Суйско-Танский Китай и его отношения с тюрко-монголами

[Ашина Шэни]

Сяньшэны и сяоцзе, империи Суй и Тан имели глубокие связи с тюрко-монгольскими кочевниками и на этот счет есть многоо интереснейших данных, которые не мешало бы здесь собрать

[Ашина Шэни]

ПОЛУКОЧЕВАЯ ЭЛИТА СУЙСКО-ТАНСКОГО КИТАЯ

(извлечения из "Кембриджской истории Китая династий Суй и Тан")

"Эти века политического и социального доминирования некитайских народов (4-6 века) оставили глубокий след на обществе и учреждениях северного Китая. Знать различных чужеземных правящих домов постоянно смешивалась путем браков с китайской элитой. Это было особенно характерно для северо-запада, где возникли две аристократические группировки, сформировавшие особую элиту, сильно отличавшуюся от традиционного китайского правящего класса. Эти группировки, Тайбэйская аристократия центрального и северного Шаньси и куда более могущественная Гуаньлунская аристократия с ее центрами власти в юго-западном Шаньси, Шэньси и Ганьсу, были не просто смешанного происхождения. Их образ жизни был под сильным влиянием кочевых традиций; даже в период Тан многие из них говорили на тюркском также свободно как и на китайском; они были в общем-то скорее военной группировкой нежели гражданской элитой, живя тяжелой, активной жизнью вне стен; как и среди кочевников, их женщины были куда более независимы и сильны по сравнению с традиционным китайским обществом".

[The Cambridge History of China. Volume 3: Sui and T'ang China, 589–906 AD, Part One. Edited by Denis Twitchett and John K. Fairbank - Cambridge University Press, 1979 - p.3]

"Мы упомянули раздел табгачской империи Северная Вэй на западную и восточную наследные части. Граница между ними была не просто политическим рубежом, но и культурным водоразделом существовавшим на протяжении двух тысяч лет. Столица Западной Вэй лежала в центре плато, окаймленного с трех сторон горами, которые китайцы звали Куаньчун (букв. "в проходах"). Она была, если смотреть с востока, естественной крепостью, и являлась отправной базой для нескольких завоеваний остальной территории Китая. К западу, территория Западной Вэй простиралась вдоль Ганьсуйского коридора, граничившего со степями на севере и горными областями на юге. Культура этой западной части северного Китая была ближе всего к степной культуре; ее жители были отличными наездниками и воинами, и традиционную китайскую культуру было практически не видно".

[The Cambridge History of China. Volume 3: Sui and T'ang China, 589–906 AD, Part One. Edited by Denis Twitchett and John K. Fairbank - Cambridge University Press, 1979 - p.54]

"Когда он принял власть от Северной Чжоу, наследницы Западной Вэй, основатель Суй, Вэнь-ди, унаследовал центральное правительство, в котором титулы и функции были намеренно архаизированы по модели древнего ритуального компендиума, Чоули. Но за фасадом классики действительная власть находилась в руках олигархии военных аристократов, в основном сяньбийского или смешанного происхождения. По оценкам где-то 65 процентов высших чиновников Северного Чжоу были некитайцы. Сам Вэнь-ди вырос в этой системе, и большая часть его друзей и главных советников вышли из этой группы".

"По культуре большая часть этой элиты империи Суй, как и их имперский повелитель, были китайцы, но китайцы особого северного типа. В целом эта осевая группа состояла из сильных и жестких людей действия, одаренных в конной езде и стрельбе, находчивых военных лидеров, опытных управленцев. Их конфуцианское образование было по большей части примитивным, а их знание китайской литературы и философии слабым. Только один из них - Ли Тэлин - был полноценным грамотеем с восточной равнины с богатым опытом изучения всего китайского. Долгое доминирование степных народов отражалось в их личной культуре несмотря на то что члены "китайских" семей превосходили некитайские семьи в соотношении восемь к одному".

[The Cambridge History of China. Volume 3: Sui and T'ang China, 589–906 AD, Part One. Edited by Denis Twitchett and John K. Fairbank - Cambridge University Press, 1979 - p.81, 83]

 

[Ашина Шэни]

СТАТИСТИКА ТЮРКО-МОНГОЛЬСКОГО ЭЛЕМЕНТА В ЭЛИТЕ ИМПЕРИИ СУЙ

"Если мы остановимся и посмотрим на президентов шести министерств, то лучше сможем понять характер суйского центрального правительства на рабочем уровне. Из 46 президентов 6 министерств, 65.2% происходили из китайских семей и 28.2% из не-китайских. 42 из них были сыновьями или внуками чиновников служивших под началом табгачской Северной Вэй (тринадцать) или сяньбийской Северной Чжоу (двадцать девять). Лишь трое происходили из китайского Северного Ци, и все были из Министерства Финансов, ответственного за налоги и распределения земель для империи. Наибольший процент не-китайцев был в Министерстве Работ, где 45.5% министерских президентов были не-китайцы. Это обычно объясняется сильными традициями строительных инноваций в некоторых не-китайских семьях. Следующая высшая доля не-китайцев была в Министерстве Войны, где сильные военные традиции не-китайских народов скорее всего сыграли свою роль".

"Ямазаки Хироши изучил состав суйской центральной военной элиты, и нам следует остановиться чтобы взглянуть на результаты его работы. Изучив лишь 60 высших офицеров (та-цзян-цзинь) двенадцати армий чей официальный ранг был равен таковому президентов шести департаментов, он обнаружил что за весь суйский период, китайцы (скорее всего из семей находившихся под сильным влиянием военных традиций сяньби) составляли 53.3%, некитайцы 40% и оставшиеся неизвестного происхождения. Из этих шестидесяти генералов не менее 52 прежде служили под властью сяньбийской Северной Чжоу, в то время как отцы или деды 46-и из них служили или табгачской Северной Вэй (7) или сяньбийской Северной Чжоу (39). Эти цифры показывают огромное влияние военной элиты Северной Чжоу на структуру Суй. Когда мы обращаемся к географическому происхождению этих генералов, обнаруживается более широкий разброс по сравнению с высшими гражданскими чиновниками. 26 происходили из района Шэньси-Ганьсу, 24 с северо-востока Китая, 5 с юга Китая, остальные неизвестно".

[The Cambridge History of China. Volume 3: Sui and T'ang China, 589–906 AD, Part One. Edited by Denis Twitchett and John K. Fairbank - Cambridge University Press, 1979 - p.84, 100]

[Ашина Шэни]

ПЕРВУЮ СТОЛИЦУ ДИНАСТИИ СУЙ ПОСТРОИЛИ ТЮРКО-МОНГОЛЫ

"Император доверил планировку нового города Юйвэнь Каю, одному из блестящих архитекторов и инженеров эпохи. Он и все те кто был связан с ним в строительстве города были северянами смешанного происхождения; некоторые были недавними иммигрантами из Центальной Азии, а один носил зороастрийское личное иия. Все чувствовали себя свободными вводить инновации и брать лишь то что им нравилось из канонов китайской классики. Результатом стала столица беспрецедентная в плане масштаба и совершенно новая в плане дизайна".

[The Cambridge History of China Volume 3: Sui and T'ang China, 589–906 AD, Part One - Cambridge University Press, 1979 - p.79]

 

[Ашина Шэни]

"Превосходство Тюрок в их кавалерии и лучниках. Когда находятся они в выигрышной позиции, то с яростью наступают; но с наступлением опасности они отходят со скоростью ветра и исчезают подобно молнии, не сохраняя порядка. Лук и стрелы служат им когтями и клыками. Шлем и кираса их обычное одеяние. Их отряды не идут по порядку, их лагерь не стоит на месте. Они останавливаются везде где найдут травы и воду; бараны и кони дают пищу их армии. Если побеждают они, то останавливаются и ищут богатства врага; если побеждены то отходят безо всякого стыда. Они не обременяют себя ни дежурством ночью ни выставлением дозоров днем; не тратят сил они ни на постройку укреплений ни на запасение провизией. Но когда солдаты Китая идут на войну, они ведут себя совсем по-другому. Если вступают они в бой с Тюрками, то редко одерживают победу. Если сейчас мы начнем подражать им, если приспособимся к их средствам, то не смогут они нас одолеть, и не станут больше на нас нападать".

Император Ян-ди, начало 7 века

[Documents historiques sur les Tou-kioue (Turcs), extraits du Pien-i-Tien et traduits du chinois par Stanislas Julien (1797-1873) - Journal Asiatique, série 6, tome 4, juillet-décembre 1864. Pages 200-241, 391 sqq, 453-476. - p.104-105]

[Ашина Шэни]

"Китайские завоевания были в действительности достижением тюрок, находившихся на службе у империи".

[Samolin W. East Turkistan to the Twelfth Centure. A brief political survey. - L.; the Hague; P., 1964 - p.59]

"К 658 г. танская военная машина эначительно усилилась за счет использования захваченных тюрок туцзюе, а также наемников, среди которых наибольшее значение имели уйгуры и союзные им телесские племена. Если в 630 г. танские войска, состоявшие главным образом из ханьцев, не осмеливались проникать далеко в степи, а ждали тюрок туцзюе на своих границах, то теперь, имея в своем распоряжении великолепную конницу кочевников, они стали проникать далеко на запад. Совершенно правы те исследователи, которые пишут, что все успехи импepии Тан на западе были делом рук кочевников".

[Малявкин А.Г. Танские хроники о государствах Центральной Азии: Тексты и ис­следования. - Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1989. - с.13]

 

[Ашина Шэни]

ПОЛУКОЧЕВАЯ ДИНАСТИЯ ТАН

"Как и большинство военных лидеров китайской истории, преуспевших в основании собственной династии, Ли Юань был не простолюдином а знатным человеком особого происхождения. Его генеалогию можно с уверенностью проследить до его деда, Ли Ху, одного из "восьми оплотов государства", генеральных командующих вместе с Юйвэнь Таем основавших государство Северная Чжоу в 550х годах".

"Было высказано предположение что клан Ли не был связан с королевским домом Западной Лян, или с престижным кланом Ли из Лунси, но являлся мелким ответвлением восточной линии, клана Ли Гаочуна в Хобэе, который осел на северо-западе под властью Тоба-Вэй и массово переженился с некитайской племенной аристократией. Двое из тех, кто предположительно являлись предками Ли Ху, были Ли Чугуба и Ли Майдэ, чьи имена показывают что они приняли или получили китайскую фамилию Ли, но сохранили свои чужеземные, возможно сяньбийские, личные имена. Каким бы тем не менее ни было его происхождение, клан Ли был исключительно важен среди знати второй половины 6 века. Среди прочих соратников Юйвэнь Тая в основании Северной Чжоу принимали участие Тукю Син, член очень влиятельного тюркского клана, и Ян Чун, отец Суй Вэньди, чьи семьи были связаны серией браков. У Тукю Сина было несколько дочерей. Старшая стала женой сына Юйвэнь Тая, ставшего первым императором Северного Чжоу, Миньди (557-561). Его седьмая дочь стала женой сына Ян Чуна, Ян Цзяня, будущего императора Вэньди (581-605). Четвертая была замужем за сыном Ли Ху, Ли Пином, и от этого союза в 566 году родился Ли Юань. Таким образом Ли Юань не только происходил от линии выдающихся военных деятелей и являлся членом смешанной тюрко-сяньбийско-китайской аристократии, правившей северо-западным Китаем, но и был тесно связан через свою мать как с королевской семьей северной Чжоу, так и с семьей Суй".

"Будущий император Тайцзун, Ли Шиминь, второй сын Гаоцзу, был рожден в 600 году в наместничестве Укун в современной провинции Шаньси. Его мать происходила из могущественного клана Доу. Ее старшая сестра была деной Ян Гуана, будущего суйского императора Ян-ди. Их клан, ровно как и имперские семьи Суй и Тан, был частично чужеземного происхождения (их изначальным именем было многослоговое Хо-доу-лин, в то время как китайские фамилии ограничивались одним-двумя слогами) и продолжал быть весьма влиятельным в течение раннетанского периода, дав двух императриц, шесть жен королевских принцев, восемь мужей королевских принцесс, и великое число высокопоставленных чиновников".

"...как и для большинства знатных людей смешанных тюрко-китайских кровей, ранне образование Тайцзуна было заточено на боевые искусства - в особенности стрельбу и конную езду. Легенды о его храбрости и военном гении заполняют историю этого периода. Он был прекрасным наездником, а барельефы его любимых коней, украшавшие его гробницу, до сих пор сохранились".

[The Cambridge History of China. Volume 3: Sui and T'ang China, 589–906 AD, Part One. Edited by Denis Twitchett and John K. Fairbank - Cambridge University Press, 1979 - p.150-151, 188]

[Ашина Шэни]

АБУЗСКИЕ ГУБЕРНАТОРЫ В КИТАЕ ПОЗДНЕЙ ТАН

Среди сдавшихся уйгурских беженцев был человек из уйгурского племени абузов, который благодаря своему военному искусству был нанят Чжаном Чжуном в военное правительство Ючжоу. За верную службу в защите Ючжоу, уйгуру дали титул и ханьское имя Ли Маосун. Много лет спустя разрешения уйгурского кризиса и смерти Чжана Чжуна, Ли Маосун захватил вдасть в Ючжоу в 875 году и был признан военным губернатором танским двором. Его сын Ли Кэцзу наследовал его положение и служил военным губернатором Ючжоу с 876 до 885 года.

Интересно заметить, что с 822 года вплоть до конца династии Тан автономная провинция Чэндэ, на южной границе Ючжоу, управлялась "династией" военных губернаторов уйгурского абузского происхождения, использовавших китайскую фамилию Ван. В эру Хуэйчан, второй из них, Ван Юанькуэй, сотрудничал с танским центральным правительством в подавлении Лю Чжэна в Чжаои, за что был щедро награжден. Из этого и других доказательств можно увидеть насколько глубоко народы центральноазиатского происхождения были задействованы в политике северного Китая даже при поздней Тан.

[Drompp, Michael R. Tang China and the Collapse of the Uighur Empire. A Documentary History - Leiden-Boston: Brill, 2005 - p.77-78]

[Ашина Шэни]

ТАНСКИЕ ГЕНЕРАЛЫ ИЗ ТОКУЗ-ОГУЗСКОГО ПЛЕМЕНИ КУН

Вскоре Хуай-энь восстал и направился к Лин-у. Бывший генерал Шофана, Цзэнь Фу, Чан Шао и другие собрали и воссоединили остатки их орд в числе нескольких десятков тысяч. Затем, осенью второго года Куантэ, он (Пугу Хуай-энь),  повел несколько десятков тысяч тибетских орд в субпрефектуру Фэнтянь. Во главе армии, военный губернатор Шофана, Куо Цзуи, выступил против них и оттеснил их назад. 

"Старая история династии Тан", глава 195

Комментарий Колина Макерраса: 

Чан Шао был племянником Хун Шизци, который временно командовал Линчоу когда Пугу Хуай-энь решил восстать в 764. Хун сомневался в правильности планов Хуай-эня, потому последний приказал Чан Шао убить его. Затем Шао принял командование над людьми его дяди. Они вероятно были частью "орд" упомянутых в "Старой истории династии Тан" выше.  
Хун Шицзи ранее был предводителем племени хун и принадлежал к семье, занимавшей этот пост в течение нескольких поколений. Хуны были одним из девяти племен, формировавших конфедерацию токуз-огузов.

[Mackerras, Colin. The Uighur Empire according to the Tang dynastic hystories - Columbia: University of South Carolina Press, 1973 - p.78, 142]

[Ашина Шэни]

ВСЕ ТАНСКИЕ ВОЙСКА ИМЕЛИ КОЧЕВЫЕ ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ, СЛУЖИВШИЕ ПРОВОДНИКАМИ И РАЗВЕДЧИКАМИ

Мемориал, касающийся мемориала Хэдуна, запрашивающего чтобы шатосскую кавалерию оставили позади

танский министр Ли Дэю, 10 ноября 842 года

"[Ли] Сычжун (танское имя уйгурского Ормизт-тегина) изначально запрашивал иностранную кавалерию, поскольку, по причине того что их речь взаимно понятна, ему будет легче управлять ими. Если мы прикажем войскам из Ичжоу и Динчжоу выступить под его началом, я опасаюсь что это не будет приемлемо. Вэй Чу также отметил что в наступающей армии, обращенной лицом на север, в каждом важном военном мероприятии должна быть сотня или две иностранной кавалерии чтобы указывать путь. Если мы прикажем чтобы все иностранные войска отозвали и передали Ормизту, другие армии не смогут продвигаться. 

Я и другие обсудили это. Мы надеемся что Лю Мяню будет позволено пересчитать половину своих шатосских войск и оставить их позади. Этой половине у фронта должно затем приказать соединиться силами с Ли Сычжуном. Если предложение это встретит одобрение Вашего Величества, я надеюсь что Лю Мяню позволено будет выдать приказ об исполнении этого.

Второй год эры Хуэйчан, десятый месяц, пятый день".

комментарий Майкла Дромппа: 

Похоже что Ормизт надеялся на то что все некитайские войска из различных участвовавших армий будут отданы под его командование, но последний мемориал Ли Дэю делает ясным то что в делах касавшихся северной границы некитайские войска были совершенно необходимы как проводники. Каждая китайская армия на северной границе обычно имела 100 или 200 таковой некитайской кавалерии. Ли предупредил что если все некитайские войска отправить Ормизту, другие армии “не смогут продвигаться”. Затем он предложил компромисс касательно половины шатосских войск Лю Мяня. В дополнение к предложению решения проблемы войск для помещения под командование Ормизта, этот мемориал показывает важность некитайских войск замешанных в кампаниях на границах. Он намекает что даже когда такие войска специально не упоминаются в исторических текстах, нам следует полагать что некитайские войска обычно присутствовали как проводники и разведчики в северных (и возможно других) кампаниях в течение этого периода. 

[Drompp, Michael R. Tang China and the Collapse of the Uighur Empire. A Documentary History - Leiden-Boston: Brill, 2005 - p.274, 100-101]

[Ашина Шэни]

2 minutes ago, Ашина Шэни said:

ТАНСКАЯ КАВАЛЕРИЯ БЫЛА ПОСТРОЕНА НА ТЮРКСКИХ КОНЯХ

Именно у тюрок китайцы в 6-8 веках находили лошадей, необходимых для армии. После баснословного обогащения 6 века, связанного с китайской слабостью, торговля лошадьми стала нормальной формой отношений между китайцами и тюрками 7 и 8 веков. Тан создала многочисленную кавалерию, которой не было у ее предшественницы Суй, и в этом их снабдили тюрки: от 5000 в начале династии в 618 году число коней возросло к середине 7 века до 700000. Известно, что в 643 году тардуши отправили 50000 коней Тан. 

[De la Vaissière, Étienne. Histoire des marchands sogdiens - Paris, 2002 - p.208]

 

[Ашина Шэни]

КУМЫС - ТРАДИЦИОННЫЙ НАПИТОК В КИТАЕ ТАНСКОЙ ЭПОХИ

Мы привыкли к мысли, что существует граница, делящая Восточную Азию на две культурные группы - одна зависит от молока и молочных продуктов (индийцы, тибетцы и многие центральноазиатские кочевники), а другая отвергает их с ненавистью. Во вторую группу мы помещаем китайцев. Действительно, некоторые свидетельства такой классификации можно найти для каждого периода китайской истории даже при том, что теплое молоко считалось очень питательной едой с очень древних времен (Cooper and Sivin, Man as a medicine: pharmacological and ritual aspects of traditiinal therapy using drugs derived from the human body, 1973, p.227). Кажется однако, что после времен Хань, когда смешение китайских и алтайских традиций перешло на новый уровень, барьер предвзятости был сломлен, и ко временам Тан молочные продукты стали значительной частью диеты высших классов населения. Это изменение должно быть произошло как в связи с близкими отношениями между аристократией северного Китая и знатными семьями пограничных кочевников, установившимися в промежуток между Хань и Тан, так и благодаря простому, постепенному смешению народов, чьи вкусы прежде считались непримиримыми. 

В северном Китае в эпоху Тан козье молоко широко рассматривались как целительный напиток, особенно ценный для почек (Kung Su в Li, Shih-chen, Pen ts'ao kang mu, 1965, 50:54). Бо Цзюй-И прямо сказал, что ничто не способно усладить его лучше прохладным весенним утром, чем ремания (ди хуан 地黃), принимаемая с молоком (в Цюань Тан ши, 30:4b). И Цзун, правивший дезорганизованный владением в середине 9 века, чествовал своих ученых советников дарами в виде "серебряных тортов", в которых молоко было важным ингредиентом (Wang, Ting-pao, Chih yen, 1968). Также и на юга молоко использовалось в приготовлении многих популярных видов еды. В основном это кажется было молоко карабао. Саго, извлекаемое из сазарной пальмы, принимаемое с молоком, было основным продуктом, доставлявшим южанам великое наслаждение (Tuan, Ch'eng-shih. Yu yang tsa tsu, 1937, hsü, 9:249). Сладость, называемая "каменный мед" (ши ми 石蜜), изготовляемая в Сычуани и Чжэцзяне, но также импортируемая из иранских земель Запада, изготовлялась из молока - особенно молока буйвола - и сахара (Su, Kung и Meng, Shen в Li, Shih-chen. Pen ts'ao kang mu, 1965, 33:60). 

Молоко перерабатывали многочисленными способами. Его сворачивали, чтобы получить, например, жу фу 乳腐, аналогичная соевому творогу (Meng, Shen в Li, Shih-chen, Pen ts'ao kang mu, 1965, 50:92). Действительно, куда более популярными, чем неизмененное молоко, были различные ферментированные или кислые производные. Три из них в особенности, условно классифицированные в иерархию, представляющую уровень, на котором каждый из них происходил из другого, очень высоко ценились. Триада метафорически появляется в литературе, представляя стадии развития души - особенно в буддийской вере. Наиболее распространенной из них, и таким образом низшим членом триады, был кумыс (лао 酪), обычно приготовляемый нагреванием животного молока в кастрюле, где оно ферментируется благодаря действиям лактобациллы. (Примечательно, что одним из длинного списка дорогих подарков, данных Сюаньцзуном Ань Лушаню, был ма лао 馬酪, то есть кумыс, сделанный из кобыльего молока [Tuan, Ch'eng-shih. Yu yang tsa tsu, 1937, 1:3]). На одну ступень выше стоял су 酥, соответствующий каймаку, или в нашей культуре топленым или девонширским сливкам. Его убирали, даже скатывали, с вершины кумысной готовки, после того как последний остывал. Его часто использовали в блюдах высокого качества (Tannahill, Food in History, 1973, p.134). Третьим, последним и самым почитаемым членом триады был тиху 醍醐, сильно напоминавший наше топленое масло. Это было сладкое масло, изготовляемое путем сгущения каймака над теплом, хранения его до того момента, когда оно сгущалось, и потом снятия малых количеств масла с вершины. В религиозных изображениях соответственно он представляло конечное развитие духа Будды. 

Похоже, что в ранней древности напитки под именем лао 酪 также приготовлялись из зерна и даже из фруктовых продуктов (Ling, Shun-Sheng. Chung-kuo chiu chih ch'i-yüan, 1958, p.888). В течение исторических времен однако слово использовалось почти исключительно по отношению к молочным продуктам, в особенности молоку лошадей, хотя молоко буйвола считалось особенно богатым (Su, Kung в Li, Shih-chen. Pen ts'ao kang mu, 1965, 50:90). Существовала также сухая, возможно порошковая, разновидность кумыса (Ch'en, Ts'ang-ch'i в Li, Shih-chen. Pen ts'ao kang mu, 1965, 50:90). Жидкость была ингредиентом во многих сложных блюдах. Смешанная с саго, она создавала аппетитные торты (там же, 31:19). Приготовленная с мукой и камфарой и затем охлажденная, она создавала вкусную еду в горячую погоду, сравнимую с нашим мороженым. 

Его топленое производное, которое я сравнил с каймаком или девонширскими сливками, было весьма почитаемым лакомством, особенно на севере: императорский двор взыскивал массы его ежегодно с пастухов Аньхуэя, Шаньси, Сычуаня и Цинхая. (Существует некоторое разногласие среди фармакологов касательно относительно превосходства коровьего каймака и козьего каймака - Су Гун предпочитает первое, Мэн Шэнь выступает за второе [Li, Shih-chen. Pen ts'ao kang mu, 1965, 50:90-91]). Тонкий вкус каймака был засвидетельствован поэтом Пи Жисю, который описал богатый и видимо воображаемый пир в компании даосского отшельника, имевший место в "затемненном месте" (то есть, в горной пещере), гле ему подали "плоть ласточек" (китайский эквивалент павлиних языков в оргии Нерона). Пи Жисю восхвалил это элегантное блюдо, легко оценив его настолько же вкусным, насколько и каймак (Пи Жисю в Цюань Тан ши, 7:9а). Каймак также использовался в лучших кондитерских изделиях. Некоторые из них названы в меню для знаменитого банкета Вэй Цзю-юаня. Среди них было одно, в котором каймак был смешан с медом, другое звалось "шары нефритовой росы", а еще одно имело захватывающее имя "[Ян] Гуй-фэй розовая" (T'ao Ku, Ch'ing-i lu, 1920, 46а-48b) (Ян Гуйфэй - скандально известная любимая наложница танского императора Сюаньцзуна). 

Тиху 醍醐, в схожей манере с топленым маслом Индии, был символически более утонченным, чем каймак, как Нирвана-сутра была более утонченной, чем Праджняпарамита-сутра, от которой она происходила. Его использовали в приготовлении самых изысканных блюд, и Сунь Сымо оценивал его как мощный тоник для костей и мозга, ведущий к долгой жизни (Kung Su и Ssumo Sun в Li, Shih-chen. Pen ts'ao kang mu, 1965, 50:91). Отнюдь не неестественно, что поэты находили это превосходное масло подходящим в описаниях буддийских монастырей, как в случае с Шэнь Цюаньци, во время описания великолепного монастыря в горном лесу добавившего к образам сандалового дерева и ярких попугаев одинаково подходящий образ топленого масла, вмешанного в хорошее вино (в Цюань Танши). 

Американский синолог Эдвард Шафер

[Schafer, Edward H. T'ang //K.C. Chang (ed.), Food in Chinese Culture. Anthropological and Historical Perspectives - New Haven-London: Yale University Press, 1977 - р.105-107]

 

 

 

[Ашина Шэни]

МОДА НА ТЮРКСКУЮ ОДЕЖДУ В ТАНСКОМ КИТАЕ

Хорошо известно, что танская мода находилась под значительным иностранным влиянием. Любовь к экзотическим стилю, обычаям и внешности стала повальной в правление императора Сюаньцзуна 玄宗. Многое из этого представляло собой степное наследие. Например, в разительном контрасте с полномасштабным движением китаизации тобасского императора Сяовэня 孝文, в котором император взял личную ответственность за упразднение даже обычной одежды сяньбийских женщин, большая часть так называемой "регулярной одежды" 常服 в эпоху Тан происходила из тобасской военной традиции. Однако, что касается того, как на это смотрела традиционная китайская знать, мы отметим, что войлочная шляпа, популяризированная Чжансуном Уцзи 長孫無忌, шурином императора Тайцзуна, была позже наречена конфуцианскими историками "дьявольской". Другим выдающим примером, записанным в Тан юйлинь 唐語林, было чувство отчуждения 興己, испытанное императором Сюаньцзаном всего лишь из-за "конфуцианского одеяния" его главного министра Чжан Юэ 張説. Эти случаи в очередной раз показывают на разрыв между танским правящим классом и конфуцианской знатью в этом плане. 

Канадско-китайский синолог Саньпин Чэнь

[Sanping, Chen. Succession Struggle and the Ethnic Identity of the Tang Imperial House //Journal of the Royal Asiatic Society, vol. 6, no. 3, 1996 - p.382-383]

В начале династии Тан (VII век) элементы раннетюркского костюма (особые халат, пояс с подвесными предметами и сапоги) стали модными у китайских горожан (в том числе, у прислуги обоих полов, придворных дам в облике всадниц). Так, принц Ли Чжэн уже в детстве обожал экзотическую одежду тюрков и другие атрибуты кочевой жизни. Однако при этом важные детали (головной убор, прическа, манера запахивания кафтана направо) сохранили китайский облик. Это обычно позволяет отличить в произведениях искусства китаизированных кочевников от собственно китайских (ханьских) слуг.

Российский иранист Сергей Яценко

[Яценко, С.А. Тюрки: мужской костюм в китайском искусстве //Западный Тюркский Каганат. Атлас - Астана: "Service Press", 2013 - c.595]

В 7 и 8 веках женщины высшего общества носили западные одеяния, в то время как их мужчины на охоту носили тюркские костюмы или играли в поло, игру, произошедшую из Центральной Азии. Сам император не гнушался в нее играть: см. эпизод, упомянутый в "Истории Ань Лушаня" (Des Rotours, R. Histoire de Ngan Lou-chan (Ngan Lou-chan che tsi), Paris: PUF, 1962, p.87). Мода включала в себя замшевые ботинки, кафтаны, затянутые у пояса и широкие рукава. 

Французский согдолог и тюрколог Этьен де ла Вэссьер

[De la Vaissière, Étienne. Histoire des marchands sogdiens - Paris, 2002 - p.145]

Китайский вкус к экзотике пронизывал каждый социальный класс и каждую часть повседневной жизни: иранские, индийские и тюркские фигуры и декорации появлялись на каждой домашней вещи. Мода в двух столицах как правило следовала тюркской и восточно-иранской моде в одежде. В Танское время, как мужчины, так и женщины носили "варварские" головные уборы, когда они отправлялись за границу, особенно когда это делалось верхом на конях. В раннем 7 веке аристократки предпочитали комбинацию головного убора и вуали, род бурнусе, называемый мили 羃䍦. Эта накидка покрывала лицо и большую часть тела и помогала высокопарной леди сохранить анонимность и избежать вульгарных взглядов. 

Но скромность пережила упадок после середины века, когда длинная вуаль была заброшена ради "занавесочной шляпы", головного убора с широкими полями с капюшоном, что лишь ниспадал на плечи и мог даже оставлять открытым лицо. Этот головной убор, изначально созданный для защиты головы во время долгих путешествий сквозь пыль, носился как мужчинами, так и женщинами, но привлекал нежелательное внимание особенно к женщинам. Приказ 671 года попытался поставить этих бесстыдных наездниц вне закона, чтобы они путешествовали в как следует закрытых повозках, но закон проинорировали, и к раннему 8 веку женщины разъезжали по городу, нося тюркские головные уборы или даже простоволосыми, и одевались в мужские одежды наездника и сапоги. 

Другие экзотические моды средней Тан включали в себя головные уборы из кожи леопарда, носимые мужчинами, узкие рукава и лифы в иранском стиле, носимые женщинами наряду с юбками в складку и длинными меховыми накидками, окутывавшими шею, и даже прически и макияж "некитайского" характера". Придворные дамы 8 века носили "уйгурские шиньоны". 

Американский синолог Эдвард Шафер

[Schafer, Edward H. The Golden Peaches of Samarkand. A Study of T'ang Exotics - Berkeley-Los Angeles: University of California Press, 1963 - p.28-29]

статуэтки Танской эпохи в тюркских костюмах

[Ашина Шэни]

ТЮРКО-КУРЫКАНСКИЕ КОНИ ТАНСКОГО ИМПЕРАТОРА ТАЙЦЗУНА

Эдвард Шафер

Выше всех экзотических коней в эпоху Тан чтились "Шесть Баярдов", что пронесли императора Тайцзуна через опасные кампании против соперников-претендентов на трон Китая. Эти парагрны известны нам через как литературу, так и искусство. Сам суверен в глубоком расположении к ним написал короткое прозаическое описание для каждого из шести или скорее их изображений и поэтический панегирик для каждого. Вот одно из них:

"Черпад Красный: цвет его чистый красный, оседланный во время усмирения [Ван] Ши Чуна и [Доу] Цзяньдэ; сраженный четврьмя стрелами спереди и одной стрелой сзади. Панегирик: 

Где Чань и Цзянь еще не были спокойны,
Там топор и секира расширяло величество мое;
Алый пот - стремительные ноги! 
Синие знамена - триумфальное возвращение!"

Поэзия и скульптура увековечили этого скакуна, но боевой конь, на котором ездил Тайцзун в той же самой кампании, по имени "Желтый Седовласый Чалый конь", играл другую роль в искусстве: после его смерти в корейских войнах, Тайцзун приказал сочинить музыку в его честь, по имени "Двойная Песнь Желтого Седовласого", видимо имитируя старый мотив времен Хань.

С помощью образа "алого пота", любимый "Черпад Красный" был связан, по меньшей мере легендарно, с ферганскими скакунами, "потевшими кровью". Хотя вся имперская шестерка имела западную кровь в их венах, с учетом некоторых из их имен, таких как "Тегин Чалый", определенно, что они достались Тайцзуну от тюрок. Известные изображения этих прославленных скакунов, вытесанные в каменных рельефах по приказу императооа зимой 636-637 годов, базировались на картинах великого Янь Либэня. После смерти Тайцзуна скульптуры были поставлены рядом с его "Сиятельным курганом" в Шаньси, но с тез пор были перенсены в музеи. Гривы каменных коней обрезаны или связаны в пучки, как зубчатые стены, древний обычай в Центральной Азии и Сибири, хотя возможно иранского происхождения, но вышедший из употребления в Китае со времен ханьских императоров. Их возрождение свидетельствует о тюркском происхождении скакунов Тайцзуна и обозначает знатность как коней, так и наездника. Но идеальная родословная Шести Баярдов восходила раньше знаменитых коней Хань, к Восьми Баярдам Му-вана Чжоу, чьи чудесные отличительные черты все еще сохранялись как модель для великих королей-усмирителей варваров в старом изображении, своего рода танское национальное сокровище. 

Не настолько известные, как Шесть Баярдов, но гремевшими в свое время были "Десять Скакунов" Тайцзуна. Эти редкие и прекрасные кони пришли к монарху поздно в жизни и потому им не хватало тесной связи с ним, что давала особое достоинство и славу их шести предшественникам в старые дни горьких испытаний и неясных успехов. Новые кони были лично выбраны монархом из сотни, присланной тюркским народом курыкан в 647 году. Северные пастухи, вырастившие их, насельники земель, полных лилий, к северу от Байкала, разводили их как мускулистых и мощных коней, схожих с таковыми у кыргызов, и отправили их незаклейменными, но со странно подрезанными ушами и помеченными носами, великому правителю Китая. Твйцзун сам выбрал имена для избранной десятки: "Морозный Гарцующий Белый", "Сияющий Снежный Седовласый", "Замерзший Росяной Седовласый", "Висящий Легкий Седовласый", "Погружающийся в Волну Гнедой", "Летящий над Закатом Чалый", "Молнией Бросающийся Красный", "Текущий Золотой Желтый", "Парящий Единорог Фиолетовый", "Бегущий Радужный Красный".

[Schafer, Edward H. The Golden Peaches of Samarkand. A Study of T'ang Exotics - Berkeley-Los Angeles: University of California Press, 1963 - p.68-70]

барельеф одного из "Шести Баярдов" на гробнице императора Тайцзуна

[Ашина Шэни]

ЗАХОРОНЕНИЯ ТЮРКСКИХ ГЕНЕРАЛОВ В ГРОБНИЦЕ ТАНСКОГО ИМПЕРАТОРА ТАЙЦЗУНА 

Анализ Цэнь Чжунмянем комплекса гробницы Тайцзуна под названием Чжаолин, который также включал многих чиновников, служивших Гаоцзуну, превзошел Вэшлера в акцентировании внимания на том, что военные офицеры, включая таковых тюркского происхождения, сыграли важную роль. Военнослужащие получили 64 из 167 сопровождавших захоронений (38,6 процентов), что является великим множеством. Почти четверть офицеров имели явное иностранное происхождение. Тюркский генерал, Ашина Сымо, умерший от ран в битве против Когурё, получил посмертную награду в виде гробницы в Чжаолине и мемориальной стелы. Кроме того, в Чжаолине были погребены пять сородичей Сымо, в том числе Ашина Шэни и Ашина Чжун, а также вождь Теле, Циби Хэли. Ашина Шэни и Циби Хэли были особенно преданы Тайцзуну и после того, как император умер в 649 году, они попросили разрешения совершить самоубийство, чтобы сопровождать своего господина в загробный мир, но новый император Гаоцзун не внял их просьбам. 

Самоубийство близких последователей после смерти господина, по-видимому, было тюрко-монгольским обычаем, поскольку двое приближенных последовали за восточнотюркским Иллигом-каганом (620-630) в могилу, и такая практика существовала среди киданей. Вместо самоубийства Ашина Шэни и Циби Хэли получили сопровождавшие гробницы в Чжаолине после их естественной смерти. Могила Ашины Чжун была раскопана, но оказалась почти пустой из-за грабежа. Одним из немногих оставшихся объектов является эпитафия, написанная известным литературным мастером, чей панегирик использовал изысканный стиль, сильно украшенный отсылками к классике, что придавало престиж покойному. Все эти генералы начали свою карьеру в составе тюрко-монгольских элит в степи, а позже стали важными членами армии Тан и одержали значительные победы в основном в Центральной Азии. Они присягнули своим покровителям, Тайцзуну и Гаоцзуну, и их последними наградами стали сопровождавшие погребения. «Политическая семья», такая как империя Тан, была милитаристской и многонациональной.

Американский синолог Джонатан Карам Скафф

[Skaff, Jonathan Karam. Sui-Tang China and Its Turko-Mongol Neighbors. Culture, Power and Connections, 580-800. Oxford University Press, 2012 - p.97-98]

Чжаолинский мавзолей императора Тайцзуна династии Тан

[Ашина Шэни]

ИЗУЧЕНИЕ ТЮРКСКОГО ЯЗЫКА В ИМПЕРИИ ТАН: КАК СЛОВАРЬ ТЮРКСКОГО ЯЗЫКА ОКАЗАЛСЯ В ХЭЙАНСКОЙ ЯПОНИИ 

По меньшей мере некоторые китайцы знали язык тюрок. Существовал тюркско-китайский словарь, доступный для серьёзных студентов, а метрика стиха некоторых произведений танской поэзии обнаруживает влияние тюркских народных песен. Тот словарь, называвшийся «Туцзюэ юй» («Тюркская речь»), сохранялся в Японии до конца IX в., а возможно и дольше.

Американский синолог Эдвард Шафер

[Schafer, Edward H. The Golden Peaches of Samarkand. A Study of T'ang Exotics - Berkeley-Los Angeles: University of California Press, 1963 - p.28, 285]

На деле, знание тюркского языка было в какой-то степени распространенным среди китайцев. Об этом также свидетельствует тот факт, что в то время существовал словарь языка древних тюрок! Этот факт передан нам Ишидой Микиносуке на основании источника Нихон коку гэндзай-сё мокуроку 日本国見在書目録, "Каталога книг в Японии", за авторством Фудзивары Сукео 藤原佐世 (891-897). Исида сообщает, что в этом каталоге книг среди словарей иностранных языков, которые не упомянуты в литературных главах Суйшу и обеих Таншу, но были с энтузиазмом привезены в Японию в конце 9 века, также указан словарь с названием Туцзюэ Юй 突厥語 ("Тюркский язык"). 

Немецкий тюрколог (китайского происхождения) Лю Маоцай

[Mau-Ts'ai, Liu. Kulturelle beziehungen zwischen den Ost-Türken (=T'u-küe) und China //Central Asiatic Journal 3.3 (1957) - p.198-199]

[Ашина Шэни]

2 minutes ago, Ашина Шэни said:

СТЕПНОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ ДИНАСТИИ ТАН

(мое переложение на русский язык сокращенных первых частей главы "The Legacy of the Tuoba Xianbei: The Tang Dynasty" в книге "Multicultural China in the Early Middle Ages" канадско-китайского синолога Саньпина Чэня)

p.5

"Согласно тому, что знаю я, клан Дашэ из племени Тоба известен в языке Тан как Ли. От него произошла семья Вашего Величества, а вовсе не от клана Ли из Лунси, восходящего к Лаоцзы". Так смело сказал буддийский монах Фалинь 法琳 в ходе судебного процесса против него в январе 640 года, при котором присутствовал сам император Тайцзун. Монах выступал против официальной придворной генеалогии династии Тан, возводившей ее к основателю даосизма - Лао-Цзы.

За этим громогласным заявлением монаха последовали дальнейшие скандальные утверждения. Цитируя буддийские сутры и метафоры, Фалинь приравнивал отказ императорского дома Тан от их северного происхождения от «царя-бога» Тоба гор Инь в Монголии и их принятие даосской родословной к «замене золота халькопиритом (сульфид меди и железа), «обмену тонкого шелка на мешковину» и даже к «отказу от «драгоценной принцессы» ради связи с рабыней».

Разумеется, император был вне себя, но помиловал монаха, заменив казнь на ссылку. Более интригующе то, что, столкнувшись с оппозицией судей императорского суда, которые настаивали на обязательной смертной казни, император Тайцзун объяснял, что заявления Фалиня об императорской родословной были «не без оснований».

Император Тайцзун, по-видимому, осозновал, что генеалогические связи императорского клана со знатью Тоба и другими «варварскими» семьями были общеизвестными в то время фактами. Во-первых, его собственная бабушка, урожденная Дугу 獨孤, его мать, урожденная Доу 竇, и его главная супруга (и мать наследника), урожденная Чжансунь 長孫, были в корне неоспоримо тобасского и прочего сяньбийского происхождения. То, что пытался выявить монах Фалинь, состояло в том, что родословная клана Ли с отцовской стороны, скорее всего, тоже восходила к Тоба. Новейшим доказательством является недавнее археологическое открытие, которое показывает, что еще один видный клан Ли того периода,

p.6

а именно клан Ли Сяня 李賢, генерала Северной Чжоу, с такими же претензиями на происхождение от клана Ли из Лунси, на самом деле бесспорно происходил от тоба-сяньби.

Тем не менее, заявление Фалиня, хотя и было общеизвестной тайной для его современников, окончательно пресекла черту, которую императорский дом начертил на песке, чтобы установить и защитить собственную легитимность, то есть право на власть как сыны Неба в Срединном Царстве. В данном контексте то, как император Тайцзун обошелся с делом Фалиня, было мастерским, потому что, спасая жизнь Фалина, он показал всем имперское милосердие, но изгнав знаменитого монаха с многочисленными политическими связями на высоком уровне в место, удаленное от столицы, он четко дал знать о высокой цене, которую надо было платить за сомнения в имперской родословной.  Несомненно то, что были также приняты меры для устранения любых компрометирующих доказательств, подобных тем, что цитировал храбрый монах.

Простой факт состоит в том, что после смерти Фалиня или, возможно, отсроченного мученичества, на двадцать третий день седьмого месяца в лунном календаре или 15 августа 640 года в провинции Сычуань, через семь месяцев после его изгнания из танской столицы, «варварское» происхождение императорского дома Тан никогда больше не разглашалось в открытую вплоть до аж пяти веков спустя, в эпоху династии Южной Сун (1127-1279), и в то время осталось совсем немного надежных записей, позволявших создавать конкретно и подробно изученить реальное происхождение и характеристики императорского дома Тан. Некогда общеизвестный секрет стал настоящей загадкой.

Вопрос об этническом происхождении династии Тан

Тан известна как одна из самых великолепных династий в истории Китая, а также одна из тех династий, о которых писали больше всего. Однако этническое происхождение императорской семьи Тан стало предметом частых споров из-за противоречивых доказательств, оставляя в стороне хорошо задокументированный факт, что семья Тан на протяжении нескольких поколений вступала в брак с различными семьями тоба-сяньби и других не-ханьцев. Самый лучший и самый важный пример это, возможно, известный авторитет по истории Тан, Чэнь Инькэ 陳寅恪 (1890-1969), написавший не меньше четырех статей, пытаясь доказать ханьское происхождение клана Ли по отцовской линии.

p.7

Тем не менее, противоположное мнение, а именно то, что Ли произошли от тоба-сяньби, имеет не менее твердые, если не более убедительные доказательства, что признается, например, в относительно недавней биографии Ли Шиминя, известного как император Тайцзун, могучий второй император династии Тан, за авторством Ху Жулэя. Кроме того, исследования Чэнь Инькэ и других также показали, что официальные истории, составленные во время Тан, были подвергнуты значительной политической цензуре, чтобы скрыть «варварские» корни имперского дома.

Связанная и столь же значительная проблема - это удобная, но несколько произвольная классификация, согласно которой различные китайские династии классифицируются как «местные» или «завоевательные» режимы. Эта дихотомия во многом основана на стандартной историографии, но теперь кажется довольно укоренившейся. В этой схеме Суй и Тан, хотя и с несомненными сильными «северными влияниями», неизменно считались "местными" режимами. Этот вывод основается на наблюдении, что к тому времени процесс синизации или китаизации, еще одно популярное, но туманное понятие, варварских группировок сюнну и сяньби в северном Китае был завершен.

С позиции китаизации, этническое происхождение как проблема здесь не имеет особого значения. Оставляя в стороне некоторые устойчивые или случайные «атавистические» проявления северных влияний, можно утверждать, что в стандартной (то есть официальной) истории мало что дает основания полагать, что режим Ли был культурно чем-то другим, нежели «местной» китайской династией.

p.9

Культурный разрыв

Таким образом, традиционное представление о том, что Тан представляли из себя местную китайскую династию, базируется на том, что семья Ли была либо ханьского происхождения, либо «фундаментально окитаилась» на момент основания династии. Я буду настаивать на том, что ни то, ни другое не является правдой.

В своем повествовании о тюркско-персидском султанате Газневидов в восточно-иранском мире, Дэвид Морган сделал следующее интересное замечание: «Хотя Газневиды были тюркского происхождения, кажется существует очень мало того, что может быть идентифицировано как тюркское, в том, как управлялась их империя, или в том, какой культуре они покровительствовали. Мы должны, однако, помнить, что наши источники были написаны персидскими современники, которые видимо вряд ли уделяли много внимания неперсидским... элементам, которые, могли присутствовать». Схожим образом Герберт Франк, обсуждая легитимацию самой заметной «завоевательной» династии в китайской истории, прокомментировал: «Китайская официальная история, такая как Юань-ши, не очень-то эксплицитна о буддийских и ламаистских элементах, присущих юаньской государственности, и необходимо обращаться к тибетским и монгольским источникам, хотя последние в основном относительно поздние и иногда ненадежные и вычурные».

Данные цитаты, касающиеся Газневидов и Юань, четко демонстрируют, как односторонние источники создавали предвзятую или даже ложную политико-культурную картину этнического режима. Тщательное изучение исторических источников эпохи предоставляет много случаев не-ханьских культурных качеств и самоопределения клана Ли. Более важным может являться заметная дистанция между имперским домом и традиционной китайской элитой по этим вопросам, а также осознание этой разницы в то время. Ниже приведен краткий обзор некоторых из наиболее примечательных примеров.

Язык

Тоба-сяньбийский язык продолжал использоваться кланом Ли в качестве их первого или семейного языка. Более того, даже термин Гоюй 國語, «национальный язык», использовался некоторое время во время Тан. Лю Паньсуй, ученик Чэнь Инькэ, впервые сделал это важное открытие, основанное на записи в Синь Таншу («Новая история династии Тан», цзюань 44). Отношение тогдашней китайской элиты к этому лучше всего отражено в отрывке из Яньши цзясюнь 顔氏家訓 ("Семейные инструкции для клана Янь"):

"Был один чиновник при дворе, который как-то сказал мне: «У меня есть сын семнадцати лет, у него неплохой стиль письма. Я научу его языку сяньби и игре на пипе (привилегированном иностранном инструменте) в надежде, что он достигнет определенной степени мастерства в них. С такими достижениями он наверняка приобретет благосклонность высокопоставленных людей. Это дело довольно срочное». В то время я повесил голову и не ответил. Воистину странно то, как этот человек учит своего сына. Даже если бы вы, таким образом, смогли стать министром, я бы не хотел, чтобы вы так делали".

Семейные связи

Тан была последней китайской династией до маньчжур, выдававшей королевских принцесс за степных ханов и вождей. Эта практика была четко задокументирована в официальной компиляции о танских чиновниках и

p.10

институтах (Танхуэйяо 唐會要, "Институционная история Тан").

Есть также более детальные современные исследования. Практика была настолько распространена, что слово кончуг, транскрипция китайского термина гунчжу 公主, «принцесса», было просто воспринято Зия Гёкалпом, сторонником пантюркизма начала двадцатого века, как древнетюркское слово, обозначающее «жену». В то же время ведущие семьи китайской элиты неуклонно отказывались устанавливать супружеские связи с имперским домом. Более поразительно то, что их отказ от чести брака с имперской семьей сохранялась больше двух веков, дожив до поздней эпохи Тан, несмотря на регулярные инициативы императорской семьи.

Клановые отношения

Тан представляла собой уникальный случай в истории Китая, в котором императорский дом давал свое собственное клановое имя, Ли, не только немногочисленным ханьским персонам, но куда чаще этническим лидерам и вождям, будь то коктюрки, тангуты, уйгуры, кидани или иранцы/персы. В исследовании о брачной практике королевских принцесс Тан, Ван Танлин составил довольно обширную таблицу по этому вопросу. Как особо отметил историк юаньской династии Ху Саньсин, тюркское племя Чжусе Шато основало династию Поздняя Тан, в значительной степени державшуюся на получении этой имперской чести.

Я также добавлю довольно разоблачающий случай, отсутствующий в исчерпывающей таблице Ван Тунлина: даже в поздний период Хуэйчан (841-46), главным делом для кыргызского посольства, по указу императора Уцзуна (840-46), была их регистрация в офисе по генеалогии имперского клана, что подчеркивало якобы общую родословную кыргызского кагана и дома Тан. В своем подробном исследовании о крахе Уйгурской империи, Майкл Дромпп подметил эту интересную связь. С другой стороны, хорошо задокументировано и изучено, что императорский дом Тан неоднократно предпринимал усилия по подавлению социального престижа и привилегий ведущих элитных кланов. Я могу даже приписать появление китайских экзаменов на гражданскую службу под властью Суй и Тан к этому недоверию к старым ханьским аристократическим кланам.

Одежда

Хорошо известно, что танская мода находилась под значительным иностранным влиянием. Любовь к экзотическим стилю, обычаям и внешности стала повальной в правление императора Сюаньцзуна 玄宗. В то время как большинство современных авторов делают акцент на иранском и на иранских связях и влиянии с

p.11

западных регионов, я отмечу, что многое из этого представляло собой степное наследие, включая длительную историю взаимодействия кочевников с западными регионами. Например, в разительном контрасте с полномасштабным движением китаизации тобасского императора Сяовэня 孝文, в котором император взял личную ответственность за упразднение даже обычной одежды сяньбийских женщин, официальные записи четко говорят, что большая часть так называемой "регулярной одежды" 常服 в эпоху Тан происходила из тобасской военной традиции.

Однако, что касается того, как на это смотрела традиционная китайская знать, мы отметим, что войлочная шляпа, популяризированная Чжансуном Уцзи 長孫無忌, шурином императора Тайцзуна, была позже наречена конфуцианскими историками "дьявольской". Другим выдающим примером, записанным в раннесунскос источнике Тан юйлинь 唐語林 и подтвежденном в Синь Таншу, было чувство отчуждения 興己, испытанное императором Сюаньцзаном всего лишь из-за "конфуцианского одеяния" его главного министра Чжан Юэ 張説. Эти случаи в очередной раз указывают на разрыв между танским правящим классом и конфуцианской знатью в этом плане.

Социальные нравы

Несколько заметных обычаев, которыми практиковали кланы Ли, такие как сосание груди и целование ног, выдавали не-ханьское культурное наследие клана. Опять же, мы обязаны этими двумя важными наблюдениями прорывному исследованию Лю Паньсуэя, хотя цитаты Лю далеко не исчерпывающи. Происхождение обычаев, безусловно, заслуживает дальнейшего изучения, особенно возможная связь между целованием ног и хорошо известным древнеиранским обычаем проскинезы, задокументированном греческими авторами, начиная с Геродота, и особенно в отношении Александра Македонского. Но для меня самым известным (или пресловутым) обычаем являются фиксированные данные о левирате и других скандальных матримониальных отношениях у клана Ли.

Практика отражала ключевое северное наследие в доме Тан, а именно отсутствие четко определенных и признанных границ между поколениями в степи. В дополнение к многим известным случаям, я отмечу надгробную надпись жены тюркского генерала Ашины Чжуна 阿史那忠, раскопанную в 1970-х годах, которая свидетельствует об еще одном браке императора Тайцзуна с его бывшими невестками. Случай не записан ни в одной из существующих хроник, показывая в очередной раз, что было еще больше таких инцидентов, которые просто замалчивались в официальных историях. Что касается того, как на это смотрела конфуцианская знать, достаточно сказать, что когда этническое происхождение дома Тан наконец стало открытой проблемой в Южной Сун,

p.12

"нарушения конфуцианских стандартов, диктующих правильное поведение женщин" было первым поднятым вопросом.

Имена

Еще одна интересная культурная черта - это "варварские" детские имена, модные среди северной аристократии, включая дома Суй и Тан. У обоих суйских императоров Вэньди и Янди были такие имена: детское имя отца - Налоянь 那羅延, а сына - Амэ 阿麼. Так же обстояло дело с Ян Юном и Ли Цзяньчэном, двумя принцами-наследниками под властью основателей династий Суй и Тан, соответственно. Детское имя первого было Ганьдифа 睍地伐, которое можно отождествить с похожим детским именем, Цичжифа 乞直伐, "осяньби-енного" военачальника Фэн Ба 溤跋 периода Тоба Вэй. Детское имя Ли Цзяньчэна было Пишамэнь 毗沙門. Есть веские доказательства того, что многие из этих имен были буддийского происхождения, но ключевым моментом здесь являются их не-китайские формы. Например, имя Суй Вэньди Налоянь также было именем центральноазиатского тюркского вождя.

Очень любопытно, что пассаж в Цзю Таншу указывает безошибочно, что у императора Тайцзуна было такое детское имя. Но нигде это имя не найти ни в одном источнике. Можно только сделать вывод, что император сделал так, что его «варварское» имя стало абсолютным имперским табу. Другим случаем является детское имя Чжину 稚奴 у Ли Чжи, будущего императора Гаоцзуна. Использование его отцом поговорки «Породив волка ...», чтобы описать характер Ли Чжи, наводит меня на мысль, что это, казалось бы, ханьское имя было всего лишь искаженным или замаскированным протомонгольским названием волка. Этот термин был хорошо засвидетельствован как клановое имя Чину 叱奴, которое превратилось в Лан 狼, «волк», в ходе синизационного движения тобасского императора Сяовэня. Как указал Питер Будберг в "The Language of the T'o-pa Wei," другой возможной формой было популярное личное имя Чоуну 醜奴.

Любовь к исполнительным искусствам

Еще один момент, свидетельствующий о выраженном контрасте между императорским домом Тан и конфуцианской знатью, это экстравагантное покровительство танских монархов исполнительным искусствам - музыке, танцам, драме и другим развлечениям - к превеликому ужасу конфуцианских моралистов. Хуже того, тюрко-сяньбийские императоры часто не сдерживались в предоставлении выдающихся и престижных титулов этим деятелям искусства, считавшимся традиционной китайской знатью членами того же социального класса, что и домашние рабы и проститутки. Один из таких деятелей был даже пожалован владением и титулом принца в Северной Ци (550-57) - прецедент,

p.13

за которым когда-то захотел последовать император Суй Янди, чтобы услужить своему любимому и талантливому кучаскому музыканту Бай Минда, который продолжит исправно служить Тан.

Первые два императора Тан были оба подвергнуты критике со стороны конфуцианских министров за то, что они давали схожие назначения этим деятелям искусства. Третий, император Гаоцзун, подвергся аналогичной критике за то, что давал деятелям искусства незаслуженные привилегии. Я также отмечу, что император Сюаньцзун был последним императором Тан с подобной страстью к исполнительным искусствам. В частности, биография императора за авторством Сюй Даосюня и Чжао Кэяо дает подробные детали по этому вопросу. Интересно и никоим образом не совпадение то, что такая имперская страсть к этим искусствам не наблюдалась до прихода к власти тюрок-шато.

Взгляд со стороны тюрок

Эти моменты иллюстрируют культурное самоопределение клана Ли в глазах современной им китайской элиты. Кроме того, я также нахожу заслуживающими внимания взгляды на эту тему двух других сторон, а именно тюрок и самих членов клана Ли.

Во-первых, тюрки в орхонских надписях, пожалуй, единственном независимом историческом источнике эпохи, систематически звали Танский режим Табгачами, или Тоба, когда прошло уже целых два века с сомента краха последнего режима Тоба. Из-за скудности данных трудно определить точное географическое восприятие тюрками современной им Восточной Азии. Однако Суйшу  ясно показывает, что тюрки прекрасно знали о существовании южной империи, Чэнь. Затем, даже спустя несколько сотен лет, ал-Кашгари безошибочно заявляет, что Tawγač/Табгач это только частью Сина или Китая. Более того, неизбежно аналогично современному русскому слову "Китай", ал-Кашгари также дает этимологию имени Tawγač: Это было "имя племени тюрок, которые поселились в этих краях"!

Взгляд со стороны членов клана Ли

Во-вторых, отношение режима ранней Тан к традиционной китайской элите можно считать самым четким показателем его собственной самоидентификации. В дополнение к постоянным усилиям режима по подавлению престижа традиционной элиты, как упоминалось ранее, Ли Юань, основатель-император, объяснял растущую политическую независимость и стремление своего сына Ли Шиминя следующим образом: «Этот мальчик уже давно командует войсками в провинциях. Обученный образованными людьми, он больше не такой сын у меня, каким был в старые времена». Хотя этот отрывок цитируется многими авторами, немногие отметили критически важный факт, что фраза «образованные люди» в оригинале Цзю Таншу написана как душу Хань 讀書漢, «образованные ханьцы». Сыма Гуан, скорее всего, основываясь на более позднем понимании (династия Сун), изменил фразу на более элегантное шушэн 書生, «образованные люди»,

p.14

убрав критическое значение. Возможно, всецело развращенный «образованными ханьцами», как говорил отец, сын, по словам танского автора, также звал знаменитого придворного Вэй Чжэна 魏徵 тяньшэ Хань 田舍漢, «ханьский домовладелец-крестьянин», в личных имперских покоях и в присутствии его супруги императрицы Чжансунь, которая была тобасского происхождения. Снова Сыма Гуан отредактировал это на просто тяньшэвэн 田舍翁, «старый домовладелец-крестьянин».

На мой взгляд, две приведенные выше цитаты являются лучшим отражением этнической самоидентификации клана Ли, поскольку в период, непосредственно предшествующий Суй и Тан, термин хань 漢, когда он встречался в таких фразах, всегда был уничижительным наименованием, используемым сяньбийцами и родственными им северянами для ханьцев или других людей китайской национальности. На деле, сама этимология иероглифа хань как вокатив, восходящая к эпохе доминирования Тоба, является причиной стойкого уничижительного значения этого термина сегодня, больше тысячелетия с того момента, когда тобасцы подчинили народа ханьцев и низвели его до статуса второсортных людей. Насколько мне известно, юаньско-минский ученый Тао Цзун-и, по-видимому, побужденный столь же низким статусом ханьцев под властью монголов, первым сделал наблюдение по этой связи, за которым следовали многие современные авторы.

Несмотря на то, что в годы царствования императрицы У Цзэтянь подобное использование термина хань в уничижительном смысле постепенно распространилось среди других придворных, эпизод, записанный в источнике периода Тан, Чаое цяньцзай 朝野僉載 («Популярные записи о дворе и стране»), ясно показывает, что традиционные значение и цель этого термина не были утрачены среди элитного класса. Кроме того, не найти лучшего классического использования этого термина, чем заявлений отца и сына в отношении «образованных людей» и «домовладельца-крестьянина», типичных для оседлого, земледельческого Срединнного царства, но чуждых кочевым племенам. Эти случаи также являются хорошими примерами того, как «элегантное» редактирование историками фактически искажало изначальные источники.

[Chen, Sanping. Multicultural China in the Early Middle Ages - Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2012 - p.4-14]

 

 

[Ашина Шэни]

ТАНСКИЕ ГУБЕРНАТОРЫ И ОФИЦЕРЫ ИЗ ТОКУЗ-ОГУЗСКОГО ПЛЕМЕНИ КУН

В то время как присутствие уйгуров в Хэси продолжалось лишь до 727 года, случай с племенем Хунь 渾 показывает, что вассалитет под властью Тан мог продолжаться гораздо дольше. Родоначальник, великий Эльтебер Хунь Атаньчжи 渾阿貪支, был назначен танским вассальным чиновником в Гаоланьчжоу 皋蘭州 в Монголии в середине седьмого века. После того, как племя мигрировало в Хэси, прямые потомки Хунь Атаньчжи наследовали титул главнокомандующего из поколения в поколение и, скорее всего, возглавляли вассальную префектуру Восточного Гаоланьчжоу, на окраине Линчжоу в Гуаньнэй. 

Правнук Хунь Атаньчжи, Хунь Шичжи 渾釋之 (716-764), служил и как главнокомандующий Гаоланьчжоу, и как высокопоставленный офицер в армии Шофана. Хунь Шичжи умер в 764 году, сражаясь с тибетцами, которые напали на Гуаньнэй. Его сын, Хунь Цзянь 渾瑊 (736-799), был очень образованным в китайской классике, но также начал следовать за своим отцом в битву в возраста одиннадцати лет. Хуньская элита Гаоланьчжоу является примером тюрко-монгольских военных аристократов, которые продемонстрировали решительную верность Тан. Их история сохранилась в исторических записях благодаря тому, что Хунь Цзянь стал известным генералом-лоялистом во время восстания Ань Лушаня.

[Skaff, Jonathan Karam. Sui-Tang China and Its Turko-Mongol Neighbors. Culture, Power and Connections, 580-800. Oxford University Press, 2012 - р.190]

[Ашина Шэни]

ПОПУЛЯРНОСТЬ ЮРТ У АРИСТОКРАТИИ ТАНСКОГО КИТАЯ

Даже знаменитый поэт Бо Цзюй-и (772-846) подражал обычаю тюркских народов, ставя юрты в свой двор в холодную зиму, чтобы уединиться с огнем очага и вином, с гостями или без. Он рассказывает об этом в двух длинных стихотворениях, на которые впервые обратил внимание Ишида Микиносуке. В Цин-чжань-чжан, «Синий войлок» поэт сообщает о происхождении юрты и её переносе с севера благодаря переселению кочевников на юг и хвалит удобство в юртах во время шторма и снега. В Бе чжань-чжан-хо-лу, «Прощание с войлоком и печью» поэт торжественно и с благодарностью выходит из своей юрты, потому что на улице стало тепло. 

Из этих стихотворений Ишида делает вывод, что во времена Тан в северном Китае аристократический мир, должно быть, воспринял этот странный обычай. Даже если нужно быть осторожным, не делая утверждений о повсеместном распространении этой моды, вполне можно предположить, что многие знатные люди подражали известному поэту в этом. Несомненно, что тюрки принесли такие юрты в Китай уже в раннее время. Например, у Иллиг-кагана были свои юрты, поставленные для жизни в столице Китая после его изгнания в 630 году. Вероятно, даже в то время жизнь в юртах впечатляла китайскую знать. 

Немецкий тюрколог (китайского происхождения) Лю Маоцай

[Mau-Ts'ai, Liu. Kulturelle beziehungen zwischen den Ost-Türken (=T'u-küe) und China //Central Asiatic Journal 3.3 (1957) - p.203]

Голубая юрта

(стихотворное переложение Гумилевым на русский язык немецкого перевода Лю Маоцаем стихотворения Бо Цзюй-И "Синий войлок")

Шерсть собрали с тысячи овец,
Сотни две сковали мне колец,
Круглый остов из прибрежных ив
Прочен, свеж, удобен и красив.
В северной прозрачной синеве
Воин юрту ставил на траве,
А теперь, как голубая мгла,
Вместе с ним она на юг пришла.
Юрту вихрь не может покачнуть,
От дождя ее твердеет грудь.
Нет в ней ни застенков, ни углов,
Но внутри уютно и тепло.
Удалившись от степей и гор,
Юрта прибрела ко мне на двор.
Тень ее прекрасна под луной,
А зимой она всегда со мной.
Войлок против инея - стена,
Не страшна и снега пелена,
Там меха атласные лежат,
Прикрывая струн певучих ряд.
Там певец садится в стороне,
Там плясунья пляшет при огне.
В юрту мне милей войти, чем в дом,
Пьяный - сплю на войлоке сухом.
Очага багряные огни
Весело сплетаются в тени,
Угольки таят в себе жару,
Точно орхидеи поутру;
Медленно над сумраком пустым
Тянется ночной священный дым,
Тает тушь замерзшая, и вот
Стих, как водопад весной, течет.
Даже к пологу из орхидей
Не увлечь из этих юрт людей.
Тем, кто в шалашах из тростника,
Мягкая зима и то горька
Юрте позавидует монах
И школяр, запутанный в долгах.
В юрте я приму моих гостей,
Юрту сберегу я для детей.
Князь свои дворцы покрыл резьбой, -
Что они пред юртой голубой!
Я вельможным княжеским родам
Юрту за дворцы их не отдам.

[Гумилев, Л.Н. Древние тюрки - Москва: Астрель, 2010 - с.81-82]

 

[Ашина Шэни]

ВЛИЯНИЕ ТЮРКСКОГО ФОЛЬКЛОРА НА ПОЭЗИЮ ТАНСКОЙ ИМПЕРИИ

Метрика стиха некоторых произведений танской поэзии обнаруживает влияние тюркских народных песен. 

Американский синолог Эдвард Шафер

[Schafer, Edward H. The Golden Peaches of Samarkand. A Study of T'ang Exotics - Berkeley-Los Angeles: University of California Press, 1963 - p.28]

Огава Тамаки обнаружил сходства в метрике между "Песнью Теле" и тюркскими народными песнями, опубликованными К. Броккельманом, и сделал вывод, что песня была переводом с тюркского языка. Он также полагает, что тюркские народные песни повлияли на тип гептаметрических четверостиший (цзюэ-цзюй), известных как "популярные песни" (су-цюй 俗曲) в период Тан, поскольку великое число песен, собранных Броккельманом, это гептасиллабические четверостишия. 

[Mau-tsai, Liu (review). Ogawa Tamaki 小川環樹, Chokuroku no uta: Sono gengo to bungakushiteki igi 勅勒の歌: その原語と文學史的意義. Tōhōgaku 18, pp.34-44 //Bibliographique De Sinologie, vol. 5, 1959, pp. 284–285] 

 

[Ашина Шэни]

СТЕПНОЙ ОБЫЧАЙ БРАТСТВА В ИМПЕРИИ ТАН И ПАРАЛЛЕЛИ МЕЖДУ СОЧИНЕНИЕМ ХАНЬ ЮЯ И УЙГУРСКОЙ РУНИЧЕСКОЙ НАДПИСЬЮ

Может быть, не слишком удивительно то, что сильное степное культурное влияние была отражено в таких учреждениях, как императорский дом Тан, и в великих деятелях культуры, таких как Бай Цзюй-И - и те, и другие были четко задокументированного не-ханьского происхождения. Но пример «размытой границы поколений» можно также найти даже в жизни такого стандартного носителя ханьской культуры и стража ортодоксального конфуцианства, как писателя Хань Юя 韓愈. Он написал очень горькое сочинение Цзи шиэрлан вэнь 祭十二郎文, оплакивая преждевременную смерть любимого племянника, который на самом деле был не намного младше его самого. 

Что отношения дяди и племянника на самом деле были сродни естественному братству не ускользнуло от внимания китайцев пост-танского периода. Это было прокомментировано цинскими составителями прозаической антологии Гувэнь гуаньчжи 古文觀止. С учетом всего этого не должно казаться удивительными близкие параллели между заключительными словами в сочинении Хань Юя о сыновьях и дочерях и аналогичном пассаже в древней надгробно рунической надписи, оставленной уйгурами.

Канадско-китайский синолог Саньпин Чэнь

[Chen, Sanping. A-gan Revisited — The Tuoba's Cultural and Political Heritage //Journal of Asian History 30.1 (1996) - p.66]

[Ашина Шэни]

РОЛЬ БУЛОЦЗИ В КИТАЙСКОЙ ИСТОРИИ: ПЕРВЫЙ КИТАЙСКИЙ СЛОВАРЬ РИФМ - СТЕПНОЕ НАСЛЕДИЕ

Булоцзи оказали огромное влияние на китайскую историю, как политическую, так и культурную, которое осталось в значительной степени недооцененным в традиционной синоцентристской историографии. Лучший пример их политической роли это "Восстание шести гарнизонов", которое в итоге привело к падению империи Тоба-Вэй. Начал и возглавил его не кто иной, как Полюхань Балин 破六韓拔陵. В какой-то степени в этом можно узреть последнюю месть бывших Хуннов против Сяньби, которые прежде отняли у Хуннов их доминирующую роль в степи. 

Еще более недооцененным оказался значительный вклад булоцзи в культурное и религиозное наследие Китая. Например, из реально существовавших персон возможно наиболее значительным в обширном пещерном искусстве Дуньхуана 敦煌 был буддийский монах Лю Сахэ 劉薩河, человек с четко задокументированным булоцзиским происхождением. 

Но возможно самым малоизвестным случаем оказался Лу Фаянь 陸法言, автор уникального, самого важного исторического труда по китайского фонологии - Цеюнь 切韻, словаря рифм. Его клановое имя Лу было не более, чем окитаенной формой Булюгу 步六孤, одного из вариантов этнонима Булоцзи. Даже в наши дни мы не можем не поражаться великими достижениями этой якобы "незначительной" "варварской" группы в средневековом Китае. 

Канадско-китайский синолог Саньпин Чэнь

[Chen, Sanping. Some Remarks on the Chinese 'Bulgar' //Acta Orientalia Academiae Scientiarum Hungaricae, vol. 51, no. 1/2, 1998 - p.83]

Словарь Цеюнь имеет огромное значение не только как авторитетный канон рифм в танскую эпоху, но и ценнейший первоисточник, по которому ученые-синологи сумели восстановить произношение китайского суйско-танской эпохи, который теперь известен в науке как среднекитайский язык. Это наиболее древняя форма китайского, которую можно восстановить с относительной уверенностью. Таким образом, то, как звучал китайский язык 6-8 веков, известно нам именно благодаря булоцзи - азиатским булгарам, ветви хуннов. 

Страница из словаря рифм Цеюнь

[Ашина Шэни]

СЯНЬБИЙСКИЙ ЯЗЫК - ЯЗЫК ЭЛИТЫ СЕВЕРНОГО КИТАЯ 6 ВЕКА

"Был один чиновник при дворе, который как-то сказал мне: «У меня есть сын семнадцати лет, у него неплохой стиль письма. Я научу его языку сяньби и игре на пипе (привилегированном иностранном инструменте) в надежде, что он достигнет определенной степени мастерства в них. С такими достижениями он наверняка приобретет благосклонность высокопоставленных людей. Это дело довольно срочное»".

Яньши цзясюнь 顔氏家訓 ("Семейные инструкции для клана Янь")

Комментарий Саньпина Чэня: 

Как засвидетельствовано в Яньши цзясюнь, даже рядовые ханьские знатные семьи в империи Северная Ци стремились выучить сяньбийский язык ради быстрого продвижения по карьерной лестнице на правительственных должностях, а именно ради лучшей службы высокопоставленным чиновникам при дворе (гунцин 公卿), и феномен этот подтверждается в Бэй Ци шу 北齊書. Согласно Эберхарду, Северная Ци была "китайским государством", где "конфуцианство было восстановлено в соответствии с китайским характером государства", в то время как Северная Чжоу "следовала старой тобасской традиции". Значит не должно быть сомнений в том, до какой степени овладели этим же языком знатные семьи "гунцинов" в северной Чжоу, такие как кланы Ян и Ли, которые не только приняли сяньбийские имена, но и связывались брачными узами с сяньбийскими семьями на протяжении поколений.

[Chen, Sanping. A-gan Revisited — The Tuoba's Cultural and Political Heritage //Journal of Asian History 30.1 (1996) - p.53-54]

[Ашина Шэни]

ТОРУ АПА - ЕНИСЕЙСКИЙ КЫРГЫЗ В ИМПЕРИИ ТАН

Тору Апа, "Отец закона" - внук вождя из страны кыргызов на северной периферии монгольской степи - был отправлен к танскому двору в возрасте пятнадцати лет для образования в качестве «почетного заложника» и женился на «благородной китайской» женщине. Позже он унаследовал место своего отца в правительстве Второго Тюркского каганата в качестве главы внутренней службы, и имел золото, серебро, прекрасную одежду и скот. Судя по тенору надписи, его образование и космополитическая жизнь возвышали его репутацию не менее, чем его богатство и политическая власть.

Тору Апа был одним из тех людей, которые сыграли ключевую роль во внутренних и внешних делах Второго Тюркского каганата. Его личные связи с друзьями и родственниками на его родине в южной Сибири связывали этот регион с коктюркским двором в центральной Монголии. Его бикультурная ориентация, усиленная браком с китайской женщиной, также дала ему возможность играть важную роль во внешних отношениях между коктюрками и империей Тан. Он и другие личности со схожими судьбами хорошо подходили для службы Тюркскому каганату в качестве послов к танскому двору или в качестве пропагандистов, придумывавших китайские тронные титулы.

Американский синолог Джонатан Карам Скафф

[Skaff, Jonathan Karam. Sui-Tang China and Its Turko-Mongol Neighbors. Culture, Power and Connections, 580-800. Oxford University Press, 2012 - p.130-131]

 

[Ашина Шэни]

ДИНАСТИЯ ТАН И ДРЕВНЕТЮРКСКИЙ ЯЗЫК

Тщательное чтение исторических записей сильно намекает на то, что члены императорского дом Тан, в особенности сам Ли Шиминь, явно знали древнетюркский язык того времени. Несколько конкретных наблюдений:

1. В ходе его долгой военно-политической карьеры было несколько случаев, когда Ли Шиминь лично общался с тюркскими военачальниками. Китайские записи были составлены так, что возможное присутствие переводчика в таких случаях выглядело бы довольно неудобно и поистине странно. В частности, стоит отметить случаи такого общения в 624 и 626 годах. Интересно отметить присутствие переводчика с древнетюркского языка в окружении императора Сюаньцзуна сто лет спустя, как ясно указано в Танхуэйяо.

2. Кроме того, были случаи, когда Ли Шиминь и видные тюркские персоны,  одним из которых был Тули (Толис) каган, становились «клятвенными братьями». Фактически Ли Шиминь использовал это, чтобы сеять раздор между Толисом и его дядей Сели (Иллиг) каганом. Другими примерами были западнотюркскский принц, позже Дулу каган, и верный тюркский генерал Ашина Сымо (Ли Сымо), оба из которых стали «клятвенными братьями» Ли Шиминя, в то время как последний был еще принцем.

3. Китайские записи о якобы предательстве наследника престола Ли Шиминая, принца Чэнцяня, ясно свидетельствуют о том, что свергнутый наследный принц мог говорить на тюркском языке. Следует обратить внимание на то, что Чэнцянь родился в 619 году после основания династии Тан, поэтому был типичным принцем, «рожденным во внутреннем дворце и выросшим в женских руках». Другим момент, не связанным с лингвистической проблемой, является близкое сходство между сообщением о перевороте Чэнцяня и деяниями тобасского наследника престола Юань (Тоба) Сюня против китаизационных реформ его отца, который, похоже, не заметили большинство исследователей.

Эти данные усиливают не только вывод о том, что клан Ли говорил на сяньбийском языке, возможно как на своем родном языке, но также и вероятность того, что знание (тобасского) сяньбийского языка помогло им выучить и древнетюркский язык.

Канадско-китайский синолог Саньпин Чэнь

[Chen, Sanping. A-gan Revisited — The Tuoba's Cultural and Political Heritage //Journal of Asian History 30.1 (1996) - p.54-55]