется подошвой кверху, то у этого человека вскоре кто-либо из родных умрет. Вообще у чанту масса примет, ни на чем не основанных. [444]

135. В отличие от В. И. Роборовского, считающего чанту тюрко-монголами, П. П. Семенов в «Истории полувековой деятельности Русского Географического общества» пишет, что чанту (чанту у Роборовского) – магометане, очевидно, тюркского происхождения, говорят тюркским языком (ч. III, С.-Петербург, 1896, стр. 1157). Вообще же надо иметь в виду, что словом «чанту» монголы называют все тюркское население оазисов Синьцзяна и Средней Азии (узбеков и уйгуров).

136. Отношение к роженице у большинства народов очень теплое, полно внимания, такое, как это описано у чанту В. И. Роборовским. Здесь интересно привести записанные на Кадьяке Ю. Ф. Лисянским наблюдения обычая при родинах у алеутов, рисующие редкую и совершенно обратную картину отношения к женщине, совершающей великий акт рождения потомства: «Обряд, наблюдаемый здесь при рождении, довольно любопытен. Перед последним временем беременности строится весьма малый шалаш ив прутьев и покрывается травой. Женщина, почувствовав приближение родов, тотчас в него удаляется. Роженица, по разрешении своем от бремени, считается нечистой и в своем заточении должна оставаться двадцать дней, хотя бы то было зимой. В продолжение этого времени родственники приносят ей пищу и питье, и все это подают не прямо из рук в руки, но на палочках. Как только кончится срок, то роженица вместе со своим ребенком омывается сперва на открытом воздухе, а потом в бане» (Путешествие вокруг света на корабле «Нева» в 1803-1806 гг. Географгиз, 1947, стр. 182).

Читатель, конечно, должен помнить, что записи Лисянского сделаны 140 лет назад и вряд ли этот обычай там сохранился.

Текст воспроизведен по изданию: В. И. Роборовский. Путешествие в восточный Тянь-Шань и в Нань-Шань. Труды экспедиции Русского географического общества по Центральной Азии в 1893-1895 гг. М. ОГИЗ. 1949

.

Ереке · 21 декабря, 2020

إسالم أربعني ألف ا «باللغة الروسية» من املغول إسالم История о том, как 40 тысяч монголов одновременно приняли Ислам, рассказана в книге одного из известнейших мусульманских учѐных Ибн Хаджара аль-аскаляни. Сама история, как еѐ рассказал Ибн Хаджар Хафиз Ибн Хаджар аль-аскаляни написал в своей книге «Ад-Дурар аль-камина» (т.3, стр. 202): «Раньше христиане повсеместно рассылали своих миссионеров среди монгольских племен с целью обратить их в христианство. Тиран Хулагу под влиянием своей жены-христианки Зафар-Хатун предоставил им все возможности для призыва. Однажды группа больших христианских представителей отправилась посетить монгольское торжество по случаю перехода в христианскую религию одного из правителей монголов. Кто-то из проповедников стал ругать Пророка Мухаммада, мир ему и благословение 3В том месте на цепи сидела охотничья собака. И когда этот ненавистник, крестоносец, начал оскорблять Пророка, мир ему и благословение Аллаха, собака принялась яростно лаять, а затем набросилась на него и сильно укусила. После некоторых усилий собаку удалось оттащить. Тем временем один из присутствующих произнес: «Это тебе досталось за твои слова о Мухаммаде». Крестоносец ответил: «Совсем нет. Наоборот, когда эта собака увидела мой жест рукой, то подумала, что я собираюсь ударить ее». Затем он снова стал ругать Пророка (мир ему и благословение Аллаха), причем еще сильнее, чем раньше. Тогда собака рванулась сильнее прежнего, сорвалась с цепи, вцепилась ему в шею и тут же перегрызла горло. Крестоносец скончался на месте. Узнав о случившемся, почти сорок тысяч монголов приняли исламскую веру» (конец цитаты). Во время завоевания Афганистана Чингисханом, монголы впервые узнали об исламской религии и ознакомились с ней. В 1256 году монголы под командованием Хулагу (внука Чингисхана) организовали ближневосточный поход, направленный против мусульманских стран халифата Аббаситов, 5сирийских Айюбидов и мамлюков Египта. Одно из наиболее мощных сражений произошло в Багдаде. В начале 1258 года Багдад столица мусульманского государства Аббаситов был осаждѐн, а мусульманская армия потерпела поражение. Монголы жестоко расправились с его жителями, но что не менее важно они уничтожили огромные научные библиотеки с тысячами книг и рукописей, многие из которых существовали в единственном экземпляре. Затем монголы двинулись дальше на Сирию. Они осадили город Халеб, захватили Хомс, а вскоре и Дамаск тоже сдался монголам. После завоевания Сирии Хулагу направил одного из своих сильнейших военачальников Китбуку с частью войск в Палестину. Там они смогли расправиться с ещѐ одним мусульманским войском Айюбидским гарнизоном. Именно тогда навстречу Китбуке выдвинулась армия из Египта. года между двумя армиями состоялось решающее сражение. Оно проходило в месте, называемом Айн-Джалут, и именно тогда монгольское войско впервые потерпело серьезное поражение, после которого уже не смогло вернуться к былой силе и мощи. Нонедовольны поступком Берке, между ними даже начались междоусобные войны. Хан Берке начал возводить в городах мечети и религиозные школы, приглашал с Ирака и Ирана богословов и ученых. Ислам понемногу стал распространяться среди монголо-татаров причѐм часть монгольских ханов приняла исламскую веру под влиянием жѐнмусульманок. Однако многие кочевые монголы продолжали оставаться язычниками и сомневались, стоит ли им принимать Ислам. Как было сказано в начале статьи, христиане рассылали своих миссионеров, пытаясь привлечь монголов к христианству. Именно к этому периоду и относится та удивительная история, описанная Ибн Хаджаром.

Монголы мусульмане

Рекомендуемые сообщения

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

В. И. РОБОРОВСКИЙ

ПУТЕШЕСТВИЕ В ВОСТОЧНЫЙ ТЯНЬ-ШАНЬ И В НАНЬ-ШАНЬ

ОТДЕЛ ТРЕТИЙ

ОТ АМНЭ-МАЧИНА в ЗАЙСАН

Комментарии

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Для публикации сообщений создайте учётную запись или авторизуйтесь

Создать аккаунт

Войти