Юкагиры

[Гость Эльтебер]

Юкагиры

Численность – 1140 чел.

Расселение – Якутия (пос. Андрюшкино, Колымское Нижнеколымского района, пос. Нелемное Верхнеколымского района, райцентр Зырянка, г. Среднеколымское), Магаданская область, Чукотский АО.

Юкагирский язык – единственный из сохранившихся юкагиро-чуванских языков. Полноценно владеют юкагирским языком несколько десятков человек. Более устойчиво сохраняется юкагирский язык у изолированных тундреных юкагир. Юкагиры в значительной степени ассимилированы эвенами. В настоящее время юкагирским языком владеют 400 человек. Сохранился два диалекта – тундровый и таежный. Говорят также на якутском, эвенском, чукотском и русском языках. Письменность разработана в 1970 г. на основе русского алфавита и официально принята в 1983 г. За основу литературного языка взят тундровый диалект.

Только в двух школах Республики Саха (Якутия) обучают юкагирскому языку. В пос. Неленное Верхнеколымского улуса Якутии работает единственная юкагирская средняя школа.

Из национальной интеллигенции много учителей, медицинских работников, ученых и общественных деятелей.

Интерес к родному языку, культуре, истории поддерживает Совет старейшин и Фонд возрождения юкагирского народа. На юкагирском языке выходят передачи, телерадиокомпания «Геван» («Заря»). В г.Якутске на языках народов Севера издается приложение к художественному журналу «Розовая чайка».

Традиционный образ жизни – кочевой. Пешая охота и рыболовство наиболее характерная для колымских юкагиров, а кочевое оленеводство и ездовое собаковедение – для тундровых.

Современные нижнеколымские юкагиры занимаются пушным промыслом, рыболовством, оленеводством, коневодством, верхнеколымские – огородничеством и клеточным звероводством. Сохраняются ремесла. Для национальных хозяйств выделены территории традиционного природопользования.

Фольклор представлен мифами, волшебными и героическими сказками. Известны своеобразные «исторические карты» - сказки, в которых рассказываются о происхождении островов на Колыме и некоторых приречных гор.

Юкаги'рский язык

Юкаги'рский язык (устар. — одульский язык), — изолированный язык, единственный представитель семьи юкагиро-чуванских языков, другие члены которой могут рассматриваться и как его диалекты. Распространен в бассенах рек Колыма и Алазея (Северо-Восток Якутии, частично Магаданская область). Число говорящих ок. 350 чел. (1989, перепись). Сохранились диалекты тундренный и колымский, значительно различающиеся между собой. Отнесение юкагирского языка к группе палеоазиатских языков носит условный характер.

Юкагирский язык имеет 7 кратких и 6 долгих гласных, 20 согласных фонем. Морфологический строй агглютинативный, суффиксальный. Существительные, местоимения, количественные числительные на л'э, имена действия, наречия места склоняются. Прилагательные отсутствуют. Класс непереходных глаголов включает в себя качественные основы, передающие значения прилагательных, и количественные основы, передающие значения числительных в определенных синтактических функциях. В юкагирском языке есть особые грамматические формы для выражения логического ударения. Лексические заимствования из русского, якутского, эвенского и др. языков.

Юкагирская письменность создана в 1980-е гг. Язык преподается в школе, создаются художественные произведения.

Источники: Большая советская энциклопедия, Красная книга языков народов России (М., 1994), Лингвистический энциклопедический словарь (М., 1990).

http://council.gov.ru/kom_home/kom_155/ssi.../yukagiri.shtml

http://peoples.org.ru/jukagir.html

[Гость Эльтебер]

Берестяная почта юкагиров

Людмила ЖУКОВА

Девушка разгладила ладонью кусок свежеснятой бересты. Лезвием ножа с заостренным концом, слегка надавливая, провела две вертикальные линии, сходящиеся в вершине. К ним с каждой стороны прибавила по паре наклонных, пространство заполнила косой «елочкой», расставила точки...

И принялась за следующую фигуру. Что это?

Элементы орнамента или упражнение в счете?

Перед нами пиктографическое, или картинное, письмо юкагирской девушки, адресованное молодому человеку. Содержание письма — признание в любви.

Место и время действия — Верхняя Колыма, конец XIX столетия. Каждая фигура со странным «оперением» изображает человека. Длинные вертикальные линии — ноги, боковые наклонные — руки, точки — части туловища и суставы. Женскую фигуру отличает коса, нанесенная пунктиром. Над фигурами орнаментальная рамка изображает дом. Такое письмо юкагиры называли «шангар-шорилэ» т.е. «письмо на коже дерева». Науке известно не более двадцати шангар-шорилэ. Впервые на них обратил внимание В.И.Иохельсон, побывавший на Верхней Колыме в конце XIX — начале ХХ в.в.

Рис. 1. Любовное письмо. Конец XIX в.

а) фигура юноши;б) фигура девушки; в) дом.

Вот примеры нескольких пиктограмм (рис. 1). Внутри дома, обозначенного тройной рамкой и украшенного рядами точек, находятся фигуры юноши и девушки. Линии и дуги, соединяющие фигуры, символически обозначают их чувства и мысли. Некоторые исследователи прочли это послание так: «Люблю тебя всеми силами моей души». Если вглядеться повнимательнее в переплетение линий, то можно предположить, что письмо пишет влюбленная девушка, не встречая взаимности со стороны юноши.

Рис. 2. Письмо, полученное В.И.Иохельсоном.

Следующее письмо было адресовано самому В.И.Иохельсону (рис. 2). Исследователь так интерпретировал его: «Над «в» фигура, похожая на шляпу, изображает неполный дом, т.е. «в» уезжает. Последний слишком крупная особа для юкагирских девушек, составлявших это письмо и самих себя изображавших. Этим письмом «а» и «б» хотели засвидетельствовать уезжавшему «в» свою любовь и то, что они не посмели признаться в ней, и какие из этого обстоятельства вышли комбинации». «Г» и «д» — влюбленные юноши-юкагиры. Косой крест внутри прямоугольника между фигурами «б» и «д» обозначает высшую степень влюбленности, любовь, супружеское счастье.

Девушки-юкагирки с реки Ясачной. Фото конца XIX в.

С появлением бумаги и письменных принадлежностей среди юкагиров береста, как писчий материал, начинает выходить из употребления, а с распространением буквенного письма отпадает необходимость и в самих пиктограммах. Так, шангар-шорилэ, составленное в ХХ в. на бумаге, уже мало похоже на традиционное берестяное послание. Суть пиктограммы, по словам рисовавшего, означает: «Мысли стремятся к тебе, да не встретились мы» (рис. 3).

Рис. 3. Любовное письмо.

а) фигура женщины; б) фигура мужчины; в) препятствие.

«В настоящее время трудно сказать, как возникла у юкагиров эта своеобразная пиктографическая письменность, — писал один из исследователей материальной культуры юкагиров С.И.Гурвич, — была ли она самобытным явлением, присущим древней юкагирской культуре, или это заимствование, подражание русской переписке». Другой известный исследователь изобразительного искусства народов Сибири С.В.Иванов считал, что «изображения на этих письменах строго канонизированы и не имеют ближайших аналогий в искусстве народов крайнего северо-востока Азии, равно как и в искусстве остальных народов Сибири. Они стоят особняком не только по трактовке образа человека, но и по тому, что графически изображают мысли и чувства человека, узы дружбы и любви, симпатию — все то, что обычно не находит себе места среди рисунков».

Пиктограмма — древнейшее письмо

Рисовать человек начал в глубокой древности. По крайней мере, самые ранние рисунки на стенах пещер сделаны почти 30 тысяч лет назад. В них человек отображал окружающий мир, который наблюдал и познавал. Пройдет немало тысяч лет, прежде чем с помощью рисунков люди научатся составлять письма.

Если бы мы могли взглянуть на этнографическую карту нашей страны к востоку от Урала, то увидели бы, что пиктографическое письмо в прошлом имело довольно широкое распространение у народов Сибири. Еще в XIX веке картинное письмо было известно хантам, манси, тофаларам, хакасам, бурятам, эвенкам, якутам, нивхам и юкагирам. У юкагиров, помимо удивительного женского письма, существовало письмо мужское. С незапамятных времен пользовались они берестой для нанесения маршрутов перекочевок, изображений отдельных моментов охоты и рыболовства. Маршрутные шангар-шорилэ были настолько точны, что В.И.Иохельсон назвал их «зародышами географических карт». Реалистически переданы на них фигуры людей, животных, стойбища и отдельно стоящие чумы, лодки, лыжи, орудия лова.

Рис. 4. Выход юкагиров на весеннюю охоту по насту.

Вот как изобразили юкагиры выход на весеннюю охоту по насту (рис. 4). Два охотника на лыжах, представители четырех домов, вышли на охоту в одном направлении. Каждый имел упряжку из двух собак и нарты. Вскоре пути их разошлись. Интересно, что содержание письма передано на пиктограмме дважды: первый раз через сюжетный, реалистический рисунок, второй раз — посредством условных значков-идеограмм* в центральной части композиции. Дома здесь изображены в виде традиционных островерхих чумов, над ними две нарты, что соответствует количеству нарт охотников. Дерево, возможно, родовое, символизирует принадлежность людей, живущих здесь, к одному роду. Наконец, сами охотники изображены весьма выразительно — каждому из них соответствует след одной ноги. Параллельное положение следов соответствует началу пути, а поворот в сторону одного из охотников передан волнистой линией. В этих двух равнозначных письмах можно выделить только одно несоответствие: в реалистическом рисунке направление движения охотников показано влево от домов, а в условном — прямо, т.е. перпендикулярно к линии домов.

Ближайшие аналоги берестяные маршрутные письма юкагиров находят в пиктограммах эвенков. Между собой они отличаются прорисовкой отдельных деталей изображений и тем, что юкагиры для нанесения рисунков пользовались ножом, а эвенки — углем и охрой.

Рис. 5. Маршрутное письмо со знаком «возвращения». XX в.

На другом маршрутном письме обозначены (рис. 5): «а» — деревья, которые символически обозначают двух взрослых людей и ребенка, «б» — традиционное коническое жилище, «в» — дорога, переданная пунктирными линиями. Каждая такая линия соответствует одному дню, т.е. изображена дорога продолжительностью в семь дней. Положение луны «г» соответствует той фазе, какую луна имела в день ухода промысловиков. «д» — особый знак, известный также в шаманских пиктограммах юкагиров. Он применяется для обозначения действия возвращения. В нашем письме «знак возвращения» показывает, что через семь дней хозяева дома вернутся в свое жилище. Иногда возле «знака возвращения» изображали ту фазу луны, какую луна будет иметь в день возвращения промысловиков.

Происхождение маршрутных писем было обусловлено тем образом жизни, какой вело полубродячее население таежной зоны Сибири. Используя ретроспективный метод исследования и свидетельства недавней нашей исторической действительности, С.В.Иванов писал: «В условиях таежной жизни, при поголовной прежде неграмотности населения, возникновение такого письма вызвано было практической необходимостью.

Во время перекочевок, особенно в период зимней охоты,.. связь между отдельными группами людей нередко прекращалась на продолжительное время... Группа людей, находясь в тайге или плавая по различным речкам, оставляла на деревьях куски бересты, покрытые изображениями реалистического характера. Другая группа, обнаружив эти своеобразные письма-маршруты, узнавала о судьбе первой группы и в соответствии с содержанием изображений принимала те или иные решения».

Такая «берестяная почта» обслуживала полубродячее население Якутии, возможно, не одно тысячелетие. Своими корнями она восходит к наскальному искусству древних племен. Археолог, исследователь петроглифов бассейна р. Лены А.П.Окладников считал, что пиктографическая письменность юкагиров является прямым продолжением древней письменности, остатки которой уцелели кое-где на Ленских скалах6, аборигенная, зачаточная письменность к моменту прихода предков якутов на Лену имела за собой «по крайней мере тысячу лет самобытной эволюции».

Забытые боги

Юкагиры Верхней Колымы. Фото конца XIX в.

Мне не дает покоя женское берестяное письмо: две черточки — ноги, две черточки — руки, а голова? Безголовые или остроголовые люди?

Согласно представлениям юкагиров о первопредках, праотец их имел остроконечную голову и обитал в нижнем ярусе подземного мира.8 Графическое исполнение остроголовых людей археологи обнаруживают на скалах сибирских рек. На Средней Лене, Алдане, Олекме среди множества петроглифов встречаются изображения человечков, руки и ноги которых переданы косыми черточками, а туловище, шея и голова не расчленены и представляют единую вертикальную линию. У некоторых фигур ноги являются продолжением туловища, т.е. находятся в позиции «вместе». Подобные рисунки остроголовых нередки: и отдельно, и группами, и в соседстве с круглоголовыми и рогатыми людьми. Может быть, культовый образ праотца юкгиров проявляется сквозь тысячелетие в абрисе людей на берестяных письменах?

Юкагиры — маленькая северная народность, затерянная среди снегов полярных и приполярных районов Якутии. По предположению исследователей, предки юкагиров освоили территорию Якутии в позднепалеолитическое время, другие исследователи считают, что предки юкагиров пришли с юга в неолите или в бронзовом веке. Широк ареал распространения изображений людей с острым шипом вместо головы — Якутия, Приамурье, Забайкалье, Чукотка. С каким этносом эти рисунки связаны? С юкагирским? Этот вопрос еще ждет своих исследователей.

Вновь обратимся к шангар-шорилэ. Странное все-таки сочетание фигуры человека и елочки. Этнографии известно много примеров, когда фигура человека читается в контексте с изображением птицы, животного, насекомого. Это отголоски первобытной веры в тотемного первопредка. Неразрывны эти представления с идеей продолжения и процветания рода, с культом плодородия, поклонением матери-прародительнице. Образ матери-прародительницы является одним из главнейших в структуре первобытных мифов.

Рис. 6. Женские антропоморфные изображения

а) Северной и Северо-Восточной Азии; б) Средней Лены; в) рисунки на скалах Средней Лены — праобраз фигуры человека женских пиктографических писем.

Народы Сибири мать-прародительницу представляли в образе матери-оленихи, или бело-молочной кобылицей, или, как показал анализ древнейших наскальных рисунков Монголии, в виде многоруких-многоногих антропоморфных фигур. Эти последние фигуры известны на обширной территории Северной и Центральной Азии — в Корее, Китае, Монголии, южной Сибири, Забайкалье, Верхнем Приамурье (рис. 6а). На скалах они часто изображались в сочетании с фигурой животного — тотемного первопредка, символизирующего мужское начало. «Вертикальная пирамида каждой («елочки» — Л.Ж.) составлена из трех фигур, расположенных одна над другой, так что ноги верхней фигуры являются в то же время руками второй, а ноги второй — одновременно руками третьей, — так описывает изображения женщин-первопредков Э.А.Новгородова. — ... Ноги последней фигуры широко расставлены, изогнуты в коленях, и между ними чисто символически показан будущий ребенок... Петроглиф красноречиво выражает суть древнего мифа о матери как источнике жизни, как олицетворении возрождающейся и умирающей природы. ...Трехступенчатая фигура демонстрирует диахронно существовавшие поколения женщин, которые связаны в протяжении времени: это своего рода дерево жизни, где счет родства ведется по материнской линии».9

В различных вариантах этот образ предстает перед нами то в виде трехступенчатой фигуры, то многоступенчатой елочкой, с головой в виде шипа, круглой или ромбовидной. Ноги иногда переданы в виде прямоугольного основания, а порой фигуры в значительной степени схематизированы, в них отмечены лишь отдельные характерные детали.

Подобные же изображения известны на ленских писаницах «Часовня», Тойон-Ары и некоторых других. Своими очертаниями они во многом сходны с монгольскими: широко расставленные ноги, руки, «елочка» вдоль туловища, иногда просто вертикальная «елочка» (рис. 6б).

Отдельные рисунки-графитти, интерпретированные А.П.Окладниковым как изображения жилищ, на наш взгляд, могут быть прочтены иначе: они отражают тот же образ матери-прародительницы и выступают в качестве «мостика» между рисунками на писаницах и юкагирскими шангар-шорилэ (рис. 6 в).

Таким образом, абрис человека в девичьих пиктограммах юкагиров можно считать результатом слияния двух графически самостоятельных образов: остроголового праотца и матери-прародительницы. Удивительно четка, лаконична и универсальна эта фигура! В ней воплощено представление о Человеке вообще, вне зависимости от пола и возраста.

Единение и в то же время противопоставление мужского и женского начал — одна из главных тем первобытного искусства. Человеку верхнего палеолита уже были известны бинарные (т.е. две противоположные) оппозиции: мужское — женское, правое — левое, положительное — отрицательное, соответствующие как психофизиологическим особенностям человека, так и складывавшимся магическим представлениям о таинствах зачатия, рождения и смерти. Бизон как символ мужского начала и лошадь — символ женского начала, соответствующие им мужские и женские условные знаки — таково выражение культа плодородия в пещерной живописи каменного века.

Синтетические образы, сочетающие мужские и женские признаки, появились позднее, очевидно, в эпоху палеометаллов. Э.А.Новгородова среди петроглифов Западной Монголии выделяет образ роженицы, характеризующийся уже известными нам признаками: широко расставлены руки, ноги, между которыми помещен большой плод, и, что весьма примечательно, с большими оленьими рогами на голове. Автор считает, что «в этом изображении передана универсальная идея двух предков-родоначальников — матери-прародительницы и отца-оленя». Роженицы, матери-первопредки, в том числе с оленьими рогами на голове, появились в наскальной живописи Монголии в медно-каменном веке, который предшествовал бронзовому веку.

Соединение мужских и женских признаков можно найти в образе мифологического Мирового Дерева. Так, в якутском героическом эпосе олонхо священное дерево Аал Луук Мас имеет восемь могучих ветвей, которые символизируют три поколения женщин. Священное дерево исторгает желтое илгэ — живительную влагу для зверей, птиц и людей, «густыми сливками струится, желтым маслом источается». Молочная верхушка дерева в вышине небес превратилась в самую лучшую в мире коновязь, по другим вариантам, «словно хвостовое перо журавля, с вершины небес, извиваясь, вниз опустилась; на вершине (этой ветви) созданный Айыы Тойоном орел клекочет». Орел, посланец божества Верхнего мира Айыы Тойона, и столб-коновязь символизируют в данном случае мужское начало Мирового Дерева якутов..

В серии якутских олонхо о женщине-богатырке, первой жительнице Среднего мира, прародительнице якутов, имя героини Кылааннаах Кыыс Бухатыыр состоит из трех слов. Первая его часть означает «лезвие», «острие» или «ость шерсти, хлебного колоса». Остальная часть имени переводится как «девушка-богатырь». В одном из вариантов олонхо к первой части имени добавлено весьма примечательное определение — «Учуктаах», что означает «остроконечная». Записавший олонхо собиратель отметил, что «центральный персонаж олонхо не то мужчина, не то женщина, хотя по облику — это все-таки женщина».10

Отсюда можно вывести некоторое семантическое тождество между мифологическими образами якутской богатырки-прародительницы и Аал Луук Мас. Между собой они соотносятся как два одинаковых по содержанию письма (рис. 4) на юкагирских шангар-шорилэ: вероятно, более древний реалистический образ богатырки и соответствующая ему идеограмма — восьмиветвистое (как символ трех поколений) Мировое Дерево.

Интересно, что подобные соответствия обнаруживаются в имени одного из главных персонажей русской волшебной сказки — Бабы-Яги. В вариантах второй части имени -Яга, -Ига, -Еза угадывается указание на остроконечность. Ига, игла — вообще, тонкий предмет с заостренным концом, например, заостренная палочка, иглы хвойного дерева, иглы ежа, ерша. Выветренный временем древнеславянский образ матери и хозяйки зверей Бабы-Яги, возможно, когда-то содержал символику связи трех поколений женщин: неслучайно в сказках часто фигурируют Баба-Яга и две ее сестры. Образы трех женщин, связанных родством во времени, — мать, дочь, внучка — трансформировались в трех сестер, объединенных сказочным пространством.

Так угадываются смысловые связи между именами и образами русской сказочной Бабы-Яги и якутской мифологической женщины-богатырки Кылааннаах Кыыс Бухатыыр.

Сочетание мужских и женских признаков в одном образе позволяет нам рассматривать фигуру человека в девичьих пиктограммах юкагиров как графическое выражение идеи Мирового Дерева. Действительно, в фигуре человека-елочки обнаруживаются те же устойчивые признаки матери-прародительницы («елочка») и отца-первопредка (остроконечность). В связи с этим чрезвычайно интересна прорисовка «дома» над головами персонажей письма. Форма «дома» опять возвращает нас в мир петроглифов Монголии и Якутии. В прямоугольных основаниях прародительниц, символизирующих «домовину», «землю», «родину», в графике широко расставленных ног (рис. 6) видится праобраз орнаментированных юкагирских «домов». Судя по этнографическим источникам, традиционные жилища юкагиров имели коническую форму. Переосмысленный образ «домовины», «родины» уже конкретно обозначал «дом» и потому занял противоположное, верхнее положение в берестяных письмах. Можно так же принять во внимание П-образную прорисовку мифологического Неба в наскальных рисунках Средней Лены11 и форму сечения зимнего жилища якутов «балаган».

Любовные письма юкагирских девушек помогли обнаружить следы почти утраченного образа мифологического Мирового Дерева юкагиров. В изобразительном искусстве современных юкагиров Верхней Колымы известны самостоятельные образы отца-первопредка и елочки — матери-прародительницы, ими украшены передники, обувь, деревянные изображения божков. В фольклоре же эти образы почти стерты. И тем заманчивее и радостнее идти вспять во времени, очищая от «вековой пыли» и восстанавливая по крупицам уникальную и по-своему яркую картину духовного мира аборигенов края.

Литература

1. Иохельсон В.И. По рекам Ясачной и Коркодону. Древний и современный юкагирский быт и письмена. Сиб., 1898. Приложение V.

2. Юкагиры. Историко-этнографический очерк. Новосибирск, 1975. С. 56-57.

3. Там же.

4. Иванов С.В. Материалы по изобразительному искусству народов Сибири XIX — нач. ХХ вв. М.-Л., 1954. С. 524.

5. Иванов С.В. Указ. соч. С. 123, 520.

6. Окладников А.П., Запорожская В.Д. Петроглифы Средней Лены. Л., 1972.

7. Окладников А.П. История Якутии, т. 1. М.-Л., 1955. С. 213.

8. Туголуков В.А. Кто вы, юкагиры? М., 1973, с. 113.

9. Новгородова Э.А. Мир петроглифов Монголии. М., 1984. С. 43-44.

10. Емельянов Н.В. Сюжеты ранних типов якутских олонхо. М. 1983, с. 99.

11. Жукова Л.Н. Бинарные оппозиции в мировоззрении аборигенов Сибири: символика разнонаправленных дуг. //Язык — миф — культура народов Сибири. Вып. III. Якутск, 1994.

http://ilin-yakutsk.narod.ru/2000-4/28.htm

[Гость Dracum]

Юкагирский язык в настоящее время - это некая фикция. Был такой праязык, но распался он примерно в районе 750 г. до н.э. (как балто-славянское единство). И разделение началось с отпочкования омокского (записи есть 18-19 вв.). Примерно в 250 г. до н.э. откололся чуванский (фиксировался до сер. 19 в.), а в 250 уже н.э. разделились т.н. диалекты тундренный и лесной (верхнеколымский). Если язык поворачивается называть диалектами одного языка совр. якутский и совр. турецкий, то пожалуйста. Для сравнения парочка слов из 100-словного списка: рука - тунд. caldz'eng (18 в. tolodz'a), лесн. nugen, чуван. xa'nbo, омок. porpo, нога - тунд. coghul, лесн. noj-l, чуван. nono'gh, омок. xamna.

[Урянхаец]

"Как и целый ряд других этнонимов, этноним юкагиры не явл-ся самоназванием юкагиров,

верхнеколымские лесные юкагиры наз-ют себя одул, нижнеколымские тундренные - вадул.

Напраш-ся сравнение самоназвания юкагиров и вышеприведенного названия юкагирского

рода Вагариил, Вагирэл с эвенкийским родовым названием Вакувагир" Господин Бурыкин А.А.

Очерки по топонимии и этнонимике Восточной Сибири. 2006 год. Питер.

След-но меркиты или меркиты это юкагиры с уйгурским и монгольским вкраплением.

Ведь существовало самодийская версия происхождения меркитов.

А юкагиры это потомки палеоиндейцев, испытавших уральское влияние.

[taltosh]

Добрый вечер!

Никто не просветит, когда же происходило это культурно-языковое дробление? :kz1: Я на форуме человек новый, пока больше читатель, чем писатель

[Тюрколог]

А было ли оно? Юкагирский язык чрезвычайно далек от уральских...

По язык.данным юкагирские племена жили по обе стороны огромного ледника.

[Акскл]

Энциклопедия Брокгауза Ф.А. и Ефрона И.А. (1890 - 1916гг.)

Юкагиры - остатки исчезающего, но в старое время сильного и многочисленного Омокского народа. Эти, большей частью, бродячие инородцы кочуют в пределах Верхоянского и Колымского округов Якутской области по рекам обеим Анюям, Колыме и ее притокам Ясачной и Киркидону, а также по рекам Яне и Индигирке, до берегов Северного Ледовитого океана. В Вилюйском округе их числится 5 родов, с 484 душами (256 мужчин и 228 женщин), в Колымском округе также 5 родов, с 248 душами (133 мужчины и 158 женщин), а всего в области 732 души. По 10-й ревизии Юкагиры числилось в области 1686 душ (900 мужчин и 786 женщин). В 1774 г. Юкагиры платили ясак с 962 душ мужского пола но, по словам исследователя их, Георги, не прописанных лиц было вчетверо больше. Повальные болезни, в особенности оспа в XVIII и в первой половине XIX столетия, способствовали истреблению племени.

Юкагиры среднего роста, хорошо сложены, волосы и глаза темные или черные, лицо продолговатое, белизной кожи резко отличаются от прочих инородцев; они вообще трудолюбивы, живут довольно опрятно; смысла христианской религии не усвоили и только наружно исполняют обряды православной церкви. Занимаются оленеводством, ловлей зверей, рыбы и птиц, выделкой оленьих шкур (равдуги). Жилища оленеводов напоминают собой русские избы, но печей они не имеют; вместо них служить очаг. Кочевые Юкагиры живут в переносных чумах. Мужчины и женщины одеваются в выделанные из оленьих шкур, шерстью вверх, парки, сделанные на манер рубахи, с рукавами и разрезом у ворота. Женская парка делается из оленьих выпоротков, вырезанных из живота самки, с откидным меховым, иногда собольим воротником; мужская парка - из молодых оленей, со стоячим воротником какого-нибудь дешевого меха, нередко собачьего. Пища Юкагиры - рыба, водяная птица и в особенности оленина, высушенная на солнце или мороженая. Лакомством считается копченый олений язык. Олень и собака служат как для передвижения, так и для охоты. Олений промысел производится Юкагиры дважды в год, в мае и сентябре, при переходе оленей из лесов в приморские тундры и обратно, особенно осенью, когда олени становятся жирными. Зверей Юкагиры ловят преимущественно ловушками; трудолюбивые охотники ставят по 400 ловушек на человека. На медведя охотятся с ружьем. Рыба ловится для домашнего обихода, как и птица; только перо и пух идут на продажу. Меновая торговля производится одновременно со взносом ясака; оленина меняется на хлеб, чай, сахар, табак, посуду, ситец и водку. Юкагиры любят музыку и пение, а также сказки. Мужчины рассказывают про свою удаль и охотничьи подвиги и про старых богатырей, а также легенды, в особенности о подвигах предков; женщины, у которых довольно мягкий, нежный голос, воспевают любовь и любовные похождения. Юкагиры довольно общительны, беззаботны и гостеприимны.

Впервые русские познакомились с Юкагиры в 1638 г., когда партия енисейских казаков, под начальством Ивана Пастника, встретила их на реке Индигирка В 1644 г., когда казаки открыли реку Колыму, они нашли там также Юкагиры В ту пору народ этот был многочислен, воинствен и вел постоянные войны с коряками и чукчами. В 1645 г. Юкагиры восстали против русских, возбужденные к тому князем Пелевой, и на так называемом Убиенном поле убили служилых русских людей. В 1697 г. Юкагиры, в числе 60 человек, ходили с Атласовым для завоевания Камчатки. В 1714 г., за жестокое с ними обращение, они напали близ Акланского острожка на отряд казаков, шедший из Камчатки, и истребили его. В 1727 г. Юкагиры участвовали в неудачной экспедиции майора Павлуцкого против чукчей. Более подробное исследование Юкагиры произведено Йохельсоном.

Н. Латкин.

[Урянхаец]

ПО этой ссылке вы перейдете в богатейший запасник

литературы по юкагирам и их родовым группам чуваенцам,

омокам, и т.п.

nyoro-2011.livejournal.com/604.html

http://www.nlib.sakha.ru/knigakan/index.php/proekty/knizhnaya-kultura/52-proekt-qyukagirikaq

[Ньукуус]

Скидываю сюда исторические сведения Северо-Восточной Якутии, Юкагирии. Эта территория вошла в состав Якутии только с приходом русских. До прихода русских юкагиры оборонялись и не пускали чужаков, пускай одетых в железные куяхи. Юкагиры теснили даже чукчей, которые были очень воинственными.

Похоже у них был каменный век. Со времен переселения палеоиндейцев через Берингию у них ничего не изменилось, разве что добычи стало меньше, только рыба осталась. 

Вот что пишет Вацлав Серошевский:

"Жилища мы строили в старину маленькие, потому что топоры были каменные. Каменным топором рубить поперек нельзя, приходилось щепить. Одно дерево в день иногда рубили, а толстого и вовсе срубить нельзя было", — рассказывали колымские якуты местности Енгжа (1884 г.).
"Каменным топором рубить все равно что зубами грызть" (Андылах, Колым. ул., 1882 г.) • Когда я впоследствии подобное выражение встречал в описании сержантом Андреевым построек на Медвежьих островах я был поражен тождественностью выражений "как бы зубами грызено" ).

 

 

 

 

[Ньукуус]

Берингия. 20 тысяч лет назад и животные жившие на ней. Время переселения индейцев из Азии в Америку

Арктодус симус и смилодоны

Гигантский бобер

Тераторн

 

 

Ландшафт Берингии

[Ньукуус]

Материалы к реконструкции облика юкагирских воинов.

 

 

            1. Краткие сведения о юкагирах. Юкагиры (якутск., предположит. из тунгусск. *йоке+гир, «дальние люди»; самоназвание одул/вадул, юкагирск. «силачи») занимали бóльшую часть Восточной и Северо-Восточной Сибири с IV тыс. до н.э. по XII/XV вв. н.э. К рубежу эр они делились на две группы племен, различавшихся диалектами: южноюкагирскую (потомки носителей усть-мильской культуры [ок. 1300-400 гг. до н.э.] бронзового века; предки южных юкагиров знали металлургию бронзы с начала усть-мильской стадии) и североюкагирскую (носители пережиточного ымыяхтаха [ок. 1300 г. до н.э. – 500 г. н.э.], также освоившие металлургию бронзы)[1]. Обе эти группы восходят к носителям неолитической ымыяхтахской культуры (исход III тыс. – ок 1300 гг. до н.э.), которых надо отождествлять как праюкагирскую общность. Характерной приметой праюкагиров / юкагиров c начала ымыяхтахского времени (ок. 2000 г. до н.э.) по XVII-XVIII вв. н.э. была т.н. вафельная керамика.

            Этноязыковые предки юкагиров относились к уральской семье: юкагирские языки образуют в ее составе особую юкагиро-чуванскую ветвь. Ее место в эволюции уральского языкового ареала рисуется следующим образом (Симченко 1976: 31 сл., 39 слл., 59-60): уралоязычный континуум в мезолите занимал огромные пространства Северо-Восточной Европы, Урала, Западной Сибири и каких-то районов Восточной Сибири; в его рамках обособились ареалы пра-финно-угро-самодийский (Урал и обширные районы по обе стороны от него, т.е. западноцентральная часть уралоязычного ареалы), праюкагирский (на крайнем востоке уралоязычного ареала) и ареалы прочего древнейшего уралоязычного населения приполярной полосы от Фенно-Скандии до Таймыра (восточным продолжением этой полосы можно считать праюкагирский ареал, хотя едва ли у диалектов его обитателей было больше общего с диалектами древнейшего уралоязычного населения Северной Европы, чем с пра-финно-угро-самодийцами). В неолите сначала прасамодийцы обособились (где-то в восточной части бассейна Оби и междуречье Оби и Енисея) от пра-финно-угров, а затем финно-угорская общность распалась на финскую и угорскую ветви. Праюкагиры в это время расселились до крайнего Северо-Востока Азии (а возможно, и далее, см. ниже) и во всяком случае вступили в контакты с древнейшими эскимосами Берингии, откуда уралоязычные следы в эскимосских языках. Наконец, в I тыс. до н.э. часть самодийских племен (предки ненцев, энцев, селькупов, нганасан) и финны-саамы продвинулись на север, ассимилировав древнейших северных уральцев на всем пространстве от Фенно-Скандии до Таймыра; самодийская ассимиляция уралоязычного населения Таймыра и его окраин (в том числе обитавших здесь юкагирских групп) прошла существенно позже, растянувшись на I – сер. II тыс. н.э.

            О времени прихода (пра)юкагиров в Восточную Сибирь можно лишь строить гипотезы. Как явствует из сказанного выше, с языковой точки зрения юкагиры представляют собой первую, дальше всего зашедшую на восток волну уральской (урало-юкагирской) языковой общности (следующая по времени и дальности проникновения на восток волна уралоязычных племен состояла из языковых предков угров и самодийцев). С антропологической точки зрения юкагиры монголоидны. Таким образом, их этногенез в своей основе сводился к тому, что группа уралоязычных пришельцев с запада (возможно, хотя и не обязательно, уже частично монголоидизированных) смешалась с неностратическими монголоидными аборигенами Южной или Восточной Сибири, сформировав протоюкагирскую по языку и монголоидную по антропологическому облику общность.

            Между тем археологические материалы позволяют предполагать, что ымыяхтахская культура II тыс. представляет собой финальный этап непрерывного развития одной и той же (по крайней мере, в своей основе) общности насельников Восточной Сибири, начавшегося с момента смены местной мезолитической сумнагинской культуры бассейна Лены и сопредельных северо-восточных ареалов (VIII – V тыс. до н.э.) культурой сыалаха (IV тыс.), сформировавшейся, по-видимому, в результате смешения сумнагинцев с пришельцами из Прибайкалья. Затем сыалахская (IV тыс.), белькачинская (III тыс.) и имыяхтахская (исход III – третья четв. IIтыс.) культуры, сменявшие друг друга на территории Восточной Сибири, по-видимому, представляли собой последовательные фазы развития одной и той же общности. Сумнагинская же культура, напротив, восходит прежде всего к дюктайской палеолитической культуре (c конца 20-х тыс. до н.э.), чей ареал возможно, подвергся в VIII тыс. миграции с Енисея, из ареала кокоревской позднепалеолитической культуры, что и привело к формированию сумнагинской культуры на дюктайской базе.

            Таким образом, сумнагинцы представляют собой наиболее вероятных кандидатов на роль тех аборигенов (или главного их массива), которых встретили на своем пути и с которыми смешались древнейшие уралоязычные языковые предки юкагиров, а пришельцы из Прибайкалья, появление которых в Восточной Сибири сменило сумнагинскую культуру сыалахом – наиболее вероятные кандидаты на роль указанных уралоязычных языковых предков юкагиров. Время существования сыалахско> белькачинско> ымыяхтахского культурного ствола (ок. 3000 – 1300 гг. до н.э., см. карты А – Г) надо рассматривать как время окончательной консолидации юкагирской ветви в рамках уральской семьи языков. Обособиться же от прочих уральцев по языку предки юкагиров должны были еще в алтайско-байкальском районе (ср. Жукова 2009: 136); вопрос о том, с каким археологическим ареалом там их можно соотносить, остается открытым (лучше прочих подойдет прибайкальская китойская культура VI – V тыс., не имеющая местных корней в Прибайкалье и основанная мигрантами, вернее всего – с запада).

            Одним из наиболее ярких явлений в этнокультурной истории ымыяхтахцев (= праюкагиров) был взрыв их миграций в середине II тыс. до н.э. (карта Г), когда, как известно по археологическим данным, группы ымыяхтахцев проникают из бассейна Лены через Таймыр и далее на запад вплоть до северной Фенно-Скандии включительно[2], на юг в Циркумбайкалье и на восток до Охотского моря[3], на юго-восток до Амура и Сахалина[4], и, наконец, на северо-восток, занимая большую часть Чукотки, где сформировалась так называемая северочукотская культура – локальный вариант ымыяхтаха. По-видимому, группы ымыяхтахцев попали тогда и на Аляску, где прослеживается, с одной стороны, юкагирский след в антропологическом и культурном облике эскимосов-ипиутакцев I тыс. н.э. (а возможно, и в языковом облике некоторых индейских групп, сейчас присутствующих в южноцентральной части Северной Америки)[5], а с другой – археологические параллели между северочукотским вариантом ымыяхтаха (северочукотской культурой) и рядом аляскинских поселений (включая палеоэскимосскую культуру Нортон), а также появление на Аляске вафельной керамики[6]. Уже к концу II – началу I тыс. до н.э. эти далеко расселившиеся группы ымыяхтахцев были ассимилированы местным населением, но ареал (пра)юкагиров  I тыс. до н.э. – носителей усть-мильской культуры и обитателей ареала пережиточно-ымыяхтахской сферы ее влияния (ранее включавшейся в усть-мильский ареал) по-прежнему занимал всю Якутию и некоторые сопредельные районы, см. карту Д.

А. Восточная Сибирь в IV тыс. до н.э.: (по НСЕ: 272)

1 – сыалахская культура

2 – поздняя китойская культура

8 – исаковская культура

Б. Восточная Сибирь в первой половине – середине III тыс. до н.э.: (по Parzinger 2006: 40)

9 – ранняя белькачинская культура

8 – серовская культура

10 – будуланская культура

11 – громатухинская культура

12 – малышевская культура

В. Восточная Сибирь на исходе III тыс. до н.э.: (по Parzinger 2006: 168 с учетом НСЕ: 273)

 

11 – поздняя белькачинская культура

12 – осиноозерская культура

13 – зона формирования глазковской культуры

Г. Восточная Сибирь во второй четверти –  середине II тыс. до н.э.: (по Parzinger 2006: 244, с учетом ЭБЛП: 329, Диков 1979: 107, 154-160)

 

14 – ымыяхтахская культура (синими стрелками обозначено расселение отдельных групп ымыяхтахцев)

12 – глазковская культура (западные прототунгусы?)

15 – усть-бельская культура (прото-чукото-коряки; розовой стрелкой обозначено вероятное направление их миграции на Чукотку в средние столетия II тыс. из Саяно-Байкальского региона).

 

Д. Восточная Сибирь в первой половине – середине I тыс. до н.э.: (по Parzinger 2006: 540, с учетом Диков 1979: 107, 211-215)

 

10 – Усть-Мильская культура и пережиточный ымыяхтах

15 – примерный чукото-коряко-эскимосский ареал

11 –пясинская культура (досамодийская)

12 – усть-чернинская культура (досамодийская)

В I тыс. н.э. обе группы древних юкагиров (северная, пережиточно-ымыяхтахская, и южная, пост-усть-мильская) освоили металлургию железа. Оценить их численность в это время можно в 20-30 тыс. чел. Однако расселение тунгусских племен из Забайкалья – Циркумбайкалья в бассейн Вилюя и Лены, дополненное переселениями тюркских и монгольских племен (приведшими к сложению этноса якутов-саха в бассейне Лены и толкавшими тунгусов к дальнейшим перемещениям) в несколько этапов (XII-XV/XVI вв.) привели к резкому сокращению ареала юкагиров. На момент появления предков якутов (прежде всего тюркоязычных курыкан) в бассейне Лены, около XIII-XIV вв., согласно якутским преданиям, юкагиры были так многочисленны, что якуты метафорически описывали северное сияние как отражение бесчисленных юкагирских костров в небе и говорили, что птицы не могут пролететь через земли северо-востока без того, чтобы их перья не потемнели от дыма юкагирских костров. Расселение тунгусоязычных племен привело юкагиров к катастрофе и долговременному упадку (карта Е).

            Предположительно решающие поражения юкагиры понесли от тунгусов в бассейне Вилюя; в дальнейшем часть юкагиров была истреблена, часть – отунгушена, часть – отступила (Туголуков 1979: 5). Южные юкагиры сместились далеко на северо-восток, за Лену и к верховьям Колымы, что не могло не сказаться и на северных юкагирах; некоторые сместившиеся группы южных и северных юкагиров, ища новых мест, оттеснили далеко на восток чукчей и отбросили на юго-восток коряков, заняв бассейн Анадыря и разъединив коряков и чукчей юкагирским клином. По-видимому, в XV-XVI вв. на основной территории бассейна Лены еще существовали отдельные «островки» юкагирских племен, но к началу XVII в. они оказались ассимилированы тунгусами и якутами. К этому же времени завершилась самодийская ассимиляция юкагирских групп юго-восточных окпаин Таймыра и сопредельных районов. В начале XVII в. насчитывалось восемь североюкагирских племен (алайи, омоки, чуванцы-шелаги, коромои, олюбенцы, яндыри, янга и онойди) от Оленька и Нижней Лены до рубежа чукчей на берегу Северного Ледовитого океана и пять южноюкагирских племен (шоромбои, когимцы, ходынцы, анаулы и лаврентьевцы) от верховий Индигирки до нижнего Анадыря и северной Камчатки (Курилов 2003: 54), всего 4,5 – 5 тыс. чел. Археологическая культура бассейна Анадыря середины II тыс. (анадырско-майнская, иначе вакаревская) с вафельной керамикой принадлежит юкагирам.

            В юкагирском фольклоре XIX – нач. XX вв. сохранились предания о том, что юкагиров на местах их обитания встретил некий древний народ, живший в основном охотой на лося, делившийся на «людей леса» и «людей моря»; они боролись с пришельцами-юкагирами, но те победили их, и аборигены должны были покориться юкагирам (Степанов, Гурвич 1956: 894). Речь идет о приходе юкагиров в регион, протянувшийся от тайги до моря и в своей таежной части изобиловавший лосями. Ареал лося захватывает верхнее и среднее течение Колымы, Индигирки и Анадыря, и вернее всего, изложенное предание относится именно к экспансии юкагиров в эти районы и смежную тундру, на Северо-Восток Азии, в XV-XVI вв.[7]

            Главным последствием отступления юкагиров из бассейна Лены явилось прекращение их доступа к собственным источникам железа. Его получали в исключительно ограниченных размерах только в виде трофеев, даров и импорта, что ставило юкагиров в проигрышное положение по отношению к  соседям.

            В первой половине – середине XVII в. нарастающее расселение приохотских восточных тунгусов на северо-запад, к нижней Лене и далее по нижней Лене и Оленьку привело к новым ожесточенным войнам этих тунгусов с юкагирами, утратившими юго-запад своего ареала, низовья Лены и бессейн Оленька; это расселение восточных тунгусов разъединило юкагиров и северо-восточных самодийцев (Гурвич 1966). Во второй половине XVII в. на юкагиров (с середины XVII в. подчинившихся русской власти) обрушились тяжелые эпидемии оспы, так что их численность упала до 2,5 тыс. чел. Тунгусы, как и сами юкагиры, к этому времени подчинялись русской власти, и pax rossica к концу XVII в. навсегда прекратила юкагиро-тунгусское противостояние, но с уменьшением численности юкагиров до 2,5 тыс. чел. они стали катастрофически проигрывать в потенциале своим восточным соседям – чукчам (8-9 тыс.) и их симбиотам азиатским эскимосам (неск. тыс.), с одной стороны, и корякам (11-13 тыс. чел.), с другой.

            Тот факт, что на протяжении всего XVII в. юкагиры, имея 4-5 тыс. чел., то есть впятеро меньше  людей, чем один лишь чукото-корякский ареал, и имея три «фронтира» - тунгусский, чукотский и корякский (притом, что сами чукчи и коряки были разъединены друг от друга теми же юкагирами, так что потенциал экспансии могли тратить лишь на юкагиров, а не друг на друга), испытывали поражения лишь от тунгусов, а на востоке удерживали доминирующие позиции, свидетельствует о существенном воинском превосходстве юкагиров над восточными соседями и подтверждает сообщения Иохельсона: «Вообше известно, что охотничьи племена воинственны и храбры, но юкагирские ’’сильные люди’’ [юкаг. тэнбэйэ шоромох, богатыри, военные предводители] славились на всем северо-востоке силой и ловкостью» (Иохельсон 1898: 5 сл.); «Юкагирские воины считались самыми храбрыми и ловкими на всем северо-востоке» (Иохельсон 1900: 97) – при том, что Иохельсон превосходно знал и юкагиров, и тунгусов, и чукчей, и коряков, и их традиции и предания. Однако когда общее число юкагиров в начале XVIII в. стало уступать вчетверо одним только чукчам, судьба их оказалась предрешена. Атаки чукчей и немирных коряков (начались они еще в 1660-х – 1670-х гг., но большой размах приобрели в первой трети XVIII в.) в первой половине – середине XVIII в. привели к истреблению и вытеснению юкагиров на территории значительной части бассейна Анадыря и сопредельных районов Чукотки (в результате юкагирский клин между коряками и чукчами исчез, те соприкоснулись друг с другом, и между ними разгорелись такие войны, что одно и то же чукото-корякское слово «тангит», досл. «истинный враг», стало для чукчей квазиэтнонимом для коряков, а для коряков – квазиэтнонимом для чукчей).

            Во второй половине XVIII в. чукото-юкагирские и корякско-юкагирские конфликты (неудачные для юкагиров, в том числе кончавшиеся истреблением некоторых их групп) постепенно сошли на нет, и XIX в. стал для юкагиров временем мира (причем отношения и с чукчами, и с тунгусами в этот период стали восприниматься как симбиоз и братство, которого не должна была нарушать и не нарушала ни та, ни другая сторона). Часть юкагиров перешла на чукотский язык (чуванцы), сохраняя долгое время не-чукотскую этническую идентификацию и этнически противопоставляясь теперь (в конце XVIII – XIX вв.) и чукчам, и юкагирам. Часть юкагиров обрусела и оябъякутилась. Число собственно юкагиров в XIX  в. составляло около 1000 человек, живших к концу века несколькими общинами, стянувшимися в две диалектные группы (североюкагирская тундренная, стянувшаяся вокруг племени алайи, и южноюкагирская лесная, стянувшаяся вокруг племени когимцев), а экономический упадок, постигший юкагиров, был таким, что в XIX в. они уже не имели керамики.

 

Е. Ареал юкагиров во II тыс. н.э.

10 – примерный ареал юкагиров в начале II тыс. н.э.

11 – примерный ареал северо-восточных самодийцев в начале II тыс. н.э.

15 –примерный ареал чукото-коряков в начале II тыс. н.э.

 

12 – границы юкагирского ареала в середине XVII в.

13 – границы юкагирского ареала во второй половине XIX в.

2. Сведения о вооружении юкагиров.

            2.1. Общая сводка. По одному из русских сообщений XVII в. юкагиры Индигирки имели куяки, костяные шлемы, луки, копья, каменные топоры (Гурвич 1966: 15). Реестр имущества, отнятого чукчами у юкагиров (как «князцов», так и рядовых людей) на р. Налуче в 1754 году, упоминает железные куяки, железные шишаки, у каждого юкагира – креневый (т.е. сделанный из смолистой стороны лиственницы) лук и колчан (в том числе со стрелами с железными наконечниками – «железницами»), а кроме того, копья (в том числе, опять-таки, с железными наконечниками), железные наручни, пальмы, а также железные топоры и железные ножи с украшениями в виде оловянных припоев (не специально боевые) (Гурвич 1966: 71 сл.; публикация реестра Гурвич 1957: 250–262). Согласно рассказу самих юкагиров, «одул (юкагиры) были, с каменными топорами были, костяными стрелами были, ножами из реберных костей были, с нартами, нартенные были» (Иохельсон 1900: 74). Эпос юкагиров упоминает также два вида панцирей – железный ламелляр чуон магhил (ЮФ 2005: 171, 183) и роговой ламелляр лэбул (Иохельсон 1898: 260) см. ниже, копье с лезвием, приспособленным для колющих и режуще-секущих ударов (ЮФ 2005: 129, 157), пальму (ЮФ 2005: 155), лук (ЮФ 2005: 129). В 1650, по русскому сообщению, юкагиры принесли ясак – «десять куяков якутских до четверы нарушны [4 наручня], шапку железную», 287 пластин для куяков, две большие пальмы (Белов 1952. № 66: 194; Нефедкин 2003: 235). Чукчи получали от юкагиров копья, пальмы, китайские ножи (Андреев 1940: 156, цит. по Нефедкин 2003: 51). На охоте юкагиры XIX использовали также палицы (которыми, в частности, с нарт поражали преследуемую дичь), дротики и пращу-бола (Степанов, Гурвич 1956: 888; Иохельсон 2005: 550, 552). Существовали и боевые нарты (§ 6, рис. 65) – некий зимний аналог боевых колесниц!

            Характерно полное отсутствие упоминаний щитов (их практически не применяли и далее на северо-восток). Не употребляли щиты и угро-самодийцы Западной Сибири времени средневековья (Соловьев 1987: 63-64[8]). Это тем более характерно, что в том же Приобье в кулайскую эпоху, около рубежа эр, те же угро-самодийцы  щиты применяли, как и ымыяхтахцы II тыс. до н.э. (см. ниже). Таким образом, в течение I тыс. н.э. от них отказались.

            Отметим, что эвены (ламуты), постоянные противники юкагиров в XVII в., были тогда по сообщению сражавшихся с ними русских, «збруйны и оружейны, с луки и копья, в куяках и шишаках, в железных и костяных» (Степанов 1965: 136), по еще одному сообщению – «в куяках и в шишаках, и в нарышнях, и с щитами» (Багрин 2007). Поскольку юкагиры в XVII в. долгое время ожесточенно воевали с ламутами – в общем, на равных – и активно контактировали с ними, можно было бы ожидать, что у них будут встречаться те же предметы вооружения (кроме щитов). И действительно, для юкагиров отмечены и костяные шишаки, и железный шлем («железная шапка» из ясака 1650 г.), и панцири (как железные, так и костяные, см. ниже).

            2.2. «Куяки» у юкагиров. Перед тем, как перейти к рассмотрению отдельных предметов вооружения юкагиров, следует оговорить русскую терминологию, в которой описывался их защитный доспех. Русские источники XVII-XVIII вв. именуют юкагирские панцири «куяками», следуя стандартной терминологии, в которой различались «панцири» (т.н. «гомогенный» доспех из максимально крупных цельных кусков материала) и «куяки» – гетерогенная броня, набранная из многих пластин. В узком смысле слова «куяком» назывался чешуйчатый или пластинчатый доспех в виде рубахи с широким воротом, оплечьями, рукавами, с коротким или средним подолом; составлявшие его пластины крепились заклепками к мягкой основе снаружи (при этом было возможно еще и декоративное матерчатое покрытие сверх пластин) или с внутренней стороны (как в бригандинах). Однако тем же термином «куяк» в русских источниках назывались любые панцири, набранные из пластин, в том числе не имевшие мягкой основы – ламинарные и ламеллярные. Применительно к собственно юкагирским панцирям «куяк» обозначал именно ламелляры, см. ниже; когда же источник подчеркивал, что юкагиры сдали по ясаку «якутские куяки», имелись в виду именно настоящие куяки, типичные для якутов. Очевидно, юкагиры получили их в виде даров, импорта и трофеев.

            Таким же образом доставались юкагирам некоторые русские «куяки» в узком смысле слова. Так, по русскому известен документу случай, когда юкагиры убили русского «промышленного Матюшку Медника в куяке, и куяк у него унесли» (Багрин 2007). Согласно другому документу XVII в., русская администрация прислала на места для раздачи юкагирам в подарок три куяка в разобранном виде, чтобы можно было дарить по 1-2 «куячных доски» на человека (Огородников 1922: 28; под «куячными досками» имеются в виду образующие броню куяка горизонтальные полосы, набранные из пластин, ср. выражение русского документа, описывающего ойратский доспех XVII в: «А на бой ездят в куяках железных да в шишаках, а в куяках доски железные шириною пол ладони», Бобров 2000; такой куяк представлен на схеме 1, рис.б).

Схема 1.         а                                                         б

Центральноазиатские «куяки» в собственном смысле слова (б – ойратский куяк), ср. якутский куяк на рис. 23.

2.3. Кольчуги и кистени у юкагиров? И.С. Гурвич без каких-либо аргументов счел, что предметы, названные «железными куяками» в упомянутом выше реестре имущества, отнятого чукчами у группы юкагиров в 1754 г., в действительности были кольчугами («У наиболее богатых и знатных юкагиров были кольчуги (куяки)», Гурвич 1957: 248; со ссылкой на это мнение И.С. Гурвича то же повторено в: Нефедкин 2003: 73); словом «кольчуги» русский переводчик перевел недавно термин armor, которым в своем англоязычном труде именует юкагирскую броню В. Иохельсон (Иохельсон 2005: 554). Между тем в действительности термин «куяк» означал вовсе не кольчугу (§ 2.2), а броня юкагиров, о которой писал Иохельсон, также не являлась кольчугой – это был панцирь из роговых «колец», не имевших ничего общего с кольцами кольчуги (§ 3.1). Таким образом, кольчуги можно исключить из предметов вооружения юкагиров, хотя единичные экземпляры кольчуг они теоретически могли бы получать от русских или якутов[9] (своих возможностей производить кольчуги у юкагиров не было в любом случае).

            Недоразумением является также представление о том, что тот же реестр пограбленного чукчами имущества включает кистени. В документе идет речь о железных «наручнях»; И.С. Гурвич почему-то решил, что термин «наручень» здесь подразумевает кистень («среди оружия упоминаются… железные наручни (кистени)», Гурвич 1957: 248, повторено в Гурвич 1966: 71); со ссылкой на это место работ Гурвича и А.К. Нефедкин пишет, что в обсуждаемом реестре упоминались кистени (Нефедкин 2003: 108). На деле речь идет, разумеется, о наручах (§ 3.3), так что и кистени следует вычеркнуть из числа видов юкагирского оружия (заметим, что трудно понять, почему И.С. Гурвич приравнял ad hoc, без какой бы то ни было аргументации «куяк» обсуждаемого документа к кольчуге, а «наручень» – к кистеню).

            2.4. Ымыяхтахское вооружение. При оценке путей развития юкагирского вооружения особое значение имеет паноплия непосредственных предков юкагиров – носителей ымыяхтахской культуры (II тыс. до н.э.), найденная в недавно открытом погребении ымыяхтахского воина в местности Кёрдюген (Алексеев и др. 2006). Как видно из материалов этого погребения, вооружение воина составлял щит размером примерно 1.5 х 0,5 метра из более чем сотни костяных пластин (из кости лося или оленя) в два вертикальных ряда (по-видимому, они были наклеены на кожаную основу, натянутую на деревянный каркас), ламеллярный панцирь неопознаваемого покроя из длинных роговых пластин (с небольшим количеством пластин из кости) с отверстиями для крепления, сложный или усиленный лук с костяными боковыми накладками, шлифованное черешковое тесло из черного сланца, сланцевый шлифованный нож с вогнутым лезвием. Остатки таких же щитов, панцирей и ножей зафиксированы для глазковской культуры в Прибайкалье, современной ымыяхтаху.

3. Защитное вооружение юкагиров.

3.1. Юкагирские панцири.

3.1.1. Лэбул – ламелляр из кости или рога. По сообщению Иохельсона, «согласно [юкагирским] преданиям, древние юкагирские воины поверх обычной одежды надевали доспех (armor) из нанизанных на лосиные сухожилия колец (rings), выполненных из оленьих рогов» (Jochelson 1975: 383, Иохельсон 2005: 554). По-юкагирски этот доспех именовался лэбул (Иохельсон 1898: 260), что дословно означало, видимо, нечто вроде «толстая шкура» (как можно думать, отталкиваясь от формы лэбучэнь – «быть мохнатым, длинношерстным», ЮРС 2001: 216). Ср. якутский термин для одного из видов якутских панцирей – «тиэрбэс иилэгэс куйах», по-якутски – «панцирь-куяк из нанизанных колец» (Захарова, Мыреев 2010); это был один из видов якутских панцирей, далеко не главный для якутов. Согласно фольклору, концы этих колец сваривались (иhэрдиллэр, см. Винокуров 2009), так что речь идет об обычной кольчуге, однако название доспеха, если термин «нанизанный» подразумевает здесть не «снизанные друг с другом, продетые друг в друга», а «нанизанные на что-то», должно быть калькой с заимствованного у местного населения описания юкагирского лэбула. Русский переводчик, доверившись слову «кольца» (rings) в приведенном изложении описания лэбула Иохельсоном, перевел там же armor как «кольчугу». На деле речь идет, конечно, не о кольчуге в точном смысле слова, а о ламеллярном доспехе, и не о кольцах в точном смысле слова, а о роговых пластинках из оленьих рогов (см. ниже описание И. Биллингса). Рога оленей внутри сплошные, так что из них можно было делать пластины самых разных форм и видов (круглые, подобные круглым бляшкам, при поперечном срезе, эллиптоидно-овальные при косом, прямоугольные при распиливании; закругленные в сечении при срезании наподобие снимания стружки или плоские). Пластины округлой формы зафиксированы в Сибири, см. табл. 1-2. Чаще, разумеется, применялись удлиненные пластины. На этом фоне вопрос о том, почему лэбул описывался как панцирь из «колец», может решаться двояко, см. ниже.

            Ламеллярный доспех из рогов оленя описывает И. Биллингс у кадьякских эскимосов-«конягов» мыса Родней (Аляска), который он посещал в ходе экспедиции 1789-1791 гг. : «В числе военных телохранительных доспехов у них есть панцирь, сделанный из оленьих рогов, искусно разрезанных на тонкие пленочки, как бы стружки, которые плотно связывают жилами разных животных, так что они плотно облегают вокруг всего тела и довольно крепости имеют, чтобы не пропустить в него стрелу» (Биллингс, 2). Образец подобного ламеллярного доспеха кадьякских эскимосов (из продолговатых костяных пластинок) см. ниже, рис. 5. Похожий ламеллярный доспех чукчей из продолговатых пластин, сделанных из рога оленя, см. на рис. 4.

            Кроме доспеха Северо-Восточной Азии, вероятную аналогию юкагирским панцирям могли бы составить роговые панцири восточных угров и самодийцев – ближайших родственников юкагиров из всех народов Сибири и их долговременных западных соседей (пока в XIII-XVII вв. их не разъединил тунгусский ареал). Примеры восточноугорско-самодийских панцирей, чешуйчатых и ламеллярных, известны по памятникам кулайской культуры (в т.ч. нижнеобского ее субареала) конца I тыс. до н.э. – рубежа эр. Их детальные реконструкции А. Зыковым и А. Соловьевым представлены на рис. 1–3. Эти доспехи замечательны, в частности, именно тем, что составлены именно из роговых пластин, как и юкагирский лэбул, а не из кости, как предпочитали на Северо-Востоке Азии.

            Наконец, повторим, что именно роговые ламеллярные панцири носили воины древнейших (пра)юкагиров – носителей культуры ымыяхтах, как видно из погребения имыяхтахского воина в Кёрдюгене, см. выше. Делались они также из продолговатых пластин. Учитывая, что кёрдюгенский панцирь по характеристикам (ламеллярность, рог как материал) отвечает лэбулу, а ымыяхтахцы были прямыми предками юкагиров, ымыяхтахский роговой ламелляр можно считать древнейшей (пра)формой юкагирского лэбула.

            Ненамного менее популярным материалом для производства пластин подобных доспехов должна была бы стать кость, а не рог. Именно кость (ребра оленей, клыки моржа) была главным материалом для производства пластинчатых доспехов у чукчей и эскимосов; кроме того, они делали ламинарные и, возможно, ламеллярные доспехи из китового уса и кожи моржей и тюленей (по-русски – «лахтачные куяки»). То, что Иохельсону юкагиры в качестве материала доспеха своих предков называли именно рог, а не кость, связано, очевидно, с преимущественными традициями юкагиров, с которыми он контактировал (ср. именно роговые доспехи описанных Биллингсом эскимосов Кадьяка, имевших доступ ко всем видам материалов); костяной доспех юкагирского богатыря все же фигурирует в одном юкагирском рассказе (Иохельсон 2005: 209), однако это рассказ обрусевшего юкагира, и он мог быть неточен. В целом, надо полагать, были у юкагиров (учитывая тот факт, что охота на оленя и лося была самым крупным их промыслом) и панцири из кости оленей и лосей. Однако юкагиры не занимались охотой на морского зверя, и потому не могли производить кожаные панцири.

            Как показывают известные по описаниям и сохранившимся экземплярам чукчанские, корякские и эскимосские доспехи из роговых и костяных пластин (подавляющее их большинство – ламеллярные), а также прямое юкагирское описание конструкции лэбула как доспеха, состоящего из «нанизанных» на жилы элементов, юкагирский лэбул был именно ламеллярным панцирем, где пластинки соединяются друг с другом, а не нашивным (чешуйчатым или пластинчатым), где они нашиваются на основу[10].

            У ымыяхтахцев, угро-самодийцев, эскимосов, коряков и чукчей пластины панциря были длинными. В связи с этим вернемся к вопросу о том, почему о лэбуле информанты Иохельсона говорили как о панцире, составленном из «колец». Поскольку относили они эту информацию, по сообщению Иохельсона, к «древним» юкагирам, источником их сведений о лэбуле были лишь «предания», и сам Иохельсон ни одного панциря не видел. Таким образом, можно с уверенностью полагать, что информанты Иохельсона знали о лэбуле лишь по преданиям, никогда его не видели и сами не могли точно знать, что за кольца имеются в виду. В то же время сама информация о том, что лэбул состоял именно из «колец», выдумана ими быть не могла. Подобное описание могло отвечать одной из двух реальных ситуаций:

            1) Лэбул мог делаться из пластин подкруглой, эллиптической или овальной формы, именовавшихся «кольцами» потому, что в них – в частности, посередине, - делались отверстия для сухожилий, которыми они скреплялись. Из-за отверстия посередине такая пластина и могла бы уподобляться кольцу. Пластины соответствующих форм в Сибири и Центральной Азии в самом деле находят (табл. 1а-б, тип III-I-2, VI-I-1, VII-I-3, табл. 2, в центре и справа), в том числе и с отверстиями посередине.

            Уязвимыми местами такого объяснения является то, что а) все без исключения известные панцири Сибири производились из достаточно далеких от круговой формы пластин – роговых, костяных, бронзовых, железных – причем известные нам роговые и костяные панцири (от кёрдюгенского и кулайских до чукотско-корякско-эскимосских) производились из пластин продолговатой подпрямоугольной формы, которую было бы невозможно проассоциировать с кольцом (это и неудивительно, так как именно такая форма оптимальна с технической точки зрения); б) если округлую или эллиптовидную пластину и можно уподобить диску / кругу, то всё равно трудно воспринимать её как «кольцо», даже если посередине у нее есть отверстие для ремня (в любом случае гораздо меньшее по размеру, чем сама пластина!).

            2) На возможность другого объяснения наводит тот факт, что, как справедливо подчеркивает А. И. Соловьев, ламеллярные панцири делались, собственно, из наборных лент, завернутых в кольцо (с разрезом на боку, сзади или спереди); каждая такая лента набиралась из ламеллярных пластин. Пластины каждой ленты соединялись с пластинами следующей (расположенной кверху или книзу от нее) ленты, и сами ленты тем самым образовывали панцирь. Поэтому, описывая ламеллярные панцири, А.И. Соловьев специально отмечает, что в большинстве случаев их «можно по-другому назвать “ленточными”. Строго говоря, такие латы сочетали в себе ламинарный [ленточно-полосный] и ламеллярный принципы бронирования сборки, потому что сами железные ленты, образующие панцирь, составлялись из связанных между собой шнурами отдельных металлических пластин» (Соловьев 2003:133).

            Зрительно эти ленты-ряды ламеллярных пластин представляются как раз кольцами/обручами; панцирь же состоит из многих таких «колец», надставленных друг над другом (см. рис. 2–5, 8, 10, 17–20). В своем месте и сам А. И. Соловьев именует их «кольцами», давая детальное описание ламеллярного кулайского панциря в следующих выражениях: «…длинный панцирь, составленный из колец по ламеллярному принципу. Кольца набраны из роговых пластин, сплетённых между собой ремнями. Нижние кольца защитной одежды свободно свисают на нескольких ремнях и могут складываться, входя одно в другое, не мешая ходьбе» (Соловьев 2003: 133, комментарий к кулайскому доспеху, показанному на рис. 3 ниже).

            Итак, ленты пластин ламеллярного панциря выглядят как кольца, и современный оружеевед так и именует их «кольцами». В таком случае можно предположить, что именно такой смысл передавало слово «кольца» и в юкагирском описании лэбула, т.е. что речь идет об обыкновенном сибирском ламелляре из продолговатых пластин, и «кольцами» именуются не сами пластины, а набранные из них ленты, которые и составляют панцирь.

            Это объяснение и кажется нам наиболее вероятным.

            Поскольку, рассказывая Иохельсону о лэбуле, информаторы говорили только о «кольцах» из рога, но ни о каких иных заметных элементах, можно полагать, что такая типичная часть чукото-корякско-эскимосского доспеха, как наспинный деревянный щит, дополнявшийся одним или двумя «крыльями» (рис. 8–14), юкагирам был чужд: столь яркая деталь была бы, вероятно, отмечена.

            Покрой юкагирского панциря точно неизвестен, однако, учитывая типы кулайских и большинства чукото-корякско-эскимосских костяных панцирей (см. ниже, рис. 1-15; ср. также айнский сахалинский панцирь, рис. 3а, западносибирский и центральноазиатские тибетские ламелляры на рис. 20[11]), можно думать, что это был доспех типа корсет-кираса, закрывавший грудь (как кулайские, а также некоторые чукото-эскимосские панцири, см. рис. 15 вверху, где чукотская ламеллярная броня закрывает грудь от уровня горла, и рис. 4, 6), без оплечий (отсутствующих и на кулайских, и на чукото-корякско-эскимосских панцирях, и на айнском панцире), с длинным подолом. Представление о нем может дать длинный кулайский панцирь (рис. 1, ср. рис. 3) и, может быть, панцирь айнов Сахалина (рис. 3а).

Табл. 1а. Типы панцирных пластин Сибири по Ю.С. Худякову – А.И. Соловьеву

Табл. 1б. Типы панцирных пластин Сибири по Ю.С. Худякову – А.И. Соловьеву

 (продолжение)

Табл. 2.  Схема эволюции панцирных пластин Сибири по Ю.С. Худякову – А.И. Соловьеву

Табл. 1-2. Сводные сведения о панцирных пластинах, обнаруженных в Западной и Южной Сибири и Монголии до середины 1980-х гг. (Худяков, Соловьев 1987: 152–154)

Рис. 1. Угорско-самодийский воин кулайской культуры (городище Усть-Полуй, устье Оби), рубеж эр. Реконструкция А. Зыкова (Зыков, Кокшаров 2000: 42). Шлем из роговых пластин, длинный ламеллярный доспех из роговых пластин разной величин

Рис. 2.                                                                                   Рис. 3.

 

Рис. 2–3. Воины кулайской культуры (угро-самодийцы нижнего Приобья), IV-III вв. до н.э. Реконструкция А. Соловьева.

 

Рис. 2.. Описание А. И. Соловьева: «…Воин облачен в короткий панцирь типа «корсет», связанный из роговых пластин. На боках он стянут ременными завязками, а по талии — кожаным поясом. Грудь дополнительно закрывает крупная роговая пластина…. Шлем сплетен из длинных пластин треугольной формы и снабжен бармицей, защищающей шею и щеки. Она составлена из роговых чешуек, пришитых к кожаной основе. Под шлем и панцирь одета плотная поддевка, набитая простеганной шерстью» (Соловьев 2003: 93).

 

Рис. 3. Описание А. И. Соловьева: «Тяжеловооруженный кулайский воин… облачён в длинный панцирь, составленный из колец по ламеллярному принципу. Кольца набраны из роговых пластин, сплетённых между собой ремнями. Нижние кольца защитной одежды свободно свисают на нескольких ремнях и могут складываться, входя одно в другое, не мешая ходьбе. На груди воина — роговая «кираса»… Голова защищена шлемом с бармицей и бронзовым наносником. Купол шлема смонтирован из небольших пластин по чешуйчатому принципу» (Соловьев 2003: 95).

Рис. 3а – ламеллярный доспех айну Сахалина (Сахалинский областной краеведческий музей).

Рис. 4                                                                                                           Рис. 5

 

Рис. 4. Чукотское защитное вооружение (Российский Этнографический Музей). Ламеллярный панцирь типа корсет-кираса из роговых пластин, связанных ремнями из кожи нерпы. Ламеллярный шлем из аналогичных пластин. Поножа и наруч (односторонние). Поножа надевалась на левую голень, налокотник – на левую руку.

 

Рис. 5. Ламеллярный костяной панцирь эскимосов Кодьяка типа корсет-кираса (короткий); под нагрудную часть прикреплена большая кожаная пластина (Кунсткамера)

 

Рис. 6. Эскимосский костяной ламеллярный панцирь типа корсет-кираса с дополнительной защитой затылка куском кожи с нашитыми на него крупными пластинами Вид спереди (Нефедкин 2003: 57), вид сзади (Антропова 1957: 209)

 Рис. 7. Эскимосские ламеллярные корсет-кирасы из костяных пластин (Нефедкин 2003: 57, 58)

Рис. 8. Корякско-чукотские ламеллярные доспехи у коряков (верхний и средний ряд) и чукчей (нижний ряд).

Рис. 9. Чукотский воин в полном вооружении: ламеллярный костяной панцирь (односторонний) с  кожаной нагрудной пластиной, деревянным наспинным щитом с одним «крылом», ламеллярным шлемом из костяных пластин, в наруче и поноже (реконструкция А. Козленко, Нефёдкин 2003: обложка).

Рис. 10-11. Чукотский железный панцирь того же покроя, что и костяной. Пластинчатый (или ламеллярный с кожаными полосами, соединяющими ленты ламеллярных пластин: между лентами пластин ясно видны промежутки из кожи) доспех с нагрудной кожаной пластиной, ламеллярным шлемом из рога оленя и деревянным наспинным щитом (Музейный центр «Наследие Чукотки»), вид спереди и сзади.

 

Рис. 12. Чукотский железный доспех (МАЭ, Антропова 1957: 211) того же покроя, что и костяной: железный ламеллярный панцирьс разрезом на боку,  нагрудная ламинарная защита из кожи, конический железный шлем, наспинный щит с «крыльями».

Рис. 13                                               Рис. 14

 

Чукотский ламинарный доспех того же покроя, что и ламеллярный (характерные чукото-эскимосские ламинарные панцири в форме расширяющейся юбки здесь не приводятся, так как имели иной покрой, см. рис. 15 справа внизу).

 

Рис. 13. Чукотский доспех: ламинарный панцирь с нагрудной кожаной пластиной, наспинный деревянный щит и ламеллярный костяной шлем.

Рис. 14 – Чукотский воин в ламинарном панцире, наспинном щите с крыльями, парных наручах, защитной пластине на левой части груди.

 

Рис 15. Чукотские воины в изображениях чукчей (чукотская резьба по кости, Антропова 1957: 221, 231, 235). Справа внизу – ламинарная юбка, нагрудная пластина, наспинный щит с «крыльями». Большинство воинов в капюшонах, некоторые – в ламеллярных шлемах. Слева вверху воины в шлемах или в капюшонах, в полных ламеллярных панцирях от горла до уровня ниже колен (панцири покроя «халат» или, что менее вероятно, покроя «корсет-кираса» с присоединенной юбкой).

 

3.1.2. Чуон магhил – «суставчатая» «железная доха». У некоторых юкагиров был и железный доспех, описываемый в преданиях как «железная доха» (чуон маghил), у которой «суставы там же, где суставы у людей» (ЮФ 2005: 171, 183); как видно, это железный ламеллярный[12] панцирь, у которого были гибкие в плечах и локтях длинные оплечья (а не кольчуга, как предполагается комментатором в ЮФ 2005: 471, возможно, по впечатлению от роговых «кольчуг» в русском переводе Иохельсона). Ср. якутское: «Богатыри наши выходили на бой в железных рубашках» (Захарова, Мыреев 2010). К сожалению, больше ничего об этих панцирях неизвестно, и о них остается судить по возможным аналогиям и общим соображениям. Юкагиры дотунгусской эпохи (I тыс. н.э.) в значительной своей части, безусловно, знали металлургию железа и производили из него, в частности, ламеллярные панцири: в эти века на территории Якутии, занятой тогда именно юкагирами, археологи констатируют развитую железную индустрию, представленную, в частности наконечниками стрел, ножами и панцирными пластинами, причем в Якутии присутствует и характерная для праюкагиров – юкагиров с еще ымыяхтахских времен ( II тыс. до н.э.) «вафельная» керамика. Лишь юкагиры северной – северо-восточной окраины тогдашней своей территории не могли владеть полноценной металлургией железа, поскольку не имели достаточного доступа к руде. Однако именно эта окраина осталась единственным ареалом юкагиров в результате тунгусских инвазий, что означало фактическое прекращение у них металлургии железа. К моменту появления русских в XVII веке юкагиры знали ковку и литье железа и обрабатывали те малые количества железного сырья, которое им удавалось получить в виде импорта с юга (Огородников 1922: 28, 38). Обычно считалось, что они переняли эти навыки лишь в том же XVII в. у якутов и др.; по другим оценкам, некоторые юкагирские племена из числа тех, что существовали к моменту прихода русских, умели обрабатывать железо с неопределенного времени (ЮФ 2005: 471). В свете вышесказанного более вероятно, что юкагиры никогда и не теряли вполне навыков металлургии железа с I тыс. н.э., однако со стяжением юкагирского ареала до севера – северо-востока Восточной Сибири большая часть этих навыков вышла у юкагиров из употребления.

            На производство и использование железных панцирей юкагирами сильнейшее влияние должно было оказать панцирное дело монгольских и тюркских групп, проникавших в в бассейн Лены во второй четверти IIтыс. до н.э. (бурят-монгольские племена, тюрки-курыканы, группа тюрок-кыпчаков), и сложившегося на основе их взаимодействия около XVI в. «молодого» тюркоязычного этноса саха (якутов). Некоторые аналогии юкагирским «железным дохам» могли составлять и классические монгольские ламелляры XIII в. В частности, длинные оплечья юкагирских железных ламелляров, о которых в преданиях говорится как о повторяющих своими «суставами» суставы человека (ЮФ 2005: 183; сами эти оплечья могли быть как ламинарными, так и ламеллярными) выглядели, вероятно, так же как длинные оплечья до кисти, применявшиеся монголами. Такие монгольские оплечья показаны на китайских изображениях, см. ниже рис. 16 (ср. длинные оплечья на рис. 21), и описаны у Плано Карпини как часть наблюдавшегося им стандартного монгольского ламелляра типа корсет-кираса: «Доспехи же имеют также четыре части; одна часть простирается от бедра до шеи, но она сделана согласно расположению человеческого тела, так как сжата перед грудью, а от рук и ниже облегает кругло вокруг тела; сзади же к крестцу они кладут другой кусок, который простирается от шеи до того куска, который облегает вокруг тела; на плечах же эти два куска, именно передний и задний, прикрепляются пряжками к двум железным полосам, которые находятся на обоих плечах; и на обеих руках сверху они имеют кусок, который простирается от плеч до кисти рук, которые также ниже открыты, и на каждом колене они имеют по куску; все эти куски соединяются пряжками. Шлем же сверху железный или медный, а то, что прикрывает кругом шею и горло, – из кожи. И все эти куски из кожи составлены указанным выше способом». Все описанные «куски», разумеется, не сплошные, а ламеллярные. Длинные оплечья могли, конечно, применяться и при любых других покроях панциря («халат» с разрезом спереди, «халат» с разрезом сзади, «халат» с запахом), причем могли быть и ламеллярными, и ламинарными, и комбинированными. Гораздо чаще, однако, на изображениях монголов показаны короткие (до локтя) оплечья, которые также могли, очевидно, встречаться у юкагирских железных панцирей.

            Судя по сравнению юкагирского доспеха с дохой/кафтаном (термин магhил переводится именно так), он относился к доспехам покроя «халат», а не покроя «корсет-кираса», и имел достаточно длинные полы. В самом деле, и для Прибайкалья, и для Северо-Востока Азии отмечается предпочтение длинных панцирей (Горелик 2003: 83, см. панцири Северо-Востока Азии, т.е. чукотско-корякско-эскимосские, на рис. 8–14 выше; ср. айнский ламелляр, рис. 3а).

            На рис. 16–24 представлены разные варианты железных монгольских, курыканских и якутских ламелляров, чешуйчатых и пластинчатых панцирей с разными оплечьями. Облик «железных дох» юкагиров, каким его допустимо представлять себе по скупым замечаниям в преданиях и аналогиям с этими вариантами, мог быть таким, как панцирь покроя, представленного на рис. 17, 19а, 20а, с оплечьями вида, показанного на рис.  21а или 21г.

Рис. 17. Монгольский панцирь из восточно-золотоордынского погребения XIII в. (реконструкция М.В. Горелика, Горелик 2002: 70, 15). Ламелляр типа «халат» с короткими ламинарными оплечьями.

 

Рис. 18. Монгольский панцирь из кенотафа в Южном Приуралье XIII в. (реконструкция М.В. Горелика, Горелик 2002: 69, 13). Ламелляр типа «корсет-кираса» (аналогичный описанному у Плано Карпини), показан без оплечий.

 

 а                                             б

Рис. 19. Покрой обычных центральноазиатских и сибирских панцирей сер. I тыс. н.э. – второй четв. II тыс. н.э. Слева ламинарный покроя «халат», справа ламеллярный покроя «корсет-кираса» (Соловьев 2003: 134).

Рис. 20           а                                  б                                             в                                 г

 

Рис. 20 а) Железный ламелляр с ламинарными оплечьями у воина Среднего Приобья конца I – нач. II тыс. н.э. (реконструкция А. Соловьева, Соловьев 2003: 189).

Рис. 20 б, в, г) – тибетские железные ламелляры XVI-XVII  вв.

 

а                                  б                                 в                                             г

Рис. 21. Длинные оплечья. а) – в): длинные оплечья монгольских панцирей, реконструкция: а) железное ламеллярное с завершающей кожаной ламинарной пластиной (М.В. Горелик); б) железное ламеллярно-пластинчатое (И. Дзысь); в)  кожаное ламинарное (И. Дзысь); г) – железное ламеллярное оплечье воина из Когурё, реконструкция

 

Рис. 22. Доспехи курыкан конца I тыс.: чешуйчатые (реконструкции И. Николаева в верхнем ряду, реконструкция Ю. Худякова в среднем) и пластинчатый (реконструкция И. Николаева в нижнем ряду). См. Николаев 1991: 82, Худяков 1991а: 23.

Рис. 23.                                                                                             Рис. 24.

Рис. 23. Якутский всадник XVI-XVII вв. в чешуйчатом железном панцире (хатырык куйах) – главной разновидности якутских куяков (см. Николаев 1991: 79). Реконструкция М.В. Горелика (Gorelik 1995: 47). Якуты еще более ценили пластинчатый панцирь, выглядевший примерно так же (лишь пластины шли впритык, а не внахлест, да могло добавляться нагрудное зерцало, - в этом случае панцирь именовался «панцирь с солнцем», кюннех куйах, Николаев 1991: 79, 81). Ср.: «У древних якутов пластинчатый [здесь – как пластинчатый, так и чешуйчатый в современной терминологии. – А.Н.] панцирь, имевший около 150 продолговатых пластин, представлял собою большой замшевый халат с нашитыми пластинами, которые располагались так, что самые большие из них были на груди и спине, а более мелкие – по бокам» (Новгородов 1957: 160).

 

3.1.3. «Якутский куяк». Юкагиры, по русскому сообщению середины XVII в., располагали некоторым количеством «якутских куяков» (как видно из такого именования – импортных и/или трофейных), так что даже включали их в свой ясак, см. выше. Речь идет, несомненно, о хатырык куйахах, подобных показанным на рис. 23–24.

 

3.1.4. «Железные куяки», упоминающиеся в реестре имущества, отнятого у группы юкагиров чукчами в 1754 г. (§2.1), могли быть и юкагирскими железными ламеллярами чуон магhил, и русскими и якутскими куяками, когда-то полученными юкагирами в качестве трофея, покупки или дара.

 

3.2. Шлемы. Для юкагиров источники упоминают шлемы из кости и железа, а по форме отмечают «шишаки» и «железную шапку», принесенную юкагирами в ясак вместе с куяками (см. выше). Применительно к русским шлемам, в собственном смысле слова, «шишаки» – это невысокие полусферические или сфероконические шлемы с острым навершием, «железная шапка» – низкий гладкий полусферический шлем, часто как будто несколько приплюснутый сверху (ср. тж. «куячная шапка» - стеганая шапка, проложенная железными пластинами, с полусферическим или несколько приплюснутым верхом). Однако в русских описаниях доспехов Северо-Восточной Азии термин «шишак» применялся к любым островерхим и коническим шлемам (например, шлемам чукчей и монголов), в том числе довольно высоким, а за термином «железная шапка», аналогично, можно ожидать любой шлем с «усеченным», приплюснутым верхом, ср. рис. 25 ниже:

3.1.3. «Якутский куяк». Юкагиры, по русскому сообщению середины XVII в., располагали некоторым количеством «якутских куяков» (как видно из такого именования – импортных и/или трофейных), так что даже включали их в свой ясак, см. выше. Речь идет, несомненно, о хатырык куйахах, подобных показанным на рис. 23–24.

 

3.1.4. «Железные куяки», упоминающиеся в реестре имущества, отнятого у группы юкагиров чукчами в 1754 г. (§2.1), могли быть и юкагирскими железными ламеллярами чуон магhил, и русскими и якутскими куяками, когда-то полученными юкагирами в качестве трофея, покупки или дара.

 

3.2. Шлемы. Для юкагиров источники упоминают шлемы из кости и железа, а по форме отмечают «шишаки» и «железную шапку», принесенную юкагирами в ясак вместе с куяками (см. выше). Применительно к русским шлемам, в собственном смысле слова, «шишаки» – это невысокие полусферические или сфероконические шлемы с острым навершием, «железная шапка» – низкий гладкий полусферический шлем, часто как будто несколько приплюснутый сверху (ср. тж. «куячная шапка» - стеганая шапка, проложенная железными пластинами, с полусферическим или несколько приплюснутым верхом). Однако в русских описаниях доспехов Северо-Восточной Азии термин «шишак» применялся к любым островерхим и коническим шлемам (например, шлемам чукчей и монголов), в том числе довольно высоким, а за термином «железная шапка», аналогично, можно ожидать любой шлем с «усеченным», приплюснутым верхом, ср. рис. 25 ниже:

Рис. 25. Железные монгольские шлемы, упоминающиеся в описях Московской Оружейной палаты XVII в. как «железная шапка» (слева) и «шишаки» (в центре и справа).

           

Таким образом, из русской терминологии следует лишь то, что у юкагиров были шлемы как с «приплюснутым», «усеченным» верхом, так и островерхие; как железные, так и костяные (последние –. заведомо пластинчатые / ламеллярные). Составить о них более конкретное представление можно, лишь обратившись к шлемам региона (ни одного собственно юкагирского шлема или описания такового не сохранилось).

            Можно выделить три-четыре основных типа шлемов, одинаково бытовавших как на Северо-Востоке Азии (у чукчей и коряков), так и в Центральной Азии или Приамурье, а иногда и в Западной Сибири. При таком распространении они, очевидно, должны были существовать в регионе, лежавшем между перечисленными ареалами, т.е. в Восточной Сибири, в том числе в юкагирском ареале. Эти шлемы таковы:

            1) Шлемы в форме усеченного конуса. Известны у кулайских угро-самодийцев (ближайших известных родственников юкагиров) бассейна Оби конца I тыс. до н.э. – нач. I тыс. н.э. (рис. 27); маньчжурских народов Приморья конца I тыс. до н.э. (рис. 28), коряков (рис. 39); делались из длинных пластин (рис. 39) или из коротких пластин в несколько рядов (рис. 27-28), из кости (рис. 28) и рога (рис.27). К шлемам той же формы принадлежала, возможно, «железная шапка» юкагиров.

            2) Шлемы в форме высокого конуса. Отмечены, в частности, у кулайцев – металлические (рис. 29 а, б), и у чукчей – наборные из костяных или железных пластин с несходящимися верхними концами (рис. 32 – 35, 36 б).

            3) Высокие шлемы колоколовидно-конической формы. Отмечены, в частности, в тюрко-монгольском ареале с очень давних времен (рис. 40, железный), у корейцев (рис. 41, железный), дояпонских аборигеноав Японии (рис. 42, из растительных материалов), чукчей и коряков (рис. 36а, 37-38, наборные из костяных пластин с несходящимися верхними концами).

            4) Обычные центрально-, северо- и восточноазиатские сфероконические шлемы – клепаные из больших пластин металлические (рис. 43-45) и костяные / роговые наборные из пластин  (рис. 30-31, чукотский).

            Юкагиры могли использовать шлемы всех этих видов (вообще, для любого из азиатских регионов характерно большое многообразие используемых шлемов, ср. наличие у чукчей и коряков шлемов всех четырех описанных форм), прежде всего костяные и роговые. Отметим, что у юкагирских шлемов должны были быть не только нащечники, но и назатыльники (у чукото-корякских шлемов они отсутствуют, так как затылок защищался наспинным щитом).

            Отметим, что в чукото-эскимосском ареале бытовали еще и защитные накладки из китового уса на капюшоны (рис. 26), однако для юкагиров предполагать их нельзя: сама одежда с капюшоном не была им свойственна (хотя в итоге они заимствовали ее у чукчей), а китовый ус не относился к числу используемых ими материалов.

Рис 26. Чукото-эскимосская защита налобной части капюшонакладками из китового уса.

Рис. 27. Кулайские шлемы Нижнего – Среднего Приобья, конец I тыс. до н.э. – рубеж эр (см. рис. 1–3).

Рис. 28. Слева: мохэсский (раннечжурженьский) чешуйчатый шлем IX- X вв  из могильника Шапка. Шлем в форме усеченного конуса из трех рядов пластин, часть которых нашивалась на мягкую подкладку из войлока. Войлочная бармица прикрывает шею, уши и щеки. Реконструкция и описание Л. А. Боброва (см. Нестеров, Слюсаренко 1993). Справа для сравнения кулайский шлем.

Рис. 29           а                                                                                             б

 

Рис 29. а) Схема эволюции  шлемов Приобья (по векам), Соловьев 1987: 191

б) Кулайские шлемы конца I тыс. - рубежа эр, Соловьев 2003: 112. 121

Рис. 30                                                          Рис. 31          

 

Рис. 30. Чукотский сфероконический пластинчатый роговой или костяной шлем с пластинчатыми нащечниками (РЭМ)

Рис. 31. Реконструкция аналогичного шлема М.В. Гореликом (Gorelik 1995: 47)

Рис.  32                                                    Рис. 33                                                    Рис. 34

 

Рис. 32. Высокий конический чукотский пластинчатый роговой шлем с пластинчатыми нащечниками и несходящимися верхними концами пластин

Рис. 33. Аналогичный чукотский шлем (Музейный центр «Наследие Чукотки») с нащечниками, вид спереди и вид верхней части шлема сзади

Рис. 34. Аналогичный чукотский шлем с нащечниками, реконструкция А. Нефёдкина – А. Козленко (Нефёдкин 2003: обложка).

Рис. 35. Высокий конический чукотский пластинчатый железный шлем с пластинчатыми нащечниками и не сходящимися до конца верхними концами пластин (Антропова 1957: 211, 212; на обеих фотографиях изображен один и тот же шлем). Задняя часть наголовья у данного экземпляра пластинами не закрыта.

Рис. 36 а, б. Высокий колоколо-конусовидный корякский и высокий конический чукотский шлемы с несходящимися концами пластин (Нефедкин 2003: 74)

Рис. 37                      Рис. 38                             Рис. 39

 

Рис. 37-38. Высокий колоколо-конусовидный пластинчатый костяной шлем чукчей (Рис. 37) и коряков (Рис. 38) с несходящимися верхними концами пластин и нащечниками.

 

Рис. 39. «Усеченный» сфероконический ламеллярный костяной шлем коряков с несходящимися верхними концами пластин

Рис. 40                                   Рис. 41                                               Рис. 42

 

Рис. 40. Ламеллярный колоколо-конусовидный железный шлем гунно-аварского типа, реконструкция.

Рис. 41. Ламеллярный колоколо-конусовидный железный шлем, древняя Корея, реконструкция.

Рис. 42. Колоколо-конусовидный шлем северояпонского аборигена из растительного материала, реконструкция.

Рис. 43.                                                                                 Рис. 44

 

 

Рис. 43. Типичный центральноазиатско-сибирский шлем, схема (Соловьев 2003: 135)

Рис. 44. Дояпонские аборигены Северной Японии, реконструкция.

Рис. 45. Якутские железные шлемы (того же типа, что на рис. 43; на навершиях укреплены трубки для плюмажей). Ср. также якутский шлем на рис. 23.

 

3.3. Наручи и поножи.

            В чукото-корякско-эскимосском ареале широко применялись ламеллярные наручи и поножи, набранные из костяных или железных пластин (длинных, во всю длину наруча или поножи, и более коротких в несколько рядов), рис. 46-49. Воин мог носить по одному наручу и одной поноже (на левой руке и опорной при стрельбе из лука ноге), но мог употреблять и парные наручи и поножи. Среди имущества юкагиров упоминаются наручи (см. выше, § 2.1); вероятно в таком случае и наличие поножей. Учитывая дефицит железа у юкагиров, то и другое должно было делаться прежде всего из кости и рога. В чукото-корякско-эскимосском ареале существовали костяные накладки-предохранители запястья при стрельбе из лука (рис. 50), у юкагиров эту роль играли кожаные браслеты из толстой шкуры (Иохельсон 2005: 557).

 

Рис. 46.                                              Рис. 47

Рис. 46. Парные чукотские наручи

Рис. 47. Ламеллярный чукотский наруч (Антропова 1957: 212)

Рис. 48. Железный чукотский наруч (Нефедкин 2003: 75)

Рис. 48. Чукотские поножа (слева) и наруч (справа) из кости, Антропова 1957: 207

Рис. 49. Железная ламеллярная чукотская поножа (Нефедкин 2003: 77)

Рис. 50. Чукотская костяная накладка, предохраняющая запястье при стрельбе из лука (Нефедкин 2003: 91).

 

 

3.4. Щиты, как упоминалось выше, юкагирами не употреблялись, хотя у их прямых предков ымыяхтахцев они имелись (§ 2.4). Под 1681 г. русский документ, однако, упоминает специальные осадные щиты (семь осадных щитов у двухсот юкагиров, Антропова 1957: 234).

 

 

4. Оружие дальнего и ближнего боя (см. в целом § 2.1).

 

4.1. Лук и стрелы. Юкагиры употребляли два типа луков: большие дальнобойные с туго натянутой тетивой, годные и для боя, и для охоты, но прежде всего охотничьи, и собственно боевые луки малого размера со слабо натянутой тетивой (для обеспечения повышенной скорострельности). Отсюда видно, что на войне юкагиры предпочитали лучной бой с небольшого расстояния, делая ставку на скорострельность, а не на дальность и скорость / силу удара стрелы. Вероятно, это было одним из факторов, затруднявшим их борьбу с воинами из чукото-корякско-эскимосского ареала, стрелявших из больших тугих сложных луков, способных умертвить бездоспешного врага с расстояния в 300-400 шагов (Нефедкин 2003: .90). При стрельбе лук держали вертикально левой рукой (Иохельсон 2005: 557). Носили его на плече или в водонепрницаемом кожаном чехле (Иохельсон 2005: 558).

            И большие охотничьи, и малые боевые юкагирские  луки могли быть как сложными, так и простыми, причем простой лук именовался уорпэд-эйэ — «детский лук», а сложный – оуйэд-эйэ – «составной лук», что, по-видимому, подразумевает, что на войне и охоте предпочитали пользоваться сложными. Сложный лук юкагиров делался из двух полос дерева разных пород (обычно лиственницы и березы), склеенных друг с другом клеем (из костей рыбы с добавлением корений и коры) и обклеенных сухожилиями оленя или берестой. В длину лук достигал ок.165 см, тетива – ок.160. Стрелы употреблялись как с костяными и деревянными наконечниками (упоминаются в юкагирских рассказах о прошлом, Иохельсон 2005: 557), так и с железными (русск. «железницы»). Каменные наконечники стрел, видимо, вышли из употребления очень давно – уже к 1900 г. их не упоминали даже в рассказах о прошлом. Длина стрел, вероятно, была такой же, как у чукчей (60 – 80 см.). Воины носили за спиной по два кожаных колчана на ремешках, перекинутых через плечо (Иохельсон 2005: 557).

Рис. 51. Юкагирский сложный охотничий лук (Иохельсон 2005: 556)

 

Рис. 52. Юкагирские стрелы с железными наконечниками двух типов (Иохельсон 2005: 558)

Рис. 53. Чукотские стрелы с костяными наконечниками и их наконечники (Нефедкин 2003: 84 сл.); юкагирские костяные наконечники были такими же (Иохельсон 2005: 558).

 

Рис. 54. Юкагирский колчан со стрелами (Иохельсон 2005: 559)

 

 

4.2.Праща / бола. Боевые пращи обычного образца хорошо известны в чукото-корякско-эскимосском ареале (Нефедкин 2003: 94 сл.); пращи-бола применялись юкагирами XIX – нач. XX в. на охоте (Степанов, Гурвич 1956: 888). Вероятно, ранее их могли применять и на войне, однако фольклор их не упоминает как оружие, так что они были для юкагиров маргинальны. Чукото-корякско-эскимосская охотничья бола представляла собой 10-12 веревочек из плетеных жил длиной 70-90 см. с небольшими костяными шарами, закрепленными на их концах; на войне применялись, вероятно, более крупные каменные и костяные шары и в меньшем количестве. Болу Северо-Востока Азии метали на расстояние до десятков метров (Нефедкин 2003: 105 сл.).

Рис. 55. Чукотская бола для охоты на птиц (Антропова 1957: 198)

 

4.3. Длинное копье. Наряду с луком главным оружием юкагиров были копья с костяными (из лосиных ребер) и железными наконечниками на березовом древке. Наконечники натачивались по длине с обеих сторон так, что ими можно было наносить не только колющие, но и режуще-рубящие удары (например, рассекать ткань палатки, голову человека и основу палатки, ЮФ 2005: 157; аналогично у чукчей, Нефедкин 2003: 98). Юкагирские копья не сохранились, чукотские копья, по-видимому, аналогичные им, достигали в длину 2 – 2,4 м., из которых до 30-40 см. приходилось на длинный наконечник; древко могли на нужном отрезке обматывать ремнями (Нефедкин 2003: 98).

Рис. 56. Чукотское копье с железным наконечником (Антропова 1957: 195).

4.4. Пальма (в том числе «большие пальмы»), юкаг. чомо-чогойэ – древковое длинноклинковое оружие, функционировавшее прежде всего как короткое копье (применялось юкагирами, тунгусами, самодийцами, якутами, чукчами и др.) с треугольным в сечении и заточенным с одной стороны клинком-ножом из железа или из ребер лося. Длина древка около 1,5 м и более, ,длина клинка от стандартных (30-40 см.) до «больших пальм» (50-70 см). Применялось для рубящих и колющих ударов (в функции копья, ножа и топора) на войне, на охоте (покол оленей при погоне за ними) и при расчистке путей перед собой от веток и т.д. Чукчи получали пальмы главным образом от юкагиров.

Рис. 57. Юкагирская пальма (Иохельсон 2005: 549)

Рис. 58–60. Пальма; верховой оленный тунгус с пальмой, пеший тунгус-охотник с пальмой.

 

4.5. Каменные и железные топоры (см. § 2.1), форма неизвестна.

 

4.6. Палицы применялись юкагирами на охоте (Степанов, Гурвич 1956: 888; Иохельсон 2005: 552), а ранее, вероятно, и на войне.

 

4.7. Ножи-тесаки железные и костяные из ребер лося; импортные китайские ножи (§ 2.1). Длина ножей Северо-Восточной Азии – 40 – 60 см., ср. чукотские ножи на рис. 61-63. Ножи привешивались к поясу в меховых, кожаных или деревянных (часто оклеенных кожей) ножнах. Иногда воины Северо-Востока Азии носили по два ножа (Нефедкин 2003: 100 применительно к чукчам). Ножами рубили, резали и кололи.

 

Рис. 61. Чукотский нож в кожаных ножнах (Нефедкин 2003: 100)

Рис. 62. Чукотский нож (Антропова 1957: 196).

Рис. 63. Чукотский нож в меховых ножнах (Нефедкин 2003: 102)

 

4.8. Дротики (§ 2.1), видимо, использовались только на охоте (ср. именно так у чукчей, Нефедкин 2003: 105).

 

5. Лыжи (у юкагиров – особенно широкие, длиной 1,5 м., шириной 0,3 м.) применялись юкагирами, как и другими народами региона. На лыжах юкагир мог ехать, держась за упряжь оленя – именно для этого, а также для возможности использования их в качестве волокуш, они делались такими широкими (Иохельсон 2005: 558 слл.).

Рис. 64. Юкагирская лыжа и лыжная палка (Иохельсон 2005: 559)

 

6. Верховые и аналогичные верховым способы передвижения, боевые нарты.

            В XVI-XVII вв. тундренные юкагиры переняли у тунгусов оленеводство и в результате освоили как верховую, так и нартенную езду на оленях. Однако если верховая езда применялась только с транспортными целями и никогда – в бою, то оленные нартенные упряжки на всем Северо-Востоке Азии использовались зимой как некий аналог колесницы с возничим и стрелком («А на бой выходят зимою коряки оленные на нартах один правит, а другой из лука стреляет» – Атласов, цит. по: Антропова 1957: 200). На нарте мог сидеть и один седок, верхом, стреляя в противника. При этом могли использоваться специальные боевые нарты – модель такой нарты, причем именно юкагирской, находится в МАЭ (рис. 65); спинка у нее расположена, в противоположность обычной нарте, спереди, а не сзади, а задняя часть оставлена открытой – в точности как у древневосточных и древних европейских колесниц, чтобы седок мог в любой момент без труда соскочить назад и покинуть нарту; жерди, служащие основой настила нарты, не оканчиваются по длине нарты, как у обычных нарт, а продолжены назад еще на половину длины нарты (быть может, эти жерди должны были препятствовать проотивнику и собакам противыника кидаться сзади на нарты, или, скорее, на них натягивалось покрытие, на которое укладывали дополнительные боеприпасы или вещи?). См. в целом Антропова 1957: 200 сл.

Рис. 65. Юкагирская боевая нарта (Антропова 1957: 199)

Рис. 66. Юкагирская обычная нарта (без спинки; Иохельсон 2005: 513

Рис. 67. Юкагирская оленная упряжка (Иохельсон 2005: 520); в нарту могли запрягать и одного, и двух оленей (о методе припряжки см. Иохельсон 2005: 516 сл.).

 

Рис. 68. Верховые юкагиры на оленях (Иохельсон 2005: 520)

 

 

            7. Одежда юкагиров была специально рассмотрена в фундаментальной монографии Л.Н. Жуковой (Жукова 2009). Она состояла из летней высокой обуви из ровдуги – оленьей замши (ее носили без чулок, с травяными стельками); ровдужных штанов; летнего кафтана из оленьих шкур летнего забоя или ровдуги, на завязках, без ворота, с несходящимися полами (у тундренных юкагиров такой кафтан делался из шкур с мехом наружу, так как холодно у них было и летом); нагрудника-передника, надеваемого под него, шапок разного покроя из шкуры или меха (два главных типа таких шапок – капор из оленьей шкуры и шапка из меха, исконно носившаяся только мужчинами и символизировавшая военно-охотничью доблесть – показаны на рис. 70; существовали капоры и несколько иных форм, круглые шапочки с околышем, а также шапка с приостренным верхом и часто длинным назатыльником, имевшая ритуально-обережные коннотации[13], наподобие той, что представлена у юкагирского шамана на рис. 69а; носили и капоры чукото-эскимосского типа, заимствованные у северо-восточных соседей).

             Зимой носили меховую обувь из оленьих шкур мехом наружу, иного покроя, чем летнюю; ровдужные чулки под ней, крепившиеся иногда к поясу; зимние штаны мехом внутрь; верхний зимний кафтан мехом наружу поверх нижнего зимнего кафтана мехом внутрь; меховой утеплитель для щек и подбородка; меховое боа; рукавицы или перчатки; полярной весной – еще и снежные очки из кожи, дерева и бересты. Полы кафтана при необходимости быстро двигаться заворачивались спереди наверх и подтыкались под пояс кафтана.

            На груди часто носили металлический диск – т.н. «грудное солнце», служивший лично-родовой эмблемой, переходившей по наследству.

            У юкагира было два пояса: поясок игидиэнэ на штанах, который носили только юкагиры, но не соседние народы (рис. 76), и пояс йуо на кафтане (рис. 75). На обоих поясах были кольца из оленьих копыт для закрепления предметов. В XIX в. на игидиэнэ носили нож, на йуо – вещи, необходимые для огнестрельной охоты (сумочка для патронов, пороховница, мерка для пороха). Согласно фольклорному описанию боевой сцены (Иохельсон 2005: 209), принадлежащему обрусевшему юкагиру и потому, возможно, неточному, при ношении костяного доспеха пояс с ножом носился под этим доспехом, причем Иохельсон полагал, что речь шла именно об игидиэнэ (Иохельсон 2005: 564). Возникает, конечно, вопрос, какой был бы смысл для панцирника иметь нож и прочие предметы вооружения, закрепленные на поясах, если сами эти пояса носились под панцирем. Поверх ламеллярных панцирях чукото-эскимосско-корякского ареала поясов действительно не было, и носимые на поясах предметы вооружения у чукото-корякско-эскимосских панцирников закономерно отсутствуют (см. выше, рис. 8, 10–15). Вероятно, поясов не носили и поверх юкагирских панцирей. Однако едва ли следует заключать отсюда, что юкагирские панцирники вообще не были вооружены ни одним из таких предметов. Топоры могли подвешиваться через противоположное или то же плечо поверх панциря на ремешке (ср. рис. 3, где кулайскому воину-панцирнику, как видно, негде было бы иначе его носить), ножи – под панцирь на игидиэнэ, при необходимости какие-то еще предметы – под панцирь на йуо (туда, где позднее носили вещи, нужные для огнестрельного боя).

            Если величина шапки не позволяла надеть шлем на нее, используя ее как подшлемник, то она, видимо, откидывалась за спину на тесемках.

Рис. 69. Юкагир в летней одежде.             Рис. 69а. Юкагирский шаман.

Рис. 70. Юкагирские мужские шапки из оленьей шкуры (слева) и меха песца (справа), нащечник-наподбородник и боа из меха (Иохельсон 2005: 569, 570 сл.)

Рис. 71-73. Юкагирский летний кафтан, зимний кафтан и передник (Иохельсон 2005: 562, 565, 568)

Рис. 75. Юкагирский пояс на кафтане йуо (Иохельсон 2005: 563)

Рис. 76. Короткие (слева) и длинные (справа) мужские штаны юкагиров (Иохельсон 2005: 566)

Рис. 77. Зимняя и летняя мужская обувь юкагиров (Иохельсон 2005: 567)

Рис. 78. Рукавица и перчатка юкагиров из ровдуги (Иохельсон 2005: 563)

 

 

[1] О делении юкагирских диалектов на две группы, разошедшиеся ок. 2000 лет назад. см. Николаева, Хелимский 1997: 155, Курилов 2003:  60–64.

[2] Хлобыстин 1982; ЭБЛП: 339.

[3] ЭБЛП: 336, 339.

[4] Хлобыстин 1982.

[5] Курилов 2003: 54–5 8.

[6] Диков 1979: 140; ЭБЛП: 339.

[7] Едва ли юкагиры могли что-то помнить о приходе своих предков в бассейн Лены на рубеже V/IV тыс. до н.э.!

[8] В Западной Сибири средневековья от ударов, в том числе ударов стрел, защищались нательной и наголовной защитой, уворачивались, отбивали их различными предметами, укрывались за деревьями и долблеными лодками, но щитов не применяли.

[9] Русские войска на Чукотке пережиточно использовали кольчуги еще во второй четверти XVIII в. (так, кольчугу носил знаменитый Павлуцкий), а в XVII в. она была еще полноценным предметом вооружения; кольчуги из сварных колец были и у якутов; с XVIIв. у монголов, кыргызов и бурятов кольчуга («илчирбелиг хуяг») также была весьма распространена (Худяков 1991: 95, Михайлов 1993: 43 сл., Бобров 2000). Соответственно, у юкагиров было немало возможностей получать  в XVII – XVIII вв. отдельные кольчуги.

[10] Единообразная терминология описания панцирей в отечественной литературе еще не выработана. Ниже употребляются следующие термины для разных классов панцирей, следующие в основном словоупотреблению, принятому М.В. Гореликом и др.: «ламеллярные» - состоящие из мелких пластин, прикрепленных друг к другу, без основы (А. Соловьев справедливо подчеркивает, что они, собственно, собирались из своего рода горизрнтальных лент, каждая из которых набиралась из ламеллярных пластин); «ламинарные» - состоящие из горизонтальных полос, прикрепленных друг к другу (иногда так же называют  доспехи из полос, прикрепленных к общей мягкой основе, хотя точнее было бы определять их как «ламинарно-нашивные»), «пластинчатые», «пластинчато-пришивные» - доспехи из пластин, пришитых впритык или с промежутками (но не внахлест) к мягкому материалу, на внешнюю или внутреннюю сторону основы (в последнем случае речь идет о панцире  «бригандинного» типа); «чешуйчатые» - доспехи из пластин, прикрепленных к мягкой основе внахлест, с перекрыванием. Отметим, что шлемы часто называют «ламеллярными», если они составлены из пластин, скрепленных друг с другом, хотя в то же время у них имеется под этими пластинами кожаная или иная мягкая основа (к которой они также частично прикреплены), или прямо пришитых на основу без скрепления друг с другом. Точнее было бы называть такие шлемы пластинчатыми.

[11] По наблюдению Б. Тордемана, чукото-корякско-эскимосские ламелляры из кости и рога стремятся к неперекрытию / минимальному перекрытию пластин, ремешки креплений горизонтальны; система отверстий близка к тибетскому доспеху (Thordeman 1939: 255—256; с этим выводом соглашается и работавший с более широким материалом А.К. Нефедкин, Нефедкин 2003: 57 )

[12] Или, что менее вероятно, пластинчатый или чешуйчатый – для северо-востока Азии в целом ламелляры намного характернее.

[13] Остроголовыми считались и существа иного мира, и первопредки, что имеет очевидное сходство с представлениями обских угров и самодийцев.

[Ньукуус]

Войны на Колыме.

На сюжеты по истории Магаданской области и в целом освоения Дальнего востока и Сибири можно снимать фильмы покруче голливудских вестернов. Вместо «индейцев» – эвены, юкагиры и коряки, вместо «ковбоев» - русские казаки-первопроходцы. Среди последних неограниченное разнообразие типажей от благородных воинов и бескорыстных исследователей до алчных бесчеловечных злодеев. Есть где разгуляться воображению сценариста. 

Вооруженный эвен верхом на олене, в расшитой бисером одежде будет смотреться зрелищнее любого киношного апача. Коряк в костяном пластинчатом доспехе с крыловидным щитом немного напоминает самурая – только без меча

Местные постоянно воевали, причем после прихода русских в 17 веке эти войны не прекратились. В отдаленной местности военные стычки на Северо-Востоке продолжались даже при советской власти. Последнее вооруженное столкновение между чукчами и эскимосами отмечен в 1940-е годы. Воевали с целью грабежа, угоняя оленей, женщин, воевали за жизненное пространство – пастбища, нерестовые реки. 

У всех северных народов остались предания о войнах и богатырях. 

Давным-давно на Колыме коряки впервые убили много юкагиров. Они, оставляя поле брани, обещали вернуться сюда еще через год.Когда настал тот день, юкагиры ждали их с луками. В назначенное время со стороны моря прибыло на оленях около ста коряков с целью добыть колымское золото. Началось кровавое сражение между юкагирами и коряками. С обеих сторон было убито много людей. Те, которые погибли от стрел луков, навсегда остались на этой земле. Живые вернулись домой. Коряки в третий раз пришли к старику юкагиру Нарчаде. У него было двое сыновей и жена. Здесь коряки удавили детей, а девушек забрали в плен. Старик со своими сыновьями сражался храбро. Они уничтожили много врагов. Коряки ушли, когда от юкагиров остались в живых только один мальчик и старик со старухой. 

У юкагиров есть рассказы о богатыре Аландине (Халанчине), который побеждал врагов силой и хитростью. 

Юкагирский воин.

Раньше юкагиры сражались с коряками и эвенами. Эвены и коряки жили многими домами. У них были князцы. Юкагиры жили в одном месте в количестве пятисот человек. Ловили рыбу и ходили на промысел. Князцы коряков и эвенов послали [людей] убить юкагиров. Для этого сильных людей нашли, чтобы по следам юкагиров искать, искать и убить. Их [юкагиров] детишек, жен, стариков, сильных людей к себе взяли [коряки], чтобы [юкагиры] у них работали. Коряков все боялись.
Среди юкагиров жил один сильный человек. Его имя было Аландин. [У него] была жена, дочь, сын. Того сына, когда он был маленьким, [Аландин] себе взял у других людей. Дети выросли. Своему отцу начали помогать воевать с коряками. Люди, попавшие к корякским князцам, обратно не возвращались. Совсем пропадали. Тогда имя Аландина все знали. Аландин со своими людьми от коряков и эвенов [...]. Он сам их искал, нашел и убил.

Это он так сделал: Аландин тайком увидел, где и когда коряки и эвены поставили свои дома, чтобы ночевать. Туда сам Аландин пошел, туда, к ним. У него спросили: "Откуда ты пришел? Ты кто?" "Я - работник Аландина. Я у него тяжелую работу делал. Он меня послал искать коряков и эвенов". "Мы -коряки", - говорят. Когда того работника чаем напоили, накормили, [он говорит]: "Если вы собираетесь его [Аландина] убить, я вам помогу. Дайте мне сильного человека. Мы с ним где не видно, туда пойдем, потом убьем".

Коряки тогда обрадовались. Когда Аландин с ними разговаривал, он все увидел. Сколько они людей имели, оленей, где и как они ставили нарты. Убить Аландина послали самого сильного человека.

Идя по дороге, он попросил у "работника" Аландина: "Путь длинный. Отдохнем. Покурим табак". Они набили табаком свои трубки и хорошо сели отдыхать. Отдохнув, покурив табак, "работник" говорит: "Надо трубку почистить. Брат, - говорит, дай мне эту ветку, чтобы почистить трубку". Коряк думает: "Работник - хороший человек, много рассказывал, ничего не скрывал, почему мне не дать ему ветку?"

Коряк встал, пошел сломать ветку и там упал. Аландин коряка ножом убил. Той ночью Адандин вместе со своим сыном пришли на место, где стояли коряки. К их дому придя, ремнем привязали шест их урасы и потянули. Их ураса упала, когда они [коряки] спали, - лежит на коряках [ураса]. Их [коряков], когда они собирались встать, всех ножом убили [Аландин с сыном]. Так князец коряков без людей остался.

Рассердился князец и сам пошел убить Аландина. Вступил на место Аландина, там одного человека увидел. Он был Аландином, "работником". Того "работника" позвал к себе в урасу [князец], потом сказал: "Завтра вдвоем пойдем к Аландину, там [его] убьем". "Работник" Аландин со своей семьей [букв. людьми] к тому князцу пошли, пришли, свою урасу неподалеку поставили. Своей дочери говорит [Аландин]: "Когда мы с тем князцом пойдем, вы за нами идите. Ты первая иди, остальные пускай за тобой идут. Если увидете, что мой: кафтан не висит, [значит] я того князца убил. Тогда возьми жену и оленей князца и пошли назад. Если я не приду, [значит] я умер".

Назавтра встали, мужчины ушли. Женщины за ними пошли. Идут и видят - Аландин приближается, кафтан его не висит. Увидев это, дочь Аландина вернулась к жене корякского князца, взяла его оленей и говорит: "Мой отец твоего мужа убил. Возвращайся назад".

Аландин к своей дочери пришел, на нарту [ее] посадил и рассказал: "Мы долго шли. Сели отдохнуть, покурить табак. Я говорю тому князцу: дай мне твою ветку почистить трубку. Он пошел сломать ту ветку, за мной шел, свой нож из ножен вытащил. Я его ножом его в спину уколол. Его нож в снег бросил. Тот князец не упал, нет. К нему силы пришли. Меня одной рукой поднял, к своему ножу побежал. Немножко не дойдя до своего ножа, он упал мертвым".
Так кончились сражения юкагиров с коряками. После этого, сражаясь с эвенами, Аландин однажды чуть-чуть не умер. От шестнадцати эвенских парней он своей ловкостью и силой от смерти спасся. Он состарившись, умер.

Источник: Мифологическая проза малых народов Сибири и Дальнего Востока, Составитель Е.С. Новик

[Ньукуус]

Саха и русские всех обозначали тунгусами. Но юкагирский язык-изолят, не относится к тунгусо-маньчжурским. Поляк Серошевский также как и тогдашние саха называет их тунгусами.

_______________________________________________________________________________________________________________________

Произошло поистине чудесное перемещение, в какие-нибудь 50 — 60 лет, огромного количества людей на обширнейшие пространства. Очевидно, что или прежние сведения систематически и согласно извращались, что трудно предполо­жить ввиду доносов, интриг, борьбы того времени, происходивших между енисейскими и мангазейскими казаками, или же последующее распреде­ление было естественно и до вторжения русских существовали искусственные причины, удерживавшие якутов в тесных пределах Амгинско-Ленского плоскогорья. Нужно полагать, что правильно последнее предположение и что рамкой, удерживающей якутов в прежних пределах, были тунгусы. Ввиду этого мы позволим себе более подробно войти в исследование политических якутско-тунгусских отношений того времени.

На карте Ремезова кочевья их окружают территорию якутов сплошным кольцом. Откуда бы ни шли якуты в присвоенные ими теперь места, они должны были прорываться сквозь кольцо, образуемое тунгусами. Понятно, что как скотоводы они постарались по пришествии в новую страну занять места пастбищные, луговые, в долинах рек и речек, и на берегах озер. Таких рек, речек и "обсыхающих” 1) озер с каймой покосов и пастбищ по берегам особенно много на Амгинско-Ленском плоскогорье. Горцы-тунгусы хотя и сопротивлялись нашествию, но уступили перед натиском хорошо вооруженных и прекрасно организованных пришель­цев, они отошли глубже в горы, к верховьям речек, недоступных и ненужных конным всадникам. Тунгусам, оленеводам, не особенно нужны были влажные лесистые плоскогорья и злачные равнины, занятые при­ бывавшими с юга пастухами; тем не менее они уступали их неохотно,  как неохотно и в настоящее время уступают былые свои территории в  Вилюйском округе 2). Следы их пребывания и господства уцелели до сих пор в памяти якутов. "Эти земли тунгусские”, — говорили мне в  Баягантайском улусе (1884  г.).  То же самое повторяли в Намском, где  я  самолично находил не раз на пашнях немых свидетелей старины, кости каких-то оленеводов, перемешанные с оленьей упряжью и костями оленей. В Борогонском улусе озеро Миорэ, самый населенный пункт этого  улуса, получило, говорят, свое имя от тунгусского родоначальника, некогда там жившего (Борогонский улус, 1884 г., смотри также Врангель, ПэШ.Д. 0*

Возможно, что было время, когда тунгусы пробовали ужиться бок о бок с якутами, как это до сих пор водится на окраинах. Но якуты, пуская ежегодно по лугам "палы", жгли лес, пугали зверя, которого и без того стало меньше с увеличением числа охотников. Кроме того, хитрые и ловкие торгаши, они обманывали и эксплуатировали тунгусов, похищали у них женщин, отнимали добычу. Простодушные горцы, уходя от якутских становищ, всегда уносили в сердцах обиду и недоброжелательность.
"Знаем мы якутов, обсыпающих свои дома землей..."— с горечью отве­чает тунгус, в одном из сказаний, на миролюбивые увещевания якутов
(Худяков, 1Ыс1.,стр. 68).
Там, где тунгусов было много, где горный характер страны давал им перевес, где богатые рыбные и звериные промыслы делали для них места особенно ценными, они упорно сопротивлялись вторжению якутов и теснили их форпосты назад, в безвозвратно утерянные, густо заселенные пришельцами места.
Миллер приводит предание ленских тунгусов, "что как якуты в оные места пришли, то они (тунгусы) сим чужим гостям всею силою сопротив­лялись, чтобы не дать им проходу, однако же от них побеждены были, и сказывают, что главный бой происходил недалеко от устья реки Патомы, при урочище так называемых Гусельных гор, да и ныне еще великие сражения между ними случаются, когда тунгусы при реках Витим, Патом, Олекме и в других тамошних местах найдут якутов на зверином промысле.
Якуты, сильные своей родовой солидарностью, встречали не мень­шую солидарность и среди своих врагов. Тунгусы витимские, олекминские, вилюйские, а также северных плоскогорий и прибрежья Ледовитого океана, несомненно сознают единство своего происхождения: они находятся в постоянном общении и охотно заступаются друг за друга).
Спафарий и другие ранние путешественники по Вост. Сибири не раз упоминают о местах, прозванных то "кровавыми", то "убиенными", "где бывали драки тунгусов с русскими людьми", и значительно позже Гмелин описывает враждебную встречу тунгусов, какой он сам удостоился над Леной *).
Северные тунгусы слывут искони как народ охотничий, подвижный и воинственный; оленей они всегда держали немного, самые крупные стада не достигают у них 600 штук; обыкновенно держат их не более двух десятков, охота и рыбная ловля главные их занятия, олени были им необходимы только как средство быстрого и удобного передвижения в горах. Жизнь, полная опасностей и риска, развила в них многие положительные качества.
"Они обладают известной выправкой, исполнены приличия, ловки, предприимчивы до отваги, живы, откровенны, самолюбивы, охотники наряжаться, а вместе с тем закалены физически",— говорит о них Миддендорф.
В них есть что-то рыцарское и благородное, прибавим мы. Самый последний бедняк примет вас в своем чуме, точно владетельный князь. Мне случалось посетить совершенно обнищавшего старика с целью по­мочь ему; он принял подарок с благодарностью, но без низкопоклонства и угостил меня "диким чаем", единственным его достоянием, с такой утонченной вежливостью, что я не решился отказаться от напитка, несмотря на его противный вкус. Гостеприимство у них до сих пор священ­
ный обычай. Когда в 1884 году, застигнутый метелью в Верхоянских горах, я остановился ночевать в тунгусском стойбище, начальница его, вдова, долго извинялась перед нами, что не в состоянии убить для нас оленя, так как собственных у нее нет, в конце речи, с низким поклоном, она положила перед нами по вяленому языку дикого оленя, говоря: "Хоть это возьмите". Где бы я ни встречал тунгусов на юге и севере, всюду они считали своею обязанностью накормить прибывшего, поделиться запаса­ ми, "одарить" на дорогу. Правда, что в то же время они сами беззастенчиво пользуются чужими запасами.
Как все воинственные народы, они высоко ценят физическую силу,ловкость, отвагу; любят борьбу, состязания, танцы. Они страстны и хватаются за нож в тех случаях, когда якут ограничивается руганью. В обыденной жизни прямодушные и правдивые, на войне с врагами коварны, жестоки, неумолимы.
Якуты относятся к тунгусам высокомерно, но боевым их способ­ностям  отдают должное: "ловкий, как тунгус", говорят они. "Тунгус верток,  он сквозь сон может чувствовать направленное в него железо и ускользнуть  " (Колыме, ул., 1882 г.). "Мы побеждали тунгусов благодаря их глупости... построим деревянные дома с отверстиями и щелкаем их оттуда" (Колым. ул., 1882 г.) 3). "Тунгус может стрелять на ходу, на лыжах, на лодке, верхом на олене, лежа, стоя, прыгая... и попадать в цель.
Он может вбежать на высокую гору, ни разу не передохнув, может не есть, не пить, не спать, по несколько суток..." (Колыме, ул., 1883 г.).

Борьба с такими противниками была трудная и продолжительная.

Быстрое заселение мест, облюбованных ими заранее на севере и западе, совершилось только после русского завоевания, после того как новыми пришельцами было разорва­но сдерживающее тунгусское кольцо.
Дело в том, что тунгусы значительно энергичнее и дольше сопро­тивлялись казацкому нашествию, чем кто-либо из инородцев Восточ. Сибири. Якуты покорились почти сразу и без сопротивления и если затем неоднократно восставали, то лишь вынужденные крайне жестоким и не­ справедливым обращением с ними завоевателей. Сами они не прочь были откупиться и дружить с завоевателями. В борьбе русских с тунгусами они всегда принимали сторону первых 1), подобно тому, как на дальнем северо-востоке, в борьбе русских с чукчами, пришельцы-тунгусы помо­гали пришельцам же русским. В Намском улусе я слышал характерное предание об этих отношениях: "Сначала тунгусы убили 30 русских ). А случилось это вот как. Узнали русские, что есть такие люди, у которых много дорогих мехов и всякого богатства. Пошли на них войной. Пришли

_______________________________________________________________________________________________________________________

1) Никогда не забуду сцены, свидетелем которой я был в Колымском округе. Старик тунгус, живший временно у якутов, рассказывал о каком-то странном пророче­стве, будто бы вычитанном дьячком с Момы (река и церковный приход) из старых книг: "Настанет день, когда тунгусы опять поднимутся на русских, и якуты присоединятся к ним, и они все погибнут, как братья". Старик рассказывал с воодушевлением, но якуты отвечали насмешками, и один из них грубо остановил рассказчика: "Будет тебе болтать, какие мы вам братья!.. Никогда мы русских не променяем на вас!" (Колым. ул., 1883 г.).

_______________________________________________________________________________________________________________________

в горы, видят: на вершине одной горы будто комары чернеют: это были тунгусы. Выстрелили русские... и мимо: было далеко. Тунгусы слышат выстрелы, но пули к ним не долетают. Выпустили тунгусы тучу стрел сверху: убили двадцать русских. А был у русских начальник б о ю н (воин), что ходил в железной кольчуге, (к у н г я х) и казак необычной скорости С ю р ю к-к а с а к. Этих двоих никак тунгусы убить не могут. Стрелы не пробивали кольчугу, а казак, прячась за своего начальника, спасался. Остальных убили. Говорит Сюрюк-касак своему господину: "Господин, убежим! Убивши всех, убьют и нас! Заряды кончатся, и мы ни с чем останемся". Тогда начальник ответил: "У Великого Государя не один я слуга!.. Могу ли я нарушить присягу? После нашей смерти разве не останется людей, помнящих нас?!" Сюрюк-касак убежал, а б о й н а убили тунгусы, набросивши на него с горы м а м о к и (арканы). Сюрюк, придя домой, рассказал, что случилось. А между тем вот что произошло. Отдавал богатый якут дочь замуж за тунгуса. Когда повезли девушку и тунгусы устроили у себя гулянье, играючи, поссорились, и якутский боец (х о с у н) убил тунгусского бойца (тунгус хосуна). Убил и сбежал. Сидит дома, раздевшись, и греется у огня; вдруг со двора входит тунгус с обнаженным копьем в руках. Острие направил в якута и хочет убить. "Я нагой — ты одетый,— говорит якут,—разве тебе не стыдно (арах) убить меня? Ты, точно мой малый палец, убиваешь спящего. Позволь мне одеться — сравняться с тобой!.." Тунгус, понявши обратно, выскочил на двор и давай раздеваться, равняясь с якутом. Якут схватил копье, пошел за ним и ждет. Ударили друг друга. Долго ничего поделать не могли, наконец, якут попал тунгусу в плечо и отсек руку. "Довольно,— говорит тунгус,— не убивай меня". Якут оста­вил (драться). "Товарищ (а т а с),— спрашивает тунгус,— как ты дума­ешь, с такой раной далеко ли можно уйти? Неохота мне умирать в чужой земле!.." "Стакой раной,— говорит якут,—лучший человек уйдет ЗОкось (300 верст), средний — 20, последний только 10 кбсь!" "Ты, вижу, молодец,"— сказал тунгус и ушел. Он сделал 30 кось и умер. Испугался якут, собрал родных и говорит: "Двух лучших тунгусских бойцов я убил, советуйте, как быть? Не лучше ли самим вперед броситься на них?" Якуты советовали отправиться; собрали своих и пошли. Однако, придя к тун­гусам, не воевали, а помирились и возвратились обратно. Когда возвра­щались, одаренные и довольные, встретили отряд русских, идущих по указаниям Сюрюк-касака. Сначала хотели напасть на них и побить, но русские надавали им много подарков: табаку, чаю, бус, и подговорили пойти вместе на тунгусов, побить их и ограбить. Якуты согласились. Рассказали русским, где живут тунгусы, где кочуют, кого среди них бояться, чего избегать. Мужчин тунгусов, воинов и молодежи не застали Дома: все ушли на промысел. Нашли только женщин, детей да стариков. Убивши многих, ушли с добычей. Возвращаясь, строили в ущельях,  мес­тах тесных (б о м-с и р) дома, укрепления, где ночевали.  Тунгусы, возвратившись и найдя дома ограбленными, людей перебитыми, броси­лись в погоню. Увидя их издали, русские стреляли сверху и убивали многих. Тунгусам же вверх трудно было стрелять” (Намс. ул., 1892 г.).
Для нас совершенно безразлично, какие исторические факты со­ставляют фабулу двух этих рассказов... Возможно даже, что они вымышлены, но они совершенно правильно рисуют эпоху и взаимные отношения действующих племен. Родовая месть и возникающие вследствие этого мелкие, родовые войны сослужили большую службу казакам при завое­вании. Они ими ловко и охотно пользовались не только для усмирения, но и для грабежа. Это отмечено в исторических документах.
Тунгусы всегда отличались легкой воспламеняемостью и родовой страстностью. Благодаря этому, исчезали целые тунгусские племена и исчезала, мало-помалу, та живая опояска, которая заставляла якутов держаться вместе, преграждала им доступ к окраинам, охраняя горные проходы, уничтожая одинокие выселки.

Вслед за появлением русских, якуты толпами устремляются на ок­раины. Я просматривал податные списки 60-х годов XVII столетия: там сплошь и рядом встречаются пометки: "бежал в Жиганы", "бежал на Янгу", "ушел на Индигирку", "на Колыму", "отправился на Вилюй" 2). Уходят и поодиночке, и целыми семьями, и даже родами, спасаясцс одной стороны, от притеснений, с другой, — пользуясь слабостью тунгусов, занятых войною с русскими.
На северные плоскогорья якуты проникли почти одновременно с русскими и отчасти в союзе с ними. Казаки в 1638 году, как мы это отметили выше, и Елисей Буза в 1639 году, находят якутов только в верхнем течении Яны 3). По преданиям, они пришли туда, убегая от русских же (?) "Первый раз пришли, когда русские убили Тыгьтна (Дыгына) 4), второй раз опять много пришло с юга якутов, убегая перед оспой" (Верхоян. ул., 1881 г.).

О борьбе переселенцев с Янскими тунгусами сохранилось много преданий.  В одном из них описывается "Плоский боец" ( Х а п т а г а й батыр), т.е. такой, "что если боком встанет, так в самой середине всего три  пальца толщины". От ребер до локтей у него были крылья. Скоростью и ловкостью никто не мог его превзойти. Он, вместе с товарищем С у о р д  а (Воронец), удачно воевал с тунгусами, и те под конец признали его своим "господином” (т о ё н). Сын его X о х о е-б а т ы р, еще более знаменитый и свирепыи, который, "прежде чем огонь щелкает и уголь вылетает из пламени — трижды отвертывается от стрелы", был убит тунгусами в сражении на Олорсобютской долине *), по дороге на Индигирку, куда он ушел вместе с русским отрядом (Верхоян. Сборн., Худякова стр.61).

О появлении якутов в Колымском округе я там же, у них записал следующее предание: "Эта земля была раньше не наша, а ломутская (ломук, т у н г у с-о м у к), и жило их здесь великое множество, должно быть... несколько тысяч. Говорили, что белая чайка, пролетая с юга к морю над дымом их костров, делалась черной. В то время край был богат пушным зверьем и всякой добычей: соболи во двор забегали и достаточно было пустить стрелу в глубину любого озера, чтобы она всплыла с рыбой. Хаживали в эту землю на промысел два брата-якута. Были они богатыри и много обид причиняли ломутам. Вздумали ломуты их убить. Братья прослышали и убежали; ломуты погнались за ними. Братья бежали, не отдыхая, и только через несколько сот верст решились прилечь. Уснули: вдруг, спросонку, слышит старший брат: кто-то кричит, открыл глаза, но не шевелится по обычаю; видит: кругом на вершинах деревьев сидят люди и наводят на них свои стрелы. "Здравствуйте!" — кричат. Он толкнул в бок спящего брата, сам вскочил, схватил оружие. Кругом столпились люди. Пригнулись богатыри, упершись концами копий в землю, и пере­прыгнули через тех, что стояли на земле, и через тех, что сидели на деревьях. Ломуты погнались за убегающими витязями, пуская стрелы вдогонку; но братья бежали так быстро, что опережали стрелы. Однако ломуты не отставали, надеясь, что впереди река задержит братьев. При­ бежали братья к реке, не остановились. Старший одним прыжком пере­скочил на другой берег, младший же поскользнулся одной ногой и упал. Заметил старший, что с левой стороны его нет брата, обернулся и увидел его в овраге реки, пробитого стрелами, умирающего. Тогда он закричал: "Товарищ мой, через три года принесу я гостинца: впереди буду гнать, а сзади вести... прощай!" И ушел. Ломуты убоялись его и оставили. Придя домой, витязь рассказал родственникам о случившемся; те решили сое­диниться с русскими и пойти воевать с ломутами. Они рассказали русским начальникам, какую они нашли богатую и обильную землю и какой народ. Собрался отряд якутов и русских и двинулись на северо-восток. В пятидесяти верстах отсюда (Андылах, почтовая станция по дороге в Средне-Колымск) есть большое озеро, а на берегу его высокий "камень" (скала) . Место это называется Хаирдах. Говорят, некогда камень был серый, теперь он красный. На этом камне жили ломуты. Тут был их главный стан. Было их много, напасть открыто было опасно. Тогда русские постро­или плот, на середине поставили палатку, привязали белого коня, а впереди поставили пушку и поплыли к этому камню. Увидели ломуты вещи невиданные: белый дом и белого редкостного зверя. Вышли все, скучились, глаза протирают, уши поглаживают. Вдруг русские выстрелили и убили их добрую половину. Началась битва, но у тунгусов были только луки, а у русских ружья. Русские вышли на берег и стали убивать оставшихся. Из тунгусских воинов остался только один. Он вскочил в палатку, схватил оружие и говорит: "Мать, умирать надо!.. Одно яйцо где не гниет!.. Дай напиться". А у самого-то бок вырван, кровь льется ручья­ ми, а сердце так и треплется наружу. "Лучше умри от моей руки, чем от руки русских!"— крикнула старуха, и в то время, как он пил воду, ударом ножа отрубила ему сердце. Сердце упало на землю, но богатырь еще успел выскочить и скончался за порогом палатки. Русские убили всех, кроме молодых женщин, которых они увели в плен... Вот от чего камни такие красные" (Колым. улус, 1883 г.) 

В Тас-Ханяхтахских горах мне указывали ущелье, которым будто бы прошел первый отряд казаков в Колымский округ. Отряд вел якут, впереди которого бежала собака (1883 г.). По одному из вариантов предания о Хаптагай-батыре, ему удалось проникнуть за Верхоянский хребет, разыскивая собаку. Эта подробность упорно повторяется в раз­ных преданиях; она как бы указывает на якутские способы разведывания новых земель. Это все тот же древний, простой и естественный способ: охотники, молодые удалые воины, в поисках за счастьем и пушниной проникали далеко в горы, в тайгу, на другую сторону горных хребтов, осматривали местность и впоследствии своими рассказами подготовляли выселение сородичей и служили вожатыми 2). Так заселили якуты Верхоянский, Колымский, Олекминский и, по­жалуй, Вилюйский улусы.

По вопросам расселения следует, думаю, признать за положения несомненные, что якуты до пришествия русских занимали много мень­шую территорию, что главная часть их кочевала по Амгинско-Ленскому плоскогорью и теперь гуще других населенному, что к эмиграции на окраины побуждали их не только иноземное нашествие, преследования, страх оспы, но что были и другие более глубокие причины, нужно думать, экономического характера, которые действовали и раньше и продолжают действовать и теперь, только эти причины получили полный простор в момент завоевания. Это подтверждается все продолжающейся колониацией окраин, как южных, так и северных, вплоть до наших дней, а также попытками  якутов проникнуть туда до русских, следы чего сохранились в приведенных нами якутских преданиях.