Прекрасная Адыгене

[Гость Эльтебер]

Прекрасная Адыгене

Владимир Солоухин Собрание сочинений в четырех томах, том четвертый. М.: Худож. лит., 1984. -- 519 с.

Взойдя на вершину, человек испытывает глубокое удовлетворение не только

от тесного общения с нею, но прежде всего от чувства самоутверждения,

познания своих физических и моральных сил, познания своей способности к

достижению трудной и опасной цели.

Спутник альпиниста

Умный в гору не пойдет...

Популярная песенка

Разорвать кольцо...

Как в берлоге медведь бывает обложен охотниками и собаками, и ружья со

всех сторон заранее нацелены в то место, где должна появиться над снегом для

посторонних лохматая и злая, а для самого медведя затуманенная сном тяжелая

голова, и нет никакой возможности изловчиться и убежать, так и человек

бывает обложен обстоятельствами, обязанностями (кругом обязанностей),

многолетними привычками и устоявшимся образом жизни.

Сограждане (когда окажешься с ними в купе вагона, например) ужасно

любят все разузнать и выспросить. А кто вы такой? Кем работаете? Где

работаете? Вынь да положь.

-- А я, знаете ли, нигде не работаю. Я надомник.

Озадачивается взгляд согражданина, а тем более согражданки. Они и не

верят, и одновременно завертелись в мозгу колесики, захлопали алюминиевые

пластинки, как у автоматического справочного бюро, когда хлопают они, прежде

чем выскочит нужный город, нужный номер поезда, часы отправления. Но

пластинки хлопают холостые, потому что озадаченный собеседник никак не может

подобрать подходящую к внешности специальность, которая допускала бы

надомничество. Мелькают в мозгу портной и сапожник, ну, может быть, еще

скорняк. Однако не похоже на сапожника, да и не стал бы настоящий надомник

хвалиться своим надомничеством, обязательно сослался бы на артель, на

мастерскую, на ателье.

Но и правда, мое рабочее место -- домашний письменный стол. Я сидячий

работник умственного труда. За столом я должен проводить большую часть

своего времени. Я могу менять обстановку, переезжая из московской квартиры в

другой город, в деревню, в санаторий, в Дом творчества, на берег Черного

моря "дикарем", но всюду я первым делом ищу удобный письменный стол и

раскладываю на нем свои бумаги.

С одной стороны, хорошо, что жизнь пока обходится без верещания

будильника, без давки в пиковые часы в автобусе, электричке или метро, без

железной бляшки, называемой табельным номером, без косого взгляда

недовольного твоей работой начальника, без сложных отношений с сослуживцами,

без премиальных, без графика отпусков.

Но с другой стороны, прибежал бы, протолкавшись сквозь пиковый час, на

свое рабочее место, к своему телефону -- и можно расслабиться.

Впечатления от вчерашнего футбола, которыми надо обменяться с соседним

столом, к месту и вовремя подоспевший анекдот, телефонный звонок, прогулка

до туалета, папироса в коридоре на подоконнике... Солдат спит, а служба

идет.

Нет, все держится только в твоих руках. Ни начальства, ни подчиненных.

Ты сам себе и генерал, и солдат. Сам велишь, сам исполняешь. Никто не

спросит, когда ты сел за стол, когда встал. И сел ли ты вообще или пошел

прогуляться под мелким дождичком, обдумать сюжет рассказа, найти поворот в

статье, поймать необходимую рифму. Казалось бы, вольная воля, райский рай.

Однако запомнилось из биологической книжки опровержение банального

представления о птичьей свободе, которая возведена чуть ли не в символ, не в

идеал: "Свободен, как птица", "Птичка божия не знает ни заботы, ни труда".

Правда, что птица не знает человеческих -- моральных, психологических и

государственных -- границ. Отсюда, наверное, и сложились представления о

птичьей свободе. Между тем у птиц есть свои границы, и всякая птица живет в

железных цепях и путах предписанных ей законов, обстоятельств и

необходимостей. Участок обитания строго ограничен фактом обитания вокруг

других птиц, не допускающих вторжения со стороны. Трудоемкая необходимость

из травинок и прутиков сложить гнездо. Изнурительная необходимость сидеть

неподвижно и согревать яйца. Занудная механическая работа по доставке

птенцам десятков тысяч червяков, мошек и гусениц. Да и для собственного

горения надо поглотить пищи в сутки побольше иногда собственного веса. А

затем властная необходимость лететь за три, за семь, за двенадцать тысяч

километров, набивая себе под крыльями костяные мозоли.

Я тоже называюсь свободный художник. Людям, связанным в жизни с

будильниками, пиковыми автобусами и проходной, моя жизнь (и моих собратьев

по профессии) представляется, возможно, океаном голубой беззаботности.

Но в сентябре истекает срок сдачи в издательство книги рассказов, а

рассказов для книги не хватает и нигде их, представьте, не возьмешь. Надо их

написать. Для этого надо (кроме времени), чтобы они уже были во мне, причем

в девятимесячной готовности появления на свет.

Продолжение повести можно прочитать на сайте: http://solouhin-vladimir.viv.ru/cont/adygene/1.html