Карачаево-балкарцы

[Гость Керим-хан]

Любопытен титул, который носили карачаевские правители - Крым Шаухалы (буквально "Крымский князь"). Кырым (буквально "вал,перекоп") - одно из названий столицы крымского ханства, города Солхат (буквально "левая сторона"), и название всего полуострова.

[Гость Керим-хан]

"Хвала Аллаху, что в дни царствования хумаюна и во времена Их благословенного правления ковер справедливости был расстелен на пространной поверхности земли и значительное число людей подпали под Их милость. В том числе страны Крым, Черкесия и Ногаи под Их справедливым правлением обрели покой, у людей веры появились когти льва и силы исполинов." КЫРЫМЛЫ ХАДЖИ МЕХМЕД СЕНАИ КНИГА ПОХОДОВ ИСТОРИЯ ХАНА ИСЛЯМ ГИРАЯ ТРЕТЬЕГО

[Гость Керим-хан]

"Большие реки и безбрежное море, [прежде] бывшие препятствием на пути, были покрыты льдом, и все вокруг было подобно сухой степи-и вот имущество и скот, и [как бы] заблудившиеся женщины и дети черкесские, и полные сил мужчины были взяты в плен, и бесчисленные пленницы, подобные гуриям, и несравненные мальчики, подобные райским юношам, были пойманы и неисчислимое количество непорочных девушек и луноликих красавцев-мальчиков были отобраны как преподношение и подарок дому султанов османских, и спустя двенадцать дней прибыли в Бахчисарай-в земной рай." КЫРЫМЛЫ ХАДЖИ МЕХМЕД СЕНАИ КНИГА ПОХОДОВ ИСТОРИЯ ХАНА ИСЛЯМ ГИРАЯ ТРЕТЬЕГО

[Гость Керим-хан]

"В общем, до этого события прославленный человек из черкесов, по имени Хакчумук, оказал дому Чингизову сопротивление и отвернулся от них, и те [из татар], которые много раз старались отомстить ему, не могли улучить момент. Но на этот раз тот [Хакчумук] сгорел в пламени гнева Их геройского величества, и день его жизни превратился в вечер, и жизнь его окончилась. После этого других черкесских эмиров охватили опасения и страх, да такой, что черкесские собаки, со времен Тимурхана не склонявшие свои головы ни перед кем, и беки всех племен и народов, превративших гору Эльбурз в свою твердыню, и все те, кто живет аж у Дербенда, известного под названием Железных ворот, представляющий собой великую стену между Черным морем и морем Кульзум, и весь народ Дагистана были покорены, и, ударив челом о высокий государственный порог Их величества, каждый из беков преподнес подарки в меру своих возможностей и проявил безмерную покорность. Тут, хан сделал некоторым из них выговор, некоторых простил и, прозимовав в том году в стране черкесов, в начале благодатной весны с бесчисленными и бессчетными пленницами, с хожими с пери, и с прекрасными, как Юпитер, пленниками, вернувшись в здравии и с добычей, приказал дать отбой в своей столице Бахчисарае, двустишие: Войско счастливого шаха прощает грехи И, куда бы оно ни ступило, возвращается с добычей." КЫРЫМЛЫ ХАДЖИ МЕХМЕД СЕНАИ КНИГА ПОХОДОВ ИСТОРИЯ ХАНА ИСЛЯМ ГИРАЯ ТРЕТЬЕГО

[Гость Керим-хан]

1. Рассказ о земле отцов Ветер бежит по деревьям, и деревья шелестят листьями, но пусть ветер уснет и уснут деревья. В степи звучным ржанием зовут жеребят кобылицы и храпят сытые кони, но пусть их звуки спрячет густая трава... За шатром плещет сильное море, над морем кричат чайки и колышется песнь рыбаков, но пусть море застынет и замолчат рыбаки. Весь мир до краев полон гула и звона, но пусть я буду глух ко всему, чтобы слышать только твой голос и твои слова. Прилетел бы к тебе я раньше, но Трам подбил мои крылья, когда я мчался сегодня за раненым тигром, чтобы огненной шкурой его ты в дни без солнца мог греть свои старые плечи... Ты послал Храма, и Храм долго кричал, Чтобы я остановился, но не виден был мне он, потому что""был за спиной, и не слышен был, потому что был далеко. Не смог Храм настичь меня ни скачкой, ни криком и послал за мной стрелу, которая быстрее и копя, и крика. Резвее ветра был пламенный тигр, и я два раза хлестнул своего коня, я не видел, что в боку его торчит стрела, сделавшая его копыта тяжелыми. Конь мой остался лежать там, где догнала его смерть, а я примчался к тебе. Храм сказал, что ты хочешь видеть меня как можно скорее. Я бросил в пути свой тяжелый шлем, чтобы легче было бежать, снял стальную кольчугу, чтобы легче было дышать. На ногах моих раны и на дорогах кровь от ран. «Открой же глаза, отец, и скажи, что хотел сказать...» «Не могу открыть глаз, мой отважный батыр,— желтый туман смерти заполнил их, но я скажу тебе все, что запер в груди очень давно... Слушай слова о прекрасной земле и о тоске по ней, слушай внимательно, я тороплюсь. Ты был не выше меча, воткнутого в землю, когда от яда стрелы уснул могучий алан Батырбий и мы насыпали над ним высокий курган. У этого кургана учил я тебя держать щит и владеть мечом, чтобы сила Батыр бия вселилась в тебя. Ты вырос воином настоящим и стал главою лучшей сотни стражников-телохранителей хана Аслан-Герия, потомка великих хазарских каганов». Кровью был залит взор Батырбия, но и перед смертью он видел только одно, задел, 136 как горит в упрямом огне и рушится белый, будто снег, город Ма-Асс, где он родился и жил бы до смерти, если бы не вынырнул однажды из-за крутых склонов его родины желтый бунчук узкоглазого хана Бату, внука Чингиза-завоевателя, поклявшегося приторочить весь мир к седлу монгольского коня. Мчались по вселенной под желтым знаменем хана тысячи диких всадников, напоив себя яростью к чужим народам и кровью напоив чужие земли. - Аланы! Откройте ворота,— кричали они, окружив дивный город Ма-Асс.— Мы покорили множество близких и далеких от вас племен. Храбро бились и ваши соседи, но теперь их вожди — и кипчакский Бачман, и чиркез-ский Тюкбаш, и асский Иджис — все собирают кизяк для наших костров. Смиритесь, ала-ны,— склоненную голову меч не рубит. — Склоненную голову топчут в грязи!— 'Неслись им в ответ гневные слова вместе с тысячью длинных стрел. Крепка была стена Ма-Асса, и высоки были его башни, звезды ночью ложились на них отдыхать, а полдневное солнце могло уходить выше их только на локоть. Но невиданное оружие было у неведомого врага: стрелы с горящими хвостами срывались с его тугих луков и несли в город пламя и чад; камни большие, как лошадиная голова, метали его деревянные чудища и разбивали вековые башни и стены Ма-Асса... Сражались мааосцы, пока могли стоять, а когда не могли, падали непокоренные, укрывая собой свой израненный город и ненавидя врага... К колесам походных повозок поставил Ба-ту детей аланов, приказав оставить в живых только тех, кто не выше колеса, - К ним еще не пришла ненависть их отцов,—сказал он,— а сила и мужество к ним придут. Пали аланы, не упав передо мной ил колени, и .под пеплом будет земля их —Алания, пока буду жив я, а дети их забудут, чьи они дети, и будут служить моей славе... Развезли монгольские седла по горам и равнинам вселенной детей непобежденных. Батырбий был ростом с меня, а я был среди тех, кто не перерос колеса, но мы были не такими уж маленькими, потому что колеса были все же большие. Тенью стал, прахом стал Бату-хан. а земля наша и теперь под пеплом, а сами мы умираем далеко от нее, под небом Хазарии1, между водами двух морей. На синей реке Итиль2 в богатом городе Сарай-Берке сидит хан Узбек, еще выше поднявший знамя Бату. Вьючат верблюдов баскаки3 хана слезами и потом народов от самого Хорезма до синих пределов Рума4— оплота вечерних стран, и ∙караваны по длинным дорогам везут в далекий Сарай золото... Богата дань и из Хазарии, отправляемая на Итиль Аслан-Гер ием, коварным нашим ∙владыкой и монгольским верным рабом. Богата дань бедного народа, тяжело везти верблюдам томящие грузы в чужие края, согнулисъ их горбатые спины. Еще ниже согнулись мы под бременем неволи в чужом краю. Слушай, сын мой, теперь то, что нельзя было раньше тебе говорить, потому что ты был слишком молод, слушай то, что сейчас нельзя не сказать, потому что я ухожу туда, откуда пот возврата. Я зову тебя сыном уже много лет, но отец тебе тот, кто лежит под курганом, а я его друг, учивший тебя всему у его могилы, чтобы ты во всем был .похож на него... Взгляни завтра утром на тусклое солнце Хазарии — Батырбий проклял его, потому что его солнце было другим. Много раз собирал он аланов, чтобы их увести под свое солнце, но в последний раз стрела ударила ему прямо в сердце. Ее принес ветер, вылетевший из золотого шатра ничтожного потомка великих предков — Аслан-Герия, чью жизнь и покой до сих пор охраняли твои надежные руки. Слышу — сжали пальцы твои серебряную рукоять меча,и меч гневно звенит. Пусть никогда не утихнет эта песня гнева. -^ В глазах твоих пламенем вспыхнула ненависть, пусть она никогда не угадает. Пусть она тебя греет, если в пути мороз, пусть она тебе светит, если в пути темно. А путь твой будет далек — воды моря, семнадцать зеленых долин, столько же снежного-ловых гор и еще тридцать рек отделяют тебя от Алании. Собери своих земляков — ты их узнаешь по тоске в глазах — и разбей все живые и ∙мертвые стены на пути к ней. Ты узнаешь ее, землю отцов, она отлична от всех, потому что прекрасней всех. Ты узнаешь ее по пахучему стеблю травы, спрятанной уже много лет в рукояти твоего меча, которую сжали сейчас твои железные пальцы. Разожми их, открути рукоять и теперь клинком осторожно ее раскрой— видишь? Только в стране аланов растет эта трава, нигде ее больше нет. Мать Батырбия сорвала ее, расставаясь с родной землей, а Батырбий оберег ее в сердце меча и меч оставил тебе, чтобы крепкой 'была твоя рука и неугасимой была любовь твоя к потерянной родине. Силен этот стройный стебель, сочны эти узкие листья, цепки эти длинные корни на родных склонах, ни зной, ни бураны там для них не страшны. Людям нужен сок стеблей и листьев. Сок этой травы, поивший твоих пред-'ков, был темно-красен, как кровь, почти черен, как чай, и ее назвали Кара-чай. Поэтому .и тебя назвал отец этим звучным и сильным словом — Карачай, а я, чтобы стала длинией твоя жизнь, сделал имя твое коротким и стал ты Карча. Я оказал тебе все и могу умереть, тебе умирать желаю под небом Алании. Но живи много лет и будь похож в любви и ненависти на своего отца. Полюби свою землю и прокляни чужое, холодное солнце и чужие дожди. II. Песня пастуха Таулу В долине Бахсана в густом чинаре и орешнике лежал аул Карчи Эль-Джурт. В знойный полдень, когда Карча со всеми мужчинами жал далеко за рекой -ячмень, ворвались с боевым кличем в аул незнакомые всадники, опустошили дома и увозили всех красивых1 де-вушек поперек седла. Четырех грабителей пронзил четырьмя стрелами молодой пастух Таулу, единственный из мужчин, кто им встретился. До самого вечера вели на аркане пастуха, а когда пришла пора отдыхуи загорелись костры, Абдулла, предводитель отряда, сильным 'взмахом ножа разрубил его путы и сказал гневно: - Четырех орлов погубил молодой волк, но волк не умрет. Он будет стеречь лошадей и готовить нам пищу, пока не высохнет в нем кровь от жажды и голода. Сейчас он нам сварит своих лучших овец, а мы позабавим своих пленниц. Связал десять любимых овец Таулу, поднял брошенный ему нож и нагнулся красить овечьи шеи, И когда запах крови пропитал его яростью, он, птицей перемахнув через костер, вырос из пламени перед Абдуллой, схватил его за длинный ус, запрокинул голову и молча воткнул в горло нож-Потом, крутясь вихрем среди набежчиков, Таулу стал делать то, что делает волк в отаре без пастуха. Долго он показывал гостям, ∙как пляшет у вечерних костров смерть, а когда его снова связали и понесли к огню, он запел: Эх, как мучила жажда сегодня меня, Эх, как вражеской кровью я жажду унял! О-рай-да, рий-да-ра, О-рий-да, рий-да! Десять бедных овец я послал на тот свет, Вдвое больше врагов им отправил вослед! Так учил меня Он — Так и сделал я! 1-12 Эх, мне тоже пора,— о-рай-да,— умирать, Эх, на вражьих телах так удобно лежать. Так учил меня Он — Так и бился я! Поднят я над огнем многим множеством рук, На моем лице смех, а на вражьих — испуг! Так учил меня Он — Пусть Он здравствует! Я недолго пожил, но пожил, как хотел, 11еред смертью теперь одного б я хит^л, Чтобы Он на коне Показался вдруг. Чтоб за склоном вдали Его шлем засверкал, Чтоб Он видел конец мой и гордо сказал: «Так учил я его — Так и умер он!» - Одинаковой дорогой приходят все в мир—все с плачем, а уходят по разному,— так сказали чужеземцы, изумленно внимая гортанным ритмам пастуха, висевшего уже под пламенным зевом смерти.—∙ Невиданной доблестью нас ослепивший пастух, чем защитил ты сердце от страха?! И какими сумел поразить 'стрелами наши ничем не смягченные души?! Скажи — о ком твоя последняя песня и допой ее до конца —- смерть тебя подождет. - Надо сердце заполнить любовью, чтобы |не осталось в нем места страху,— так ответил Таулу, когда его развязали.— Песня моя о тех, кого я люблю; она очень длинна, но я ее допою, и пусть доживут 'свои дни те, о ком я пою. Вырезал Таулу сыбызгы1 из бересты, наполнил грудь воздухом, и крутая, как подъем Б горы, клокочущая, как река, густая и сильная песня понеслась далеко сквозь сердца суровых пришельцев, сквозь горы и туман на горах. «Лес, не шуми — я пастух из Эль-Джурта, сейчас буду петь о народе своем и о Карче, Батырбиевом сыне, свободу нам давшем. В далеком Крыму жил Карча беззаботно, |но стала язвить ему душу тоска по отчизне; томить стали ветры и запахи трав синих гор, будить стали ночью Карчу стоны отчих полей, одичавших без добрых семян, без людей. Созвал он однажды товарищей верных, которыми были и Трам меткоглавый, и сильный, как лев, Адурхай, и быстрый, как рысь, Будиян с Наурузом бесстрашным и,'эти слова им сказал: - Без родины мы мертвецы все и между живыми, па родине мы и среди мертвецов все живые. Потерявший глаза может песню услышать, Потерявший уши может радугу видеть, Потерявший руки может на свадьбе плясать, Потерявший ноги может друзей обнимать, Потерявший все может в родной земле лежать. Потерявший Родину Совсем ничего не сможет. Готовясь к побегу, собрали друзья всех аланов и лунною ночью,.когда в тихом морс стоял ,их корабль, напали" они и разбили отряд безбородых крымчаков, которые посланы были Аслан-Герий-ханом с таким повеленьем: сначала дорогу отрезать аланам, потом за их головы взяться... - Вах, чудо какое-то мчится в степи,— удивился Герий, на рассвете разбуженный гулом,— синий 'туман перед чудом клубится, и светлые звезды и черные галки летят из тумана; слепящее солнце горит перед чудом, а позади серебрится луна. - Ох, то не чудо,—'Сказали Герию его сыновья,—то несется к нам конь богатырский, туман из ноздрей выпускает; земля от копыт его стаями птиц отлетает, и искры из кремня подковы его высекают. Ох, мчится на нем стальнорукий Карча, рассекая поднятым мечом небеса; на груди его латы сверкают, 'как солнце, а щит за спиной, как луна... Беспощаден, как смерть, был Карча, злом карающий зло: юрт хищных Гериев, себя называвших Асланами-львами, .вогнал он в могилы, как :в норы шакалов, и со своими людьми уплыл в море. Был долог на родину путь — три дня и три ∙ночи туда, где дневное светило восходит, несли паруса, как орлиные крылья, аланов свободных, их жен и сестер их, от счастья впервые запевших. На утро четвертого дня на беду им всем .внезапно разгневалось небо: щитом своим синим синим оно загремело, и тучами черными солнце закрыло, и принялось огненно-желтые копья метать. Спокойное морс, пронзенное болью, взбурлило, восстала вода, разбуянились волны, и ∙крепкий корабль аланов разбили, как щепку, на скалы прибрежные бросив. - Судьба, что беду посылает, и помощь пошлет, когда нужно: надежную руку свою протянул потерпевшим крушенье народ той земли — апсуа1. В краю их цветущем, в горах Джеметея, прожили аланы, пока не о.крепли, и через шесть лет по крутым перевалам, идя снова к солнцу, опустились в Архыз, что лежал за снегами и льдами большого хребта. Был чист небосвод над долиной Архыза, богат был Архыз и зверями и птицей, и туры, и овцы там быстро плодились,'но не росла там трава Кара-чай... В поисках этой травы исходили мы МНОГО земель и, на,конец, до Басхана дошли, чтобы здесь отдохнуть, а потом ее снова искать...» Так закончил свою песнь Таулу и спросил: — А что ищете в этой земле вы, рожденные далеко от нее? Что пожать вы хотите осенью, посеяв весну своей жизни страхом и смертью? И так ответили ему помрачневшие воины: — С несчетными войсками идет по горам и равнинам сын Тарагай-амира Темир-Асхак, Железный Хромой, родившийся от матери с зажатым в кулаке сгустком крови. Под его знаменем за одно это лето мы прошли, покрыв пеплом, и страну картвелей Гюрджю-стан2, и страну Огня — Азербайджан, и сейчас перед нами, Темир-Асхак разбил возомнившего себя тоже железным Тохтамыша, 'великого Хана Золотой Орды, и, не дав нам вытереть со лба пот этого боя, разослал нас по горам, чтобы и здесь, как и всюду, не оста- валось племен, не склонивших перед ним головы. Из другого конца света идем мы, земля наша далеко, мы забыли ее лицо, покоряя чужие земли, а Темир-Асхак ведет нас все дальше, и там, где ступает его пята, надолго умирает трава и перестают смеяться дети. Истерлись паши ноги в походах, истерлись наши сердца, устали мы от огня и крови, жаждем мы сеять и жать, как твои соплеменники, ячмень, и как они, возвращаться по вечерам под мирные кровли и качать на .коленях сыновей. Поэтому вчерашней ночью мы отстали от своего отряда — эти дремучие горы могут пас скрыть от Тем'нр-Асхака. Поэтому сегодня в полдень мы взяли себе .в твоем ауле хлеба и жен. И оказал тогда им Таулу, что не может награбленный хлеб дать телу соков, а похищенная жена стать матерью верных сынов. И еще оказал: просторна земля, щедры поля, добры люди в ауле Эль-Джурт — кров и тепло, мужскую дружбу и женскую любовь мог бы всякий найти в нем, открыв людям сердце, а меч оставив .спящим в ножнах. - И рады .бы мы пристать к стае,—ответили ему,— да перья у нас не те. Красны наши руки от крови. Научатся ли они держать -кетмень и пастушью ярлыгу вместо меча? Отмоют ли их пот и дожди? Отвагой блистающий юноша! Будь для нас, своих врагов, братом, усни мирно с нами, а утром помоги решить нашу судьбу... Но неожиданное для них настало утро. Когда ушли последние звезды и разгорелась пламенная заря, из-за синих холмов вылетел на легконогом коне Карча, в светлых латах и сияющем шлеме. А слева от Карчи и справа, вонзая колья во встречный ветер, выскочили все его воины. Двое из них, Будиян и Боташ, вздыбили своих коней в самой середине похитителей и засверкали мечами над их головой. Не дал Таулу пролиться крови; схватив и удерживая .скакунов за уздцы, он начал свой «рассказ о том, что в душах чужеземцев уже .высыхают травы зла и вырастают цветы раскаяния и мира. Слушал Карча пастуха, пронизывал долгими взглядами неподвижных воинов Железного Хромца, а потом сказал им, что они, сохранив честь похищенных ими девушек и жизнь смелого пастуха, сохранили свое право — жить, а всякий живущий должен быть свободен: незнакомцы могут направить своих коней в любую сторону, а если решат войти друзьями в аул Эль-Джурт, никто никогда не напомнит, как они вошли в него однажды врагами. - Посмотрите на нас,—∙ сказал им Карча,— из разных земель, из разных племен и в разное время пришли мы в Эль-Джурт, но кровь у нас стала одной. Пусть скажут, что это правда, и кипчаки из желтых степей, и болгары с реки Итиль, и крымчаки из Кара-юу-Базара, и бесленейцы и абазинцы с соседних долим. И горе и радость, как воздух, как землю и воду, мы делим поровну, кто бы нас ни родил. Пусть скажут, что это правда, и знатный сван Отар и кабардинцы Тохчук с Тамбием, и малгарский пастух Хубия, и армянский охотник Айбаз, и княжич из Крыма Шаухал, и все аланы, с которыми пришел я сюда из-за широких морей и через высокие горы... Когда взошло солнце, эльджуртцы, обнявшись с пришельцами, сидели вокруг утренних костров, костров дружбы, жарили овец, принесенных в жертву счастливому дню, и слушали новую песню пастуха Таулу. III. Враги и друзья Не один раз меняли горы зимние и летние свои одежды с тех пор, как поселился Карча в долине Басхана, но неизменным было все время счастье в его ауле, пока не проведал рыжий Асланбек — кабардинский князь из рода Кайтуковых — о том, что рядом живет неизвестное племя, которое не платит дани. - Ты нашел среди гор и лесов дремучий угол,— сказали Карче люди Асланбека,— но ни один угол от судьбы не спрячет. Увидела княжеская служанка, спустившаяся из замка за водой, как волны Басхана несут свежие щепки, и вот мы, идя вверх по реке, нашли ваг Не один год, видно, сеете хлеб и пасете та .а вы на этой земле, но ни одного колоска и ни одной овцы не послали до сих пор тому, кто рожден хозяином этой земли... Большое внимание оказал гостям Карча, не стал щедроту свою от них прятать, на почетное место их посадил и сам их старым вином и молодым мясом принялся угощать. Полные артмаки1 подарков к седлам гостей своей рукой приторочил и, провожая их в путь, так сказал: Артмакн — переметные сумы. — Дома в Элъ-:Джурте открыты для вас, как открыты сердца эльджуртцев. Лица ваши мы будем с любовью помнить, а слова постараемся забыть, потому что они были недостойны вас. Хозяином земли не рождаются, хозяином становятся, когда начинают ее лелеять, пахать ее и засевать, орошать се соленым потом, чтобы хорошо на ней росли и хлеб, и трава, и цветы... Невеселыми ускакали послы Асланбека и грозными прискакали через несколько дней опять. И не теплые слова приветствия, а жесткие и тяжелые слова принесли их уста. - На земле твоей,— оказали они Карче, бряцая богатым оружием,— перестанут расти хлеб и цветы и вырастут могильные холмы... Без шапки и босиком должен ты погнать сейчас с нами пару жирных волов и сам их разделать: ждет князь тебя со своим войском на полдневном пути отсюда и желает, чтобы сегодня за его столом ты был шапой1 и своим усердием снял со своей шеи тяжкий камень вины... Неподвижно и молча стоял Карча, крутил длинный ус и горел чуть заметно глазами. Старший из княжеских слуг подошел вплотную к нему, протянул руки к белоснежной шапке его и, может быть, сумел бы снять ее, если бы вдруг острый меч Карчи не отсек ему голову... Топнул гневно ногой Карча, и большой камень, на котором он стоял, дал трещину, а послы упали перед ним на колени. Посадили эльджуртцы не в меру усердных послов на коней, прикрутили ремнями к седлам и, к спине одного из них привязав околовшего старого пса, сказали: - Везите князю нашу дань. По чести ему это мясо и по зубам. Не снимая оружия, легли спать эльджуртцы, а на рассвете, когда их дозорные зажгли на высоких вершинах костры тревоги, все они (вышли, готовые встретить войско рыжего князя... Многим не пришлось увидеть поднявшегося ∙в то утро солнца, но чем больше падало сраженных, тем яростнее сражались живые... Катились потерянные щиты по склонам, как колеса; кони топтали коней; мечи расщепляли мечи, и разгоряченным бойцам нельзя было напиться из Басхана воды, потому что от крови он покраснел. «Лучше сложить в бою голову, чем склонить перед врагом»,—так решили эльджуртцы, хотя их было совсем мало, и продолжали биться. Их становилось все .меньше, и скоро бы их совсем не стало, если бы шэишедшие из аула седоволосые матери не бросили к ногам противников белые шали со своих плеч. Опустились к земле нацеленные в груди копья, застыли поднятые для ударов мечи, застряли в колчанах наполовину вытянутые стрелы... - У тебя,— сказал Аслан-беку Карча,— было больше рук, и ты одолел. Теперь ты погонишь наши стада в Кабарду, опустошишь наши дома и будешь пить нашу кровь. Но ты еще прикусишь в раскаянии свою губу и проклянешь этот день. Ушел Карча за перевал, взяв с собой Отара, княжича из рода Дадинов, которого усыновил много лет назад, когда жил в Джеме-тее. Ушел и вернулся с многочисленным отрядом друзей-сванов, 'Поклявшихся помочь "Карче вернуть его народу свободу... Большим праздником был в Эльджурте этот день, великий той был устроен в честь гостей, и старший из них — Адуа — первый тост на этом пиру предложил выпить за дружбу между гостями и хозяевами, которая началась сотни лет назад, когда царь аланов Доргулель Великий выдал свою красавицу сестру Борену за.муж за грузинского царя Баграта. - Умерли давно и Баграт и Доргулель,— сказал Адуа,— и много еще царей после них умерло, но дружба жива, потому что живы народы, которым нужна дружба. Завтра мы вместе с вами сразимся с вашим врагом и будем пировать снова, если победим: а если падем за друзей, падем не жалея о недожитых днях. Но огонь вражды зажег один князь Асланбек, сын Кайтука, проливать же кровь за него будут такие же люди, как мы. Поэтому мы с Карчой, перед тем как вырвать из ножен мечи, решили предложить Асланбеку вернуть все, что взял он у вас, и выдать заложников, чтобы не смог он больше посягать на вашу свободу и покой. Узнал Асланбек о численности и 'мощи своих врагов и принял все их условия. Через три дня' пастухи его пригнали в Эль-Джурт отары овец, табунщики его пригнали косяки лошадей, а старший из асланбековых послов, красивый и мудрый старик, поставил перед Карчой двух сильных юношей-заложников и сказал: — Это сыны хороших, почитаемых нами отцов. Пусть живут они под твоим крылом и пусть они сами, их внуки и правнуки принесут твоему народу добра в сто раз больше, чем принес ему горя наш -неразумный князь. IV. На земле отцов Удачлив был на охоте Боташ, не имел себе равных ни в силе рук, ни в меткости глаза, «и .в быстроте ног. Охотился он обычно один, только сына Карчи — Джантугана иногда брал с собой, потому что Джантуган был также,, упорен и неутомим. На высотах Садырла, за горой Минги-Тау, подстрелив двух оленей, Боташ и Джантуган летним вечером разложили костер отдыха и, пожелав друг другу хорошей ночи, уснули богатырским сном. Но несчастной оказалась ночь: бродяга-змея набрела на них и ужалила в грудь Джан-тугана. Два дня вез Боташ юного друга, устроив «а конских спинах носилки из веток березы и и молодой травы. Торопился Боташ, понукал лошадей неустанно, но не привез в Эль-Джурт Джантугана, а привез его холодное тело. Нагнулся печальный Карча к остывшему сыну, сурово обнял его и хотел повернуться назад, как вдруг схватил в охапку траву с носилок и закричал: — Боташ! Где ты ее нарвал?! Это она — трава Кара-чай, чей запах мучил нас всех .столько лет, она, чей высохший стебель хранит в себе до сих пор рукоять отцовского меча, она, чьи соки текут в кашей крови! Скажи же, Боташ, где она растет?! Карча прижался лицом к зеленой траве, я ее пучки, 'Передаваемые из рук в руки, пахли его слезами. - Она растет там,— ответил Боташ,— за великаном горой Минги-Тау. Прекрасна л щедра ее земля. В прошлом году, когда, в первый раз там охотясь, я пустил лошадь пастись, посеяла она из худой своей торбы несколько горстей ячменя, и в этом году я не ∙поверил глазам, увидев, как хорошо он зацвел. И лесом, и дичью богат тот край, бродят ∙в нем никем не пуганные стада оленей, туров и коз. Та земля так '.прекрасна, что не смог я ее проклясть даже в тот день, когда она влила яд в грудь моего друга. - Это земля наших отцов,— сказал Карча.— И нет ,на свете отчего, за что можно проклясть отчизну. Я благословляю тот день, который отнял у меня единственного сына, но вернул .мне единственную родину. Похоронили Джантугана па высокой горе близ Эль-Джурта, которой потом дали его имя, и сразу же, не откладывая, Карча стал готовиться в путь. Больше половины эльджуртцев ушло с ним. Прощаясь с оставшимися, Карча сказал, что и в разных землях будут они одним народом, между ними будет стоять великая гора Минги-Тау, -но не будет она 'Преградой их люб'ви и братству. Две ее вершины будут как две груди матери, и, как. молоко одной -матери, будут пить оба -народа воду рек, стекающих с этих вершин в разные стороны — к восходу солнца и к заходу. Самым старшим и почитаемым среди оставшихся был мудрый Малкар, и их поэтому назвали малкарцамн, а те, кто ушел с Карчой, приняли имя карачаевцев. Показал Боташ в широкой долине меж крутых гор клочок оголенной земли, траву о которой он сорвал, чтобы мягче было спине умиравшего Джангутана. - Наш Карт-Джурт!—вскрикнул Карча лег грудью на этот .клочок, и лежал неподвижно до вечера. Когда же зажглись звезды, Карча, выпрямив богатырские плечи и широко расставив ноги, гордо стоял на родной земле, и Млечный Путь горел за его плечами, как крылья. И там, где он стоял, поставили первый дом первого карачаевского аула Карт-Джурт — Древняя отчизна.

[Гость Керим-хан]

А в карачаевской легенде написано что карачаевцы пришли на Кавказ из Крыма в ханство Арслан-герая. Такое имя неосил кстати только один крымский хан. Первое его правление приходилось на 1748-1756. Но вряд ли легенда и в самом деле приурочена к его имени. Если взглянуть выше, то узнаем что ветвь Гиреев, где было распространено это имя, существовала среди самих карачаевцев.

[Гость Керим-хан]

"Наконец, двадцатого дня месяца зильхидже 1067 (29 сентября 1657) года прибыл крымский хан Мухаммед-Гирей и с ним восемьдесят семь тысяч хорошо вооруженных, быстрых как ветер юношей из разных татарских племен — охотников за врагами: ширин, мансур, седжют, аркан, дайыр, улан, бадыран, ногай, ормин, имансадак, [а также племен] Урака, Кёр Юсуф-бея, Арслан-бея, Чобана, Новруза, Деви. Мы вместе с нуреддин-султаном вышли навстречу, повидались с ханом и, вручив письма господина нашего Мелека Ахмед-паши, передали ему его привет. Их величество хан пригласил меня, ничтожного, к себе, и я был удостоен чести день и ночь вести с ним благородные беседы. Так как мы знаем о всех подробностях подвигов этого радостного похода, мы взяли на себя смелость описать их. Тотчас же его высочество хан со своим многотысячным татарским войском несколькими рядами окружил табор, и татарское войско, которое пришло с нами, воодушевилось. Но табор неверных создал для них затруднительное положение. В тот же день обреченные на муки ада неверные распространили слух, будто крымский хан со своим разлившимся подобно морю войском собирается вернуться в Крым. Тогда все карачеи Крымского острова 2, побросав свои доспехи, собрались у палатки хана и подняли крик: «Дурно, дурно, хан!». Хан спросил: «Что с вами, мои карачеи? Что с вами, братья мои казаки?». Заговорили все на татарском языке: «Хан наш, вот уже столько лет терпим мы беды и горести, а теперь жертвуем жизнью и достоянием. Как же мы вернемся в Крым и с каким лицом взглянем мы в глаза нашим беям, беркучам , старейшинам, мирзам и старикам? Неужели Аллах допустит это? А теперь, хан наш, нас осталась половина. Мы, конечно, не сможем поразить нечестивцев этого табора, победить их и вернуться в Крым богачами». Хан обратился ко всему войску с такими словами: «Карачеи мои, о братья мои, не спешите, действуйте осмотрительно, не упускайте случая. Если будет угодно Аллаху, вы добудете себе богатство». И они, вняв словам султана, все разошлись по своим палаткам." Эвлия Челеби

[Гость Керим-хан]

По воле Божией, в то же утро, когда я увидел этот сон, то есть в третий день благородного праздника, все знатные люди Крыма ходили друг к другу в гости, от Порога [Счастья] приехал горный татарин из везирских аг, татарин по имени Сулейман-ага, однорукий солак от Фазыл Ахмед-паши, сына Кёпрюлю, с падишахским указом и письмами. В ханском кёрюнюше они были зачитаны. Вкратце это было следующее письмо: "О Мухаммед Герай, некогда крымский хан! Счастливый падишах Мекки и Медины отстраняет тебя от Крымского ханства и жалует ханство сыну Чобан Герая ... Герай-хану. Вместо покойного шехида Сефер Гази пусть везирем будет его сын Ислам-ага, нуреддином - Мубарек Герай-султан, а калгой - Кырым Герай-султан. Они вот-вот прибудут в Крым с войском вилайета Озю, войсками Валахии и Молдавии. Когда придет мое дружелюбное письмо, подчинитесь падишахскому приказу и прибывайте со всеми султанами к Порогу Счастья, и тогда тебе с султанами будут оказаны милости большие, чем положено по закону. Прибывай в наше государство до того, как султанский флот отправится на остров Крит, и пришли удовлетворительный ответ. Да будет мир!" Когда это страшное письмо было прочитано в диване и провозглашено всему крымскому народу, в ханском кёрюнюше состоялось его обсуждение, или великий кенгеш. О величие Божие! Крымское войско бушевало, дыбилось и мутилось подобно морю. Все карачи волновались и кричали, и со всех сторон ходили волнами. Все капы-кулу, когда началось обсуждение, говорили: "Нет! Мы рабы хана. Но мы капы-кулу, [потомки] тех 12-ти тысяч, что послал ханам султан Баязид-хан из рода Османов. Кто бы ни был ханом, пусть приезжает, да смилостивится Бог!" Карачи, бадраки и ногаи, ширины и мансуры взволновались и предлагали тысячи вещей. В конце концов они так ни до чего и не договорились. Некоторые кричали: "Пусть Хаджи Герай-султан осадит крепость Кефе!", другие кричали: "Встанем лагерем у крепости Ор и не пустим в Крым хана, везиря Ислама-агу и калгу Кырым Герая, будем биться с османцами". Многие говорили: "Нет! Как в горах Янболи, Слована и Провадии охотятся на зайцев, так и мы, оседлав коней, придем в Эдирне или в Салоники и будем охотиться на людей!" И много еще говорилось там недостойных вещей. Но люди умные и деловые, старики и аталыки, совершенно не слушали этих слов и коварным и смехотворным речам хода не давали. Они говорили так: "Да будет так, мой падишах! Должность в этом мире подобна салфетке. Ты дважды был смещен, и османцы снова жаловали тебе ханство. Поедем-ка в Эдирне. Что будет - то будет, а там посмотрим". Карачи сказали: "Если ты подчинишься Османам, тебя и всех твоих родных унизят и убьют. Выступай тотчас же, и будем биться с османцами!" Как говорят, "Раб [Божий] предполагает, а Бог располагает". В конце концов, поразмыслив, будучи правоверным и единобожным падишахом, равным в величии Джему, [хан] не послушался советов крымского народа и не поднял восстания, посчитав это недостойным, но и не хотел ехать к Высокому Порогу. Снизойдя, он сказал: "Те, кто хочет ехать к Порогу Счастья, пусть едут по морю или по суше. Я же, распорядившись всеми своими делами, отправляюсь со своими карачеями по суше". Когда он так сказал, крымский народ обрадовался: "Если хан идет по суше, значит, он собирается в набег на османцев". Они очень обрадовались и успокоились." Эвлия Челеби

[Гость Керим-хан]

"В ту ночь хан устроил совещание со своими преданными друзьями, приятелями и товарищами. Он сказал: "Смотрите, люди! 27 лет назад я видел сон, что я приподнял подол падишаха Дагестана и спрятал там свою голову, и сказал: "Спаси, мой падишах!" В то время я рассказал это Эвлие Челеби, и тот сказал: "Наверное, мой падишах, ты пойдешь [войной] на падишаха Дагестана". А теперь этот сон сбывается. Я отправляюсь к шаху кумыков, облачившись в рубище. С этих пор мне не нужно ни венца, ни удовольствий и счастья, ни трона". Он открыл свою казну, но не тронул многих сотен тяжелых мешков, которые пришлось бы таскать несколько ночей вьюками. Он оставил там старшего сына Ахмед Герай-султана, а с собой взял Селим Герай-султана и Огуз Герай-султана, Джанибек Герая и Мубарек Герая, своих сыновей. Он снарядил походный кош в 300 всадников, освободил из оков пленника Чуфут-кале неверного Шеремет-бана, посадил его на лошадь, приковав его руки к голове. Когда он уже собрался, этот недостойный его увидел. Я сказал: "День этого моего прихода в Крым был злосчастным днем, я увидел дни расставания". Я тяжело вздохнул и продолжил: "О, мой хан! Я здесь чужестранец, на кого ты меня здесь оставляешь? После тебя мне в Крыму ни единого мига оставаться нельзя. Куда ни поедет мой хан, я поеду за ним". Хан сказал: "Мой Эвлия! Если ты поедешь со мной, когда я расстался с венцом, удовольствиями и счастьем, поедем!" Сказав так, он подарил мне соболью шкурку, 7 коней и 100 алтунов дорожных денег и прибавил: "Браво, браво, Эвлия! Ты поедешь со мной!" Утром хан с отборными воинами покинул Бахчисарай вместе с венцом и троном, удовольствиями и счастьем, женами и дворцами. С молитвой и восхвалением он вышел из дворца и подошел к подножию виселицы, что напротив Бахчисарая, спешился, совершил намаз в 2 раката и сказал: "Боже мой! Тех, кто лишил меня трона и венца, Ты, о Падишах и Промыслитель, - черного везиря, каймакама, дефтердара Хуссейна-пашу, капуджи-баши Халиля-агу лиши жизни, и да пусть в скором времени голова их падишаха прибудет на площадь казни. А этот Кёпрюлю-оглу пусть до старости не доживет!" Затем он прочитал Фатиху и по-молодецки вскочил на арабского скакуна. Когда он отправился в путь, все карачи и бадраки собрались перед ханом и сказали: "Наш хан! Куда ты едешь?" Хан сказал: "Я отправил Хаджи Герая и Кырым Герая обложить крепость Кефе, отрезать им воду. Сам же я направляюсь, чтобы разбить лагерь при Ак-кая". Все карачи обрадовались этой новости и успокоились. Они сказали: "Теперь, наш хан, ты воюешь с османцами, и поэтому пожалуй карачеям сто кошельков, и тогда мы будем биться с османцами". Хан сказал: "Соберемся в одном месте и около Ак-кая проведем кенгеш. После того, как мы соберемся в одном месте, я дам вам имущества". Мы прибыли в Ак Месджит, оттуда послали 40 султанов с саадаками и оружием на корабли, что в Балаклаве. Когда они отправились к Счастливому Порогу, этот недостойный также собрался со своими слугами, и, надев, как татарин, соболий колпак шепертма," Эвлия Челеби

[Гость Керим-хан]

Историю каждого крымскотатарского племени можно проследить по летописям со времён золотой Орды. Например в составе крымских татар было четыре племени, которые все вместе назывались "карачай". Первоначальный состав племён - это эли Ширин, Барин, Аргун и Кыпчак. Создан этот "племенной союз" (личная гвардия хана, а затем что-то вроде военно-феодального сословия) был при хане Алтын Урды Тохтамыше. Племя Ширин всегда входило в их состав, но остальные племена по мере того как в Крыму усиливалось то один эль, то другой, менялись.

[Гость Керим-хан]

А вот факты опубликованные в исследовании об антропологическом типе крымских татар Н. Тербинской-Шенгер в 1928 году. Для сравнения были взяты данные по казанским татарам, карачаевцам, грекам, караям, крымчакам, азербайджанцам, ногайцам и туркам. Наибольшее количество совпадений выдали казанские татары и карачаевцы. Карачаевцы совпадают с крымскими татарам по 11 антропологическим признакам, с северными по 8, с горными татарами по 8, и с южнобережными по 7. Для примера казанские татары, у которых также число совпадающих признаков достигает 11, с северными совпадают лишь по 5, с горными по 9, а с южнобережными по 8.

[Гость Керим-хан]

А например Г. Л. Хить проведя антропологическое исследование крымских татар в 1979 г. отметил, что крымские татары тяготеют к современному восточноевропеоидному типу населения и имеют сходство с группами южных европеоидов, т. е. близки по типу к населению Восточной Европы и Северного Кавказа. Г.Л.Хить, Долинина Н. А. Дерматоглифика татар Евразии//Современная антропология и генетика и проблема рас у человека. М.,1995 г.

[Гость Керим-хан]

В так называемой "кыпчакской" диалектной группе тюркских языков есть западная подгруппа, в которую входят карайский, крымчакский (то есть языки крымских евреев нераввинистского и раввинистского толков), крымскотатарский, урумский (этнографическая группа крымских татар), карачаево-балкарский и кумыкский языки. Крымскотатарский делится на три группы говоров (южнобережные вообще к кыпчакской группе отношения не имеет-это турецкий диалект, ведь южной частью Крыма непосредственно владели Османы), северные-степные и средние-горные (переходные между северными и южными-они образовались со временем). Именно северные диалекты (исконно татарские) наиболее близки к карачаево-балкарскому. Карайский язык также делится на три диалекта. А именно крымский (ныне полностью вытесненный крымскотатарским), галичский и тракайский (носителями которых являются караи-эмигранты из Крыма). Причём оба эти диалекта выявляют ещё большее сходство с карачаево-балкарским языком чем язык крымских татар. А галицкий также как и малкъарский диалект кбалк. является "цокающим". Кумыкский язык переходен между западной и центральной диалектными группами "кыпчакских" языков, так же как и язык кавказских ногайцев, относимый всё таки к центральной. Но кавказские ногайцы долгое время были подданными Крымского ханства, и поэтому западный диалектный пласт в их языке не удивителен (в отличие от них языки юртовских татар-астраханских ногайцев и астраханских ногайцев-карагашей твёрдо относятся к центральной подгруппе). Если принять что западная диалектная подгруппа сформировалась в Крыму, это многое объясняет. Не совсем ясно формирование кумыкского языка.

[Гость Керим-хан]

А теперь давайте развеем парочку мифов.

[Гость Керим-хан]

Карачаи с глубокой древности обитают при самых вершинах Кубани на проходе в Сванетию, который византийцы в VI в. называли по имени Карачаев Коручоном и Хоручоном. П.БУТКОВ Жур."Вестник Европы", 1822, ноябрь-декабрь, с.202

[Гость Керим-хан]

"562 г. н.э. После многих споров об этих и других предметах, написан был договор о пятидесятилетнем мире на персидском и эллинском языках... Покажем, что заключал в себе договор о мире. Постановлено было первое: чтоб персы не позволяли ни гуннам, ни аланам, ни другим варварам переходить в римские владения ущельем Хоруцон и вратами Каспийскими, и чтобы римляне ни в это место, ни в другие пределы мидийского государства не посылали войска на персов." Менандр Протектор

[Гость Керим-хан]

Во первых здесь легко можно заметить подтасовку букв, Хоруцон оригинала не совпадает ни с Хоручон, ни тем более с Коручон, и вообще не похоже на слово Карачай, а во вторых контекст, в котором содержится упоминание ущелья Хоруцон, дает основание полагать, что Каспийские ворота (Сарматские и Кавказские ворота античных авторов), идентичные укреплению, контролировавшему проход через Дарьяльское ущелье, находились в ущелье Хоруцон. Другими словами, речь здесь идет не о двух проходах через Кавказский хребет, а об одном, пролегавшем через Дарьял. В таком случае названием Хоруцон у Менандра Протектора обозначено Дарьяльское ущелье в целом, которое осетины называют Арвы ком (Небесное ущелье). Каспийские ворота идентичны Сарматским, Кавказским и “Вратам алан” (араб. Баб-ал-Аллан, арм. Дурн Аланац, груз. Дариали или Овста-кари, перс. Дар-и Алан) других источников, т.е. проход через Дарьяльское ущелье.

[Гость Керим-хан]

Карачеркесы (т.е. карачаевцы) имеют свой собственный язык, свою письменность. Что касается религии, то в некоторых обрядах и постах они следуют грекам, пренебрегая всеми другими сторонами религии, ибо они имеют свои собственные культы и обряды ...Их женщины прекрасны и мягкосердечны... Иоанн де ГАЛОНИФОНТИБУС архиепископ персидского города Султания (Книга "Познания мира", 1404г.), Сведения о народах Кавказа, Баку, изд-во"Элм", 1980,с.17-18

[Гость Керим-хан]

«Страна называемая Зикией или Яркуасией (Ziqnia sive Iarquasia) расположена у подножья гор, на побережье Черного моря. Они не имеют царя и у них есть только несколько мелких феодалов, многие их села никогда никем не управлялись, и они имеют своих собственных глав. В стране нет городов, равнины там небольшие и горы, которые тянутся до самых Каспийских гор, очень высоки. Здесь живет две группы народов: белые и черные тарки(tarcasi). Слово “черный” означает только название народа, но не говорит о цвете их кожи. Горцы именуются черными, а те, что живут в долинах и на побережье моря — белыми тарками. Никто никогда не посещал этих черных, и сами они никогда не покидают гор, кроме тех случаев, когда им необходима соль. Они имеют свой собственный язык и свою письменность. Что касается их религии, то в некоторых обрядах и постах они следуют грекам, пренебрегая всеми другими сторонами религии, ибо они имеют свои собственные культы и обряды. Вместо сорокадневного поста, они постятся пятьдесят дней, так как они выполняют также предрождественский и пятничные посты. И это все. В великие посты и воскресенья, они даже приносят в жертву животных, мясо которых раздается и поедается, но головы они отдают бедным и старым или же выставляют их на высоких местах, вроде ветвей дерева, что предполагает пищу для духов. Дерево высаживается рядом с церковью и на него вешают крест, после чего его называют древом господним. На ветвях этого дерева развешивают различные символы, среди которых есть и головы животных.» ИОАНН ДЕ ГАЛОНИФОНТИБУС

[Гость Керим-хан]

Вот так этот текст выглядит в оригинале. В нём вообще не упоминаются никакие карачеркесы, а только "чёрные и белые тарки". ИОАНН ДЕ ГАЛОНИФОНТИБУС вообще писал на латыни, и слово кара попало в цитату, которую всячески рекламируют на карачаевских сайтах не заглядывая в оригинал, только потому видимо, что цитируют Бакинское издание (видимо изданное по тюркски?). Короче говоря это довольно дешёвая подтасовка рассчитанная на тех, кто не будет заглядывать в оригинал. А среди современных адыгов (тех кто живёт в Кабарде) и в самом деле осталось небольшое количество христиан-православных (то есть следующие греческим а не латинским обрядам. И на самом деле они говорят на кабардино-черкесском языке, который отличается от прибрежного (адыгейского).

[Гость Керим-хан]

А слово "алан" карачаево-балкарского языка не является этническим самоназванием, как "къарачайлы", "малкъарлы" или "таулу", а просто представляет собой обращение к собеседнику со смыслом "парень, человек, товарищ". И честно говоря мне представляется, что слово "алан"-эволюционировавшее слово "оглан" из языка тюрки. Хотя в карачаево-балкарском и существут слово "улан"-"сын", того же происхождения. Возможно это повторное заимствование или пример расщепления слова по произношению и одновременно по смыслу. Слово "алан" можно адресовать и обращаясь к девушке, но тут аналогий можно много привести. Например в Турции у женщины может быть фамилия Исмаил оглы (слово того же корня), в то время как в Азербайджане возможно только Исмаил-кызы. Ближайшей аналогией является слово "ребята" русского языка. Можно сказать "девушки и ребята", а можно просто "ребята", обращаясь и к тем и к другим.

[Гость Керим-хан]

А вот данные подтверждающие что ещё совсем недавно популяция карачаевцев была совсем небольшой.

Карачаевцы

25 000

1891

народ тюркского племени

Магометанское

Кубанская область (верхняя долина р.Кубани).

[Гость Керим-хан]

Популяция балкарцев была ещё меньше

Балкары

3 000

1875

тюркское племя

Магометанское

Терская область (южная часть Кабарды).

[Гость Керим-хан]

Вот другая часть балкарской популяции

Уруспиевцы

3 050

1875

народ тюркского племени

Магометанское

Верховья р.Баскана Терской области.

[Гость Керим-хан]

Вот ещё одна популяция

Наврузовцы

5 420

1859

народ тюркского племени

Магометанское

Кубанская область (на левом берегу р.Кубани)