1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100, 101, 102, 103, 104, 105, 106, 107, 108, 109, 110, 111, 112, 113, 114, 115, 116, 117, 118, 119, 120, 121, 122, 123, 124, 125, 126, 127, 128, 129, 130, 131, 132, 133, 134, 135, 136, 137, 138, 139, 140, 141, 142, 143, 144, 145, 146, 147, 148, 149, 150, 151, 152, 153, 154, 155, 156, 157, 158, 159, 160, 161, 162, 163, 164, 165, 166, 167
 
11111
 


В.В. Трепавлов

ОТБРАСЫВАТЬ ДРАГОЦЕННОЕ НАСЛЕДИЕ РОССИЙСКОЙ ТЮРКОЛОГИИ  ЭТО НЕПРОСТИТЕЛЬНОЕ РАСТОЧИТЕЛЬСТВО

 

Справка сервера:

Трепавлов Вадим Винцерович - ведущий научный сотрудник Института российской истории РАН, руководитель Центра истории народов России и межэтнических отношений, профессор, доктор исторических наук.

Адрес: trepavlov@mtu-net.ru

– Уважаемый Вадим Винцерович, в первую очередь хочется поблагодарить Вас за согласие принять участие в нашей рубрике "Угол зрения". Мой первый вопрос будет касаться общей тематики. Как Вы охарактеризуете современное состояние тюрковедческой науки? Распад Советского Союза ограничил ученых в рамках своих государств и, несмотря на научные связи, семинары, конференции, исследователи стали вариться в большей степени в "своем соку". В каких странах ближнего зарубежья Вы отметили бы сильные тюрковедческие или номадические исторические школы?

– Мне как историку легче говорить об исторической тюркологии, хотя изначально под тюркологией понимались лингвистические и литературоведческие исследования. Историческая наука во всех "постсоветских" государствах переживает системный кризис. Происходит ее переход в новое качество - вместе со всем обществом. Крушение коммунистического режима вызвало явный идеологический вакуум. Во-первых, прекратилась монополия "единственно верного учения" марксизма-ленинизма. Во-вторых, многие ценности и ориентиры, которые насаждались советской идеологией, тоже приказали долго жить. Но чтобы не отвлекаться на слишком глобальные обобщения, сосредоточусь все-таки на истории.
 
Все историки - и академические исследователи, и университетские преподаватели, и школьные учителя - столкнулись с необходимостью по-новому объяснить особенности развития народов, без навязанных сверху заклинаний вроде "классовой борьбы", "добровольных вхождений", "дружбы народов", "старшего брата" и прочих. Наука столкнулась с неожиданной ситуацией: потребовалось заново объяснить те явления и события прошлого, которые, казалось бы, уже давно и подробно изучены, описаны, отложились в массовом сознании. На развалинах Советского Союза, параллельно со строительство новых государств, началось конструирование национальных исторических школ - в том числе тюркологических.

Хотя прежний диктат партийных идеологов исчез, новая ситуация породила новых штампы и мифы. Я не знаю ни одного постсоветского государства, где историки не исполняли бы социальный заказ новых режимов – такова судьба нашей науки, ничего тут не поделаешь. Идет формирование новых идентичностей, основанных на отрицании прежних советских идеологем, на пропаганде реанимированных национальных ценностей, героев, побед и т.д. Где-то это получается в карикатурном виде, где-то пытаются действовать, соблюдая внешнюю объективность.

Историки-тюркологи разделили общую судьбу научного сообщества после 1991 г. На политической карте появилось несколько республик в составе РФ (бывших автономий) и независимых государств с "титульными", как говорят в России, тюркскими нациями. В каждом из этих образований в советские времена велись интересные историко-тюркологические исследования, выпускались труды высокого качества, работали общепризнанные ученые мирового уровня (некоторые продолжают работать и сейчас). Причем вся эта деятельность велась скоординированно в рамках всей страны, а связи фокусировались в научных учреждениях Москвы и Ленинграда.

Однако распад СССР разрушил налаженные связи. Постоянные контакты сохранились буквально у единиц. В последние годы я не раз убеждался, что коллеги из ближнего зарубежья не горят желанием сотрудничать с российскими историками. Здесь, возможно, сказываются и стойкие стереотипы (неприятие представителей "колониальной науки", "имперского центра" etc.), и переориентация на гранты западных и мусульманских стран "дальнего зарубежья", и непростая политическая ситуация в рамках СНГ.
 
Все это понятно и объяснимо. И все-таки отбрасывать драгоценное наследие российской (пусть и "имперской") тюркологии было бы непростительным расточительством. Последние годы показали, что претензии различных сил и организаций на объединение тюркских интеллектуалов носят исключительно политический характер. Мне кажется, что было бы рационально опереться на традиционные связи и возродить истинно научное сотрудничество.
 
Пути для этого могут быть самые разные. Один из первых шагов - возобновление ежегодного академического "Тюркологического сборника", который издается в Москве под руководством выдающегося российского исследователя древнетюркской истории С.Г. Кляшторного. Уже вышло два выпуска, подготовлен к печати третий. В этом издании участвуют, кроме российских тюркологов, маститые и молодые исследователи из научных центров Азербайджана, Казахстана, Кыргызстана, Узбекистана. Пользуясь случаем, хотел бы пригласить к участию в "ТС" историков - посетителей "Центральноазиатского исторического сервера" - www.kyrgyz.ru.

– В последние годы в большинстве постсоветских тюркских государств возобладало мнение о том, что в советские времена были допущены серьезные ошибки в трактовке, интерпретации и изложении истории тюркских народов. Так ли оно на самом деле? В то же время есть ли существенные изменения в трактовках истории тюркских народов в постсоветской тюрковедческой школе?

– Многие читатели помнят (а те, кто помоложе, уже и не застали), что вся жизнь в СССР была пронизана идеологией - неважно, комммунистической или оппозиционной. Это проявлялось и в тюркологии. Существовало и осталось несколько пластов восприятия истории вообще и тюркских народов в частности.

ДИРЕКТИВНЫЕ ТРАКТОВКИ, исходящие из ЦК КПСС и республиканских партийных комитетов. Здесь были жесткие установки: во-первых, выставить на первое место отношения неславянских народов с русскими и с Россией. Если войны степняков с русскими - то однозначный негатив, если присоединение к России - позитив. Попытки освещать историю тюрок без ссылок на классовую борьбу трудящихся чабанов и аратов, внимание к роли элиты клеймились как "воспевание патриархальной старины", "идеализация феодально-байских порядков" и т.п.

АКАДЕМИЧЕСКАЯ НАУКА. Историки-профессионалы, конечно, оглядывались на эти руководящие установки. Но в целом тюркология в советское время оказалась в более выгодном положении, чем, например, история Европы. "Классики марксизма" о тюрках писали, слава Богу, мало (разве что об Османской империи 19 в.). Поэтому советские историки ограничивались ритуальными цитатами из Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина и в общем имели возможность исследовать прошлое тюркских народов. Однако крен исторической науки в социально-экономическую плоскость не позволял подробно описывать особенности их политического развития - здесь западные коллеги были впереди. Искусственная концепция кочевого феодализма, как Вам известно, ныне практически отвергнута.

Иногда приходится слышать, что существовал заговор "официальной науки" для умышленного искажения истории народов. Я начал работать в науке в середине 80-х и свидетельствую, что о таком заговоре ничего не слышал и не знаю (возможно, меня в него не принимали).

ПРЕПОДАВАНИЕ ИСТОРИИ. Здесь была уже совсем другая картина и другие подходы у властей. "Школьная" история страны в России всегда была руссоцентрична - это остается, к сожалению, и сейчас. Сначала "Святая Русь", а затем Советский Союз изображались как крепости, осажденные врагами. И тот, кто хоть раз взглянул косо или посягнул на священные границы, изображался в самых черных красках. Психология осажденной цитадели в полной мере сказалась и на изображении тюрок. Собственно, сюжетов, связанных с ними, в учебниках было немного, но во всех этих сюжетах они преподносились как злейшие враги славян - будь то печенеги, половцы или татары (до середины 16 в., естественно). Позднейшая история тюркских народов в целом давалась скороговоркой, и большинство выпускников советской школы ничего не могли сказать об истории казахов, кыргызов, башкир, татар, якутов и др.

Вот здесь, наверное, действительно был своего рода "заговор". Строительство коммунизма и осуществление проекта "советский народ" предполагали унификацию взглядов на историю страны, единое отношение к прошлому и забвение тех аспектов истории, которые даже в потенции могли бы бросить тень на "нерушимую дружбу народов СССР". Партийные идеологи науки и образования не понимали, что тем самым они обедняют историю множества народов, которые вовсе не готовы и не желают сливаться в единый коммунистический социум, где все говорят по-русски. Не говоря уже о том, что замалчивание целых эпох и одностороннее изображение исторических событий и деятелей оскорбительно для этих народов.

ОБЩЕСТВЕННОЕ МНЕНИЕ И МАССОВОЕ СОЗНАНИЕ. Здесь были радикальные отличия в восприятии немногой известной информации: у основной массы русских + у русифицированных представителей тюркских и монгольских народов + у основной массы этих народов (достаточно инертной и нелюбопытной) + наконец, у той части интеллигенции этих народов, которая выступала за национальное возрождение, полное освещение истории и развитие собственной культуры. Но это особая тема.
По каждому из этих пунктов можно долго рассуждать. А вообще в советское время, мне кажется, научная историческая тюркология развивалась в целом достойно. Если убрать за скобки идеологический налет, то в это время было больше скорее приобретений, чем потерь. А потери будем наверстывать.

– На форуме нашего сайта год назад разгорелась жаркая дискуссия по вопросу происхождения некоторых крупных кочевых племенных объединений XII-XIII вв.: найманов, кереитов, туматов и урянхайцев. В спорах были противопоставлены две версии их этничности - тюркская и монгольская. Интересно было бы услышать Вашу точку зрения по этому вопросу.

– Да, этот спор на сайте периодически оживает. Похожие вопросы занимают также тех, кто пытается разобраться в этнической принадлежности скифов, сарматов, хуннов и т.д. Я никогда не принимаю участия в этой полемике, потому что не чувствую себя достаточно компетентным в этнической истории. Чтобы профессионально судить об истоках происхождения народов, нужно, по-моему, иметь базовую подготовку не только историческую, но и лингвистическую, т.е. иметь представление о законах развития языков. При этом с завистью наблюдаю дискуссии наших антропологов на сайте, т.к. физическая антропология и генетика для меня - еще более незнакомая область.

В общем, внести весомый вклад в эти споры об этногенезе я вряд ли могу. Но кое-какими общими соображениями поделюсь, если позволите.

Этничность - категория относительная и подвижная. В разных обстоятельствах человек (в том числе средневековый) ощущал себя принадлежащим к разным общностям. Возьмем наймана, который жил на территории Монголии в 12 веке. Его самоощущение (так называемая идентичность) проявлялось не одинаково. При встрече с человеком из другого найманского племени он называет свое племя: "Я - джиркин". При встрече с кереитом он назовет племенной союз: "Я - найман". При встрече с китайцем или хорезмийцем он должен назвать себя так, чтобы тот понял, откуда он; поэтому: "Я - татарин". Позднее, в 13 веке, в такой ситуации он скажет "Я - монгол".  При этом "монгол" будет означать вовсе не владение монгольским языком, а подданство монгольскому кагану.

Найман из Казахского ханства 17 в. ощущал себя одновременно членом рода баганалы (например), найманом, членом Среднего жуза, казахом, наконец, мусульманином. Плюс к этому при общении с жителями оседлых местностей он чувствовал себя еще и кочевником (находясь в степи, он над этим не задумывается: живем, кочуем - ну и слава богу!).

Такую многослойную идентичность мы встретим на протяжении всей истории – и современной тоже. Представитель мордвы-эрзи при встречах - последовательно - с мордвином-мокшанином, русским, англичанином, зимбабвийцем и марсианином будет соответственно представляться эрзей, мордвином, русским (Russian), европейцем, землянином. К тому же в разных ситуациях он может рекомендоваться еще как горожанин (перед сельским жителем), православный (перед католиком), христианин (перед мусульманином) и т.д.

Но есть ли среди всех этих идентичностей главная, первостепенная? Как тюрколог-медиевист, на основании доступных мне источников, могу утверждать, что в средние века все-таки основной была принадлежность к объединению родов, происходящих от общего предка. Мы условно называем такое объединение племенем, в тюркских языках 14-17 вв. это - "эль". Именно названиями элей обязательно обозначались и отличались друг от друга жители Центральной Азии того времени: найман Тагир, керей Муса, кият Акджан, аргын Бачан... Конечно, только незнатные жители - не Чингизиды, не ходжи, не саиды.
 
Какую роль играет здесь языковая принадлежность и близость языков? То есть имеет ли она какое-нибудь значение для наймана или мордвина из наших примеров? Мне кажется, далеко не главную. Чувствовали ли эти люди себя монголом или угро-финном? Очень сомневаюсь.  Хотя общность языковых семей, сконструированная лингвистами, конечно, теоретически тоже может служить основой для идентичности - почему бы нет? И тогда романоязычному французу станет ближе румын, чем германоязычный англичанин, а угроязычному венгру будет комфортнее общаться с "родственником"-хантом из зауральской тайги, чем со своим постоянным географическим соседом - славянином-словаком.
 
Другое дело, что идентичность может быть искусственно создана. Допустим, югославское государство возникло во многом благодаря осознанию южными славянами своей "славянскости" - в противовес бывшим турецким и австрийским поработителям. Усиленные поиски в истории тюркских персонажей и народов (в том числе там, где их никогда не было), попытки во что бы то ни стало доказать их тюркоязычность выглядят как усилия по строительству новой, искусственной идентичности - на сей раз общетюркской. Не хотел бы никого задеть, но часто кажется, что это "строительство" тоже идет, отталкиваясь от образа врага, или скажу мягче - образа "чужого". В данном случае русского, китайца, иногда американца.

– Ваша докторская диссертация была посвящена истории Ногайской Орды. В связи с этим хотелось бы вкратце прояснить для наших читателей этапы формирования этой Орды, вопросы происхождения ногайского народа, связи ногайцев с соседними народами v в первую очередь казахами, каракалпаками, татарами и кыргызами. Ведь в эпической традиции многих тюркских народов присутствует "ногайская тема" - по мнению кыргызских исследователей в эпосе "Манас" обнаруживается очень большой ногайский культурный "пласт" - дедом легендарного героя в некоторых вариантах эпоса является Ногай и многое другое.

– Вообще-то чтобы ответить на эти Ваши вопросы, нужно написать еще несколько докторских диссертаций. Надеюсь, будущим историкам это будет по силам.
 
Я видел свою задачу в том, чтобы немного закрасить огромное "белое пятно" в истории средневековой Евразии. О Ногайской Орде, конечно, слышали все, но вот ее связная история до сих пор не была написана. Если рассказывать об основных  ее этапах, то они сводятся к следующему.

В конце XIV в. верховный военачальник Золотой Орды Эдиге собрал основную массу своих соплеменников – тюрок-мангытов – в междуречье Яика и Эмбы. Там образовалось удельное владение, Мангытский юрт. Формально возглавлял его сам Эдиге, но реальное управление осуществлялось его сыном Нур ад-Дином, а после гибели их обоих – сыном Нур ад-Дина Ваккасом. Авторитет Едигея и преклонение перед его могуществом были столь велики, что его дети и внуки тоже заняли высшие аристократические посты в большинстве послеордынских ханств. В частности, Ваккас превратился в ближайшего соратника могущественного узбекского хана Абу-л-Хайра. Во время борьбы за наследие Абу-л-Хайра, в 1480-х годах, Мангытский юрт, возглавлявшийся детьми Ваккаса, обрел полную независимость.

Его предводитель Муса, по примеру своего прадеда Эдиге, сначала возводил на узбекский трон марионеточных ханов, а затем стал править юртом самостоятельно. К тому времени вокруг мангытского ядра собралось много тюрко-кипчакских племен, которые стали обозначаться общим понятием "ногай". Мангытский юрт в русских средневековых источниках и в современной научной литературе получает название Ногайской Орды.  Ногайские бии не принадлежали к золотоордынской династии Джучидов и поэтому не смели присвоить себе ханский титул, оставаясь всего лишь "князьями"-биями (беками).
В первой половине XVI в., при биях Саид-Ахмеде, Шейх-Мамае и Юсуфе, Ногайская Орда играла значительную роль в международных отношениях Восточной Европы и Дешт-и Кипчака, активно вмешивалась в политику Казанского и Сибирского ханств, нередко конфликтовала с Крымом.
 
В середине 1550-х годов обострилась борьба различных группировок мирз. Во главе противников пророссийской ориентации стоял бий Юсуф, во главе сторонников сближения с Россией – его брат, мирза Исмаил. В 1554 г. Исмаил сверг и убил Юсуфа. По некоторым данным, к этому заговору было причастно российское правительство. Несколько лет шла смута. Наконец Исмаил утвердился у власти, а разгромленные им соперники бежали в соседние страны. Часть их обосновалась на Северном Кавказе, образовав Малую Ногайскую Орду, или Казыев улус.
 
Ногайская Орда претерпела огромные лишения и разорение в годы смуты и лишь к концу правления Исмаила стала оправляться от последствий конфликтов, эпидемий и голода. Преемники Исмаила то признавали старшинство русского царя, то начинали конфликтовать с ним. Но ослабленные раздорами и экономической разрухой, расколотые ногаи уже не представляли собой значительной силы. Во второй половине XVI в. ногайская государственность вступила в тяжелый и необратимый кризис.
 
Обстоятельства сложились так, что в конце XVI - начале XVII в. на внутренние дезинтеграционные процессы наложилось  сразу несколько неблагоприятных внешних факторов.

Во-первых, калмыцкое нашествие. По пути из Западной Сибири на Волгу калмыки прошли сквозь основную территорию ногаев и частью вытеснили, частью подчинили их себе.

Во-вторых, набеги казаков. В 1581 г. волжские казаки разрушили ногайскую столицу Сарайчик, а затем стали обосновываться в центре ногайских кочевий – по берегам Яика.

В-третьих, территориальный рост Казахского ханства. По мере ослабления верховной власти биев некоторые племена Ногайской Орды переходили в подданство казахским ханам, которые, таким образом, расширяли подвластную им территорию на запад. В течение XVII в. бывший район главных ногайских кочевий оказался поделенным между яицкими казаками, калмыками и новообразованным Младшим жузом казахов.

В-четвертых, в результате падения Казанского  и Астраханского ханств и резкого усиления Российского государства нарушился баланс сил, сложившийся в Восточной Европе в течение XV - первой половины XVI в., после распада Золотой Орды. Ногаи столкнулись с необходимостью выбора ориентации на одного из двух противостоящих гегемонов региона – Крым или Россию. Знать Ногайской Орды раскололась на прокрымскую и пророссийскую партии. Этому расколу способствовали также интриги Москвы и Бахчисарая, их борьба друг с другом. Данное обстоятельство тоже мешало правительству Орды контролировать всю территорию распадавшегося государства.
 
В результате междоусобиц и внешних ударов ногаи в конце концов утратили прежние кочевья и превратились в кочующих скитальцев. В середине - второй половине XVII в. они постепенно закреплялись в пределах Калмыцкого ханства, Младшего жуза, княжеств Северного Кавказа, а также во владениях Гиреев – по всей огромной степной полосе между Крымом и Россией.

С Ногайской Ордой и выходцами из нее соприкасались и отчасти ассимилировались предки казахов и кыргызов, татар казанских и крымских, сибирских и астраханских, башкир и каракалпаков, туркмен и калмыков, донских и уральских казаков, а также многих народов Северного Кавказа. Мощная ногайская держава служила эпицентром политических и культурных связей в степной Евразии после распада Улуса Джучи. С исчезновением Ногайской Орды эта ее роль была утрачена и, к сожалению, забыта. Памятником той эпохи является знаменитый эпический цикл "Сорок богатырей", рассказывающий об Эдиге и его потомках. В ходе активных культурных контактов население Дешт-и Кипчака восприняло от ногаев эти сказания, и сейчас они стали общим достоянием тюркских народов. Вот почему я считаю неверным приписывать их только ногайцам или татарам, или казахам, или еще кому-нибудь.
 
Насчет ногайско-кыргызских связей. Народ ногой действительно фигурирует в героическом эпосе кыргызов "Манас" как дружественный кыргызам, составляющий с ними единое владение, улус; именно из ногоев происходил сам богатырь Манас. По немногим, очень туманным сведениям можно предполагать, что изначально основная масса мангытов проживала в Чагатайском улусе, по соседству с нынешним Кыргызстаном. Во второй половине XIV в. мангыты переселились в Западный Казахстан, сохранив память о своей жизни в южных предгорьях (в одном из ногайских сказаний названа местность "Алатаулы Киргиз"). 
 
– Касаясь ногайской темы, трудно было бы уйти от этимологии самого термина "ногай/ногой". Каким образом огромная орда, кочевавшая от Волги до Иртыша, получила имя ногаев? Имеет ли связь этот этноним с монгольским названием собаки? Интересно то, что в евразийских степях мы обнаруживаем целый слой "собачьей" тематики, те же кыргызы по легендам происходят от собаки "кызыл тайган", почти у всех тюрков присутствуют легенды о собаке "кумайык", в древности упоминаются племена "ит-бараки".

– К сожалению, ответ на эту главную загадку ногайской истории остался мне недоступен. Можно лишь с уверенностью сказать, что все попытки объяснить происхождение этнонима "ногай" пока остаются на уровне недоказанных гипотез - начиная с самого распространенного: по имени золотоордынского правителя и военачальника Ногая, который жил в 13 в. Даже явное созвучие с монгольским словом "собака" не бесспорно.

Дело в том, что пока не обнаружены средневековые тексты, где содержались бы объяснения на этот счет. Есть позднейшие трактовки, но они представляют собой типичную, как это обычно называется, народную этимологию, т.е. подбор значения через случайные похожие слова. Еще одна трудность состоит в том, что с самого начала (т.е. с конца 15 в.) словом "ногай" обозначали огромное - больше сотни! -  объединение племен самого разного происхождения, а не один компактный этнический массив с общей исторической памятью, общим предком (пусть даже мифическим - собакой, к примеру). Уяснить, почему для этого было выбрано слово "ногай", я пока не в силах.

– И последний, ставший уже традиционным, вопрос. Как показывает статистика, наш сайт посещают очень увлекающиеся историческими вопросами люди. Чем Вы им пожелаете руководствоваться на пути поисков истины при изучении истории своих народов?

– Два пожелания - маленькое и большое.

Маленькое: никогда не нужно слепо доверять источникам, особенно средневековым, да еще в переводе на другой язык. Я не знаю ни одного письменного источника, в котором не искажалась бы информация, не замалчивалось бы что-нибудь или не приукрашивалось. Часто это происходило помимо воли автора, просто из-за ограниченности его кругозора, объема информации, которой он располагал, из-за неважной грамотности наконец.

Большое: при анализе событий прошлого желательно пытаться уходить от всяческих пристрастий - политических, этнических и прочих. Пример последних полутора десятилетий показывает, что "этнически ориентированная" наука оставляет убогое впечатление. На этом поприще нет и не может быть научного прогресса, поэтому процветают домыслы и фальсификации. Более-менее понятно, когда авторами таких сочинений движут соображения заработка или карьеры. Но историки, искренне исповедующие этноцентризм, - это жалкое зрелище. За время моей работы в науке я много раз убеждался: чем больше человек зациклен на величии истории исключительно своего народа, тем менее он профессионален как историк.

Рустам Абдуманапов
Томск - Москва
октябрь, 2004

 

1.Список основных научных трудов В.В. Трепавлова

Книги
1. Государственный строй Монгольской империи XIII в. (проблема исторической преемственности). М.: Вост. лит., 1993. 168 с.  
2. Ногаи в Башкирии, XV–XVII вв. Княжеские роды ногайского происхождения. Уфа: Урал. науч. центр РАН, 1997. 72 с. (Материалы и исследования по истории и этнологии Башкортостана. № 2).                                                   
3. Национальные окраины Российской империи. Становление и развитие системы  управления   М.: Славянский диалог, 1998.  416 с. (в соавторстве, отв. ред.).
4. Россия и Северный Кавказ: 400 лет войны? М.: Инст. росс. ист. РАН, 1998. 37 с.; Lewiston; Queeston; Lampeter: The Edition Meller Press, 1999. 38 р. (в соавторстве, отв. ред.).
5. Русское население национальных окраин  России XVII–XX вв. М.: Славянский диалог, 2000. 320 с. (в соавторстве, отв. ред.).
6. Война и ислам на Северном Кавказе XIX-XX вв. М.: Инст. росс. ист. РАН, 2000. 54 с. (в соавторстве, отв. ред.).
7. История Ногайской Орды. М.: Вост. лит., 2001. 752 с.
8. The formation and early history of the Manghit Yurt. Bloomington: Indiana univ., Research Institute for Inner Asian studies, 2001. 57 p. (Papers on Inner Asia. № 35).
9. Российская многонациональная цивилизация. Единство и противоречия  М.: Наука, 2003. 378 с. (в соавторстве, отв. ред.).
10. Присоединение Среднего Поволжья к Российскому государству. Взгляд из XXI века. "Круглый стол" в Институте российской истории РАН. М.: Инст. росс. ист. РАН, 2003. 81 с. (ведущий дискуссии, отв. ред.).
11. Посольская книга по связям России с Ногайской Ордой (1576 г.). М.: Инст. росс. ист. РАН, 2003. 93 с. (подгот. к печ., введ., коммент.).
                                                              
Статьи
1. Южносибирские  территории в составе государства монгольских феодалов XIII в. (политико-правовой статус населения Тувы и Алтая) // Вопросы истории Горного Алтая. Горно-Алтайск: Горно-Алт. кн. изд., 1986. С. 3–12.
2. Историческое знание и государственные традиции // Исторические знания и современность. Свердловск: Урал. науч. центр АН СССР, 1987. С. 114–125.
3. Позднесредневековые памятники Центральной Тувы // Исторические чтения памяти М.П.Грязнова. Омск: Омск. гос. унив., 1987. С. 184–187 (в соавторстве с Б.Б.Овчинниковой).
4. Исследования на "дороге Чингисхана" // Культура тувинцев: традиции и современность. Кызыл: Тувин. кн. изд., 1988. С. 20–28 (в соавторстве с Б.Б.Овчинниковой).
5. Алтайский героический эпос как источник по истории ранней государственности // Фольклорное наследие Горного Алтая. Горно-Алтайск: Горно-Алт. НИИ ист., яз. и лит., 1989. С. 125–171.
6. Соправительство в Монгольской империи XIII в. // Archivum Eurasiae medii aevi. T. VII. 1987–1991. Wiesbaden, 1991. Р. 249–278.
7. Тöру у древних тюрок и монголов // Международная Ассоциация по изучению культур Центральной Азии. Информационный бюллетень. 1991. Вып. 18. С. 19–30.
8. Образ Неба и каганская власть у кочевников Центральной Азии // Altaic religious beliefs and practices. Budapest: Magyar Tudomanyos Akademia, 1992. P. 371–377.
9. Традиции государственности в кочевых империях (очерк историографии) // Mongolica. К 750-летию "Сокровенного сказания". М.: Вост. лит., 1993. С. 169–189.
10. Нурадины Ногайской Орды // Историко-географические аспекты развития Ногайской Орды. Махачкала: Ногайский отдел Геогр. о-ва РФ, 1993. С. 43–61.
11. Система крыльев в Монгольской империи XIII в. // История и культура народов Центральной Азии. Улан-Удэ: Бурят. науч. центр СО РАН, 1993. С. 10–23. 12. Восточные элементы российской государственности (к постановке проблемы) // Россия и Восток: проблемы взаимодействия. М.: Инст. востоковедения РАН, Инст. росс. ист РАН, Науч.-информ. фирма "Туран", 1993. С. 40–52.
13. Статус великого князя: от ордынского "улусника" к "Белому царю" // Там же. С. 302–311.
14. Россия и кочевые степи. Проблема восточных заимствований в российской государственности  //  Восток. 1994. № 2. С. 49–62.
15. "Евразийская" проблематика в научных дискуссиях России и Запада // Контактные зоны в истории Восточной Европы. М.: Инст. росс. ист. РАН, 1995. С. 165–174.
16. Тюркская знать в средневековой России  //  Элита и этнос средневековья. М.: Инст. всеобщ. ист. РАН, 1995. С. 127–134.
17. Дружина в бурятских улигерах // Средневековая культура Центральной Азии: письменные источники. Улан-Удэ: Бурят. инст. обществ. наук, 1995. С. 76–84.
18. Ногайская альтернатива: от государства к вождеству и обратно // Альтернативные пути к ранней государственности. Владивосток: Дальнаука, 1995. С. 199–208.
19. The social status of the Yakut epic hero  //  Asian folklore studies. 1994. Vol. 54. Nagoya. P. 35–48.
20. Eastern influences: the Turkic nobility in medieval Russia // Coexistence. 1995. № 32. Kluwer Academic publishers. Р. 9–16.
21. The Nogay alternative: from a state to a chiefdom and backwards // Alternative pathways to early  state. Vladivostok: Dal’nauka, 1995. P. 144–151.
22. A chief and a priest: temporal and spiritual substances in nomadic sociality // International journal of Central Asian studies. 1996. Vol. 1. Seoul. P. 97–125.            
23. Конь боевой и романовский полушубок // Родина. 1997. № 3/4. С. 109–112.
24. Волга в культурной традиции народов Восточной Европы // Этнографическое обозрение. 1997. № 6. С. 103–108.
25. Сибирско-ногайские отношения в XV–XVII вв. (основные этапы и закономерности) // Взаимоотношения народов Сибири, России и стран Востока. М.; Иркутск; Тэгу: Иркутск. гос. пед. универс., 1997. С. 180–186.
26. Traditions in Russian statehood // State and minorities. A Symposium on national processes in Russia and Scandinavia. Stockholm: Gotab tryckery, 1997. P. 17–20.
27. "Волга-Матушка" – для кого? // Родина. 1998. № 4. С. 41–46. 
28. Или Ногайской Орды // Этническая история тюркских народов России и сопредельных территорий. Омск: Омск. гос. универс., 1998. С. 108–112.
29. Тюркская знать в России (ногаи на царской службе) // Вестник Евразии. 1998. № 1/2. С. 101–114. 
30. Тайбуга. "На Мангытском юрте третий государь" // Tatarica. 1997/98. № 1. С. 96–107.
31. "Chighis-khan’s road" as a monument of medieval fortification // International Association for the study of the cultures of Central Asia. Issue 29. Moscow: S. p., 1998. P. 181–194 (в соавторстве с Б.Б.Овчинниковой).
32. Формирование системы отношений между Центром и национальными окраинами в России   (XVI–XX вв.) // Россия в XX веке. Проблемы национальных отношений. М.: Наука, 1999. С. 115–120.
33. Приключения "Чудес творений": из ханской библиотеки Казани в "либерию" Ивана Грозного  //  Гасырлар авызы = Эхо веков. 1999. № 3/4. С. 35–38.
34. Бий мангытов, коронованный chief (вождества в истории позднесредневековых номадов Западной Евразии) // Альтернативные пути к цивилизации. М.: Логос, 2000. С. 356–367.
35. Кочевники на русских рынках: ногайская торговля в XVI–XVII в. // Отечественная история. 2000. № 3. С. 165–174.
36. Канун государственности в олонхо (взгляд историка на якутский героический эпос) // Олонхо – духовное наследие народа саха. Якутск: Инст. гуманит. иссл. АН РС(Я), 2000. С. 24–56.
37. Численность кочевого социума: источники и способы подсчета // Этнографическое обозрение. 2000. № 4. С. 95–101.
38. "Под государевой высокою рукою". Проблема российского подданства кочевников в историографии и источниках // Россия и мировая цивилизация. М.: Инст. росс. ист. РАН, 2000. С. 398–412.
39. The Mangyt biy as a crowned chief (chiefdoms in the nomadic history of late medieval Western Eurasia) // Alternatives of social evolution. Vladivostok: FEB RAS, 2000. P. 302–310.
40. Алтыулы: остатки Ногайской Орды в казахских степях // Вестник Евразии. 2001. № 2 (13). С. 33–53.
41. Культ Волги у народов Восточной Европы // Великий Волжский путь. Казань: Мастер-Лайн, 2001. С. 50–55.
42. Ногайские батыры в походе и в бою // Диалог культур Евразии. Вопросы средневековой истории и археологии. Изучение и сохранение историко-культурного наследия. Казань: Изд. ТГГИ, 2001 С. 279–288.
43. Волга в сакральной топографии тюрок и славян // Великий Волжский путь. Ч. II. Казань: Изд. Инст. ист. АН РТ, 2002. С. 137–150.
44. Вольные казаки и Ногайская Орда (некоторые подробности ранней истории казачества) // Восток. 2002. № 3. С. 40–52.
45. Ислам и духовенство в Ногайской Орде  //  Этнографическое обозрение. 2002. № 4. С. 100–111.
46. Ногайская Орда в истории России // Труды Института российской истории РАН, 1999–2000. Вып. 3. М.: Инст. росс. ист. РАН, 2002. С. 5–29.
47. Партийно-государственные элиты союзных республик: особенности формирования и развития // Образование и развитие многонационального государства в России: сущность, формы, значение. Ч. 1. Элиста: Калм. гос. ун-т, 2002. С. 10–18.
48. Сарайчук: переправа, некрополь, столица, развалины // Тюркологический сборник. 2001. М.: Вост. лит., 2002. С. 225–244.
49. Этнотерриториальное деление Дешт-и Кипчака в позднем средневековье (по материалам ногайско-русской дипломатической переписки) // Источниковедение истории Улуса Джучи (Золотой Орды). От Калки до Астрахани. 1223–1556. Казань: Мастер-Лайн, 2002. С. 367–377.
50. Народы России в школьных учебниках по отечественной истории (до ХХ в.) // Отечественная история. 2003. № 1. С. 114–120.
51. Российские княжеские роды ногайского происхождения (генеалогические истоки и ранняя история) // Тюркологический сборник. 2002. М.: Вост. лит., 2003. С. 320–353.
52. Белый падишах // Родина. 2003. № 12. С. 72–75.
53. История и историческое время у позднесредневековых кочевников Евразии // Древнейшие государства Восточной Европы. 2001. М.: Вост. лит., 2003. С. 191–203.
54. Восточные и северные пределы Ногайской Орды в XV–XVIII вв. // Проблемы истории России. Вып. 5. Екатеринбург: Урал. гос. универс., 2003. С. 157–171.
55. Установление российской гегемонии на Южном Урале (вторая половина XVI – начало XVII в.) // Русские в Башкортостане. История и культура. Уфа: ГУП УПК, 2003. С. 39–48.
56. Башкортостан в эпоху Салавата: два столетия российского подданства // Идея свободы в жизни и творчестве Салавата Юлаева. Уфа: Гилем, 2004. С. 24–36.
57. Вождь и жрец в эпическом фольклоре тюркских и монгольских народов // Монгольская империя и кочевой мир. Ула-Удэ: Изд. Бурят. НЦ СО РАН, 2004. С. 76–100.
58. Народы и государства на территории России XIII–XVII вв. // Большая российская энциклопедия. В 30 тт. Том "Россия". М.: Бол. росс. энциклопедия, 2004. С. 301–309.

[не включены тезисы докладов, рецензии, авторефераты, статьи в справочных изданиях и научно-популярные работы]
1 сентября 2008      Опубликовал: admin      Просмотров: 6448      

Другие статьи из этой рубрики

Онлайн-интервью хакасского этнографа В.Я. Бутанаева

Бутанаев Виктор Яковлевич - заведующий кафедрой археологии, этнографии и исторического краеведения, доктор исторических наук, профессор;
В 1964-1969 гг. учился на историческом факультете Ташкентского государственного университета. После его окончания стал работать в Хакасском краеведческом музее этнографом.
В 1972г. поступил на работу в Хакасский научно - исследовательский институт языка, литературы и истории, где почти 20 лет трудился в качестве старшего научного сотрудника в секторе истории.
С 1991 г. перевен работать в Институт Филологии Сибирского отделения Российской Академии Наук (г. Новосибирск). Был этнографом в секторе фольклора.
В 1993 г. постановлением Совмина Республики Хакасия была создана Лаборатория этнографии при Научно-исследовательской части Хакасского госуниверситета им. Н.Ф. Катанова, которую возглавляет с начала образования.
С 1994 г. и по сей день работает заведующим кафедрой археологии, этнографии и исторического краеведения Института истории и права Хакасского государственного университета им. Н.Ф. Катанова.
В 1983 г. защитил кандидатскую диссертацию по теме "Социально-экономическое развитие хакасского аала в конце XIX - начала ХХ вв."
В 1993 г. защитил диссертацию на соискание степени доктора исторических наук по теме: "Этническая культура хакасов и проблемы реконструкции основных этапов их исторического развития".
В настоящее время имеет более 322 печатные работы, среди которых 25 монографий.
 
 

2023 © "Евразийский исторический сервер"
 Абдуманапов Рустам
Пользовательское Соглашение

письменность | языкознание | хронология | генеалогия | угол зрения
главная | о проекте | словарь

Вопрос копирования материалов
Партнер: Кыргызский эпос "Манас"