Кушаны, Юечжи, Тохары

17 января, 2005

Добрый день всем участникам форума! Хочу предложить вашему вниманию новую статью, посвященную тохарам и вообще миграциям индоевропейцев в Центральную Азию и в Китай. Было бы интересно обсудить ее на форуме.

Познакомится со статьей можно по адресу: http://www.moldo.org

С уважением,

март

17 января, 2005

Добрый день всем участникам форума! Хочу предложить вашему вниманию новую статью, посвященную миграциям индоевропейцев, и в частности, тохаров, в Китай и их участию в формировании даосизма. Кроме того, в статье ставится вопрос о влияниях дравидов на формирование прото-даосского комплекса, и возможности движения индоевропейцев в Китай через Индию. Было бы интересно обсудить ее на форуме.

Познакомится со статьей можно по адресу: www.moldo.org

С уважением,

март

29 мая, 2005

Дорогой март, к сожалению по ссылке мне не удалось найти указанную вами статью. Однако следует обратить внимание на тот факт, что говоря о тохарах мы подразумеваем под ними кучано-карашарцев, от которых до нас дошёл ряд письменных памятников 5-8 веков, и самоназвание которых нам остаётся неизвестным. Настоящие же тохары были иранским племенем и фигурируют в китайских летописях под именем "юэчжи". Но ведь 5-6 века в Северном Китае (где жили кучано-карашарцы) это так называемая эпоха "шестнадцати государств пяти варварских племён", когда племена сюнну (тюрки), цзе (ещё одно название сюнну), дунху (монголы), цян (тибетцы) и ди одно за другим создавали свои государственные образования на прежних китайских территориях. Про ди известно в частности, что они отличались высоким ростом ("чан-ди"-высокие ди) и светлыми волосами ("чи-ди"-рыжие ди), то есть европеоидной внешностью. Дисцы были создателями династии Ранняя Цинь и поздняя Лян. Несмотря на то что место жительства дисцев обычно локализуют даже в районе Шэньси-Шаньси-Хэнань-Шандун, то есть они жили как будто-бы гораздо восточнее (во всяком случае в первом тысячелетии до н.э.-более поздние источники я к сожалению не читал), не считаете ли вы возможным отождествить ди и кучано-карашарцев? Ведь до сих пор честно говоря я ни разу не встречал попытки определить языковую принаджлежность дисцев.

29 мая, 2005

Хотя вот географическая локализация местопроживания ди, которая уже даёт основания рассмотреть возможность отождествления ди и кучано-карашарцев как версию.

"Три фамилии - Хуянь, Лань и позднее появившаяся Сюйбу - считаются у сюнну знатными родами. Все князья и военачальники левой стороны живут на восточной стороне, против [округа] Шангу и далее, гранича на востоке с Хуэйхэ и Чаосянь; князья и военачальники правой стороны живут на западной стороне, против [округа] Шанцзюнь и далее на запад, гранича с юэчжи, ди и цянами; ставка шаньюя распологается против [округов] Дай и Юньчжун." Сыма Цянь "Ши-цзи"

31 мая, 2006

Долго искал инфо. об этом на Вашем сайте. Только сейчас нашёл http://www.moldo.org/2nd.php?idm=3&ida=141 Впредь если есть возможность давайте сразу ссылки поточнее. Мощная статья, ознакомлюсь, напишу ответ. С уважением

KestaS · 16 августа, 2006

Добрый день всем участникам форума! Хочу предложить вашему вниманию новую статью, посвященную тохарам и вообще миграциям индоевропейцев в Центральную Азию и в Китай. Было бы интересно обсудить ее на форуме.
Познакомится со статьей можно по адресу: http://www.moldo.org

С уважением,

март

---------------------------------------------------------------------------

Керим-хан

Дата 29.5.2005, 3:32

Дорогой март, к сожалению по ссылке мне не удалось найти указанную вами статью.

-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Все эти статьи (их несколько) я (как бы предчувствовав, что все в этом мире тленно...) скопировал в ветке http://www.kyrgyz.ru/forum/index.php?showforum=44 Дравиды и происхождение даосизма

6 октября, 2006

Прочитал первую часть отличная статья, хотя не всегда согласен с автором.

15 декабря, 2006

Сначала краткая информация .

Кушанское царство (кит. 貴霜王朝, Гуйшуан, I — III века н. э.) — древнее государство на территории современной Средней Азии, Афганистана, Пакистана, Северной Индии, период расцвета приходится на 105—250 годы н. э. По одной из теорий, Кушанское царство было основано народом юэчжи, пришедшем с территории, на которой сейчас находится китайская провинция Синцзян. Государство имело дипломатические связи с Римом, Персией и Китаем.

Этнически разнородное население Кушанского царства общалось на тохарских наречиях. В Кушанском царстве развивался т. н. греко-буддизм. Кушанская цивилизация оставила заметный след в истории мировой культуры, соединив достижения многих народов.

Сам факт наличия огромной Кушанской империей был осознан историками в середине XIX века. Сведения, сохранившиеся о Кушанской империи - эпизодические, разнородные и противоречивые. Хронология и история восстановлены преимущественно по сохранившимся монетам, китайским летописям (в частности "Хоу Хань Шу" - История Поздней династии Хань) и отдельным индийским и греческим свидетельствам. По поводу имён царей и хронологии продолжаются споры.

Краткая история

Основным ядром Кушанского государства первоначально была территория Бактрии. Здесь после падения Греко-Бактрии существовали мелкие политические образования, в том числе владения, подчинявшиеся вождям кочевых племен, в частности юэчжи, уничтоживших власть греко-бактрийских царей. Эти кочевники довольно быстро восприняли традиции оседлой культуры. В частности, об этом свидетельствуют гробницы представителей знати, открытые советскими археологами в поселении Тилля-те-пе в Северном Афганистане.

В I веке до н. э. на территории Бактрии повсеместно снова проводятся новые каналы, создаются целые земледельческие оазисы, строятся города, продолжающие градостроительные принципы греко-бактрийского периода. Вскоре один из мелких правителей по имени Гермей, владелец царства Гаофу (Паропамисады или Гиндукуш).

Основателем Кушанской империи стал Куджула Кадфиз, по китайским сведениям - удельный правитель одной из групп юэчжи, который в начале I в. н. э. подчинил четыре других удельных княжества юэчжи, располагавшихся на территории Бактрии, а затем и владения мелких греческих династов. Кадфизом была занята столица юэчжи - город Ланьши, находящийся на месте городища Шахринау в 44 км к западу от Душанбе.

Гермей, стремясь укрепить своё положение и получит независимость от Парфии, заключает союз с Кадфизом, и успешно объединяет несколько бактрийских княжеств, провозглашая себя царём царей (по аналогии с Парфянским императором), и помещая на обратной стороне своих монет Кадфиза как удельного князя. После смерти Гермея Кадфиз занимает его трон и объединяет оба царства - (по оценкам около 47 года), после чего приступает к постепенному завоеванию соседних государств в Гандхаре и северном Пакистане.

В результате вся Бактрия оказалась объединённой под властью нового правителя, который принимает титул «царя царей». Затем Кадфизу I удалось утвердиться в ряде областей за Гиндукушем. Выпуск монет с индийскими надписями свидетельствует о том, что в состав его владений вошло и индийское население.

Дальнейшее расширение кушанских границ произошло при сыне и преемнике основателя государства — Виме Кадфиза или Кадфизе II. Он присоединил к Кушанской державе значительную часть северо-западной Индии, возможно, вплоть до Варанаси. В результате Кушанская империя стала одной из крупнейших мировых держав, охватывающей значительную часть Средней Азии, территорию современного Афганистана, большую часть Пакистана и север Индии. На монетах Кадфиза II чаще всего встречается изображение индуистского бога Шивы с быком. Декларируя свою склонность к индуизму, царь, вероятно, стремился укрепить авторитет кушанской династии среди новых подданных.

Наибольшую известность из числа кушанских правителей получил Канишка, но по вопросу о времени его правления существуют значительные расхождения среди исследователей. Скорее всего, оно относится к первой трети II века н. э. При нём произошло определенное смещение главного центра Кушанской державы в сторону индийских владений. Столицей был город Пурушапура, современный Пешавар. Канишка известен как покровитель буддизма. Впрочем, на монетах Канишки встречаются не только изображения Будды, но и самых различных божеств — и греческие Гелиос и Гефест, и индоиранские Митра и Вертрагна, и многие другие.

Поскольку границы кушанских владений на западе непосредственно соприкасались с Парфией, а на востоке — с ханьским Китаем, нередко имели место военные столкновения. Особенно упорной была борьба в Восточном Туркестане в конце I — начале II века н. э., где кушанской армии удалось в конечном счете остановить ханьскую экспансию. В III веке н. э. кушаны потерпели поражение в столкновении с Сасанидским государством, пришедшим на смену Парфии. В III веке Кушанское царство начало распадаться. Некоторое возрождение кушан отмечается в IV веке, но уже не достигшего былой славы.

К V веку остатки кушанского мира были уничтожены нашествием эфталитов («белых гуннов»).

Экономика

Кушаны унаследовали развитое сельское хозяйство Бактрии, основанное на поливном земледелии, что благоприятствовало высокой плотности населения, значительная часть которого проживала в городских центрах. Среди городов отчетливо выделяются два типа: города, издревле и постепенно формировавшиеся как крупные центры, и города, построенные под эгидой центральной власти по канонам, сложившимся еще в греко-бактрийский период. Значительное число городов второго типа показывает, что при кушанах продолжалась активная градостроительная политика.

Большие и малые кушанские города, как ранее существовавшие, так и вновь построенные, образовывали целую систему, связанную дорогами и караванными путями. Объединявшая их развитая внутренняя и внешняя торговля составляла характерную черту Кушанского государства. На одном из первых мест стояли торговые связи с западными странами — с Римской империей и прежде всего с ее восточными провинциями. Торговля велась как по суше, так и по морю — через западные порты Индии. Сухопутная дорога шла на север, в Бактрию, и далее в Китай. Кушанские торговцы достигали Александрии Египетской, важнейшего торгового порта в Средиземном море.

В Рим направлялись пряности, благовония, драгоценные камни, слоновая кость, сахар. Особенно большое значение имела торговля рисом и хлопчатобумажными изделиями. Транзитом из Китая шли шёлк, кожи и другие изделия. Из Рима доставлялись ткани и одежды, изделия из стекла и драгоценных металлов, статуи и различные вина. В большом количестве ввозилась золотая и серебряная римская монета, клады которой довольно часто встречаются на территории Кушанской державы. Римское золото использовалось кушанами также для чеканки собственных монет. Кушанское правительство получало крупные доходы в результате взимания таможенных пошлин. При раскопках дворца наместника в городе Беграме была обнаружена сокровищница, заполненная вещами из Рима, Индии и Китая, которые скорее всего попали сюда в качестве пошлины с проходивших караванов.

Не меньшее значение имел внутренний товарообмен. Внутренняя торговля вела к развитию денежного обращения, хорошо прослеживаемого по находкам кушанских монет. Наряду с золотом кушанские правители в больших количествах выпускали мелкую медную монету, предназначенную для розничной торговли. Имеются сведения о том, что кушанский царь считался владыкой гаваней, рудников и таможен.

Внутренняя структура

Кушанская держава представляла собой централизованное государство во главе с «царем царей», личность которого иногда обожествлялась. Кушанские правители стремились создать особый династийный культ, посвящая ему специальные храмы. Глава государства опирался на разветвленный административный аппарат, в котором существовало множество рангов и градаций. Известны титулы великих сатрапов, просто сатрапов, наместников, «начальников границ» и некоторые другие. С ослаблением центральной власти, особенно при неудачах во внешних столкновениях, роль и значение правителей отдельных областей возрастали, что в конечном итоге повлияло на распад единой державы. Городами, возможно, также управляли царские наместники.

Наиболее сложен вопрос о социальной структуре Кушанской империи. Основной производственной единицей в сельском хозяйстве являлась сельская община налогоплательщиков. Вместе с тем здесь существовали и крупные централизованные хозяйства, принадлежавшие храмам и крупным собственникам. Можно предполагать, что в этих хозяйствах значительную роль играл труд рабов. Скорее всего формы эксплуатации в кушанском обществе были весьма разнообразны, включая различные варианты рабского и крепостного состояния.

Культура

Кушанское царство испытало большое влияние эллинистической культуры. В частности, кушанское письмо было основано на греческом алфавите с добавлением одной оригинальной буквы для обозначения фонемы /ш/.

Буддизм при кушанах в широких масштабах проникает в Бактрию и в некоторые области Средней Азии. Это объясняется не только тем покровительством, которое кушанские цари оказывали буддизму. Возросшая его популярность связана с ролью буддизма как идеологии, близкой и понятной в первую очередь городскому населению, численность которого в Кушанском государстве была весьма велика. Буддизм выработал новый взгляд на личность, проповедовал равенство людей, по крайней мере в духовной области. Утвердившийся при Канишке вариант буддизма значительно упростил «путь к спасению». Все это способствовало превращению буддизма в подлинно массовую религию, популярную как у рядовых горожан, так и в среде городской верхушки.

Вместе с тем, увлечение буддизмом не привело к вытеснению местных народных культов и зороастризма. Продолжали сооружаться монументальные храмы огня и небольшие домашние святилища, в которых центральное место занимал алтарь для возжигания священного пламени.

Характерной чертой кушанской культуры является тесная связь с городами и распространение урбанизированной культуры в сельской местности.

В кушанской архитектуре, скульптуре и живописи определенное отражение и преломление нашли три художественные традиции. Прежде всего это весьма древние традиции бактрийской культуры с ее большими достижениями в области монументальной архитектуры. Вторым важнейшим компонентом было греческое искусство, глубокие корни которого в Бактрии определялись как значительным числом греко-македонских колонистов, так и проникновением эллинистических традиций в местную среду. Наконец, третьим компонентом было искусство Индии.

В кушанской архитектуре, как свидетельствуют раскопки, внешняя монументальная парадность дворцовых и храмовых комплексов сочеталась с пышностью внутреннего убранства. Живописные и скульптурные композиции последовательно и с большой детализацией развёртывали на стенах храмов и дворцов религиозные сцены и групповые портреты членов царской семьи в окружении воинов и слуг.

15 декабря, 2006

Что-то с рисунками не получается ... <_<

Ну , продолжим .

Цари кушанов .

Выправленный список кушанских царей по оценкам Л. А. Боровковой

Куджула Кадфиз (Кадфиз I) (20 – 80)

Вима Кадфиз ( 80 – 103) первый великий император Кушан

Канишка (103 – 125)

Васишка (125 – 131)

Хувишка ( 131 – 162)

Васудэва ( 166 – 200), последний Великий Император

Альтернативные списки

(1) Кадфис I 30 — 80

(2) Кадфис II 80 — 103

(3) Канишка I 103 — 126

(4) Васишка 126 — 130

(5) Хувишка I 130 — 143

Канишка II 143 — ?

Хувишка II ? - 166

(6) Васудэва I 166 — 200

Канишка III 200 — 222

Васудева II 222 — 244

Другой список основных кушанских царей

Герай ( 1 – 30), первый правитель, его период правления Кушанами под вопросом

(1) Куджула Кадфис (Кадфис I) (30 – 80)

Вима Такто, ( 80 – 105) Великий Спаситель (Сотер Мегас)

(2) Вима Кадфис ( 105 – 127) первый великий император Кушан

(3) Канишка I (127 – 147)

(4) Васишка (151 – 155)

(5) Хувишка (c. 155 – c. 187)

(6) Васудэва I ( 191 – 225),последний Великий Император

Канишка II ( 226 – 240)

Васишка ( 240 – 250)

Канишка III (255 – 275)

Васудэва II (290 – 310)

Чху (310? – 325?)

Шака I (325 – 345)

Кипунада (350 – 375)

Согласно Роберт Брэси

Санаб 30 до н. э.- 10

(1) Куджала Кадфиз 10-60

Вима Такто, ( 60 – 80)

(2)Вима Кадфиз ( 80 – 115)

(3)Канишка I 115 — 137

(5) Хувишка (c. 137 – 155)

(4) Васишка I (155 – 163)

Канишка ІІ 163 - 180

(6) Васишка ІІ (Васудэва) ( 180 – 233)

Канишка ІІІ – 230-250 г.

Васудэва ІІ и Васишка –250-260 г.

Васудэва ІІ--260-300 г.

Шака – 300-330 г.

Гадахара – 320-350 г.

Ксандеш – 335-336 г.

Кипанада – 330-360 г.

Кидара – 360-380 г.

Яхудея – 3 в.,4в-? неизвестна датировка

15 декабря, 2006

Кудзула Кадфиз

Куджула Кадфиз (Кадфиз I) (кит. 丘就卻, Цзюцзюцю; Кушанский: ΚΟΖΟΛΑ ΚΑΔΑΦΕϹ, пали: Kujula Kasasa)- первый правитель Кушанского цаства, о времени правления которого ведутся споры. Дед царя Канишки

Наиболее распространены оценки его правления 20 (или 30) — 80 н. э.. Он жил около 80 лет, год его рождения оценивается как 1 до н. э..

Первоначально он был удельным князем одного из пяти племён юэчжи (Кушан, Гуйшуан), место его обитания оценивают как окрестности Бекабада в Северном Таджикистане, потом он подчинил остальные четыре княжества, а потом предпринял поход на Бактрию и занял её столицу Ланьши (сейчас городище Шахринау 45 км к западу от Душанбе) и утвердился в Трансоксании. По свидетельствам Помпея Трога и Страбона в то время племя асиев выдвинулось из тохаров и их победило, отсюда берйтся предположение что Куджула Каяиз возглавлял племя асиев.

В 47 он отразил агрессию парфянского принца и предпринрял поход против подвластного Парфии царства Гаофу (см. Гандхара, южный берег Аму-Дарьи, современный северныё Афганистан).

Предположительно он заключил союз с царём Гаофу Гермеем, оторый хотел объединить земли против Парфии и помог ему создать большое независимрое царство. На монетах того времени Куджула Кадфиз фигурирует на обратной стороне как удельный князь при царе царей Гермее, причём такие монеты распространены только к югу от Аму-Дарьи, что говорит о том что он продолжал управлять своим независимым царством.

После смерти Гермея Куджула Кадфиз смог занять его трон.

Где-то в период между 50 и 70 Куджула Кадфиз предпринял поход на юольшое царство Цзибинь в Северной Индии и занял его.

Собственных монет Куджула Кадфиз не чеканил, но в это время было выпущено огромное число медных монет от имени царя Сотера Мегаса, которых наше время сохранилось десятки тысяч, настолько, что они имели хождение в Афганистане даже в XX веке, предположительно Куджула Кадфиз присвоил себе этот титул (Великого Освободителя), не рискуя называть себя в индийском и греческом мире кушанским именем.

Ему наследовал сын Вима Кадфиз уже в пожилом возрасте.

Альтернативные версии

Данные версии основаны на других интерпретациях монет и надписей

Никакого Гермея не существовало, а Куджула Кадфиз подделовал монеты более древнего бактрийского царя Гермея для повышения своей авторитетности.

Сотером Мегасом был сыл Куджулы Кадфиза Вима Такто. а уже сыном Вимы Такто был Вима Кадфиз - в пользу этого Рабатакская надпись, однако имеются и возражения.

Ещё был один царь Герай, отец Куджулы Кадфиза, который выпускал монеты как Кушанский Царь.

15 декабря, 2006

Вима ( Гима ) Кадфиз ( Кадфиз II ) .

Вима Кадфиз (Кадфиз II) (кушанский язык:ΟΟΗΜΟ ΚΑΔΦΙϹΗϹ, кит. 阎膏珍, Яньгаочжэнь)- правитель Кушанского цаства первый великий кушанский царь, время правления которого по оценкам 80) — 103 н. э.. Вима Кадфиз в начале своего правления смог завоевать Центральную Индию (царство Тяньчжу) и значительно увеличил могушество Кушанской империи. Он стал чеканить полновесные золотые и серебрянные монеты с изображением Шивы.

Известко посольсово от Вимы Кадфиза в Китай в 87 с предложением династийного брака, послы сообщили китайцам сведения о Кушанском царстве, зафиусированные в летописи «Хоу Хань Шу» (История Поздней Династии Хань). Повидимому, китайские власти испугались мощного царства, и посольство помле заключения договоров было убито на пути назад военачальником Бань Чао, занимавшим Яркенд и Кашгар в 90 кушанцы послали войска в поисках посольства, но Бань Чао удалось спрятать запасы продовольствия, войско ограбило население и вернулось, не найдя пропитания.

Альтернативные версииРабатакская надпись говорит о том, что сыном Куджулы Кадфиза был Вима Такто, а Вима Кадфиз был его внуком. Поэтому имеет основание мнение, что Вима Такто правил в промежутке, и ему приписывают деяния Вимы Кадфиза - отношения с Китаем, завоевание Индии, массовый выпуск монет под именем Сотер Мегас.

Канишка

Канишка I (на кушанском языке: ΚΑΝΗϷΚΙ, древнекитайское 迦腻色伽) — наиболее известный царь Кушана, правивший в начале II века н. э. При Канишке Кушанское царство достигло апогея своего развития, превратившись в крупную империю со столицей в Пешаваре, включающую значительную часть Средней Азии (Бактрия и юго-восток Согдианы с Бухарой и Самаркандом), Ферганскую долину, часть Восточного Туркестана (бассейн Тарима, современный Синьцзян-Уйгурский автономный район КНР с Яркендом, Хотаном и Кашгаром), современные Афганистан и Пакистан, а также северную Индию. Империя Канишки процветала в военно-политическом, экономическом и духовном аспектах, будучи основным оплотом греко-буддизма. Годы правления Канишки обычно помещают в хронологические рамки от 100 до 144 н. э.

Канишка, происходивший из известной древним китайцам народности юэчжи, был правнуком основателя династии Куджулы Кадфиса I. Наряду с Ашокой и Менандром Канишку принято считать одним из величайших правителей, содействовавших буддизму (относительно вероисповедания самого Канишки ведутся дискуссии; вполне возможно, что он был зороастрийцем, а не собственно буддистом). На монетах времени Канишки попадаются изображения из индуистской, буддистской, греческой, зороастрийской и даже шумеро-эламитской мифологических традиций. Тем не менее, правление Канишки содействовало усилению позиций буддизма в Индийском субконтиненте и Центральной Азии. Благодаря ему утвердилась гандхарская традиция в греко-буддийском искусстве и архитектуре и был проведён Четвёртый Буддийский Собор.

В честь великого кушанского царя был назван авиарейс 182 компании «AirIndia» (Торонто — Нью-Дели), взорванный 23 июня 1985 на высоте 9500 м. над Атлантическим океаном у ирландского побережья. Во время террористического акта погибло 329 человек, в том числе 80 детей и 280 канадских граждан, и он был признан самым масштабным терактом в истории Канады.

15 декабря, 2006

Васишка

Васишка - правитель Кушанского цаства, занимавший трон предположительно 126-131, правивший после Канишки.

Был ревностным буддистом. Разрушил фамильное святилище кушанских царей в Сурх-Котале и в селении Мат. Возможно был свергнут в результате переворота из-за недовольства населения. После него новый царь Хувишка восстановил святилище, которое существовало ещё сто лет.

Хувишка

Хувишка -правитель Кушанского цаства, занимавший трон предположительно 131—166. Восстановил фамильное святилище кушанских царей в Сурх-Котале и в селении Мат после его разрушения предыдущим царём Васишкой. На короткое время был свергнут (на трон воздвигли сына Васишки Канишку II на 14 год его правления), но смог удержать царство.

Во время его правления развивались буддизм и индуизм, к его времени относится статуя Амитабхи в городе Матхура в Индии.

В 159 и в 161 отправил в Китай два посольства морским путём через Южную Индию (Тяньчжи), где по-видимому лежали его основные интересы.

Точно детали и хронология его правления оспариваются, по другим гипотезам он правил непосредствнно после Канишки.

Васудэва

Васудэва (кушанский царь) (Кушанский: BAZOΔHO "Bazodeo", кит. 波調"Bodiao") - правитель Кушанского цаства, последний из великих царей, занимавший трон предположительно 166-200, правивший после Хувишкм.

В некоторых исследованиях считают что у него было имя Васишка II, или Васишка.

Судя по имени и монетам только с изображениями Шивы, был индуистом и опирался на брахманизм После его смерти индийские владения распались, персы (Сасаниды) в северо-западную Индии и местные цари стали чеканить свои монеты. Однако владения на севере с центром в современном Таджикистане продолжали ешё сушествовать и имеются сведения о их котактах с Китаем.

подробнее

и новое

15 декабря, 2006

это из

http://hrono.ru/biograf/bio_k/kanishka.html

Канишка (78-123 гг.), кушанский царь. В годы его правления Кушанское царство переживало период наивысшего расцвета. Канишка вел успешные войны с Парфией и расширил свои владения в Индии. При нем политический центр кушанско-го государства переместился в Индию. Канишка покровительствовал буддизму; с его именем связывают сооружение буддийских храмов возле Пешавара и расцвет одного из направлений буддизма - махаяны. Однако наиболее важным событием его царствования была многолетняя война с Китаем. В 90-е гг. I в. Канишка отправился в поход в Восточный Туркестан, но потерпел поражение от китайской армии под командованием Бань Чао и попал в плен. В обмен на свободу он вынужден был признать верховную власть китайского императора и уступить ему Фергану и Хорезм. Оправившись от поражения, Канишка возобновил войну с Китаем и к 105 г. отвоевал у китайцев Фергану и Хорезм, а также захватил города-государства Восточного Туркестана - Кашгар, Ярпенд и Хотан.

Использованы материалы кн.: Тиханович Ю.Н., Козленко А.В. 350 великих. Краткое жизнеописание правителей и полководцев древности. Древний Восток; Древняя Греция; Древний Рим. Минск, 2005.

Кушанское царство

Держава кушанов сложилась в Средней Азии на рубеже нашей эры. Время её расцвета было периодом наибольшего для Средней Азии развития рабовладельческих отношений.

Как уже говорилось выше, в I в. до н. э. в Средней Азии существовал ряд независимых государств: Хорезм, юэчжийские княжества на территории Бактрии, города-государства Ферганы и др. В начале I в. н. з. значительная часть Среднеазиатских территорий объединяется в системе обширного Кушанского царства, распространяющего в дальнейшем свою власть на Северную Индию и Восточный Туркестан (Синьцзян).

Возникновение Кушанского царства

История кушанов весьма скудно освещена в источниках. Кушанское царство возникло в результате объединения (видимо, путём завоевания) сложившихся на территории Бактрии и Согдианы тохарских и сакских княжеств под властью одного из князей, принадлежавшего к племени (или роду) кушанов. Первоначальное местоположение княжества кушанов точно не известно. Что касается образования Кушанского царства, то связный рассказ об этом событии даёт «История Младшей династии Хань». Китайские известия подтверждаются и разъясняются данными монет. Надписи на монетах первых кушанских царей сделаны греческими письменами, поскольку кушаны считали себя преемниками греко-бактрийских царей и отчасти подражали им в чеканке монет. По монетам и китайским источникам известно имя основателя Кушанского государства — Кудзулы Кадфиса, иначе Кадфиса I (Киоцзюкю — в китайских источниках). Он подчинил своей власти долину Кабула, Пуду (китайское название Парапамисад) к югу от Гиндукуша и, возможно, также Хорезм. Последний, однако, и в составе кушанского объединения сохранил известную самостоятельность: в нём продолжали править особые цари, судя по их монетам, династически связанные с кушанами. Вообще Кушанское царство не было централизованным: в ряде покорённых областей тоже сохранялись местные цари, зависимые от верховного владыки.

Кушанское царство при Кадфисе II и Канишке

Преемником Кадфиса I был Кадфис II, правивший в середине I в. н. э. Кадфис II завоёвывает Индию до Бенареса. Последние греко-индийские цари, потомки Эвтидема и Эвкратида, либо теряют свои царства, либо признают себя подданными Кадфиса. Индо-парфянские князья сохраняют до конца I в. лишь остатки своих владений на Нижнем Инде. К концу правления Кадфиса II Кушанское царство охватывало огромную территорию — от Аральского моря до Ганга.

В период складывания Кушанского царства центр его продолжал оставаться на территории Средней Азии, в Согдиане (в Кушании на Зарафшане). Однако при третьем кушанском царе — Канишке — политический центр государства переместился в Индию.

Канишка расширил владения кушанов в Индии и успешно воевал с Парфией; наиболее важным из внешних событий его царствования была многолетняя борьба с Китаем. В ходе этой борьбы кушанское войско вторглось в Восточный Туркестан. Однако оно потерпело поражение от китайского наместника Западного края Бань Чао, который подчинил Китаю Фергану и Хорезм и даже заставил Канишку признать (вероятно, только номинально) верховную власть китайского императора.

Однако вскоре после смерти Бань Чао Китай стал терять одно за другим свои владения на западе. Хорезм снова подчиняется Канишке (во II в. здесь безраздельно господствуют монеты кушаиской чеканки). Переходит под власть кушанов и Фергана. Эмиссары Канишки возбуждают против Китая правителей городов-государств Восточного Туркестана, и в 105 г. здесь начинается вооружённая борьба против Китая. Китайский наместник Западного края был осаждён восставшими в своей резиденции. К концу правления Канишки важнейшие города-государства Восточного Туркестана — Кашгар, Яркенд и Хотан — вошли в состав Кушанской державы. Только на крайнем востоке Восточного Туркестана, который был ближе к Китаю, чем к государству кушанов, остался небольшой китайский гарнизон в 300 человек. Держава кушанов достигла наибольшего территориального расширения.

Социально-экономический строй Кушанского царства

О социально-экономическом строе Кушанского царства известно мало. Держава кушанов была одной из великих империй этого периода. Она охватывала большое количество стран с различным общественным устройством: в неё входили и богатые торговые города с развитыми рабовладельческими отношениями, и плодородные земледельческие области, свободные общинники которых сохраняли в своём быту многочисленные пережитки первобытно-общинного строя, и степи, населённые кочевниками. Образование Кушанской державы способствовало развитию рабовладельческого строя на всей её территории. Сами кушаны, бывшие за столетие с небольшим до Кадфиса I сравнительно немногочисленным кочевым племенем и долго сохранявшие многие особенности своего быта и после поселения в Бактрии, став теперь во главе огромной державы, претерпели, повидимому, значительные изменения в своём общественном строе.

Результатом Кушанского завоевания было объединение почти всей Средней Азии в системе единой империи, основанной одним из среднеазиатских народов. Кушанская держава далеко ушла от тех примитивных княжеств, которые возникли в Бактрии после завоевания её юэчжи. При кушанах расширяется ирригационная сеть: и в Хорезме, и в Согдиане, и в Бактрии, и в Фергане следы наиболее крупных каналов относятся именно к кушанскому времени. Постоянные войны давали, вероятно, большое количество рабов. Строятся новые города, особенно на территории Индии. Один из этих городов, Каниспор, до сих пор носит имя Канишки. Растёт торговля, развивается денежное хозяйство. Если для периода существования Греко-Бактрийского царства была особенно характерна серебряная тетрадрахма, связанная с крупными оборотами внешней торговли, то теперь её заменяют более мелкие бронзовые номиналы, указывающие на значительное проникновение денежных отношений в сферу розничного оборота. Всё это должно было способствовать развитию рабовладельческих отношений, которое, однако, на территории Кушанского царства не сопровождалось систематической пауперизацией мелких производителей; вдесь продолжали существовать огромные массы не согнанного с земли крестьянства, общинная организация и т. д. Повидимому, это в дальнейшем облегчило формирование элементов феодализма на территории Средней Азии.

Расцвет международной торговли Средней Азии

Кушанский период был временем расцвета международной торговли Средней Азии. Важнейшие трансазиатские торговые ПуТИ проходили через владения кушанов. Ещё в конце II в. до н. э. возник уже не раз упоминавшийся «великий шёлковый путь», по которому шёлк из Китая через степи и пустыни Центральной Азии, через оазисы Восточного Туркестана доставлялся на Запад. Теперь торговля Китая с Западом укрепляется ещё больше. И купцы Передней Азии и китайцы стремились упрочить торговые связи между Средиземноморьем и империей Хань. Из Сирии через Евфрат торговый путь шёл в Месопотамию, оттуда на Экбатаны в Мидии, затем на Гекатомпил—древнюю столицу Парфии, на юго-восток от Каспийского моря, из Гекатомпила на Антиохию в Маргиане, из Антиохии на Бактры, из Бактр через Комедские горы к «Каменной башне». Конец пути от «Каменной башни» в страну серов — так называли античные авторы китайцев — был известен этим авторам лишь в общих чертах. Помимо этого, через владения кушанов шёл и другой торговый путь из Китая: через Кашгар на Фергану и Хорезм, а оттуда в страну аланов и Южное Приуралье. Наконец, существовал ещё торговый путь из Китая — через Кашгар в район Иссык-Куля, где кочевали усуни. В Индию, входившую частично в состав Кушанской державы, ездили через Бактры и район Кабула. На яападе Кушанское царство было связано многочисленными торговыми путями с Парфией, а через неё — с Римской империей. Наконец, через Хорезм и страну аланов Кушанское царство имело связи с Восточной Европой, о чём свидетельствуют находки кушанских монет в Прикамье.

Из Китая везли шёлк и нефрит, изделия из лака и кожи, железо и никель, из Индии — пряности, благовония, тонкие шерстяные ткани, из Римской империи — стекло, из далёкого Прикамья — меха. Среднеазиатские купцы вывозили в Китай стекло, драгоценные камни, украшения. Разумеется, как это было обычно в древности, главную роль в торговле играли предметы роскоши, и торговля мало затрагивала основную массу населения. Несколько глубже было влияние местной торговли, которая велась между кочевниками и жителями земледельческих оазисов: кочевники привозили на городские базары мясо, шерсть, кожи и покупали продукты земледелия. Развитие международной торговли способствовало росту внешних сношений. В 99 г. н. э. кушанское посольство посетило Рим. Изображения кушанов имеются на колонне Траяна. Кушанские (бактрийские, как их называют античные авторы) посольства бывали в Риме и позже — при Адриане, при Антонине Пии.

Парфянские купцы стремились не допустить прямых торговых сношений между Римской империей и Китаем, купцы Кушанского царства, в свою очередь, конкурировали с парфянскими и стремились быть монопольными посредниками в торговле между Парфией и Китаем. Особенно активно участвовали в торговле с Китаем согдийцы. После подчинения Восточного Туркестана кушанскому влиянию согдийцы создают на его территории, а также в Китае многочисленные торговые колонии.

Культурный и религиозный синкретизм; роль буддизма

Объединение огромных территорий в рамках одного государства способствовало культурному смешению. Это куль турное смешение облегчалось тем, что народы Средней Азии говорили на весьма сходных между собой иранских наречиях. Тем не менее отдельные племена и народности, входившие в состав Кушанской империи, имели своеобразную культуру, а потому задачи управления требовали наличия официального общеимперского языка с развитой письменностью. Международное значение на территории Средней Азии имели в это время арамейский язык, письменность которого легла в основу различных систем иранского письма, втом числе согдийской и хорезмийской (с конца II — начала III в. н. э.), а также греческий, который употреблялся на монетах первых кушанов. Позднее на основе греческого алфавита сложилось особое кушанское письмо. Наконец, в связи с нарастающим индийским влиянием появляются и индийские системы письма (письмо деванагари встречается рядом с кушанским письмом на монетах).

Нигде синкретизм не проявился столь ярко, как в области религии. Об этом можно судить главным образом по монетам. На территории Средней Азии почитались самые различные божества: местные (Митра, Анахита, Сиявуш), зороастрийские (Ахурамазда), греческие (Зевс, Гелиос, Селена), индийские (Шива). Происходит синкретическое слияние образов божеств различных народностей, в результате чего видоизменяются и образы местных божеств: так, иранская и среднеазиатская Анахита сливается с греческой Афродитой.

Со времени Канишки особенно сильным стало влияние буддизма. Канишка переносит свою столицу из Согдианы в Пешавар (Пурушапура). В Индии кушаны, как до них эллины и македоняне, должны были неминуемо стать на сторону буддизма Для них, «варваров» и завоевателей, не было места в варнах брахманской Индии. Напротив, учение, обращавшееся ко всем людям независимо от их происхождения, должно быдо найти в кушанах своих приверженцев. Буддизм во времена кушанов был уже далеко не тем, чем он был вначале,— учением, выросшим на основе протеста широких масс индийского населения против сословного неравноправия и религии брахманов; слившись с древними культами, он стал одной из мировых религий того времени и в качестве таковой отвечал характеру разноплемённой и огромной империи кушанов. На кушанских монетах появляются буддийские символы (как уже ранее — на монетах некоторых греко-бактрийских царей), в частности изображения Будды, сопровождаемые греческими надписями. Именно этот синкретический, перемешанный с местными верованиями буддизм позднее получил распространение в Тибете, Монголии, Китае и Японии. Торговые связи с

Индией и покровительство кушанов буддизму способствовали распространению его в Средней Азии. Наиболее сильное влияние буддизм оказал на Бактрию: по приказанию Канишки в начале II в. был построен большой буддийский храм в Бактрах. В целом буддизм распространился в Средней Азии довольно широко, но нигде глубоко не укоренился, затронув, в отличие от Индии, в основном только господствующие слои населения. Этим и объясняется сравнительно незначительное влияние буддизма на местные религии и исчезновение его в дальнейшем с территории Средней Азии. Синкретизм нашёл отражение и в искусстве кушанского периода. Памятники его дошли как из Средней Азии и Восточного Ирана, так и из Северной Индии. Искусство это обычно называют гандхарским, поскольку большое количество его памятников дошло из области Гандхары в Северо-Западной Индии (здесь находилась столица Канишки), или греко-буддийским, поскольку оно сочетает эллинистические формы с буддийской тематикой; правильнее, однако, было бы назвать его кушанским, поскольку это было искусство Кушанской державы, выросшее на основе слияния среднеазиатских, иранских, индийских и эллинистических форм.

Реализм в изображении человеческих фигур, характерный для эллинистического искусства, пышные коринфские капители, листья аканфа, как основной элемент орнамента, служат здесь для оформления буддийской тематики. О том же синкретизме говорят статуэтки Анахиты из Хорезма, изображающие её в виде греческой Афродиты, изображения Будды и бодисатв, выполненные в реалистической манере эллинизма, и т. д. К началу кушанского времени относится фриз из Айртама, украшавший наружные стены здания (возможно, буддийского храма), с изображениями юношей и девушек — музыкантов и гирляндоносцев; напоминая во многом гандхарские памятники, он свидетельствует вместе с тем о наличии в окрестностях Термеза местных художественных традиций.

Упадок Кушанской империи

Такова была многообразная жизнь Кушанской империи в период её расцвета, который совпадает с временем правления Канишки. Уже при его преемнике империя сокращается в размерах и за кушанами сохраняются лишь Средняя Азия и часть Северной Индии. Время следующего царя, Васудевы, как показывает само его имя, характеризуется ростом индийского влияния на кушанов. Кушанские правители всё более и более становились индийскими царями, культура кушанов в Индии постепенно теряет свои среднеазиатские элементы. Всё это способствовало дальнейшему ослаблению связей между кушанскими царями и Средней Азией. В следующем, III столетии начинается распад огромной Кушанской державы.

15 декабря, 2006

АРМЯНСКИЕ ИСТОЧНИКИ О СРЕДНЕЙ АЗИИ, V-VII вв.

Л. Тер-Мкртичян

ЗНАЧЕНИЕ АРМЯНСКИХ ИСТОЧНИКОВ ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ КУШАНСКОГО И ЭФТАЛИТСКОГО ПЕРИОДОВ ИСТОРИИ СРЕДНЕЙ АЗИИ

В предисловии к своему исследованию, посвященному Сасанидскому Ирану, крупный арменист К. П. Патканьян писал: Мы видим, что они (армянские источники. - Л. Т.) вообще правдивее большинства восточных писателей, не исключая и греческих. Элемент баснословия не допускается ими, за исключением чудec, совершенных верою, святыми. Несмотря на сильную привязанность к своей родине, нации, обыкновенно армянские писатели не задумываются обвинить свой народ и отдавать справедливость другим, когда они, по их мнению, того заслуживают; не умалчивают о поражениях и бедствиях своих соотечественников и в то же время не уменьшают чужой славы, если только источники. . . сами по себе не были искажены неверностями. . ." [1]

История Армении и история Средней Азии в первые века нашей эры непосредственно связаны с историей Парфии и Сасанидского Ирана. Это обстоятельство отразилось на содержании исторических произведений древних армянских авторов.

Приведенные нами тексты из сочинений Мовсеса Хоренаци и Себеоса рассказывают о происхождении династии Аршакидов, причем не только в Иране, но и в Армении. В них также содержатся сведения о наличии кушанских (индийских) Аршакидов.

Положение о существовании династии кушанских Аршакидов было впервые выдвинуто С. П. Толстовым [2]. Вслед за С. П. Толстовым это положение было высказано К. В. Тревер [3].

Как отмечалось выше, Кушанское государство разделилось на две части. Е. В. Зеймаль делает следующее предположение о разделе Кушанского государства. "Примерная одновременность Васудевы и Канишки III (кушанские цари. - Л. Т.) породила предположение о том, что (на протяжении последних десятилетий "эры Канишки") произошел раздел Кушанского государства на "Западное" и "Восточное" царства. Существует и другое деление - на северную и южную части (Гебль 1967, II [4], с. 300). Хронологическая параллельность Васудевы и Канишки Ш, опирающаяся только на нумизматическую типологию, позволяет ставить вопрос о возможности такого раздела. Но для каких-либо уверенных суждений и выводов слишком явно не хватает фактов". [5]

Мы солидарны с точкой зрения Р. Гебля о разделе Кушанского государства на северную и южную части, т. е., как нам кажется, на среднеазиатскую и индийскую. Что же касается мнения Е. В. Зеймаля о том, что для уверенного суждения о разделе Кушанского царства на две части не хватает фактов, то с этим мы не можем согласиться.

На наш взгляд, Е. В. Зеймаль чересчур настороженно относится к сведениям о кушанах, которые дают древние армянские историки (и слишком снисходительно к китайскому источнику Хоу Хань-шу, также составленному в V в.) [6].

Е. В. Зеймаль заявляет, что основным источником, использoванным Мовсесом Хоренаци, был труд Агафангела [7]. Однако это не совсем так. Мовсес Хоренаци использовал также древнейший памятник иранской литературы Растсохун (Правдивое слово) и труды греческих авторов (об этом мы говорили в первой части нашей работы).

В связи с этим мы считаем уместным привести мнение В. Г. Луконина о Мовсесе Хоренаци: "Моисей Хоренский в своей "Истории Армении" объясняет успех Арташира тем, что две Пахлевских (парфянских) отрасли, называющиеся в Пахле Сурэном и Аспахапетом, завидуя царствующей /в Парфий/ отрасли, /происходящей/ от собственного их рода, т. е. Арташеса, добровольно изъявляют согласие, чтобы царствовал Арташир, сын Сасана. Это бесспорно имело место (сведения Моисея Хоренского хорошо согласуются с данными [8]) . . . " [9]

К сожалению, мы не располагаем другими источниками для категорического утверждения о существовании кушанской ветви аршакидской династии, кроме армянских источников и нумизматических данных.

В то же время, по данным китайской летописи, почерпнутым из книги акад. Б. Г. Гафурова, в 147 г. н. э. из Кушанского царства в Китай была привезена одна из священных буддийских книг - "Амитаба-Сутра". Первым крупным переводчиком буддийских книг на китайский язык был выходец из Средней Азии, член царского рода Аршакидов, подвизавшийся во II в. н. э. (свыше 20 лет) в столице Китая и создавший там свою школу" [10]. Напомним и мнение К. В. Тревер, которая писала: "Великий кушанский царь был Аршакуни (Аршакид) - деталь, которая до сих g пор историками Средней Азия не учитывалась" [11].

Существование кушанской ветви династии Аршакидов подтверждают приводимые нами выше отрывки из сочинений Агафангела и Мовсеса Хоренаци, содержащие призыв армянского царя Хосрова к его родственникам-кушанам для борьбы с династией Сасанидов, пришедшей к власти в Иране на смену аршакидской династии (тексты, II). В этой борьбе Хосров потерпел поражение. Основатель сасанидской династии Арташир I разбил парфяно-армянские войска во главе с родом Карэн, союзные римские войска отступили, а кушанские отряды были отозваны из Ирана [12].

Необходимо отметить, что армянская историческая традиция победу сасанидского царя над Хосровом и его родственниками-кушанами, представителями аршакидской династии, приписывает вероломному обещанию Арташира подарить парфянам "собственный их дом, называвшийся Пахлавом, престольный город Бахл и страну Кушанов" [13] за уничтожение Хосрова. Об этом повествует Мовсес Хоренаци (тексты, II).

Отрывки из сочинений Агафангела, Мовсеса Хоренаци и Себеоса (тексты, I-III) свидетельствуют о парфянском происхождении династии Аршакидов как в Армении, так и в Средней Азии в период существования Кушанского царства. Эти отрывки показывают совместную борьбу армянской и кушанской ветвей аршакидской династии против Сасанидов, пришедших к власти в Иране на смену парфянской династии, родиной которой была "страна кушанов" (называвшаяся также Пахлавом) с "престольным городом Бахлом".

Отрывки из сочинения Мовсеса Хоренаци (тексты, IV) говорят о происхождении родов Карэн-Пахлав, Сурэн-Пахлав и Мамиконян.

Мовсес Хоренаци повествует:

"И суть цари Пахлавики (Аршакиды. - Л.Т.) следующие: после Аршака Великого наследует ему Аршакан на 13-м году /царствования/ армянского царя Вахаршака и правил 30 лет; потом Аршанак - 31 год; после него Аршез - 20 лет; затем Аршавир - 46 пет. У последнего было три сына и одна дочь. . . старший назывался Арташесом, второй - Карэном, третий - Сурэном, а дочь называлась Кошм.

По смерти отца своего Арташес задумал потомственно царствовать над своими братьями. . . получив на это их согласие, жалует им области, возводит каждого из них в /особый/ род и назначает эти роды выше всех нахарарств с сохранением первоначального названия их рода, а именно так: Карэн-Пахлав, Сурэн-Пахлав, а сестра - Аспахапет-Пахлав, так как муж последней был военачальником /по кавалерии/. В этом порядке продолжалась их власть многие годи до самого ее прекращения" [14].

Таким образом, мы можем констатировать, что Аршакиды явились родоначальниками известных парфяно-армянских родов - Карэн-Пахлав и Сурэн-Пахлав.

Отметим также, что на призыв армянского царя Хосрова "к сродникам своим из Парфян и Пахлавиков и ко всему воинству земли К’ушанов /с вызовом/ прийти к нему на отмщение Арташиру откликнулся только "сродник" армян Вехсачан (которогоотождествляют с кушанским царем Васудевой [15]) со своим родом Карэн-Пахлав. Роды Аспахапет и Сурэн не присоединились к Хосрову. Более того, по свидетельству Агафангела, они решили подчиниться Арташиру.

Как видим, парфяно-армянский род Карэн-Пахлав остался ветрен своим "сродникам" - армянским Аршакидам.

Мовсес Хоренаци рассказывает об истреблении этого рода сасанидским царем Арташиром. В живых остался лишь один мальчик, который "есть Перозамат, предок великого рода Камсараканов" [16].

Армянский первосвященник Григорий Просветитель (Лусаворич) также происходит из рода Сурэн-Пахлав. Согласно исторической традиции, его отец Анак из рода Сурэн-Пахлав, "обольщенный" обещанием сасанидского царя Арташира возвратить парфянам за устранение армянского царя Хосрова собственный их дом, называвшийся Пахлавом, престольный город Бахл и всю страну Кушанов", взял на себя убийство Хосрова [17].

На основании данных, почерпнутых из сочинения Мовсеса Хоренаци, армянская историческая традиция приписывает роду Мамиконян китайское происхождение. Появление первых представителей этого рода в Иране и в Армении Агафангел и Мовсес Хоренаци датируют последним годом жизни Арташира, а Себеос годами правления последнего парфянского царя Ирана - Артабана V.

Приведенные нами отрывки из сочинений Мовсеса Хоренаци, Ована Мамиконяна (Зеноба Глака) и Себеоса, посвященные происхождению рода Мамиконян, хотя и носят легендарный характер, представляют интерес с точки зрения древних международных связей и свидетельствуют о существовании отношений между Китаем и Ираном в первые века нашей эры [18].

Армянские источники повествуют о событиях, происшедших после падения Кушанского царства и пришедшего ему на смену эфталитского государства.

Мовсес Хоренаци и Фавстос Бузанд рассказывают о войнах сасанидского царя Шапура II с эфталитами-хионитами.

Значительный интерес представляют сообщаемые Фавстосом Бузандом сведения о военных действиях между "кушанами" и сасанидскими войсками, происходивших в 70-е годы IV в. и закончившихся победой "кушан", т. е. хионитов-эфталитов. В этой войне на стороне Сасанидов участвовал придворный армянского царя Аршака

II по имени Драстамат; он "был в том сражении, в котором кушаны разгромили персидского царя Шапуха. Драстамат выказал чудеса храбрости, так сражался за царя Шапуха, что спас его от смерти" [19].

Подобно Мовсесу Хоренаци, Фавстос Бузанд неоднократно упоминает о столице "кушан" (эфталитов) - "престольном городе Бахле".

Наиболее подробно рассказывают армянские источники об эфталитах при описании борьбы армянского народа против иранского владычества, кульминационным пунктом которой явились Аварайрская битва (451 г.). Эта борьба, известная под названием "Армянской войны" и отраженная в сочинении Егише "О Вардане и войне армянской", была борьбой христианства и зороастризма, за которыми стояли древние народы Востока - армяне и персы. Христианство в тот период для армянского народа явилось идеологическим знаменем борьбы против иранского господства, против ассимиляции.

Следует подчеркнуть, что в этой борьбе эфталиты выступили на стороне армян, заключив с ними договор, скрепленный "клятвой христиан", как повествует Егише [20].

О распространении христианства среди эфталитов известно из сирийских источников. Самый древний документ на сирийском языке, сообщающий о принятии христианства народами Окса (Амударьи), датируется 196 г. [21]. В сирийских хрониках имеются также сведения о том, что сирийский несторианский патриарх Ава I послал в 549 г. епископа к эфталитам - белым гуннам, проживавшим на обоих берегах Окса и в Бактрии.

В. В. Бартольд, исследуя вопрос о распространении христианства в Туркестане, пришел к заключению, что город Мерв, расположенный на территории современной Туркменской ССР, был одним из центров христианства [22].

Данные о распространении христианства среди эфталитов свидетельствуют о том, что участие эфталитов в борьбе армян против зороастрийского засилья основывалось на общности их идеологии. Отсюда вытекали и дружественные отношения между армянами и эфталитами, и реальная помощь, которую оказывали армянам эфталиты своими набегами на персидские области [23]. Эта помощь была предоставлена эфталитами в период правления сасанидского царя Йездегирда II (438-457), в самый острый период борьбы армянского народа против иранских насильников.

О войнах сасанидского царя Пероза (459-484) против эфталитов сообщает Лазар Парпеци (тексты, VII). Походы Пероза против эфталитов отражены и в сочинении византийского историка Прокопия Кесарийского (VI в.) [24]. На наш взгляд, предпочтение следует отдать сведениям, сообщаемым Лазаром Парпеци, так как он был современником описываемых им событий, в то время как Прокопий Кесарийский жил сто лет спустя.

В трудах армянских историков мы находим немало данных о взаимоотношениях между сасанидским государством и эфталитами вплоть до падения династии Сасанидов и завоевания Ирана арабами. Основным источником для этого времени является "История епископа Себеоса". В ней содержатся интересные сведения, касающиеся истории Ирана и Средней Азии эфталитского периода (тексты, IX).

Приведенные нами отрывки из сочинений древних армянских историков представляют немалую ценность для изучения истории Средней Азии кушанского и эфтапитского периодов. Они также свидетельствуют о тесных связях, существовавших между армянским народом и народами Средней Азии в III-VII вв.

15 декабря, 2006

Это тоже частично связано с кушанами :

САНСКРИТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

ПЕРВЫХ ВЕКОВ Н. Э.

После падения империи Маурья (ок. 180 г. до н. э.) Индия, как это нередко и позднее случалось в ее истории, стала объектом иноземной экспансии. Весь Северо-Запад и Запад страны на долгое время оказались под властью сменяющих друг друга завоевателей. Сначала бактрийскими греками была захвачена долина Инда, и они основали здесь так называемые индо-греческие царства (ок. 190—50 гг. до н. э.). Затем скифы, или шаки, разгромив индо-греческие царства, продвинулись далеко на юг и в I—II вв. н. э. установили свое господство почти над всей Центральной и Западной Индией. Наконец, на Севере страны в I в. н. э. шаков сменили кушаны, ветвь кочевого племени юэчжи, вторгшиеся в Индию из Восточного Туркестана. Правители кушанов Кадфиз I, Кадфиз II и в первую очередь Канишка (вероятно, начало II в. н. э.) создали могучую империю со столицей в Пурушапуре (Пешавар), включавшую Афганистан, Бактрию, Хотан — за пределами Индии — и Пенджаб, Кашмир, Синд, Уттар Прадеш и часть Бенгалии — внутри ее границ. Империя кушанов распалась лишь в III в. н. э. под ударами соседних, в том числе и индийских, племен и народов.

Не только кушаны, но и другие иноземные завоеватели столкнулись с растущим сопротивлением индийских государств. Так, уже греческий правитель Менандр, когда он попытался захватить новые провинции, был разгромлен Пушьямитрой Шунгой, основателем династии Шунгов, правившей в Магадхе с 180 по 70-е годы до н. э. Почти весь Юг Индии в течение двух или трех столетий (вероятно, в I—III вв. н. э.) был объединен под властью династии Сатаваханов, упорно и нередко успешно боровшихся с продвижением шаков. Наконец, в III и IV вв. в Центральной Индии сложились сильные

27

государства Нагов и Вакатаков, нанесшие несколько серьезных поражений кушанам и шакам и подготовившие почву для изгнания чужеземцев и объединения страны в последующую эпоху империи Гуптов.

Сопротивление завоевателям стимулировало растущее стремление индийского общества к внутренней консолидации. В начале I тыс. н. э. стала заметной ориентация на прошлое Индии, которое ретроспективно представляется «золотым веком», веком мудрецов и героев. В связи с этим в тех частях страны, которые были менее затронуты нашествиями извне, происходит постепенное падение влияния буддизма и возрождение старых культов брахманизма, который становится официальной религией при династиях Шунгов и Сатаваханов, Нагов и Вакатаков. Однако древняя ведийская религия предстает теперь в новом обличье, и в возрожденном брахманизме складываются два основных направления: вишнуитов, поклонявшихся Вишну-Кришне, и шиваитов, признававших верховным богом Шиву.

Ориентация на прошлое выразилась также в стремлении освятить и утвердить древние правовые и социальные нормы. Литература ведийских дхармасутр была продолжена так называемой литературой смрити (буквально «воспоминание», «предание»), сборниками законов, касающихся чуть ли не всех сторон религиозной, общественной и семейной жизни. Среди этих сборников наибольший авторитет и распространение получили «Манусмрити», или «Манавадхармашастра» («Законы Ману»), приписанные легендарному прародителю людей и созданные, как полагают, между II в. до н. э. и II в. н. э. «Законы Ману» исходили из представления о незыблемости древнего социального устройства: принадлежность к той или иной варне (касте) определяла, по Ману, цели, способ и характер жизни каждого индивидуума. Однако и «Законы Ману», и иные ранние смрити («Яджнявалкьясмрити», «Вишнусмрити») рисовали, по-видимому, нарочито архаизированное, идеальное общество, пренебрегая нередко реальным положением вещей. Судя по косвенным указаниям тех же смрити, а также других памятников индийской культуры, в Индии наряду с кастовой все большую роль начинает играть имущественная и профессиональная дифференциация общества: бедные брахманы нередко оказывались на положении шудр, а шудры, если им удавалось добиться богатства, добивались и власти; и теперь уже не жречество, а царский двор и чиновная бюрократия приобрели решающее влияние на все стороны жизни.

Сила внутреннего сопротивления иноземным завоевателям сказалась в Индии также в том, что даже в захваченных частях страны не индийцы подчинились чуждым им традициям и вере, но, наоборот, победоносные пришельцы подверглись — вольно или невольно — почти полной духовной ассимиляции. Так, шакские сатрапы очень быстро приняли ведийскую религию и сделали санскрит своим официальным языком. Шиваитами и вишнуитами были некоторые из кушанских царей. Но наиболее привлекательным для чужеземцев, в силу своей свободы от внешних связей с национальными культурами, оказался буддизм. Одно из выдающихся произведений древнеиндийской прозы II—I вв. до н. э., дошедшее до нас в палийской версии, но первоначально созданное, видимо, на санскрите или каком-либо из североиндийских пракритов, — «Милиндапаньха» («Вопросы Милинды») содержит диалог философа Нагасены с неким царем Милиндой о сущности буддийского учения. Современные исследователи обычно отождествляют Милинду с греческим царем Менандром (II в. до н. э.), первым из завоевателей принявшим буддизм.

Иллюстрация: Бодхисаттва с лотосом

Стенопись. Аджанта. Конец V в.

Еще более популярен буддизм был при дворе кушанских правителей и особенно у его ревностного

28

почитателя и покровителя Канишки. Как полагают, в царствование Канишки жили великий поэт буддизма Ашвагхоша, крупнейшие буддистские философы Нагарджуна и Васумитра, автор известного трактата по медицине буддист Чарака. В империи кушанов зародилась новая, северная школа буддизма — махаяна, которая включила в буддизм как некоторые чужеземные культы (например, поклонение статуям), так и отдельные брахманические доктрины (например, идею бхакти — личной преданности богу как способа его познания). Махаяна превратила Будду из учителя в божество и, в отличие от южного буддизма — хинаяны, выдвинула на первый план учение о бодхисаттвах — просветленных существах и будущих буддах, к числу которых мог быть причислен уже не только монах, но и любой добродетельный и преданный Будде мирянин.

Способность буддизма приспособлять в своих целях местные верования и обычаи содействовала его широкому распространению за пределами Индии. Поэтому при кушанах, империя которых служила как бы местом встречи культур Индии, Китая, Ирана и греко-римского мира, буддизм широкими волнами начинает проникать в Центральную и Восточную Азию.

Культурное влияние шло, конечно, и в обратном направлении. Следы греческих учений можно обнаружить в индийской астрономии и математике, а выдающаяся по своей художественной ценности скульптура Гандхары (северо-западная окраина Индии, входившая в Кушанскую империю) примечательна тем, что в ней индийские буддистские сюжеты трактуются с помощью изобретательной техники, заимствованной от эллинистического искусства Малой Азии. Однако в целом иноземное влияние на индийскую культуру первых веков н. э. не следует преувеличивать. Вторжения извне ввиду быстрой ассимиляции чужестранцев, усвоения ими индийских языков, религии и обычаев не смогли нарушить преемственный характер индийской цивилизации. И в числе иных ее аспектов это касается и древнеиндийской литературы, которая, хотя и вступила в новую фазу развития, продолжала опираться на художественные достижения своего прошлого.

В предшествующую эпоху древнеиндийская литература при всем своем тематическом и стилистическом разнообразии исчерпывалась, как мы уже говорили, четырьмя обширными литературными комплексами: ведийским, буддийским, джайнским и эпическим. Эти комплексы охватывали гетерогенный материал, сочетали религиозные, философские и дидактические цели с чисто эстетическими установками и принципами, но по существу представляли собою еще не литературу в узком смысле этого слова, а своего рода энциклопедические своды, стремящиеся осветить все стороны жизни, ответить на любые ее запросы. В связи с ними мы можем говорить об элементах литературных жанров, но отнюдь еще не о жанровой дифференциации, об индивидуальном вкладе безвестных авторов, но не о полнокровном и законченном индивидуальном творчестве.

Эпоха конца I тыс. до н. э. и первых веков н. э. вносит в развитие древнеиндийской литературы принципиально новые черты. Только теперь в строго очерченных формах возникают отличные друг от друга жанры эпической поэзии, драмы и лирики. Только теперь мы впервые сталкиваемся не с анонимными произведениями, но с определенными авторами. Только теперь эстетический критерий становится доминирующим в литературном творчестве.

Удивительным при этом оказывается то обстоятельство, что уже первые дошедшие до нас произведения индийского литературного эпоса, драмы и лирики — речь идет о произведениях Ашвагхоши (II в.), Бхасы (III—IV вв.) и Халы (III—IV вв.) — были не робкими попытками создания новой формы, но вполне законченными образцами классических жанров. По своей композиции и методам изображения они немногим отличаются от более поздних памятников, и их авторов по праву ставят рядом с такими великими их преемниками, как Калидаса, Шудрака и Бхартрихари. Однако это явление не столь поразительно, каким оно кажется при первом взгляде. При рассмотрении развития древнеиндийской литературы, пожалуй, в еще большей мере, чем в иных древних литературах, нужно считаться с тем, что уцелела лишь незначительная часть общего числа литературных памятников, и потому приходится прибегать к косвенным данным, к догадкам и к гипотезам, чтобы хоть сколько-нибудь убедительно реконструировать последовательность историко-литературного процесса, преемственность его традиций.

Для эпической и лирической поэзии начала I тыс. н. э. проследить эти традиции легче, чем для драмы. Лирические строфы, повествовательные эпизоды и диалоги, гномические стихи и эмоциональные описания встречаются и в ведах, и особенно в классическом эпосе. При этом один из двух эпосов, «Рамаяна», для индийцев был уже не просто итихасой (сказанием о древности), но и образцом кавьи, т. е. поэзии в собственном смысле этого слова, а его легендарный автор Вальмики — адикави (первым поэтом). В процессе создания «Рамаяны» наметился переход от классического к литературному эпосу,

29

от дидактико-религиозной к эстетической концепции творчества. А о некоторых утраченных памятниках, которые составляли как бы звенья развития от «Рамаяны» к поэмам Ашвагхоши, мы можем судить по нескольким косвенным свидетельствам.

Так, грамматику Панини (между VI—IV вв. до н. э.) отдельные санскритские авторы приписывают не дошедшую до нашего времени поэму «Джамбаватиджая» («Покорение Джамбавати») — о нисхождении Кришны в подземный мир — и семнадцать стихов в антологиях. Грамматик Патанджали (II в. до н. э.) в своем известном грамматическом трактате «Махабхашья» («Большой комментарий») указывает, что его предшественник Вараручи также был автором эпической поэмы (кавья). Кроме того, Патанджали упоминает названия трех несохранившихся повестей (возможно, в стихах): «Васавадатта», «Суманоттара» и «Бхаймаратхи» — и, что особенно важно, цитирует сорок отрывков из современной ему поэзии. Среди этих отрывков много панегирических, гномических, эротических и описательных строф, которые написаны уже не ведийскими или эпическими метрами, но размерами, принятыми в классической санскритской поэзии.

Более детальную информацию об эволюции стиха дает современник Патанджали — Пингала, автор специального трактата по метрике. Большинство размеров, которые он объясняет, также хорошо знакомы классической поэзии последующих веков, и их названия, которые Пингала приводит (например, манджари — «бутон цветка», бхрамаравиласита — «веселый, как пчела», танви — «стройная», манджубхашини — «сладкоречивая», шашивадана — «луноликая» и т. д.), сами по себе свидетельствуют о распространенности лирических жанров.

Задолго до Ашвагхоши сложились, видимо, и основные особенности стиля классической индийской поэзии. Этот стиль из-за свойственной ему изощренности, щедрого использования риторических фигур, сложных слов, звуковых эффектов было принято называть украшенным, или поэтическим (кавья), стилем. Своеобразные черты этого стиля можно впервые наблюдать и в уже упомянутых фрагментах из грамматики Патанджали, и в пракритских надписях конца I тыс. до н. э., и в пространной надписи на санскрите в честь шакского царя Рудрадамана, датируемой 150 г. Ценность этой надписи состоит также в том, что она ясно указывает на популярность поэзии типа кавья в ту эпоху, от которой до нас не дошли литературные памятники: царь Рудрадаман восхваляется в ней, в частности, за то, что он покровительствовал поэтам и сам создал прекрасные произведения, «наделенные поэтическими украшениями».

Более сложен вопрос о происхождении древнеиндийской драмы. Первый санскритский трактат о драматическом искусстве «Натьяшастра» («Наука драмы») приписывает создание драмы верховному богу Брахме. Согласно «Натьяшастре», однажды боги попросили Брахму сотворить нечто такое, что доставляло бы удовольствие глазу и уху и что было бы доступно в качестве пятой веды всем кастам, включая и шудр. Тогда Брахма и создал драму. Для этого он взял декламацию из «Ригведы», пение из «Самаведы», мимическое искусство из «Яджурведы» и чувство из «Атхарваведы». Впоследствии Шива добавил к ним искусство танца, а Вишну — драматические стили. Брахма повелел божественному архитектору Вишвакарману выстроить театр и поручил мудрецу Бхарате поставить в нем первую драму о битве богов и демонов. Спустя некоторое время Бхарата передал искусство театра с неба на землю и изложил его основы в «Натьяшастре».

Сколь ни фантастична эта легенда, из нее можно сделать некоторые более или менее достоверные выводы, прежде всего, что драма была изначально открыта для всех каст, а также что музыка, мимика и танец, наряду с поэтическим текстом и эмоциональным содержанием, рассматривались в качестве ее важнейших компонентов.

Легенда подтверждает и то, что драма возникла уже после создания вед. Хотя в свое время высказывались предположения, что диалоги «Ригведы» (так называемые акхьяна-гимны) были по существу драматическими представлениями или что ведийский ритуал уже включал в себя своего рода театральные мистерии, никаких прямых упоминаний ни об актерах, ни о пьесах, ни о театральных представлениях мы не встречаем в древнеиндийских текстах вплоть до II в. до н. э., когда впервые Патанджали называет две не дошедшие до нашего времени драмы: «Кансавадха» («Убийство Кансы») и «Балибандха» («Пленение Бали»).

По-видимому, в ведийскую эпоху уже существовали отдельные элементы будущей драмы: декламация, пение, танец, пантомима, а для танцоров и пантомимистов имелись даже специальные наставления — «Натасутры», о которых однажды упоминает Панини. Однако элементы драмы еще не драма. И нужен был какой-то толчок, чтобы объединить эти элементы в законченное театральное представление. Таким толчком к формированию драмы послужили, вероятно, театрализованные декламации эпоса.

30

О подобного рода декламациях несколько раз сообщают «Рамаяна» и позднейшие санскритские тексты, а на одном из индийских барельефов, созданном еще до начала новой эры, мы встречаем изображение эпических чтецов в окружении музыкантов и танцоров, жестами передающих чувства героев.

Видимо, на начальном этапе формирования драмы декламатор читал те или иные отрывки из эпоса, а в интервалах появлялись актеры и в сопровождении музыки и танца, с помощью импровизированных диалогов представляли содержание прочитанного. Примечательно, что в несколько измененном виде такую форму представлений можно обнаружить в средневековом народном театре Индии (лила, якшагана и др.).

По мере развития драматического искусства функции декламатора эпоса (суты) постепенно сужались и изменялись, и он в конце концов превратился в руководителя труппы, постановщика и первого актера, иначе говоря в сутрадхару (букв. «держателя нити [представления]») классической индийской драмы.

В отличие от иных теорий происхождения индийского театра эпическая теория подтверждается самим характером дошедших до нас санскритских пьес, которые в большинстве своем используют эпические сюжеты и обнаруживают — в особенности у ранних драматургов — явные черты эпического стиля.

Почти одновременно со становлением индийского театра развивается и теория драмы. Упомянутый нами древнейший трактат по театральному искусству «Натьяшастра», приписанный легендарному мудрецу Бхарате, относится к II—IV вв. н. э., но даже он, по-видимому, опирается на уже развитую теоретическую традицию.

«Натьяшастра» — обширное произведение в 36 главах, дающее исчерпывающие сведения о малейших деталях представления — от вариаций сюжета до мимики актеров, от цвета костюмов до формы театральных зданий. Ни один другой театр древнего мира не был так всесторонне документирован в каком-либо тексте, и даже если бы до нас не дошло ни одной санскритской пьесы, мы могли бы по «Натьяшастре» составить достаточно полное и точное представление об индийском театре.

Санскритская драма делилась на акты (от одного до четырнадцати в соответствии с десятью видами пьес, классифицированными «Натьяшастрой»). События, изображенные в каждом акте, не должны были длиться более двадцати четырех часов, но в целом единство времени в санскритской пьесе не соблюдалось, и она могла описывать жизнь героя чуть ли не от его рождения и до смерти. Точно так же не было в ней и единства места, и действие могло свободно переноситься с неба на землю, из одной страны в другую. Число действующих лиц для основных видов пьес «Натьяшастра» не ограничивала, но среди них она выделяла некоторые основные типы: благородного и мужественного героя (найяка), красивой и любящей героини (найика), прихлебателя или плута (вита), шута (видушака) и др. Особенно интересна фигура видушаки, напоминающего соответствующий тип елизаветинской драмы. Видушака, согласно «Натьяшастре», — брахман, но всем своим обличьем должен возбуждать смех зрителей; рекомендуется изображать его горбатым карликом, лысым, хромым, с торчащими зубами; как правило, он должен быть невежественным и сварливым, прожорливым, неряшливо одетым. Однако в то же время видушака — верный друг, советчик и помощник героя, честный, по-своему остроумный и находчивый его наперсник. Перед нами скорее всего своеобразная условная маска, роль которой состоит в комическом травестировании высокого образа мыслей и поведения главного героя; при этом отдельные черты образа (обжорство, уродливый внешний облик, нарочитая комичность поведения), вполне возможно, восходят к народному театру и когда-то имели магико-ритуальный смысл.

Значительная часть текста «Натьяшастры» занята скрупулезной и педантичной классификацией различных элементов драмы (так, различаются 48 типов героя, 128 типов героини, 64 вида связей частей сюжета и т. д.). Но наряду с этим в отдельных разделах трактата выдвинуты и обоснованы некоторые кардинальные для санскритской драматургии теоретические принципы.

К их числу прежде всего относится учение о расе, или эстетическом наслаждении, составляющем, согласно «Натьяшастре», смысл и суть драмы. «Натьяшастра» указывает, что раса зарождается в душе зрителей в результате восприятия эмоционального содержания пьесы, и поэтому первейшая обязанность драматурга состоит в правдивом и ярком описании эмоциональной ситуации и носителей эмоции (возбудителей расы), внешних проявлений эмоции (симптомов расы) и сопутствующих ей чувств (переходящих настроений). «Натьяшастра» насчитывает восемь видов расы: любовь, печаль, веселье, гнев, мужество, страх, отвращение и удивление — и оговаривает, что в каждой отдельной пьесе должна доминировать лишь одна из этих эмоций.

«Без расы, — утверждает «Натьяшастра», — не может существовать поэтическое произведение»; поэтому все составные элементы драмы — характер героя, танец, грим, мимика и т. п. —

31

приобретают, по «Натьяшастре», свою ценность и значение лишь в связи с внушением расы. В число подчиненных расе элементов включается также и сюжет пьесы, которому, например, Аристотель, в отличие от индийской теории, придавал решающее значение и в котором он видел «душу трагедии». В связи с этим получает объяснение тот факт, что санскритские драматурги обычно обращали мало внимания на развитие действия, на конфликт противоборствующих сил в избранном ими и, как правило, традиционном сюжете, но зато пристально следили за изображением душевного состояния своих героев в тончайших его нюансах. Это же определило и ту особенность классической индийской драмы, что реплики действующих лиц, связанные с развитием сюжета, как правило, передаются прозой и теряются среди обширных поэтических монологов и диалогов лирического или описательного характера.

Само движение сюжета, согласно теории «Натьяшастры», отраженной затем и в практике драмы, должно происходить по неизменной формуле и неизбежно завершаться успехом героя, или, говоря словами «Натьяшастры», «обретением плода». Из этого, а тем более из запрета изображать на сцене смерть, убийство, борьбу нередко делались выводы об однолинейности санскритской драматургии, об отсутствии в ней трагического начала. Однако такой вывод чересчур поспешен. Трагические ситуации, как доказывает конкретный анализ санскритских пьес, отнюдь им не были чужды, а запреты представлять на сцене смерть и ужасы знакомы не только санскритской теории (они есть, например, и в поэтике европейского классицизма). Что же касается непременного успеха героя, то этот успех далеко не всегда означал на практике его торжество над антагонистом, но скорее обретение им духовного равновесия. В согласии с философской доктриной индуизма о синтезе контрастов, единстве во множественности санскритские теоретики и драматурги стремились найти решение конфликта драмы не в подавлении одной стороны другою, а в достижении гармонии. Ибо чувство гармонии лежало, на их взгляд, в основе расы, эстетического восприятия, близкого, как они полагали, к восприятию гармонии и красоты Вселенной.

Столь же неточным было бы, с другой стороны, исходя из некоторых условных черт санскритской драмы, делать вывод о ее отрыве от окружающей жизни. «Натьяшастра», напротив, настаивает на необходимости правдоподобия жестов, речей, одежды актеров, и не приходится сомневаться, что, не говоря уже о прямых реалистических зарисовках и сценах в отдельных драмах, они в целом верно отражают чувства, верования, условия жизни и нравы в Индии. Но в своем стремлении к гармоническому синтезу санскритские драматурги сознательно универсализуют явления действительности, и тогда на правду жизни (локадхарми — в терминологии санскритской эстетики) накладываются законы театральной условности (натьядхарми). Этот процесс можно, в частности, проследить на параллельном использовании в драме различных языков: санскрита и пракритов. Многоязычие на самом деле было характерной чертой индийского быта, и эту особенность подавляющего большинства санскритских пьес в какой-то мере можно считать реалистической. Но «Натьяшастра» догматически регламентирует употребление каждого диалекта: на санскрите в драме говорят цари, брахманы, полководцы, на пракрите шаурасени — женщины и мужчины средних сословий, на магадхи — лица низкого происхождения и т. д. Тем самым использование диалектов, к тому же весьма стилизованных, становится явной условностью.

Предписания «Натьяшастры» не разделили судьбы многих иных теоретических трактатов. Они не превратились в умозрительную теорию, оторванную от конкретной литературной практики. За немногими исключениями и основные принципы, и частные детали этих предписаний получили прямое отражение в санскритской драматургии. В то же время ряд требований и выводов «Натьяшастры» — и прежде всего те, что связаны с теорией расы, — легли в основу не только теории драмы, но всей последующей индийской поэтики и эстетики и оказали влияние на классическую древнеиндийскую литературу с первых этапов ее развития.

В преддверье классического периода санскритской литературы, но в то же время уже как один из самых блестящих его представителей стоит поэт, философ и проповедник Ашвагхоша. Биографические сведения об Ашвагхоше крайне скудны. Из его произведений можно заключить лишь то, что он был буддийским монахом, родился в Айодхье (Совр. Аудх) и что его мать, звали Суварнакши. Буддийская традиция добавляет к этому, что Ашвагхоша происходил из брахманской семьи, до обращения в буддизм был шиваитом, а затем прославился как мыслитель и поэт при дворе кушанского императора Канишки. Если все это верно, то время жизни, Ашвагхоши приходится на первую половину II в. н. э., и этой дате в целом соответствуют особенности его творчества.

Авторитет имени Ашвагхоши привел к тому, что впоследствии ему было приписано множество сочинений. Однако вполне определенно можно полагать, что Ашвагхоше принадлежат две

32

эпические поэмы — «Буддхачарита» («Жизнь Будды») и «Саундарананда» («Прекрасный Нанда») — и драма «Шарипутрапракарана» («Пракарана о Шарипутре»; пракарана — род драмы).

Из поэм Ашвагхоши наиболее знаменитая — «Буддхачарита» — дошла не полностью. Судя по ее китайскому (V в.) и тибетскому (VII—VIII вв.) переводам, первоначально она состояла из 28 песен. В санскритском оригинале из них сохранились только 18, да и то лишь первые 13 принадлежат Ашвагхоше, а остальные добавлены в IX в. неким Амританандой, который, видимо, уже не располагал полной рукописью. Тринадцать подлинных песен «Буддхачариты», выгодно отличающиеся от добавленных пяти, описывают легендарную жизнь Будды от его рождения до победы над демоном-искусителем Марой и его воинством.

Восемнадцать песен «Саундарананды» сохранились целиком. В поэме Ашвагхоша рассказывает об обращении Нанды, сводного брата Будды, в буддизм. В юности Нанда был поглощен мирскими радостями и не желал расставаться со своей женой — красавицей Сундари. Показав брату преходящий характер всех человеческих ценностей, Будда убедил его стать отшельником, а затем проповедником буддийского учения.

Ашвагхоша был убежденным буддистом, и это определило тематику его произведений, заимствованную из легенд буддийского канона, и в первую очередь главной его легенды — о жизни Будды.

Подобно другим творцам ведийских гимнов, Ашвагхоша был и поэтом, и философом, мудрецом, и учителем. И несомненно, он был вполне искренен, когда в заключение «Саундарананды» утверждал: «Эта поэма, чью сущность составляет учение о спасении, создана мною в поэтическом стиле не ради услаждения, но чтобы содействовать достижению отрешенности и увлечь слушателей, преданных иным заботам. По законам поэзии, но только ради спасения я затронул также другие темы, подобно тому как добавляют сахар в горькое лекарство, чтобы сделать его приятным и заставить выпить» (XVIII, 63).

Однако на самом деле поэзия в произведениях Ашвагхоши менее всего была сладкой приправой; законы поэзии определили не только их внешнюю форму, но и движение сюжета, отбор материала, способ его подачи. В своих поэмах Ашвагхоше удалось раскрыть поэтические возможности традиционной легенды и в то же время эту легенду сделать прежде всего произведением искусства, открытым для каждого, как бы ни был он далек от буддизма.

Фактически темой обеих поэм была не религиозная догма, а религиозное чувство. И объектом этого чувства является не Будда — бог, чудотворец, бесстрастный носитель и воплощение высшей истины, а Будда — мудрейший и милосерднейший человек, который отказывается от вступления в нирвану, пока не укажет всем живым существам путь к спасению («Буддхачарита»), который призывает Нанду пожертвовать своим благом и спокойствием ради блага и спокойствия людей («Саундарананда»). Отсюда гуманистическая окраска, свойственная поэмам Ашвагхоши, внимание к психологическим противоречиям, которые возникают на жизненном — и по сути своей вполне земном — пути Нанды и Будды. Поэтому вполне закономерно, что ключевым эпизодом «Буддхачариты» стало описание трех прогулок царевича Сарвартха-сиддхи Сакьи (будущего Будды), во время которых он узнает, что есть старость, болезнь и смерть (3-я песня). Болью за страдания человека, за несовершенство мира наполняет героя поэмы это знание и толкает его на путь служения людям.

Своеобразие поэтической концепции Ашвагхоши становится очевидным, если сравнить «Буддхачариту» с двумя другими буддийскими повестями о жизни Будды, созданными приблизительно в то же время: «Махавасту» («Книга о великом событии») и «Лалитавистарой» («Подробное описание игры [Будды]»).

Эти произведения, в отличие от «Буддхачариты», написаны в основном прозой и изобилуют вставными эпизодами и легендами, нарушающими стройность композиции и заглушающими главную тему. Но разница не только и не столько в этом. И «Махавасту», и «Лалитавистара» — прежде всего повествования о необычайном: Будда в них — верховное божественное существо, и вера в него подогревается удивительными подвигами и бесчисленными чудесами, которые он совершает на протяжении всей своей жизни от первого ее дня до последнего. Смысл же и пафос «Буддхачариты» — не в изображении сверхъестественного, не в преклонении перед ним, но в восхищении полным любви и сострадания разумом и сердцем героя.

Поэтический, а не догматический подход Ашвагхоши к священному преданию сказался и в том, что, не отступая от этого предания по существу, Ашвагхоша насыщает, обогащает его разнообразными поэтическими отступлениями. В этих отступлениях и описаниях Ашвагхоша руководствуется уже только «законами поэзии», и во многом благодаря им его поэмы при всей специфичности буддийской тематики целиком находятся в русле индийской эпической традиции.

33

К таким описаниям, предвосхитившим композиционные приемы более поздних эпических поэм, относится, например, изображение города Капилавасту в первой песне «Саундарананды» или известный эпизод из третьей песни «Буддхачариты», где Ашвагхоша, нарочито замедляя основное повествование, подробно рассказывает, как женщины, желая увидеть Будду, спешили к окнам и на крыши домов, пробивались вперед, в нетерпении отталкивая друг друга, звоном своих браслетов и колец пугали птиц, гнездящихся на крышах, высовывались из окон, и при этом «их лица, подобные лотосам, излучали такое сияние, что они поистине казались лотосами, расцветшими на стенах зданий» (III, 13—19). Это описание, по мнению специалистов, впоследствии имитировал Калидаса в седьмой главе своей поэмы «Рагхуванша» («Родословная Рагху»).

Непременным атрибутом классической эпической поэзии в Индии были любовные сцены. И верный законам поэзии, Ашвагхоша вставляет такого рода сцены не только в «Саундарананду», где они подсказаны необходимостью описать привязанность героя к жене, но и в «Буддхачариту», где, казалось бы, буддийская легенда не давала для этого повода. Так поэт искусно и органически вплетает в сюжет «Буддхачариты» рассказ об усилиях девушек отвлечь своими чарами внимание царевича от его размышлений о несчастьях жизни (IV, 24—53) или подробно описывает впечатление героя от искаженных в глубоком сне лиц и поз придворных красавиц в ночь его побега из дворца (I, 48—62). Последняя сцена является очевидной параллелью к тому эпизоду из пятой книги «Рамаяны», где рассказывается, как Хануман, проникнув во дворец Раваны, наблюдает за его спящими женами. Но в классическом эпосе этот отрывок выглядит необязательным, а у Ашвагхоши он, как и любое другое описание, существенный элемент содержания поэмы, ибо открывшееся царевичу безобразие тех, кто недавно казался столь прекрасным, усиливает его разочарование в мире и стремление покинуть его.

Наконец, как это предписывала индийская поэтическая теория, Ашвагхоша демонстрирует свое искусство даже в изображении батальных сцен, опять-таки, казалось бы, чуждых буддийскому преданию. Так, например, одну из центральных в буддийской легенде сцен — искушение Будды Марой — он представляет как великую битву с полчищами демонов:

В первой смене темной ночи,

В битве Мары с мощным Сакьей,

Звезды в небе не светились,

Содрогалася Земля.

Десять областей пространства

Были в пламени и реве.

Ветер силы напряженной

С четырех свистел сторон.

Ни Луны, ни звезд на небе,

Ночь темнела и темнела,

Мрак густой распространялся,

Волновался океан...

(Перевод К. Бальмонта)

Законам поэзии классического периода санскритской литературы отвечает и стилистика поэм Ашвагхоши, насыщенных звуковыми фигурами и тропами, прежде всего сравнениями, которые, однако, никогда не идут в ущерб основному повествованию, а предназначены для того, чтобы сделать его живописнее и ярче или чтобы нагляднее и проще представить абстрактные идеи буддийской философии, заключенные в тексте поэм. При этом традиционные образы буддийского канона — «океан скорби», «древо знания», «река дхармы» (дхарма — закон, религия, истина, добродетель) и т. п. — Ашвагхоша старается сделать осязаемо конкретными либо разворачивает их в многоплановую аллегорию:

«Мир живых существ, истомленный жаждой, будет пить из приведенной им (Буддой) в движение великой реки дхармы, чье течение — мудрость, берега — стойкая добродетель, холодные воды — отрешенность, а птицы на поверхности — благие деяния» («Буддхачарита», I, 76).

Представление о выдающейся роли, которую сыграл Ашвагхоша в становлении классической санскритской литературы, значительно обогатилось, когда в начале XX в. в Турфане (Центральная Азия) были открыты фрагменты трех буддийских драм. Сохранившийся колофон одной из этих драм — «Шарипутрапракараны» — определенно указывает, что она принадлежит Ашвагхоше. Об авторе двух других драм нет сведений, но вполне возможно, что они также написаны Ашвагхошей. К сожалению, найденные отрывки позволяют лишь очень приблизительно представить себе содержание обнаруженных пьес. Тем не менее для истории индийской драмы найденные фрагменты имеют немаловажное значение. И прежде всего они свидетельствуют о том, что ко времени жизни Ашвагхоши тип классической драмы, каким он представлен в «Натьяшастре», в основном уже сложился. Так, уже само название пьесы «Шарипутрапракарана» говорит о ее принадлежности к одному из десяти указанных в «Натьяшастре» видов драмы — пракаране. В согласии с правилами «Натьяшастры» в «Пракаране о Шарипутре» Ашвагхоши 9 актов, главный герой

34

ее (Шарипутра) благороден и добродетелен, в драме чередуются стихи и проза, санскрит и пракриты и — что особенно примечательно — одним из действующих лиц является видушака (шут) со всеми его традиционными качествами, хотя очевидно, что подобный персонаж отнюдь не был необходим для избранного Ашвагхошей сюжета. Эти особенности «Шарипутрапракараны», сколь ни мало мы можем судить о литературных достоинствах пьесы в целом, позволяют видеть в Ашвагхоше не только первого нам известного великого индийского поэта, но и предвестника вскоре наступившего расцвета индийской драматургии.

Влияние Ашвагхоши так или иначе сказалось впоследствии на всем развитии санскритской литературы, но непосредственными преемниками заложенной им литературной традиции были несколько буддийских поэтов, которых принято объединять в так называемую школу Ашвагхоши. К этой школе принадлежит некий Матричета. Китайский паломник И Цзин (VII в.) сообщает легенду, что в своем былом рождении Матричета был соловьем, прославившим Будду своим пением. Стихи Матричеты, как утверждает И Цзин, были очень популярны, однако на санскрите сохранились лишь фрагменты двух его произведений: «Шатапанчашатака-стотры» («Гимн в 150 строф») и «Чатухшатака-стотры» («Гимн в 400 строф») — панегириков в честь Будды и буддийского учения, написанных в простом и ясном стиле Ашвагхоши, но без свойственной поэзии Ашвагхоши эмоциональной достоверности.

Еще один буддийский поэт школы Ашвагхоши — Кумаралата — долгое время вообще был известен лишь по китайскому переводу его поэмы «Сутраланкара» («Украшение сутр»), или «Кальпанамандитика» («Украшенная поэма»), которую переводчик приписал Ашвагхоше. Только в 20-х годах нашего века были обнаружены фрагменты санскритского оригинала этого текста, позволившие установить и подлинного автора, и приблизительное время его жизни — не ранее середины II в. н. э. Кумаралата обработал в своем произведении буддийские джатаки (рассказы о былых рождениях Будды) и аваданы (рассказы о великих деяниях Будды и его последователей). Жанр джатак и авадан, известный ранее по палийской «Книге джатак» буддийского канона, в санскритской буддийской литературе первых веков н. э. был представлен еще двумя сборниками: «Аваданашатакой» («Сто авадан») и «Дивьяваданой» («Божественная авадана»), составленными из поучительных легенд, которые прославляли милосердие, стойкость, отрешенность от мира и иные буддийские добродетели. Кумаралата сохранил благочестивый характер традиционных легенд, но умело соединил дидактические цели с художественными и чисто развлекательными. Он излагал джатаки и аваданы в «украшенном» стиле кавья, наряду с прозой широко пользовался стихами в различных метрах, демонстрировал свою эрудицию, ссылаясь на «Махабхарату» и «Рамаяну», индуистские философские трактаты, «Законы Ману» и сочинения джайнов. Широкий культурный фон и литературные достоинства «Кальпанамандитики» позволяют думать, что она была предназначена не для одних буддистов, а для самых широких слоев индийского общества.

По всей вероятности, несколько позже Кумаралаты, но во всяком случае до начала V в., когда его произведение было переведено на китайский язык, жил еще один и, по-видимому, наиболее выдающийся преемник Ашвагхоши — Арья Шура.

Арья Шуре принадлежит «Джатакамала» («Гирлянда джатак») — сборник из 34 джатак, заимствованных в основном из палийского канона, но обработанных свободно и поэтически в стиле кавья, напоминающем стиль Кумаралаты.

Согласно буддийскому преданию, Арья Шура хотел написать сто джатак (по десять на каждую из десяти парамит — «совершенств» Будды), но умер, закончив только тридцать четыре. Так это было или иначе, но в дошедшем до нас сборнике рассказанные джатаки вряд ли поддаются тематической классификации, ибо все они объединены общим мотивом — идеей любви к ближнему, выражающейся в щедрости, милосердии, сострадании и прежде всего в безграничном самопожертвовании Бодхисаттвы — будущего Будды. Так, Бодхисаттва предлагает свое тело на растерзание голодной тигрице, готовой сожрать своих собственных детей (джатака 1), вырывает свои глаза, чтобы отдать их слепому брахману (2), родившись зайцем, бросается в огонь, чтобы накормить путника (6), будучи предводителем обезьян, ценой собственных мучений спасает от гибели своих сородичей (27) и т. п. Кротость, снисходительность, всепрощение, готовность идти ради другого на любые жертвы — вот те по преимуществу качества, которые вызывают восхищение Арья Шуры и которые он воплощает в своем герое, называя его «защитником всего живого, исполненным всеобъемлющего сострадания, несравненным, ставшим Бодхисаттвой ради живых существ».

И поэтому неслучайной выглядит та особенность «Джатакамалы», что, «обеспокоенный благом людей», Арья Шура большое число своих джатак связывает с животрепещущей социальной темой — отношением царя к своим подданным.

35

Он призывает властителей «охранять народ», видеть в благе народа «достойнейшую цель царя», а в одной из джатак (10-й) рисует Бодхисаттву царем, который отказался последовать совету своих министров принести в жертву тысячу человек, но добился процветания царства «иным жертвоприношением»: «утолил страдания бедняков и пресек все иные бедствия».

Все же основное достоинство произведения Арья Шуры не в содержании его джатак, в общем достаточно традиционном, хотя и отмеченном влиянием идейной концепции Ашвагхоши, но в том, что ему удалось изложить древние легенды с художественным мастерством, присущим зрелой классической поэзии. Арья Шура искусно пользуется всем арсеналом изобразительных средств стиля кавья и особенно часто прибегает к приему, известному еще «Рамаяне»: перемежает повествование пространными и живописными картинами природы и природных явлений. То это описание лесного пожара, когда «ветер, разметая и разбрасывая пламя, огонь плясать заставил, и языком пламени он исполнял различнейшие танцы, и реяла над ним всклокоченная грива дыма черного» (XVI, 4)*; то ливня, при котором «массы облаков, казалось, смеялись от сверканья молний» и, «как нити жемчуга, струилися дождя потоки» (XV, 10—11), то озера с лебедями, где «крики этих лебедей звучали, как звон колец у женщин на ногах, и ими озеро блистало, как будто было лесом движущихся белых лотосов покрыто» (XXII, 2—3). Создается впечатление, что некоторые джатаки были для Арья Шуры лишь удобным предлогом для введения такого рода описаний. Так, например, в джатаке о Бодхисаттве-кормчем, который спас корабельщиков от бури, вспомнив, что никогда не обидел живой твари (XIV), невыразительность сюжета искупается величественным изображением моря и несущего гибель урагана.

Внимание и любовь к природе подсказывают Арья Шуре и многие его тропы, всегда убедительные и зрительно осязаемые. Так, у героя исчезают богатства, как капельки росы, украденные солнцем; сияние глаз красавицы, вышедшей на крышу дома, освещает кровлю, как молния освещает вершину облака; заяц бросается в огонь, как лебедь ныряет в заросший лотосами пруд; берега озера украшены золотой нитью, свитой пальцами волн из пыльцы лотосов и лилий, и т. д. Изобразительное мастерство Арья Шуры подкреплено и его изобретательностью в звуковой организации стиха. Умело и ненавязчиво он пользуется аллитерацией, различными сочетаниями омонимных слов, разнообразными размерами, иногда даже рифмой.

Увлеченный своим художественным замыслом, Арья Шура нередко пренебрегал необходимостью снабдить свои джатаки четкой буддийской моралью, и этот его «пробел» старались восполнить впоследствии переписчики и комментаторы его рукописи. Но зато ему удалось придать буддийским легендам ту классическую форму, которой пользовались уже на ином материале многие индийские авторы, и в том числе создатели особого жанра — чампу, расцветшего в санскритской литературе значительно позднее.

Поскольку от ранних буддийских пьес сохранились лишь незначительные фрагменты, первым индийским драматургом, о чьем творчестве мы можем судить достаточно полно, является Бхаса. Долгое время, однако, о Бхасе не было ничего известно, кроме имени. В прологе к пьесе «Малавикагнимитра» его упоминал в числе своих великих предшественников Калидаса; поэт Бана (VII в.) говорил о славе, которой достиг Бхаса своим творчеством; драматург Раджашекхара (X в.) восхищался его пьесой «Свапнавасавадатта», но впоследствии все произведения Бхасы считались утраченными. Поэтому, когда индийский ученый Т. Ганапати Шастри в 1912—1915 гг. опубликовал тринадцать до той поры неизвестных пьес и выдвинул ряд серьезных аргументов, доказывающих, что все они принадлежат Бхасе, эта публикация сразу же стала одним из самых сенсационных открытий в области древнеиндийской литературы.

Ни в одной из этих тринадцати пьес нет, к сожалению, упоминаний об их авторе, но Ганапати Шастри утверждал, что все они обнаруживают весьма сходные черты: используют одни и те же вступительные и заключительные стихотворные формулы, похожи друг на друга отдельными элементами композиционной структуры и сценической техники, имеют много общих черт во фразеологии, грамматике и т. д. Поэтому Ганапати Шастри, а вслед за ним и ряд других ученых признали несомненным, что все пьесы написаны одним автором, и поскольку в их числе «Свапнавасавадатта», которую индийская традиция определенно приписывает Бхасе, то этим автором не может быть никто иной, как Бхаса.

Со временем, однако, убедительность этих доводов стала подвергаться сомнению. Сторонники более осторожного подхода согласились признать авторство Бхасы лишь для нескольких из тринадцати пьес, а некоторые критики даже выдвинули гипотезу, что все дошедшие до нас пьесы лишь сокращенные переделки древнего оригинала.

36

Ввиду отсутствия действительно решающих данных любая из высказанных точек зрения имеет и свои сильные, и слабые стороны. Но нельзя не согласиться по крайней мере с одним выводом Г. Шастри: все открытые пьесы относятся к одной, а именно ранней эпохе (III—IV вв.) санскритской драматургии.

Вопрос о том, одна ли только эпоха или, может быть, к тому же и один автор определили принципиальное сходство найденных драм, остается открытым. Но, если автор у них один, по всей вероятности, им мог быть только Бхаса. И поэтому большинство исследователей — пусть до некоторой степени условно — продолжают рассматривать все тринадцать пьес как пьесы Бхасы.

Из драм Бхасы шесть написаны на сюжет «Махабхараты»: «Мадхьямавьяйога» («Вьяйога о среднем брате»; вьяйога — одноактная пьеса), «Дутагхатоткача» («Гхатоткача-посол»), «Карнабхара» («Участь Карны»), «Урубханга» («Сломанное бедро»), «Панчаратра» («Пять ночей») и «Дутавакьявьяйога» («Вьяйога о посольстве»); две — на сюжет «Рамаяны»: «Пратиманатака» («Натака о статуе»; натака — пьеса с традиционным легендарным сюжетом) и «Абхишеканатака» («Натака о помазании»); три — на фольклорные сюжеты, заимствованные, возможно, из древнего сказочного эпоса «Брихаткатха»: «Авимарака», «Пратиджняяугандхараяна» («Обет Яугандхараяны») и «Свапнавасавадатта» («Пригрезившаяся Васавадатта»); одна излагает легенду о Кришне — «Балачарита» («Детство [Кришны]») и только для одной — «Даридрачарудатта» («Бедный Чарудатта»), — от которой сохранились лишь первые четыре акта, источник не установлен.

Возникшие в эпоху становления санскритской драматургии, пьесы Бхасы отражают свойственные ей вначале тенденции, и прежде всего отчетливо обнаруживают ее тесную связь с эпосом. По-видимому, не случайно, что восемь из тринадцати дошедших до нас драм восходят к эпическим сюжетам и иногда, как, например, обе пьесы о Раме, напоминают, по сути дела, сокращенные сценарии эпического повествования. Еще более характерно — и это, пожалуй, в первую очередь отличает драмы Бхасы от почти всех последующих, — что повествовательный элемент в них решительно доминирует над лирическим. Хотя лирические строфы рассыпаны по тексту большинства драм, в целом их сравнительно немного, они коротки и связаны с движением сюжета, а не выглядят, как позднее в санскритской драматургии, самостоятельными лирическими миниатюрами. В связи с этим стиль Бхасы проще, чем у его преемников, стихи же по большей части написаны излюбленным эпическим размером — шлокой. Парадоксально, что эта близость к эпосу и эпическому стилю придала пьесам Бхасы большую драматичность, чем та, которая была свойственна классическим образцам уже зрелой санскритской драматургии с ее акцентом на изображении чувств и состояний, а не действий и поступков.

Влияние эпоса сказалось не только на форме пьес Бхасы, но и на общей для них идейной концепции, концепции сверхличного долга, концепции «Махабхараты» и «Бхагавадгиты». Герой пьес Бхасы — человек, пренебрегший личными склонностями и стремлениями ради высшего долга, ради непреложного морального закона; он активен, ему чужда аскетическая отрешенность от мира, но эта активность направлена не на эгоистические цели, а на лучшее исполнение своего предназначения на земле, пусть даже это принесет ему страдание и гибель.

Так, в одноактной пьесе «Карнабхара», навеянной образами «Бхагавадгиты», эпический герой Карна выезжает вместе со своим возничим Шальей на колеснице на битву. Карну гнетут предчувствия, он рассказывает Шалье, что по проклятию святого мудреца в час опасности ему суждено лишиться своего оружия, но тем не менее, когда Индра в одежде брахмана просит у Карны доспехи, делающие его неуязвимым, Карна немедля их отдает. В ответ на упреки Шальи он так объясняет свой поступок: «С течением времени знание становится ничтожным, деревья с крепкими корнями падают на землю, высыхают воды в озерах, но жертва и дар существуют вечно». И Карна торопит Шалью направить колесницу туда, где сражается Арджуна, — едет навстречу смерти.

В другой пьесе Бхасы — «Урубханге» — на сцене умирает вождь кауравов Дурьодхана. В «Махабхарате» Дурьодхана при всем своем мужестве и силе воли — прежде всего коварный и вероломный гонитель благородных пандавов. Бхаса не оспаривает оценку эпоса, но в умирающем герое он выделяет иные качества: все мелочное и преходящее в его характере как бы стирается в преддверье смерти, и на первый план выступает присущее ему величие духа.

Дурьодхану сразил предательский удар Бхимы. С перебитыми ногами он не в силах подняться с земли, чтобы приветствовать отца и мать, пришедших к его смертному ложу обнять единственного сына. Его сторонники грозят пандавам местью. И вот тут Дурьодхана, которого привыкли видеть вдохновителем самых злокозненных и кровавых деяний, вдруг начинает просить своих друзей и близких оставить мысли о мщении, напоминает об обидах и оскорблениях, которые он в свое время незаслуженно

37

нанес пандавам, и завещает своему сыну повиноваться его бывшим врагам, как он повиновался бы ему самому. Величие Дурьодханы, с точки зрения Бхасы, как и величие Карны, в том, что роковые часы их жизни стали для них и ее высшими часами, когда все эгоистические, личные стремления и замыслы были поглощены внеличностным сознанием долга и истины.

На пьесы «Карнабхара» и «Урубханга» нередко указывают как на пример того, что вопреки распространенному мнению трагические коллизии не были чужды древнеиндийской сцене. Вряд ли, однако, мы можем здесь говорить о трагедии в принятом смысле этого слова. В обеих пьесах, действительно, речь идет о гибели высокого помыслами героя, но все дело в том, что такая гибель не изображена как возмездие или как несправедливость, в ней нет ни торжества, ни страдания. В обретении героем равновесия духа, умиротворенности, сознания исполненного долга — в этом, а не в трагической развязке кульминация драмы.

Те же мотивы самоотречения и самопожертвования лежат в основе и наиболее известной пьесы Бхасы — «Свапнавасавадатта», хотя не эпическая легенда, а рассказ о дворцовой интриге образует ее содержание, и не героика величественных подвигов, а вполне земные чувства любви и преданности составляют ее пафос. Согласно сюжету пьесы царь Удаяна, считая свою любимую жену Васавадатту погибшей, должен по соображениям государственной необходимости второй раз жениться на царевне Падмавати, у которой Васавадатта живет под чужим именем в качестве служанки. Казалось бы, такая ситуация должна послужить основой либо для трагедии ревности и отчаяния, либо для комедии ошибок с благополучным для любящей пары концом. Бхаса, однако, не идет ни тем, ни другим путем. Васавадатта сознательно и бесповоротно отказывается от своего супруга ради него самого, заботится, чтобы он до конца поверил в ее мнимую смерть, и, преодолевая ревность, всячески помогает Падмавати обрести любовь Удаяны. У Удаяны, хотя все его помыслы связаны только с Васавадаттой, нет и мысли воспротивиться новому браку, на котором настаивают его министры. Наконец, Падмавати, полюбив Удаяну, не только не ревнует его к памяти Васавадатты, но даже тогда, когда узнает, что Васавадатта жива, делает все от нее зависящее, чтобы Васавадатта вернулась к Удаяне в качестве первой супруги.

То, что в обычном контексте человеческих взаимоотношений неизбежно показалось бы нам неестественным и надуманным, Бхаса в контексте моральной концепции драмы силой своего таланта делает оправданным и убедительным. Метафизическая идея об отказе от эгоистического начала, о самоотречении, создающем равновесие духа, как бы воплотилась в структуре всей пьесы, суть которой не в конфликте чувств или желаний, а в их гармонии, когда соперницы становятся любящими подругами, а прошлое и настоящее, греза и действительность сливаются и в разуме Удаяны, и в его жизни, в которую с равным правом входят и Васавадатта, и Падмавати.

Иллюстрация: Умирающая принцесса — жена раджи Нанды

Стенопись. Аджанта. Конец V в. Копия

«Свапнавасавадатта», как мы видим, развивает те же идеи, что и пьесы Бхасы с эпическими сюжетами, но развивает их в ином аспекте, давая им не героическую, а лирическую интерпретацию. И этот аспект оказался наиболее плодотворным в санскритской драматургии. Недаром, судя по позднейшим упоминаниям, «Свапнавасавадатта» стала наиболее популярной драмой Бхасы в Индии.

Действительно, многие поэтические сцены «Свапнавасавадатты», богатые лирическим подтекстом, могли бы стать украшением лучших драм Калидасы и Бхавабхути. Такова, например, сцена, когда Удаяна и Васавадатта с Падмавати одновременно, но не замечая друг друга, любуются постоянно меняющимся контуром журавлиной стаи, пролетающей в осеннем небе (IV акт). Или сцена, когда Васавадатта, готовя свадебный венок для Падмавати, вплетает в него цветок с названием «хранящий от вдовства»

38

и отбрасывает прочь другой, который зовется «губящий соперницу» (III акт). Такова, наконец, сцена, которой пьеса обязана своим названием и в которой Удаяна во сне зовет Васавадатту, а та, сидя с ним рядом, с любовью ему отвечает; но когда Удаяна просыпается, поспешно убегает, и он не знает, пригрезилось ли ему случившееся или было явью.

Подобного рода эпизоды, так или иначе варьируемые в позднейших драмах, свидетельствуют о влиянии, которое оказала «Свапнавасавадатта» на последующую традицию. Но, конечно, речь здесь должна идти не об одной «Свапнавасавадатте». Хотя сценическая техника и методы изображения Бхасы принадлежат раннему этапу развития индийского театра, многие особенности его пьес (описание героями обстановки действия, восполняющее отсутствие декораций; способы присоединения пролога; чередование драматических и лирических эпизодов с комическими и т. п.) оказались впоследствии прочно закрепленными в практике индийских драматургов. О влиянии Бхасы на его преемников говорит и то обстоятельство, что по крайней мере для двух известных классических санскритских драм его пьесы послужили непосредственным источником: для «Мудраракшасы» Вишакхадатты, драмы политической интриги, многим напоминающей «Пратиджняяугандхараяну», и для «Мриччхакатики» Шудраки, заимствовавшего свой сюжет из «Даридрачарудатты».

Приблизительно в то же время, когда появились ранние произведения санскритского литературного эпоса и драматургии, возник и первый сборник индийской лирики «Саттасаи» («Семьсот строф»), приписываемый одному из царей династии Сатаваханов — Хале.

Предание рассказывает, что однажды лагерь Халы посетила богиня красноречия Сарасвати, и все воины, вплоть до погонщиков слонов и конюхов, в течение полутора дней сочиняли стихи. Из этих стихов царь Хала якобы и отобрал те 700 строф, которые сохранились до нашего времени.

О Хале как авторе знаменитого лирического сборника упоминают впоследствии многие индийские поэты, и у нас нет оснований сомневаться в том, что он действительно играл какую-то роль в составлении «Саттасаи». Но в чем именно эта роль заключалась, определить нелегко. Дело в том, что «Саттасаи» по своему характеру скорое напоминают лирическую антологию, чем произведение одного автора, и при этом антологию с весьма неустойчивым составом, ибо в сохранившихся рукописях совпадают не все 700 строф, а только 480 из них. Поэтому сочинил ли сам Хала какую-то часть дошедшего до нас сборника, был ли он редактором популярных в его время народных двустиший и четверостиший или просто компилятором стихов неизвестных нам поэтов, — на все эти вопросы у нас нет до сих пор удовлетворительного ответа.

Несомненно, пожалуй, одно. Строфы «Саттасаи» в значительно большей степени, чем позднейшая индийская лирика, близки к образцам народной поэзии. Они составлены не на санскрите — языке придворной литературы, а на пракрите махараштри — литературном поэтическом языке, созданном на основе местного песенного фольклора. Да и по духу своему эти стихи отличаются той близостью к обыденной действительности, которую редко можно обнаружить в санскритской поэзии последующих веков. Исходя из этих особенностей сборника, и прежде всего его языка, время составления «Саттасаи» обычно относят к III—IV вв.

Хала или поэты, скрытые от нас за этим именем, рисуют, как правило, повседневные бытовые сценки из деревенской жизни, знакомые каждому индийцу картины природы. Они стремятся достоверно выразить чувства простых людей: девушки, стерегущей рисовое поле, матери-крестьянки, любующейся своим первенцем, скромного ремесленника, охотника. Но, хотя стихи «Саттасаи» явно обнаруживают свою народную первооснову, их все-таки нельзя трактовать как безыскусственные фрагменты народной поэзии. Очевидная изысканность формы, условность стилистических приемов, нарочитая живописность языка и ритмов свидетельствуют, что по крайней мере большая их часть прошла через руки поэта, овладевшего методами письменной индийской поэзии.

Как и иные сборники древнеиндийской лирики, «Саттасаи» состоит из отдельных, независимых друг от друга строф, которые невозможно связать в композиционное целое. Объединяют их, однако, две доминирующие темы — любви и природы — и определенное единство литературных приемов. Так, Хала не пытается давать всестороннее описание воспроизводимой им сцены или ситуации, но стремится несколькими тщательно отобранными штрихами и деталями дать возможность читателю дорисовать ее в своем воображении и понять ее общий смысл. С помощью такого приема Хала создает картины индийского утра — цветы лотоса открывают свои лица-бутоны навстречу дневному светилу; ночи — месяц, как белый фламинго, странствует по беспредельному небесному озеру; жаркого лета — стрекотанье кузнечиков кажется стоном измученных деревьев, а истомленный жаждой слон принимает за ручей греющуюся на солнце змею; сезона дождей — богиня дождя прижимает

39

к своей груди-облакам горы Виндхья, и т. п.

Также и в описании любовных сцен Хала избегает эмоциональной прямолинейности и общих мест. У колодца девушка льет в руки путника воду; вода течет мимо подставленных ладоней, ибо путник не отрывает глаз от лица девушки, а она старается сделать струю как можно более тонкой, чтобы он еще долго не смог напиться. Или описывается жена, вышедшая на крыльцо проводить уезжающего мужа; она прижимает к своей груди сына, пытаясь защитить его от капель дождя, стекающих с крыши, но не замечает, что ребенок стал уже мокрым от ее слез.

Описания природы и описания любви редко даются Халой параллельно и независимо друг от друга. Обычно он смешивает обе темы в одной строфе и тем самым воплощает то чувство нераздельности жизни природы и жизни человека, которое вообще было присуще индийской литературе в целом. Зимний холод заставляет любовников теснее прижаться друг к другу; юноша умоляет гром и молнию обрушиться на него, но пощадить его возлюбленную; девушка просит луну послать ей те же лучи, которыми луна касалась ее любимого; женщина заклинает ночь длиться бесконечно, чтобы никогда не наступило утро, когда муж должен уехать на чужбину.

Привлекательность стихов «Саттасаи» — в их простоте и естественности, тонкости и поэтичности наблюдений над жизнью, доброжелательном отношении к миру. В то же время среди них встречаются сентенции о призрачности успеха, бессилии добродетели, близости смерти и т. д. И хотя поэзию Халы менее всего можно назвать философичной или дидактической, такие сентенции придают даже самым непритязательным бытовым или пейзажным зарисовкам сборника оттенок меланхолии и грусти. Одна из строф, определяющих эмоциональную тональность большинства стихов «Саттасаи», гласит:

Жизнь, поистине, недолговечна,

Невозвратима ушедшая юность,

Один день не похож на другой...

Отчего так суров этот мир?

Наряду с поэмами Ашвагхоши, драмами Бхасы, лирическими стихами Халы, в первые века н. э. в Индии были созданы и два произведения повествовательной прозы, одно из которых оказало существенное воздействие на последующую историю индийской литературы, а другому была суждена беспримерная по масштабу влияния жизнь уже не только в русле литературы отечественной, но и мировой. Речь идет о «Брихаткатхе» («Великом сказе») Гунадхьи, ставшем неисчерпаемым источником сюжетов и тем для санскритских драмы, романа и литературного эпоса, и о знаменитой «Панчатантре» («Пятикнижие», или «Пять назиданий»), которая при посредстве многочисленных переводов и обработок совершила триумфальный путь буквально по всем странам мира.

Оригинал «Брихаткатхи», к сожалению, не сохранился, и о его облике мы получаем представление только по поздним поэтическим переложениям: «Брихаткатхашлокасамграхе» («Собрание шлок Великого сказа») Будхасвамина (VIII—IX вв.), «Брихаткатхаманджари» («Ветвь Великого сказа») Кшемендры (первая половина XI в.) и «Катхасаритсагаре» («Океан сказаний») Сомадевы (вторая половина XI в.). Насколько можно судить по этим переложениям, основу сюжета «Брихаткатхи» составляло сказание о царевиче Нараваханадатте, который разыскивает похищенную у него невесту и становится повелителем полубожественных существ — видьядхаров. Однако Гунадхья стремился разнообразить сказание о Нараваханадатте десятками, а может быть, и сотнями сказочных и реальных, серьезных и забавных вводных историй о богах, демонах, царях, мошенниках, гетерах, воинах, купцах, монахах и т. д. и т. п. Часть этих историй, вероятно, была придумана самим Гунадхьей, но большинство заимствовано из фольклора народов, населяющих Индию, а затем искусно им обработано. По свидетельствам преемников Гунадхьи в литературе, «Брихаткатха» был написан прозой*, причем не на санскрите, а на одном из местных литературных диалектов — пракрите пайшачи. Видимо, не случайно избрал его Гунадхья для своего произведения, зиждящегося на фольклорном материале и служащего своего рода сказочной, «развлекательной» параллелью к древнеиндийскому классическому эпосу.

Как и в случае с «Брихаткатхой» Гунадхьи, не располагаем мы и оригиналом «Панчатантры». Она дошла до нас лишь в нескольких редакциях, среди которых наиболее известны анонимные «Тантракхьяика» («Книга назидательных рассказов», ок. V в.) и «Панчакхьянака» («Книга из пяти рассказов») (XI в.), а также «Панчатантра», сочиненная джайнским монахом Пурнабхадрой в 1198—1199 гг. Ученые потратили много усилий, чтобы определить степень близости каждой редакции к гипотетическому оригиналу памятника, и даже

40

пытались путем их сравнения восстановить его текст. Однако не исключено, что такого единственного оригинала «Панчатантры» вообще не существовало. Дело в том, что она представляет собой первый образец обрамленной повести — жанра полуфольклорного, тесно связанного с текучей и изменчивой фольклорной традицией, которая в принципе не знает разницы между оригиналом и версией.

Обрамленная повесть состоит из прозаических рассказов типа басни, сказки, новеллы, анекдота, объединенных друг с другом с помощью обрамляющего повествования, или рамки. Как правило, один из персонажей рамки произносит по какому-либо поводу стихотворную сентенцию, содержащую намек на некоторое событие. Другой персонаж задает вопрос: «Как это случилось?» — и первый подробно рассказывает соответствующую историю. Затем следует новая сентенция, опять задается вопрос, и приводится новый рассказ. Нередко рассказы, присоединенные непосредственно к рамке, заключают в себе другие рассказы, а те, в свою очередь, рассказы третьей, четвертой и даже пятой ступени подчинения, отчего композиция обрамленной повести получила название композиции «выдвижных ящиков» или «матрешек». Такая композиция оказалась чрезвычайно удобной для многократного и разнообразного использования. В различных версиях одной и той же обрамленной повести более или менее неизменной оставалась, по существу, только рамка. А к ней, в зависимости от вкуса и намерений составителя, могли подключаться дотоле не входившие в сборник рассказы, изыматься или радикально перерабатываться уже известные, причем и те и другие в своем большинстве были почерпнуты в конечном счете из фольклора.

В прологе всех версий «Панчатантры» содержится указание на дидактическую цель книги: служить для ее читателей — и прежде всего для юношей — «наукой разумного поведения» (нитишастрой). Рассказано, как некий царь Амарашакти поручил прославленному брахману Вишнушарману обучить трех своих глупых сыновей. Вишнушарман взялся выполнить поручение в необычайно короткий срок, шесть месяцев, и с этой целью написал «Панчатантру». Прочитав его мудрое и в то же время увлекательное сочинение, царевичи приобрели и жизненный опыт, и разум.

Каждая из пяти книг «Панчатантры» призвана, в согласии с прологом, иллюстрировать заповеди житейской мудрости. Первая названа «Разъединение друзей», и в ее обрамлении повествуется об интригах шакала, разрушившего опасную для него дружбу быка и льва. Во второй книге, «Приобретение друзей», показано, как слабые существа — ворон, мышь, газель и черепаха, действуя сообща и выручая друг друга из беды, могут победить более сильных. Третья, «О воронах и сов

15 декабря, 2006

Архитектура буддийских памятников Средней Азии

"И случилось чудо, - повествует древняя легенда, - принц рождается в сорочке, и, родившись, делает четыре шага: на север, на юг, на восток, на запад и рычит по-львиному: "Я - несравненный..."". Так начинается история буддизма, возникшего более двух с половиной тысяч лет назад и ставшего по числу приверженцев одним из величайших религиозно-философских учений нашей планеты.

Зародившись на территории Индии, буддизм впоследствии распространился далеко за пределы своей родины, приобретая при этом черты локального своеобразия тех стран, где находил своих последователей.В начале I в. н. э. вождь одного из юеджийских родов - кушан Куджула Кадфиз на территории Гандхары и Кабулистана создает свое государство. Впоследствии Кушаны захватывают огромные пространства Индии, Афганистана и юга Средней Азии, объединив их под эгидой единой Кушанской империи. Во время правления Вимы Кадфиза и особенно могущественных Канишки и Хувишки (II в. н.) государственный строй империи укреплялся путем политических акций, династических сношений, денежных реформ, а в области идеологической - покровительством всем религиям, исповедуемым пестрым народонаселением обширной Кушанской державы. Владения Канишки в Индии простирались на юге до реки Нарбады, а на востоке - до Бенареса. Столицей династии Кушанов была Пурушапура (Пешавар) - оживленный город, расположенный на главном пути между индийской и среднеазиатской частями гигантской Кушанской империи. Рим, Парфия, Кушанская империя и ханьский Китай имели непосредственные контакты и разнообразные - торговые, дипломатические, культурные и военно-политические связи, что способствовало формированию первой в истории человечества системы караванных и водных трасс, охватившей весь тогдашний мир, - Великого шелкового пути. Именно по этому пути с монахами-миссионерами буддизм попал в Бактрию, а затем в оазисы современного Синьцзяна, в собственно Китай и Тибет.

Канишка восхвалялся в буддийской литературе Индии как ревностный покровитель буддизма. В такой благоприятной обстановке эта религия быстро распространяется в Бактрии, получая все большее число сторонников среди местной знати. Возрастает число буддийских колоний. Появляются все новые буддийские святилища и монастыри. В Бактрию буддизм проник из Гандхары (область северо-западной Индии, ныне территория Пакистана) через область Нагарахара и хребты Гиндукуша. И хотя при этом были привнесены его архитектурные каноны, в том числе основной состав буддийских сооружений, они на бактрийской почве приобрели черты локального своеобразия, что в какой-то мере было обусловленоиным составом строительных материалов. В архитектуре кушанского региона преобладает местный строительный материал. В Бактрии - это сырцовый кирпич, битая глина - пахса, глиняные смазки, деревянные перекрытия, сырцовые своды. В Индии - тесаный камень и кладки из каменных плит на глиняном растворе. В монументальном строительстве наряду с деревянными перекрытиями выводились каменные арки, своды, купола. При больших пролетах использовались каменные колонны. В Бактрии - это традиционные деревянные колонны, чаще всего возводимые на каменных базах, обычно аттического профиля (квадратный плинт и на нем два вала, разделенных скоцией с полочками).

Такие базы присущи и пристенным пилястрам, стволы которых выведены из сырца с известковой оштукатуркой. Нередки пилястры, увенчанные каменной капителью. В Бактрии применялся белый мраморовидный известняк, в Индии - темный шифер. Видоизменяются и некоторые планировочные и объемно-пространственные композиции. В буддийских постройках Бактрии обращает внимание отсутствие канонизированных схем - ни один из исследовавшихся памятников не повторяет другого при решении единых задач. Нередко применяются композиции, характерные для иных по назначению зданий бактрийской архитектуры. Главная цель создателей этих сооружений - обеспечить их основные сакральные функции и монашеский быт вне жестких архитектурных стандартов.

Помимо того, что в Средней Азии сформировались собственные типы буддийских храмовых сооружений, отличные от тех, которые были распространены в Индии, здесь известны также случаи, когда буддистыприспосабливали для своих храмов уже существовавшие культовые сооружения иных конфессий. Буддийские культовые постройки подразделяются на три основных типа: ступа, храм-молельня (городской или загородный) и монастырь. Ступы - буддийские культово-мемориальные памятники, имевшие также молитвенное назначение, создавались, без сомнения, и до буддизма, но со времен Ашоки -индийского царя, легендарного покровителя буддизма, получили широкое распространение и стали строиться из долговечных материалов. Ранние ступы в буддизме служили для хранения реликвий Будды. От времен, предшествующих Ашоке, сохранились лишь руины огромной ступы в Пипрахве, на границе с Непалом, по-видимому IV в. до н.э., если не середины V в. до н. э., судя по особенностям надписи, вырезанной на каменном реликварии, и гласящей, что в ней - реликвии Будды.

Первоначально ступы имели вид полусферы. Такая форма восходит, очевидно, к перекрытию круглой хижины в форме улья. Естественно также предположить, что ступы имеют связь с погребальными холмами. Согласно предсмертным распоряжениям Будды, с его телом следовало поступить в соответствии с практикой погребения правдивого правителя (чакравартина) - тело кремируется, прах помещается в золотую урну (реликварий), которая закладывалась в ступу - специальное мемориальное сооружение, имеющее форму холма.

Ступа, как правило, возводилась в форме полусферы на круглом или квадратном основании, в нее вмуровывался каменный реликварий, она увенчивалась сверху декоративными "зонтами" и обносилась оградой с четырьмя воротами - торана. Вокруг ступы предполагалась ограда, создававшая возможность совершения ритуального обхода - прадакшина-патха. Традиционно считается, что ступа воспроизводит строение мироздания, а отдельные ее части сопоставляются с различными понятиями буддийского учения.

Из известных трех видов сооружений буддийского культа, возможно, ступа меньше всего повлияла на храмовую архитектуру. По своему функциональному назначению и монолитной форме она скорее приближается к скульптурному монументу, чем к архитектурному произведению. Большинство ступ сооружалось из сырцового кирпича, а верхний слой - из обожженного кирпича, покрытого штукатуркой. Позднее ее облицовывали ценными породами камня. По существовавшей в Индии практике не разрушать, а обновлять состарившиеся культовые постройки очень часто ступа покрывалась несколькими новыми слоями каменной или кирпичной оболочки, увеличивавшей ее первоначальные размеры. Так, известная ступа №1 в Санчи была покрыта во II в. до н.э. оболочкой, увеличившей ее в два раза. Большая ступа обычно стояла в окружении монастыря и маленьких ступ с прахом прославившихся монахов, а весь комплекс нередко заключался в крепостные стены.

Обход вокруг ступы является одним из наиболее распространенных ритуалов буддийской культовой практики. Первые ступы Индии имели круглое основание. Сооружения именно с такой планировкой начали возводить буддисты, пришедшие в Бактрию в раннекушанское время. Материалом для них служила пахса и сырцовый кирпич. Одной из самых ранних является ступа, сооруженная с буддийским монастырем Фаязтепа. Цилиндрическое ее основание и купол выложены изкирпича-сырца; верхняя выступающая полочка карниза - из жженого кирпича. На куполе сохранились следы квадратного реликвария. В центре купола - круглое отверстие для стержня зонтика. Поверхность ступы обмазана ганчем, на котором красной краской нарисованы лотос и "колеса закона".

Другим примером ранней ступы может служить сооружение во дворе комплекса "В" в Каратепа. От нее сохранилась нижняя часть сырцового барабана, обмазанная ганчем. Основание барабана украшали ганчевые лепестки лотоса. Судя по сохранившимся фрагментам, ступа была окрашена в красный цвет и построена в I-II вв. н. э. вместе с восточной частью комплекса "В".

Примерно во второй половине - в конце I в. н.э. в северо-западной Индии начинается строительство ступ с квадратным основанием, которое, появившись в индийских ступах, получило распространение и в памятниках Бактрии II - III вв. н.э. Этот тип представляют ступы Айртама (отдельно стоящая), Уштур-мулло и Башня Зурмала. Как показывают материалы раскопок, бактрийские ступы этого времени, сложенные по местной традиции из пахсы и сырцового кирпича, были облицованы каменными плитами. Облицовка не только создавала профиль сооружения, но была украшена резным архитектурным и скульптурным декором. Монастырские ступы с квадратным основанием были снабжены лестницами, ведущими на платформу основания, где верующие могли совершать обход. Возможно, к этому типу относилась ступа в буддийском комплексе Мерва.

О том, как выглядели ступы кушанского времени в Бактрии, можно судить по граффити на Каратепа, где изображена квадратная платформа с четырьмя столбами-стамбхами по сторонам света, цилиндр тулова и купола с реликварием на вершине. К сожалению, пока нет материальных свидетельств расположения колонн по четырем сторонам ступ в Бактрии, но этот архитектурный прием демонстрируется на гандхарских рельефах. Интересный тип ступы Бактрии - Тохаристана отмечен на Аджинатепа и Хишттепа в Ховалинге. Их можно обозначить как ступа на звездчатом основании с лестницами с четырех сторон платформы. Большая и вотивная ступа Аджинатепа и вотивная ступа в Хишттепа, по-видимому, явились соединением двух типов: с одной лестницей и ступой крестовидного типа.

Наряду с монолитными ступами в Бактрии были найдены три каменных вотивных модели (Айртам, Каратепа, Уштур-мулло), которые датируются II - III вв. н.э. В отличие от Кушанского времени, когда в Бактрии существовала традиция изготовления вотивных каменных ступ, в раннесредневековом Тохаристане широкое распространение получили их миниатюрные модели, сделанные из необожженной глины. Эти маленькие модели (только в Хишттепа их найдено около 60), в основании не превышавшие 6,5-8,6 см, приносились в дар храмам наравне с чирогами, цветами и фруктами - традиционными подношениями буддистов. Ценность этих находок и в том, что во многие из них, как оказалось, снизу были вмазаны плоские круглые керамические таблетки с текстом письмом брахми. По всей видимости, они были популярным объектом подношения.

Ступы находились как внутри культовых и монастырских комплексов (Айртам, Каратепа, Дальверзинтепа, Аджинатепа, Хишттепа) или рядом с ними (Фаязтепа, Уштур-мулло, Гяур-кала в Мерве), так и отдельно (Зурмала, Зартепа, пригород Гяур-калы в Мерве). Важность возведения ступ была отмечена в Винае Махасангхиков. По данным эпиграфики, представители этой школы проживали в монастырях Северной Бактрии в кушанское время. В отличие от ступ и монастырей такие виды культовых построек, как храм и святилище, известны в Средней Азии задолго до прихода буддийских миссионеров. Сами миссионеры тоже уделяли мало внимания постройкам этих храмов и не создали канонических их типов. Видимо, поэтому в Бактрии - Тохаристане, включая северную (среднеазиатскую) часть этой области, локальные особенности храмовых построек формировались в значительной степени с учетом древних местных традиций культового строительства. Так, наличие в буддийских храмах целлы - святилища в обрамлении коридоров - не было характерно для родины буддизма, зато имеет долгую историю в ирано-среднеазиатском мире, где такая планировочная модель применялась в храмах огня.

Буддийская чайтья - это храм-молельня, где верующие совершают обряд поклонения ступе. Буддийские чайтья стали создаваться после того, как появился материальный предмет культа в виде ступы и возникла необходимость в сооружении закрытого помещения для хранения реликвий и для молящихся. До этого все обряды проводились на открытом пространстве. Перед входом в чайтья обычно размещались открытый вестибюль и расположенный впереди него дворик, замкнутый с трех сторон, с четвертой располагалась деревянная ограда. В буддийских же памятниках Средней Азии планировка храма с целлой, обрамленной коридорами, была приспособлена для нужд такого важного элемента буддийской обрядности, как ритуальный обход - прадакшина, в данном случае - обход буддийских святынь, размещавшихся в святилище - целле, по коридорам, окружавшим ее.

Появление в первые века нашего летосчисления нового типа буддийских святынь было связано с тем, что в это время помимо поклонения ранним символам - ступе, изображениям ее, лотосу и "колесу Закона" появилась ритуальная практика почитания Будды, Бодхисаттв и других буддийских персонажей. Это привело к тому, что помимо "дома символа" для совершения ритуалов начал создаваться "дом образа" - святилище, вмещающее разнообразную скульптуру. При этом "дома символа" и "дома образа" выступали в различных сочетаниях, то четко отделяясь один от другого, то совмещая обе функции.

Кроме общегородских буддийских сооружений в Средней Азии известны особые святилища для знати. Так, на городище Кафыр-кала было обнаружено буддийское святилище, представляющее культовое сооружение "камерного" характера: в нем совершали буддийские ритуалы правитель и члены его семьи. Это святилище наглядно демонстрирует распространение буддизма среди представителей правящих кругов раннесредневекового Тохаристана.

Традиционно в Индии, а затем и в кушанской Бактрии буддизм существовал как религия городской среды. Однако в раннесредневековом Тохаристане отмечается особая группа буддийских памятников "негородского" буддизма. Индийские материалы свидетельствуют о практике строительства храмов вдоль торговых путей. Примером может служить айртамский храм, который стоял на месте древней переправы через Амударью, где в Греко-бактрийское время находился форт.

Как и ступы, монастыри в Средней Азии появились вместе с буддийскими общинами. Все известные сейчас монастырские постройки Средней Азии выполнены по единому четкому замыслу и следуют индийской традиции. Таковы Фаяз-тепа и Уштур-мулло (кушанская эпоха), Аджинатепа и Хишттепа (эпоха арабских завоеваний). В Уштур-мулло, северной вершине Каратепа и, возможно, Хишттепа монастырские помещения размещались вокруг одного внутреннего двора, Аджинатепа насчитывала два таких двора, а Фаязтепа - три.

Согласно данным современных исследователей, во второй половине I - начале II в. н.э. на северо-западе Индии в районе Таксилы для сооружения наземных буддийских монастырей была выработана планировка, основу которой составляла дворовая композиция - центральный двор с помещениями по периметру. Как правило, это был ряд одинаковых монашеских келий, составляющих жилую зону. К ней с одной стороны примыкали помещения культового характера (святилища, залы для собраний), с другой - помещения хозяйственного назначения (кухни, кладовые). Одним из обязательных элементов монастыря являлась ступа, которая могла располагаться как внутри монастыря, так и за его пределами. Такая планировка, называемая "типично кушанской", применялась при строительстве монастырей от Таксилы до Санчи на протяжении нескольких столетий.

Сведения о количестве жилых помещений (келий) в раскопанных монастырях Бактрии - Тохаристана иМерва позволяют установить примерное число постоянно живших или временно поселившихся там монахов или паломников Уникальным в своем роде является монастырь Каратепа в Старом Термезе. Он объединяет наземную постройку с большим двором и кельями монахов по периметру, а также со святилищами и Большой ступой (Северный холм) с двумя наземно-пещерными комплексами на Южной и Западной вершинах. Пещерная часть была высечена в мягкой (четвертичный песчаник) породе холма, наземная располагалась на выровненном, либо срезанном для этого, либо надстроенном склоне по соседству с пещерной частью комплекса, с которой двор, составлявший основу наземной части, сообщался через входной проем. Все эти комплексы многократно ремонтировались, а то и кардинально перестраивались. На южной, наиболее изученной вершине их было не менее 15 - 20. Геология Старого Термеза, к сожалению, не позволяет возводить храмовые помещения приближенных к индийским больших объемов. Несмотря на это, применяя совершенно иные формы и методы декорирования и отделки помещений, местным мастерам удалось создать настоящие шедевры искусства, впечатляющие и поныне.

Автор: Мария Болганова

15 декабря, 2006

Древняя Бактрия - симбиоз культур

Находясь на пересечении жизненно важных артерий Евразии, Средняя Азия на протяжении веков входила в разные периоды в состав различных государственных образований. Почти все мировые религии, великие и малоизвестные этносы, языковые группы, разноплеменные памятники искусства оставили свой след на этой земле. В результате многовековых контактов возникали своеобразные формы симбиоза как в хозяйственно-бытовом укладе, так и в культурно-духовной жизни народов, населявших этот регион. Смешение различных культурных традиций на территории Средней Азии отмечается уже на самых ранних периодах развития государственности. Свое наиболее интересное выражение они получили в Бактрии, исторической области,охватывающей северный Афганистан, южный Таджикистан и территорию Сурхандарьинской области Узбекистана.

Проблема бактрийской культуры изучается вот уже более 100 лет. За это время в ходе археологических изысканий накоплен значительный фактологический материал, позволяющий делать широкие культурологические обобщения о феномене развития искусства Бактрии - древнейшего очага цивилизации на юге Узбекистана. Еще в доантичный период Бактрия становится "не только местом восприятия, но и центром передачи прогрессивных культурных достижений в соседние области (бассейн Кашкадарьи, долина Зарафшана, низовья Аму-Дарьи)" и в масштабах среднеазиатского региона эволюционизирует из "периферического" очага культуры в "центральный" (1, с.52). Искусство Бактрии ахеменидского периода отмечено синтезом местных и древнеиранских традиций, о чем свидетельствуют предметы Амударьинского клада и сокровища храма Окса (2, с.9).

Однако свои классические черты процесс симбиоза культур на территории Бактрии обретает в античный период, когда местное искусство знакомится вначале с традициями искусства греко-римского мира, привнесенными походами Александра Македонского, а позже - с традициями индобуддийского искусства, что стало возможным благодаря вхождению в состав кушанского государственного образования индийских областей и широкому распространению в нем буддизма. Эти влияния наложили свой отпечаток на памятники искусства древней Бактрии, ставшие ярким свидетельством взаимодействия различных культурных традиций. В целом можно говорить о формировании в культуре и искусстве античной Бактрии эллинистическо - индобуддийско - бактрийского симбиоза, внутри которого следует выделить ряд компонентов, отражающих характер преобладающей культурной традиции.

Бактрийско-эллинистический компонент. С конца IV в. до н.э. Бактрия вошла в состав современного государства, с середины III в. до н.э. на ее территории было образовано Греко-Бактрийское царство. Традиции эллинской культуры и искусства внесли свежую струю в развитие культуры этого региона. Восток с его стремлением к сложному религиозному символизму, регламентированному канону, глобальности тем, среди которых ведущее место занимает тема прославления и обожествления царской власти, сталкивается с совершенно новыми тенденциями искусства, в которых главное место занимают гуманистические идеалы.

Синтез традиций местного бактрийского и эллинского искусства в разной мере прослеживается во всех видах искусства Греко-Бактрийского государства - в архитектуре, керамике, нумизматике и терракоте. Так, если в архитектуре планировка зданий сохраняет местную традицию, то дополнение их различными элементами архитектурного декора типично для греческого зодчества - это базы колонн, капители, украшенные акантами, волютами, антефиксы, получившие своеобразную местную интерпретацию. Типично греческие формы посуды - амфоры, кубки, фиалы на несколько веков становятся определяющими для местного гончарного производства. Но наиболее яркое следование эллинским традициям дает нумизматический материал, ставший отражением "масштабности всего греко-бактрийского искусства". На аверсах монет чеканились необычайно реалистичные изображения местных правителей, на реверсах - греческие божества-покровители и герои - Зевс, Аполлон, Дионис, Геракл, Посейдон, Тихе, Диоскуры и другие, изображения которых сохранялись на монетах еще на протяжении нескольких веков.

В начале второй половины II в. до н. э. Греко-Бактрийское царство пало под ударами кочевых юэчжийских племен, которые некоторое время спустя создали обширное Кушанское государство, объединившее области юго-восточной части Средней Азии, Афганистан и Северную Индию. Этот территориальный состав предопределил последующее взаимовлияние эллинизированных, индобуддийских и бактрийских традиций. Однако в кушанском искусстве симбиоз этих трех составляющих прослеживается не сразу. Кочевникам-юэчжам понадобилось около ста лет, чтобы вернуть блеск былым очагам цивилизации. На первых этапах становления Кушанского государства именно традиции кочевой культуры стали тем импульсом, который позволил искусству вновь подняться на высокий уровень.

Раннекушанское искусство представлено необычайно реалистичной скульптурой Халчаяна (I.в.до н.э. - I в.н.э.) - синтезом искусства степных племен и традиций эллинизма. Это один из показательных в истории искусства Средней Азии примеров взаимодействия кочевой и оседлой культур. Так, изображение всадника, сидящего на коне и стреляющего на ходу из лука, обернувшись назад, - прием, типичный для культур степного круга. На представителях правящей династии мы видим и типичную для кочевников одежду. Сидящий на коне правитель одет в заправленные в сапоги штаны, короткий кафтан, островерхую шапку (уборы конической формы характерны для скифов). Эта мода сохраняется и в эпоху великих Кушан. С другой стороны, портретная достоверность персонажей и ярко выраженный психологизм, присутствие типично греческих образов - Афины на колеснице, фигур эротов в свесах гирлянд, фризом оформлявших стены дворцового помещения, сатира, и других, зримо свидетельствуют о сохранении влияния эллинизма. И хотя прошло много десятилетий после греческого правления в Бактрии, эллинистическая культура по-прежнему играла значительную роль в материальной, художественной и духовной культуре.

Постоянные контакты степного мира и оседлого являлись тем генератором идей, который способствовал развитию искусства. Оседлое население Бактрии оказалось восприимчиво к иновлияниям. Кочевники самодостаточны. Но если они переходят к оседлости, то воспринимают культуру городских цивилизаций - это наглядно подтверждает динамика развития раннекушанского искусства.

Эллинистическо-индобуддийский компонент. В то время, когда на территории Бактрии происходили сложные исторические изменения, - разгром юэчжами Греко-Бактрийского царства, становление кушанской государственности, - на территории северо-западной Индии, также испытавшей период политической нестабильности, связанной с нашествиями кочевых племен, искусство имело более сбалансированные условия для развития. Проживавшие в Индии в первых веках до н.э. греческие колонисты способствовали распространению здесь достижений греческой культуры. И именно эллинистические традиции сохранили свое определяющее формообразующее начало в искусстве I - II вв., когда северо-западная Индия вошла в состав Кушанского государства.

Об этом зримо свидетельствует великолепное искусство Гандхары, крупнейшего на территории Индии эллинизированного центра, который оказал определяющее влияние на дальнейшее развитие художественной традиции в кушанскую эпоху, ретранслируя эллинистические черты через образы буддийской иконографии. Именно в Гандхаре сформировался образ Будды, в котором органично синтезированы формальные черты греческой и индийской пластики (иконография лика, с одной стороны индианизированного, с другой - ориентированного на классические каноны греческой скульптуры, ниспадающие волнами драпировки одеяния) с содержательной основой буддизма (отрешенность, бесстрастность, проповедуемые буддизмом). Этот канон был выработан лишь ко II в. н.э. (4, с. 44). Одновременно с каноном Будды разрабатывался и канон изображения бодхисаттв. Именно на эти образцы ориентирована буддийская скульптура Дальверзина, ставшая ярким отражением бактрийско-индобуддийского симбиоза.

Бактрийско-индобуддийский компонент. Произведения искусства кушанского периода свидетельствуют о постепенном усилении влияния восточных элементов. Многочисленные находки на Дальверзинтепа демонстрируют все более свободную интерпретацию элементов классических ордеров, постепенное нарастание династической темы, идеализацию образов.

Постепенный возврат к иератизму художественных образов происходит во многом благодаря усилению религиозной догматики и влиянию буддизма, распространившегося в Средней Азии и ставшего государственной религией в эпоху великих Кушан. Если эллинизм внес в культуру Бактрии черты психологизма, живописности, пластичности, а искусство степи - динамизм, экспрессивность, то буддизм сообщает ему черты бесстрастности, отстраненности от мирских проблем. Художники уже не ищут выражения своего, авторского, индивидуального начала, подчиняя изображение трафарету. Распространение буддизма в кушанскую эпоху одновременно донесло и новый отзвук эллинистических традиций, проникших сюда вместе с греко-индийским искусством. Пример тому - уникальная скульптура буддийских храмов Дальверзина (I - III вв. н.э.). Гениям и деватам, а также светским персонажам присущи классические, правильные черты лица. Еще один пример - Айртамский фриз (II в. н. э.) - выдающееся создание буддийской школы ваяния, - входивший в оформление крупного буддийского комплекса на городище Айртам. Фриз представлял собой свободную интерпретацию мотивов, встречающихся в греко-римском зодчестве - крупные листья аканта, из которых выступают полуфигуры с дарственными предметами или музыкальными инструментами в руках - погрудные изображения персонажей буддийской мифологии - гандхарвов и деват.

В этом же комплексе был обнаружен фрагмент скульптуры, выполненной в чисто индийской манере (II в. н.э.). Это айртамский горельеф - уникальный исторический памятник, в котором четко прослеживается смешение господствующих культур. В нем представлено бактрийское письмо, появившееся в кушанское время на основе греческого алфавита, и чисто индийская иконография.

ххх

Влияние индо-буддийских культурных традиций в кушанском искусстве в большей степени проявилось в монументальных видах искусства, представляющих его официальный стиль. Однако, судя по коропластике, широким массам ближе были образы и стиль, сохранившиеся еще с греко-бактрийского времени - в неофициальном, непрокламативном искусстве продолжали преобладать черты эллинистическо-бактрийского симбиоза, с постепенным преобладанием последних. Об этом свидетельствуют многочисленные образы великой бактрийской богини, датируемые III в. до н.э. - III в. н.э. (известно, что в Бактрии женские терракотовые статуэтки появляются лишь в III - II вв. до н.э. и рассматриваются как несомненное влияние эллинистической пластики. Это скульптурные статуэтки, иногда обнаженные (более ранние образцы), иногда - в эллинизированных одеждах типа ниспадающей складками туники и накинутого плаща-гиматия. О широком распространении эллинских культов в кушанскую эпоху свидетельствуют и терракотовые фигурки Сатиров и Силенов, - классических образцов греческой мифологии.

Что касается индо-буддийских персонажей, то в отличие от монументального искусства, где образы будд, бодхисаттв, деват, гандхарвов были чрезвычайно популярны, в коропластике их единицы. Это изображения Будды, сидящего со сложенными в жесте "мудра" руками, а также фигурки джайнов - юных приверженцев буддизма, изображенных в виде стоящих молодых людей с ожерельями на шее и браслетами на руках. Впрочем, и в этом виде искусства эллинистическая пластика постепенно уступает место сугубо восточным канонам изображения - фигурки схематизируются, облачаются в местные одежды, для них все более характерен азиатский тип лица, стилизация деталей. В позднекушанской коропластике великие бактрийские богини облачены в чисто местные одеяния (5, с. 110) и передают типичный для бактрийского искусства архаизирующий стиль. Постепенный переход от реалистической трактовки к усилению отвлеченности, абстрактности образа станет определяющим для кушанского искусства, и второй, имперский, период его развития уже характеризуется полным переходом от индивидуализации образов, реальной достоверности к максимальной обобщенности фигур и лиц.

Симбиоз различных художественных традиций, столь зримо представленный в искусстве античной Бактрии, вместе с тем пробуждает интерес к более четкому выявлению собственно бактрийского художественного канона. В разные периоды он проявляется по-разному: в архитектуре и скульптуре продиктован использованием местного материала - глины, использованием сугубо местных планировочно-композиционных решений и опять же местных тем. Говоря о формальных особенностях изобразительного искусства (скульптуры, живописи, терракоты), следует особо подчеркнуть стремление к архаизирующему стилю. В синтезе с привнесенным влиянием вырабатывался неповторимый облик искусства античной Бактрии. В целом античное искусство Бактрии характеризуется единством бактрийско-эллинистическо-индобуддийского взаимодействия, о чем наглядно свидетельствует приведенная в статье таблица. Это стремление к симбиозу различных культурных традиций является характерной чертой развития искусства древнего Узбекистана, оно сохранится и в последующих его этапах.

Автор: Эльмира Гюль

Греко-Бактрия.

Согласно Геродоту, «народности от бактрийцев до эт-лов» (современный северный Афганистан) платили персам дань в 300 талантов.

**• Маркс писал: «Богаты золотом были Бактрианские земли (Бактра т- Д-, одним словом — Туркестан) и часть Азии, лежащая между Паро-

памисом (Гиндукуш) и Имаем (горами Мус-Tar)...»'. Основатель Ниневии, Соломон, как свидетельствует Диодор, «скопил огромные количества золота и серебра, завладев всеми сокровищами Бактрианы». По данным Геродота, добыча золота в Бактрии производилась и во времена Дария I, когда этот округ платил ему подать золотом. О месторождениях золота в этой стране сообщает также Г. Агрикола: «В Бактрии река Оха приносила в долину золотой песок».

Независимости Бактрии добился сатрап Диодот (? — ок. 230 г. до н. э.). восставший против Антиоха Селевкида. Около 250 г. до н. э. он отчеканил статер, который более убедительно, чем парфянский, подчеркивает независимость Бактрии, ибо на его лицевой стороне помещен портрет нового царя Диодота, а на оборотной — идущий и мечущий молнии Зевс, а также надпись по-гречески: «Базилевс Диодот».

Возможно, на мнение о богатстве Бактрии золотом в немалой степени повлиял факт чеканки самой крупной в мировой античной истории золотой монеты достоинством в 20 статеров (около 170 г.), выпущенной царем Бактрии Евкратидом. На ее лицевой стороне — портрет царя, а на оборотной — легендарные юноши-близнецы Диоскуры и надпись: «Великий Базилевс Евк-ратид» (рис. 10).

Сто с лишним лет назад была известна лишь одна такая монета, приобретенная Парижским музеем. Но, по данным В. М. Массона и В. А. Ромо-дина [15], второй такой экземпляр в XIX в. был обнаружен в частной коллекции в Бомбее, а третий — в сокровищнице бухарского эмира. Но ясности с этими монетами нет: может быть, это одна и та же монета меняла владельцев и пришла в Париж; может быть, в Париже находится одна из двух монет; а может быть, сохранилось и три экземпляра монеты.

В пределах Афганистана также были известны месторождения золота.

древних времен разрабатывалась россыпь Заркашан в Юго-Восточном , анистане, входившем в состав Греко-Бактрии после ее расцвета. Эта

сыпь была образована за счет размыва золоторудного месторождения.

рудных минералов на месторождении отмечены самородное золото, се-йро, халькопирит и другие сульфиды; содержание золота от 1 до 71 г/т, среднем 7 г/т; серебра от 2 до 15 г/т. Долинная россыпь Заркашан имеет протяженность 3 км, ее ширина от 40 до 220 м. Выделяется до пяти золотоносных пластов мощностью от 0,5 до 3,5 м, содержание золота от 0,2 до 1 8 г/м3. Золото весьма мелкое.

Отдаленные от Средиземноморья Парфия и Греко-Бактрия выработали свой своеобразный стиль монеты, а в надписях применили местное письмо. Они не попали в подчинение и сферу влияния Рима и развивались самостоятельно. Однако Греко-Бактрия существовала недолго.

Великие Кушаны. На территории Греко-Бактрийского царства, которое на рубеже нашей эры было разгромлено кочевниками, образовались отдельные княжества.

Одно из них, где жило племя кушан, дало начало новому царству Великие Кушаны. Расцвет Кушанского царства (конец I—III в. н. э.) и превращение его в империю приходится на правление царей Канишки и его сына Гу-вишки. В состав империи входили значительная часть Средней Азии, Афганистан, Пакистан, Северная Индия и, возможно, северо-запад Синьцзяна.

Письменных данных о Кушанах очень мало, поэтому монеты оказались важным источником для выяснения истории и особенно хронологии Кушан.

Устойчивый золотой монетный стандарт Кушан связан с правлением Вима Кадфиза: чеканились двойной динар (15,8 г), динар, полудинар и чет-вертьдинар. Расширенная чеканка золотых монет объясняется установлением экономических связей с Римской империей, что обеспечивало приток западного золота. К. Маркс ссылается на следующее сообщение, касаясь добычи золота в Восточном Афганистане и Северо-Западной Индии: «...чтобы добывать чистое или почти чистое золото из огромных россыпей, расположенных между Гиндукушским и Гималайским хребтами, достаточно было простой промывки. Тогда эти страны Азии были густо населены; следовательно, рабочие руки были очень дешевы... Обратное явление наблюдается в Азии и Греции, начиная со смерти Александра. Золотоносные пески истощились; цены на рабов и рабочие руки возросли...»'.

Тем не менее в Кушанском царстве, вероятно, добывалось и собственное золото. На северо-востоке Афганистана в бассейне Пянджа известны несколько коренных золоторудных месторождений. Среди них — Чилтоншар, образованное серией кварцевых жил с вкрапленностью золота и сульфи-Д°в (содержание золота от следов до 97 г/т), а также Ришау, представленное кварцевой жилой длиной 400 м и мощностью 1—3 м (содержание золота 3 г/т).

С незапамятных времен периодически разрабатывались золотоносные к°нгломераты Дарвазского хребта в Таджикистане. Они представляют собой древние сцементированные россыпи. При разрушении и размыве этих

конгломератов образовались боле( молодые россыпные месторождени, золота [31].

По внешнему виду монеты Куша( значительно отличаются от грече, ских. На лицевой стороне динара Гу, вишки дано поясное изображение царя над плечами «языки пламени», голов; окружает контурный нимб, остроко. нечный шлем с султаном и наушни. ками, на затылочной части бант, кафтац с поперечными насечками, в право-руке короткий жезл, в левой — копь; На оборотной стороне — бог Шива с венком в левой руке, под нею тамга Надписи даны по-гречески (рис. 11).

На лицевой стороне двойного динара Вимы Кадфиза (фотографию этой монеты сделать не удалось) изображен бородатый царь, сидящий на облаках, Голова повернута вправо. На царе кафтан и высокий головной убор, перевязанный диадемой. В правой руке бугристая палица. По кругу надпись по-гречески: «Базилеум Мокадфиз». На оборотной стороне — Шива; он стоит, опираясь локтем левой руки на быка; слева запечатлен родовой знак — тамга кушан; вокруг надпись на одном из индийских языков, включающая титул: «царь царей, сын неба».

Такие детали, как царь на облаках и слова «сын неба» в титуле, по всей видимости, свидетельствуют, что племя кушан когда-то занимало высокогорные территории и в ходе завоеваний спустилось в долины, причем решающим фактором было освоение кушанами долины реки Кабул. Предположение это вытекает из слов К. Маркса: «То же самое давление избытка населения на производительные силы заставляло варваров с плоскогорий Азии вторгаться в государства Древнего мира»1.

Княжество на северо-западе Индии. После распада империи Великих Кушан на ее территории образовались феодальные княжества, история и хронология которых не ясны. В одном из таких княжеств отчеканена «индо-скифская» (более точно не определенная) полустатеровая монета. На лицевой стороне изображена греческая городская богиня в хитоне с короной в руках маковая головка, надпись на одном из индийских языков; на оборотной стороне — бык с горбом. Монета заимствована из источника XIX в-и почему она названа «индо-скифской», не объяснено. Надо полагать, что она была отчеканена на северо-западе Индии.

Геродот, завершая перечисление 20-ти сатрапий и размеры дани, сооб щил: «Что до индийцев, то этот самый многочисленный народ из всех на» известных и подать должен был платить самую большую сравнительно • другими, именно 360 талантов золотого песку. Это — двадцатый округ». О указал также, что «большое количество золота, часть которого индийца посылают царю в виде упомянутого золотого песку» добывается на запаД' ной окраине пустыни Тар (возможно, на северо-западе Пенджаба), а «во сточнее Индии простираются пески и пустыня». Вероятно, имеется в вид)

ботка россыпей в речках бассейна р. Инда; отмечается также, что пер-Р3 я держава простиралась на восток до пустыни Тар.

гИДС*

Лля Александра Македонского эта пустыня послужила препятствием

дальнейшего продвижения на восток. Следовательно, индийская мо-

с изображением греческой городской богини отчеканена в тех местах,

за 600 лет до этого побывала армия Александра Македонского.

Добавим, что в Пакистане в настоящее время золото добывают из пой-

енных россыпей р. Инд, а на северо-западе Индии, в шт. Джамму и Каш-

__в аллювиальных россыпях, где сохранились следы многочисленных

древних выработок. Как видно из характеристик разрабатываемых в настоящее время россыпей, они небольшие по размерам, в основном бедные, золото также весьма мелкое. Поэтому они и сохранились до наших дней, а богатые, с крупным золотом россыпи, были отработаны еще древними золотоискателями.

15 декабря, 2006

На границах Восточного Ирана. Кушаны

К концу II в. до н.э. еще одна группировка кочевников, по крайней мере, в большинстве своем — иранцы, завоевала греко-иранское Бактрийское царство и осела, усвоив (как ранее парны в Парфии) значительную часть местной культуры. Пришельцы перешли на бактрийский язык, на котором они, однако, стали писать не арамейским, а греческим письмом. Использование греческого алфавита для писания на иранском языке уникально для этого региона и может быть объяснено лишь исключительно сильным тут греческим влиянием37.

--------------------------------------------------------------------------------

37Алфавиты на греческой основе употреблялись, по сообщению китайского паломника Сюаньцзяна (VII в. н.э.), также во многих странах к востоку от исторической Бактрии, в горных княжествах Западного Памира и Восточного Гиндукуша.

--------------------------------------------------------------------------------

Позднее, видимо в I в. н.э., Кушаны, принадлежавшие к роду вождей, начали, точно так же как ранее Аршакиды, веста завоевания и приобрели себе обширное царство на территориях, отторгнутых от Парфянской империи и от Индии, а также в странах к северу — в Средней Азии. Кушаны вели морскую торговлю с далеким Римом, враждовавшим в то время с Парфией, и выпускали монеты, с изображениями зороастрийских, буддийских и греко-римских божеств, имена которых писали греческими буквами. Несмотря на некоторые фонетические и орфографические трудности, имена зороастрийских божеств удалось определить как бактрийские отражения известных авестийских язата. Всего их насчитывается четырнадцать или пятнадцать, и они составляют самую большую группу божеств в раннекушанском пантеоне. В их число входят Ашаэйхшо (Аша-Вахишта) и Шаорэоро (Хшатра-Ваирйа) — два Амэша-Спэнта, к которым, по всей видимости, царь обращался публично чаще всего. Мииро (Митра) и Орланго38 (Вэрэтрагна) тоже могут считаться достойными божествами для монет династии завоевателей. Божество Фарро (Хварэна) должно было обеспечивать им военные успехи, а Лрооаспо (Друваспа) — покровительствовать лошадям, составлявшим основу войска39. Как определить веру, которую исповедовали сами Кушаны, остается неясным, но их монетная система показывает, что даже в управлявшейся греками Бактрии они столкнулись со все еще процветающим зороастризмом.

--------------------------------------------------------------------------------

38Орланго - точнее, Ошлагно. Имена Фарро и Шаорэоро заимствованы из западноиранского. Имя Ашаэйхшо, по всей видимости, является искаженным Ардохшо (Арти-Вахишта) — “Благая судьба” (ипостась римской Фортуны).

39Друваспа - букв. “Владычица крепких лошадей”, “Имеющая здоровых лошадей”.

--------------------------------------------------------------------------------

Раскопано большое святилище ранних Кушан на холме Сурх-Котал в Восточной Бактрии. Оно, по-видимому, включало храм огня, так как в здании нашли алтарь—много древесной золы. Позднее Кушаны, индианизировавшись, утратили и бактрийский язык, и зо-роастрийские элементы в своей религии, стали говорить на пракрите и усиленно покровительствовать буддизму махаяны. Буддизм распространился благодаря этому в иранские пределы и в Центральную и Среднюю Азию, где он процветал и успешно соперничал с зороастризмом вплоть до прихода ислама. Хотя обе эта религии совершенно различны и по своему вероучению, и по мировоззрению, считается, что вера в Майтрею, или будущего Будду, в северном буддизме частично восходит к зороастрийским представлениям о Спасителе (Саош-йанте).

Кушанская империя

Кушанская империя в последнее время привлекает к себе пристальное внимание исследователей. Свидетельством тому могут служить три международных совещания, состоявшиеся за десять лет: симпозиум по кушанской хронологии в Лондоне (1960 г.), конференция по истории, археологии и культуре Центральной Азии в кушанскую эпоху в Душанбе (1968 г.), семинар по кушанским исследованиям в Кабуле (1970 г.). Кроме многочисленных статей и заметок в свет вышли монографии и сборники, посвященные разным аспектам изучения Кушанской империи. Немало внимания истории и культуре этого государства уделили и советские исследователи.

Живой интерес к Кушанской империи вызван в первую очередь той ролью, которую она сыграла в истории древнего мира и культурной истории всего человечества. Созданное потомками кочевых племен, которые сокрушили власть греко-бактрийских царей - наследников Александра Македонского и Селевкидов - в сердце Азии, это государство в период расцвета охватывало среднеазиатские, афганистанские, североиндийские, пакистанские и, возможно, восточнотуркестанские земли, В глазах современников оно было одной из тех "мировых империй", которые в начале нашей эры объединили под своей властью наиболее развитые в экономическом и культурном отношении страны и области Старого Света. Достаточно показательно в этом отношении сообщение китайского лазутчика в Индокитае, который, описывая политическую ситуацию в двадцатых годах III в., отмечал, что весь мир поделен на три части, подчиненные трем "сынам неба" (императорам): китайскому, римскому и кушанскому.

Высокая оценка современниками роли Кушанского государства отнюдь не была преувеличением: обширная и могущественная среднеазиатско-индийская держава кушан какое-то время действительно стояла в одном ряду с Римом, ханьским Китаем, парфянским, а позднее сасанидским Ираном и занимала важное место в политической жизни древнего мира. Эпоха существования Кушанского государства характеризуется также оживлением международных связей. Упрочились торговые и культурные связи между различными областями и странами Азии, равно как и между Востоком и Западом, во взаимодействие вступали весьма отдаленные народы, ранее почти не знакомые друг с другом. О широте и размахе международных контактов того времени красноречиво свидетельствуют письменные источники и археологические материалы.

Известно, что именно в кушанский период был проложен первый в истории нашей планеты трансконтинентальный Великий шелковый путь, протянувшийся из империи Хань, через земли Кушанского и Парфянского царств, к римскому Средиземноморью. Тогда же, за полторы тысячи лет до Васко да Гамы, отважные мореплаватели, используя сезонные ветры-муссоны, проложили регулярную водную трассу от завоеванного Октавианом Августом Египта к морским воротам кушан - портам Западной Индии. Можно предполагать, что в это время наладились также контакты между Средней Азией, племенами Урала и Приуралья и населением Северного Причерноморья. Из сообщений античных авторов известно об индийских, бактрийских и скифских купцах в египетской Александрии п о поездке римского торговца Маэса Тициана к западному рубежу Китая, о том, сколь широко потреблялись в Риме индийские специи и как ценились там восточные шелка. Археологические раскопки открыли римскую факторию на восточном берегу полуострова Индостан, резную индийскую костяную статуэтку в Помпеях и замечательные сокровища кушанского дворца в Каписе-Беграме (на юге Афганистана), где наряду с изделиями ремесленников римских провинций Египта и Сирии были найдены китайские лаки и индийская резная кость.

Исследования последних десятилетий показали, что с кушанским периодом связан также расцвет "кушанского искусства", повлиявшего на последующую историю художественной культуры многих стран и народов Востока. На этот период падает и широкое распространение буддизма из Индии, его родины, в страны Юго-Восточной Азии, Среднюю и Центральную Азию и на Дальний Восток.

Однако кушанская эпоха и Кушанское царство привлекают к себе внимание не только важной ролью в истории, в развитии культуры и искусства, но и некоей таинственностью, которая все еще связана с этой могущественной, но слабо изученной древней империей.

И слабая изученность, и загадочность Кушанской империи объясняются скудостью источников для исследования ее политической и социально-экономической истории. Наука не располагает какими-либо среднеазиатскими или индийскими хрониками или историческими сочинениями кушанской поры, нет даже местных преданий о Кушанской державе. До самого недавнего времени собственно кушанские письменные источники состояли из кратких монетных легенд, столь же лаконичных надписей на резных геммах-печатях и небольших, в основном посвятительных, надписей с упоминанием кушанских царей, их наместников и вассалов на севере Индостана. Открытие знаменитой надписи "кушанским письмом" в "храме Канишки Победителя" в Сурх-Котале и других памятников "бактрийского языка", значительно обогатив наши знания, не дало, однако, достаточных материалов для решения многих важных вопросов кушанской истории. Отрывочные свидетельства иноземных источников - античных, китайских, сирийских, армянских и т. п., также не могут воссоздать всей картины.

Особенно досадную помеху представляет собой отсутствие определенности в вопросах кушанской хронологии. Воцарение знаменитого кушанского царя Канишки - пресловутую "дату Канишки", принятую за начало отсчета событий в период расцвета Кушанской державы (по этой системе почти сто лет датировались надписи кушан), разные ученые относили к 57 и 9 гг. до н. э., к 43, 60-65, 78, примерно 80, 90-м гг. I в. н. э., 103-110, 125, 128, 130, 144, примерно 200, 225-232. 248 и 278 гг. н. э. В защиту каждой из этих дат приводились всевозможные аргументы, однако нехватка фактических данных так и не позволила обосновать с должной убедительностью ни одну из них. Современной наукой отвергнуто большинство этих гипотетических определений, но "дата Канишки" и датировка многих событий кушанской истории (а также историко-культурных памятников кушанского периода) все еще колеблются в пределах двух столетий - от 78 до 278 г. н. э.43.

Почти совершенно не освещены источниками и, следовательно, слабо изучены социальная структура и общественный строй Кушанского царства. До сих пор оспариваются заключения различных o исследователей о местонахождении первоначального ядра этого царства, его границах и других немаловажных вопросах истории и культуры.

Таким образом, сейчас скорее можно говорить о существовании в науке сложной "кушанской проблемы", чем о связной истории Кушанского государства. Поэтому мы, не касаясь многих аспектов истории Кушанской империи, рассмотрим лишь те вопросы, которые необходимы для нашей темы - истории и культуры Бактрии времени становления, расцвета и гибели этого государства.

Период крушения Греко-Бактрийского царства, павшего в конце концов под ударами кочевых племен, был временем зарождения Кушанского государства. К сожалению, доступные ныне данные не позволяют детально осветить события этого периода. Сведения античных авторов о том, что происходило в Средней Азии и близлежащих областях после середины II в. до н. э., более чем скромны. Тогда между землями "греков Бактрии и Индии" и античным миром Средиземноморья уже простиралось обширное Парфянское царство. Бактрийские или индийские, или парфянские исторические сочинения того времени науке не известны. Поэтому основным источником наших знаний о первых шагах кушанской государственности служат древнекитайские хроники. В наиболее ранней из них - "Шицзи" со слеш "первооткрывателя пути на Запад" Чжан Цяня приводится четкая характеристика политической ситуации в Средней Азии в последней трети II в. до н. э. В частности, там отмечается, что на правобережье Амударьи в это время расселились кочевые завоеватели Бактрии да-юечжи ("большие" или "великие" юечжи). подчинившие себе уже и левый берег. Левобережье описывается как отдельная область Дахя (или Дася), подвластная юечжи и политически раздробленная: в Дахя есть столичный город Ланьши, но нет "верховного главы" и почти каждый город имеет "своего правителя". Более поздние хроники "Ханьшу" и "Хоуханьшу" не приводят уже отдельного описания Дахя и свидетельствуют о переселении на левобережье Амударьи да-юечжи. столицей которых становится город Ланьши (в "Ханьшу" он назван Гяньши). Обе хроники сообщают также о возникновении в Бактрии пяти княжеств, включая Гуйшуан (Кушанию).

Эти сообщения, вероятно, фиксируют два этапа завоевания Бактрии кочевыми племенами. Первый, когда кочевые завоеватели, подчинив себе правителей бактрийских городов и княжеств, взяли под свое непосредственное управление лишь районы по северному (правому) берегу Амударьи, протекал, судя по сообщениям Сыма Цяня, во второй половине II в. до н. э. Но не исключено, что этот этап мог захватить и I в. до н. э. и даже часть I в. н. э. Еще сложнее датировать второй этап, когда кочевники перенесли свою ставку (или ставки) на юг от Амударьи; этот период мог начаться и в самом конце II в. до н. э. (вскоре после путешествия Чжан Цяня), и в I в. до н. э., и в I в. н. э.

О том, как проходил процесс становления Кушанского государства, сообщает лишь "Хоуханьшу". "По прошествии с небольшим ста лет гуйшуанский (кушанский) князь Киоцзюкю покорил прочих четырех князей и объявил себя государем под названием гуйшуанского (кушанского). Он начал воевать с Аньси (Парфией или, что представляется более вероятным, с индо-парфянскими царями), покорил Гаофу (Кабул), уничтожил Пуду (Арахосия или район Газни) и Гибинь (вероятно, Кашмир) и овладел землями их. Киоцзюкю жил более 80 лет. По смерти его сын Яньгаочжень получил престол и еще покорил Индию, управление которой вручил одному из своих полководцев. С сего времени юечжи сделался сильнейшим и богатейшим Домом. Соседние государства называли его гуйшуанским государем, но китайский двор удержал прежнее ему название: Да-юечжи".

Сопоставление этого сообщения с данными, полученными в результате изучения кушанских монет, первых вещественных памятников Кушанской империи (их первые публикации появились еще в 1823 г.), позволило определить имена двух первых кушанских царей - Кудзулы Кадфиза и Вимы Кадфиза, равно как и подлинное самоназвание династии (или рода, возглавившего государство), княжества, а позднее и империи. Эти сопоставления были подтверждены также эпиграфическими находками в Индостане. Так, надписи кхароштхи в Панджтаре (на берегу р. Инд) и в Таксиле, датированные соответственно 122-м и 136-м годами, содержат упоминания царей (махараджей) кушан, а надпись кхароштхи в Калатсе (Ладак) 187-го (или 184-го) года упоминает царя (махараджу) Увиму Кавтпса. К сожалению, эра, годами которой датированы все эти надписи, равно как и начало отсчета ("сто с небольшим лет") в сообщении "Хоуханьшу" о деятельности отца Вимы - Кудзулы Кадфиза, остаются неизвестными, и абсолютная хронология кушанской государственности, как уже говорилось выше, до сих пор не может быть определена.

Кушанская нумизматика, развившаяся в самостоятельную научную дисциплину, подтвердила сведения "Хоуханьшу" об именах двух первых кушанских государей и об экспансии кушан в годы их правления к югу от Гиндукуша: уже на монетах Кудзулы Кадфиза наряду с греческими появляются надписи индийским письмом кхароштхи, существующие и на монетах Вимы Кадфиза; монеты обоих этих царей получили широкое распространение на северо-западе древней Индии - в Гандхаре и близлежащих районах (так, в Таксиле найдено около 2500 монет Кудзулы Кадфиза) .

Данные нумизматики позволяют также полагать, что процесс консолидации и оформления Кушанского царства, начавшийся при Кудзуле Кадфизе, не был завершен при нем: в чекане этого царя часто видно явное подражание, в одних случаях монетам греческого царька Гермея; в других - монетам Аза I, правителя из так называемой индо-сакской династии: в третьих - римскому чекану. При сыне Кудзулы - Виме Кадфизе была осуществлена важная денежная реформа, стали выпускаться помимо медных четыре категории золотых монет, номинал которых основывался на римских "денариус ауреус" эпохи Августа, и завершено создание "собственного кушанского монетного типа, закрепившегося (с некоторыми изменениями) во всей последующей чеканке".

Можно считать установленным, что ядром Кушанской империи было Кушанское княжество, правитель которого Кудзула Кадфиз (Кадфиз I), покорив соседние четыре княжества в Бактрии и победив в вооруженном столкновении с парфянами (или индо-парфянами), приступил к завоеванию земель на юге современного Афганистана и на севере Пакистана. Нет оснований сомневаться, что при сыне и преемнике Кудзулы Кадфиза- Виме Кадфизе (Кадфизе II) кушаны, в соответствии со свидетельством "Хоуханьшу", продолжали завоевательные походы (в частности, в глуюь Индии) и, судя по данным нумизматики, осуществили ряд мер по оформлению своего государства в единую могущественную империю.

В то же время точная датировка всех этих событий из-за недостаточности данных пока не может быть установлена, и в связи с этим не ясно, вправе ли мы связывать с каким-либо из Кадфизов или кем-нибудь из иных кушанских государей сведения китайских источников о событиях последней четверти I в. н.э., когда в Восточном Туркестане действовал знаменитый китайский полководец Бань Чао. Источники упоминают о неоднократных контактах бань Чао с юечжи, которые активно вмешивались в восточнотуркестанские дела. Они же сообщают, что в 90 г. н. э., после того как Бань Чао задержал и отправил обратно посольство юечжийского государя, просившего руки ханьской принцессы, недовольный царь юечжи (имя его не приводится) послал в Восточный Туркестан своего наместника с семидесятитысячным войском; этот поход, однако, успеха не имел.

По единодушному мнению исследователей, расцвет Кушанской империи приходится на время царствования Канишки. третьего кушанского государя (после Кудзулы и Вимы Кадфизов). известного нам по имени. Однако, как это ни парадоксально, именно об этом кушанском императоре и о его непосредственных преемниках Васишке и Хувишке нет никаких сведений у современных им авторов. Странное отсутствие в китайских династийных хрониках даже простых упоминаний их имен до сих пор не находит себе убедительного объяснения. Между тем от этих государей до нас дошло более сорока надписей" (в основном индийскими алфавитами кхароштхи и брахми), датированных годами "эры Канишки". Факт создания нового летосчисления по воцарению Канишки свидетельствует о значимости этого государя в истории Кушанской империи. Сам Канишка упоминается в надписях, датированных с 1-го (или 2-го) по 23-й год.

В ходе археологических раскопок были открыты "храм Канишки Победителя" в Сурх-Котале (на севере Афганистана, в Бактрии) и династийное святилище кушанских царей в Мате (возле Матхуры, в долине Ганга) со статуей Канишки. Эта статуя, голова которой не сохранилась, тем не менее столь выразительна, что, по мнению некоторых исследователей, может служить своеобразным символом величия Канишки и его империи.

Память о Канишке жила в течение многих столетий, о чем свидетельствуют упоминания о нем в средневековых текстах. Правда, в основном эти сообщения носят легендарный характер. Они стремятся подчеркнуть покровительство, которое Канишка оказывал буддизму, его "благие", с точки зрения буддистов, деяния. Подобные сведения о Канишке сохранены буддийской традицией и дошли до нас в китайских, тибетских, согдийских и уйгурских текстах.

Буддийская традиция приписывает Канишке руководство IV буддийским собором в Кашмире и сооружение огромной ступы и монастыря в Пурушапуре (Пешавар). Как показал критический анализ источников, первое вполне может быть "благочестивой фальсификацией" (выражение Дж. Розенфилда) средневековых буддистов. Второе же подтверждено в ходе раскопок в Шах-джи-ки-дхери близ Пешавара, где действительно были открыты остатки большой ступы и монастыря, найдены образцы каменной и гипсовой скульптуры и извлечен (из ступы) знаменитый бронзовый реликварий с надписью, упоминающей Канишку.

Те же поздние источники сообщают о величии Канишки, именуя его миродержцем (чакравартин), упоминают его победы над царями Южной и Восточной Индии и не названным по имени парфянским государем, о походе (или походах) на восток от Памира, в результате чего племена из пограничных областей к западу от Хуанхе выдали ему в качестве заложников своих наследных принцев.

К сожалению, не ясно, насколько можно доверять этим сообщениям. Многие детали их явно легендарны. Однако в целом эти сведения не только свидетельствуют о почитании Канишки буддистами, но и подтверждают данные о его крупной роли в истории Кушанского государства, а возможно, и всей Центральной Азии.

Говоря о Канишке, следует иметь в виду, что, судя по одной из надписей, датированной 41-м годом и упоминающей "Канишку, сына Ваджешки", это имя носили два или, судя по монетным данным, даже три кушанских государя. Весьма вероятно, что, хотя основная часть сообщений о Канишке явно связана со знаменитым Канишкой I, отдельные известия могут относиться к более позднему царю (или двум царям) с тем же именем.

Уже давно исследователи обратили внимание на существенные изменения в политике и культуре Кушанского государства, происшедшие после воцарения Канишки, объясняя это тем, что после Вимы Кадфиза наступил период междуцарствия и смут. Он окончился лишь с приходом к власти новой династии, чьи представители (в отличие от двух первых кушанских царей, носивших родовое имя или титул "Кадфиз") имели тронные имена с окончанием на -шка. Действительно, воцарение Канишки, как упоминалось, ознаменовалось введением нового летосчисления. Об изменении религиозной политики кушанских властей при Канишке (по сравнению со временем Вимы Кадфиза), кроме буддийской традиции, открытий в Пешаваре и последних по времени - в Бактрии, свидетельствуют монеты. В отличие от Вимы Кадфиза, на монетах которого (на оборотной стороне, где со времени греко-бактрийских царей помещали изображения божеств-покровителей) изображен только Шива, монеты Канишки I (и Хувишки), показывая веротерпимость, демонстрируют синкретический пантеон, который включает около 30 божеств иранско-среднеазиатского, индийского, ближневосточного и античного происхождения, в том числе и Будду (рис. 3). Анализ монет подтвердил также, что при Канишке I происходит замена применявшихся ранее (при Кадфизах) греческих и индийских надписей легендами, выполненными "кушанским письмом".

В то же время тщательное исследование Кушанского монетного дела показало тесную связь чеканов Вимы Кадфиза и Канишки, что "совершенно исключает существование какого-либо перерыва между этими двумя царями". Этот вывод, однако, не отрицает того, что Канишка мог быть основателем новой кушанской династии. И хотя такое предположение остается не более чем гипотезой, оно, видимо, имеет право на существование, так же как и предположение Стена Конова о связи Канишки с Восточным Туркестаном. С. Конов опирался на данные тибетской традиции о походе на Индию трех восточнотуркестанских владетелей: правителя Ли (Хотана) Виджаякирти, безымянного государя Гузана (по П. Пелльо - Кучи) и царя Каники (Канишки). Правда, Дж. Розенфилд указы вает, что этому предположению противоречит сообщение, содержащееся в одной из рукописей, привезенной экспедицией П. Пелльо из Дуньхуана (текст составлен на санскрите и продолжен в хотанском переводе); согласно этому тексту, Канишка происходил из императорского рода правителей Балха. Однако у нас нет никаких оснований отдавать предпочтение этому сообщению, тем более что лингвистический анализ имени Канишки, равно как и Хувишки и Ваджешки/Васишки, позволяет все-таки связывать этих кушанских царей с Восточным Туркестаном: по заключению В. В. Иванова, среди тех языков, с которыми исторически могли соприкасаться кушаны, суффикс -шк(а) в личных именах характерен лишь для кучинского (иначе - "тохарского Б"), т. е. древнего языка, засвидетельствованного для района восточнотуркестанского города Кучи.

В отличие от Канишки имя Хувишки было забыто буддийской традицией. Единственное упоминание этого имени встречается в кашмирской династийной хронике XIII в. "Раджати-рангини": в ней перечислены, среди прочих государей Кашмира, три царя турушки (т. е. тохары, или тюрки) -Хушка (предположительно Хувишка), Джушка (предположительно Ваджешка/Васишка) и Канишка. Надписи Хувишки (письмом кхароштхи и брахми), как уже отмечалось, датированы по "эре Канишки", а ранние монеты с этим именем тесно примыкают к чекану Канишки I и свидетельствуют, в частности, о продолжении той же религиозной политики (признание различных по происхождению божеств), которую проводил знаменитый кушанский царь.

Восемнадцать надписей с именем Хувишки, из района Матхуры, датированных от 28-го до 60-го годов "эры Канишки", свидетельствуют о сохранении в это время в глубинной Индии власти кушан. В Джамалпуре. существовал большой буддийский монастырь - "вихара Хувишки", как называют его найденные здесь надписи: наиболее ранняя надпись относится к 51-му году, наиболее поздняя - к 77-му году, т. е. ко времени Васудевы. Еще одна надпись кхароштхи с именем Хувишки (51-го или 28-го года) найдена в Бардаке, близ Кабула. К 31-му году, т. е. ко времени царствования Хувишки, относятся также крупные работы по восстановлению "храма Канишки Победителя" в Сурх-Котале.

Таковы сведения, которыми располагает сейчас наука о царе или царях по имени Хувишка. Эти данные позволяют утверждать, что во время его (или их) царствования кушанские власти придерживались той же политической линии, что и при Канишке I, а Кушанская империя все еще находилась в зените своего могущества.

К периоду расцвета Кушанской империи мы вправе относить также время правления царя или царей, носивших имя Васудева.

Это имя содержат семь надписей письмом брахми из района Матхуры; в других частях Кушанской империи несомненных надписей с именем Васудевы пока не найдено. Надписи из Матхуры датированы от 64-го (или 67-го) по 98-й годы "эры Канишки", т. е. охватывают срок в 32-35 лет, который вполне мог вместить не одно, а два (если не три) царствования; не исключена также вероятность, что кушанский царь по имени Васудева мог править и некоторое время спустя даты последней, матхурской надписи 98-го года. Что же касается монет, то нумизматы обычно различают два-три типа или фазы в чекане с именем Васудевы, предполагая существование двух или трех царей с этим именем. Наиболее убедительным представляется деление монетного чекана с именем Васудевы на две части и соответственно признание Васудевы I и Васудевы II, в промежутке между которыми царем кушан был еще один государь по имени Канишка .

К сожалению, пока невозможно определить, который из Васудев упоминается в матхурских надписях. Не удается также установить, с каким из этих царей можно связывать единственное известное науке упоминание кушанского царя после кадфизского времени в китайской хронике династии Вэй. В этой хронике, составленной в конце III в. н. э., сообщается о прибытии ко двору Вэй в январе 230 г. н. э. посольства с дарами от царя да-юечжи Бо-дюо; это имя, по утверждению китаистов, представляет собой закономерную китайскую передачу имени "Васудева".

Монеты кушанских государей, носивших в отличие от всех их предшественников индийское имя Васудева, демонстрируют разрыв с религиозной политикой Канишки I, Хувишки I и Хувишки II. Так, в качестве божества-покровителя почти на всех монетах с именем Васудевы помещен лишь один Шива, причем иконографически он отличен от изображений этого божества на монетах Канишки и Хувишки.

Нумизматические данные, по мнению Е. В. Зеймаля, позволяют не только говорить о переходе от почитания разнообразных богов и богинь синкретического пантеона к поклонению одному божеству - индийскому Шиве, но также предполагать, что при Васудеве восторжествовала та разновидность культа Шивы, которая отличалась нетерпимостью к другим религиям и культам.

Однако если религиозная политика царей по имени Васудева и переменилась, то легенды монет первого из них по-прежнему выполнялись "кушанским письмом", как на монетах Канишки и Васудевы II (хотя на последних уже появились отдельные знаки письма брахми), а матхурские надписи датировались по "эре Канишки". Судя по надписям, при Васудеве (во всяком случае, до 77-го года "эры Канишки") продолжала существовать и "вихара Хувишки". Иными словами, во время Васудевы I (возможно, и Васудевы II) не произошло полного разрыва с культурными традициями Канишки I, Хувишки I и Хувишки П.

Возвращаясь к матхурским надписям с именем Васудевы, следует подчеркнуть, что они свидетельствуют о прочности вплоть до 98-го года "эры Канишки" власти кушан на берегах Ганга (во всяком случае, в среднем его течении), т. е. о сохранении в этот период мощи всей Кушанской империи.

Крушение Кушанской империи освещено источниками столь же скудно, как ее расцвет. Правда, трудами многих исследователей для изучения этого времени привлечены довольно разнообразные данные. Однако как сам процесс ослабления Кушанской империи, так и его хронология все еще остаются объектом дискуссий, более или менее остроумных гипотез, поскольку данные, привлекаемые для освещения последнего этапа истории кушан, и, главное, интерпретация этих данных разными учеными крайне противоречивы. При рассмотрении политической истории Бактрии кушанского периода мы еще вернемся к свидетельствам краха кушан в колыбели их империи. Здесь же коснемся лишь вопроса об ослаблении власти кушан на периферии и о территориальных утратах империи.

Матхурские надписи с именем Васудевы, по-видимому, самые поздние из известных ныне, где упоминаются цари кушан. (Предположение об отнесении четырех надписей с именем Канишки и двух с именем Васишки к гипотетическому второму веку "эры Канишки" хотя и возможно, но слабо обосновано: по мнению И. Э. ван Лохвизен де Леев и Дж. Розенфилда, в этих надписях не проставлены цифры сотен, отнесены же эти надписи к более позднему, чем надписи Васудевы, времени на основании далеко не бесспорных стилистических и палеографических данных.) Поскольку большинство открытых кушанских надписей сосредоточено именно в Матхуре, то отсутствие здесь более поздних кушанских надписей едва ли может быть случайностью: по всей вероятности, это свидетельствует об утрате кушанами своих былых владений в долине Ганга.

Напомним, что надписи в Каушамби и Сарнатхе датированы 2-м и 3-м годами царствования Канишки, т. е. традиция составления надписей по хронологии "эры Канишки" с именами кушанских царей в долине Ганга насчитывала около столетия. Прекращение этой традиции хорошо согласуется с упоминанием в буддийском тексте, переведенном на китайский язык в 266 или 281 г. н. э., уже не трех (китайского, римского и кушанского), а четырех (с добавлением индийского) "сынов неба"- императоров.

По-видимому, и отсутствие в долине Ганга надписей кушанских царей, относящихся ко времени позднее 98-го года "эры Канишки", и упоминание в 60-80-х годах III в. н. э. "нндийского императора" связаны с потерей кушанами значительной части их индийских владений и возвышением какого-то собственно индийского государства. К сожалению, определить, какого именно, сейчас невозможно: история Индостана в III в. н. э. освещена источниками весьма слабо, сведения о местных государствах этого времени в Центральной и Восточной Индии ограничиваются часто лишь их названиями.

Утрата кушанами их владений в долине Ганга приходится, скорее всего, именно на вторую половину III в. н. -э., об этом свидетельствуют данные многолетних раскопок Каушамби.

Материалы этих раскопок показывают, что захвату Каушамби Самудрагуптой (350 г. н. э.), фактическим основателем империи Гуптов, предшествовал период правления различных государей, который в целом продолжался не менее 75-100 лет. Сейчас невозможно с уверенностью утверждать, как и в какие сроки теряли кушаны свои индийские владения, но есть основания полагать, что их власть над отдельными районами Индостана длилась тем более, чем дальше на запад располагались эти местности. В таком случае районы Варанаси (Бенарес), Сарнатха и Каушамби были потеряны раньше, чем район Матхуры и Дели, после утраты которых под властью кушан к югу от Гиндукуша оставались лишь Пенджаб и бассейн верховьев р. Инд.

В III в. уже не входил в Кушанскую империю и Восточный Туркестан: как свидетельствуют китайские источники, в 202 г., после долгого перерыва, в Китай прибыло посольство из Хотана: в 220 г.- из Хотана и Карашара; в 222 г.- из Хотана, Кучи и Шаньшаня; в 227 г.- из Карашара; в 240 и 270 гг.- из Карашара; в 280 г.- из Турфана; в 283 г.- из Шаньшаня; в 285 г.- из Карашара и Кучи.

В последней трети III в. начинается собственный медный хорезмийский чекан, и к концу III - началу IV в. выходят из обращения в Хорезме кушанские медные монеты Канишки, Хувишки и Васудевы (без надчеканов). Даже если оспаривать, что довольно обильные находки кушанской меди в Хорезме свидетельствуют об определенной зависимости этой области Средней Азии от Кушанской империи, надчеканка, перечеканка и выпадение из обращения этих монет в Хорезме, очевидно, показывают ослабление связей с кушанами, а появление здесь монет позднего типа чекана сасанидского царя Шапура I и некоторые косвенные данные позволяют предполагать усиление иранского (сасанидского) влияния, очевидно, в ущерб кушанскому.

С приведенными данными увязывается и упоминание Кушаншахра (т. е. Кушанского царства) в надписи Шапура I на "Каабе Зороастра" (262 г. н. э.). Приводя перечень областей и стран, которые ему "платили дань и подвластны были", Шапур называет и Кушаншахр, "вплоть до Пашкабура и дальше до Каша, Согда и гор Чача". Вероятно, у Шапура I были какие-то основания для включения в список "подвластных" областей Кушаншахра: скорее всего, военные или дипломатические успехи на востоке, в результате которых кушаны либо временно признали верховную власть Шапура, либо выплатили ему контрибуцию.

Итак, по имеющимся сведениям можно полагать, что III век знаменовал ослабление Кушанской империи и, по-видимому, ряд территориальных потерь, после которых под властью кушан остались лишь Бактрия, Гандхара и прилегающие к ней районы современного Пакистана и Афганистана.

Ставиский Б.Я. Кушанская бактрия: проблемы истории и культуры. М., "Наука", 1977. С. 11-31.

15 декабря, 2006

Очень интересное по ссылке http://www.tatar.ru/?DNSID=0ff64b79cb99756...mp;node_id=2435

Профессор Г.Саттаров в своей первой версии топоним КАЗАН делил на два смысловых компонента: КАЗ, означающий название доисторического племени "каз" (гусь), и АН, якобы означающий в древнетюркском языке понятие "страна" и "земля".Убедившись в зыбкости своей аргументации, профессор от такой версии отказался. Академик М.Закиев придерживается этой же схемы, связывает топоним Казан уже с другим этнонимом - "КУШАН": "Еще до нашей эры на северных побережьях Чулмана (Камы. - Р.С.) обосновались племена КУШАН, пришедшие с востока. Они обосновали свое государство и построили свой город и назвали его именем своего племени - кушан, а на волжско-уральском диалектном варианте - КАШАН. В результате фонетических изменений это слово приобрело форму "КАЗАН". Таким образом, город Казань обосновали казанские племена, и они назвали его "КАЗАНЬ". Не слишком ли произвольное толкование фонетических изменений в лингвистике и истории этносов? В научных трудах по истории Татарстана (в том числе в трудах и самого академика) мы не находим упоминания о доисторических племенах-пришельцах КУШАН, об их культуре, языке, а в трудах ученых-тюркологов в области истории фонетики (М.Рясянена, Г.Севортяна, Н.Баскакова, К.Радлова, нашего Л.Заляя и др.) переход фонем У на А, Ш на З не зафиксирован. Поэтому фонетические изменения по схеме М.Закиева КУШАН-КОШАН-КАШАН-КАЗАН с научной точки зрения едва ли можно считать убедительными.

Обнаружен загадочный хум на месте поселения времен империи Великих КушанТаджикские археологи обнаружили следы кушанского городища, существовавшего около 2 тысяч лет назад на территории современного Душанбе. Первоначально при закладке котлована для многоэтажного дома почти в центре города строители наткнулись на фрагменты старинных предметов, что и заставило их обратиться к ученым. После разведочных раскопок те обнаружили следы построек и крупный глиняный кувшин "хум" высотой около метра.

Находки с полной уверенностью можно отнести к первым векам нашей эры, и связаны они с городищем кушанской эпохи, которое занимало значительную часть территории современного города, сообщили ИТАР-ТАСС в Институте истории, археологии и нумизматики национальной Академии наук. О предназначении хума можно будет сказать после продолжения раскопок. Но известно, что во времена империи Великих Кушан они использовались не только для хранения вина и зерновых, но и для захоронений.

Душанбе стал столицей республики 80 лет назад, однако первые небольшие поселения появились здесь в IV веке до н.э., еще до похода в Центральную Азию Александра Македонского

Эфталиты и их соседи в IV в.

Л.Н. Гумилев

Опубликовано "Вестник древней истории". 1959, No 1, стр. 129-140.

О народе, называемом эфталиты, мир узнал впервые в 384 г. н.э., когда при осаде Эдессы в персидском войске появились эфталиты, восточные соседи персов [+1]. Однако после этого они еще свыше полувека были в тени и не играли значительной роли на арене истории. Зато они это наверстали к середине V в.

Несмотря на то, что по поводу происхождения и этнической принадлежности эфталитов имеется огромная, уже почти необозримая литература, оба эти вопроса не могут считаться решенными. Начнем с имени эфталитов, которых называли белые хунны. Почему хунны и почему белые? Во-вторых, происходит ли этноним "эфталит" от имени царя (как думал Гиршман) или от места обитания или же это политический термин? В-третьих, кем были эфталиты в расовом отношении? В-четвертых, где была их исконная земля? Ибо ее помещают и к северу и к востоку от Согда. И наконец, какое место занимали эфталиты в семье центральноазиатских народов, с которыми они соприкасались гораздо чаще, чем с Ираном и Индией.

Вот вопросы, которые встают перед исследователем и без выяснения которых почти вся история внутренней Азии в I тыс. н.э. остается неясной. Относительно происхождения эфталитов существует несколько гипотез, которые я излагаю кратко. Одни выводят эфталитов от юечжей. Эта гипотеза находит свое подтверждение в свидетельстве Прокопия: "Хотя эфталиты народ Уннского племени, но они не смешаны и не сносятся с известными нам Уннами, ибо ни смежной области у них нет, ни вблизи от них не живут" [+2]. Это мнение разделяет наиболее серьезный исследователь эфталитов Вивьен де Сен-Мартен [+3], опираясь на Дегиня [+4]. Действительно, очень удобно объяснить название "белые унны" сопоставлением загадочных эфталитов с народом юечжи, кочевыми арийцами, но это встречает непреодолимое препятствие в свидетельстве Бэйши, где наряду с Йеда-эфталитами упомянуты сами Да-юечжи - индоскифы [+5]. К тому же, местное население называлось тохары, и источник отнюдь не отождествляет их с эфталитами - йеда, идань [+6]. При этом китайский автор Суй-шу выводит лишь царствующую династию эфталитов от юечжей, а отнюдь не весь народ. Вследствие этого гипотеза Вивьен де Сен-Мартена оказывается недоказанной.

По вопросу, откуда пришли эфталиты, также существует несколько точек зрения. Шпехт выводил их из Северного Китая [+7] и относил их появление ко второй половине V в. Однако известно, что персы воевали с эфталитами уже в первой половине V в. Мнение Шпехта справедливо игнорируется Друэном [+8] и Шаванном [+9]. По мнению Паркера, эфталиты - это юебань [+10], тем самым он причисляет их к тюркам. Сходное мнение высказывают Блоше [+11]и С. П. Толстов [+12], но это мнение разбивается о прямое указание Бэй-ши, что язык эфталитов не тюркский [+13]. Грумм-Гржимайло предлагает гипотезу, согласно которой ветвь юечжей попала на Алтай, объединилась с тамошними динлинами и в V в., разрушив Юебань, через Среднюю Азию пробралась в Тохаристан [+14]. Однако раскопки Пазырыка показали, что алтайские европеоиды не светловолосые динлины, а темноволосые арийцы [+15]. Н. Веселовский [+16] относит эфталитов к арийцам, но не поясняет, откуда они взялись.

Из ныне существующих концепций можно привести мнение С. П. Толстова, который выводит эфталитов с берегов Сырдарьи, в связи с "общим подъемом варварских племен в IV в." [+17].

Эфталитской проблемы касался Маркварт [+18]. Взгляды этого талантливого исследователя с течением времени менялись, но тем не менее сыграли свою роль при разработке целого ряда проблем истории Востока, в том числе и эфталитской.

Уделяли внимание эфталитам Шаванн [+19] и Нёльдеке [+20]. Однако разбор всех этих сочинений увел бы нас от самой проблемы в сторону истории проблемы. Поэтому я останавливаюсь на новейших работах.

Статья Везендонка [+21], построенная исключительно на немецких работах, скорее запутывает, чем разрешает вопрос и является шагом назад по сравнению с работами Шаванна и Пелио. Эта статья Везендонка потеряла свое значение также и потому, что эта тема получила остроумное освещение в работе Н.В. Пигулевской [+22]. Давая сводку сведений христианских авторов V в., Н. В. Пигулевская обращает внимание на термин "белые гунны", на их антропологическое отличие от монголоидных гуннов Причерноморья, хорошо известных Приску Панийскому и Аммиану Марцеллину. К "белым гуннам" она причисляет хионитов, кидаритов и эфталитов, отнюдь не смешивая их между собою.

Эфталитской проблемы коснулся также Мак-Говерн [+23]. Он выводит эфталитов из Турфана во II в. н.э. и предполагает наличие у них связей с Тибетом. Ниже мы увидим, почему его взгляд не может быть принят.

В "Истории Узбекистана" (1952) нашли отражение взгляды С. П. Толстова. А.М. Мандельштам полностью принял отождествление хионитов с эфталитами, считая, что "это были группы кочевых племен, появившихся в среднеазиатском междуречье приблизительно в середине IV в. и подчинивших себе к началу VI в, огромную территорию от Северной Индии до Семиречья и от Хотана до границ Ирана" [+24]. К сожалению, А.М. Мандельштам не заинтересовался вопросом, где в IV в. н.э. мог располагаться столь многочисленный народ, оставаясь к тому же не замеченным ни с востока китайцами, ни с запада греками. При этом А.М. Мандельштам признает, что эфталиты были ирано-язычны, а нам известно, что уже в III в, лесостепная граница Западной Сибири и Казахской степи была заселена уграми и, таким образом, предполагаемая прародина эфталитов должна была помещаться в Голодной степи, а это место малопригодное для прокормления большого народа.

Что же касается гипотезы Гиршмана о тождестве эфталитов и хионитов, то и по наше время остается в силе вывод Шаванна, что хион, вернее кирмахион, - это название для племен между Уралом и Каспием, по соседству с древними угорскими племенами. Китайцы называли их хуни, и нет оснований смешивать их с хунну. О былой культурной близости угров с Ираном недвусмысленно говорит бляха из остякского могильника, воспроизводящая древний образец. На ней изображен крылатый кентавр с луком и в персидской тиаре [+25]. Для нас сейчас безразлично, попал ли этот сюжет к утрам через Кавказ или через Среднюю Азию, но важно, что связь угров с Ираном в первые века н.э. имела место. Следовательно, персы должны были иметь специальное свое название для этого народа, а греки - знать персидское название. Поэтому, когда в 563 г. в Константинополь пришло посольство от хионитов, живущих среди авар, то его не спутали с эфталитами. Гиршман на основании нумизматического материала говорит о царях с именем Hephtal. Но имена у эфталитских царей были совсем другие: Торамана, Михиракула, которые читаются с тюркского: герой, раб Митры, или Готфар, Фагониш, Катульф (Шах-намэ), происхождение которых неясно. Именно по этой причине нумизматика не может быть опорой для определения эфталитского языка. Монеты, приписываемые эфталитам, имеют легенды на брахми и пехлеви [+26], титулы же, имена собственные и географические указывают на тесные культурные связи с Ираном и Индией [+27]. Что же касается титулов, совпадающих с тюркскими (тегин, ябгу) [+28], то они скорее заимствованы тюрками у эфталитов, чем наоборот, так как с тюркского языка они не читаются. Возможно, что эфталиты в свою очередь заимствовали титулатуру у кушан. Короче говоря, это не путь к решению вопроса.

Пелио правильно отметил, что нет никаких оснований считать эфталитов тюрками, и в дальнейшем, когда они столкнулись друг с другом, тюрки никак не считали эфталитов сколько-нибудь похожими на себя. Помимо этого, у нас есть прямое указание Бэй-ши, что язык эфталитов отличен от жужаньского, гаогюйского и согдийского. Итак, мы не можем точно сказать, на каком языке говорил народ, но знать и городское население говорили по-персидски (см. Ибн-аль Мукаффа и Мукадасси) [+29]. Именно поэтому возникло прозвище эфталитского царя - Хушнаваз [+30], которое было причиной крайне превратных мнений об эфталитском народе. Хотя полемика по этому вопросу не входит в план моей работы, однако я хотел бы несколько остановиться на нем.

По легенде, прозвище Хушнаваз было дано эфталитскому царю за то, что он, будучи влюблен в одну из придворных дам, так хорошо играл для нее на струнном инструменте навазе, что соловей прилетел и сел на струны [+31]. Неважно, насколько справедлива и точна легенда: Хушнаваз - слово персидское и общеупотребительное, означающее: искусный музыкант. Однако А. Н. Бернштам [+32] пишет: "Кушнаваз или в древней форме Кушнавар...". Эта "древняя форма" результат описки переписчика, не поставившего точку над з из-за чего получилось р. Кроме этого, он неправильно транскрибирует первую букву к, тогда как нужно х. А. Н. Бернштам пытается сопоставить имя эфталитского царя с названием "кушан", но "кушан" пишется иначе. Для того чтобы увязать и конец слова с началом, он толкует его как этноним "авар", так что получается "соединение племенных названий кушан + авар" [+33]. При этом он отождествляет аваров с жужанями, а несколько выше предполагает, что потомки гуннов откатились из Европы в Среднюю Азию, не объясняя, однако, почему они назывались авары. Тут все неверно. Подлинное название ab ap звучит не авар, а абар - обры. Греческая b передавала одинаково звуки в и б, Абары не жужани, о чем знал еще Феофилакт Симокатта в VI в. Отступление гуннов в Среднюю Азию, если бы оно было, случилось бы, по словам самого Бернштама, во второй половине V в., а эфталиты появляются в первой. Если выправить эти ошибки, от концепции А. Н. Бернштама не останется ничего.

Теперь вместо унылой проверки более или менее устаревших гипотез мы обратимся непосредственно к тому, что нам известно о Средней Азии 384 г. Большая часть гипотез отпадает сама собой, как только мы уточним историческую географию и хронологию Средней Азии на этот год.

Кидариты. Известно, что на восточной границе Ирана до 468 г. находилось царство кидаритов. В 468 г. столица их была взята шахом Перозом [+34] и остатки кидаритов откатились в Индию, где "завоевали пять государств" [+35].

Вопрос о том, кто были кидариты, какое отношение они имели к эфталитам и персам и когда возникло их государство, излагается разными авторами по-разному.

С. П. Толстов пишет: "Под именами кидаритов и хионитов, как известно, впервые выступают на историческую арену эфталиты" [+36]. Гиршман, наоборот, считает, что Кидара был наместник Балха, взбунтовавшийся против Шапура II в 367 - 368 гг. Его наследники Пиро и Варахран были побеждены персами при помощи хионитов, и государство погибло около 399 г. [+37]. Опираясь на текст Фауста Византийца, Гиршман считает также, что Кидара был Аршакид, объединивший вокруг себя кушанов, недовольных персидским господством, и что он нанес персам поражение в 367 - 368 гг.

Однако в тексте источника Кидара не назван, и приписывание ему победы над Шапуром II есть домысел автора, не только не находящий никакого подтверждения в источниках, но и опровергающий их показаниями (см. ниже). По мнению Мак-Говерна, кидаритов разбили и заставили бежать эфталиты, вторгшиеся с востока [+38].

По все эти предположения, разбиваются о показания источников.

В Бэй-ши указывается, что вождь группы юечжей Ци-доло (Кидоло, ср. с именем юечжейского вождя, воевавшего с хуннами около 165 г. до н.э., - Кидолу), желая уйти от соседства с жужанями, перешел на юг и занял город Боло [+39]. Этот город ныне открыт в Каршинском оазисе С.К. Кабановым, который убедительно доказал, что столица кидаритов помещалась именно там, а не в Балхе [+40]. Этим окончательно снимается гипотеза Гиршмана, так как восставший против Шапура наместник сидел в Балхе.

Затем, указание на жужаньскую экспансию на запад дает возможность очень точно определить дату перехода Кидары с его народом на юг, на границу Ирана. Жужани лишь однажды вели наступление на запад от Тарбагатая. Это было в 417 - 418 гг., когда зафиксирована китайской историей война Жужани и Юебани [+41]. Только тогда и могли прийти на юг кидариты, а эфталиты известны уже в IV в., следовательно, сами они не кидариты и к гибели их касательства не имеют. Таким образом, установив даты существования царства Кидары: 418 - 468 гг., мы видим, что этот вопрос выходит за хронологические рамки интересующего нас периода и что гипотезы, связывавшие эфталитов и кидаритов, основаны на том, что хронология Внутренней Азии не была до сих пор достаточно выяснена.

Хиониты. Первые сведения о хионитах содержатся у Аммиана Марцеллина. В 356 - 357 гг. "Сапор... с трудом отражает в крайних пределах своего царства враждебные народы", которые ниже названы "хиониты и евсены" [+42].

Второй этноним удачно расшифрован Марквартом, который исправил текст и прочел вместо "Eusenas" - "Cuseni", т.е. кушаны [+43], термин "хиониты" так просто не раскрывается. Обратимся к фактам. Война персов с хионитами закончилась в 358 г. миром и союзом. В 359 г. царь хионитов Грумбат сопутствовал шахиншаху Ирана в походе на Амиду [+44], где погиб его красавец сын [+45] на глазах у нашего автора, бывшего участником событий. Этот текст особенно важен, так как именно Аммиан Марцеллин описал монголоидную наружность хуннов, так поразившую его; значит, хиониты этим не отличались.

Определить территорию хионитов и области, где они соприкасались с персами, помогает китайский текст V в., в котором сообщается, что приехали купцы из страны "Судэ", где правит Хуни [+46]. Как выяснено японскими исследователями, Судэ - это Согд [+47], а в "Хуни" нельзя не узнать этнонима "хион". Здесь Согд понимается в самом узком смысле, как область, прилегающая к Самарканду, и, очевидно, бои персов с хионитами происходили на территории между Мервом и Самаркандом. Но если так, то где была исконная территория хионитов, из которой они в 356 г. вступили в Согд?

Тут на помощь нам приходит текст Феофана Византийца, сообщающий, что в 6055 г. (563 г.) в Константинополь пришло посольство от кермихионов, обитающих среди авар, около Океана [+48]. Этот текст был бы непонятен, если бы мы не знали: 1) о существовании племени "Вар", обитавшего рядом с племенем "Хуни" [+49], и 2) что византийцы считали Каспийское море заливом Океана, окружающего землю, и не имели представления о северо-восточных очертаниях Каспия, что позволяло им смешивать его с Аралом.

Итак, следуя тексту, мы должны поместить исконную землю хионитов на северных берегах Аральского и Каспийского морей, именно в тех местах, где С. П. Толстов обнаружил целый ряд "болотных городищ", которые, по его мнению, были "созданы сармато-аланскими и массагетскими племенами" [+50]. Видимо, здесь помещались хиониты и их соседи вар, гранича на северо-западе с уграми, на севере с сабирами, а на востоке с подлинными аварами, точнее абарами [+51].

Описание дальнейшего хода событий мы находим у армянского автора Фавста Бузанда [+52]. Он пишет, что во время правления Папа Аршакида, армянского царя 368-374 гг., персы прекратили военные действия против армян, ибо царь кушанов Аршакуни, сидевший в Балхе, поднял войну против Шапура II и нанес ему сильное поражение. В 374-377 гг. война продолжалась, и персы были снова разбиты. Этот текст становится совершенно ясным, если учесть два обстоятельства. Во-первых, в IV в. титул "кушаншах" давался персидскому наместнику восточной границы [+53], и, во-вторых, восточные Аршакиды, своевременно изменив парфянскому делу и примкнув к Арташиру, сохранили свои владения и привилегии [+54]. Поэтому совершенно понятно, почему Аршакид, с титулом "кушаншах", сидел в персидской цитадели в Балхе. Также неудивительно, что он восстал. Дополняя сведения Фавста Бузанда сообщениями Моисея Хоренского и Моисея Каганкатуйского [+55], мы можем внести некоторые уточнения: высшая точка восстания приходится на 375 - 378 гг., причем Шапур даже снял войска с западной границы и прекратил войну с Римом. Хоны, т.е. хиониты, выступили на поддержку восстания, разорвав союз с Ираном; восстание утихло при неизвестных обстоятельствах, но сразу же за подавлением Аршакида в персидских войсках в 384 г. появляются эфталиты как союзники шахиншаха. Это не может быть случайным совпадением. В самом деле, Балх лежит на границе иранского плоскогорья и горной области около Памира. Задачей персидского наместника было наблюдение за соседними горцами, и, можно думать, до восстания ему удавалось препятствовать их объединению. Но как только это воздействие прекратилось, горные племена объединились и покончили со своим врагом, чем и объясняется их союз с персидским царем. Степные хиониты, поддерживавшие повстанцев, видимо, были разбиты, так как их нажим на Иран с этого времени прекратился. Таким путем эфталиты вышли на арену мировой истории. Однако для того, чтобы предлагаемая гипотеза получила подтверждение, необходимо признать, что эфталиты были не среднеазиатскими степными кочевниками, а горцами Памира и Гиндукуша. Для этого рассмотрим сведения источников, касающиеся непосредственно эфталитов.

Эфталиты. Несмотря на то что полемика по эфталитской проблеме продолжается уже 150 лет, мы по-прежнему не знаем ни происхождения эфталитов, ни языка, на котором они говорили.

Для решения этих связанных друг с другом вопросов обратимся сперва к Бэй-ши. "Вначале сей Дом показался за северною границею от Алтайских гор на юг, от Хотана на Запад" [+56]. Меридиан Алтая сходится с параллелью Хотана на оз. Лобнор. Но это нельзя понимать буквально. Западнее Хотана находилась населенная область западного Тибета - Дардистан, а еще западнее - Памир, Вахан и Ишкашим. Дарды, восточные арийцы, праиндусское племя, отставшее на пути в Индию.

Затем, оказывается, что основная территория эфталитов зафиксирована документально. При разгроме их держав тюрками и персами в 567 г. эфталиты, низложив своего последнего царя, подчинились персам [+57]. Табари дает перечисление областей, изъявивших покорность шаху Ирана: Синд, Вост. Ар-Рохадж (Арахозия), Забулистан, Тохаристан, Дардистан, Кабулистан [+58]. Если мы отбросим индийские земли и Арахозию, некогда отторгнутую от Ирана, то останутся горные долины по обе стороны Памира как основные земли эфталитов.

Затем, известно, что племенное наименование эфталитов было хуа. Напрашивается мысль, что это слово сохранилось в названии Хутталян. Сопоставив это соображение с предыдущим, мы можем предположить, что в Согдиану эфталиты попали не с севера, как предполагалось нашими предшественниками, а с юга. Затем, отметим те этнографические черты, которые сохранила для нас история. В отношении образа жизни эфталитов китайцы и европейцы резко расходятся. В Бэй-ши сказано: "Городов не имеют, а живут в местах, привольных травою и водою, в войлочных кибитках. Летом избирают прохладные места, а зимою теплые" [+59]. В противовес этому Прокопий определенно утверждает: "Они не кочевники, подобно другим уннским племенам, но издревле населяют плодоносную страну" [+60]. Прокопий об эфталитах знал со слов их непосредственных соседей - персов, и в согласии с ним Менандр, со слов тюркских послов, пишет, что эфталиты - народ оседлый, живут в домах [+61]. Видимо, греки правы, а китайские авторы в данном случае ошиблись. Причина ошибки указана тут же, "В 516 г. Мин-ди отправил посольство в Западный край для приобретения буддийских священных книг. При сем посольстве находились два буддийских монаха: Фали и Хойшен. Посольство возвратилось в... 523 г. Хойшен не принес никаких сведений о состоянии пройденных им государств, ни о расстоянии дорог, а кратко сообщил общие понятия" с досадой пишет составитель Бэй-ши, и я разделяю его чувство. Зато Хойшен не забыл отметить, что в столице эфталитского царя "множество храмов и обелисков буддийских, и все украшены золотом". Обряд погребения - захоронение в земле вместе с личными вещами [+62], а по Прокопию - даже с сотрапезниками, вернее, нахлебниками, которых заводили богатые эфталиты [+63].

Общественный строй эфталитов характеризуется тем же Прокопием, "Образом жизни они не похожи на других уннов и не живут, как те, по-скотски, но состоят под управлением одного царя, составляют благоустроенное гражданство, наблюдая между собою и с соседями справедливость не хуже римлян или кого другого" [+64]. Бэй-ши добавляет: "Престол не передается наследственно, а получает его способнейший из родственников. Наказания чрезмерно строги. За кражу без определения количества положено отсечение головы, за украденное взыскивают в десять крат". "Столица - есть лишь дворец царя" "около 10 ли в окружности (т. е. 5 км), это роскошный замок".

Особую важность имеет упоминание о форме брака. Эфталиты практиковали полиандрию, причем "братья имели одну жену". Такая форма брака зафиксирована в Тибете, и только в среде оседлых тибетцев, а не у кянов III в. до н.э., кочевавших в Амдо и истребленных сяньбийцами в IV в. [+65]. Так как тибетцы, продвигаясь по долине Брахмапутры, достигли припамирских долин довольно поздно, никак не раньше V в., то естественно полагать, что они заимствовали полиандрию у аборигенов, а не наоборот. Видимо, не прошло даром тысячелетнее совместное пребывание их в тесном общении и смешении с туземцами. В связи с вопросом о полиандрии эфталитов и ее распространении необходимо привлечь этнографический материал - одежду [+66].

Китайские историки единодушно сообщают, что женщина носит меховую шапку с рогом, имеющим столько отростков, сколько у нее мужей. Крайне важно, что аналогичный головной убор обнаружен у женщин Кафиристана и в Северо-Западной Индии, т.е. в тех самых местах, где, по нашим предположениям, обитала основная масса эфталитов. В индийской древности этот убор неизвестен, но встречается на монетах кушанских царей, например Хувишки [+67], т.е. опять-таки восходит к горной стране Памира и Гиндукуша, что подтверждает автохтонность сложения эфталитского народа.

Существует также местная традиция, согласно которой эфтали - местный народ, так же как и тохары, в отличие от народа, образовавшего империю Кушан, название которого в народной памяти не сохранилось. Мой рассказчик, Алифбек Хийшалов, 44 лет, шугнанец, получивший образование у исмаилитского пира, ссылался на рукописи, прочтенные им в юности. Одну из них мне посчастливилось обнаружить изданной - это Ta'rikh Nama-i-Harat [+68]. Там приведена легенда об основании Герата, сообщающая, что некогда некто Тахмураси, сын Хушанга, притеснял свой народ, живший около Кандагара. Тогда 5 000 человек из его народа ушли в сторону Кабула и стали там жить, но из-за непригодности климата перешли в страну гуров, а оттуда в местность Аубэ; там они рассорились до открытой войны, и часть их ушла в место, называемое Кушан Олвийан, т. е. Высокие Кушаны. Имя предводителя оставшихся было Хаятлэ [+69]. Я опускаю описание конфликта между уходившими и оставшимися. Для нас важно другое: в имени Хаятлэ нельзя не узнать этнонима "Хайталь" и "heptal". Топоним "Кушан" датирует нам событие первыми веками н.э., хотя автор пытается отнести основание своего города в глубокую древность, сообщая: "Это было в эпоху Мусы" [+70] - и упоминая как современника событий Минучихра, сына Ирэджа, внука Феридуна.

Благодаря вышеприведенному известию мы можем уточнить не только время сложения группы людей, связанных общей судьбой, в народ хайталь, но и место, где это сложение произошло. Мы можем даже определить, почему и откуда возникло у этого народа второе название - эфталиты. Обратимся к географии. В Бэй-ши сказано: "Вначале сей Дом показался за северною границей от Алтайских гор на юг, от Хотана на запад" [+71]. На запад от Хотана лежит Памир, по одну сторону коего находилась населенная область западного Тибета - Дардистан, а по другую афганский Ишкашим. Дардистан входил в состав государства эфталитов, что видно из перечисления областей, доставшихся в 567 г. Хосрою Ануширвану, а в Бадахшане в районе Файзабада находится долина Ефталь [+72]. Это богатая долина, с прекрасным климатом, но ныне приходящая в запустение, так как река, протекающая через нее, углубила свое дно, так что она теперь течет в глубоком ущелье. Стало затруднительно брать из нее воду для орошения, и сады пропали, остались только богарные поля, от чего, естественно, сократилось население, ибо сады не могут прокормить большое число людей [+73]. Ныне в долине Ефталь живет всего около 12 000 человек. От окрестных жителей они отличаются белым цветом лица и говорят на персидском языке, но "предками своими считают афганцев и являются наиболее храбрыми среди афганских племен" [+74]. Район долины Ефталь носит название Хафталь, и А. А. Семенов высказал предположение, к сожалению оставшееся незамеченнным, что это название дано еще эфталитами.

В этой долине лежат развалины города, который назывался Зардив, потому что в нем помещались статуи Будды. Видимо, именно этот город описан буддийским монахом Хойшеном, путешествовавшим по поручению императора Мин-ди с 516 по 523 г. Он пишет, что в столице эфталитского царя "множество храмов и обелисков буддийских и все украшены золотом" [+75].

Итак, территория эфталитов точно локализуется в горной стране вокруг Памира, и нет никакой надобности выводить их из стран отдаленных. Я не решаю здесь вопрос: дало ли племя свое имя долине или, наоборот, само получило название от места обитания. Для нашей темы это несущественно. Важно другое: эфталиты сложились как народ в горной области Памира.

Надо думать, что в эпоху их расширения и политического господства название "эфталиты" распространялось на всех подданных эфталитского царя, как это постоянно бывает в Азии, но с падением державы оно осталось за жителями долины в окрестностях Файзабада.

Уточнив, насколько возможно, черты быта и строя эфталитов, обратимся к основному вопросу - их этнической принадлежности. Тут мы сразу вступаем в область гипотез. Составитель Бэй-ши сразу предлагает две: "Владетельный дом Иеда происходит от одного рода с Большим Юечжи. Другие сказывают, что Иеда есть отрасль гаогюйского племени". Вторая гипотеза явно покоится на ошибочном предположении, что эфталиты - кочевники, и опровергается тут же приведенным сообщением: "Язык жителей совершенно отличен от языков жужаньского, и гаогюйского, и тюркского", т. е. древнемонгольского, древнетюркского и согдийского (Иакинф упорно считает население Средней Азии в любое время тюркским). Правда, некоторые известные эфталитские слова встречаются у древних тюрок, но это заимствованные тюрками титулы: например, тегин - царевич, наследный принц и ябгу - вице-король.

Обратимся к антропологии горной страны Памира и Гиндукуша, где, по историческим данным, базировались эфталиты. Подавляющее большинство населения там принадлежит к памиро-ферганской расе, но одно из четырех патанских племен - африди - рыжеволосы и голубоглазы. Этот тип часто встречается среди афганцев, памирцев и редко среди горных таджиков [+76]. Попытки объяснить это альбиносизмом [+77], которые делались 30 лет назад, явно не состоятельны. Тут скрещение двух расовых типов, точнее, двух рас II порядка, но, прежде чем делать вывод, заглянем в историю.

Именно теперь нам необходимы синонимы их названия: 1) белые хунны (византийское) и хуна (индийское) и 2) бади - местное название горных племен Ишкашима. Бади ныне этимологизируется от слова "бад" - ветер [+78], но это явное осмысление непонятного чужого слова. Этноним "Бади" и "Байди" мы находим в Западном Китае, причем смысл последнего будет: белые ди, а ди - народность, вошедшая как компонент в состав народа хунну; не отсюда ли "белые хунны"?

Народ ди был не китайским. Себя китайцы в древности называли "черноволосыми", а динлины были белокуры и голубоглазы. Одно из их племен называлось чиди, т. е. красные ди. Тип их, восстановленный на основании сводки сведений, "характеризуется следующими признаками: рост средний, часто высокий, плотное и крепкое телосложение, продолговатое лицо, цвет кожи белый с румянцем на щеках, белокурые волосы, нос, выдающийся вперед, прямой, часто орлиный, светлые глаза" [+79]. Китайцы называли их "рыжеволосые дьяволы".

Выводы Г.Е. Грумм-Гржимайло выдержали испытание временем и 30 лет спустя с некоторыми поправками и оговорками вошли в золотой фонд науки [+80]. На основании их восстановлена большая часть истории ранних кочевников и их взаимоотношений с Китаем. Общеизвестными потомками красных ди, т. е. чиди, являются древние уйгуры, которых нельзя смешивать с современными носителями этого имени. На китайском рисунке уйгур изображен "человеком с толстым носом, большими глазами и сильно развитою растительностью на лице и на всем теле, и, между прочим, с бородой, начинавшейся под нижней губой, с пышными усами и густыми бровями" [+81]. Ныне потомки их уцелели только в Наньшане - провинции Ганьсу, на своей прародине. "У них нет косоглазия и желтизны в лице" [+82]. Тип племен ди характерен также для древних хуннов, лишь позднее вобравших в себя монголоидную примесь. Он характеризуется сочетанием широких скул и выступающего носа. Последний считался даже отличительным признаком хуннов, и когда Ши Минь издал повеление предать смерти до единого хунна в государстве... "погибло много китайцев с возвышенными носами" [+83]. Тип этот зафиксирован в барельефе эпохи Хань, изображающем битву хуннов с китайцами [+84]. А вот описание типа африди: "Высокие, сильные, но худощавые, с выступающими скулами, с резким профилем и с ресницами, загнутыми вверх. Они отличаются от прочих афганцев" [+85]. Совпадение этнонима и физического типа вряд ли может быть случайным.

Но мало этого: совпадают даты изгнания белых ди из Китая и их наличия в Гиндукуше. В числе данников персидской монархии названы апариты [+86], которых считают предками африди [+87]. Тем самым отметаются все возможности позднего появления африди в Гиндукуше, и это уже третье совпадение. Первоначальное название пришельцев из Китая - бади, можно думать, сохранилось в топониме Бадахшан. Впервые Бадахшан назван в VII в. в описании путешествия Сюань Цзана [+88], но В.В. Бартольд указывает, что оно фигурировало и в V в., так как один из эфталитских царей дал области Джирм, Бадахшан и окрестности Болюра в удел своему сыну [+89]. Значит, происхождение этого топонима лежит еще древнее.

До 636 г. до н.э. чиди и байди жили рядом в Хэси, но в указанный год были изгнаны китайским князем Вынь-гуном [+90]. Дальнейшая история красных ди, т.е. телеских племен, в частности уйгуров, ясна, но куда девались белые? Так как ни на севере, в степи, ни на юге, в Тибете, ни на востоке, в Китае, их определенно не было, то остается искать их на западе, и действительно припамирские бади и африди на склонах Гиндукуша вполне соответствуют типу древних аборигенов Китая, несмотря на примесь черноволосых арийцев средиземноморской и памиро-ферганской рас II порядка.

Опираюсь на прямое указание Прокопия Кесарийского: "Из всех уннов они одни белы телом и не безобразны лицом" [+91]. Прокопий хорошо знал кочевых гуннов Причерноморья с их ярко выраженной монголоидностью, которая ему, как и Аммиану Марцеллину и Иордану, представлялась верхом безобразия [+92]. Поэтому его замечание особенно ценно, так как он подчеркивает этнические особенности, которые не могут не броситься в глаза. К VI в. вся степная полоса Азии уже была занята монголоидным элементом. Блондины - кыргызы и кипчаки - держались только в Саяно-Алтае и проникнуть оттуда незамеченными на Памир не могли никак, а зафиксированного передвижения не было. Значит, происхождение памирских блондинов надо искать в другое время и в другом месте - таковым окажется Северо-Западный Китай, где в горных пещерах обитали воинственные племена ди, голубоглазые блондины [+93].

Однако всего сказанного недостаточно для того, чтобы установить, что эфталиты в узком значении были потомками пришлых байди, а не местным племенем. Этот необходимый корректив вносит синоним - белые хунны (визант.) и хуна (инд.), Это дает основание отождествить эфталитское племя с голубоглазыми блондинами африди и искать их предков среди "рыжих дьяволов" древнего Китая. Теперь мы уже вправе сделать вывод. Итак, горная область Памира и Гиндукуша была населена арийскими племенами индо-иранской группы. В конце VII в, до н.э. к ним пришло светловолосое племя байди с границ Китая, За 800 лет оно акклиматизировалось и отчасти смешалось с туземцами. В Кушанское время, I - II вв., одна из ветвей этого племени, хуа, поселившаяся в долине Ефталь, получила новое имя: йеда (китайское), ефталиты (греческое), хайталь (арабское) от названия долины или от имени первого вождя. В конце IV в, это уже организованное племя, а в начале V в. государство с претензией на гегемонию во Внутренней Азии и Индии. Такое расширение происходит за счет объединения всех горных племен Памира и Гиндукуша, что связано с расширением понятия "эфталит".

Дальнейшее возвышение их в V в, и гибель в VI в. выходят за хронологические рамки данной темы и составят предмет другого исследования. Фундаментом для него будет установление того факта, что эфталиты - это горцы, а отнюдь не степняки, что Согдиану они захватывали, следовательно, с юга и что пришлый компонент сросся с местным задолго до того, как возникла этнополитичсская целостность, называемая ныне эфталиты [+94].

Наконец, последний вопрос: куда девались эфталиты, имевшие такое широкое распространение в V - VI вв.? Среднеазиатские эфталиты подверглись тюркскому влиянию [+95], индийские - вошли в состав раджпутов [+96], а оставшиеся в горах сейчас считают себя афганцами. Как народ они перестали существовать после тюркского погрома 567 г.

Примечания

[+1] Grishman R. Les Chionites - Hephtalites. Le Caire, 1948, стр. 82

[+2] Прокопий Кесарийский. История войн римлян с персами. (Пер. С. Дестуниса). СПб,, 1876, стр. 20 - 21

[+3] Saint-Martin V. de. Les Huns blancs on Ephtalites des historiens bysantins. Paris, 1849.

[+4] Deguignes. Histoire general des Huns, des Tures, des Mogols et des autres Tartares Occidentaux. Paris, 1756, vol. I, стр. 325 - 326

[+5] Бичурин Н.Я. (Иакинф) Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена М.-Л., 1950, т. II, стр. 266, 268

[+6] там же, стр. 286

[+7] Specht. Etudes sur l'Asie Centrale d'apres les historiens chinois. -"Journal Asiatique", ser.8, 1883, стр. 349

[+8] Der Islam. Bd. 35, 1960, стр. 143, 153

[+9] Chavahhes E. Documents sur les Tou-kiue (Turks) Occidentaux. -"Сборник трудов Орхонской экспедиции", т.IV, СПб., 1903.

[+10] Parker E. Thousand Years of the Tartars. Shanghai, 1895., стр. 168

[+11] Hoffmann H. Quellen zur Geshichte der tibetishen Bon-Religion. Wiesbaden. 1950, стр. 211

[+12] Толстов С.П. Древний Хорезм. М., 1948

[+13] Maenchen-Helfen O. The Huns and the Hsiung-nu. -Byzantion, American Series, III, vol. XVII, 1925, стр. 688: "Эфталиты, коих нет никакого основания считать тюркским племенем..,"

[+14] Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Л.,1926, т. II, стр. 197 - 198

[+15] Руденко С.И. Культура населения Горного Алтая в скифское время. М.-Л., 1954., стр. 66

[+16] Веселовский Н.И. Несколько новых соображений по поводу "пересмотра" вопроса о происхождении гуннов. - "Журнал Министерства народного просвещения" 1882., стр. 100

[+17] Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации. М.-Л., 1948.

[+18] Laufer B. Uber ein tibetisches Geschichtswerk der Bonpo. - "T'oung Pao". Leiden, 1901, vol. 2, N 1.

[+19] Сборник трудов Орхонской экспедиции, Вып.VI, СПб., 1903., стр. 229 - 233

[+20] Longworth James M. Afganistan. - Encyclopedie de l'Islam. 1913., стр. 99

[+21] Ta'rikh Nama-i Harat (персидский текст). Calcutta. 1944, стр. 336 - 346

[+22] Пигулевская Н.В. Сирийские источники по истории народов СССР. М.-Л., 1941., стр. 47 - 51

[+23] Legge J.A. Record of Buddhistic Kingdoms Being an Account by the Chinese More Fa-hein. Oxford, 1886, стр. 399 - 420

[+24] "Советская археология" (XX), 1954, стр. 59 - 62

[+25] Руденко С.И. предметы из остяцкого могильника возле Обдорска. - "Материалы по этнографии России", т.II, СПб., 1914, стр. 52

[+26] Julien St. Documents sur les T'ou-kiue. - "Journal Asiatique", 6 Serie, N 3. Paris, 1864., стр. 641 - 661

[+27] напр., Sri Bahmana Vasudeva - там же, стр. 645; или Sri Shahi - там же, стр. 654

[+28] там же, стр. 655

[+29] Marquart J. Eransahr nach der Geographie des Ps. Moses Horenacii. Berlin, 1901, стр. 88 - 89: Grishman R. Les Chionites - Hephtalites., стр. 67

[+30] Полемику о чтении этого имени см.: Прокопай Кесарийский, История войн римлян с персами, в переводе С. Дестуниса, т. I, стр, 31, прим. 3.

[+31] Записано мною со слов Алифбека Хийшалова, шугнанец, 44 лет.

[+32] Бернштам А.Н. Очерк истории гуннов. Л., 1950, стр. 184

[+33] там же, стр. 190

[+34] Дестунис Г.С. Сказания Приска Панийского. СПб., 1861, стр. 98

[+35] Бичурин Н.Я. (Иакинф), т. II, стр. 264

[+36] Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации., стр. 213

[+37] Grishman R. Les Chionites - Hephtalites., стр, 79 - 80

[+38] McGovern. The Early Empires of Central Asia. L., 1939, стр, 408

[+39] Бичурин Н.Я. (Иакинф), т, II, стр. 264

[+40] Кабанов С.К. К вопросу о столице кидараитов. - 'Вестник древней истории", 1953 N 2, стр. 201 - 207

[+41] Дата этой войны рассчитана так: Датань, воевавший с Юебанью, вступил на престол в 414 г., в 415 г. он совершил набег на Китай, следовательно, был занят на востоке. Следующий поход на Китай имел место в 424 г. Значит, война с Юебанью падает на этот промежуток. Уточнение достигается привлечением нумизматики, В 417 г. была выпущена монета с именем Кидары, но С. К. Кабанов считает датой основания кидаритского царства 420 г. См.: Бичурин Н.Я. (Иакинф), т. I, стр. 189, и т. II, стр. 259; ВДИ, 1956, N 2, стр. 172.

[+42] Аммиан Марцеллин История. Киев, 1908, стр. 129

[+43] Marquart J. Eransahr nach der Geographie des Ps. Moses Horenacii, стр. 36

[+44] Аммиан Марцеллин, стр. 233

[+45] там же, стр. 248

[+46] Бичурин Н.Я. (Иакинф), т. II, стр. 260]

[+47] Enoki K. The Origines of the White Huns or Heptalites. - "East and West", 1955, N 3, стр. 231 - 238

[+48] Chavahhes E. Documents sur les Tou-kiue (Turks) Occidentaux., стр. 231

[+49] Theophilacti Simocattae historiarum libri octo. Bonnae, 1834, VII, стр. 246 - 247

[+50] Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации., стр. 218

[+51] Дестунис Г.С. Сказания Приска Панийского. СПб., 1861, стр. 87

[+52] Тревер К.В. Кушаны, хиониты, эфталиты по армянским источникам IV-VII вв. - "Советская археология", т. XXI, 1954, стр. 133 - 135

[+53] Junker H.F.J. Die hephtalitischen Munzinshriften. - "Sitzungberichte der preussischen Akademie der Wissenschaften". Vol XXVII, Berlin, 1930, стр. 222

[+54] Патканьян К. Опыт истории династии Сасанидов. СПб., 1863., стр. 9

[+55] там же, стр. 28 и 29

[+56] Бичурин Н.Я. (Иакинф), т, I, стр. 268

[+57] Firdousi. Le livre de Rois, trad. Mohl., vol.VI, стр. 312 - 315

[+58] Noldeke T. Geschichte der Perser und Araber zur Zeit der Sasaniden. Leiden, 1879, стр. 156; Grishman R. Les Chionites - Hephtalites. Le Caire, стр. 94

[+59] Бичурин Н.Я. (Иакинф), т. II, стр. 268

[+60] Прокопий Кесарийский. История войн римлян с персами., т. I, стр. 22

[+61] Сборник "Византийские историки". СПб., 1860, стр. 374. Сообщение Менандра, безусловно, должно быть предпочтено сообщению Захарии Ритора (См: Пигулевская Н.В. Сирийские источники по истории народов СССР, стр. 165), который, перечисляя 13 народов, живущих в палатках, называет среди них эфталитов. Менандр получил эти сведения из первых рук, а Захария Ритор черпает материал из "писания о народах вселенной" Птоломея Филометра, составленного "за 150 лет до рождения нашего спасителя" (там же), которое он пополняет. Однако сведения Захарии недостоверны. Напр., он пишет, что Гуразн (Грузия) - "земля в Армении с языком, подобным греческому", и передает легенду об амазонках и людях-псах. Очевидно, его сведения восходят к раннему источнику, а последний не мог ничего сообщить об эфталитах, но мог содержать сведения о юечжи, которые и были, видимо, отождествлены Захарией с известными ему эфталитами. Юечжи действительно не оставляли кочевого быта См.: Бичурин Н.Я. (Иакинф), т. II, стр. 257; Пигулевская Н.В. Сирийские источники по истории народов СССР, стр. 11).

[+62] Бичурин Н.Я. (Иакинф), т, II, стр. 269

[+63] Прокопий Кесарийский. История войн римлян с персами., т. I, стр. 24

[+64] Там же, стр. 24 - 25

[+65] McGovern. The Early Empires of Central Asia., стр. 406 - 407

[+66] Иностранцев К.А. Венец индо-скифского царя, тюрбан индийцев и женский головной убор Кафаристана в античном искусстве. "Известия Ин-та истории АН" СПб., 1909.

[+67] там же, стр. 138

[+68] Ta'rikh Nama-i Harat, стр. 30 - 31

[+69] там же, стр. 30

[+70] там же, стр. 32

[+71] Бичурин Н.Я. (Иакинф), т. II, стр. 268

[+72] Бурхан-уд-Дин-хан-и-Кушкеки, Каттаган и Бадахшан. Ташкент 1926., стр. 108; Grishman R. Les Chionites - Hephtalites. Le Caire, 1948, стр. 99

[+73] Эта подробность записана мною со слов Алифбека Хийшалова. Река Ефталь впадает в реку Кокна справа (См: Бурхан-уд-Дин-хан-и-Кушкеки, Каттаган и Бадахшан., стр. 108).

[+74] Бурхан-уд-Дин-хан-и-Кушкеки, Каттаган и Бадахшан., стр. 108

[+75] Бичурин Н.Я. (Иакинф), т. II, стр. 268

[+76] Longworth James M., стр. 152

[+77] В средние века в Бадахшане голубые глаза считались признаком красоты. Поэт Саади Бадахшанский пишет: "Не черни голубые глаза, они и так хороши". Известно, что черноглазые народы считают голубые глаза уродством. Значит, на Памире было так много голубоглазых, что это было нормой, а не исключением.

[+78] Записано мною со слов Алифбека Хийшалова. - Л.Г.

[+79] Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край, т.II стр. 31 - 35

[+80] Эти взгляды разобраны автором в статье "Динлинская проблема" ("Известия ВГО", 1959, N 1).

[+81] Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край, т.II, стр. 18

[+82] С.Е. Молов. Отчет о путешествии к уйгурам и саларам. - "Изв. Русск. Комитета для изучения Средней и Восточной Азии". Сер. II. N 1

[+83] Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край, т.II, стр. 15

[+84] Сычуань Ханьдай хуасен цюань-цзи. Составитель Вэнь Ю. Шанхай, 1955 (на китайском языке).

[+85] Longworth James M., стр. 179

[+86] Геродот. История в девяти книгах. М., 1888, т, 1, стр. 268

[+87] Longworth James M.

[+88] Encyclopedie de la Islam. 10 eme Livre. 1913, т. 1, стр. 563 - 564

[+89] Текст восходит к древнему, так как рядом упомянут Болюр, княжество, уничтоженное в VIII в. Cм.: Бичурин Н.Я. (Иакинф), т. II, стр. 319 - 320.

[+90] Бичурин Н.Я. (Иакинф), т. I, стр. 43

[+91] Прокопий Кесарийский. История войн римлян с персами., т. I, стр. 22

[+92] Аммиан Марцеллин, т. III, стр. 237

[+93] Legge J.A. Record of Buddhistic Kingdoms Being an Account by the Chinese More Fa-hein., стр. 100 и 432

[+94] Считаю своим долгом отметить, что к сходному выводу пришел японский ученый К. Еноки его работа стала мне известна после завершения данной статьи и доклада, прочитанного в O3В Гос. Эрмитажа.

[+95] "Сов. археология", т. XX, 1954, стр. 62

[+96] Банерджи А.Ч., Синха Н.К. История Индии. М., 1954, стр. 94 - 95

15 декабря, 2006

Основные проблемы истории кушан :

1) Этническая принадлежность кушан ;

2) Эра Канишки ( датировка ) ;

3) Происхождение гандхарской культуры ;

4) Значение кушанской культуры в фоне всеобщей истории ;

Первые лучи солнца освещают сонный город, проникая в просторные дворцы и тесные лачуги. Солнце поднимается выше, и словно драгоценное ожерелье начинает сверкать вокруг города - благородные очертания стоящих на возвышенностях храмов, полотнища и ленты из разноцветной материи, развевающиеся на вершинах буддийских святынь, изображения будд, бодхисаттв и хранителей веры... Мелодично позвякивают колокольчики, ласкаемые утренним ветром, разгорается в солнечных лучах позолота статуй, четче проступают орнаменты и фрески, украшающие храмовые террасы... Такой выглядела Древняя Тармита - в Ожерелье буддийских монастырей, храмов, святилищ.
Потом Тармита станет Термезом и на долгие века забудет о самом имени Будды. И не только Тармита. В XX веке исследователи сочтут легендой упоминания древних письменных источников о буддизме в Средней Азии. И только археологические находки, иногда случайные, докажут, что это не фантазия древних авторов, а неоспоримый факт.

Следы буддизма обнаружены на территории Ферганской долины и в Сурхандарьинской области Узбекистана, в Вахшской долине Таджикистана, вблизи туркменского города Байрам-Али и в Чуйской долине Киргизии. Письменные источники сообщают о буддийских святилищах Афрасиаба, древнего города, располагавшегося вблизи современного Самарканда.

Буддийская скульптура VI-VIII веков обнаружена на территории средневекового Чача (современный Ташкент) - Будда, восседающий на лотосовом троне в позе медитации.

Название Бухары исследователи возводят к санскритскому "вихара" - буддийский монастырь. Всего на территории государств Средней Азии обнаружено более 25 памятников буддизма одиннадцати веков новой эры - монастыри, храмы, святилища, ступы. Сохранились письменные упоминания о буддийских проповедниках - выходцах из Средней Азии.

Постижение истины не зависит от социальных, национальных или иных земных разграничений. Поэтому распространение Дхармы за пределами Индии шло быстро: через нынешний Афганистан буддийские проповедники из Индии достигли пределов древних среднеазиатских государств. Часто их поддерживали могучие владыки - создатели империй. Среди этих могущественных покровителей буддизма выделяется фигура Канишки - владыки Кушанской империи (I-IV века новой эры).

О значении Кушанского царства красноречиво свидетельствует донесение китайских послов сво-ему императору, в котором говорится, что мир поделен между тремя великими государями - китайским, римским и кушанским. Канишка был третьим царем кушанской династии. При нем государство достигло своего расцвета, и при нем широкой волной в Среднюю Азию из Индии влился буддизм. Притом Канишка, как и другой великий царь-покровитель буддизма Ашока (1 в. до н.э.), терпимо относился ко всем взглядам, - в Кушанской империи мирно уживались учение Заратуштры, греческие боги и полупервобытные представления кочевников.

При Канишке и, возможно, по его инициативе был проведен IV Буддийский собор в Пурушапуре (современный Пешавар), на котором присутствовало 500 монахов, представлявших различные школы буддизма, за исключением тхеравады, и было зафиксировано окончательное разделение буддизма на махаяну и тхераваду. В Кушанском государстве наибольшее распространение получила промежуточная между махаяной и тхеравадой школа сарвастивады. Именно сарвастивадинами были большинство участников IV Собора. Ревностным почитателем сарвастивады был и сам Канишка. IV Собор одобрил новую редакцию Винаи и комментарии к Винае, Сутре и Абхидхарме. Тексты, записанные санскритом на медных пластинах, замуровали в построенной в честь Сангити ступе.

Времена Канишки можно назвать вторым, после Ашоки, золотым веком буддизма. К годам его правления относят жизнь великих мыслителей и поэтов - Асвагхоши, Арьяшуры, Васумитры. Васумитра руководил ходом IV Собора. Арьяшура прославился как автор "Джатакамалы" - "Гирлянды джатак", изящных и поучительных рассказов о жизни Будды.

Во времена правления Канишки был создан канон сарвастивадинов, сохранившийся в китайских и тибетских источниках. Философская мысль работала очень активно - десятки школ находили своих последователей среди буддистов Кушании. К школе саутрантиков принадлежал руководивший IV Сангити Васумитра. Из посвятительных надписей на глиняных сосудах, найденных при раскопках буддийских монастырей на Каратепе близ города Термеза (Узбекистан), стало известно, что здесь селились последователи махасангики. Канишка покровительствовал всем - и большим, и малым - течениям в буддизме. Его политику хорошо комментирует надпись на одном из сосудов Каратепе: "Тот, кто различия между личностями, отсекая, устраняет, тот находится на переднем конце пути". За всеми философскими спорами Канишка видел человека и не мешал ему идти навстречу истине.

Буддийские монастыри и храмы Средней Азии привлекали к себе множество паломников. Некоторые из них приходили поклониться далеким святыням даже из Индии. Об этом свидетельствуют многочисленные посвятительные надписи, сделанные письмом кхарошти и брахми, найденные при археологических раскопках в Термезе.

Сейчас эти буддийские святыни представляют собой оплывшие развалины, осколки былого ве-ликолепия. Но по ним можно воссоздать далекую эпоху. Один из крупнейших центров буддизма в Средней Азии располагался на городище Старый Термез, в 12 километрах от нынешнего Термеза (Сурхандарьинская область Республики Узбекистан). В источниках кушанского времени (I-III века) он упоминается под именем Тармиты. Даже много позднее, уже в VII веке, позиции буддизма в этой области были сильны. По сообщениям китайского путешественника Сюань-цзана, в начале VII века в Тармите имелось около десяти монастырей (сангарама), в которых проживала тысяча монахов. Вокруг Тармиты существовал целый ряд буддийских комплексов. На северо-западе во II-VI веках размещался крупнейший центр пещерных монастырей и храмов (у археологов он известен как Каратепе - по названию холма, в котором делались искусственные пещеры для монахов); на севере - храмово-монастырский комплекс (Фаязтепа), действовавший с I по IV век; на востоке, на Безымянном холме, были найдены фрагменты буддийской скульптуры; еще дальше на восток - ступа, известная среди местного населения как "башня Зурмала". Разумеется, все приведенные названия условны - как в действительности назывались эти храмы и монастыри, до сих пор не выяснено. Есть предположение, что пещерный монастырь на Каратепе мог носить название Кха-девакавихара - Царский монастырь (чтение В.Вертоградовой), но полной уверенности в этом нет.

Каратепе (в переводе с узбекского - "Черный холм") поражал своими масштабами. Здесь, на трех холмах, во II-III веках располагались десятки монастырских и храмовых комплексов (интересно заметить, что в IX-XII веках, в пору утверждения в Средней Азии ислама, пещеры Каратепе засе-лялись отшельниками-суфиями). Как пишет исследовавший Каратепе археолог Б.Стависский, каждый из этих комплексов состоял из пещерных монастырей, монастырских келий, небольших свя-тилищ и ступ. Ступы на Каратепе сооружались из глины, покрывались каменной облицовкой, а сверху на них наносились изображения Будды, людей, животных, священных символов. Такой способ возведения ступ был принят почти во всей Центральной Азии, бедной камнем и деревом, но богатой таким строительным материалом, как глина. Из глины делалась и скульптура - изображения Будды, его учеников и почитателей. Лишь изредка изображения высекались из известняка.

Везде, в храмах и монастырях, присутствует неповторимый образ Будды, очерченный уверенной рукой художника и скульптора. Вот его каратепинское воплощение - фрагмент настенной живописи, нанесенной клеевыми красками на глиняную основу. Будда восседает в позе дхьяны, на нем красная тога. Нежный лик царевича Сиддхартхи, который в одну благословенную ночь стал Просветленным, словно ткется на наших глазах из розовых и палевых тонов, проступая на стене пещеры. И даже то, что фреска полустерта, не мешает восприятию ее гармонии и красоты. Слов-но сами обстоятельства подтверждают: все уходит, все разрушается, гибнет любая красота, но из полустертости-полунебытия проступает спокойный и ласковый лик - как примета спасения, как победа над объятым пламенем миром.

А вот уже другой образ, уверенный и властный, такой большой в окружении предстоящих ему маленьких фигурок монахов - статуя Будды из Фаязтепа, небольшого загородного монастыря, располагавшегося в километре от лабиринтов Каратепе. Здесь властвует поразительная "симметрия духа", античная ясность и благородство мысли. Известняковый барельеф запечатлел Учителя под деревом бодхи, ветви которого образуют нимб над его головой. Будда сидит в позе медитации, и лицо его спокойно-отрешенно. Это лицо Царя и Победителя. Складки накидки-сангхити по-эллинистически плавно обтекают тело, не скрывая его линий. Когда-то барельеф был раскра-шен и позолочен, но сегодня благородная белизна известняка, с которого время смыло все крас-ки, лишь подчеркивает незамутненное совершенство скульптуры.

Пять веков спустя в буддийском храмовом комплексе в Куве (Ферганская область Республики Узбекистан) эта незамутненность будет утрачена. Подавляющие своими размерами статуи, устрашающие образы хранителей веры, искаженные лица воинов Мары, холодный образ Будды, улыбающегося странной, отнюдь не умиротворенной улыбкой, - все сольется перед подавленным зрителем в образ страшной растерянности человека, зажатого между двумя грозными миражами - жизнью и смертью.

Все эти статуи и фрески означали рождение новой эпохи в культуре. Некоторые исследователи считают, что именно на территории Средней Азии впервые появились изображения Будды в человеческом облике. До этого Учитель представал перед своими почитателями в виде символов - колеса закона, цветка лотоса, коня. Художники Гандхары и Бактрии первыми начинают создавать канон изображения Будды-человека.

Разрабатывая иконографию, художники Бактрии преломляют по-своему буддийскую философию спасения в мире, "объятом пламенем". "Что за смех, что за радость, когда мир постоянно горит?" - вопрошает Будда. Но в Средней Азии буддизм соприкоснулся с другим древним учением - зороастризмом. В зороастризме исключительно велико почитание огня как священной стихии. И огонь, выступающий в проповеди Будды символом разрушения, оборачивается в бактрийском искусстве знамением святости, горения духа. Рождается уникальный образ "огненного Будды", где мудрец из народа шакьев окружен языками пламени, а тело его прорисовывается ярко-красными, "огненными" контурами. Созданный среднеазиатскими мастерами на заре новой эры, "огненный Будда" достиг стран Дальнего Востока, где утвердился в искусстве Китая, Кореи, Японии. Интересно отметить такую деталь: рядом с одним из изображений Будды, сидящего в двой-ном огненном ореоле, на стене каратепинской пещеры процарапана надпись: "Будда Мазда". Образ Учителя и верховного Владыки зороастрийского пантеона - Ахура Мазды - слились здесь.

Буддийские монахи из числа жителей Кушании не только украшали храмы и монастыри. Они активно проповедовали и проповедь свою вели не только на землях империи, но и далеко за ее пределами. Выходцы из Средней Азии немало способствовали распространению буддизма - в первую очередь, в Китае. Имена некоторых проповедников донесли до нас китайские источники. В них упоминается "Дхармамитра из города Тармиты на берегу Вахша" (судя по имени, оканчивающемуся на слово "митра", он был из последователей школы сарвастивадинов).

Те же китайские источники рассказывают о проповеднике и переводчике Кан Сэн-хуэе (III век новой эры). Его родители были родом из Самарканда, и фамилию Кан он взял впоследствии как сокращение от названия родного города. Семья Кан Сэн-хуэя переехала из Самарканда по торговым делам сначала в Северную Индию, а потом в государство Зиао-тяу (территория современного Вьетнама). Оттуда молодой Кан Сэн-хуэй отправился в Нанкин - столицу государства У, где основал буддийский храм и занимался переводом буддийских текстов.

В своих духовных трудах бактрийские проповедники встречали самых деятельных помощников в лице парфян из Маргианы (территория современного Туркменистана). Маргиана являлась одной из крупных областей Парфянского царства - грозного и успешного противника Рима. На территории Маргианы, недалеко от современного города Байрам-Али, был раскопан буддийский храмовый комплекс IV века. В развалинах храма найдена голова большой глиняной статуи Будды. Даже сильно поврежденная, она покоряет той спокойной ясностью, которая отличает буддийскую скульптуру Кушанской эпохи. Безвестный парфянский скульптор, несомненно, был знаком с искусством Бактрии эпохи ее расцвета.

Те же китайские источники сообщают, что в 146 году в Китай прибыл аршакидский царевич - представитель парфянских владык. Он и члены его свиты проповедовали буддизм среди местного населения и организовали перевод сутр с индийских языков на китайский.

В VII-VIII веках новой эры буддийские центры перемещаются в другие области региона, отступая под натиском ислама. Археологами найдены развалины монастыря Аджина-тепе в Таджикистане - прекрасный образец небольшого сельского монастыря VII - начала VIII века, с интересными образцами живописи, а также два храмовых комплекса в городище Ак-Бешим (Киргизия). Интересно отметить веротерпимость тех времен. В Ак-Бешиме, к примеру, соседствовали и мирно уживались два буддийских храма, христианская церковь и зороастрийские святилища.

Но в конечном счете буддизм, как и другие учения в Средней Азии, был вытеснен исламом. "Как лебеди, оставившие пруд, покидают они свои жилища", - говорится в Дхаммападе о последователях Учения. Лебеди оставили свой пруд, но на дне его мы, усилиями археологов, историков, искусствоведов, к счастью для себя, находим прекрасные образы давно прошедших времен.

А. Спиридонова

5) Проблема Вима Такто .

Рабатакская надпись - надпись на скале на бактрийском языке греческим шрифтом, найденная при раскопках в Рабатаке в 1993 около Суркх Котал в Афганистане. Надпись связана с правлением кушанского царя Канишки и освещает также его генеалогию.
Первая строка надписи о Канишке характеризует правление Канишки как эпоху спасения, справедливости и легитимности. что все боги довольны его правлением. Вторая строчка говорит, что он выпустил эдикт на греческом и арийском языках.

Строки с четвёртую по седьмую перечисляют города, которые он покорил, в частности: Сакета, Каусамби, Паталипутра, и Джангио-Чампа, хотя из текста не ясно, попала ли Тямпа (Чампа) во владения Канишки..

Потом приводится список царей: Куджула Кадфиз, великий прадед, Вима Такто, его дед, Вима Кадфиз, его отец, и сам Канишка.

Так что Вима Такто " ворвался " в историю кушан в 1993- году , и до сих пор не может найти свое место .

16 декабря, 2006

Насчет этнической принадлежности .

Китайские источники упоминают :

сэ - определенно отождествляется с саками ;

усуни - по видимому , народ , родственный кушанам , соответствует этнониму " арси " носителей тохарского А языка ;

да - юэчжи - собственно тохары ,позже в кит . источниках неизменно назывались " ту-хо-ло " .

Античные источники упоминают :

сакарауки - или сарауки , считаются идентичным с сакаравлами ;

асианы - чтение Трога " асии , пасианы " признано неправильным , а цитата - опиской от "асии , или асианы " ;

тохары - по-видимому , первый слой завоевателей .

Уравнение :

Кит. Антич. : сэ = сакарауки ; усуни = асианы ( другая версия этнонима - асии надежно считать производным от арси ) ; да - юэчжи = тохары .

Самый большой вопрос - кем были тохары ( да - юэчжи ) ?

Гипотезы :

Толстов - да - юэчжи = массагеты . Раскритиковано Умняковым , Пуллэйбенком . Слабость : необоснованость миграции массагетов в Вост. Туркестан в IV в. до н.э. , считание массагетов иранцами .

Еноки - юэчжи - скифы . Раскритиковано Пуллэйбенком . Слабость : необоснованость теории про " растягивание владений пазырыкской державы " , слабость лингвистических основ .

Умняков - юэчжи = ятии ( народ , помещенный Птолемеем рядом с тохарами ) . Слабость : отсутсвие фактов .

Основная ( и доказанная в основном ) теория - отождествление юэчжей с носителями тохарских А и Б . Но еще надо согласовать данные .

МИГРАЦИЯ ТОХАРОВ В СВЕТЕ АРХЕОЛОГИИ
Под именем тохаров

Индоевропейцы арси и кучан.

Индоевропейские языки, называемые в лингвистике тохарскими (Тохарские 1959), были открыты в самом конце XIX века. Они зафиксированы индийской письменностью в Синьцзяне, в бассейне Тарима, для VI — VIII вв. н.э. Там же, в древних росписях пещерных монастырей, местная знать изображена как блондины с белой кожей и голубыми глазами, так что индоевропейская речь здесь — это речь европеоидного населения или слоя. До сих пор у местных уйгуров сильна доля европеоидности (Чебоксаров 1977).

Языки эти близко родственны друг другу, принадлежа народам схожего происхождения. Самоназвание одного из них, восточного (обозначенного у лингвистов тохарский А), было арси (от названия города Арги, кит. Яньцзи), а уйгуры в индийской письменности называли его туграми (тохарами). Самоназвание другого, более архаичного (у лингвистов тохарский В), — кучан (от названия города Куча), и тюрки называли его кюсян, а пишущие по-индийски авторы опять же тохарами (Краузе 1959). Т. е. сами себя эти народы тохарами не называли, и так их не называли китайцы. Китайские раннесредневековые источники помещали царство Тухоло (Тохар) гораздо западнее — среди среднеазиатских государств, в Бактрии (Цзи Сянь-линь 1959). Там же знали Тохаристан и арабы (с IV в. н.э.). Язык Тохаристана — иранский.

Таким образом, пишущие по-индийски авторы почему-то распространили название обитавших в Среднеазиатском междуречье ираноязычных тохаров и на далеких восточных индоевропейцев, а за индийскими авторами это обозначение стали применять и европейские ученые. На деле же, судя по столь разнородным источникам, как китайские и арабские, настоящие тохары жили западнее, в Средней Азии.

Настоящие тохары.

За полтысячи лет до того, в последние века до н.э. — первые века н.э., римские авторы помещали тохаров (греч. Tócaroi, Tacóroi) именно в Средней Азии, и там же китайские источники знали Давань, а по Пулиблэнку (Pulleyblank 1966) Давань — это поздняя передача раннекитайского Тах-(у)ар. Столицей этого государства был г. Гуй-шуань или Кюй-шуань; это позднейшая Кушания, откуда происходят основатели Кушанской империи, ставшие распространителями буддизма. Индийские источники (буддийские тексты, пураны, эпос) упоминают народ тукхара (тушара) рядом с яванами (греками-ионийцами), но не знают кушанов, которые ожидались бы в таких контекстах. Похоже, что для индийцев ранние тохары — это кушаны.

Пулиблэнк привел некоторые данные в пользу предположения, что настоящие тохары переселились в Среднюю Азию вместе с юечжами (ятиями) в начале этого периода с северной периферии Китая и уже здесь восприняли иранскую речь, а до переселения оба народа вместе с усунями (асианами) говорили на том же языке индоевропейской речи, что и арси и кучан. Имена кушанских царей (Канишка, Хувишка и Васишка) интерпретируются (Иванов 1967) как содержащие суффикс, типичный для языка кучан, демонстрируя традицию, принесенную с востока. Это языковое родство могло бы объяснить индийский перенос названия. Однако Бэйли и Хеннинг объясняют эти имена как иранские, так что, возможно, что в переносе сказалось созвучие тюркского «кюсян», т. е. кушанский, с названием кушан. Во всяком случае, усуней китайские источники описывают как людей «с голубыми (зелеными) глазами и рыжими бородами, похожих на обезьян» (видимо, с непривычным для китайцев волосатым телом), а в места их первоначального обитания иранская топонимика не заходит. В таком случае усуни (асиане) — того же корня, что и арси и кучан.

Эта проблема входит в общий вопрос миграции восточных индоевропейцев .

16 декабря, 2006

Появляются и другие версии

Сако-массагетское объединение племен
САКО-МАССАГЕТСКОЕ ОБЪЕДИНЕНИЕ ПЛЕМЕН, насельники древнего Турана, название которого впервые появляется в «Авесте», как страна или место обитания туров. По мнению И.Н. Хлопина, авестийских туров следует локализовать в Юго-Восточном Прикаспии (в долинах рек Горган, Этрек и Сумбар). «Авеста» упоминает также туранские племена хона, дана, сайрима, сина, даха. Все эти племена можно обозначить термином «скифские», ибо они были связаны единой культурой, вооружением, идеологией. О том, что скифы являются выходцами из Азии имеется свидетельство «отца истории» Геродота (V в до н.э.). Он приводит три версии, но особо подчеркивает согласие с третьей: «Существует еще и третье сказание (ему я сам больше всего доверяю). Оно гласит так. Кочевые племена скифов обитали в Азии. Когда массагеты вытеснили их оттуда силой, скифы перешли в Аракс и прибыли в киммерийскую землю».

Геродот приводит кроме киммерийцев, массагетов, скифов, и другие названия «скифских племен» - «царские скифы», исседоны. Список имен продолжает греческий географ Страбон: «Большинство скифов, начиная от Каспийского моря, называются даями (дахами). Племена, живущие восточнее последних, носят названия массагетов и саков, прочих же называют общим именем скифов, но у каждого племени есть свое особое имя. Все они в общей массе кочевники. Из этих кочевников в особенности получили известие те, которые отняли у греков Бактриану, особенно асши, пасианы, тохары и сакаравлы, которые переселились из области на другом берегу Иаксарта рядом с областью саков и согдианов, занятой саками. Из даев одни называются апарнами, другие ксанфиями и третьи писсурами». Далее он прибавляет: «К племенам массагетов и саков относятся также аттасии и хорасмии (хорезмийцы)».

Восточные авторы не знают названий «скиф» и «массагет». Примечательно, что Геродот специально отмечал: «...персы всех скифов называют саками». Очень важный источник – надпись на гробнице Дария, высеченная в ущелье Накш-и-Рустем, около Персеполя. Там упоминаются три сакских народа: сакатиграхуда, сака-хаумаварга и сака-тиай-дарайя.

Само название сака-тиай-дарайя говорит о том, что они жили за какой-то крупной рекой (Амударья или Сырдарья). Саков-хаумварага искусствено пытаются этимологизировать как «изготовляющих хаому». Но академик В.В. Струве (вслед за В.В Григорьевым) отождествлял их с «амиргийскими» саками, которые проживали на берегу Мургаба, и от которой они получили свое название. Вавилонские писцы, в свою очередь, отождествляют их с народом «гимирри», «гамирра», вторгшимся в конце VIII в до н.э. в Переднюю Азию. Это и есть загадочные киммерийцы. Интересно, что именно аммиргийских саков профессор С.П.Толстов считал массагетами, чем и объяснял отсутствие их названия в надписи Дария.

Действительно, свидетельства античных историков и географов очень запутанны. Они перечисляют иногда одни и те же народы, но уже под другим названием. Это объясняется тем, что античные авторы черпали сведения из разных источников.

Видимо стоит видеть во всех этих названиях племена и роды больших племенных союзов. В исторических судьбах народов древнего Туркменистана, большую роль играло огрмоное объединение массагетов. Нам кажется допустимым отождествлять саков-тиграхауда с массагетами в современных научных исследованиях, может быть даже подд всеми этими сакскими племенами, вскрывается имя массагетов, как понятие более широкое.

Массагеты – это мощный союз племен, расселявшихся по всей территории Турана. О массагетах Страбон писал, что «одни из них обитают в горах, другие на равнинах, третьи – на болотах...Они прекрасные наездники и пешие воины; вооружены луками, мечами, панцирями, бронзовыми боевыми топорами; в сражениях они носят золотые пояса и головные повязки. Уздечки и перевязи у лошадей у них из золота. Серебра в их стране нет, железа мало, зато медь и золото встречаются в изобилии... Живут на манер кочевников и скифов, питаясь бараниной и рыбой. У всех такого рода племен находили и некий общий образ жизни, о чем я нередко упоминаю: их погребальные обряды, обычаи и весь быт схожи; это люди самобытные, дикие и воинственные, однако при деловом общении честные и не обманщики».

С.П. Толстов располагает племена массагетской конфедерации в следующем порядке: хорасмии и апасиаки («водные саки») – вдоль северных границ Хорезма, от Узбоя до Жаныдарьи – соответствуют «массагетам болот» Страбона; сакараваки (сака-хаумаварга, амюргии) – от юго-восточных границ Хорезма до гор Нура-тау – соответствует «массагетам гори и равнин»; дербики – средняя Амударья, между современными Туркменабатом и Бухарой; тохары (дахи) – Кувандярья, асии (ятии, асианы, усуни, яксарты) – средняя Сырдарья от современного города Туркестана до Ташкента и далее к востоку; атасии (аугассии, аугалы) – локализация не ясна.

В массагетах нельзя видет только ираноязычные племена – это большое объединение тюркоязычных и ираноязычных этносов Средней Азии, которые стали основополагающим компонентов туркменского народа, а также других народов Средней Азии. Сако-массагеты передали туркменам свои этнонимы. Названия аланов и ясов (асиев) носят ныне туркменские племена алили, олам, а также роды аса (човдуры и игдыры), алам (салыры, йомуды), язы (теке) и т.д. Это имя носило крупное огузское племя языров, ныне карадашлы.

Имя саков, сакараваков усматривается в туркменском племени сакар, а также в названиях родов сакарлы (эрсары), сакаргалык (баяты), сакгар (ата, геклены).

Народное название дахов (тохаров) продолжало жить в имени одного из главных огузских племен – дюкер (тюгер). Дахи (тохары) принимали самое активное участие в движении сельджукских войск. Среди племен, вошедших в состав Гарагоюнлы и Акгоюнлы, упоминается племя духарлу. Название текер и дюгер до сих пор существуют в Турции в велаятах Сивас, Афьйон, Урфеа Кейсери, Конья, Бурдур. Имя тохаров в качестве этнонимов тагар, тувер сохранилось у туркмен эрсары, теке, човдур, баят, шых, игдыр. К названию дахов восходят туркменские подразделения дяхли, дяли (абдалы, алили, арабачы, эрсары, геклены, йомуды, сакары, салыры, сарыки, човдуры, эсги).

Название огузского племени бечене (печенеги) восходит к массагетскому племени апасиаков (пасианы). С саками-амюргиями (хаумаварга) отождествлются огузское племя эймир (имир) и современное туркменское эмрели, а с атасиями (астабенами) – туркменское племя ата и крупное йомудское подразделение атабай.

О.Гундогдыев

Историко-культурное наследие Туркменистана

Под редакцией О.Гундогдыева и Р.Мурадова

UNDP, Стамбул, 2000 г.

20 декабря, 2006

БУДДА ВЕРНУЛСЯ!

Сергей САВЧУК-КУРБАНОВ

Сенсационное открытие сделали узбекские ученые при археологических раскопках на городище Кампыртепа (или Кафыркала - Крепость неверных), отождествляемом с легендарной Александрией на Оксе (Амударье).

Здесь, близ ворот городской цитадели, обнаружены руины кушанского Буддийского святилища. А из основания одной из его стен извлечена терракотовая (из обожженной глины) скульптурка сидящего в позе йога Будды первой половины II в.н.э. Примечательно, что это практически единственное сооружение подобного рода в данном античном городе. До настоящего времени в практически полностью вскрытой (за 20 лет работ) застройке его присутствовали культовые сооружения, связанные, как считалось до сих пор, только с зороастрийскими и местными культами…

Вот что рассказал об открытии и его историческом значении руководитель международной Тохаристанской экспедиции, зав. отделом истории искусств Института искусствознания Академии художеств Узбекистана, академик АН РУз Эдвард Ртвеладзе:

- Нынешний весенний полевой сезон наших исследований этого всемирно известного городища преподнес новые сюрпризы, подарив нам поистине сенсационные открытия.

Прежде всего это обнаружение довольно значительного по размерам (8м х 8м = 64 кв.м) святилища, окруженного обводным коридором. Этот конструктивно-планировочный прием, характерный для зороастрийских храмов, традиции которого были заимствованы среднеазиатскими зодчими при строительстве буддийских святилищ (Каратепа - Узбекистан, сангарама в Гяуркале Старого Мерва - Туркмения, Ажинатепа - Таджикистан, храмы Ак-Бешима, Краснореченского городища и Антоновского - Кыргызстан). Он известен в специальной литературе под названием "целла с обходным коридором".

Причем ритуалы, связанные с церемонией обязательного обхода (прадакшина) главных культовых сооружений есть и в зороастризме (вокруг святилища), и в буддизме (ступы и святилища).

Пол выявленного святилища облицован квадратными керамическими плитками (25х25х4см) и обмазан, как и стены, толстой белой ганчевой грунтовкой. Установлено, что подобного рода строительные материалы и приемы в эпоху античности использовались только при сооружении построек культового назначения, в том числе и буддийском зодчестве.

Не исключено, что это строение могло входить в храмовый комплекс, состоявший из группы помещений. Так ли это, покажет продолжение исследований.

Особенно примечательно, что эти строения располагались у предвратных крепостных сооружений цитадели с ее внешней стороны - у пандуса подъема. Эта традиция особенно характерна также для эллинистической фортификационной архитектуры, где храмы или святилища, посвященные богам-покровителям города или крепости, часто располагались у крепостных ворот. Так, при раскопках античного городища Дильберджин (Афганистан) было обнаружено, что одно из таких помещений у ворот содержало скульптуру особо почитавшегося среди воинов легендарного эллинского героя-полубога Геракла.

На цитадели Кампыртепа установлено, что в эллинистическое и греко-бактрийсксое время (кон. IV - кон. II вв. до н.э.) с внешней стороны - к северу от предвратного сооружения и пандуса находилось строение арсенального или портового типа из анфилады трех соединенных друг с другом помещений. В следующий за ним юечжийский (кон. II - I вв. до н.э.) период в кордегардии (караульное помещение), но уже за воротами - внутри цитадели обнаружена керамическая матрица для тиражирования терракотовых образков с изображением Афины с копьем. Как известно, эта богиня также считалась покровительницей воинов.

Для нового открытия характерны следующие уникальные особенности, а именно то, что встречено здесь впервые:

- возведение буддийского сооружения культового назначения (святилища) с внешней стороны ворот и крепостных сооружений цитадели;

- использование терракотовой скульптуры с изображением Будды, являющейся святыней, в закладке фундамента стены культового буддийского строения.

Новая скульптурка Будды уникальна, хотя и отображает классическую иконографию изображения этого божества. Это и скрещенные в позе йога ноги. Лежащие на ногах руки, кисти которых соприкасаются под животом. Волосы прически, собранные на затылке в шиньон, - ушнишу. Удлиненные мочки ушей. Гривна (ювелирное ожерелье) или складка дхоти (одеяния), рельефно выделяющееся на шее. Наиболее близкой аналогией этому образу может быть рельефное изображение Будды на Триаде из Фаязтепа, а также "Будды-Мазды" из настенной живописи в одном из пещерных храмов Каратепа (I в.н.э.). Это изображение, передающее образ синкретического создания, объединившего в себе черты верховных божеств двух мировых религий - буддизма и зороастризма, соответственно Будды и Ахура Мазды (примечательно, что имя последнего в переводе означает - "Господь Мудрость"). В связи с этим возникает вопрос: может ли быть случайным, что именно на благодатной земле Узбекистана, ставшей впоследствии колыбелью для многих великих цивилизаций и государственных образований, среди которых особое место принадлежит империи Амира Темура и Темуридов, так часто создавались условия для возрождения, развития и расцвета столь сомобытной культуры, несмотря на все перипетии исторического развития? Ответ один и кроется он - в менталитете и толерантности коренного населения - узбекского народа, на протяжении тясячелетий культивировавшего традиции дружеского сосуществования с другими народами и их верованиями.

Таким образом, мы стали свидетелями открытия не только еще ряда буддийских памятников (скульптуры и храма) на земле легендарной Бактрии, но и того, насколько широко это вероисповедание распространилось по городам Великого шелкового пути, особенно в эпоху правления самого великого кушанского царя Канишки I.

К тому же это уже очередной античный портовый город на Амударье, третий по счету после Айртама и столичного - на месте городища Старый Термез, в двадцатикилометровой округе которого они располагались. Первый - выше, по течению реки, и восточнее, второй - ниже и западнее. Таким образом, река аккумулировала на прибрежных поселениях целую цепь буддийских сооружений. Ряд из них, типа Уштурмулло (Таджикистан), находился в верховьях этой водной артерии.

Причем еще ранее исследователями было установлено, что городище Кампыртепа, располагавшееся на древней переправе Бурдагуй, выполняло функции гостиницы и таможни. Кстати, название ее происходит от греческого слова Пандоки-Пандохеон, что в переводе означает "гостеприимный дом". Таким образом, крепость с таким названием и назначением должна была иметь культовые строения, в которых купцы и путешественники, исповедовавшие разные вероисповедания, могли бы поклоняться своим богам, в том числе и Будде.

Наряду с этим доподлинно, из исторических источников, известно, что царь Канишка I прославился в веках тем, что в годы его правления был созван (по разным версиям) Третий или Четвертый буддийский собор, положивший конец разногласиям различных школ и направлений. Став ревностным последователем этой религии, он построил огромное количество буддийских культовых сооружений. В их числе, видимо, были кампыртепинский храм, а также уже давно известные монастырские комплексы Айртама, городища Дальверзинтепа, Фаязтепа, Каратепа, ступа Зурмала в Старом Термезе.

При нем государство стало столь обширным, достигло такого наивысшего расцвета и стабильности, что достойно конкурировало в сфере торговли и культурных обменов на Шелковом пути с другими тремя евразийскими суперимпериями древнего мира - Римской, Парфянской и китайской Хань. А период его правления фигурирует в спецлитературе как Великокушанский.

Известный античный китайский историк Сюань-цзан писал: "Прежде, когда Канишка царствовал, его слава распространилась в соседних государствах, и его военное могущество признавалось всеми. Платившие подать принцы к западу от Китая, признавая власть Канишки, послали к этому царю своих заложников".

Одной из причин создания подобных обстоятельств в государстве была проводившаяся Канишкой политика межэтнической и межконфессиональной толерантности.

Особенно примечательно, что буддизм, тогда уже ставший государственной религией в Кушанском царстве, содействовал распространению на все общество атмосферы терпимости, так характерной для него. Все это служило основой для углубления взаимопонимания между народами, исповедовавшими отличные верования. Ярким свидетельством тому являются изображения на монетах вышеуказанного кушанского правителя, наряду с Буддой, еще более тридцати божеств различных религий (зороастрийских, египетских, эллинистических и местных культов). Таким образом, эти денежные единицы одновременно с финансовой ценностью были по-своему дороги современникам и как своеобразные иконки для сограждан и иностранных гостей, поклонявшихся разным богам.

Думается, что караваны зарубежных купцов и пилигримы с удовольствием путешествовали по Кушанской империи времен правления Канишки I, поскольку в этом государстве была создана очень благоприятная и благодатная обстановка для дружеского сосуществования всех народов и людей, независимо от их расовой принадлежности и духовной ориентации.

На то же время пришлись расцвет, дальнейшее распространение и ретрансляция буддизма по Шелковому пути в сторону Восточного Туркестана, Китая, а затем, несколько позднее, на Корейский полуостров и острова, занимаемые ныне Японией.

И практически везде буддизм, в силу своей особой терпимости и миролюбия, приспосабливался к местным условиям и ненасильственно ассимилировался с локальными культами и религиозными верованиями. Ввиду того, что это вероучение благодаря стройной системе изложения философских доктрин и взглядов на жизнь долгое время не считалось религией, оно пользовалось тогда особой популярностью среди широких масс населения. Эта политико-этно-конфессиональная гибкость привела даже к тому, что именно тогда в буддизме появились, помимо Хинаяны (Малой колесницы, или Узкого пути спасения, объединявшего только избранных), менее ортодоксальные течения типа Махаяны (Большой колесницы, или Широкого пути спасения), а несколько позднее и Ваджраяны (Алмазной колесницы). Поэтому неудивительно, что и в наши дни буддизм переживает ренессанс, привлекая в свои ряды определенные группы людей творческих профессий в разных странах мира.

Источник - "ЗЕРКАЛО ХХI"

Постоянный адрес статьи -

http://centrasia.ru/newsA.php4?st=1067149860" target="_blank"> http://centrasia.ru/newsA.php4?st=1067149860

oquzer · 31 марта, 2008

:ost1: Сказки про юэджьей и тохар в стране «Ta-hsia»

Cлово «тохар» постоянно привлекало к себе взгляды исследователей интересу-

ющихся историей Средней Азии и Китая. Основная причина этого интереса заключа-

ется в том, что в «теории индо-персов-арийцев-индо-германцев-цивилизаторов Азии»

разработанной в Европе 19 в. «тохары» и якобы их «предки юэджи» были индо-гер-

манцами. Что бы удревнить топоним и этноним «тохар» европейские ученые связали

этот этнотопоним с китайским словом «Та-hsia» встречающейся в китайских источни-

ках, которые были им известны в ту пору. В этих источниках, известные европейским

ученым в ту пору, после движения юэджьей на Западный Туркестан, под нажимом гуннов,

китайские хроники все территории Западного Туркестана, заселенные переселенными

юэджьями называли топонимом «Ta-hsia». Европейские ученые, предположили такой

логический ход событий: мол, если топоним «Ta-hsia» связано с юэджьями, то этот

топоним в известных им китайских источниках встречаеться еще до событий, свя-

занные с гуннами Мэтэ и к тому же на территории Китая и сопредельными ей районами,

как раз совпадающим с поздними названиями этих территорий «Тохаристан».

По их мнению, а) юэджьи жили в Китае и их этнотопоним в китайских источниках

отражено как «Ta-hsia»; б) юэджьи переселились под нажимом гуннов на Запад взяв

с собой «на дорожку» этот этнотопоним; в) этнотопоним «Ta-hsia» очень напоминает

этнотопоним встречающийся в поздних мусульманских (арабо-персидо-тюркских)

источниках «Тохаристан»- значиться, что «Ta-hsia» это и есть измененный на китайский

лад слово «тохар».

В формировании этой теории особо усердствовали ученые далекие от синологии.

Более общирно эту теорию выдвинул немецкий географ (даже не историк) Дихтофэн.

Знаменитый немецкий ученый-синолог Отто Франкэ сперва тоже придерживался этой

теории. Так, в своей статье «О сведениях данных в китайских источниках по тюркским

племенам и искитам» он апплодировал Дихтофэну, как сделавщему знаменательное

открытие в деле исследования «индо-арийских следов» в Азии. Но вскоре О. Франкэ

отказался от своих взглядов. Дело в том что, после теории Дихтофэна «Юэджьи-тохар-

Ta-hsia», была переведена на немецкий (а потом и на английский) язык научная статья

китайского источниковеда Ванг Куо-веи «О западных гуннах». В статье отдельный

раздел был посвящен проблеме термина «Ta-hsia». Китайский источниковед показал,

что еще 12 веке до н.э. китайские источники говорили о стране «Ta-hsia», расположен-

ный на подножиях горной цепочки Кун-лунь на западе Гансу и эта страна охватывала

территорию от северо-запада Гансу до северо-востока Гоби. Получался казус; где выше-

указанные территории, а где историческая территория «Тохаристана» ?!. После этой

статьи китайского ученого, О.Франкэ в своей новой статье «О древнем термине «Ta-hsia»

китайцев» отрекся от своих прежних убеждений на счет теории «юэджьи-тохар- Ta-hsia».

Но, некоторые ученые исходя из «паниндо-арийской» тенденции начали выдвигать аб-

сурдные теории, мол в конце 2-го тысячилетия предки юэджьев жили на севере Китая (?!),

а потом переместились на территории известные позднее как «Тохаристан» (?!), а потом

под нажимом гуннов Мэтэ и его сына переместились в Западный Туркестан постоянно

перетаскивая с собою этнотопоним «Ta-hsia» (?!). Но О. Франкэ не уподобился им.

Через некоторое время же вышла статья английского синолога проф. Г.Халлоуна

«Термин «Ta-hsia» в китайских источниках до 126 г. до н.э.». Профессор, который всю

свою научную деятельность истратил на поиски какого то «арийского племени» в

Средней Азии, Китае и на Алтае, резко критиковал сторонников уже абсурдной

теории «юэджьи-тохар-Ta-hsia». Кратко в статье, опираясь на новоизвестные китайские

древние источники и на логику, говорилось, что, термин «Ta-hsia» (в других чтениях

«Da-hsia») своими корнями уходит в эпоху первой китайской, полуреальной,

полумифической династии «Нsia» и в китайской школе летописи этот термин обозначал

«очень далекий, очень широкий». Первые китайские летописцы, хронографы и информа-

торы этим термином отмечали те страны, о которых достоверно мало знали или совсем

понятия не имели. Вроде русского «Лукоморья», «Три девятого царства». Поэтому, в

древних китайских источниках все неизвестные китайцам страны находящиеся на севере,

западе и на юге были названы этим термином. Что же касается юэджьей которые якобы

«протошили» этот топоним с собой на Западный Туркестан, то этому есть очень простое

объяснение. После изгнания юэджьей гуннами, древний китайский путешественник

Джанг Киень был послан китайским императором на запад для поисков союзников в

борьбе против гуннов. Под прикрытием купцов караван Джанг Киенья достиг конечной

точки путешествия – Бактрии. Несмотря на неудачу в поисках союзников, Джанг Киень

составил ценный источник по странам где он побывал. А Бактрию, о которой китайцы

того периода понятия и не имели, где уже обоснавались разрозненные и враждующие

между собой юэджьи, как образованный китаец своей эпохи, Джанг Киень, по традициям

китайской школы летописи, назвал в своих сводках термином «Ta-hsia». Значится не

юэджьи, а Джанг Киень взял с собой на дорожку термин «Ta-hsia».

А что же тохары?

С этнонимом и топонимом «тохар», как и самими тохарами китайцы столкнулись

гораздо позже. Так, в поздних китайских источниках этно-топоним «тохар» китайцы

передали иэроглифами как «Tuho-lo» и этот термин появился в китайских источниках,

как и сами тохары в Китае и в его пограничье в эпоху Тоба.

«Ученые» пожертвовавщие объективизмом ради «паниндо-арийской теории» на

сей счет ничего против привести не смогли. Они просто проигнорировали эти статьи, и

до сих пор сказочки об « арийцах юэджьей и их внуков тохаров» кочуют из «научных»

книг и статьей в другие книги и статьи. В океане этой макулатуры утонули статьи

на сей счет О.Франкэ, Г. Халлоуна и Ванг Куо-Веи…

Р. S. Я не смог сдержаться и хочу поделиться со своими мыслями (если они кого то

заинтересуют), когда впервые прочел этот раздел книги основателя турецкой школы

синологии Бахэддина Огэля «Великая гуннсская империя», ученика известного синолога

В. Эбэрхарда. Cтановится ясным, что «тохары» и «юэджьи» это совсем разные

исторические народы. Более того, «тохары» появляются на стыке Туркестана и Китая

гораздо позже, чуть ли не в период Кектюрков. Были ли тохары «индо-персоязычными»?

«Известно, что обнаруженные на северо-западной окраине Китая так называемые тохар-

ские памятники письменности относяться сравнительно к позднему времени- началу вто-

рой половины 1 тысячилетия н.э.» ( В.Н. Даниленко «Энеолит Украины», Киев,

1974, стр. 137). Да, ученые отмечают связь языка этих письменностей с балто-славьянами,

фракийскими, германо-кельтскими, даже влияние финно-угорского в этом языке

выяснено. Но этот язык тохарский ли? Ведь эти письмена всего лишь фрагменты и в

отличии от «стелл» булгарских в Болгарии, на Орхоне в них не отражена этническая

принадлежность. Язык этих письменностей могла принадлежать (в Тохаристане?) кому

угодно: персоязычным купцам, путешественникам, религиозной или торговой конфессии и т.п.

А юэджьи были персоязычными или индогерманцами? На этот вопрос все отвечают,

что это доказал Лауфэр. А кто либо читал эту статью Лауфэра? Этот синолог в своей

статье, на которую опирался Гумилев (его, «Тысячилетия вокруг Каспия»), предположил

что если бы прочитать китайские иероглифы так-то, получиться слова похожие на

заимствования из ИЕ-ского, и те могли попасть в китайский через юэджьей(?!). То есть,

логика проста, если у бабушки были бы … бакенбарды, то она была бы дедушкой.

«Пантюркисты-альтернативники» если бы взяли на вооружение эту логику, они бы

всю мировую историю написанную в Европе давно бы переделали. Один такой до сих

пор в США обивает дорожки конференций и симпозиумов, твердя, что транскрипция

шумерская неправильнa составлена, и по его чтению шумерского, оказывается, что язык

«кэнгри» (то бишь шумерский) – ветьв прототюркского, подверженная сильному

влиянию со стороны одной из первых семитских волн в Переднюю Азию.

В истории юэджьей много пробелов. Их связывали с тохарами и саками. Но,

ученые опираясь на источники «тормозят», когда сталкиваются с такими выводами, что

после разгрома их гуннами они по принципу «домино» на западе ударили и по сакам,

и дошли до «Тохаристана» (?!).

Интересно, что Отто Франкэ опираясь на китайские источники говорил, что во

всех китайских источниках о той эпохе, отмечается факт о близости юэджьей и гуннов

(«юэджьи были коневодами и скотоводамы как и гунны и обычаи их были одинаковы с

гуннами»).

А почему юэджьей и тохаров выбрали как карту из колоды, чтобы

«индо-германизировать»? А-а, дело во внешности. Раз, по европейской школе

«индоперсизаторов» в китайских источниках есть намек на то, что эти бедные

исторические этносы могли быть светлыми, белокурыми, голубоглазыми, не- или слабо-

монголоидны, то обязательно надо доказать их «индо-персо-евро-арие-германизм», всеми

правдами и неправдами…

С уважением, Oquzer …

31 марта, 2008

Что же касается юэджьей которые якобы
«протошили» этот топоним с собой на Западный Туркестан, то этому есть очень простое

объяснение. После изгнания юэджьей гуннами, древний китайский путешественник

Джанг Киень был послан китайским императором на запад для поисков союзников в

борьбе против гуннов. Под прикрытием купцов караван Джанг Киенья достиг конечной

точки путешествия – Бактрии. Несмотря на неудачу в поисках союзников, Джанг Киень

составил ценный источник по странам где он побывал. А Бактрию, о которой китайцы

того периода понятия и не имели, где уже обоснавались разрозненные и враждующие

между собой юэджьи, как образованный китаец своей эпохи, Джанг Киень, по традициям

китайской школы летописи, назвал в своих сводках термином «Ta-hsia». Значится не

юэджьи, а Джанг Киень взял с собой на дорожку термин «Ta-hsia».

Вы тут про "Дахья" или про "Тиачжи"?

Ну... Почему тогда китайцы Парфию назвали "Аньси", а не "Дахья"?

Язык этих письменностей могла принадлежать (в Тохаристане?) кому
угодно: персоязычным купцам, путешественникам, религиозной или торговой конфессии и т.п.

Не согласен. Почему "персоязычным купцам" писать на совершенно ином языке, когда у них есть свой родной? И ещё, тохарские рукописи не столь малочисленны, чтобы их считать сувенирными надписями странников. А где ещё встречаются надписи на этом языке?

Кушаны, Юечжи, Тохары

Рекомендуемые сообщения

Гость март

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость март

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость Керим-хан

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость Керим-хан

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость Б у л а т

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

KestaS

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость demon

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость kanishka

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость kanishka

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость kanishka

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость kanishka

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость kanishka

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость kanishka

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость kanishka

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость kanishka

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость kanishka

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость kanishka

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость kanishka

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость kanishka

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость kanishka

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость kanishka

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость kanishka

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость kanishka

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

oquzer

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Гость kanishka

Ссылка на комментарий

Поделиться на другие сайты

Для публикации сообщений создайте учётную запись или авторизуйтесь

Создать аккаунт

Войти